Арахнофобия

Семён Сордес
  «Присмотревшись внимательнее, Бэтс
заметил на теле второй птички огромного паука,
который крепко вцепился в свою жертву. Не без
труда освободил Бэтс несчастную жертву от её мучителя и,
взяв в руки, заметил, что она облита какой-то
грязноватой жидкостью, которую выпускало из себя
«чудовище»; через несколько минут птичка умерла
на глазах натуралиста».
   А. Э. Брэм «Жизнь животных»

  «Вдруг Алиса услышала, как в темноте кто-то зашевелился.
– Пауки! – воскликнула она и вскочила. Она с детства боялась пауков».
  Кир Булычев «Гай-до»

* * *

  С момента своего появления на станции Юных Биологов Кеша вызвал симпатию Алисы. Когда он, переполошив мальчишек, важной поступью с солидностью высокородного кабальеро выбрался из ящика с торфом, в котором ребятам прислали новые сорта бромелий их друзья из Бразилии, сердце Алисы оказалось пленено. Это была любовь с первого взгляда.
  И, право, в Кешу мудрено было не влюбиться – он был чертовски хорош собой. Фигуру он имел представительную – был широкогруд, как оперный певец, и чуточку пузат, что, в прочем, не лишало его ленивой грациозности. Облачён он был в стильный плюшевый фрак кофейного цвета с длинными фалдами, а брючины его покрывал роскошный густой светло-бурый мех с рыжеватыми подпалинами. Брючин, кстати,  было значительное количество – целых восемь, ибо восемь сильных ног несли над землёй дородные телеса Кеши. Ноги у Кеши не уступали изяществом и ловкостью инструменту заработка балетного танцора, а, распластавшись и разбросав в стороны своё природное дарование, Кеша с трудом бы поместился на чайном подносе. Рук же у Кеши было, как положено, две. Но тут Природа сыграла с ним злую шутку: не иначе, как в компенсацию многоногости, руки Кеши были однопалы и коротки – этакие культяшки. Однако его такое положение вещей нисколько не смущало. Он преподносил себя с таким изысканным достоинством, что все мысли о его несообразности развеивались, словно туман ветром. Кеша был глазаст – на каждую его ногу приходилось по глазу, то есть всего аж восемь штук! Они располагались у него на широком темени и наблюдали за окружающей действительностью с бесстрастностью прекрасных чёрных жемчужин. 
  Несмотря на то, что медлительная размеренность движений Кеши могла послужить основой впечатления о нём как о чванливом флегматике, подобных выводов стоило поостеречься. Кеша был заядлым охотником.  Он быстро доказал, что является докой в этом искусстве. Атрибутом его охотничьего снаряжения была пара внушающих уважение и трепет ятаганов. Формой они весьма походили на кошачьи когти. И, как когти, они скрывались в мохнатых муфточках под плоской безносой физиономией Кеши. Иногда, в минуты особого удовлетворения жизнью или для острастки лиц, жаждущих, помимо собственной Кешиной воли, более близкого знакомства с его персоной, Кеша являл миру своё вооружение и клацал одним ятаганом о другой, как разбойник кинжалами в однажды виденном Алисой мультфильме.
  Кеша был неотразим. Кеша был интригующ. Кеша без труда вызывал почтительное отношение к себе одним своим видом. Кеша был самым красивым и самым большим из когда-либо встречаемых Алисой пауков. Точнее, он был паучихой.
  Ответственность за недоразумение в том, что Кешу звали «Кешей», а не, допустим, «Ксюшей», и говорили о ней в мужском роде, целиком и полностью лежала на совести Алисы. Произошло это столь же естественно и вместе с тем непреднамеренно, как и прочие невероятные события в жизни Алисы или как появление гигантской заграничной паучихи в центре Москвы.
  В знаменательный день взаимного знакомства юннаты с великими почестями и осторожностью загнали восьминогую гостью шваброй в большую картонную коробку и, окружив её, принялись решать, что же делать с таким неожиданным визитёром.
  Быстро было установлено, что «бразильская тётушка», судя по её харизматичному фенотипу, принадлежит патриархальному семейству, переживающему, правда, не лучшие времена. Проще говоря, её родня вымирала в полном соответствии с путаными, как старая паутина, законами эволюции. А потому, можно было предположить, что из коробки на ребят блестел глазками уникальный реликт. Отлов и вывоз подобных созданий с южноамериканского материка были запрещены. По всему выходило, что мадам-паук находится на станции Юных Биологов нелегально.
  С другой стороны, рассудили ребята, вряд ли кому-то в Бразильской Юношеской Ботанической Ассоциации пришло в голову пересылать в Москву вместе с саженцами ананасов занесённых в международную Красную книгу хелицеровых. Нет, паучиха, наверняка, по собственному почину устроила себе гнездо в ящике с торфом, приготовленном для отправки на другой конец света, и таким бесхитростным образом оказалась невольной эмигранткой. Они, конечно, могли её депортировать на родину, но сошлись во мнении приютить гостью у себя. Благо, в «живом уголке» биостанции хватало свободных террариумов подходящего размера. Так что, казённое жилище иностранке было обеспечено. 
  Но с урегулированием одного вопроса возник другой – нового питомца следовало как-то назвать. Тут между ребятами разгорелся жаркий спор.
  Аркаша Сапожков, положительно отмечая величественность достопочтенной мадам, настаивал, чтобы её именовали Арахной Архонтовной Атропос.* Джавад Рахимов разделял мнение друга связать имя гостьи с мифологией, но предлагал более мрачные варианты «Эмпуса»* или «Горгона». Наташа и Маша – сестры Белые – единодушно окрестили бразильянку «Бякой». А Гераскин, странно хихикнув, обозвал её Молли-Сорвибашка.* В подробности виртуозности своей шутки он никого посвящать не стал. 
  Так как каждый считал, что придумал лучшее прозвище для паучихи, и иного быть не должно, прения по столь принципиальному вопросу  постепенно набирали градус и громкость. Наконец, Алиса, увлечённая более любованием на гостью, чем участием в выборе её прозвища, отвлеклась от своего занятия, когда над её ухом прогремела тирада Гераскина о форме, размере и цвете мозгов оппонентов. Алиса призвала стороны к спокойствию и предложила простой способ выбора имени. По её замыслу, все должны были встать с разных углов коробки и по очереди позвать паука так, как сочтут подходящим. В какой из углов тот двинулся бы из центра коробки, отозвавшись на чей-либо призыв, так его и следовало бы впредь звать. Преимущество предложенного Алисой способа было не только в его простоте, но и в том, что паучиха тоже участвовала в решении своей судьбы. А это, конечно же, являлось немаловажным фактором того, подходит ей имя или нет. Аркаша попытался возразить, что такие жребии противоречат научному подходу, но компания большинством голосов сочла идею Алисы резонной, и ему пришлось смириться с её решением.
  Задумано – сделано! Но, казалось бы, безупречный план потерпел фиаско. Паучиха никак не отреагировала ни на «Арахну», ни на «Эмпусу», «Бяку» или «Молли». Это вызвало общее смятение и грозило разразиться новым спором, но Джавад вдруг сказал:
  – Постойте-ка! Алиса, а ты?
  – Что «я»? – скромно переспросила девочка.
  – Ты же никак её не называла! Ну-ка, вставай на моё место и попробуй позвать её как-нибудь.
  – Как-нибудь, как?
  – Как угодно! Хоть Горгоной, – подсказал Рахимов.
  – Алиска, не слушай его! – возмутился Пашка. – Придумывай своё имя.
  – Да, своё! – поддержали Гераскина Маша и Наташа. – Иначе нечестно будет.
  Сапожков многозначительно ухмыльнулся.
  – И учти, Джа-Джа, – погрозил Пашка Рахимову, – если Алиса стоит на твоём месте, и если паук отзовётся на выбранное ей имя, это вовсе не будет означать, что вторым его именем будет Горгона.
  – А я чего? Я ничего… – смутился Джавад.
  – Какое бы имя в итоге ни было бы выбрано, никто из нас не станет впоследствии называть Арахну по-своему, – подытожил Аркаша.
  – И ты туда же? – гневно сверкнул очами Пашка.
  – Я высказал общее мнение…
  – Угу, Фемида кудрявая! – цыкнул на Сапожкова Пашка и затем подбодрил подругу. – Давай, Алиска! Банзай!
  Алиса на секунду задумалась, а потом склонилась над коробкой и ласково позвала:
  – Кеша! Кеша, иди сюда! Ко мне!
  Паучиха вздрогнула брюшком, помялась на месте, двинулась чуть, двинулась ещё. И наконец, приняв решение, величаво прошествовала в принадлежащий Алисе угол. Она даже приподнялась на две задние пары ног, уперевшись в стенки коробки передними. И замерла так, словно вглядывалась снизу вверх в лицо позвавшей её девочки.
  У ребят рты от удивления пооткрывались.
  – Почему «Кеша»? – досадовал Сапожков.
  – Не знаю, – пожала плечиками Алиса. – А ему нравится!
  – Это «она», – поправил Селезнёву Джавад.
  Та только рукой махнула.
  – Какая разница. Это Кеша! Прошу любить и жаловать!
  Вот так паучиха стала носить мужское имя. Первое время на биостанции это многих удивляло. Тем более, что на террариуме, в который юннаты поселили гостью, учащиеся из старшей группы прикрепили табличку с её паспортным именем, Theratophosa maxima,* и гендерным значком – зеркалом Венеры. Но Алиса маркером начертала на стекле «КЕША», и на официальный документ мало кто обращал внимание. Скоро все привыкли называть паучиху именно так и говорить о ней, как о представителе сильного пола.
  Что же касается призыва Селезнёвой «любить и жаловать» нового питомца, то здесь согласия во взглядах не наблюдалось. Кешу жаловали. Даже очень. Особенно подлинно художественное безобразие её облика. Ею восхищались. Ей поражались. Но вот по-настоящему полюбить её, кроме Алисы, никто не мог или не хотел. Для большинства  ребят, как для Аркаши и Джавада, Кеша была интересным зоологическим объектом. Близняшки Белые и другие девочки считали её чересчур экстравагантной, чтобы питать к нему нежные чувства. И совсем особенные, противоположные любви, эмоции в адрес Кеши испытывал Гераскин.
  Алису очень огорчали  постоянно отпускаемые Пашкой колкости о внешности и манерах Кеши. Чего только стоили распространяемые им необоснованные слухи о том, что паучиха на родине умяла не одного жениха, чем вызвала преследование со стороны местных органов власти. Потому-то ей и пришлось бежать каботажным транспортом со статусом контрабанды в Россию. Но не далёк тот день, когда длинная рука закона настигнет её и её пособников!
  – Ждите! – в пророческом исступлении возвещал Пашка. – Не сегодня-завтра к нам заявится Интерпол в поисках этой мохнатой особы. У неё рыльце в пушку! Она вся в пушку! Она точно обвиняется не менее, чем в сотне убийств, каннибализме и многожёнстве… Тьфу! В многомужестве!
  Напрасно Алиса просила Пашку оставить эти выдумки и дружелюбно взглянуть на Кешу. Гераскин не унимался. Его коронной фразой стала реплика: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты! Не удивлюсь, если у тебя под подушкой обнаружится коллекция из шкурок высосанных тараканов».
  Это было обидно. Кеша ничем не заслужила такого обращения. Конечно, Алиса не разделяла её вкусовых пристрастий. Но разве Кеша была единственным хищником на Земле? Тем более, что она пыталась приучить её к «мирной» пище, давая пропитанные в экстракте искусственного мяса хлебные катышки. Кеша их принимала и долго вертела в своих ручках-педипальпах, словно размышляя, а не располнеет ли она с таких харчей.  Наконец, с видом смиреной кротости она принимался осторожно обсасывать угощение. При этом так и казалось, что она сейчас произнесёт что-то вроде: «Я не хотела. Но если вы настаиваете…»
  Нужно заметить, что Кеша оказалась совсем не прихотлива к условиям своего содержания. Большую часть времени она сидела в норе, вырытой под корягой, выставив наружу две пары передних ног. Вечером она совершала короткий моцион, обычно завершающийся убиением очередного таракана, пущенного днём в её террариум Сапожковым. Алиса много спорила с Аркашей о допущении подобных зверств, но не могла не отмечать правоты мальчика, что Кеше требуется и натуральная живая добыча, к которой она привыкла в родной сельве. Ещё Кеша много пила – каждый день ей надо было наполнять мисочку свежей водой. В остальном она не вызывал никаких хлопот в уходе за собой, кроме ещё, разве что, аккуратности и соблюдения некоторых правил обращения с потенциально опасными животными, одним из которых она, без сомнения, являлась.
  На полке, расположенной над Кешиным террариумом, помимо специальной леечки и пары длинных пинцетов, лежали перчатки из тонкого, но очень прочного стеклотканевого материала, способного выдержать удар ножом. Их полагалось надевать при любых манипуляциях с Кешей или её миниатюрным застеклённым мирком. Они закрывали руки до локтя и обеспечивали защиту от последствий возможной агрессии паука. Яд Кеши не был смертелен для человека – это юннаты прекрасно знали. Но укус такого большого паука мог оказаться очень болезненным, и проверять, так ли это, никто не хотел. Здесь же, на полке, была ярко-красная коробка с белым восклицательным знаком на крышке. В ней хранился пневматический шприц и ампулы с сывороткой на случай, если пауку каким-то невероятным образом удастся попасть хелицерами в уязвимый участок тела гипотетической жертвы.
  Но Кеша была слишком хорошо воспитана, чтобы кусаться. Всякое недовольство выражалось ею поднятием передних ног и клацаньем «ятаганов». Обычно этого было достаточно, чтобы неугодный ей сапиенс поспешно ретировался с её территории. Не лишним будет сказать, что и неудовольствие Кеша проявляла редко. В некотором роде она была скучна. Понимаете, такая большая, сильная, немного страшная и… совсем не свирепая.

* * *

  Однажды Алиса пришла раньше всех на биостанцию из школы. С тех пор, как появилась Кеша, она всегда спешила. Ведь до того, как подтянутся старшегруппники, пройдёт часа два. И это значит, что некому присмотреть за Кешей, а она наверняка мучается от жажды!
  Девочка буквально влетела в инсектарий. Так и есть – мисочка пуста! Алиса взяла длинноносую леечку, набрала воды из-под крана и наполнила поилку паучихи. На журчащий звук из-под коряги появился хозяйка террариума и, продефилировав к своей купели, опустила в неё хелицеры. Если чувство блаженства доступно паукам, то Кеша его сейчас, несомненно,  проявляла.
  – Бедненький! – ворковала Алиса. – Заморят тебя наши безхозники!
  – Скорее уж наоборот, – раздался за спиной смех Гераскина. – Эта повелительница мух  обратила тебя в свою рабу. Она высасывает твою жизненную силу.
  – Паша, если ты такой умный, сходи пересчитай дафний в соседнем помещении.
  – Любуйся-любуйся на своё страшилище. Красавица и чудовище! Нет повести печальнее на свете!
  – Да ну тебя! – зарделась румянцем Алиса. – Вовсе он не страшилище. Кеша красивый. Кеша ласковый.
  Она опустила руку в террариум и легонько почесала паучиху по бархатной спинке.
  – Ты чего творишь?! – ахнул Пашка. – Цапнет – не обрадуешься!
  – Чушь! – фыркнула Алиса. – Кеша, иди ко мне, лапа. Только, чур, не щекотаться!
  Паучиха с великовельможным достоинством взобралась на протянутые к ней ладони. Её задние лапы расслабленно свесились вниз, а передние вытянулись вдоль рук девочки, достигая чуть ли не до хрупких плеч Алисы, и, казалось, она пытается обнять девочку.
  – Видишь? – улыбнулась Алиса.  – Кеша – умница.
  У Пашки от жуткого зрелища в глазах потемнело. Он никому не говорил и даже себе не признавался, что боится тератофозу. Ничего стыдного он в этом не видел – нормальному человеку свойственно опасаться ненормально огромных пауков. Но вид Алисы, проявляющей  шокирующую фамильярность в адрес восьминогого монстра, жестоко резанул Пашку по самолюбию и гордости. И ладно бы Селезнёва просто взяла паука в руки – это делали и Сапожков, и ребята из старшей группы – но она взяла его без перчаток! Да она смеётся над ним! Сознание мальчишки затмила чёрная ревность. Пашка заткнул глотку своим предрассудкам, а до кучи и голосу разума. Он стремительно шагнул к Алисе и выхватил Кешу из её рук.
  Вышел у него этот манёвр неудачно: он ухватил паучиху не как их учили – поперёк головогруди, – а за самую её физиономию. Подобное пренебрежение пиететом по отношению к своей персоне оказалось для Кеши крайне неожиданным, а потому возмутительным.
  – Ай! – тихо вскрикнул Пашка и выронил паучиху. Та тяжело шлёпнулась на опилки и с обиженным видом спешно укрылась в своём выстеленном паутиной логове.
  – Паш, ты чего? – уставилась на друга Алиса.
  – Кажется… Кажется, она меня укусила… – прошептал Пашка.
  Он перевернул дрожащую ладонь. В основании большого пальца алели две крупные бусинки. У Алисы ослабли колени.
  – Тебе больно? – так же шёпотом проговорила она, не в силах оторвать взгляд от капелек крови в месте уколов хелицерами.
  – Не… – Пашка сглотнул. – Не знаю…
  Внезапно растерянность в его глазах сменилась изумлением, а в следующий миг по щекам его побежали слёзы. Он зажал укушенную руку меж колен и заскрежетал зубами, жалостно скуля и всхлипывая.
  Алиса пришла в полное замешательство. Вызубренные инструкции, что в таких чрезвычайных ситуациях необходимо делать, вылетели из головы. Только две противоречивые мысли, схлестнувшись в противоборстве, сеяли хаос в её сознании. «Этого не может быть!» и «Это происходит на самом деле!»
  Вторая мысль одерживала верх, парализуя Алису ужасом. Никогда она в действительности, а не понарошку, не по телевизору, не видела ничего более страшного: как человек –  её друг – с перекошенным от невыносимой боли лицом, сдерживая крик, но протяжно воя, приваливается к столу и сползает по нему на пол.
  – Паша! Паша! – закричала девочка.
  Но Пашка её не слышал. Глаза его закатились. Дыхание стало отрывистым. Алиса бросилась прочь, ничего не соображая, желая лишь одного – не видеть мучений друга. Она мчалась, не разбирая дороги – слёзы и страх ослепили её. Со всего маху она врезалась во что-то мягкое и податливое, перегородившее коридор.
  – Алиса? Что случилась, милая? – донёсся до неё из туманной дали ласковый голос Галины Петровны.
  – П-п-п-паша! П-п-п-паук! – выпалила Алиса.
  Учительнице оказалось этого достаточно. Она взяла девочку за руку и поспешила в инсектарий.
  Прошло менее пяти минут, а Пашка уже был без сознания. Тело его корчили судороги. Рука отекла, раздулась вдвое и приобрела синюшный оттенок.
  – Держи ему голову, чтобы он её об пол не разбил! – велела Галина Петровна Алисе, а сама, не мешкая, достала шприц, зарядила ампулу и сделала Гераскину укол сыворотки.
  Доброе, всегда осветлённое улыбкой лицо учительницы стало напряжённым, взгляд – холодным и отстранённым. Колдуя со шприцем, она напоминала робота. И такое перевоплощение любимой учительницы в машину пугало Алису не меньше, чем трагедия, произошедшая с Пашей.
  – Зафиксируй ноги! – привёл Алису в чувства очередной приказ педагога. 
  –  К-к-как?
  – Просто сядь сверху!
  Девочка выполнила распоряжение, усевшись на брыкающиеся голени Гераскина и прижав руками его колени.
  – Он не умрёт? Нет? – всхлипнула она.
  – Глупости не говори! – отрезала Галина Петровна. Открыв рот мальчика, она проверила, не запал ли у него язык, ощупала лимфатические узлы на шее, осмотрела укушенную руку. В глазах  её появилась грусть. Скорбь углубила морщинки на лице. С материнской нежностью она погладила Пашу по голове.
  Сыворотка подействовала. Пашкины корчи прекратились, и он расслабленно распластался на полу, белый, как снег, с вытянутым осунувшимся лицом и серыми кругами под глазами.
  Убедившись, что виновница ЧП сидит под своей корягой, Галина Петровна захлопнула крышку Кешиного террариума.  Затем она подхватила бесчувственного парнишку на руки и отправилась в медкабинет, велев Алисе следовать за собой.
  В процессе обследования пострадавшего врач с немой бесстрастностью выслушал отчёт учительницы о происшествии, сделал Пашке укол укрепляющего средства и, пристально взглянув на забившуюся в угол Алису, сурово сдвинул брови.
  – Доигрались?
  Алиса только громко шмыгнула носом. Врач протянул ей стакан с успокоительным и носовой платок.
  – Что скажете? – спросила Галина Петровна с надломленной интонацией. Стресс, заставивший её на время забыть об эмоциях, прошёл, и возвращающиеся чувства тяготили её всей тяжестью переживаний за ученика.
  – Обошлось, – задумчиво буркнул врач, передавая успокоительное и Галине Петровне. – Спасибо Вам. Аллергической реакции нет. Болевой шок сильный… Свяжитесь, пожалуйста, с его родителями.
  Лежащий на кушетке Пашка пошевелился, приоткрыл опухшие веки и поморщился. Врач понимающе накрыл полотенцем его глаза: из-за возбуждающего действия яда они стали слишком чувствительны к свету.
  – Не… го… рите… ма… ме… – едва слышно простонал Паша. – По… по… ста…
  – Дудки, молодой человек! Шутки закончились, – Галина Петровна направилась к двери.
  Алиса вскочила со стула в необычайном волнении и затараторила:
  – Не надо родителей! Не говорите Пашиной маме! Галина Петровна? Семён Андреевич? Пожалуйста! Если она узнает, она Пашу переведёт с биологического курса!
  – И правильно сделает.
  – Пожалуйста! – взмолилась Алиса. – Паша не виноват! Это я! Я его раздразнила… Я взяла Кешу голыми руками. А Паша подумал, что он меня укусит и отобрал его…
  – Алиса! И ты?! – изумилась учительница и, тяжело опустившись на стул, закрыла пятернёй глаза.
  – День разочарований, – печально усмехнулся в усы Семён Андреевич. – Галина Петровна, я считал, что вы воспитываете будущих учёных, а не самоубийц.
  – Я благодарю вас за критику Семён Андреевич, – ледяным тоном ответила педагог. – И вас, Алиса Игоревна, я благодарю, что предоставили мне возможность узнать о несовершенстве моих педагогических методов.
  Девочке показалось, что уши у неё сейчас обуглятся от жестокого стыда, так невыносимы были тихие и холодные слова Галины Петровны. Она же не только Пашу подставила, но и эту святую женщину! Голова Алисы поникла, и слёзы звонко закапали на линолеум.
  – Ну-ну, Галина Петровна, не сердитесь, дорогая! – примирительно сказал врач. – Лучше скажите, как вы намерены поступить?
  – Вы меня не первый год знаете. Я не имею привычки скрывать наши неудачи от родительского комитета, чем бы мне это ни грозило.
  – Мне это известно. Но что мы сейчас будем делать с детьми? Наши проблемы мы решим по-своему. А их?
  – Накажите меня! Но Паша не виноват! Не говорите его маме! Не говорите! – вскинула заплаканное личико Алиса.
  – Алиса Игоревна, – твёрдо сказала учительница. – В качестве вашего наказания я бы как раз и сообщила матери Павла о случившемся.
  – Не надо! – обмерла Алиса.
  – Да, я этого не сделаю, – устало заключила Галина Петровна и жестом остановила готовую броситься к ней на шею с благодарными поцелуями Алису. – Семён Андреевич, вы уверены, что состояние Павла не ухудшится и не будет осложнений?– продолжила она.
  – На девяносто процентов…
  Галина Петровна с досадой щёлкнула пальцами.
  – Я, в принципе, разделяю ваше мнение, не тревожить материнское сердце,  – медитативно крутя в пальцах стилос, сказал Семён Андреевич. – Но, боюсь, что этого не избежать.
  Пара вопросительных взоров устремилась на врача.
  – Мать Павла без труда поймёт что к чему, когда он предстанет перед ней в таком состоянии, – мужчина кивнул на кушетку с полуживым пациентом.
  – Действительно, – согласилась учительница. – Чему быть, того не миновать.
  – Я возьму его к себе! – вдруг загорелась Алиса.
  Педагог и врач в недоумении переглянулись.
  – Паша переночует у меня, – пояснила девочка. – Семён Андреевич, ведь утром он поправится? Поправится, правда?
  – Девяносто процентов вероятности.
  – Это замечательно! Он обязательно поправится. И мама ничего не узнает.
  – А твои родители? – засомневалась Галина Петровна.
  – О! Я всё улажу!
  – Может, их предупредить?
  – Нет-нет! Не нужно волновать их раньше времени. Я всё улажу! – суетилась, окрылённая хитрой идеей, Алиса.
  Взрослые ещё поворчали, пообсуждали возможные варианты, но, в конце концов, согласились с предложением девочки. Врач выдал ей несколько лекарственных препаратов.
  – Запоминай! – наставительно сказал он. – Если у Павла будет небольшая температура, 38-38,5 – это нормально. Не волнуйтесь. Накладывайте прохладный компресс на голову и руку. Но телу лучше дать пропотеть. Хорошо укутайте ноги. Вот этот укол поставите ему через пять часов. Это укрепляющее. Но если начнётся жар или судороги – вкалывайте вот это. И без промедления в больницу! Утром дадите ему эти витамины…
  Дополнительно Семён Андреевич написал короткую инструкцию родителям Алисы и взял с девочки честное слово, что, в случае развития ситуации по плохому сценарию, она не станет упорствовать в сохранении тайны ради здоровья, а, возможно, и жизни друга.
  Продолжая попеременно трещать то извинения, то благодарности Семёну Андреевичу и Галине Петровне, Алиса погрузилась в вызванный флаер такси. Сопровождать и помогать девочке педагог попросила подошедшего очень кстати на станцию коренастого парня из выпускной группы. Юноша оказался отменно деликатен: не задавал никаких вопросов, не язвил над неопытностью мелюзги, вляпавшейся в историю. С мечтательной улыбкой он всё думал о чём-то своём. Лишь когда он принёс задремавшего Пашку в квартиру Селезнёвых и устроил его на кровати Алисы, парень подмигнул девочке и добродушно рассмеялся:
  – Не дрожи, веснушка! Поправится твой боец. Меня вот по молодости  тоже кто только не кусал: и скорпионы, и каракурт, и даже тайпан… Удачи! Не вешай нос!
  С этими словами юноша удалился, вежливо отказавшись от предложенного домрОботником Полей чая.
  Успех плана Алисы во многом был рассчитан на том, что мама Паши не начнёт раньше времени беспокоиться о его долгом отсутствии. Ребята обычно задерживались на биостанции до семи-восьми часов, и Мария Тимофеевна не то чтобы привыкла к поздним появлениям домой своего ненаглядного отрока, но в меру своих душевных сил мирилась с ними. Отец же Алисы, которому дочь, без его ведома, уготовила сложную дипломатическую роль в урегулировании вопроса о временном проживании Пашки вне его родного гнезда, так же приходил к семи, если никакие срочные дела не задерживали его в КосмоЗоо. Алиса надеялась, что сегодня таких дел не возникнет. Иначе бы ей самой пришлось объясняться с Пашкиной мамой. А на этот подвиг её нервов, изрядно истрёпанных за последнюю пару часов, могло не хватить.
  В ожидании возвращения с работы отца, Алиса организовала себе аванпост у кровати пострадавшего, в непривычно резкой форме открестившись от причитаний Поли по поводу недопустимости «игр в докторов» в ущерб остывающему ужину. Ни о чём, кроме благополучия Пашки, Алиса думать не могла. Сердце её разрывалось угрызениями совести и затаённой тревогой, что врач допускал осложнения от укуса. Измерив температуру мальчика и наложив компресс на его раненую руку, не зная, чем себя занять, кроме разглядывания мертвенно бледного лица друга, Алиса вспомнила, что где-то слышала, а, может, читала, будто с находящимися без сознания или в коме пациентами полезно разговаривать, утешая и ободряя их. Такая метода способствует стимуляции выздоровления организма. Каким образом это происходит, Алиса не помнила. Но она принялась осторожно гладить Пашку по голове, нашёптывая ему сумбурные сантименты. А потом ей пришла на ум ещё одна интересная идея: она достала книжку с весёлыми сказками и стала читать вслух. Пусть у Паши будут добрые сны!
  Домашние питомцы Алисы, две кошки и марсианский богомол, устроились рядом и внимательно слушали читающую девочку. Для них это было необычным развлечением.
  Наконец, в прихожей глухо хлопнула дверь – пришёл профессор Селезнёв. Его до крайности озадачило, что квартира превращена в лазарет. В молчаливой сосредоточенности он выслушал сбивчивый рассказ Алисы и, когда она закончила его застенчивой просьбой провидеофонить Пашкиной маме, угрюмо протянул:
  – Тааааак!
  Он осмотрел Пашку, изучил составленную врачом инструкцию, связался с Галиной Петровной, уточнил у неё детали происшествия и только затем набрал номер Марии Тимофеевны.
  – Что? Профессор? Мой бездельник что-то натворил? – без всяких приветствий и вступлений застрочила та.
  – Здравствуйте, Мария Тимофеевна! – с потрясающей беззаботностью отсалютовал ей отец Алисы. Его перевоплощение из растревоженного родителя в беспечного балясника было настолько удивительным, молниеносным и глубоким, что складывалось впечатление, будто на самом деле он не серьёзный учёный-биолог, а актёр драматического театра и лицедействовал всю сознательную жизнь.
   – Здравствуйте! – и улыбке не хватало места на его лице. – Мне неизвестно, натворил ли Павел что-то или нет. Я просто хотел узнать…
  – Что узнать? – забеспокоилась пуще прежнего Мария Тимофеевна.
  – Я хотел узнать у вас…
  – У меня ли Алиса? Нет. И Паши нет! А уже почти девять!
  – Мария Тимофеевна, успокойтесь. Дайте мне слово сказать.
  – Но я не знаю, где Алиса, – не слышала профессора мать Пашки. – И где шляется этот плут тоже не знаю! Ну, я ему устрою головомойку!
  – Алиса здесь, со мной. И Павел ваш у меня, – рявкнул профессор, чтобы добиться хоть какого-то внимания женщины. Это ему удалось.
  – У вас? – насторожилась Мария Тимофеевна, недоверчиво глядя на профессора с экрана видеофона.
  – Да.
  – Так немедленно отправляйте его домой. Скажите, что я волнуюсь!
  – Я не могу этого сделать, – вздохнул отец Алисы.
  – Это ещё почему? – недоверие Марии Тимофеевны сменилось подозрением.
  – Поэтому я и звоню вам. Видите ли…
  – Я вас слушаю.
  – Хорошо! Видите ли, я полчаса назад пришёл с работы домой…
  – Так?
  – …и нашёл детей спящими на ковре среди разбросанных атласов по ксенобиологии.
  – Спящими? Почему? Они заболели?
  – Боже упаси! Нет! Видимо, они что-то увлечённо изучали да не заметили, как их сморил сон.
  – Обоих сразу?
  – Скажу по правде, меня от диагноза паталепутренских гривастых олперуссов тоже всегда в сон клонит. Лучшее снотворное!
  Профессор был самой невозмутимостью!
  – Я не знаю, кто такие аперусы или как их там? – насупилась женщина.
  – Ваше счастье! – поздравил её отец Алисы.
  Мария Тимофеевна грозно сверкнула глазами.
  – Моё счастье по непонятной причине спит на вашем ковре!
  – О, да! И дочурка моя с ним.
  – Ужас! Почему вы этому потворствуете?
  – Почему? Сон у них такой сладкий, что я счёл неправомочным лишать их этой целебнейшей услады.   
  – Так Паша действительно спит?
  – Как младенец.
  – На ковре?
  – Я перенёс его на кровать.
  – Ничего не понимаю! – растерялась Пашкина мама. – Вы звоните мне, чтобы сообщить, что мой сын спит в вашей квартире?
  – Вот именно! И я хотел спросить, не согласитесь ли вы, чтобы Павел остался у меня на ночь.
  – У вас? На ночь?
  Отец Алисы снисходительно улыбнулся на недоумение собеседницы.
  – Если вы против, я разбужу его, и вы…
  – Нет-нет! Что вы! – Мария Тимофеевна вышла-таки из ступора, вызванного необычной новостью. – Пускай он спит!
  – Так вы согласны?
  – А он вас не стеснит?
  – Ничуть.
  – Тогда – да! Только проследите, пожалуйста, чтобы он утром хорошо позавтракал.
  – Непременно! До свидания, Мария Тимофеевна!
  – До свидания! Спасибо большое!
  Экран погас. Профессор Селезнёв повернулся к Алисе. Улыбка сползла с его лица, как талый снег с крыши.
  – Надеюсь, ты понимаешь, как неприятно лгать?
  Алиса подавлено кивнула.
  – Взрослая уже – почти семь лет. А всё какие-то детские забавы, – никогда ещё отец не был так строг с дочерью. – Должна понимать, что животные – не игрушки!
  Алиса шмыгнула носом.
  – Полагаю, ты усвоила урок?
  Алиса снова кивнула.
  – И что же ты уяснила?
  – Не надо было дразнить Пашу, – запинаясь, пробормотала девочка, растирая кулачком глаз.
  Профессор Селезнёв хмыкнул. Он опустился перед дочерью на колени, достал носовой платок, вытер ей слёзы. Обнял. Поцеловал в щеку. В другую.
  – Хорошо! Твоя забота о друге похвальна. Но кроме этого, тебе должно было стать ясно, что технику безопасности придумали не трусы и не дурачки. Что это не прихоть взрослых.
  – Да, папа, – прошептала Алиса.
  – Ты сдала по ней зачёт на «отлично». Получила доступ к уходу за опасными животными. Для чего? Чтобы пренебрегать правилами?
  – Папочка, я больше не буду!
  – Всё, милая, успокойся. Теперь всё позади! Больше не возвращаемся к этому разговору.
  – Да, папочка…
  Отец снова обнял Алису, потом отстранился и с добрым укором спросил:
  – Не ужинала, конечно?
  Его догадку подтвердил кивок дочери.
  – А я настаивал! – подал голос Поля, до этого момента тактично дожидавшийся прекращения «семейной сцены» за дверью.
  – Да, спасибо, – вздохнул профессор и взглянул на часы. – Ну, теперь всё равно уже поздно… Выпей чаю с молоком и ложись спать. У тебя был тяжёлый день. А утро вечера мудренее… Займёшь мою кровать. Я на диване устроюсь.
  – А Паша? Вдруг ему станет плохо среди ночи? – взволновалась Алиса.
  – Поля за ним присмотрит.
  – Присмотрю, – согласился Поля. – У меня врожденная бессонница. И моя программа содержит файлы по оказанию первой помощи.
  – Всё? Пост сдал – пост принял? – профессор легонько щёлкнул Алису по носу.
  – Так точно! – улыбнулась девочка.
  – Отлично! Поля?
  – Чай будет готов через две минуты, – отозвался робот.
  – Благодарю! И, Поля…
  – Да?
  – Мне…– профессор смущённо показал Поле четыре сжатых пальца.
  – Понял, – прогудел домроботник и покатил за стоящей в буфете бутылкой виски.
 
* * *
  Скоро квартира Селезнёвых наполнилась сумерками и покоем. 
  Но ни выданное врачом успокоительное, ни травяной чай, ни утешения отца не подарили Алисе мирного сна в ту ночь. Несколько раз она просыпалась и прокрадывалась к дверям своей комнаты – проверить, бдит ли Поля на ответственном дежурстве. Робот бодрствовал в компании марсианского богомола, тихо стрекочущего крыльями мелодию «Тёмная ночь». Удовлетворенная Алиса возвращалась в постель, закрывала глаза… И ей снова казалось, что у домроботника выходит из строя аккумулятор в тот самый момент, когда у Паши начинаются судороги.
  В конце концов, чары Морфея смежили ей вежды, но лишь ради худших переживаний. Алисе приснился кошмар.
  Грезилось ей в томительном забытьи, что она и Паша спасаются от вымахавшей до размеров локомотива Кеши.
  Они неслись, как ветер, по какому-то дикому пустырю. Но чудовищный паук не отставал. Его членистые лапищи громко скрипели. Воздух вырывался из его дыхальца со свистом паровозного гудка. И глаза его светились, словно прожектора.
  Ребята выбивались из сил, но укрыться, перевести дух им было негде, и они продолжали бежать в бескрайнее пространство, почему-то усыпанное опилками. И вдруг Паша споткнулся о булыжник и упал ничком. В мгновение ока кровожадная тварь оказалась над ним. Алиса попыталась закрыть мальчика собой. Но Кеша с презрением, взмахом колючей педипальпы отшвырнула её в сторону. С неописуемым ужасом, сковавшим её члены мёртвым холодом, девочка видела, как похожие на серпы Полифема* хелицеры паучихи пронзают тело друга, как оно сперва раздувается от впрыснутого в него яда и пищеварительных соков, а затем обмякает и скукоживается, высасываемое монстром.
  Казалось, инфернальному пиршеству не будет конца, как не будет предела громкости вопля Алисы и потоку её слёз. Но чудовище разжало челюсти и бросило останки парнишки – кожаный мешок с костями, глухо ударившийся о землю.
  Паук двинулся на Алису! А она двинуться не могла. И медленно, бесконечно медленно, к её лицу приближались хелицеры. Яд, смешанный с человеческой кровью, капал с них. И тучи отвратительных мух сонмом гарпий-стервятников вились у морды паука и слизывали эту жуткую смесь. Они прилипали, вязли в ней, образуя у Кеши странную сюрреалистическую бороду из серебристых крылышек. Эта борода-облако нависало над Алисой, и в нём механически двигались кошмарные кривые секиры.
  «Члик-члик! – оглушительно клацали хелицеры. – Члик-члик!!!»
 
* * *

  Путаясь в одеяле, Алиса вскочила на кровати. Немые рыдания застряли у неё в горле. Подушка промокла насквозь от слёз. Девочка затравлено осмотрелась.
  «Члик-члик! – мелодично цокал будильник отца. – Члик-члик!»
  Всё ещё не веря, что она не на адском пустыре, а у себя дома, Алиса ошарашено взяла будильник и выцарапала из него батарейку.
  Из кухни доносились громкие голоса: гнусавый и важный – Поли; звонкий и наглый – Пашки.
  Отца дома не было. На прикроватном столике Алиса нашла записку на листочке из отрывного блокнота: «Срочно КосмоЗоо. Не волнуйся. Целую». Бывает же такое невезение, – подумала Алиса. Противоположные чувства боролись в ней. Очень хотелось укрыться в папиных объятьях и рассказать ему всё-превсё и о секирах, и о бороде; послушать его утешения; понежиться от его ласкового поглаживания по голове. Но с не меньшей силой Алиса желала сейчас спрятаться от всех и вся. От всех и вся…
  Дабы никто не донимал её расспросами об опухших красных глазах и растрёпанной шевелюре, Алиса незаметно прошмыгнула мимо приоткрытой кухонной двери в ванную. Она долго стояла под тёплым массирующим душем, пока напряжение в её нервно подрагивающих руках и ногах не исчезло, и сердце окончательно не успокоилось, сменив галоп на привычную мерную рысь. Приведя себя в божеский вид, Алиса явилась к завтраку.
  Всё ещё бледный, но жизнерадостный Гераскин бурно обсуждал с домрОботником превосходство пончиков над гренками. Рука его покоилась на перевязи и была заметно вялой, хотя отёк полностью спал.
  – Доброе утро, Алиска! – как ни в чём ни бывало, гаркнул Пашка и вернулся к алгебраическому доказательству того, что даже захудалый пончик к заутрене лучше двух хороших гренков.
  – Ты в порядке? – окинула его критическим взглядом девочка.
  – Умираю… от голода!
  – Я про другое…
  – А! – Пашка потряс рукой. – Онемела немного. Делов-то!
  Алиса решила не показывать (пока) своей фонтанирующей радости по поводу исцеления друга, а скромно  присоединилась к спорщикам за трапезным столом. Правда, за время кулинарного диспута Пашка слопал и пончики, и гренки, так что девочке пришлось довольствоваться кукурузными хлопьями.
  Улучив момент, когда Пашка отвлёкся от просвещения Поли в вопросах детского питания, Алиса склонилась к нему и робко зашептала:
  – Паш… Я… Э-это… И-извини…
  Пашка взглянул на подругу, будто первый раз её увидел.
  – Не бери в голову, – пожал он плечами. – Ерунда!
  Через секунду, словно и не было неловкого момента между ним и Алисой, Пашка снова упражнялся в ораторском искусстве: «Так вот, Поля, о чём бишь я? Ах, конечно! Нельзя, я говорю, преступно злоупотреблять ванилью в выпечке! Но сахарной пудры следует сыпать вдосталь…»
  Щекотливой темы, чья вина в случившемся, Алиса с Пашкой больше не касались…
  Первым делом, придя в школу, ребята направились в медпункт, чтобы школьный врач, уже предупреждённый своим коллегой с биостанции,  мог продиагностировать состояние здоровья Пашки.
  Доктор нашёл его удовлетворительным. Лёгкое онемение руки и повышенную возбуждённость отдельных нервных узлов он счёл нормальным, и отметил, что они могут продлиться ещё несколько дней. Руку он рекомендовал массировать и внимательно относиться к её чувствительности. А  так же велел Гераскину употреблять побольше жидкости и выдал ему пузырёк с антибиотиками. Эти меры, по его словам, могли предотвратить совершенно внезапное образование тромба или развития бактериального заражения. Медицине были известны случаи долгосрочных последствий укусов пауков, – говорил доктор.* И яд был далеко не единственной угрозой, скрытой в них. Пока опасности не видно, но, если Павел не хочет лишиться руки, то ему следует забыть о геройстве и при малейших боли или жаре обращаться к врачу.
  Пашка тут же заявил, что уже сейчас чувствует лёгкое недомогание, в связи с чем, не следует ли его освободить от уроков? Симулирование вышло ему боком – несмотря на отчаянные протесты мальчишки, доктор сделал ему укол укрепляющего средства.  С добродушной иронией он осведомился у набычившегося паренька, известна ли ему история о пастушке, который любил кричать «Волки! Волки!»? Гераскин парировал остроту, выразив уверенность, что персонаж по имени Айболит у доктора не в фаворе.
  После такого обмена любезностями  доктор поздравил Гераскина с улучшившимся самочувствием и попросил его подождать подругу снаружи.
  – Ну-с, голубушка, – обратился он к Алисе, когда за Пашкой закрылась дверь, – теперь займёмся вами.
  – Мной? – немного испугалась Алиса. – Но меня паук не кусал.
  – Это просто замечательно, что он вас не кусал! – промурлыкал доктор, открывая новый файл в планшетнике и что-то быстро записывая стилосом.
  – Мысли об укусах вызывают у вас беспокойство? – вкрадчиво спросил он, заметив, как Алиса ёрзает на стуле.
  Девочка лишь вновь непроизвольно поёжилась и оглянулась на дверь.
  – Не волнуйтесь, голубушка! Здесь вы в полной безопасности, – краешки губ доктора растянулись в ободряющей улыбке. Кончик его стилоса снова бойко заскользил по экрану планшета.
  Не то чтобы Алиса не верила доктору, но она сочла его слишком самоуверенным для взрослого. Кроме того, она не совсем понимала, что, собственно, ему от неё нужно. И это непонимание, сдобренное разговорами об укусах, вызывало у девочки лёгкий дискомфорт.
  Доктор оторвался от письма и взглянул на девочку проникновенным, полным сочувствия взором.
  – Позвольте узнать, кто-нибудь из родителей обсуждал с вами это беспокойство по поводу укусов?
  – Папа…
  – Вот как? Очень хорошо! Вы можете припомнить его слова?
  Алиса уставилась на свои крепко сжатые в замок пальцы и пробубнила:
  – Он сказал, что случившееся очень печально. И относиться к нему надо с печалью и состраданием, а не со страхом. И… И что пауки не охотятся на людей…
  – Папа у вас очень умный! – сказал доктор. – Вы согласны с его словами?
  Алиса молчала.
  – Голубушка, – голос доктора был тёплым и ласковым, как кошки Алисы, – Вы очень испугались за своего друга, когда с ним произошла эта неприятность?
  Девочка растерянно склонила голову в знак согласия.
  – Да, на вашем месте любой бы испугался… Скажите, голубушка, вас кошмары не мучают?
  – Сон плохой приснился, – призналась Алиса.
  – Плохой сон… – доктор черкнул стилосом по экрану планшета. – Про паука?
  – Про паука…
  – Вам тяжело об этом говорить?
  Алиса отрицательно мотнула головой.
  – Хорошо! Скажите, что вы думаете об этом сне? – участливо спросил доктор.
  – Это просто глупый сон, – набралась сил Алиса.
  – Хорошо! Сейчас вы понимает, что все тревоги позади?
  – Да.
  – И не имеет смысла удерживать в себе остатки страха?
  – Да.
  Доктор вышел из-за стола, сел на корточки рядом с Алисой и накрыл широкой ладонью её вздрагивающие руки.
  – Вы очень храбрая! – сказал он. – Позвольте дать вам совет. Если подобные глупости, вроде вашего сна, будут повторяться, не стесняйтесь поговорить о них со своими родными или со мной. Не стоит держать это в себе. Договорились?
  Алиса кивнула.
  – Умница! – улыбнулся доктор. – Возьмите витаминку?
  С пожеланием крепкого здоровья и напутствием достичь максимальных успехов в учёбе Алиса покинула медицинский кабинет.

* * *

  Мама Пашки так и осталась в счастливом неведении о драматических событиях, произошедших на станции Юных Биологов. Оправдывая свою недееспособную руку, Пашка сочинил ей байку про то, как он неудачно упал, играя в горелки. Отделался паренёк упрёком в неосторожности, а заодно узнал, как это неприлично спать на чужих коврах, точно беспризорный щенок. Впрочем, массаж руки, который делала ему мама в процессе нравоучения, сделал её нотации для сыновних ушей значительно терпимее, чем обычно.
  Через неделю Гераскин полностью оправился от укуса. Неприятных последствий для него это приключение не имело. По крайней мере, для его организма. Ибо гордость мальчишки всё же оказалась уязвлена – ему не дали вволю покуражиться тем фактом, что он на себе испытал действие яда тератофозы. Одноклассники со скепсисом относились к рассказам Пашки о том, как он стоически претерпевал страдания, горя в лихорадке, аки Геракл в нессовой рубашке.* В подтверждение своих слов Пашка ссылался на свидетелей, Алису и Галину Петровну. Но те на все расспросы открещивались, что Гераскин, как обычно, выдумывает бог весть что. А отметины на ладони, якобы оставленные хелицерами Кеши, он наколол сам – булавкой. Чего не сделаешь ради славы?
  Пашка жутко расстроился, что его планы стать героем дня (недели, месяца, года) потерпели крах. Он дулся и даже объявил Алисе бойкот. На целых три часа!
  Что же до Кеши, то выселять её со станции, от греха подальше, не стали. Галина Петровна трезво оценила ситуацию и сделала заключение, что случившееся не более, чем недоразумение. Никакой агрессии Кеша к человеку не проявляла. И даже самообороной её укус можно было назвать с натяжкой – Пашка буквально сам напоролся на её хелицеры. И потом, если Кешу исключить из «живого уголка» из-за его потенциальной опасности, тогда вставал сложный вопрос, касающийся других обитателей зверинца, не менее зловещих с точки зрения «здравомыслящего» человека. Аналогичные меры следовало бы применить и к дюжине разномастных скорпионов, щитоморднику, габонской гадюке и крылатке. Не внушала доверия своим сварливым характером и енотовидная собака Мафиози, не ядовитая, но пускавшая в ход челюсти гораздо чаще Кеши. Получалось, необходимо оградить детей от общения с этой развесёлой компанией, кусающих, жалящих и колющих? Но юннаты, и Галина Петровна это отлично знала, устроили бы настоящий бунт, посягни кто-нибудь на их питомцев. Так что на биостанции всё осталось, как прежде. Лишь для утверждения status quo учительница устроила и Алисе, и Пашке пересдачу зачётов по технике безопасности. И была исключительно пристрастна!
  Душевное равновесие Алисы, наблюдающей выздоровление Пашки, с каждым днём укреплялось. Страшные сны про Кешу её больше не тревожили. Но и в инсектарий она впредь без крайней нужды не ходила. Если же ей случалось забрести туда, то к террариуму с тератофозой она не приближалась.
  Как-то, спустя пару недель после «паучиного инцидента», Аркаше Сапожкову понадобилось срочно уехать – дедушка забирал его с собой на конференцию энтомологов. В последний момент мальчик вспомнил, что давно не добавлял в садок с личинками жуков-голиафов протеиновой подкормки.* Объятый волнением за питомцев, он связался с Алисой и попросил её оказать ему небольшую услугу не в службу, а в дружбу, пока личинки не сожрали друг дружку. Девочка нехотя согласилась.
  С пакетом подкормки она переступила порог инсектария и замерла в дверном проёме, объятая ледяным ужасом. Она увидела, как Кеша с раздувшимся до размеров футбольного мяча брюхом догрызает Пашу!
  Алиса зажмурилась до боли в висках. Тело её внезапно отяжелело и потеряло чувствительность. Не в силах пошевелиться, не в силах даже закричать, Алиса в стенающем от безобразной картины подсознании ощущала, словно видя себя со стороны, что она хрупкий мотылёк, запутавшийся в липких тенетах, и сейчас паук, закончив свой аперитив, набросится и на неё.
  Но вместо знакомого клацанья хелицер она услышала смех Пашки.
  – Кусака-забияка! Стыдно? Стыдно?
  Алиса приоткрыла глаза. Анафемский мираж, смутивший её рассудок, растаял. Однако реальность была не лучше него. Пашка стоял у террариума Кеши, а на его ладонях, защищённых перчатками, вальяжно развалилась тератофоза.
  – А, Алиска! – обернулся мальчик к Селезнёвой. – Глянь-ка, Кеша прощение просит!
  Паучиха, сложив педипальпы, водила ими вверх-вниз, вверх-вниз, словно молящийся монах.
  – Какая подлиза! – умильнулся Пашка.
  Но Алиса уже вышла из помещения.

1.07.2014 – 9.07.2014
   

Пояснения и комментарии

  «…именовали Арахной Архонтовной Атропос» – Арахна – в древнегреческой мифологии искусная ткачиха. Возгордившись своим мастерством, она вызвала на состязание покровительницу ткачества богиню Афину. Не стерпев критики богини по поводу вытканного женщиной полотна, Арахна повесилась. Но Афина воскресила её и превратила в паука со словами: «Живи, непокорная. Но ты будешь вечно висеть и вечно ткать, и будет длиться это наказание и в твоём потомстве».
  Архонт – правитель, владыка.
  Атропос – в древнегреческой мифологии старшая из трёх сестёр – богинь судьбы (мойр). Атропос перерезает нить судьбы, которую прядут её сёстры, символизируя этим конец человеческой жизни – смерть.

  Эмпуса – В древнегреческой мифологии ночное чудовище-вампир.

  Молли-Сорвибашка – Иначе Молли-Секира (англ. Molly Hatchet) иерусалимская куртизанка XVII века, по слухам отрубавшая головы своим клиентам. Этот миф и факт того, что паучихи обычно съедают самцов после спаривания, обыгрывается в ироничных высказываниях Гераскина далее по тексту. 

  Theratophosa maxima – Название, вид, размеры и действие яда паука вымышлены. Есть частичное заимствование у реально существующего птицееда Theraphosa blondi – самого крупного из известных пауков (размах ног до 28 см при весе 170г). В рассказе размер паука около 35см в размахе ног.
  Среди птицеедов известно много «спокойных» видов, позволяющих держать себя в руках. Однако специалисты рекомендуют даже с мирными видами вести себя осторожно, не делать резких движений при обращении с пауком. Брать же птицеедов голыми руками не рекомендуется, прежде всего, из-за аллергенности волосков, покрывающих их тело.

  «…серпы Полифема» – Полифем – в древнегреческой мифологии великан-циклоп. По одному из мифов (о его любви к Галатее) Полифем стриг свою шевелюру и бороду гигантским серпом.

  «Медицине были известны случаи долгосрочных последствий укусов пауков» – Прежде всего, следует сказать, что ядовиты все пауки, и птицееды не являются исключением, но яд их не смертелен для человека. Однако индивидуальный фактор восприимчивости следует учитывать. Кроме того, последствия укуса будут разными для ребёнка и взрослого. Неизвестно ни одного случая анафилактического шока после укуса птицееда (яд паука имеет разную природу с ядом пчёл и ос), но аллергикам следует быть особенно осторожными в общении с пауками. Укус, нанесённый в крупный кровеносный сосуд, может привести к образованию тромба и к гангрене.
  Вот небольшой список данных о последствиях укусов пауков-птицеедов из разных родов (напоминаем, последствия у каждого человека строго индивидуальны!):
Grammostola rosea – нет последствий.
Pterinochilus murinus – отек и боль в течение нескольких дней.
Poecilotheria fasciata – сильная боль, онемение, проблемы с дыханием, мерцательная аритмия, полный или частичный паралич укушенной конечности. Яд действует на центральную нервную систему и может вызвать тонические судороги. Все симптомы продолжаются 1-2 дня, но могут повториться через 2-4 недели и более.
Theraphosa blondi – сильная боль, обесцвечивание укушенной конечности. Боль проходит через 1-2 дня. Физические повреждения – незначительные.
(с сайта: http://www.bugdesign.com.ua)
  Так же широкую известность получил укус паука, нанесённый в феврале 2011 года гитаристу металлической группы Slayer Джеффу Ханнеману, вызвавший у музыканта некротический фасциит, инфекционное заболевание глубоких слоев кожи. Врачи не исключали с развитием заболевания вероятность ампутации укушенной руки. Ханнеман проходил долгую реабилитацию и перенёс несколько операций по пересадке кожи. В 2012 году сообщалось, что гитарист успешно вылечился от инфекции, но 3 мая 2013 года мужчина скончался от острой почечной недостаточности. По неподтверждённым версиям вызвана она была последствиями всё того же фасциита.
  Автор фанфика не нашёл информации, какой именно вид паука укусил музыканта.
  Следует заметить, что часто птицееды наносят «сухие» укусы, не впрыскивая яд. Но на их хелицерах могут быть опасные бактерии, способные вызвать серьёзное воспаление, что особенно актуально для тропических стран с жарким и влажным климатом.
  И ещё: реально не было ни единого задокументированного случая смерти от укуса птицееда!

  «…аки Геракл в нессовой рубашке» – По мифу, обуреваемая ревностью жена Геракла, чтобы приворожить его к себе дала ему рубаху (хитон), пропитанную в ядовитой крови кентавра Несса. Надев её, легендарный герой скончался в страшных мучениях.

  «…добавлял в садок с личинками жуков-голиафов протеиновой подкормки» – Личинки жуков-голиафов (лат. Goliathus), номинально являясь детритофагами, не чураются каннибализма. Из-за своего значительного размера (до 15см в длину при весе в 100г на поздних стадиях развития) они испытывают большую потребность в белке, чем их родственники – всем хорошо известные бронзовки. Во избежание проявления хищничества при разведении этих насекомых в террариуме рекомендуется дополнять их рацион продуктами с высоким содержанием белка. Например, собачьим кормом.