ИРИНА КОЧЕТКОВА - http://www.proza.ru/avtor/iraziv - ВТОРОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «ЛАУРЕАТ 24» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
За прекрасным всегда скрыта какая-нибудь трагедия.
Чтобы зацвёл самый скромный цветочек, миры должны претерпеть родовые муки.
Оскар Уайльд
Я сижу на камнях возле реки, слева — причал, еще чуть дальше и левее — порт, но здесь тихо, - место, где я часто сижу вечерами — отдыхаю душой. Вдали - на других камнях — отдыхают другие люди, - парочки, рыбаки, одинокие старики, - но мне не мешает. Я выбираю камень, равноудаленный от остальных камней, и представляю, что никого, кроме меня и реки здесь нет. Демонстрирую свою непричастность-ни-к-чему, - посылаю в эфир волны, отгоняющие от меня суету как таковую, и любые ее проявления в каждом конкретном живом организме, - не трожь, не подходи! Так нет же! Нашелся один, невосприимчивый к знакам, подсел, - слишком близко, слишком некомфортно.
Ладно. Сидим, молчим. Вдруг:
- Рубероид не интересует?
- Простите?
- А средство от потливости ног?
Я прожигаю его взглядом, очень хотелось бы испепелить до горстки пепла, но он смотрит в сторону, невосприимчив, сидит пень пнем.
- Ты что — дурак?
- Я — художник.
- Одно другому не мешает. - В сердцах я лезу в карман за сигаретами. Так хорошо сидела, так чудесно и безмолвно тек воздух и летело небо....
- Я хочу вас нарисовать.
- Средством от потливости ног на рубероиде? - криво ухмыляюсь, прикуривая. Принесла же нелегкая!
- Я люблю рисовать рыжих! Это моя страсть!
Ничего, что я не рыжая? Вечер был окончательно испорчен. Отсесть от него подальше? Уйти? Прогнать его? Все это требует энергии, напора или хотя бы элементарного физического усилия, но я пришла сюда именно для того, чтобы расслабиться, - такое небо, такая вода!..Скоро, когда падут сумерки, над рекой станет подниматься туман, пар, морок водного царства.. А тут этот, молчит, на мою подколку никак не отреагировал. Имбецил! Решила попробовать по-другому:
- «Вот все говорят, - Моцарт-Моцарт, а сами ни одной его картины не видели!» Согласна, шутка не новая, и что вы думаете? Молчит. Ни рыба - ни мясо. Смотрит в упор и молчит. Я — человек выдержанный, ну, более-менее, но когда некто занимает твое личное пространство, дышит в ухо и напряженно молчит... тут любому терпению придет конец.
- Я хочу вас нарисовать, - тупо повторяет он.
- Рисуй! - равнодушно бросаю я. - Давай!
- А еще я хочу за вас замуж!
- Что-что???
- В смысле, возьмите меня в мужья, и я буду рисовать вас каждый день, с утра до вечера!!!
- Боже упаси! - вырвалось у меня.- Разве вы не знаете, художник, что любое мгновение, любое переживание, - неповторимы и прекрасны именно своей летучестью, - как газы, - пояснила я.
- Газы?
- Да! Колбочку открыли, вдохнули, - ах! От повторения, тиражирования, копирования, подражания... ну, вы, художник, долны понять, что я имею ввиду, - мгновение, чувство, эмоция, предмет — неважно — умаляются, теряют, стираются и со временем вовсе исчезают... То есть, проще говоря, одного раза вполне достаточно, даже более чем!
Молчит! Убила бы. Потом мелькает догадка, - может быть, «нарисовать» в его лексиконе означает некий эвфемизм, он так намекает совсем на другое действие? («буду рисовать с утра до вечера!») От подобной мысли меня пробирает озноб. Дурак — еще ладно, а если псих, маньяк, одержимый? Невольно оглядываюсь, остались ли люди на берегу. Будет ли к кому в случае необходимости броситься за помощью. Рыбаки на причале еще долго проторчат. Пока не страшно.
Так как он сидит слишком близко, мне неудобно на него смотреть, слишком шею придется выворачивать. Вот я и не смотрю, и даже не представляю, какой он из себя. Слышу только его голос и его дыхание. Прибавилось что-то новое, шорох какой-то, шуршание. Все-таки повернулась, - рисует!!! На колене держит некий рулон, наподобие оторванной полосы обоев, и штрихует вовсю!!!
- А разве данный процесс не предполагает наличия некой перспективы?! - намекаю я.
- Не шевелитесь, пожалуйста! - умоляющий голос, шуршание по бумаге, прерывистое взволнованное дыхание.
Как-то все это чрезмерно «физиологично»! Я бы предпочла быть сфотографированной с десяти футов. Я очень трепетно отношусь к своему личному пространству, для меня почти болезненно и невыносимо сидеть впритык с незнакомым человеком. Но он, словно почуяв, что я сейчас отодвинусь, машинально хватает меня за колено, тут же отдергивает руку, вновь просит:
- Не шевелитесь, пожалуйста!
Я зверею.
- Вам нужен крупный план? Зачем так близко? Вы же меня так и не видите!!!
- Мне необходим контакт. Я далеко не чувствую. Прошу вас, еще пару минут. Не убирайте ногу!
Ногу! Он имеет ввиду, что мы едва-едва касаемся коленями, и его это ...что? Заводит? Нацеливает? Вдохновляет?
- Я чувствую так гораздо лучше, - отвечает он на мой невысказанный вопрос. - Вы сами увидите. Так получится гораздо правдивее!
Правдивее! О чем это он?!. Я, словно онемевшая, не шевелюсь и не смею посмотреть на него, и на его мазню. Это уже сродни какому-то невротическому состоянию — и вынести не можешь, и прервать не смеешь, как парализованный. Может еще капля любопытства имеет место, все же, нестандартность ситуации... Сижу, постепенно расслабляюсь, вроде не агрессивный, не бросается, не кусается, - пусть рисует. Но я не рыжая! Да, у меня красно-каштановый оттенок волос, но не рыжая, нет! И «взять в мужья!» - что за набор бреда? «Рубероид, средство от пота»... размышляю, а сама все более и более расслабляюсь и успокаиваюсь, словно сошло что-то тягостное, и небо с рекой опять на месте, и кровь во мне перестала пульсировать толчками, и вновь струится как положено. Вечер, тихо, хорошо... Я почти и забыла о нем, углубившись — просочившись- провалившись — в эти сумерки над пологом спокойной воды. Отличная медитация — глядеть на воду, особенно вечером.
Почувствовала, что он отодвинулся, только когда вдруг ноге стало холодно. Колено привыкло чувствовать его тепло.
- Ну что, готово?
Он опять молчит, протягивает мне свой рулон. Смотрю, и сердце проваливается куда-то в живот. Я сидела к нему боком, причем правым, а нарисована я анфас, слегка с левой стороны, но главное не это! Рыжая-не рыжая, а рисовал он черным углем, но, клянусь вам, там была рыжая женщина — и это была я — вся я - я до самого донышка, со всеми своими комплексами, амбициями, ранами и победами, словно он мою душу взвесил, промерил, да и выложил на кусок старых обоев. Я ошеломленно молчала. Было с чего замолчать теперь мне!
- А рубероид?..
- Кровельный, крупнозернистый. Рулон, 20 метров. - охотно отозвался он
- И средство от потливости ног?..
- Ящик. 20 банок.
- Причем здесь это?
- Это единственное, что у меня есть. Все новое, в упаковке, от бати осталось. Он снабженцем работал, воровал. Все остальное я уже продал, а это.....
- Зачем? - все еще не понимала я
- У меня бумаги нет и краски кончились. Ничего нет, обдираю обои и рисую чем найду.
Я все еще нахожусь в неком каматозном состоянии — или правильнее сказать в состоянии атараксии!? Держу перед собой его рисунок и просто не нахожу слов, молчу, молчу...Я должна купить у него рубероид, я обязана выкупить у него ящик от потливости ног. Хотя мне не нужно ни то, ни другое. Он — гений! Но у меня нет денег. Я не гений, но я тоже бедна.
- Вы показывали свои рисунки кому-нибудь? Ну, кому-нибудь там, наверху, в музеях, в академии... Вы учились? Вам... вам необходимо рисовать! - путаюсь и заплетаюсь я в словах.
- Я не могу не рисовать! - просто отвечает он. - Показывал?.. нет.. я живу один. - сказал он невпопад. - Я не поняла, но не стала уточнять.
- А замуж-то зачем? - улыбнулась я.
- Простите, я, кроме всего прочего, еще и косноязычен. Просто.. я вас так прочувствовал, редко бывает. Чтоб так сильно... Я же не смогу каждый раз звать вас на берег реки. Вот я и ляпнул, простите, дурака. - Я понимала, что упускаю что-то важное, не допонимаю, нечто скрывается недосказанное.
- Зачем замуж, зачем на берег реки, увидел раз — и рисуй потом всю жизнь, разве художники так не умеют? - задала я вроде бы резонный вопрос. Часто близорукими оказываются даже люди с очень хорошим зрением.
- Я же слепой! - просто ответил он. Он вообще говорил очень просто, без пафоса, без лишних модуляций. Я повернулась и впервые посмотрела ему в лицо. Слепой!!! Жгучий стыд разлился по моим сосудам и нервам, словно горячий укол.
Цепочка ассоциаций пронеслась в голове: Моцарт- Бетховен, что я несла?! При чем тут Моцарт? Отец композитора хотел сделать из сына второго Моцарта, сам же Бетховен выбрал себе в наставники Антонио Сальери... Как прихотливо работает наш мозг... - слепой художник и глухой композитор... А ведь Бетховен написал лучшие свои вещи именно тогда, когда уже стал терять ( и уже потерял) слух. Бетховен лишился своего звукового восприятия. Он слышал музыку «внутренним ухом», а как же художник, потерявший зрение? — видит «внутренним взором»? Но ведь он нарисовал похоже! Похоже на меня!
- Для этого мне и нужно было сидеть так близко и касаться вас, - вновь ответил он на незаданный мною вопрос. - Я «вижу» через тактильный контакт, уж не знаю сам, как объяснить...
Тут уж я не стала ничего спрашивать и уточнять. Злое пошлое любопытство рвалось выспросить: а как же луна, небо, звезды? - их нельзя потрогать. Как ты «видишь» воду? Какая она, а рука человека, а лапа собаки?... Я просто молчала, потому что больше ничего нельзя было сказать. Я не могла купить его рубероид, я не могла стать его женой...Но я отдала ему всю бумагу, что была у меня в доме, все карандаши, краски и фломастеры.
Спустя какое-то время он-таки продал рубероид и на вырученные деньги купил себе холсты, подрамник и краски.
Иногда мы общаемся (я приношу ему бумагу, кисти и краски, а он показывает свои картины), и время от времени мы вместе сидим на берегу. Я смотрю на воду, а он трогает камни, траву, деревья, песок.
Я поняла, что то, что мы видим, зависит от того, как мы смотрим. И каждый из нас смотрит по-своему, и видит по-разному — этот такой огромный и разный мир.