В доме был полумрак и можно было заметить, как луч заходящего летнего солнца, несмело пробившись сквозь прикрытые жалюзи, устремился в угол комнаты, где стояла ослепляющая своей вычурной красотой клетка - замок для птиц.
Замок был несказанно прекрасен: из красного благородного дерева, обработанного искусным мастером, имел башенки, балкончики, купол, который являл собой венец творения, казался воздушным, не стоящим на столике, а парящим над землей. Даже железные прутья, которые были вставлены в многочисленные оконца и украшали дверь, не вызывали диссонанса, а подчеркивали хрупкость и утонченность этого воистину нерукотворного явления.
В свете луча в хаотичном танце кружились пылинки, которые в следующее мгновение, словно затягиваемые невидимым магнитом, с бешеной скоростью, танцуя, неслись к той точке, в которой луч находил свой конец - узорной дверце в клетке.
Он стоял на лестнице и, как завороженный, смотрел на клетку. И было непонятно: то ли он любуется этим творением, то ли мысли унесли его далеко отсюда. Внезапно из-за набежавшей тучи комната погрузилась в сумрак, и он, встряхнув головою, словно прогоняя свои мысли, подошел к окну, открыл жалюзи и хотел было уже распахнуть окно, чтобы вечерняя прохлада пролилась в дом, но на карнизе заметил необычную птицу. Ему на какое-то мгновение даже показалось, что она привиделась ему. Точно такую же он купил когда-то во время по путешествию по Юго-Восточной Азии, где есть традиция выпускать птиц на волю. Там верят, что с этим уходит все плохое, открывая дорогу счастью, а также это своеобразное жертвоприношение богам. Птица была необычная: довольно крупных размеров, коричневато-сероватого окраса с большущими желтыми немигающими глазами. Он так и не добился от переводчика названия птицы, единственное, что вспомнилось - переводчик сказал, что это еще птенец. Вспомнилась ему и несуразно сплетенная клетушка, которая была тесна птенцу. При богатстве выбора он выбрал именно этого птенца из-за взгляда, который проник ему в самую душу и затронул какие-то нотки, которые разлились по нему легкой грустью о несбыточном. В птичьем взгляде было что-то невыразимое словами: проницательность, трогательность, одновременно обреченность и несгибаемость.
Он не сразу выпустил птенца. Принес его даже к себе в гостиницу, пытался покормить и напоить. Позже, когда наступили почти такие же сумерки, как сегодня, он поднялся на крышу гостиницы, и выпустил птенца на волю. Птенец улетел не сразу. Выпорхнув из клетки, он опустился на небольшое ограждение на краю крыши, сначала долго, не мигая смотрел на него, потом внезапно запел еле слышно, почти как свиристель, и также внезапно растворился в мерцающем звездами ночном небе. Птенца как не бывало, и только убогая клетушка, болтающаяся в его руке, была свидетельством происходящего наяву.
И вот сейчас перед ним сидел двойник того птенца. Точно так же глядит на него своими желтыми проницательными глазами, будто хочет что-то сказать ему. Мысли, как поступить, стали носиться в его голове: если он откроет створку окна, то может спугнуть птицу, если не откроет, то не услышит ее пения. И пока он раздумывал, внезапный порыв ветра, налетевшего из ниоткуда, распахнул окно, которое, как оказалось, было неплотно прикрыто. Он моргнул от неожиданности, на долю секунды потеряв из вида птенца. Конечно же, птицы он потом не обнаружил, подумал, что это, вероятнее всего, был плод его воображения, рожденный воспоминаниями. Тем временем ветер вовсю хозяйничал в комнате. Листы его новой рукописи, лежавшие ранее аккуратной стопкой на столе, кружились в таком же хаотичном танце, как совсем недавно пылинки в солнечном луче.
Он также, как тогда на лестнице, стоял и, как завороженный, смотрел на клетку, не замечая хаоса, творившегося вокруг. Его все внимание было направлено в центр клетки - на открытую дверцу. Этого быть не может! Когда клетка оказалась у него в доме, он внимательно стал осматривать ее. Ему захотелось открыть дверцу. Но не тут-то было. Она была закрыта намертво. Как ни пытался, ему не удалось ее открыть. Как не удалось сделать это специально вызванному мастеру. Как оказалось, открыть дверцу можно только лишь одним способом - выломав ее, тем самым изуродовав эту совершенную красоту архитектурной формы, что являла собой клетка. На это он пойти не мог. И вот уже более трех лет клетка так и стояла закрытой.
Открытая дверца, словно магнит, манила его, и он, не открывая от нее взгляда, стал приближаться к ней. Подойдя к клетке вплотную, сел перед ней на пол. Он по-прежнему смотрел на открытую дверцу. На доли секунды ему показалось, что он потерял сознание. То ли воспоминания так ярко проявились в нем, то ли он стал собой трехлетней давности.
Вот он заходит в какую-ту лавку, где продавались старинные вещи, многие из которых были специально состарены для туристов. Он тогда, как и сейчас, был одержим идей привозить из каждого путешествия уникальные вещи. И когда-то его просторный и светлый дом сейчас стал напоминать темную лавку древностей. Привозимые вещи были по отдельности уникальны, но соединенные вместе составляли непримиримую эклектику. Он это ощущал, но заглушал в себе сомнение в том, нужны ли они ему на самом деле, и привозил все новые и новые невиданные вещицы. Ему очень нравилось выслушивать восхищенные возгласы приходящихся в его дом людей.
Так вот, как и тогда, он заходит в лавку, в которой стоит запах ароматических палочек. В лавке сумрачно и прохладно. Ему даже сложно вначале вообще что-либо разглядеть - глаза еще не привыкли к темноте после яркого солнечного света. Какая сила его заставляет двигаться внутрь лавки, практически на ощупь, не замечая ничего вокруг. Внезапно он понял, что движется на свет. Свет какой-то странный, рассеивающийся, практически сливающийся с серой дымкой, в которую погружена лавка. Внезапно он останавливается. То, что открылось его взору было сравнимо с ощущениями от увиденного впервые Тадж-Махала. У него перехватило дух, его накрыло непреодолимое желание завладеть этой клеткой - замком. Завладеть во что бы то ни стало и сколько бы это ни стоило. Он был готов отдать все свои сбережения, стать нищим. Эта клетка должна быть в его коллекции. Он не помнит, сколько вот так простоял, любуясь клеткой - время остановилось для него. Из некого оцепенения его вывел голос очень старого индуса - хозяина лавки. Тот стал говорить на плохом английском о том, что отдает ему клетку просто так, ибо давно ждал его и боялся, что умрет, так и не дождавшись. На удивление, ему все это не показалось странным, он даже в тот момент позабыл расспросить владельца лавки, почему именно его он ждал столько лет - так велико было его желание заполучить клетку - замок, чтобы, сидя у себя дома, любоваться ею, разглядывая каждую деталь. Не показались странными и прощальные слова хозяина лавки: «Нашел клетку - придет время, выпустишь и птицу!».
По прошествии нескольких дней, придя в себя, он поспешил вернуться в эту лавку, чтобы расспросить старого индуса о клетке, и он даже вознамерился отблагодарить финансово владельца лавки. Лавка была закрыта. Но удалось узнать у торговца фруктами, стоящего рядом с лавкой, что хозяин лавки умер три дня назад. Пока они беседовали, рядом с лавкой оказался какой-то молодой мужчина, который пытался с большим трудом открыть дверь лавки - настолько старой и перекосившейся она была. Он, обрадовавшись очередной удаче, нырнул вслед за мужчиной в лавку и стал расспрашивать про владельца, выразив свои соболезнования, рассказывать про потрясающей красоты клетку-замок, что отдал ему умерший хозяин, предлагать мужчине деньги. Тот смотрел очень удивленно на странного европейца - какая потрясающая красота может быть в лавке старьевщика? Он оглянулся вокруг и обомлел: и, вправду, все было завалено убогими, зачастую сломанными вещами. Расспросы дальнейшие были бессмысленны.
Как же он мог забыть про странные слова старого индуса: «Нашел клетку - придет время, выпустишь и птицу!». Что они означают? Неужели открытая дверца клетки есть ключ к разгадке этих слов? Если дверца открылась, птица, получается, выпущена. Нет, не то, совсем не то.
Он всю ночь просидел напротив клетки, пытаясь найти ответ. Ответ не приходил. И вот, когда он был на грани отчаяния, готового соскользнуть в настоящее безумие, на него вдруг снизошла ясность. Он, вскрикнув от боли осознания, пронзившего его сердце, и, потеряв сознание, рухнул на пол.
Что-то теплое и ласковое было на его щеке. Он приоткрыл глаза и зажмурился от яркого солнца, которое вовсю хозяйничало в комнате. Он лежал на груде каких-то старых, прогнивших деревяшек. Искренняя улыбка озарила его лицо с наполненными полной безмятежностью, как в далеком детстве, глазами. Он нашел ответ. Ответ, который ждал своего часа, чтобы вырваться на волю истосковавшейся по свободному полету птицей.