Жизнь не бывает только черной и белой. Легкие тени, полутона, насыщенные краски – все оплетает реальность мягкими ловкими мазками невидимого творца, который один знает, как будет выглядеть готовая картина.
Рисование является трудным, но, несомненно, приятным занятием. Запах красок, кистей, холста; идея, еще не воплощенная, но порхающая вокруг, приподнимающая завесу чего-то неосязаемого, но очень важного, таинственного и ускользающего от взора обыденности. Такова была магия рисования для Анны. Девушка не мыслила жизни без творчества, картины сами находили ее и просили нарисовать их. Дайте краски и кисти в руки, и Анна будет рисовать, как рисуют мастера – отчаянно, страстно, отдавая любимому делу всю себя.
- Что скажешь, милая? Это платье довольно славное, и цвет тебе идет, - говорила Наталья Дмитриевна Засветлова, осматривая дочь со всех сторон. Девушка отстраненно наблюдала себя в зеркало, словно совершенно посторонний ей человек взирал на нее оттуда.
- Весьма, - отвечала она, надеясь побыстрее покончить с покупками.
- Милая, у тебя все весьма! – качала головой женщина, - это же твой первый бал! Столько затем будет воспоминаний, переживаний, радостей, не стоит омрачать их неудачным платьем.
- Думаю, платье удачное. Довольно славное, и цвет мне идет, - сказала девушка, и ее мать довольно заулыбалась.
- Вот именно! У меня прекрасный вкус, должна заметить. Так что ты всегда можешь довериться мне в выборе наряда, милая. И не стоит стесняться просить помощи! Я знаю, такой возраст, хочется самостоятельности в любом вопросе, но знай, родители всегда будут лучшими советчиками для тебя!
Наталья Дмитриевна говорила, не умолкая ни на секунду, пока работницы магазина заворачивали покупки, весело бегая вокруг. Девушка вяло кружилась напротив зеркала, мысленно же будучи в своей комнате рядом с незаконченной картиной.
Всю дорогу домой женщина предавалась воспоминаниям о своем первом бале, о танцах, о молодых дворянах, до которых дела не было юной Анне. Что ей празднества, гуляния, увеселения, когда столько прекрасных сюжетов, пейзажей вокруг, которые так и просятся, чтобы их нарисовали?
- Милая, куда же ты? – крикнула Наталья Дмитриевна дочери, которая, едва войдя в дом, тут же бросилась наверх к себе. – Надо же примерить платье!
- Мы его мерили час назад, мама! Сколько можно мерить эти платья?
- Ты совсем ничего не понимаешь, глупая! Завтра уже бал, а ты ведешь себя, как несмышленая девчонка!
- Потому что я еще несмышленая девчонка, - слышалось уже сверху. Звук закрывающейся двери и тишина.
- Она меня с ума сведет, - нахмурилась женщина, тря переносицу. – Любонька, принеси мне чаю с печеньем, мне надо успокоиться.
Пока мать запивала чаем свое горе о ничего непонимающей дочери, Анна рисовала наверху птиц, которых видела на подоконнике магазина, они оживали от каждого ее мазка, начинали блестеть их глазки, становились почти осязаемыми перья, казалось, что вот-вот они начнут скакать и чирикать, радуясь жизни.
Весь последующий день девушку силой вытаскивали из комнаты, мыли, расчесывали, укладывали, одевали, красили, душили, осматривали, снова расчесывали, требовали станцевать, спеть, поклониться, улыбнуться, не дышать, дышать, краснеть и томиться. Мать то и дело хватала ее и проверяла прическу, украшения, дергала платье и вспоминала свой первый бал. Отец благополучно закрылся в своем кабинете под предлогом работы и писал весь день письма всем родственникам, друзьям и просто знакомым, включая соседей, живущих от них в трех метрах, спрашивая у них о здоровье, продвижении дел.
Только к вечеру Анне удалось вырваться от проверок, сверок, аханий и умилений. Она пробралась в свою комнату и с удовольствием принялась дорисовывать птиц, которые, казалось, смотрели на нее с укором, что она так долго к ним не подходила. Девушке совсем не хотелось идти на бал, к этим незнакомым людям, стараться им понравиться, строить из себя невесть что, краснеть от внимания мужчин, но обязательно это внимание привлекать. Девушке это совсем не нравилось, лучше бы ей спокойно рисовать, подальше от суеты и духоты человеческой жизни.
- Опять рисуешь? – выглядывали из-за двери близняшки Оля и Коля, еще совсем малютки, но уже было ясно, что они-то как раз оправдают все материны надежды. Оля готова была пойти на свой первый бал прямо сейчас, но была слишком мала, поэтому много капризничала.
- Я немножко, - отвечала девушка, готовясь бежать за малышами следом, если те бросятся ябедничать маме.
- Ты глупая, несмышленая дочь, - важно повторила мамины слова Оля, надувая губы. Коля же заворожено смотрел на птиц, тянул к ним руку и тут же останавливался, неуверенно смотря то на холст, то на сестру.
- А можно потрогать? – наконец спросил он.
- Подожди, пока высохнут, потом можно.
- Анна! – раздалось снизу, и девушка нехотя спустилась к матери, которая уже была празднично одета, накрашена и надушена. – Пора, милая! – торжественно объявила она, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать. – Поцелуй ручку отцу, - прошептала она, и Анна выполнила наставление. Наталья Дмитриевна хотела еще что-то сказать, но, смешавшись и смутившись, махнула рукой, достала платочек и поднесла его к глазам. - Как быстро дети растут, - пробормотала она, обнимаемая всем семейством. – Что вы, что вы, - бубнила она сквозь начинающиеся слезы. Оторвавшись от семейства, она настойчиво толкала дочь и мужа к выходу. - А теперь на бал!
Всю дорогу к поместью Шереметьевых, где и был устроен этот бал, Анна смотрела в окно, там темноту рассекали огни фонарей и домов, стук копыт о камень отскакивал вверх и терялся среди кошек на крышах.
- Анна, покажи руки! – схватила за руки дочь Наталья Дмитриевна, когда они прибыли на место. – Это же краска! О господи, за что мне такое наказание, - запричитала женщина, доставая платок и вытирая им руки дочери. Девушка их выдергивала, стараясь скорее освободиться и спрятаться где-нибудь в глубине дома.
Шум, гам, музыка, смех, звон бокалов и разномастные запахи– бал накинулся на вошедших со всех сторон, щупал их изучающими глазами, прислушивался к ним и наблюдал.
- Рад, весьма рад, - высокий седовласый мужчина подошел к отцу Анны, чтобы поздороваться. Наталья Дмитриевна сразу заулыбалась, засияла, а девушка попыталась незаметно уйти.
- А это наша дочь, Анна Павловна! – горделиво возвестила мать, хватая приунывшую девушку. – Первый бал.
- Ах, первый бал, - седовласый заговорщески подмигнул Наталье Дмитриевне, и Анна с трудом удержалась, чтобы не закатить глаза. Ей никогда не понять, что особенного в этих первых балах.
А затем начались знакомства, улыбки, однообразные шутки, танцы с седовласым и его сыном, восторженные ахи матери и бубнеж отца. Измученная, Анна все-таки смогла убежать от материнского надсмотра. Она ходила по комнатам дома, восхищаясь их красотой. Чем дальше она отходила от эпицентра событий, тем тише и таинственней становилось вокруг. Загадочные тени шептались за окнами, заглядывая внутрь и заигрывая с девушкой. Тяжелые шкафы нависали над ней, как каменные великаны, ковры казались прудами, а в вазах с цветами пели феи.
В дальней комнате, полной картин, Анна увидела высокую фигуру. Некто в темноте рассматривал портреты семейства Шереметьевых, сложив руки за спиной. В окно заглянула луна, и девушка рассмотрела человека: это был хорошо одетый мужчина с острым грустным лицом, у него были очень длинные темные волосы, собранные в хвост. Он излучал спокойствие, уверенность и непонятную для девушки скорбь, словно какая-то трагедия произошла в этой комнате ранее, и воспоминания не дают мужчине покоя. Он повернулся к Анне, и девушка смутилась. Столь нагло и открыто рассматривать человека!
- Извините, - пролепетала девушка, пятясь к выходу. Мужчина взглянул на нее, и сердце замерло, столь красивое лицо, столь крепкий взгляд, и улыбка, едва коснувшаяся его губ.
- Не стоит извиняться, - ответил незнакомец. Анна кивнула и замерла, стараясь рассмотреть его получше, запомнить каждую черту лица, фигуру, чтобы нарисовать. Уже горели руки и требовали кистей.
– Вы, наверное, испугались, все-таки комната не освещена, да и странно находится тут в одиночестве, пока все веселятся.
- Но я же тоже ушла от веселья подальше, - тихо ответила девушка, тут же краснея и благодаря темноту за то, что этого не было видно.
- Да, тоже. Почему же, позвольте узнать? Вы как никто другой должны наслаждаться празднеством.
- Я не люблю шум и суету, гораздо приятнее взирать на мир, когда рядом мало людей.
- Возможно, - мужчина улыбнулся и поклонился, давая понять, что беседу продолжать он не намерен.
Анна же не хотела его упускать, ей казалось, что уйди она сейчас – потеряет что-то важное, волшебное, то, что никогда больше не встретит и не найдет.
- А можно я вас нарисую? – сказала она прежде, чем поняла суть сказанного. Мужчина удивленно и даже растерянно посмотрел на нее, и Анна смутилась еще сильней. – Просто я рисовать люблю, а вы так выглядите, что захотелось…немного совсем…Если вы не хотите, то ничего страшного, - девушка говорила и говорила, не зная, куда спрятать глаза, прикрывала щеки рукой, боясь, что даже в темноте можно будет увидеть, как сильно они горят.
- Можно, - помолчав, ответил мужчина. – Как вас зовут?
- Анна. Засветлова Анна Павловна.
- Анна, думаю, на днях мы с вами встретимся.
Девушка, не веря своим ушам, улыбнулась, открыла рот, чтобы поблагодарить, как сзади раздалось гневное:
- Анна! Несносная девчонка! У тебя же бал, а ты… - в комнату ворвалась тяжело дышавшая Наталья Дмитриевна, по ее виду было понятно, что она исправно побегала, прежде чем нашла дочь. – Ох, простите, что так внезапно! – стушевалась она, увидев длинноволосого мужчину у стены. – Анна, идем немедленно.
- Но, мама!
- Идем!
Наталья Дмитриевна схватила дочь за руку и поволокла ее за собой, то и дело оборачиваясь и кланяясь виновато незнакомцу.
- Что это ты тут устроила? – бушевала она, гневно сведя брови. – Кое-как тебя отыскала!
- Я хотела посмотреть дом, а потом встретила этого человека у картин, и мы…
- Хороший человек, понимающий, - отрезала мать.
Анна злилась на Наталью Дмитриевну, на ее постоянные замечания и вечные советы, на требования соответствовать благородному имени отца, на ее хмурое недовольное лицо и на перо, торчавшее из высокой прически и покачивающееся при каждом шагу. Они ворвались в зал, заполненный людьми, музыкой и вином; все смеялись, кружились и блестели. Девушка невольно закрыла глаза, оглушенная. Ее тут же подхватили чьи-то руки, завертели в танце, кто-то что-то рассказывал, задорно хохоча. Она открыла глаза и увидела перед собой довольное курносое лицо сына седовласого знакомого отца. Он улыбался, подмигивал и все время норовил наступить ей на ноги, при этом смущенно извиняясь. Анна огляделась. Играли музыканты, совершенно отвлеченно, не смотря на танцующих, кружились пары, стояла у стены мама и обмахивалась платком, не сводя глаз с дочери и ее кавалера. Отец разговаривал со знакомыми у дальней стены, крутил усы, лукаво поглядывая на соседа с огромным животом и множеством медалей. Из одного из дверных проемов появился незнакомец, с которым Анна встретилась в комнате с картинами. В свете зала девушка смогла хорошо его рассмотреть: молодой, красивый и изящный в каждом своем движении. При его появлении женщины зашевелились, засмеялись громче, заблестели ярче. Все взгляды, казалось, устремились к нему, внимательно следили, внимали и требовали к себе ответного внимания. Незнакомец же, несмотря на свою улыбчивость и вежливость, казался холодным и отстраненным. Он ходил по залу, словно искал кого-то, перекидывался парой фраз со всеми, кто настигал его и шел дальше. Осмотрев танцующих и заметив Анну, он кивнул и некоторое время не сводил с нее глаз. Девушка покраснела и начала задыхаться во внезапно показавшейся душной комнате и тесном платье. Сын седовласого мужчины принял это на свой счет и обнял ее крепче. Анна смотрела на его раздувающиеся ноздри, яркие блестящие глаза и ощущала нарастающее недовольство. Почему она танцует с этим молодым человеком, когда должна рисовать? Почему она должна терпеть на себе чужие руки, слышать, как неприятно сопит курносый напротив и улыбаться его шуткам? Почему мама не понимает, что ей совершенно не нравится происходящее?
- Вы так легки и подвижны, - говорил курносый молодой человек, наклоняясь к ней.
- Спасибо, - неуверенно отвечала Анна, отводя взгляд и посматривая в сторону длинноволосого незнакомца. Тот разговаривал с какими-то девушками, задорно смеющимися и кокетливо наклоняющимися во все стороны.
- Я бы хотел продолжить наше знакомство, вы не против? – в вопросе звучала надежда и нотка неуверенности, но девушка, увлеченная рассматриванием незнакомца, ничего не заметила.
- Да-да, конечно, - ответила она, даже не вслушиваясь в вопрос.
- Замечательно! Просто замечательно!
Молодой человек, обрадованный и вполне счастливый, закрутил девушку, повел за собой по широкому залу широкими шагами, что остальные неловко уступали им дорогу. Когда музыка затихла, и люди разразились аплодисментами, незнакомца уже не было. И почему-то сразу опустели комнаты и потускнели лампы.
Возвращались домой уставшие, каждый думал о своем. Анна размышляла о грустном молодом человеке с длинными красивыми волосами, отец ее задумчиво крутил усы, то и дело поглядывая на дочь, одна мать смеялась и перечисляла восторженно все, что ей понравилось.
- А какое платье было у Курчатовой Светланы! А какие пирожные! А дом-то как украшен! – женщина перепрыгивала с одной темы на другую, махала своим платком и хитро посматривала то на дочь, то на отца, словно знала какую-то важную тайну. – И Федор Федорович сегодня был довольно живеньким. Для своих-то седин! – она рассмеялась и наклонилась к Анне, шепча в самое ухо, - сын его, Андрей Федорович, как будто заинтересовался тобой, авось и свадьбу к зиме сыграем!
Наталья Дмитриевна рассмеялась, не обращая внимания на унылость и молчаливость дочери.
Весь следующий день Анна рисовала фей, каменных великанов, пруды и цветы, а за деревьями мелькал незаметно длинноволосый молодой человек, лесной житель. Его нечеткие очертания терялись вдали, но девушка ощущала его присутствие на картине сильнее, чем гладь воды на переднем плане, чем лилии и зеленые ветви плакучих ив.
Наталья Дмитриевна посматривала в окно, словно кого-то ожидала. На второй день после бала она то и дело посылала Любоньку на улицу проверить, не приехал ли кто-нибудь. Никто не приезжал, и Наталья Дмитриевна грустнела и пила чай с печеньем.
Через неделю, когда воспоминания о бале потускнели, картины с феями превратились в картины с кошками и домашними собачками, объявился гость.
- Здравствуйте, - удивленно приветствовала прибывшего человека Наталья Дмитриевна, приглашая его в зал.
Высокий молодой человек с распущенными длинными волосами с интересом рассматривал комнату, сидя на мягком розовом диванчике, как король сидит на троне. Невозмутимо и вежливо он поприветствовал не менее удивленного и растерянного отца Анны, затем же поинтересовался и о самой девушке.
- Ах, Анна! – всплеснула руками женщина, и Любонька, подбирая юбки, побежала наверх.
Ничего не понимающую девушку она толкала вниз к важному гостю, а та упиралась и не понимала из-за чего такая суета. Войдя в комнату, Анна вспыхнула и замялась, не зная, куда девать испачканные в краске руки, да и платье было не самым чистым и парадным.
- Что же ты, доченька, встала на проходе! – соскочила Наталья Дмитриевна и потащила дочь к диванчикам. Усадила ее рядом с собой и вопросительно уставилась на гостя. Тот невозмутимо поздоровался уже с девушкой, похвалил хозяйку за созданный уют и тут же перешел к делу:
- Я занимаюсь скупкой и продажей картин талантливых художников. Узнал, что Анна Павловна рисует. Могу ли я посмотреть на ее картины?
- А, да, конечно, - Наталья Дмитриевна смотрела на гостя округлившимися глазами. – Любонька! Принеси несколько картин, будь добра.
Любонька тут же бросилась выполнять поручение, гремела наверху, пока все сидящие внизу молчали, рассматривая друг друга. Анна то поднимала глаза на гостя, то опускала их, встретившись с его взглядом, прямым и явно заинтересованным. Это пугало, радовало и заставляло сердце биться чаще.
- Вот, извольте! – Любонька поставила рядом с хозяйкой несколько картин, тяжело отдуваясь и поглядывая на явившегося гостя-красавца, который тут же принялся рассматривать картины.
Он смотрел долго и внимательно, водил по полотнам пальцем и что-то шептал неразборчивое, глаза его с каждой новой картиной становились как будто яснее, чище и радостнее. Анна с замиранием сердца следила за каждым его движением, взглядом, вздохом, чувствовала, как нарастает внутри нечто огромное и радостное, готовое разлиться по комнате объятиями и счастливыми необоснованными возгласами. Из-за двери выглядывали Оля и Коля, восторженно перешептывались, делясь впечатлениями о госте.
- Если она замуж за него не выйдет, то я выйду, - шептала Оля, на что брат категорично заявлял:
- Такие только картины и покупают. Зачем ему такому жена вообще?
Оля гневно спорила, переходя с шепота в полный голос, и замолкала, смущенная. Взрослые делали вид, что ничего не слышали, и девочка снова начинала поучать брата, который упорно стоял на своем.
- Довольно приятные картины, - наконец произнес гость, поднимая глаза на родителей девушки.
- И вы хотите их купить? – недоверчиво спросил Павел Петрович, крутя усы.
- Я такого не говорил, - отрезал молодой человек и обратился к матери. – Я бы хотел, чтобы ваша дочь нарисовала меня. Там я уже приму решение.
Сердце у Анны радостно подпрыгнуло, волнение сковало руки и, казалось, что, если бы она не спрятала их в складках платья, то было бы видно, как они дрожат. Наталья Дмитриевна нерешительно взглянула на мужа, тот также нерешительно смотрел на нее, девушка нерешительно взирала на родителей, мысленно умоляя их согласиться, Любонька в нерешительности поглядывала на самовар и не знала, нести ли ей чай с печеньем.
- Что ж, если вы так хотите, - начала женщина, и тут же обратилась к дочери, - а ты что думаешь? Хочешь рисовать этого господина, простите, не услышала вашего имени, - поправилась она.
- Альберт Альбертович Светлов, к вашим услугам, - гость учтиво и изящно поклонился женщине, и та довольно заулыбалась.
- Я хочу рисовать. В смысле, вас рисовать. В смысле, я согласна, - запиналась словами девушка, теребя платье и боясь поднять глаза.
- Прекрасно. В таком случае я приеду послезавтра к одиннадцати часам. Прошу меня извинить, сейчас я тороплюсь на встречу.
Молодой человек поднялся, вместе с ним встали родители и покрасневшая Анна. Альберт Альбертович откланялся и уехал, оставив обитателей дома чувствовать нечто странное и волнительное, словно произошло чудо, свидетелями которого они все были.
- Первый раз о нем слышу, - нарушил тишину отец семейства.
- Платье чистое наденешь, картины, краски и прочее в комнату покрасивее вынесем. Любонька картины на стены развешает, дом надо убрать. И окна помыть. И к чаю надо что-то существенное соорудить, поняла?
Любонька кивнула и кинулась выполнять. Анна смотрела на мать трепетно и вопросительно. Ей хотелось попросить совета, того самого, которые она терпеть не могла ранее, но слова не шли, застревая в горле.
- Иди готовься! – приказала мать, и девушка побежала наверх выбирать картины и смущаться над новыми своими творениями, замирая в нерешительности – показывать ли их Светлову или нет.
- А красив, - махнула головой Наталья Дмитриевна.
- Красив, - подтвердил ее муж и добавил, - но я все равно первый раз о нем слышу.
На следующий день в это же время приехали гости, которых, как оказалось, ждала жена Засветлова.
- Ах, Федор Федорович! Андрей Федорович! Совсем не ожидали, - улыбалась и обманывала Наталья Дмитриевна, усаживая гостей на все те же розовые диванчики, на которых те чувствовали себя не совсем уютно и уверенно.
- Вот-с, решили проведать, - лукаво щурился седовласый мужчина, поглядывая на Анну, силком спущенную вниз. – Как здовьице, Анна Павловна?
- Хорошо, спасибо, - отвечала та немного безрадостно и уныло. Ей совсем не хотелось сидеть здесь, слушать их разговоры и чувствовать на себе пристальный взгляд курносого Андрея Федоровича, который говорил что-то о новой открытой мастерской, о школе, построенной им в поместье, о каких-то заграничных кораблях, прибывших в северный порт. Чем равнодушнее выглядела девушка, тем яростнее рассказывал молодой человек о своих успехах, но, не дождавшись ни похвалы, ни восхищения, приутих, насупился и вовсе замолчал. Крутил головой во все стороны, рассматривая комнату и морща нос, пока отец его веселил хозяев.
- Смотрю, у вас какие-то приготовления идут.
- А вы внимательны, Федор Федорович, - засмеялась Наталья Дмитриевна, - вот, душка наша картины рисует, обустраиваем для нее место получше для рисования.
- Вы рисовать любите? – оживился сын седовласого.
- Да, - ответила ему Анна, ожидая, что же тот расскажет ей на этот раз.
- А я вот не люблю. Ни рисовать, ни смотреть, как рисуют, - он откинулся на спинку диванчика, довольно ухмыляясь произведенному эффекту. Анна удивленно смотрела на него, словно впервые увидела. Статный молодой человек, чуть рыжеватый, с веснушками на курносом носе и красивыми усиками. Его можно даже назвать красивым, особенно сейчас, когда он уверенно смотрит на нее, перестав хвалиться и лебезить.
- Ну что ты, право дело, - рассмеялся Федор Федорович и сменил тему разговора.
Гости сидели у них допоздна, слушали материны рассказы, смотрели Аннины картины, играли в карты с ее отцом. До самого ужина Андрей Федорович не обращал внимания на девушку, говорил о каких-то сделках с мужчинами, хвалил Колю, который тоже хотел быть в курсе важных дел и поэтому таскался за ним неотрывно. И тогда Анна стала действовать для самой себя странно. Вступала в беседы, делала замечания, даже надувала обиженно губы, когда над ней подшучивали, и все для того, чтобы этот непонятный молодой человек снова обратил на нее внимание. А он, словно раскусив важный женский секрет, игнорировал и словно ее не замечал. Это злило, досадой отзывалось где-то в области груди и раздражало. Одна Наталья Дмитриевна все понимала и посмеивалась, гладя Олю по голове. Девочка тоже делала вид, что все понимает, улыбалась, как мать, и смотрела на сестру, вздернув носик.
За ужином разговор зашел о визите Альберта Альбертовича и его намерении быть нарисованным Анной. Девушка сразу зарделась и удовлетворенно улыбнулась, заметив, как посуровел и заинтересовался молодой человек.
- Анна прекрасно рисует, думаю, что наш завтрашний гость будет доволен! – хвасталась Наталья Дмитриевна.
- Как интересно. Но Светлов, хмм, кажется я как-то слышал о нем. Он вроде как приехал к нам недавно из Франции.
- Ах, Франция! – восторгалась хозяйка дома, и уносились Аннины мысли вдаль. Столь необычным, таинственным ей казался этот молодой человек. Ей не терпелось начать его рисовать, зафиксировать, сохранить на холсте его взгляд, улыбку, холодность и легкую грусть.
До конца вечера витала девушка в своих мыслях, вызывая недовольство у Андрея Федоровича. Прощаясь, он снова напросился в гости под предлогом знакомства с таким удивительным любителем картин. Анна же ворочалась затем всю ночь в постели, желая наступления утра и страшась его.
В одиннадцать часов Альберт Альбертович прибыл, и не один. Такой же высокий, с длинными темными волосами и столь же холодным и цепким взглядом молодой человек учтиво кланялся перед удивленными хозяевами и Любонькой.
- Семен Семенович Зауслов, мой хороший друг и ценитель прекрасного, - представил его Светлов.
Удивление прошло, Анну и ее гостя посадили в комнату, обустроенную для рисования, а сами сидели в зале, развлекаемые довольно интересными и остроумными историями Зауслова, который ни на минуту никого не отпускал, завладев всеобщим вниманием.
А девушка сидела и рисовала. Сначала дико смущалась и краснела, смотря на молодого человека, сидящего напротив и не сводящего с нее глаз. Руки дрожали, и шла кругом голова, Анна хотела убежать и подальше и спрятаться, но чистый, уверенный взгляд, красивая, непринужденная поза, наклон головы и длинные распущенные волосы – все это хотелось нарисовать, увековечить как можно скорее. И девушка рисовала, сначала неловко и неуверенно, словно спрашивая разрешения для каждого мазка. Встретившись же с Альбертом Альбертовичем глазами, она чувствовала его одобрение и рисовала тверже. Каждый мазок ложился так, как ей этого хотелось, краски играли теми тонами, которые ей были необходимы. Она не знала, сколько прошло времени, увлекшись своим занятием, она перестала смущаться и воспринимать окружающее близко. Перед ней был объект, который она желала нарисовать, и остальное не волновало. Молодой человек ничего не говорил, почти не шевелился и порой казалось, что не дышал, словно не хотел нарушить созданную атмосферу.
- Вы так сосредоточенны, - сказал он наконец, и девушка вздрогнула, - вам так нравится рисовать?
- Очень нравится, - ответила она, мягко ведя кистью.
- Почему?
- Почему? – вопрос казался странным, непонятным, зачем о таком спрашивать? Нравится, потому что нравится, разве такому нужны объяснения? Но молодой человек смотрел внимательно, словно то, что она ему скажет, было очень важным. – Потому что рисуя, я чувствую, как сохраняю мир в своей памяти. Я словно вкладываю свои чувства в рисунок, чтобы поделиться ими с окружающими, – она замялась, подбирая слова. – Я не умею красиво говорить, часто волнуюсь, запинаюсь и путаюсь, но картины помогают мне выразить то, что я вижу и чувствую.
Она улыбнулась и подняла глаза, ожидая увидеть холодное пренебрежение или возможное понимание и одобрение. Но наткнулась на теплый, полный нежности взгляд, и запаниковала. Опустила горящее лицо, дрожащими руками пыталась что-нибудь вывести, но кисть не слушалась и плясала под сумасшедшие сердечные ритмы.
- Думаю, на сегодня хватит, - молодой человек поднялся, голос его ничего не выражал, но смотреть на него девушка так и не решилась. – Мы приедем послезавтра. Спасибо за работу.
Вежливо поклонившись, он ушел, оставив Анну хватать ртом воздух и задыхаться от собственного смущения.
Успокоившись, усмирив скачущее сердце, девушка вышла к родителям. Длинноволосых молодых людей уже не было в их доме, зато сидел, скрючившись на неудобном розовом диванчике, Андрей Федорович. Увидев Анну, он соскочил с места и поклонился, а после смотрел на нее изучающее, словно искал в ней что-то.
- С вами все в порядке? – не выдержала взгляда молодого человека девушка.
- Да, конечно. А как ваше здоровье?
- Хорошо.
Они помолчали. Наталья Дмитриевна, стараясь развеять неловкость, начала рассказывать очередные истории про свою молодость. Она громко смеялась, хлопала гостя по плечу и то и дело намекала на то, что дочь очень на нее похожа. Андрей Федорович молча кивал, время о времени уходил мыслями в себя и, как будто опомнившись, смеялся над шуткой хозяйки, иногда невпопад, что усиливало неловкость. Отказавшись от обеда, он распрощался с Засветловыми и уехал, Анна все никак не могла выкинуть из головы его вдруг сутулую и усталую фигуру, погрустневшие усики и неуверенный вопрошающий о чем-то взгляд.
- Мама, - наконец спросила она у матери, - а что сталось с Андреем Федоровичем. Уж ни заболел ли он? Какой-то тихий, грустный, даже неуверенный.
Наталья Дмитриевна смотрела на дочь и качала головой, ведь девушка еще совсем ничего не понимала и не видела.
- Он встретился с Альбертом Альбертовичем, пока ты оставалась в комнате с картинами. Они поговорили, - сказала женщина, наблюдая за реакцией дочери. Поймет ли она?
- Да? О чем же? – заинтересовалась та совершенно невинно.
- О твоих картинах. Узнав, что ты рисуешь Светлова, Андрей Федорович заметил, что ты очень талантлива.
- Но он же не любит рисование и с ним связанное, - удивилась девушка, - зачем же он меня похвалил?
- Не знаю, - махнула рукой мама, - может, тоже хотел, чтоб ты его нарисовала, а ты ему даже не предложила.
Девушка задумалась. Ей казалось странным предложить такое этому курносому молодому человеку, с другой стороны, она же попросила об этом же Альберта Альбертовича. Наверное, она должна нарисовать и сына седовласого Федора Федоровича, но почему-то это идея казалась ей глупой и неправильной.
- Ах, милая моя, - вздыхала Наталья Дмитриевна, смотря задумчиво в окно, - всем нам суждено пройти через такие мучения. Но ты поймешь, что должна выбрать, поймешь.
Анна, увы, не понимала, о чем говорит мать, но догадывалась, что о важном и столь взрослом, что становилось стыдно.
Через день Альберт Альбертович приехал со своим другом в тот же час, не опоздав ни на минуту. Зауслов учтиво и изящно занимал внимание Натальи Дмитриевны и Оли, пока Анна рисовала.
Они сидели в тишине, на стенах прыгали солнечные блики, и стук часов упруго отскакивал от всех предметов. Девушка была поглощена работой и не замечала пристальных напряженных взглядов, недовольных подергиваний руками, когда она игнорировала все попытки гостя начать разговор. Она полностью растворилась в красках, которые сплетались причудливыми узорами на холсте.
- Скажите, - нарушил молчание Альберт Альбертович, - что за лесной житель мелькает на некоторых ваших картинах?
Девушка смутилась, не зная, что ответить. Не говорить же ему, что на многих полотнах изображен он в виде неуловимого хранителя леса.
- Так, просто образ.
- Этот образ пришел к вам случайно или, может, вам случалось видеть что-то подобное ранее? – при этом вопросе молодой человек чуть наклонился вперед, словно боялся пропустить ее ответ.
- Даже не знаю, - замялась Анна и нахмурилась, вспоминая. А ведь, правда, ей доводилось видеть мелькающую среди деревьев фигуру и ранее. – Я видела его во сне. Сейчас не так часто, но в детстве, когда мы еще жили за городом, я видела удивительный сон.
- Можете мне рассказать о нем?
Просьба была несколько грубой и наглой, девушке бы следовало укорить гостя за это, но рассказать хотелось. Она не поведала о сне ни матери, ни отцу, ни сестре с братом, это было ее секретом, который она хотела раскрыть именно этому человеку.
- Мне снилось, что я гуляю в лесу. Но лес не такой, как наш – с березами и елями, нет. Там деревья тянулись высоко к солнцу, терялись в вышине, что свет порой не проходил через их кроны, - Анна закрыла глаза, представляя картины, видимые ей когда-то давно. – И казалось, что лес волшебный, полный чудес и даже магии. Представляете?
Альберт Альбертович кивнул, улыбаясь мягко, как улыбаются приятным воспоминаниям.
- И затем среди стволов деревьев я увидела молодого человека. Он был высокий, сильный, смелый. Он был хозяином леса, а я явилась туда без спроса. Но меня не прогнали. Этот человек кружил меж деревьев подле меня, не приближаясь, но и позволял мне гулять в лесу. Там были чудеса, ночью деревья светились, а в ручье, что тек неподалеку, купались маленькие водяные феи. Волшебно.
Анна заулыбалась, по телу растеклось тепло, которое бывает только от приятных и волнующих событий, произошли они когда-то или происходят сейчас.
- Знаете, - сказал гость, откидываясь на спинку стула и складывая руки на коленях, - ваш сон чем-то похож на мой. Только вот у меня все было взаправду.
- Да? – девушка не верила, что вот так просто разговаривает с этим красивым статным человеком, чувствующим себя уверенно в любой обстановке, говорящем большей частью высокомерно и холодно. Но сейчас он выглядел мечтательным и дерзким юношей, лицо его было ясным и расслабленным, легкая улыбка гуляла на губах.
- Хотите, я расскажу?
- А мне можно? В смысле, услышать вашу историю? – Анна аж задержала дыхание от напряжения и волнения, охватившего ее.
- Можно.
Солнце весело игралось с поверхностями комнаты, тихо, стараясь даже громко не дышать, девушка рисовала гостя, который так же тихо рассказывал ей свою историю:
- Давным-давно я жил в лесах далеко отсюда. Весь мой род не любил людей, их суету, нервозность, пагубность. Люди злы, а мы слишком болезненно воспринимали любое зло, - он помолчал, углубившись в себя, вздохнув и взглянув на девушку, прятавшуюся за холстом, но нет-нет, но подглядывающую из-за него, продолжил. – Ни один человек не беспокоил нас, наш лес был чист, просторен и свободен от всяких невзгод. А затем я встретил девушку. Она пришла в наш лес, не взирая на наши запреты.
- Вы выгнали ее? – Анна не верила и верила услышанному. Казалось, что молодой человек напротив на самом деле жил в том священном лесу, ведь не бывает столь красивых, холодных, но притягательных созданий. Просто невозможно таких встретить в мире, где росла сама Анна: в искусственном, думающем больше о положении и деньгах, чем о чувствах; влюбленном в блеск, громкость и балы. Такой человек, как Светлов, выпадал из этого мира и поэтому пугал и притягивал.
- Мне стало интересно. Она носила с собой листы бумаги и рисовала. Каждый день она приходила в лес, садилась и погружалась в свое занятие. Я наблюдал издалека, не смея ее тревожить, ведь она ничем не тревожила ни меня, ни остальных. А однажды она заговорила со мной, - он пристально посмотрел на Анну, и ты вспыхнула, тут же уткнувшись в картину. – Она спросила, может ли нарисовать меня.
Девушка замерла, осмысливая слова гостя. Попросила нарисовать, как и она в той темной комнате. А ведь они похожи с той девушкой. Но это было неприятно слышать, пальцы немели, и хотелось остановить рассказ. Она не имела право знать, что было дальше, она не хотела знать, боясь услышать то, что уже и так поняла.
- Я согласился, - продолжил Альберт Альбертович, - я сидел напротив нее, как сейчас напротив тебя. Сначала мы молчали, я не знал, о чем можно говорить с человеком. Она же или слишком смущалась или столь сильно погружалась в свое занятие, что ей было не до разговоров. Она закончила мой портрет, и тот был удивителен, было странно и непривычно видеть себя со стороны. Видеть себя ее глазами.
- И каким был портрет? – тихо спросила Анна.
- Холодным, равнодушным, отстраненным. Я взирал на самого себя и чувствовал высокомерие. Таким она меня видела? Неужели я такой и есть? Я попросил нарисовать меня снова, она согласилась. Но теперь я говорил, пытался узнать ее, почему, несмотря на мой вид и, возможно, неприятное для нее поведение, она столь увлечена мной?
Анна хотела бы сказать почему, но молчала, усердно водя кистью по полотну, стараясь не обращать внимания на болезненно скачущее сердце.
- Я узнал о ее жизни. Та девушка не любила свое положение, не хотела жить, как ее обязывали родители и обстоятельства, поэтому сбегала в запретный лес, где никто не осмеливался искать ее. Мне было жаль ее, столь крохотное, милое существо, увлеченное и видящее гораздо больше прекрасного, чем все окружающие люди. Я захотел, чтобы она осталась в лесу, в его спокойствии и раздолье. Я захотел, чтобы она осталась со мной.
Молодой человек замолчал. Анна рисовала, не поднимая глаз, но чувствуя, что он смотрит на нее обжигающе и вопрошающе. Он отвернулся и посмотрел в окно, где плясала листва.
- Она знала, кто я такой, и знала, чем обернется ее бегство. Она отказалась.
- Отказалась? – не поверила девушка. Она сердцем чувствовала, что героиня рассказа была влюблена в него, что и он был влюблен в нее, но почему тогда она отказалась?
- Да.
- Не верю, – неожиданно для себя произнесла Анна, и посмотрела прямо гостю в глаза.
- Скажите, – начал он каким-то отстраненным, но интригующим тоном. – вы верите в чудеса? В фей и эльфов?
- Верю, – подумав, ответила Анна.
- А верите, что они могут жить среди людей?
- Зачем же им это делать? Они живут вдали от человеческих глаз, иначе бы все о них знали.
- А если я покажу вам небольшое чудо?
- Чудо? Но как? Вы же ведь не фея!
- А может, я эльф?
Анна хотела рассмеяться, думая, что гость пошутил, но он выглядел серьезно, и ждал ответа.
- Эльфы же ведь маленькие прыткие существа в колпаках, – начала она.
- У вас странное представление об эльфах.
- Как у всех!
Они помолчали. Альберт Альбертович, посмотрев на часы, поднялся, поклонился.
- Наше время закончилась, мне пора. Но, пожалуйста, подумайте над моими словами. Мы приедем послезавтра, - он еще раз поклонился и у самых дверей сказал, – надеюсь, наш разговор останется только между нами.
Анна еще долго сидела, глядя на свою работу и размышляя над произошедшим. Услышанная история казалась вымыслом, завуалированным отсылом к чему-то другому. Но, чем больше она вглядывалась в нарисованный портрет, тем сильнее убеждалась в ее правдивости. С полотна на нее высокомерно смотрел красивый молодой человек. Его холодные пронзительные глаза врезались прямо в душу, а из-под длинных волос выглядывали длинные заостренные уши. Девушка незаметно для самой себя сделала его лесным жителем.
Вечером того же дня приехал Андрей Федорович. Все время крутился подле Анны, но вид делал незаинтересованный. Спрашивал как будто между прочим про Альберта Альбертовича и продвижение работы. Девушка отвечала сухо, поглощенная своими мыслями, и молодому человеку чудилось разное, ему совершенно не нравившееся. По сути, он почти не ошибался в своих суждениях насчет Анны и Светлова, но всячески отгонял от себя мысль о своей правоте. Постоянно ему отвечала Наталья Дмитриевна, на что-то намекала, говорила, что вот нарисуется картина и Светлов уедет за новыми талантами, а Анна останется здесь. Может, даже будет рисовать кого-нибудь еще. Может, этот кто-то будет немного усат, рыжеват и курнос, после этого гость и хозяйка смотрели многозначительно на девушку, но та не выказывала никаких эмоций, и все приходилось намекать заново и новыми словами.
- Милая моя, - говорила Наталья Дмитриевна дочери, когда все готовились ко сну, - ты у меня девочка хоть и оторванная от реальности, но все же неглупая, это у тебя от меня.
Анна смотрела на мать, пытаясь понять, к чему та клонит.
- И ты должна понимать, что у тебя есть долг перед нами, перед отцом. И ты должна догадываться, в чем долг состоит. А все чувства и слабости к красивым и изящным молодым людям пройдут, ты еще смеяться над собой будешь, - женщина обнимала дочь, будто только что совершился важный и трогательный разговор, и уходила к себе, воодушевленная своими собственными словами. Анна же ощущала, как растет на ее плечах нечто большое и тяжелое, давит на спину, грудь, сжимает легкие и совершенно невозможно дышать. В доме было слишком душно, окна теперь не казались проходами в волшебный мир, они сковывали, запирали ее внутри комнат и обязательств. Андрей Федорович ужинал у них и на следующий день, разговаривал о чем-то с ее отцом в кабинете, после ходил довольный и гладкий, как победитель в какой-то неведомой игре.
Вечером, когда загорелись напротив дома фонари и выползла на черное небо ленивая луна, Анну и Андрея Федоровича зачем-то оставили одних в дальней комнатке, где стоял старый крепкий диван, не проваливавшийся, если на него неловко сесть. Девушка стояла у окна и пыталась отогнать неприятные мысли. Смущающие предчувствия, такие смутные, темные, постыдные и совершенно ей не нужные. Молодой человек ходил вдоль комнаты, поглаживая свои рыжеватые усики и поглядывая блестящими белками на нее.
- Анна Павловна, – наконец начал он, чуть торжественно, выпячивая грудь и надувая губы. – Вы, наверное, уже понимаете мои чувства и угадываете мои намерения. Я уже поговорил с вашим отцом и матерью и получил их благословение, - на этих словах Анна сильно сжала платье, руки у нее побелели. – Вы очень красивая молодая девушка, одаренная весьма сильным талантом. Я был поражен вами на балу, еще больше я был поражен вами, навестив ваш дом. Это, конечно же, глупо и немыслимо с моей стороны, так увлекаться всего за несколько дней и делать такие предложения. Но я такой человек, вы уже поняли это из моих рассказов, - он гордо взглянул на Анну, лицо которой оставалось беспристрастным. – Я привык делать дело сразу, видя, что оно того стоит. Я и никогда не жалею о своих поступках. Поэтому мои дела так хорошо продвигаются.
Молодой человек подошел чуть ближе, и девушка посмотрела на него. На свое удивление, она не паниковала, не боялась и не волновалась. Прямо и спокойно она смотрела на молодого человека, пока тот, взяв ее за руку, делал ей предложение.
- Я должна подумать, Андрей Федорович. Вы же понимаете, что я, в отличие от вас, другого склада и поведения. Я могу жалеть о своих поступках и не всегда быстро решать.
- Конечно, - отвечал молодой человек, но уходить не спешил. – Я буду ждать вашего решения. До этого момента позвольте мне, как и прежде, навещать вас.
Анна кивнула, и Андрей Федорович, помедлив, вышел из комнаты, сразу послышались вопросительные возгласы, восклицания Натальи Дмитриевны и Оли, а внутри образовалась темная, тугая тишина. Девушка думала о своем положении, о том, что говорила мать, о своих рисунках и об Альберте Альбертовиче. Ей дали время решить свое будущее, но все ожидали от нее один конкретный ответ.
- Завтра снова приедут Светлов с Заусловым. Ах, - говорила Наталья Дмитриевна, поправляя прическу и мечтательно глядя куда-то в потолок, - этот Зауслов тот еще пройдоха. Хитрец, истинный хитрец! Как много историй он знает! А как овладел вниманием детей? Никто и отойти от него не может, все вокруг него так и вертится, такой силы обаяние!
Анна слушала мать и понимала, что видела этого человека всего раз и понятия не имела, какой он. Да это и не волновало ее, перед глазами стоял Альберт Альбертович, рассказывающий про чудеса, и Андрей Федорович, в чудеса не верящий, но творивший свой мир своими руками.
При встрече со Светловым Анна решила начать новый портрет, не такой холодный, как первый. Молодой человек молчал, и виду не показывая о прошлом разговоре, но пробегала время от времени тень меж его бровей.
- Я подумала, - начала девушка, решившись, - я хочу увидеть чудо, которое вы можете сотворить.
Анна напряглась, не доверяя памяти, теперь ей казалось, что и не было разговора про чудеса, и это все глупые ее фантазии.
- Хорошо, - без раздумий ответил гость, вставая. – Я покажу вам, но думаю, что вам не стоит после рассказывать об увиденном кому-либо. Если не хотите выглядеть неловко.
Девушка кивнула и уставилась на молодого человека, который принялся ходить по комнате от картины к картине, вглядываясь в них и что-то бормоча. Девушке казалось, что она слышала в его словах перешептывание ветра и листвы, столь необычно они звучали, эхом раздаваясь в помещении.
- Анна, я не хочу, чтобы вы считали, что у меня есть скрытые некрасивые намерения насчет вас. То, что я готов себя разоблачить, означает, что я вам доверяю, - он мягко взглянул на девушку, и сердце той сладко замерло, - как другу, как родственной душе. Ведь сейчас слишком мало людей способны верить в чудеса и в таких существ, как я, - он медленно поднял руки, как дирижер, готовый к новой партии, и взмахнул ими. И сразу же ожили картины, запрыгали птицы, зашумел лес, зажурчали ручьи и реки. Цвели на стенах цветы и мяукали небольшие кошечки.
- Невероятно! – ахнула девушка, прикрывая в изумлении открытый рот. Она поднялась, направилась к живым, буйным, радующимся картинам. – Удивительно! – сказала она молодому человеку, блестя восхищенно глазами. – Вы и в самом деле эльф! Но как? Как?
Гость слегка поклонился, развел руки и снова ими махнул; все звери, птицы, рыбы разом покинули полотна и разбежались полупрозрачными цветными тенями по комнате. Они кружились вокруг Анны, кусали ее нежно за руки и платье, игрались с ее длинными волосами и целовали в щеки. Девушка кружилась вместе с ними, обнимала, громко смеялась, чувствуя небывалую радость. Альберт Альбертович нежно взирал на происходящее, не желая ничего нарушить или испортить.
- Вы похожи на нее, - тихо сказал он, - похожи на девушку из моего прошлого.
Анна замерла, пораженная услышанным. Все-таки все эти чудеса не просто так. Она чувствовала это, понимала, но отчаянно отгоняла, надеясь, что не все так плохо и грустно. Она мягко улыбнулась, оборачиваясь к гостю:
- Андрей Федорович позвал меня замуж. Все в ожидании моего утвердительного ответа, - Анна вглядывалась в гостя, стараясь рассмотреть в нем что-нибудь, что разубедит ее выходить замуж. Наверное, она ждала, что он позовет ее с собой или скажет, что чудеса случаются не только из-за эльфов. Но он молчал.
Девушка подошла к картине, где блуждала меж деревьев тень лесного хранителя. Фигура то появлялась, то исчезала, не было видно ее лица, но чувствовалось, что она внимательно следит за Анной.
- Ваше решение должно быть обдуманным, - наконец ответил гость. Голос его снова был холодным и отчужденным, словно и не было меж ними ничего. – И главное, вы не должны о нем сожалеть. Человеческая жизнь хоть и коротка, но весьма насыщенна. Если вы сделаете решение, из-за которого будете сожалеть, то не сможете идти вперед.
- Да что вы знаете! – вскрикнула девушка и тут же осеклась, краснея. Она зла, но не имеет права кричать на гостя.
- Знаете, девушка, о которой я вам рассказывал, не побоялась нести ответственность, хоть и не желала ее, - он подошел к Анне и коснулся ее плеча. Его рука оказалась холодной и легкой. Длинные ухоженные пальцы мягко водили по обнаженной коже, хватая и перебирая непослушные пряди.
- Она оставила вас? – тихо спросила девушка, робко дотрагиваясь рукой до его руки.
- Я эльф, Анна. Любой человек оставит меня, как сильно бы не был ко мне привязан.
- Но это…
- Я встретил ее семьсот лет назад, - девушка вздрогнула, услышав эти слова, наконец понимая. – Я пережил ее, пережил ее детей и внуков. Я переживу вас и ваших потомков. И это печально.
Анна всматривалась в его глаза и видела глубокую грусть и скорбь. Альберт Альбертович поднял руками волосы, показывая ей свои уши. Из обычных те быстро вытягивались и заострялись. Девушка дотронулась до них, мягко проводя по мочкам. Гость поймал губами ее ладонь и поцеловал. Невероятный жар разбежался по руке, щекам и груди.
- Я не смею вас обманывать и что-то обещать. Мы разные, несовместимые. Но все же мне невероятно приятно встретить человека, столь похожего на мою первую любовь.
Анна смотрела на молодого человека, чувствуя, как крепнет в горле мокрый комок. Глаза начинали чесаться и слезиться, хотелось согнуться пополам и завязаться крепким узлом, чтобы никто не смог ее тронуть.
- Я понимаю, - дрожащим голосом ответила она. Глубоко и прерывисто вздохнула и продолжила, - не могли бы мы на этом закончить? В следующий раз я закончу ваш портрет.
Молодой человек кивнул и молча вышел, оставив Анну, вытирающую слезы и не смеющую согнуться.
Наталья Дмитриевна вошла в комнату, ее дочь сидела, смотря на полотно покрасневшими мокрыми глазами.
- Анна, милая моя, если хочешь поговорить, то я…
- Я хочу побыть одна.
- Но…
- Мама!
Женщина, горестно вздохнув, покинула дочку и направилась пить чай, размышляя над сложившейся ситуацией. Альберт Альбертович сегодня вышел раньше обычного, был бледен, порывист и резок. Холодно распрощавшись с хозяйкой, забрал недоумевающего друга Зауслова и уехал. Анна же сидела молчаливая в комнате и видно, что плакала она сильно. Тут дрогнуло материнское сердце, и Наталья Дмитриевна начала думать, а правильно ли она делает, практически заставляя дочь выйти замуж за нелюбимого?
Остаток дня и ночь Анна размышляла. Обдумывала все то, что узнала в последние дни, вспоминала свой прежний опыт и упорно искала ответ. Решение не шло само, ускользало, запутывалось в переживаниях и неугомонных чувствах. Весь следующий день девушка рисовала, отчаянно и сильно, вкладывая в картину всю себя. Не смели ее беспокоить ни Оля с Колей, ни отец, ни мать с Любонькой, ни Андрей Федорович, пробывший весь день у них в гостях, но почувствовавший с порога тяжелую атмосферу в доме.
Ровно в одиннадцать Светлов и Зауслов прибыли. Выглядели как и прежде – статно, изящно и сильно. Семен Семенович целовал ручки всем женщинам, пока шел Альберт Альбертович в комнату с картинами. Анна сидела на стуле и ожидала. Молодой человек, помедлив, сел напротив. Девушка начала рисовать, ловко водила кистью, что-то поправляя и поглядывая на гостя для сверки. Лицо ее было спокойно, но полно некой решимости. Она смешно хмурилась, что пришлось Светлову прятать невольную улыбку.
- Я закончила, - сказала девушка, отодвигаясь от полотна.
Молодой человек подошел к нему. Красивый длинноволосый человек с заостренными ушами и мягким, нежным взглядом, ласковой полуулыбкой смотрел на него.
- Вы так меня видите? – спросил молодой человек.
- Да.
Они помолчали, размышляя каждый о своем.
- Вы прекрасно рисуете, - нарушил тишину Альберт Альбертович, ставя на место картину. – Я готов купить ее у вас.
- Я ее не продаю, - вдруг сказала девушка, смотря прямо на гостя, не смущаясь впервые за долгое время.
- И что же нам делать?
- Я ее вам подарю. Это будет что-то наподобие прощания.
- Что ж, - улыбнулся гость, - я с удовольствием приму ваш подарок.
- А вот эту картину вы можете купить, - тут девушка достала из-за завала полотен одно и протянула эльфу. Тот долго рассматривал нарисованное, водил по нему пальцем, а затем рассмеялся, громко и весело. – Я готов купить этот портрет, дабы никто его больше не увидел.
Анна улыбнулась в ответ, так искренне и открыто, как только была способна. Она решила не убегать от своих обязанностей дочери семьи Засветловых. Но и не собиралась прекращать верить в чудеса. Пусть не будет больше эльфов, фей и оживших птиц, она сама будет творить волшебство, пусть и маленькое, обыденное, но свое.
- Ах, вы уже все? – всплеснула руками Наталья Дмитриевна, увидев в зале Светлова и Анну.
- Да. Ваша дочь прекрасно рисует, и я намерен купить свой портрет.
Молодой человек показал полотно женщине, и та восторженно заверещала, хваля всех подряд, включая Зауслова, который со скучающим видом сидел на розовом диванчике. Анна с интересом присмотрелась к этому неизвестному ей человеку, и он ответил ей вопросительным взглядом.
- Что же мы стоим? Чаю?
- Нет, спасибо, мы спешим, - ответил Альберт Альбертович погрустневшей вмиг хозяйке.
Анна в это время смотрела на Зауслова и показывала на свои уши, мимикой спрашивая про уши Семен Семеновича.
- Еще раз спасибо, - говорил Светлов, кланяясь. – До свидания.
Зауслов поднялся, распрощался со всеми женщинами, и, подходя наклоняясь к Анне, прошептал едва слышно:
- Длинные и заостренные.
Выпрямился и лукаво улыбнулся, следуя за другом.
Девушка догнала их на лестнице. Лицо ее раскраснелось, сердце билось то тяжело и редко, тот тут же бросалось вскачь.
- Спасибо! – громко сказала она Светлову, - что позволили нарисовать вас. И что столько рассказали и показали. И я хотела сказать, что, - девушка чуть запнулась, замялась и смутилась, но тут же выпрямилась и решительно продолжила, - что стану такой же сильной, как девушка из вашего рассказа. Я не буду убегать и не буду сожалеть.
Светлов, смотревший на нее все это время, улыбнулся и поклонился, одарив напоследок сильным, страстным взглядом, полного восхищения. Пока Анна вытирала слезы и терла раскрасневшейся лицо, показал ей язык Зауслов, высунувшийся на мгновение из экипажа.
- Мама, - сказала девушка Наталье Дмитриевне за вечерним чаем, - я согласна выйти замуж за Андрея Федоровича.
- Радость-то какая! – всплеснула руками Любонька, опрокидывая чайник.
***
Зауслов смотрел на друга, вцепившегося в картину, и недовольно цокал языком.
- Мог бы не отпускать ее в этот раз, - сказал он недовольно.
- Она сама решает свое будущее, - ответил Светлов, с любовью гладя собственный портрет.
- И сколько теперь ждать нового ее рождения? Сто, двести лет? Она может и вообще больше не появиться на этом свете, так и будешь ходить в вечно влюбленных дураках.
Светлов оторвался от полотна и взглянул на друга:
- А ты уже совсем стал похож на человека за эти годы.
- Все из-за тебя, - пробурчал Зауслов, скрещивая в недовольстве руки на груди. – Столько лет путешествуем по этому миру, а все ради твоих редких встреч с этой девушкой! Хоть бы раз уговорил ее остаться с тобой.
- Это было бы нечестно по отношению к ее жизни.
- А к ее чувствам честно? Видно же, что влюблена в тебя до чертиков!
- Особенно ты стал похож на русского человека, друг мой Семион.
- Простите великодушно, просто я не такой чувствительный и верный, как некоторые. Порой вообще думаю, зачем отказался уйти с остальными эльфами. Все из-за тебя!
Светлов ничего на это не ответил, снова вернулся к портрету.
- Да хватит разглядывать его, он точно такой же, как и остальные четыре! – Зауслов выхватил из рук друга полотно и уставился на портрет.
- Все время одно и то же выражение лица, равнодушное и высокомерное. Как она тебя такого полюбила вообще?
- Не знаю, - улыбнулся Светлов.
- И что теперь? Опять ждать?
- Я буду ждать. Всегда буду ее ждать.
- Дурень влюбленный.
Альерт множество лет жил в человеческом мире, ожидая новой встречи с девушкой, в которую влюбился когда-то давным-давно. Он не смог ее забыть, не смог оставить, как и она не смогла оставить его. Поэтому на протяжении столетий эльф бродил среди людей, вглядывался в лица, желая, наконец, увидеть любимую улыбку, яркий блеск глаз, увлеченность картинами и вечный робкий румянец.
Сколько лет уже прошло, сколько еще пройдет – он не знал и не помнил. Он посещал картинные выставки, выискивая знакомый стиль. Семион, его верный друг, хоть и ругался, но никогда его не бросал. Потому что эльфы не бросают подобного себе в одиночестве. Верность и преданность – черта любого из них, даже часто недовольного Семиона.
Альерт смотрел на картину, висевшую на выставке современного искусства в Пекине. Чудной, размашистый и аляпистый мир крутился перед ним, вызывая то ли головокружение, то ли отторжение. Не то, все не то. Неподалеку ходили экскурсии. Незнакомые люди то и дело поворачивали головы в его сторону, стараясь лучше рассмотреть. Альерт привык к такому вниманию, люди любят красивую внешность.
Справа что-то зашевелилось, и эльф заметил невысокую девушку, вставшую рядом с ним неизвестно когда. Она накручивала на палец коротко стриженные волосы и часто поглядывала на молодого человека, краснела, встретившись с ним глазами, и отворачивалась.
Эльф подошел к следующей картине, та тоже была полна шума и непонятного движения, следом засеменила девушка. Он шел по залу, она шла за ним, раздражая своим внимание и неумением завести разговор. Не выдержав, он взглянул на нее как можно холоднее и презреннее, чтобы отбить охоту преследования. Та же смутилась, раскраснелась и начала что-то сбивчиво говорить.
- Что? – спросил ее эльф, теряя терпение.
- Можно я вас нарисую? – наконец расслышал он.
Девушка смотрела робко, вопросительно и с явным восхищением. Эльф глубоко вздохнул, стараясь не выдавать своего волнения. С таких слов с ним начинает разговаривать только один человек.