Чем оно дальше, тем чаще вспоминается моё послевоенное детство, бедная деревня без света и радио. Где-то далеко от наших мест ещё шла война, редко, но возвращались покалеченные мужики, другие остались памятью – похоронками на божницах и фотографиями в родимом доме.
Прискакал на костылях, с одной ногой и крупозным воспалением лёгких мой брат Лёша. За спиной пустой солдатский вещмешок с бинтами и маленьким кусочком мыла. Хоть без ноги и больной, но живой, а его сверстники навеки остались в лесах и болотах под Ржевом. Вечная им память.
В конце войны вернулся и Фёдор Балуёв, весь целый, с руками, ногами, большой вещмешок еле приволок. Хорошо, видно, ему воевалось. По-разному жили бабы в деревне, одни похоронки получали, а Дарья Балуиха, как война из России ушла, - посылки с фронта, были в них продукты и красивые вещи заграничные.
Складывала их Дарья в сундук, «После войны Феденьке пригодятся». Раньше-то сверстники его Федькой звали, лупили за враньё и мелкое воровство. В годы военные хвасталась Дарья сыном: « Умный мой Феденька. Сидит не в окопе, а в кабинете, принимает больных и поранетых, вот ему и несут вещи ».
Потом узналось, что был он в госпитале санитаром, за ранеными ухаживал, откуда вещи заграничные у Федьки – все понимали.Про ум Феденьки деревенские знали; за семь лет пять классов закончил, врун и хвастун, но кучеряв и красив, многие девчонки о нём вздыхали.
Это до войны было, не понимали теперь деревенские, как он, совсем целый, с руками, ногами, не воюет, барином, выступает по деревне в разных пиджаках, да при шляпе и часах на цепочке. Догадывались, что пригодилась ему на войне в чужих странах умение воровское. Блестит Фёдор новыми галошами на ботинках заграничных, тросточкой, или длинным зонтом помахивает, бахвалится.
- Что это он не на фронте - то, вроде не ранетый, всё при нём? – спросили Дарью.
- В больших героях Феденька, да на голову контуженый, вот и отпустили домой на побывку - рассказывала соседям Дарья. Много она ещё чего рассказывала, вся родова Балуёвых любила похвалиться и поблудить, Федька в их породу пошёл.
В деревне девчонок и вдов полно, верят в бабье счастье за мужем, всякого мужика приветят, накормят, мягко спать уложат. Многих Фёдор утешал, редко ночевал дома. Это теперь блудливые мужики по-французски альфонсами зовутся. Не знали в деревне таких умных слов, кобелём Федьку звали.
Всю осень он по чужим домам ел и спал, пока не встретил его однорукий инвалид, за сестру крепко поколотил, вразумил. В деревне это одобрили: - Так и надо кобелю!
- Жену по - себе ищет Феденька, - вступалась за сына Дарья. - Никой он не кобель, вот жениться надумал. Для жены всякого у него добра полно, разодетая, всем на зависть будет, разобутая, при часах золотых.
Заметили, что разодетый Феденька каждый вечер теперь в Худяково повадился. Приглядел Лиду, скромницу, на почте работала, жила при матери – отце недужном, справном хозяйстве. Дарья одобрила такой выбор сына, хвасталась: - Богатая невеста, но свадьбу в нашем доме справим.
Пива-браги я наварила, самогоночка есть, закуска своя, Феденька бутылочку вина красного и муки белой в городе купил, пирогов напечём с яйцами и капустой. Повенчаются в Прутне, как из церкви выйдут – бросят на паперти робятишкам конфет в бумажках. Пускай все нашу доброту знают.
Лошадей в колхозе не было, только у председателя. А вот, подишь ты, дал лошадь Федьке. Дарья хвастает: - Председатель уважает Феденьку, как героя военного, свою лошадь и повозок даёт, молодые в церковь с бубенчиками поедут.
Деревенские посмеиваются, всё подмечают: появились у председателя карманные немецкие часы на цепочке. Видать, за них, а не за геройство, дал председатель Федьке лошадь. Скупа и прижимиста Дарья, знали: на пироги гости поглядят, да не поедят, про конфеты в бумажках и говорить нечего.
Что бывают конфеты в бумажках, мы слыхали, да не видали. С каких доходов их деревенским покупать? Никогда мы с Нинкой таких конфет не пробовали.
Нинку соседке подбросила племянница Лиза, слюбилась она, молоденькая, до войны, с одноклассником, на офицера он учился, про войну в Испании рассказывал, туда и попал, на чужой войне пропал без вести.
Осталась- ни вдова, ни замужняя, племянница Сашина. Без мужа девчонку родила, бедовала, шила на заказ и продажу одежду, ходила по деревням, вещи на продукты меняла, дитё-то кормить нужно.Её судили, как спекулянтку и тунеядку, на добычу торфа отправили. Бесправные несчастные бабы-торфушки. В тюрьме арестантам лучше жилось!
Каторжная работа, вечно мокрые, в холодной воде, мужики не выдерживали, только бабы работали, унижало их начальство и мужики. Быстро на торфяной каторге наживали худую славу, туберкулёз и болезни женские. Только один выход из этой каторги – забеременеть, или помереть, да не у всех получалось
Накануне суда отвезла Лиза дочку в деревню к тётке, больше девать некуда. Так и появилась осенью у соседки Саши, крикливой и срамной на язык, мне подружка.
- Во, нячистый дух!- кричала Саша на всю деревню. - Явилась и смылась, а нам с дедом девчонку подбросила, кормите, одевайте выбл -ка!.
У девочки не было другого имени, только «Выбл-ок». Она на него отзывалась, была послушной и беспрекословной, поспешно бежала, как только Саша звала, ходила в обносках, что от Сашиной покойной дочери остались, да соседи давали.
Зашла к нам в избу, согреться, со мной поиграть. Дедовы в навозе валенки сняла, у двери оставила, сама босиком осталась. Ноги грязные, в цыпках, с бани до бани не мылись. А баня в деревне топилась раз в две недели, ногти давно не остригались, загибались, как у хищной птицы. Бабушка Акулина сняла с неё одежонку, к лежанке посадила: - Как тебя звать-то, бедолага?
- Выб..- к!
-Так нельзя говорить, как мать-то звала?
Задумалась: - Нинка!
- Так и мы будем звать, а с твоей тёткой я поговорю.
Хотела бабушка Нинке ногти остричь, за ножницами пошла, только она ловко ноги загнула, обгрызла грязные ногти. У меня ногти были острижены, попробовала, как Нинка, тоже ногу за голову загнуть – не получилось, а очень старалась. Удивилась бабушка: - Ловко, Нинка, ты ноги загибаешь, только ногти лучше стричь, а не кусать.
- А я вот ещё как могу! – свернулась колесом, ступни ног на голове оказались. Крутилась Нинка, перевёртывалась через голову нам на диво. Никто так не умел, только Нинка гнулась вперёд и назад, часто она в деревне выступления устраивала.
Бабушка была тёткой матери, долго прислугой в Питере жила, рукоделию вязальному деревенских обучила, уважали её и слушали. Отругала она Сашу: - Что же ты девчонку срамотишь, матерно зовёшь, чем дитё виновато в наших грехах?
- А как ещё её звать, коли мать нагуляла?
- Нинкой её звать. У тебя сын на фронте, под Богом ходит, не греши, Саша, пожалей девчонку! Голову ей керосином намажь, платком завяжи, вшей полно, заедают девчонку.
Послушалась Саша, стала девочку звать Нинкой.
Нет в деревне разносолов, коровушка зимой не доилась. А если у кого и доилась, то почти всё молоко государству бесплатно сдавалось (чем не оброк?) Пустые щи, картошка, капуста, да гороховая каша с льняным маслом – вот и вся наша еда. Сладкое тоже было: томила мама в чугунке морковь, репу, или сахарную свёклу, вкуснота с хлебушком! Попробуйте! Нинку постоянно подкармливали из наших скудных запасов.
Знали мы из разговоров взрослых, про свадьбу и конфеты, которые молодые, выходя, ребятишкам бросят. И так нам дармовых конфет в бумажках захотелось! Договорились в день венчания пораньше в церковь пойти, тогда больше конфет достанется.
Ушли, никому не сказали, куда. Пока по деревне шли, потише дуло, а на поле вьюга снег крутила, дорогу заметала. В такую погоду гулять меня не пускали: « Хороший хозяин собаку со двора не выпустит», а мы не собака - сами ушли. Морозно и ветрено, одежонку продувало, а мы шли, две глупые девочки, было нам в ту пору по шесть лет.
Впереди шла Нинка в больших рваных дедовых валенках, были они выше колен. Для тепла она насовала в них сена, сеном и дырку сзади заткнула, мне наказала: - Ты сзади иди, как сено выпадет, заткни дырку. Так и дошли мы до Крюкова, оставался до церкви один километр, но мы устали и замёрзли, еле плелись.
Не знаю, дошли бы мы до церкви в холод и вьюгу, или свернули к стогу сена и замёрзли?
- Девочки, куда вы идёте в такую непогодь? - догнала нас на поле тётушка крюковская. Всё мы ей рассказали, про венчание и конфеты, что молодые нам бросят. Покачала та головой, усадила нас в дровни рядом с сыном.
Везла его, израненного, в церковь на исповедь, прикрыла и нас сеном и дерюжкой, так мы приехали к церкви. Встретила церковная служка, веничком обмела, отвела по лесенке на балкончик, «хоры» он называется.
- Посидите тихо, погрейтесь, как венчание закончится, приду за вами.
К венчанию всё готово, зимняя половина церкви протоплена, тепло, свечи горят, воском пахнет. Хорошо нам на балконе! Внизу шло венчание, но мы этого не видели, согрелись, спали, обнявшись в тепле. Не знаю, сколько времени прошло, но разбудила нас служка: - Вставайте, девочки, пурга успокоилась, домой пора.
Дала по две просвирки, перекрестила: - Пошли вам, Создатель, добрую долю!
- Тётенька, а когда молодые будут выходить, конфеты нам бросят? - спросила Нинка.
- Уже уехали молодые, а конфет я не видела.
Нинка, пока мы ехали обратно, плакала всю дорогу, размазывала слёзы по лицу грязной варежкой. Обидно было девчонке, что проспала своё счастье, верила ведь, что бросит нам Федька конфет в бумажках.