ПОВОДЫРЬ
Он пришел в себя, открыл глаза и увидел небо. Везде было яркое, пронзительно голубое предзакатное небо. Линию горизонта обозначали далекие, едва различимые перья облаков. Затем почувствовал, что лежит на спине, на чем-то мягком, живом, находящемся в постоянном вибрирующем движении. Вернулся слух, в уши ударил оглушающий шум ветра. «Я лечу…» - равнодушно подумал он. Так же равнодушно, без интереса и удивления молча спросил: «И где, интересно, мой шлем?...» На мгновение ему представилось, что летит он, расположившись на спине какого-то диковинного зверя с огромными крыльями, образ зверя был смутным, нечетким, но почему-то ярко и контрастно он увидел окна, отражавшиеся в глазах зверя. Рядышком с черными прорезями вертикальных зрачков - отражение простых деревенских окон. В следующее мгновение пришло осознание: «Я падаю… Все-таки он попал, сучий сын…» Выругался он совершенно без эмоций, машинально. Затем он с удовольствием потянулся с хрустом в суставах, как будто действительно лежал на мягкой постели, вытянул в стороны руки и ноги. Оборачиваться не стал, он знал, что увидит быстро приближающуюся землю. Небо он любил больше, в него и смотрел, улыбаясь, до момента, когда земля легонько толкнула его в спину. Дальше он ничего не чувствовал.
Во всяком случае, так принято считать: раз умер – значит, больше ничего не чувствует. Все оказалось не совсем так. Майор авиации Станислав Васильевич Пыжов после прямого попадания в его самолет ракеты, пущенной неприятелем, и падения с восьмикилометровой высоты на камни афганских предгорий разбился, что называется, «в лепешку». Форму человеческого тела «лепешка» сохранила только благодаря прочному летному комбинезону. Голова же, лишенная шлема, разлетелась вдребезги, как разлетается капля воды, падая на твердую поверхность.
Спустя некоторое время после падения Пыжов проснулся, но глаз не открыл. Ему показалось, что он лежит в мягкой уютной постели под невесомым пуховым одеялом. Очень захотелось есть. Пыжов открыл глаза и увидел, что действительно лежит в мягкой уютной постели. А в углу небольшой комнаты, где стояла кровать, на венском стуле сидел Иван Сусанин, освещаемый то ли закатным, то ли рассветным солнцем, пробивавшимся сквозь уютные ситчиковые занавесочки. Несмотря на то, что в комнате было тепло, Сусанин был одет в широкий овчинный тулуп, толстые стеганые штаны и огромные валенки. На голове Сусанина была овчинная же шапка, на руках – овчинные рукавицы. Сусанин, несомненно, улыбался, хотя это трудно было понять из-за густой спутанной бороды, росшей, казалось, от самых глаз великого русского героя. По веселым глазам и было видно, что Сусанин улыбается, глядя на проснувшегося летчика.
- Проснулся батюшка, проснулся кормилец, - густым басом медленно проговорил Иван Сусанин. И стал дальше улыбаясь смотреть на летчика.
- Я умер? – просто спросил Пыжов.
- Ну и умер, ну и что? Все умирают. Ты на это дело плюнь. Подумаешь, умер… Э-эх…– весело ответил Сусанин. – Жрать-то, небось, хочешь? Вооот… И пойми таперича, то ль умер, то ль не умер. Тут сам черт не разберется. Это я тебе авторитетно заявляю.
- Так я жив?
- Да умер, умер… Это я того..., философствую. Сейчас пожрем, погодь… Работа у меня такая: с невинно убиенными на войне героями возиться. Встречаю честь по чести, провожаю…
- Куда провожаете? – спросил Пыжов.
- Ой, да плюнь ты! – Сусанин махнул руками. - Сам-то я, небось, тоже герой. Вот меня и приставили. – Сусанин встал, хлопнул рукавицами, подмигнул и задорно приказал: - Ну а ты вставай, майор, помойся, оденься. Инфраструктура - там, - и указал на узкую дверь. – Одёжа твоя в этом шкапе висит, оденешься, значить… А я сейчас за жратвой туды-сюды сбегаю, и это… Ну вставай, я пошел. – Сусанин вошел прямо в стену и исчез за веселенькими обойчиками.
Пыжов сел на кровати и осмотрелся. Комната как комната, примерно пятнадцать квадратных метров, дощатый крашеный пол, стены с обойчиками, беленый потолок. Обстановка обычная: кровать-полуторка, шкаф двустворчатый, стол, два кресла и немного диссонирующий с остальным мебельным ансамблем венский стул прекрасной работы. На полу ковер, на стене у кровати гобелен «Охотники на привале». Пыжов открыл узкую дверь, за которой, по словам великого русского героя, должна была находиться инфраструктура, и увидел обычный, что называется, совмещенный санузел. Жилище немного отдавало казенщиной, как гостиничный номер, но в целом, было вполне уютным.
И можно было бы представить, что это обычный номер в провинциальной гостинице, но мешало отсутствие входной двери и вид из окна. Дверь в «номере» была одна, и вела она в совмещенный санузел, других дверей не было. А за окном было небо. Яркое, пронзительно голубое предзакатное небо. Земли внизу видно не было, линию горизонта обозначали далекие, едва различимые перья облаков.
«Все-таки он попал в меня, сучий сын. - подумал Пыжов, - А я тоже хорош, ас хренов. Черт, а есть-то как хочется…»
Как только умытый и одетый Пыжов уселся в кресло с намерением ждать, из стены вышел великий русский герой Иван Сусанин с огромным блестящим подносом в руках.
- Ну вот! Совсем другое дело, на человека стал похож. – осмотрев Пыжова, сказал Сусанин. – Ну, ты главное не суетись, и не устраивай мне тут затяжных истерик.
Сусанин поставил поднос на стол и ухнулся в кресло.
- Я вроде не собирался… - начал было Пыжов, но Сусанин замахал рукавицами и перебил:
- Ну ладно, ладно… Я просто страсть, как не люблю, когда взрослые мужики блажат, как ребятишки неразумные. И в слезы, и головой в стенку, и из окошка прыгают... А я ж не железный, жалко мне…
- Давайте поедим. – твердо сказал Пыжов.
- А вот это правильно! – с готовностью отозвался великий русский поводырь. – Война войной, а обед по расписанию. Гони ее, тоску-печаль!
На завтрак был апельсиновый сок, омлет с колбасой и помидорами, бутерброды с ветчиной, сыром и зеленью, крепкий чай, а к чаю – трубка с великолепнейшим табаком. Пыжов легко вспомнил вкусы. Это был именно тот сок, который ему утром, после первой ночи вместе, принесла его будущая жена. Это был именно тот омлет, который «на скорую руку» приготовила ему мать, когда он приехал в однодневный отпуск со своей первой войны. Это были именно те бутерброды, которые он ел на завтрак в швейцарских Альпах, когда ездил туда со своими детьми кататься на лыжах. А чай… Просто отличный крепкий чай.
Раскурив трубку, Пыжов спросил Сусанина:
- Куда меня теперь? В ад?
- Наивные вы… Ад, рай… Все гораздо хуже, касатик. Настолько хуже, что ты представить не можешь. Да ты и не торопись. Время у тебя есть, все узнаешь. Хотя тебе пока без надобности.
- Хуже? – тихо переспросил Пыжов.
- Вот люблю я летунов! – оживился Сусанин. – Выдержка – кремень! Все вопросы – не в бровь, а в глаз! Я тебе вот что скажу: я не суд, чтоб определять дальнейшую судьбу твоей души. Но знаю точно: судить тебя сейчас никто не будет. Ведь кто ты есть? Ты есть убиенный на войне герой!
- И что? – Пыжов выпустил густое облако ароматного дыма.
- А ничего… Обратно тебя отправят. А я провожу. Родишься снова, снова жить будешь, даст Бог – умрешь своей смертью, вот тогда и на суд добро пожаловать.
- Так а хуже-то что?
- Вот настырные вы, летуны! – нахмурился Сусанин. – Знать тебе это незачем, все равно почти все забудешь, когда снова на свет появишься. Но, вижу, не отвяжешься от тебя. Как мои поляки, ей и богу! С этими тоже шли, шли… Я им Христом-Богом, мол, отпустите вы, сам не ведаю, куды иду. А они мне – шибчей да шибчей, пока в болото не вперлись…
- Убили?
- Убили… - Сусанин махнул рукавицей. - Как есть убили. Порубили саблями. А тут меня проводником сделали. Во как… Таким, как ты, дорогу показываю.
- Да, символично… - Пыжов снова пыхнул трубкой. – Расскажите мне про «хуже».
- Ну чисто поляк!
В конце концов великий русский герой и поводырь Иван Сусанин сдался и рассказал-таки летчику Пыжову про устройство «того света». Не все рассказал, поскольку всего и сам не знал. Рассказ Сусанина впечатлил летчика: действительно все было гораздо хуже. Настолько хуже, что от ужаса подташнивало. И картинки Сусанин показал, прямую трансляцию организовал из нескольких ключевых мест. Плоский телевизор на стене нарисовал и включил. После нескольких минут просмотра даже стальная воля летчика не выдержала: задрожали руки, сбилось дыхание. Сусанин тут же телевизор выключил.
- Иван… Господин Сусанин… - после долгой паузы заговорил Пыжов. – А есть шанс как-то… отказаться?… Как-то… выйти из этого… круговорота…? За любую плату?
- Никаких шансов, батюшка. - отчеканил Сусанин. - Никаких шансов, корррмилец.
Спустя некоторое время поводырь действительно проводил майора авиации Станислава Васильевича Пыжова. Родился он вторым ребенком в молодой немецкой семье: папа – рабочий на конвейере автомобильного завода, алкоголик, мама – медсестра, шлюха. Маленький Пыжов родился на лоне природы, когда его родители были на пикнике. Первое, что он увидел, сделав первый вдох и открыв глаза, было яркое, пронзительно голубое предзакатное небо. Линию горизонта обозначали далекие, едва различимые перья облаков. Великий русский герой и поводырь оказался прав: новорожденный Пыжов почти ничего не помнил ни о своей прошлой жизни, ни о встрече с великим русским героем и поводырем.