Глава 9. Первые самостоятельные шаги
Выбор самостоятельного жизненного пути после окончания школы был для меня мучительным, определяющие факторы были противоречивы. Основной лейтмотив – я, ни при каких обстоятельствах, не желал оставаться в Путилове, даже на один год. В селе был клуб, богатая библиотека, художественная самодеятельность, танцы, телевидение (первым телевизором Т-2 Ленинград, установленным в конторе, управлял мой отец), но убогая социальная атмосфера, отсутствие целей и смысла жизни действовали на меня угнетающе.
Альтернативы дальнейшей учёбе не было. Необходимо было сделать выбор между институтом и военным училищем. Два моих старших товарища после окончания школы поступили в Пушкинское Радиотехническое училище, приезжали, рассказывали, как там хорошо кормят, какие широкие возможности для занятий спортом, и т.д. В противовес этому, все учителя и директор школы в один голос говорили мне: «Военная служба не для тебя, ты не умеешь подчиняться». Директор школы Чернышёва Зинаида Михайловна припомнила наше наше первое знакомство, когда она вытащила меня за шиворот из дерущейся свалки и спросила мою фамилию и класс. Получив категорический отказ, она подивилась моей наивности и дерзости, но быстро нашла способ загнать меня в тупик: "Отведу тебя в кабинет, поставлю в угол и подожду, когда за тобой придут учительница и родители", против этого приёма я не смог найти аргументов. Другие учителя приводили аналогичные примеры, когда я отказывался исполнять их просьбы (для меня - указания) позвать кого нибудь, поднять с пола бумажку, упавшую в гардеробе одежду и т.д., при этом многое из этого я мог сделать самостоятельно, но не по указанию. Большой беды в этом не было, если бы моё влияние не распространялось на одноклассников, а порой и на весь класс, однажды мне удалось втянуть в саботаж группу участников школьного хора. При формирования хора желания не спрашивали, что вызвало у меня внутренний протест, но я пронимал, что его публичное выражение чревато крупными неприятностями, вплоть до разговора с отцом, поэтому пошёл на хитрость - на первом занятии хора орал громче всех, брал на тон ниже и на два такта позже. Меня попросили удалиться, свой опыт я распространил на своих друзей - единомышленников. Конечно, это не главный эпизод, в результате которого меня стали назначать старостой класса.
Поступать в институт мне тоже не хотелось, во-первых, не хотелось обрекать себя на нищенское существование в течение пяти лет учёбы, так как на родительскую поддержку я не мог рассчитывать, во-вторых, в случае не поступления, будущее закрывала мгла неизвестности, так как возвращаться в родные места я не собирался.
Окончательное решение мною было принято после разговора с двоюродным братом Рысковым Юрием Яковлевичем, который прошёл тяжёлую школу жизни: рано лишился отца, рано познал тяготы и лишения фронтовой службы, прошёл обучение в тяжёлые послевоенные годы и стал успешным инженером-изобретателем, на основе изобретенных им сплавов и по ныне производятся лопатки турбин для истребителей. В нашей семье он пользовался большим авторитетом и любовью. Он мне сказал, примерно, следующее: «Я знаю, что ты хочешь пойти в военное училище, я знаю, что, в силу твоего характера, в армии тебе будет очень тяжело, но я знаю степень твоего упрямства, и поэтому я не буду тебя отговаривать». Далее он дал мне несколько полезных советов о том, как себя вести в условиях уставных взаимоотношений и как контролировать своё поведение.
Так прошло благословление выбранного мною жизненного пути. Вскоре мать проводила меня на автобус, в первый раз, за мою сознательную жизнь, поцеловала меня и отправила в самостоятельное «плавание».
Условия при поступлении в училище были благоприятные, я хорошо подготовился и все экзамены сдал на «отлично». Нас переодели в военную форму без погон и стали приобщать к активному физическому труду. Судьба решила проверить правильность выбранного пути и послала мне очередное испытание. При формировании взводов во все отделения назначали старослужащих, поступивших в училище из армии. С одним из таких товарищей у нас вышли разногласия по вопросу соблюдения субординации. В результате « разговора» у меня под глазом появилось рассечение, во избежание лишних вопросов, в санчасть я не пошёл, а через несколько дней лицо распухло, и меня отправили в госпиталь, где провели срочную операцию по спасению глаза – ну какой же из меня Кутузов?! Испытание прошло успешно, и я погрузился в курс «молодого бойца».
К празднику Октябрьской Революции мы приняли присягу, меня, как отличника учёбы, премировали краткосрочным отпуском к родителям. Нас тщательно инструктировали, как вести себя в городе, как быть бдительными, как беречь государственную тайну и личные документы, которые нельзя никому показывать, кроме военного патруля.
Добравшись до Путилова, я отметился дома и пошёл по друзьям. Большую часть времени провел с ближайшим соседом, который проявил большой интерес ко всему, что я рассказывал и показывал, а показывал я, по его просьбе, свои документы.
Отпуск быстро закончился, и отец попросил своего друга подвести меня на станцию на своём мотоцикле. Дорога была такая разбитая, что и дорогой-то её назвать было нельзя – это шесть километров сплошной грязи. Едва мы отъехали от дома, дорогу нам перебежала чёрная кошка, Андрей Семёнович повернулся ко мне и сказал: «Чёрная кошка, к несчастью». Я, как человек ни во что не верующий, скептически отнёсся к этому суеверию, но напряжение не покидало меня до подхода поезда.
Подхожу к контрольно-пропускному пункту (КПП) в полной уверенности, что уж теперь-то ничего не может случиться?! Вхожу в КПП, там дежурит мой старший товарищ из Путиловской школы, достаю из кармана военный билет, открываю его и не нахожу отпускного билета – вот вам, бабушка, и чёрная кошка! Совершенно не понимаю, куда исчез отпускной билет, ни с кем в контакт по дороге не вступал, неужели так ловко и коварно действует иностранная разведка? Подумал я. Мой школьный товарищ на свой страх и риск пропустил меня. Придя в казарму, я доложил дежурному о случившемся, весть об этом быстро разнеслась по батарее, со всех углов курсанты смотрели на меня, как на прокажённого. Это было первое увольнение курса, уволенных за пределы гарнизона было всего несколько человек, но именно мне выпало принести ЧП училищного масштаба. Для меня это была катастрофа, и я был готов принять любую кару.
В середине ночи меня поднял дежурный: «К комбату!». Я быстро оделся, зашёл в кабинет. Комбат сидел, обхватив голову руками, перед ним на столе лежал отпускной билет. Он поднял на меня усталые глаза и сказал, указывая пальцем на отпускной билет: «Запомните, курсант Р, в вопросах сохранности документов послабления не допустимы». В полном недоумении я покинул его кабинет, от дежурного я узнал, что отпускной билет привёз и сдал на КПП мой товарищ, у которого я был в гостях. Оказывается, демонстрируя ему свои документы, я отвлёкся и забыл отпускной билет на комоде, где его позже во время уборки квартиры обнаружила мать приятеля. К счастью, приятель учился в техникуме г. Колпино, не далеко от г. Пушкин, он так же в этот вечер должен был прибыть в техникум, и ему пришлось несколько удлинить свой маршрут, так что всё сложилось удачно, я даже избежал наказания. Это была не просто удача, была цепочка случайных событий, в которой начальное отрицательное событие было нивелировано тремя положительными событиями, последнее из которых имело значение вероятности, не более 0,03 (исходя из частости нарядов на КПП), разве это не чудо?!
В училище спортивной подготовке уделялось большое внимание, я же не отличался особым атлетизмом и в некоторых видах, прямо сказать, не блистал, но мириться с этим не хотел. Занятия охотой, хождение по лесам привили мне выносливость, я успешно бегал кроссы, в лыжных гонках на десять километров дошёл до первого разряда, хуже дела обстояли в спринтерских дистанциях и гимнастике. Всё свободное время я проводил на стадионе и в спортзале, благодаря чему на втором курсе выступал на первенстве училища по силовой гимнастике.
Моё школьное увлечение боксом не прошло не замеченным, меня включили в команду, и я приступил к интенсивным тренировкам. Я наблюдал за своими потенциальными соперниками, хорошо видел пробелы в их технической подготовке и был уверен в успехе. Турнир был в разгаре, я шёл без поражений, оставался один финальный бой, но это был бой, который вскрыл для меня анатомию бокса, как зрелища для толпы, и изменил мои прежние представления о боксе.
Соревнования проходили вечером после занятий, а взвешивание – утром перед занятиями. Именно в этот день проведения финала совпало два события, первое – я задержался на взвешивании и опоздал на занятия, второе – занятие по типографии проводил подполковник Степаненко, человек высоко эрудированный и интеллигентный. Когда я доложил причину опоздания, он прочитал мне короткую лекцию о соотношении полезного и негативного в этом виде спорта в заключение сказал: «У Вас юное, красивое лицо с пропорциональными элементами, ради чего Вы добровольно рискуете этим?». Действительно, я знал, что в этом виде спорта сломанный нос, набитая переносица, рассечённые дуги и выбитые зубы – обычное дело.
Прозвучал гонг, мне противостоял необычный соперник солдат срочной службы из батареи обеспечения, телосложением он больше смахивал на гориллу: короткие ноги, длинное тело и длинные руки, тяжёлый подбородок. Он превосходил меня в физической мощи, но уступал в технике. В первом раунде я старался не рисковать и больше заботился о защите, работая на опережение сериями, я набирал очки, но он не обращал внимания на мои удары, шёл вперёд и беспорядочно рассекал воздух мощными размашистыми ударами. В конце раунда количество перешло в качество, ему удались несколько попаданий, от которых меня повело. Публика неиствоствола, крики «Убей, добей его» неслись со всех сторон. По очкам раунд был за мной, но публика была иного мнения, и моральный перевес был на стороне соперника.
Второй раунд начался с яростных атак моего оппонента, зал ревел, я ушёл в глухую защиту, но его мощные удары через защиту сотрясали моё тело, инициатива была за ним, но формально, по очкам, он ничего не выигрывал, а я выискивал паузу в его атаках и подбирал ногу для выстрела руки в тот момент, когда его длинная рука оттягивалась для сокрушительного удара. В последней трети раунда, когда мой соперник совсем уверовал в своё превосходство, утратил бдительность, устал и увеличил паузы между атаками, я понял, что настало время действовать, я стал активней рвать дистанцию, провоцируя его на резкие выпады вперёд. Я понимал, что в статике кинетической энергии моей руки не хватит для нанесения ему серьёзного ущерба, поэтому выбрал момент начала его атаки и сделал всё, как учил Василий Иванович: на встречном движении выбросил левый крюк в незащищённую челюсть, далее скрученное движение правой ноги и бедра посылает вперёд плечо, и в последний момент предплечье выбрасывает кулак в кончик подбородка. Кинетическая энергия пропорциональна квадрату скорости, а в этом случае сложились скорости подбородка соперника, моего плеча, предплечья и акцентированного движения кулака. Эффективность воздействия на мозжечок усиливает рычаг между кончиком подбородка и узлами крепления челюсти.
Соперник приземлился на колени, судья начал отсчёт – нокдаун. Бой возобновился, и публика взревела, требуя его досрочного окончания. Я вспомнил слова подполковника Степаненко и понял, что публику меньше всего интересует техника боя и красота комбинаций, она жаждет кровавых зрелищ, её не интересует конкретный победитель, ей интересен зрелищный финал. Я утратил интерес к борьбе и в третьем раунде растерял всё преимущество. Так закончился мой последний бой в карьере боксёра.
Во время обучения в училище я старался перенимать у других товарищей всё полезное, что может пригодиться в дальнейшей жизни и службе по формуле – знания и умения плечи не оттягивают, а пригодиться могут.
В училище была хорошая библиотека, я сосредоточился на чтении классиков русской литературы, учебной и научно-технической литературы. В дальнейшем во время службы на Государственном испытательном полигоне при обслуживании новых автоматизированных технических комплексов эти знания сыграли решающую роль в моей судьбе, им я обязан поступлению в академию.
Как и многие курсанты, я «дружил» с гантелями и эспандерами, особое пристрастие я питал к ручным эспандерам, с которыми не расставался многие годы после окончания училища. Не случайно упоминаю я их во множественном числе, так как долго они у меня не жили. Об уровне достигнутого результата свидетельствуют два случая - забавный, и не очень. Первый произошёл в парке отдыха г. Кисловодска, где мы с женой прогуливались вскоре после свадьбы. Мы остановились возле аттракционов, я выбрал ручной силомер, положил на ладонь носовой платок, чтобы не травмировать ладонь ободом силомера, сделал жим правой рукой, не глядя на результат, отдал силомер контролёру, и стал наблюдать за ним. Контролёр посмотрел на шкалу силомера, потом на меня, стушевался, сказал, что этот силомер неисправен, достал из ящика новый силомер и попросил повторить процедуру. Я вложил силомер в левую руку, сделал жим, и так же не глядя на результат, вернул ему силомер. Контролёр долго и удивлённо разглядывал меня, потом мы обменялись рукопожатием и разошлись.
Второй случай произошёл в Ленинграде. После размолвки с женой я пошёл прогуляться по набережной реки Невы в районе Летнего сада. Белая ночь перевалила за экватор, набережная опустела, подойдя к Лебяжьей канавке, я увидел странную троицу. Два крепких парня в форме гражданского морского флота тащили третьего, который был весь в крови и не подавал признаков жизни.
Поравнявшись со мной, они бросили свою ношу на гранитное ограждение, окликнули меня и попросили закурить. Я, естественно, отказал, разговор постепенно стал приобретать напряжённую форму, пошли намёки: «Вода в Неве холодная, глубокая, течение быстрое, … вокруг ни души, а нокаут – это не больно». Настроение у меня было такое, что настоящая ситуация была на втором плане, скрытые угрозы меня не волновали, силы были не равны, но сдаваться я не собирался. В какой-то момент «труп» сполз с ограды на тротуар, и один из парней, настроенный более агрессивно, отошёл к нему.
Разговор один на один мне удалось свести в мирное русло и спровоцировать оппонента на рукопожатие, я вложился, увидел гримасу на его лице и тут же отпустил его руку, «Ну ладно, живи, пока» - сказал он, повернулся и стал удаляться. Я бросил фразу: «Скатертью дорога», и тут же пожалел об этом. Мой оппонент остановился, повернулся ко мне, а его товарищ бросил свою ношу на тротуар и с фразой: «Эх, шмот, испортил речь!», бросился на меня. Нас разделяло несколько метров, но эти мгновения растянулись, как в замедленной съёмке, я отчетливо видел его полосатую грудь, свисающую с живота массивную бляху с якорем, открытый подбородок. Я напрягся, как пружина, мысль работала ясно и четко, я успел перебрать возможные варианты обороны и занять стойку для первого упреждающего удара левой ногой в пах, затем – правым прямым в «солнышко» и левым боковым в кончик подбородка. От замысла до его реализации остались мгновения, когда на плечах нападавшего повис его товарищ, «Пусть плывёт» - сказал он. Я развернулся и без промедления удалился.
Все экзамены в процессе учёбы я сдавал только на «отлично», но это не означает, вовсе не было проблем. Там, где они возникали, мне приходилось принимать дополнительные усилия для их преодоления. Например, я от природы стайер и на легкоатлетических дисциплинах, связанных со скоростным движением, результатами не блистал. В училище спорту уделялось большое внимание, там были вольно наёмные рабочие, которые по совместительству представляли спортивную команду Училища на соревнованиях различных уровней. Я вписался в коллектив девушек, занимающихся лёгкой атлетикой, они взяли на до мной шефство и с их помощью я преодолел эти трудности, но это стоило мне не мало колкостей и едких насмешек со стороны товарищей.
Программа физической подготовки имела сезонную зависимость, т. е. периоды кроссовой подготовки сменялись занятиями в спорт зале. Усиленная кроссовая нагрузка ослабляет плечевой пояс и растягивает процесс вхождения в гимнастическую форму, в такие периоды приоритетом для меня становился спорт зал.
Трудности в освоении учебной программы служили стимулом для мобилизации моих внутренних ресурсов, чего нельзя сказать о препровождении свободного времени. Центром тяготения были танцы в одном из залов Екатерининского дворца, но меня этот центр не прельщал по двум причинам: во – первых, в г. Пушкин было три военных училища, поэтому спрос со стороны курсантов превышал предложение со стороны девушек, что способствовало их вольному поведению, во-вторых, у меня было предостаточно родных и знакомых в Ленинграде, которых я периодически посещал.
Увольнения в Ленинград были не так часты, как мне бы хотелось, и здесь «коса находила на камень», выйдя за пределы проходной, я стремился, во что бы то ни стало, реализовать ранее намеченные планы. У меня была отработана своя методика избегать неприятностей при встрече с патрулём, в её основе – уверенность, инициатива и упреждающие действия, например, если с патрулём уже не разойтись, я принимал бравый вид и, в строгом соответствии с требованиями Строевого устава, решительно сближался с начальником патруля и задавал вопрос: «Как добраться до комендатуры?».
Однажды я утратил бдительность и методика дала сбой. В составе группы товарищей своего взвода мы отправились в город посмотреть новый кинофильм. После окончания сеанса все направились гулять в парк Екатерининского дворца, по дороге мы строили планы на вечер. Ко мне обратился «местный», родом из Колпино Николай с предложением отправиться на танцы в его родной ДК, там соотношение полов было в нашу пользу, и я с готовностью согласился.
Когда мы подошли к ДК, площадь уже была заполнена желающими приобрести заветные билеты, всё наше внимание было сосредоточено на поиске знакомых Николая, которые могли оказаться поближе к кассе. Вместо ожидаемого, с левого фланга мы услышали команду: «Товарищи курсанты, ко мне!», в нескольких метрах от нас стоял капитан, а справа и слева от него – два патрульных. Перспектива оказаться, вместо танцев, на нарах в комендатуре нас не радовала, мы сделали несколько шагов в сторону патруля, наши взгляды встретились, большие чёрные глаза Николая чертили отрицание, в ответ я согласился. Подойдя к начальнику патруля, мы заняли удобную для отступления позицию и приготовились к резкому старту, нас попросили предъявить документы.
Наблюдая краем глаза за Николаем, я расстегнул пуговицу и полез во внутренний карман, он делал то же самое, и когда его рука пошла обратно, его глаз метнулся вправо, я моргнул в ответ и тут же рванулся влево. Наш манёвр застал соперника врасплох, команда на преследование поступила, когда разрыв между нами был не менее пятнадцати метров. Я был совершенно уверен в правильности принятого решения, причины для этого были: во – первых, это происходило по завершению сезона кроссовой подготовки, и мы были на пике формы; во - вторых, на нас были хромовые сапоги, а у наших преследователей – кирзовые; в – третьих, выносливости у меня было «не занимать», Николай же, хоть и не отличался тягой к спорту, но был долговяз и в Колпино знал все дворы и переулки, да и не зря же наше Радио Техническое Училище в шутку называли Конни Спортивным с радио техническим уклоном!
В нашей среде говорили так – на бегущего курсанта никто не обратит внимания, бегущий лейтенант привлекает внимание, бегущий майор вызывает недоумение, а бегущий полковник сеет панику. Так и происходило, я постоянно наращивал отрыв и после нескольких поворотов убедился, что погоня закончилась. Чтобы покинуть опасную зону, мне предстояло выйти на главную улицу, по которой проходили автобусные маршруты. После нескольких попыток я убедился, что эта улица в районе остановок находится под контролем, мне вновь пришлось отрываться от погони, переместиться на городскую окраину и пробираться между частными домами.
«Охота» была в полном разгаре, когда часы указывали на необходимость возвращения в родные пенаты, я решился на отчаянный шаг – стал стучаться во все двери. Мне удалось найти парня, который в недавнем прошлом закончил срочную службу, прекрасно понимал ситуацию, так как сам проходил через это, и стал моим соучастником – он накинул на меня длинный плащ, вывел к ближайшей остановке, и когда обозначились огни моего автобуса, выпустил меня из-под плаща.
В расположение батареи я прибыл за пять минут до времени «Ч», Николай ждал меня на лестничной площадке с сигаретой в зубах, радость его была неописуема, он сначала тискал меня, потом прыгал вокруг меня, как голодный, истосковавшийся по хозяину пёс. Я разделял его эмоции.
Глава 10. Начало карьеры офицера
Военное училище я закончил с красным дипломом, и, как отличник, получил назначение в Учебный центр под Москвой. Нам выдали офицерское обмундирование, но погоны до подписания приказа Министром Обороны о присвоении офицерского звания, носить не разрешалось. Командировочные предписания были на руках, мы могли спокойно перемещаться в пределах гарнизона, предаваясь праздному безделью. В Ленинграде у меня было много родственников и знакомых, я принялся их объезжать, покидая пределы гарнизона – это называлось самовольной отлучкой. В один из последних дней до приказа МО я вернулся из очередной такой поездки поздним вечером, после вечерней поверки меня вызвали к комбату, он выглядел смущённым, не глядя мне в глаза, приказал утром явиться в отдел кадров, сдать документы по полученному назначению и получить новые.
На следующий день я узнал, что мой путь теперь лежит в «Рио-Гранде де-Капур», так условно в нашей среде называли Испытательный полигон в Капустином Яре – это Сальские степи, пыль и жара, мороз и ветер, строгий пропускной режим и сухой закон. Эта организация ежегодно поглощала десятки выпускников, которые размещались в «Зале Чайковского» - так называлось огромное помещение, в котором проживало не менее пятидесяти офицеров, у каждого была кровать и тумбочка, вешалка – общая. Там царила атмосфера коммунизма, если сосед в командировке или в наряде, то воспользоваться предметами его гражданской одежды было не зазорно, так как у многих её не было.
Отличительной особенностью службы на полигоне, в отличие от строевых частей, являлась высочайшая конкуренция на вышестоящие должности и на поступление в ВУЗ. Должность можно было получить только при наличии высшего образования и «волосатой руки», а шанс на поступление в ВУЗ появлялся только однажды на конкурсной основе при достижении предельного возраста.
Вот такой крутой загиб совершила моя карьера, ещё не родившись. Причина такого маневра мне стала известна в тот же день. От полковника Соколова из Генерального штаба поступила просьба направить его сына в распоряжение Московского военного округа. Сын его учился в соседнем взводе, успехами не блистал, поэтому получил распределение на полигон в Капустин Яр. Распределение мест происходило повзводно, поэтому комбат, как человек порядочный, очень переживал, что на его долю выпала такая неприятная миссия, поменять местами отличника одного взвода на троечника из другого взвода. Оправдывая себя, он сказал: «Жаль Рыскова, но сам виноват, что ушёл в самоволку».
Символично, что мой жизненный путь на исходе вновь пересечётся с этой фамилией, но уже с противоположным эффектом.
В полигонной службе был один положительный момент, в ней постоянно что-то менялось. Весёлая жизнь в «Зале Чайковского» довольно быстро сменилась службой на кино-теодолитной станции (КТС) в 77 километрах от жилой площадки, и весьма ограниченным контингентом, вся жизнь проходила в ежедневных поездках по бездорожью пыльной или заснеженной степи. Потом повезло, меня перевели на центральную площадку, где уже была гостиница с душем, регулярные занятия по физической подготовке, большой коллектив, возможность посещать танцы, кино, магазины. Повезло ещё и в том, что соседом по комнате оказался Валера Мешалкин - заядлый спортсмен, чрезвычайно широкого диапазона, он играл во все игры с мячом, выступал в нескольких видах легкой атлетике и даже занимался вольной борьбой, по этим видам спорта у него были спортивные разряды. В промежутках между соревнованиями он уходил в ночь за карточный стол, играли в «Очко», где всегда выигрывал. Всем известно, что эта игра случая, я тоже интересовался у него, на чём основывается умение выигрывать? Он поделился этим секретом: первое, необходимо учитывать свойство карточной колоды, которую невозможно перетасовать идеально, особенно, когда игра длится много часов; второе, нужно иметь хорошую память и постоянно помнить раскладку колоды.
Валера втянул меня в занятия борьбой, благодаря урокам Василия Ивановича я быстро прогрессировал и скоро стал «лошадкой», на которой мой учитель
«объезжал» сухой закон. Сосед мой был из Тбилиси, к грузинскому языку был не равнодушен, меня за юный вид и скромные физические данные прозвал «Бичи» (мальчик). Ребятам поздоровее и покрепче он предлагал пари: положить Бичи на лопатки за определённое время, проигравший – «проставляется». Я своего учителя ни разу не подвёл.
Наши отношения этим не ограничились, он пригласил меня посетить во время отпуска его родственников, живущих в Тбилиси. Это были памятные дни, нас принимали по всем законам гостеприимства Кавказа, мы ознакомились со всеми достопримечательностями этого красивого города, его сестра познакомила нас со своими подругами - весьма милыми студентками, но дальнейшего продолжения и развития это знакомство не получило.
Жить в таком режиме пришлось недолго, я был отправлен в длительную командировку в Москву для изучения новой техники. Служба на КТС свела меня с «промышленником» (так называли специалистов – представителей гражданских организаций) – Соболевым Александром, жителем посёлка Рублёво, мы с ним быстро и надолго сдружились, трагический случай через двенадцать лет оборвал нить этой дружбы. Тогда его семья стала мне вторым домом, в Москве я чувствовал себя как никогда комфортно, за исключением одного случая, когда мы – трое командированных, неосторожно пришли на танцы в Леонозовский парк по соседству с предприятием, где работали. После окончания танцев компания местных пацанов, количеством, не менее десяти человек, атаковала нас, навсегда отбив охоту посещать чужие танцплощадки.
Саша ввёл меня в круг своих рублёвских друзей и родственников, я практически жил у них, спокойно разгуливал с местными девушками и целыми днями мы отдыхали на пляжах Москвы реки. Однажды, а поисках новых мест, мы спустились вниз по реке на Кунцевский пляж в районе Сталинской дачи. Саша говорил мне, что здесь, в районе правительственного объекта особый режим, посторонним прохода нет, но мы прошли по береговой линии, минуя дороги. Пляж был чист, но безлюден, а на противоположном берегу звенели весёлые голоса и летали волейбольные мячи. Мы решили перебраться туда вплавь, оставив одежду на песке. Вовремя этого заплыва нас течением снесло в запретную зону, мы оказались в пределах огороженной на берегу территории, к нам тут же устремился катер, нас «выудили» и привезли на чью-то правительственную дачу. Сначала нас долго допрашивали: «Кто мы и от куда?». Документов, как и одежды у нас не было, поэтому с нами обошлись лояльно, вручили двух ручную, ржавую, тупую пилу «Дружба», в которой отсутствовало добрая четверть зубов и заставили пилить огромное бревно, установив норму выработки, которая могла даровать нам свободу. С этой задачей мы справились лишь тогда, когда солнце склонилось к горизонту, нас вывезли за пределы дачи и отпустили с миром. Измученные и голодные пришли мы домой, где уже царила паника, порождённая нашим долгом, необъяснимым отсутствием. Так состоялась моя экскурсия в то время закрытую Сталинскую дачу!
Всё хорошее быстро кончается, кончилась и московская командировка, начался сложный, обратный процесс адаптации к воинской жизни.
На тот момент полигон подвергался инспектированию, во всех подразделениях шла подготовка к сбору по тревоге, непременным требованием служило наличие у офицера «тревожного чемодана», содержимое которого обеспечить в условиях отсутствия на жилой площадке магазина было проблематично. Я решил «сачкануть» от этого мероприятия, выкурил пару сигарет и пошёл в санчасть. Там зафиксировали побледнение, учащённое сердцебиение и направили в госпиталь для дальнейшего диагностирования. В госпитале при анамнезе я вспомнил занятия по противохимической защите и «выдал на гора» симптомы отравления синильной кислотой, неожиданно для меня это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Была объявлена настоящая тревога по поиску источника отравляющего вещества, пошли слухи, что это связано с моей командировкой и происками иностранной разведки, меня подвергли детальному обследованию. В тот момент я не догадывался о внешнем эффекте, поэтому продолжал играть. Во время снятия электрокардиограммы я задерживал дыхание и усилием воли старался замедлить сердцебиение. Раньше я этого никогда не делал и не знал, что это возможно, но первый опыт дал неожиданный результат, врач, проводивший измерения, долго крутил и настраивал приборы, потом вызвал техника, который заменил нужные блоки, но дальнейшие измерения дали прежний результат. Мне поставили диагноз «синусовая атриовентрикулярная экстрасистолия», пульс 46 уд/мин.
Через две недели меня выписали из госпиталя, инспекционная проверка закончилась, я вернулся к нормальной службе, но спокойная жизнь была не долгой.
Перед выпуском из училища я имел неосторожность вступить кандидатом в члены КПСС, настал момент окончания кандидатского стажа, надо было собрать рекомендации от членов КПСС, знающих меня по совместной службе не менее года. За прошедшие полтора года я поменял место службы (воинские части внутри полигона) и три месяца провёл в командировках, найти рекомендующих для меня стало непреодолимой проблемой. Таких как я было много, и в подобных случаях эти формальности легко обходились, но «слава» обо мне обросла такими небылицами, что подходить к кому-либо с этим вопросом было выше моих сил. Когда все сроки истекли, меня вызвали на парт комиссию – это собрание авторитетных партийных деятелей в званиях от подполковника до генерала. Собрание было настроено на серьёзный лад: графины с водой, пепельницы, пачки сигарет, дым коромыслом. Моему объяснению они не поверили, заподозрили меня в попытке покинуть военную службу (такое случалось не редко), припомнили пребывание в госпитале и, пригрозив исключением из рядов КПСС, потребовали покаяния. Я ни о чём не просил, «не плакал в жилетку» и не каялся, молча достал кандидатскую карточку, положил её на стол и под гробовое молчание строгого собрания покинул зал заседания. Так я перешагнул черту, за которой остались все мечты и надежды на светлое будущее.
Служба превратилась в формальное пребывание на рабочем месте, вскоре я был вызван в особый отдел для разговора начистоту, разговор не получился, на задаваемые вопросы я отвечал односложно, тупо смотрел в окно, пытаясь угадать своё будущее. Угадать ближайшее будущее мне было не суждено, через пару дней меня в сопровождении майора отправили на обследование в Первую Астраханскую клиническую больницу (в народе – дурдом).
Много сказок и анекдотов ходило о таких заведениях, но то, что мне довелось пережить, не может нарисовать ни какое воображение. Сопровождающий меня майор сдал меня в приёмный покой, забрал документы и удалился, так я стал клиентом психушки. В приёмном покое, где после санобработки в душе меня полностью переодели, сопровождала меня молодая медсестра и я позволил себе пошутить по поводу такого тёплого приёма, она была не по годам серьёзна и строго сказала: «Вас ждёт скорое разочарование». Ах, как она была права! Две недели практически без сна - свет никогда не гаснет, все пациенты одновременно никогда не спят, двери без ручек – они у сотрудников отделения, палаты без часов, календарей, радио, прогулки только для «социальных»: алкашей и плановых, которым разрешалось писать письма карандашами, такая просьба от других, таких как я, воспринималась, как отягощающий симптом. В столовой из посуды только алюминиевые миски, ложки и кружки, меню – крупа варёная без масла и соли, съесть которую не всегда позволяла обстановка – визг, шум, драки, часто с применением наполненной посуды.
При больнице был маленький дворик, огороженный высокой каменной стеной с колючей проволокой, но прогулки доступны были только для «социальных» больных. Санитары без работы не сидели, в любое время суток кто-то из буйных выходил из повиновения, его облачали в смирительную рубашку, привязывали конечности к кровати и делали успокаивающий укол аминозила, какое-то время он рычал, бился в пене и затихал. Среди буйных были такие, которые постоянно находились в состоянии возбуждения уже много лет, например, мой сосед по койке, особенно по ночам, пытался «раскроить череп и намотать мои кишки на штык» - ну какой уж тут сон! Этот кошмар скрашивали алкаши, которые устраивали цирковые представления силами «тихих», заставляя их участвовать в велосипедных гонках: в туалете несколько велосипедистов лопатками упирались в площадки для ног, голову помещали в толчок, поднимали вверх ноги и по команде имитировали езду на велосипеде. Они же изображали дрессированных зверей, выделывая всё, что приходило на ум алкоголикам. Лечащий врач рекомендовал мне общение с местным интеллигентом – бывшим мастером спорта по шахматам, он действительно мастерски играл в шахматы, но не долго, периодически у него в мозгах замыкало, из-за болей в голове он впадал в обморок, и я вынужден был отказаться от общения с ним.
Неизвестно, чем бы закончилось моё «лечение», если бы судьба не послала мне спасителя в лице лечащего врача, он сумел разобраться в паутине моих мыслей, войти со мной в контакт и поставить на путь истинный. Я, в свою очередь, тоже избрал правильную тактику, быстро усвоил два правила: нельзя утверждать, что ты болен – это вызывает подозрение в симуляции, нельзя утверждать, что ты здоров – так говорят все постоянные пациенты, и велика вероятность пополнить их ряды. Лечащий врач проникся ко мне симпатией, раскрыл производственную тайну, сказав, что направили меня сюда на предмет уличения в симуляции, с целью покинуть Вооружённые Силы, сказал, что может мне установить нужный для этого диагноз, но по-человечески не советует идти этим путём, так как с этим диагнозом на гражданке я не смогу найти достойную работу.
В конечном итоге, через две недели меня, похудевшего на восемь килограмм, вопреки установленным правилам (кто привёз, тот и должен забрать) выпустили из этого заведения без документов и денег.
Я добрался до железнодорожного вокзала, нашёл военного коменданта и объяснил ему ситуацию. Комендант выписал мне справку «Для нагона воинского эшелона», с которой я пошёл искать общий вагон пассажирского поезда. До общего вагона я не дошёл, меня окликнули несколько мужиков – клиентов алкогольной палаты и пригласили в своё купе, чтобы отпраздновать своё выздоровление.
В этой весёлой компании я благополучно добрался до станции Капустин Яр, чтобы избежать встречи с патрулём, спрыгнул с поезда в степи, преодолел двенадцати километровый маршрут до жилой площадки и слился с толпой офицеров, подъехавших к ККП на автобусе. Я хорошо знал инструкции контролёров: в часы «пик» их двое, они разделяют поток последовательно, пропуск обязаны брать в руки, но реально успевают лишь коснуться его. На этом я построил и осуществил свой замысел. Подойдя к первому контролёру, я сделал вид, что замешкался, не смог вынуть пропуск из кармана и пошёл ко второму контролёру, а когда он взглянул на меня, я сделал движение, показав, что убираю показанный пропуск. Так я миновал строжайший пункт контроля.
Придя в гостиницу, я позвонил своему начальнику и попросил вернуть мне документы, первый вопрос, который он мне задал – как я сюда попал? Последствия этого шага вызвали бурю проверок комендантской службы, меня вызвали к коменданту и заставили детально описать процедуру проникновения на сов секретный объект. После этого за мной окончательно закрепилась репутация офицера с непредсказуемым настоящим и невзрачным будущим.
В это время в вооруженных силах (ВС) грянула реформа, было объявлено об их сокращении на один миллион двести тысяч человек, одновременно формировался новый вид ВС – Ракетные Войска Стратегического Назначения (РВСН). Сокращение проходило за счёт увольнения в запас лиц предельного возраста, молодых не увольняли, а использовали в качестве резерва РВСН. Сотни молодых офицеров полигона, в том числе и я, оказались за штатом и месяцами ждали своей участи.
Настал и мой черёд, вызвали меня в отдел кадров, где три полковника – «покупателя» устроили мне экзамен по знанию основных законов распространения радиоволн. Это был не мой профиль, но проявленная ранее любознательность позволила мне с честью выдержать этот экзамен, мне предложили капитанскую должность в средней полосе РФ вблизи большого города. Я с готовностью согласился, но радость моя была не долгой. Через несколько дней меня вызвали в маленький кабинет особого отдела, за столом которого сидел столь же маленький капитан в форме ВВС, перед ним лежало открытым моё личное дело. Капитан задал мне несколько опросов и объявил: «Вы нам не подходите», я недоумевал: «Три полковника меня отобрали, а Вы – нет!?». Капитан не стал комментировать своё решение и попросил меня покинуть кабинет. Больше мной никто не интересовался.
Офицеры, выведенные за штат, получали полное жалованье в течение трёх месяцев, после чего им платили только за звание. Время – категория относительная, всё хорошее заканчивается гораздо быстрее, чем плохое. Прошли три месяца ожиданий, настала пора спартанского образа жизни, нас – заштатников, становилось всё меньше и, наконец, - всего трое: я, лейтенант, имеющий несколько взысканий за пьяные дебоши, и младший лейтенант из «партизан» - так называли призванных из гражданских учебных заведений, имеющих три месяца военной подготовки. Вскоре закончилось и это «счастье», нас оптом направили в распоряжение штаба Армии ПВО ЛенВО.
Штаб Армии располагался в г. Архангельске, путь туда лежал через Ленинград. До прибытия к месту назначения, я должен был отгулять очередной отпуск, что я и сделал с большим удовольствием в родном селе Путилове. Отпуск, насыщенный бурными событиями и встречами, закончился быстро. Провожать меня в аэропорт Пулково приехала большая компания родственников и друзей, процедура проводов несколько затянулась из-за задержки рейса. Я знал, что Архангельск для меня – это транзитный пункт, а в конечном пункте деньги мне не понадобятся, поэтому всё, что было припасено на дорогу, я выбросил на стол – гулять, так гулять!