Начало: "Слово двух свидетелей" http://www.proza.ru/2014/07/10/946
Короткевич В.С. (26 ноября 1930 — 25 июля 1984)
РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ. ПАДЕНИЕ ОГНЕННОГО ЗМЕЯ
(Евангелие от Иуды)
(перевод с белорусского языка)
Раздзерлася напалам неба, і ў агні з'явіўся Ён.
І быў Ён выглядам чалавек, і ўвесь у агні, і такі
непадобны да нас, што мы ў жаху ўцяклі.
«Легенда Карычных астравоў»
Будуць вялікія землятрусы па месцах, і глады,
і пошасці, і жахлівыя з'явы, і вялікія знакі з неба.
Лука, гл.21, ст.11
«...Год тот был страшный год. И дураку было ясно, что обещает он сатанинские большие беды. По всей земле белорусской творилось такое, чего ни раньше, ни потом не видели даже бывалые люди.
С самого начала года и каждый вечер зори были красные, как кровь, а ветра на следующий день не было. И высокие облака ночью светились серебром, и столбы огненные зимой играли в небе, словно это в самоедских проклятых землях, а не у нас. Кто ходил с товарами в Милку (1), Бремен или Ригу, а оттуда морем на Стекольн (2), Христианию, английские земли и на юг от них, как то принято было, говорили: всадник на «матери моря» (3) скачет как бешеный и копьем своей показывает авама и сема, туда и сюда, на запад и на юг и на восток, лишь бы только не на Звездный Кол (4), как то подобает.
Разбилось в тот год кораблей — Боже ты мой! Как никогда до тех пор.
И от ужаса, а может, и по воле Божьей, какая все это наслала, люди в тот год недомогали. Даже не выпивая, вставали утром с головой, как бочонок, с руками, словно бескостными. И потели ночью, и в груди у них давило и ревело, а у некоторых волосы лезли. И поразительно мало в тот год родилось детей, может, потому, что был голод и поветрие, а может, по воле Божьей, чтобы не страдали невинные.
Не только людям, а и зверям, и гадам, и чудовищам подводным приходилось в тот год тяжело. Как раз тогда передохли в Сенненских озерах драконы, про которых писал еще преподобный Амбражэй Кутеянский; этих драконов он когда-то заклял и загнал в озера, чтобы не пугали людей. Вольнодумцы и еретики говорили, что все это басни, ведь никто тех драконов, кроме пьяниц ночных, не видел. Что же, и пьянчугам надо верить. Какой это трезвый богобоязненный человек полезет ночью на лесное озеро с дурной славой?!
И еще говорили вольнодумцы, что если бы драконы были — они бы народ хватали, ловили. И это ересь! Во-первых, преподобный Амбражэй тех драконов заклял, а во-вторых, позабыли они, что никогда в те времена Лепельское озеро не отдавало трупов.
А в тот год и вольнодумцы ахнули. Правду говорил преподобный. За одну ночь на отмелях тех ящуров, тех драконов нашли сорок, и половина этого качалась на волнах, как плавающие островки. И на следующее утро нашли еще чуть меньше половины того, что передохло в первую ночь.
А еще через ночь всплыл самый большой. Один.
Смоллянский врач из тамошнего замка милостивой нашей королевы Боны, прослышав, поскакал на то озеро, чтобы того дикого и страхообразного зверя увидеть. Мало ему было, архиневерному схизмату, что хозяйка его еле спасла от костра, ведь он трупы выкапывал и потрошил их так, что и Петр-апостол их потом не узнал бы. И, возможно, много людей таким образом в рай не попали. Мало, по-видимому, когда все же поехал и, несмотря на ужасную вонь, зверей-драконов тех осмотрел и записал, услаждая напрасное и бесполезное свое любопытство.
Ведь это только потому и надо было, чтобы знали все, каких драконов заклял преподобный Амбражэй. И если кто хочет знать, к а к и х, тем я, на минутку в лекарские записи заглянув, дракона того опишу, чтобы знали величие нашей мудрой церкви, пусть вечно будет с ней Господь Бог.
Видом тот дракон был, как зверь фока (5), такой же лоснящийся, в складках, только без шерсти. И серый, как фока. Только много длиннее. Ведь длины в нем было семь с половиной лагожских (6) саженей, а когда поинтересуется немец, то восемь и одна пятая фодена, а если, вдруг, англичанин, то сорок девять футов и еще двадцать два дюйма.
Туловище имели те драконы широкое и немного сплюснутое, и имели они плавники — не такие, как у рыбы, а точно такие, как у фоки, толстомясые, широкие, но не очень длинные. Шею имели, по туловищу, таки тонкую и слишком длинную. А на шее сидела голова, одновременно похожая и на голову змеи и на голову лани.
И, ей богу, смеялась та голова. То ли просто зубы скалила, а то ли — с наших бед. И зубы были величиной с лошадиные, но острые, и много их было на такую голову даже слишком.
Глаза огромные, как блюдца, мутно-синие в зелень, остекленевшие. И страшно было смотреть в те глаза, и мурашки по спине, словно Евиного змия увидел, и неловко как-то, и словно в чем-то виноват.
Л е к а р ю, конечно, страшно было смотреть. Ведь я, Андроник Логофил, который случайно тогда пребывал в Смолянах, у озера того не был, Врачу можно, а у меня такого защитника, как у него, нет. Да и не интересовал меня проклятый зверь. Я в вере тверд и любопытством лишним не страдаю. Непохвально оно ради христианина, любопытство.
Потом только узнали мы, с чего смеялся дохлый зверь. Тогда, когда речёный Христос в Городню зашел и людей побил, и ксендзов (7) с магнатами побил. А появился он за грехи католических (8) сыроядцев и в особенности за грехи кардинала Лотра (9).
Огромное лежало на берегу и воняло, что, дьявол его знает, из каких допотопных времен пришло и вот, по неизвестной причине, издохло. Может, потому, что появился человек... Но это мудрствования начались уже. А христианин умничать не должен, чтобы не захирела вера. И так захирела она в последние наши времена.
И было в глазах остекленевших, во всем издыхании уродины этой и в вони какое-то прорицание. Но какое — слабым мозгам человеческим поныне не удалось понять.
...И еще было в тот год страшное и непонятное. Только уже не на земле, а на небе. Возникали где-то далеко озера и океаны, и замки плыли в облаках, и неизвестные возле них деревья и пасущиеся стада.
Плыли в небе корабли под кровавыми парусами.
И вставали в небе города, так крупно, что жителей можно было узнать в лицо, и один узнал в этом дьявольском городе друга, а за это его уволокли в городскую темницу. Потому что, когда у тебя уже друзья в таких городах живут — ясно, что ты за птица.
А то было еще тогда в Мстиславле. Вышел только день назад из города шляхетский полк на границу. И вот увидели этот полк жители. Идёт по небу. А через несколько дней вырезали и выбили этот полк до последнего человека. Шли Москву бить, а вместо этого Москва их побила. Шли по небу, куда через несколько дней и отправились. Это, значит, Бог знак подал.
А из Менска в то самое время увидели в небе два легиона, которые, схватившись, бились так, что ясно было: мало кто останется живой. Можно было рассмотреть дым, сабли, коней, которые ржали без звука, и каноны (10). О, горе великое! О, ярость человеческая!
А потом выяснилось: видели сечу наших с татарами, теми, которых еще князь Василий Третий на нас навел. А бились за Мозырем. А дотуда от Менска почти сто шестьдесят две менских версты (11), как птице лететь.
И из ужаса, голода, сечи и знаков небесных понятно было: наступают последние времена, смерть свирепая люду и вымирание. Те времена, когда, может, не только на развод людей не останется, но и одного, чтобы плакать над трупами. Те, когда остается только и надеяться, что на высший ум.
Думаю — басни это. Никто ничего не знает. И не он это, наверное, приходил. Но то, что на небе делалось и что сделалось в ту ночь — это правда, это многие видели. И потому поверили легко. А может, и не потому, а просто отчаяние.
...Весною той, ночью, — а видели то жители Мира, Несвижа, и Слуцка, и Слонима, всех тех обителей и весей, — с шипом и свистом промчал по небу огневой змий с длинным ярким хвостом.
Ближе всех видели его мужики деревни Ванячэ, что под Миром. Пролетело сверху, и вниз, и вкось и чебурахнулось за окоёмом. Содрогнулась земля, полыхнуло что-то какое-то огнем, а потом долетел глухой удар.
Утром наиболее смелые пошли в ту сторону. Увидели огромную яму — шесть, если не больше, домов влезет — с боками оплавленными, что-то блестящее на дне и разбросанную кругом, теплую, как печка, землю.
Яму ту, вместе со всем, потом мирский каплан приказал, не смотря и не копаясь, землею засыпать — чтобы соблазна не было и чтобы не дотрагиваться вещей змеевых. Ведь всем известно, ч ь и м оружием был змий. Но это потом, на второй день.
И тогда увидели мужики под зарослью, в тумане, человека, который лежал, широко раскинув руки, ничком, как свергнутый, как лежал сатана, когда Господь Бог низвергнул его с небес.
Лежал он неподвижно. Потом крики козодоя то ли пробудили его, то ли вернули к сознанию. И он оперся на руки, а потом не спеша встал и поднял с земли плащ. И тогда все увидели, что он в одежде школяра, и тогда окликнули и подошли, а до тех пор боялись.
Спросили, почему он тут, а он сказал, что он странствующий школяр и заплутал и хорошо видел, как подает э т о с неба... И далеко от него; но как он и впредь блуждал, то случайно вышел на это самое место и тут увидел, что земля горячая. А поскольку огниво он утратил, а сам сильно намерзся, то лег на горячую землю и проспал, как на лежанке. А когда у его спросили, а чего это у него лоб разбитый, он сказал, что вчера, дорогою, подрался со странствующим монахом в трактире.
И тогда у него спросили, как это он не боялся так близко от дьявольского места спать. А он сказал, что никаких дьяволов на свете он не боится и охотно бы на эту образину посмотрел или даже выспался на одной печке — ведь ему это маловажно.
Был он не такой уже и молодой, лет тридцать пять, но очень сильный и на голову выше всех. Лицо какое-то не такое и, как те люди мне говорили, смешноватое, брови густые и длинные, зубы удивительно белые. У пояса у него висел корд (12) в блестящих ножнах. Блестящих, но дешевых, ведь это не было серебро.
И мужики те отпустили его идти своей дорогой, а сами пошли к каплану, и школяр пошел.
Хлор Мамонтович, дворянчик, потом говорил мне, что это он первый обо всем догадался. Ведь, возвращаясь из города в застенок и встретив э т о г о одного на дороге в своем плаще, даже ужаснулся, приняв его за Христа. Словно вдруг на минуту догадался — даже ноги к земле прикипели, и небо сделалось с литовский кожух. Но тут удивляться не надо. Утром, издали, на топкой дороге — чего не покажется. Да и Хлор, конечно, как всегда, был под хмельком. Все знают, зачем он так рано из города ходит.
...А потом видели е г о уже с двумя другими людьми... А после видели шесть человек... Десять... потом было их тринадцать, и за ними тянулся крытый холстиной фургон».
Слово двух свидетелей
«Так считали люди. Но мы ничего такого не замечали, если оно и было. Иначе почему он был сначала такой, как мы, почему никуда не впутывался и не лез, почему не помог людям?
Напутал тут бессовестным образом в единственной своей записи о нем, о слухах, которые ходили про начало его, Андроник Логофил. И ничего больше не сказал, надеясь на других. Про главное не сказал.
А было не так. Было вот как. Слушайте, люди…
(1) Любек.
(2) Стокгольм.
(3) Компас.
(4) Полярная звезда.
(5)Тюлень.
(6) Логойских.
(7) Правлено кем-то: «попов».
(8) Правлено кем-то: «православных».
(9) Правлено кем-то: «митрополита Болвановича».
(10) Пушки.
(11) Около двухсот семидесяти километров.
(12) Краткий меч.
Продолжение: "Раздел Второй. Голод, и напасть, и мор" http://www.proza.ru/2014/07/10/982