Сейчас, доложу барышням. – Горничная сделала низкий реверанс и бегом умчалась наверх. В гостиной было пусто. Оно и понятно. Петр Миронович, наверняка, укатил в поля на своей двуколке, а Азалия Ивановна, судя по всему, занята многочисленными домашними делами.
Скучал, однако, Дмитрий Сергеевич недолго. Горничная вернулась так же стремительно, как и убежала.
- Барышни просили Вас подождать, - слегка запыхавшись, оттараторила она. – И, если Вы не возражаете, то лучше в беседке в саду. Хотите, я Вас провожу?
- Нет, спасибо. – отказался Дмитрий Сергеевич – Сам найду.
Собственно, найти беседку в саду Азаровых, большого труда не составляло. Хотя, она и находилась, почти в самом конце сада, но настолько возвышалась над всей растительностью, что, видна была из любой его точки. Да и сам сад, более напоминал собой европейские парки, чем традиционные помещичьи сады средней полосы России. Широкая аллея воль сада с многочисленными боковыми ответвлениями, и повсюду скамеечки, гипсовые купидоны и нимфы. Дмитрий Сергеевич шел не спеша, рассматривая сад.
- Прогуляться изволите, Дмитрий Сергеевич – голос раздался откуда-то сбоку.
Дмитрий Сергеевич завертел головой, пытаясь увидеть того, кто заговорил с ним столь неожиданно. Увидел не сразу, только после того, как мужчина в возрасте уже преклонном, поднялся со скамейки, почти полностью увитой плюющем и хмелем.
- Не узнаете? – мужчина понимающе улыбнулся. – Да, я собственно уже привык к тому, что образ имею, неприметный, а потому и плохо узнаваемый.
В голосе говорившего слегка улавливались желчные, саркастические нотки.
- Да, нет, почему же. - Дмитрий Сергеевич, узнал в собеседнике вчерашнего гостя, произнесшего свою кровожадную тираду. - Елизарий Евстафиевич, если не ошибаюсь?
- Узнали-таки. – В голосе Елизария Евстафиевича почувствовалось нескрываемое удивление. – А ведь меня с первого то раза мало кто узнает, да еще и по имени отчеству. В лучшем случае спросят, а не Вы ли это батенька, намедни Отеллу изволили изображать.
- Да, я и не обижаюсь, кто я такой вообще, чтобы обижаться. Невелика птица. Приживалец я тут. – Теперь в голосе его превалировала горечь.
- Простите, не понял. Это как? – заинтересовался Дмитрий Сергеевич.
- Да, вот так, жить то мне более негде, а Петр Миронович, благодетель мой, меня и приютил.
- Так, это Вы, можно сказать, по принуждению актерствовали – Дмитрий Сергеевич нахмурился.
- Нет, нет. - Елизарий Евстафиевич даже руками замахал. – Что Вы, какое принуждение. Петр Миронович, добрейшей души человек. Но, театрал заядлый. Он, ведь почитай, почти наизусть и Короля Лира и Гамлета и Отелло этого цитировать может. Вот, вчера сами изволили видеть, какое представление развернули по случаю именин Марьи Петровны. Свойственность его такая. Чего уж там. Ну и как его не ублажить. К тому же и нравится это многим. Вот и Вы ведь вчера улыбаться изволили, я видел.
- А, как же Вы в приживальцы то попали? – пытаясь скрыть смущение, спросил Дмитрий Сергеевич.
Елизарий Евстафиевич грустно посмотрел на него и замолчал, надолго задумавшись. Дмитрий Сергеевич, уже и пожалел о своем не вполне деликатном вопросе, когда Елизарий Евстафиевич вдруг рассмеялся, беспечно махнув рукой.
- Знать планида моя такая – с неподдельной веселостью пояснил он. – А от судьбы, батенька Вы мой, не убежишь. Это всем ведомо. Впрочем, если соблаговолите историю мою узнать, то что ж, я готов поведать. Вы, ведь, как я понимаю, барышень наших собираетесь поджидать, так я Вам по мере сил, время то и скоротаю.
На некоторое время воцарилось молчание. Нет, не неловкое, обычное молчание, каковое бывает, когда человек с мыслями собирается, обдумывает.
- Я ведь, Дмитрий Сергеевич, раньше тоже в помещиках состоял – Начал Елизарий Евстафиевич задумчиво. Имение мое бывшее менее чем в сорока верстах отсюда. Вроде бы и недалеко, да вот, представьте, с тех пор, как в последний раз на него взглянул. Так с тех пор и не навестил ни разу. А и то, зачем душу зря бередить. Хотя признаюсь, иногда хочется, да что там хочется, прямо таки тянет с силой неимоверной, поехать, хоть издалека посмотреть. Странное, знаете ли, чувство. Вот он родительский дом, где и первый крик свой издал, и все детство свое босыми ногами избегал. Ан нет. Теперь чужой он. Поместье то, к слову сказать, невелико. Да разве в этом дело. И, главное, винить то в беде моей некого. Сам кругом виноват. Ладно, еще, бог детей не дал, да и супруга моя до этого скорбного дня не дожила.
Снова установилось молчание, впрочем, ненадолго.
- А, ведь со смерти любушки моей все и пошло – продолжил Елизарий Евстафиевич, вытерев слезу. – Запил я поначалу, сильно запил. Но и то бы не столь велика беда. Кабы, эта проклятая страсть во мне не пробудилась. Карты эти. Я теперь, не знаю, поверите ли, но, и притронутся даже, к ним не могу. Буквально руки жгут. А еще более того, душу. Бывает, по вечерам Петр Миронович позовет, давай, мол Елизар, составь кампанию в Дурачка. Так все отшучиваюсь. Зачем, мол, мне в Дурака играть, когда и так известно, что я и есть дурак первостепенный.
Чувствовалось, как тяжело дается Елизарию Евстафиевичу этот рассказ. Однако же и видно было, что выговориться ему теперь просто необходимо. И Дмитрий Сергеевич во время пауз этих непроизвольных понимающе молчал.
- Стал я, значит в карты играть. Проигрывал постоянно, но это меня лишь больше раззадоривало. Все казалось, вот-вот отыграюсь, и не только отыграюсь, но еще и куш приличный урву. Вот так вот и докатился. В долг мне давать перестали, а для игры деньги нужны, наличные. У них, ведь игроков этих несчастных, кодекс свой нерушимый. И долг картежный для них самый, что не наесть священный. Хоть застрелись, но долг отдай. Иначе позор хуже смерти.
Елизарий Евстафиевич грустно вздохнул, помолчал. Покачал головой, словно в очередной раз себя пожурил, да и продолжил. – Даже сам я не заметил, как все это в итоге оказалось. Поместье полностью заложено, время пришло по векселям платить, а денег, сами понимаете, ни гроша. Было у меня тогда намерение, пулю себе в голову мою дурную пустить, да уберег Господь от греха. А, тут и Петр Миронович, благодетель мой. Вы, Дмитрий Сергеевич, не поверите, а дал он мне деньги, полную сумму. А деньги были, скажу я Вам ох, какие немалые. А он, ведь и расписки никакой даже с меня не взял. Говорит, ты, мол, Елизар, долг уплати, а мне отдашь после, как сможешь, да только, чтобы карт этих больше, чтобы ни-ни. Никогда, чтоб значит их более в руки не брать. Я и сам это понимал. И всеми клятвами его заверил, что к гнусности к этой и близко не подойду. Такие клятвы давал, какие нарушить и помыслить даже невозможно.
Елизарий Евстафиевич в очередной раз грустно улыбнулся – Поехал я утром в уезд по векселям расплачиваться. Да только от судьбы уйти не удалось.
- Неужто деньги потеряли – изумился Дмитрий Сергеевич.
Елизарий Евстафиевич в ответ даже головой покрутил, удивляясь такой наивности.
- Вот думаю, дай-ка в последний раз карты в руки возьму, чтобы их проклятых никогда больше не видеть. Один лишь расклад, и все, а потом значит, чтоб в жизни ни разу – теперь он улыбнулся уже видимо своей былой наивности. – Выиграл я на том раскладе, сто рублей выиграл. Но не ушел, как тут уйдешь, когда такая масть пошла. Потом еще выиграл, и еще. Вот бы мне дураку и уйти. Да нет, куда там. А тут еще на раскладе мне четыре дамы пришли. Я даже взмок весь. Чтобы не спугнуть, начал добавлять по маленькой. Игра смотрю, завязывается. Я уже и руки про себя потирать начал. Уже и представляю себе, как Петру Мироновичу деньги его возвращаю и показываю векселя оплаченные.
- Ну а дальше то что? – Дмитрий Сергеевич не скрывал своего любопытства.
- Что дальше? - Елизарий Евстафиевич засмеялся. Громко и горько. А дальше, накрылись мои дамы четырьмя королями. Я и не понял поначалу, что произошло, а когда сообразил, наконец, то так и грохнулся на пол, сознание потерял. И потом многое очень смутно помню. В усадьбе у меня судейские снуют туда-сюда, Что-то записывают , переписывают. Мне подписать дают. Я и подписываю, не вникая, не смотря даже. Потом и Петр Миронович объявился, навел там кое-какой порядок. И меня к себе увез. Силом увез. Я сопротивлялся как мог, да только, куда мне против него, вон богатырь какой.
- А, что больше всего интересно - Елизарий Евстафиевич заметно оживился. – Так ведь ни тогда, ни потом, ни слова какого, ни взгляда укоризненного. Как будто и не было ничего этого. Но мне-то все равно худо было, очень худо. Я ведь почитай, целый год молчал. И не так, как Евгения теперь молчит, а совсем ни одного слова не произносил. Сам думал, уж не онемел ли. Так, Петр Миронович, чтобы меня из этого состояния вывести, начал к театру меня приобщать. Откроет так вот пьесу какую и говорит, я, мол, вот здесь прочитаю, а ты уж, друг мой Елизар, в ответ мне вот тут прочитаешь. Так вот я и начал говорить. А Петр Миронович все не отступается. Нет, брат ты мой Елизар, ты не так просто эти слова говори. Ведь ты кто теперь? Теперь ты и не Елизар вовсе, а Отелло, богатырь африканский. Кровь в тебе горячая, что твой кипяток. А при этом еще и жену свою в измене подозреваешь. Нет уж брат, ты ее хорошенько спроси, молилась ли она на ночь. С чувством спроси, чтобы и острастка в голосе была, и однако же непременно, чтобы и любовь чувствовалась.
- Вот так, вот и возвращал меня к жизни благодетель мой – закончил Елизарий Евстафиевич после некоторой паузы. – Так неужто уж мне после всего этого трудно полицедействовать немного, народ повеселить. Иногда признаюсь и самому интересно, Вот, представлю себя в образе ином, да с чувством так, произнесу тираду. Народ то это сразу как-то чувствует. Так, поверите ли, но иногда самыми настоящими аплодисментами награждают.
Взглянул Дмитрий Сергеевич на Елизария Евстафиевича и удивился так, что немного не по себе стало. Настолько лицо его было светлым да радостным. Словно в лице своем, то всю душу свою раскрыл без утайки. Вот мол, смотрите, душа то моя какова. И все, что есть в ней и плохого и хорошего, тоже смотрите..
В это время вдали послышались негромкие голоса, а потом вдруг заразительный веселый смех.
- А, вот и барышни пожаловали - Елизарий Евстафиевич обернулся в сторону голосов. – Ну, что ж, не буду Вам более общество свое навязывать, поскольку Вам несомненно привлекательнее сменить его, на куда более приятное и интересное.
С этими словами Елизарий Евстафиевич как-то неприметно юркнул в боковую аллею и словно растворился в ее буйной зелени.
- А, ну, признавайтесь, Дмитрий Сергеевич о чем это Вы так увлекательно с Елизаром Евстафиевичем разговаривали? - Сразу же обрушилась на него подбежавшая первой, Оленька, предварительно исполнив короткий, но изящный книксен.
- Да, так о разном – уклончиво ответил Дмитрий Сергеевич.
- Оленька. Не задавай глупых вопросов, а Вы Дмитрий Сергеевич могли бы и признаться в том, что Елизарий Евстафиевич Вам свою историю рассказывал. Все равно это на Вашем лице написано. – С этими словами подошла Мария Петровна и протянула руку для поцелуя.
- Тяжелая судьба у Елизария Евстафиевича – продолжила она, вздохнув. -А, сам он очень добрый. Добрый, и очень несчастный. Мы тут все его очень любим. Батюшка, так тот в нем души не чает. С Оленькой он с самого детства. Стишки с ней разучивал, сказки рассказывал. И я его тоже, очень люблю. Да только, все равно, любовь наша, счастливым его сделать не сможет. Жалко его.
Однако, вскоре разговор потихоньку ушел от этой грустной темы. Елизарий Евстафиевич бы благополучно выведен за канву разговора, а вскоре и совершенно позабыт. Что и не удивительно. Оленька поминутно говорила какую-нибудь милую чепуху, и сама же над ней смеялась, весело и звонко, заливаясь, порою серебряным колокольчиком. Дмитрий Сергеевич не отрывал восхищенного взгляда от Марии Петровны, а та в свою очередь, нарочито демонстрируя приличествующую ситуации сдержанность, тем не менее, и не пыталась скрывать владеющую ею радость.