Ничего другого не остаётся, как спрятаться под "вуалью". У-у, удивлены? Я – нисколько. Чем меньше я узнаваема, тем спокойней выпью "чашу" одиночества.
Ох, как красиво выразилась "Чашу одиночества!" Сама себе не верю. Неужели я одинока? Вокруг толпы поклонников и поклонниц. Море, нет – безбрежный океан цветов, в знак любви и благодарности. Узнавание на улицах, автографы, восхищённые взгляды, журналисты, интервью. И это я называю одиночеством? Я ведь к этому стремилась, сколько себя помню. В десять лет я знала, что буду знаменита. Откуда эта уверенность? Чувствовала! Вкус и запах славы, можно и в детстве отличить от любого другого запаха и вкуса.
Мама улыбалась моей мечте. Бабушка говорила, что это неприличная профессия. Отец, поцеловав мне руку, сказал, что уважает мой выбор. Дед вспомнил, как в молодости, таскался за актрисками, бабушкин взгляд прервал его "нежные" воспоминания. Моя тётя – оперная певица, одобрила мой выбор, приказав следовать за мечтой, и много работать. Мой друг, мальчик по имени Ёся, восхищенно посмотрел на меня и прослезился. Его мама, тётя Роза, удивлённо взглянув на моих родственников, воздела глаза к небу. Представляю, что она тогда подумала!
Когда я шла через двор, осторожно обходя обильные лужи, творение беспокойных рук соседа дяди Мони, которому всегда было, что мыть и мочить, он, брызгая мне в спину водой из шланга, кричал: "Евка, когда вырастишь и станешь актрисой, если станешь, не забудь о единственном, в этом задрипанном дворе интеллигенте. Га-га-га".
Он меня смущал. Я краснела, как одесская креветка, после отварки, чувствуя спиной его насмешливый взгляд. В это время, высунувшись по грудь из окна своей квартиры, соседка тетя Шира, звонким фальцетом, оглашала двор колоритной, одесской руганью. Без её прямого участия, не проходило ни одной ссоры, споров, а также веселья. Надрываясь, она орала Моне, чтоб обратил внимание на его недоделанную дочь Сарку - старую деву двадцати трёх лет, торгующую пирожками на Привозе. По мнению тёти Ширы, у Сарки, кроме мечты выйти замуж за моряка, и слинять подальше от родителей, ничего в мозгах не было от рождения.
Моня, направлял шланг на ширкино окно. Она, визжа и проклиная его, исчезала в квартире. В оконном проёме появлялась голова её супруга, дяди Сёмы, который посылал Моне дружеское пожатие, а после спрашивал, какие новости в мире. Пока они обсуждали стратегию и тактику стран в борьбе за, … у Сони – соседки со первого этажа, убегало молоко; у Вайсманых - бабка Рая ругала зятя, не забыв упомянуть о его матери; у Шиптовых – Элка играла на рояле, фальшивя и раздражая всех соседей. Моня, не выдерживая орал на весь двор.
- Элка, чтоб крышка пианино твоего, упала на твои корявые, короткие пальцы. Не погань произведений композиторов. Как ты играешь этюды Черни? Как? Словно сваи заколачиваешь! Они работали над музыкальными произведениями ночь и день, чтоб такая, как ты, моль – без слуха и мозгов их поганила? Вейзмир! (боже мой)
Элка от злости переходила на собачий вальс, который исполняла, как и всё остальное, запинаясь и фальшивя. Через мгновения раздавался громкий окрик и следовал удар. … Её дед, не выдерживал музыкальных измывательств внучки, над собой и обществом, со злостью захлопывал крышку пианино, не всегда промахиваясь.
- Музыкальная минутка окончена, - облегчённо вздыхал Моня, приглашая Сёму к себе домой, на партию в шахматы, с вытекающими последствиями, чтоб не так было скучно думать.
В старый, одесский двор на улице Чичерина, вошла рыжеволосая молодая женщина, в модном кепи, козырьком к затылку. Потёртые джинсы, коротка майка, сандалии на стройных, загорелых ногах, дорожная сумка на длинной лямке перекинута через плечо. Она остановилась посреди двора-колодца и посмотрела на окна квартиры на втором этаже, где давно никто не жил. Семья, ранее проживавшая в этой квартире, уехала за границу - то ли Америку, то ли Германию, а быть может Израиль. Кто знает? Из старых жильцов, почти никого не осталось, а новым и дело не было, что и как было здесь раньше.
Она поднялась на второй этаж и открыла дверь. На неё пахнуло пылью и затхлостью.
"Воздух, свежий воздух", - подумала она, раскрывая окна настежь. – Как я соскучилась по этим стенам. Хорошо, что квартиру не продали, всегда есть куда возвращаться - домой".
Она с удовольствием драила, скребла, отмывала, вычищала, пылесосила и снова драила квартиру. Заблестела стёкла, запахло свежестью и чистотой.
День близился к вечеру. Она приняла душ, переоделась в шорты, майку, и взяв полотенце, пошла к морю.
" Принцесса, скрывающаяся от взглядов, преследований, перешёптываний, сплетен", - подумала она о себе с иронией.
Никто не обращал внимания на одинокую, женскую фигурку. Солнце, уставшее за день отдавать тепло, медленно опускало раскаленный диск в воду.
Она сидела на берегу, и как много лет назад, любовалась закатом.
- Дай мне три дня! Три дня личной жизни. Хочу отдохнуть! Одна!
Муж, режиссёр и сценарист Арнольд Абберсен, внимательно взглянув на жену, поднял бровь.
- Три дня?!
- Три дня! – повторила она.
- Через три дня ты вернёшься на съёмочную площадку, обещаешь? Иначе, будет скандал и…
- Три дня. Хочу домой. Одна. Я тебя люблю, Арно. Подари мне, всего лишь три дня, ты ведь всё понимаешь…
- Рэн, ты будешь там совсем одна, не боишься?
- Это мой город, мой дом, хочу домой.
- Рэн, может Франция, Карибские острова, Средиземноморье? Почему Одесса? Что ты там забыла?
- Дом, Арно, дом.
Море приняло её, как родную, лаская, прижимая к себе. Покачивая на волнах, целуя в чело, перебирая тяжёлые рыжие косы. Она не ошиблась. Ей нужны три дня, чтобы потом работать, как вол. Киносъёмки, спектакли, встречи, презентации, муж, дети, старенькие родители. Только здесь, в этом городе, она может восстановиться, в одиночестве – выбранном ею. Всего лишь три дня личной жизни.
Она привыкла быть на виду, жить под прицелом чужих глаз, но три дня в году, здесь и только здесь она одна, сама по себе - чиста, без вечной "вуали" на лице, вынужденной голливудской улыбки. Нет камер, благодарных и неблагодарных зрителей, света прожекторов и софитов. Благословенное одиночество, родной дом, море.
Она оглянулась по сторонам. Пляж пустел. Недалеко от неё, на песке, сидел мужчина и рисовал. В его руке карандаш, то взлетал над белым листком - то замирал, будто в ожидании вдохновения, приходящего с приливом волны, потом вновь, обрушивался на лист, оставляя на нём мысли художника.
Она смотрела на его тонкую, длинную кисть, нервные пальцы, ловя на себе его мимолётный взгляд, скорей похожий на ветерок, чем на взгляд.
Завтра она вновь придёт сюда, когда солнце устанет ото дня, даря вместо жара ласковое тепло.
Сегодня она будет спать в своей постели, смотреть передачи на русском языке. Слушать шорохи старого двора. Она проснётся среди ночи и выйдет на балкон, с которого не раз маленькой девочкой, наблюдала за соседями, птицами, кошками. Она будет кушать то, что любила в детстве – жареную картошку с солёными огурцами. Завтра, налепит пельменей или сварит вареники с вишней. Она купит себе кремовые трубочки, эклеры и, глядя на яркие звёзды, сидя на балконе, будет всё это уминать, за обе щеки, не задумываясь, сколько прибавит лишнего веса в граммах или килограммах. Она измажется в креме и крошках, и не будет вытирать рот краешком салфетки. Перед сном, она намажет лицо спелой, пахучей клубникой, или свежим огурцом. Три дня она будет сама собой. Ей не нужны модные туфли от GUCCI, дорогие духи от CHANEL, крема от GUERLAIN. Вместо всего этого - шорты или потёртые джинсы, футболки, сандалии и кепи, козырьком назад. Она отдохнёт душой, истосковавшейся по дому, по своему любимому городу. Спокойной, уверенной, сильной вернётся в действительность, где ждёт работа, зрители, семья, где её дом – другой не этот. Сюда она будет приезжать каждый год, на три дня, вырванных у забот и дел – три дня, вымоленных у жизни.
- Простите, это вам.
Она оторвала взгляд от волн и посмотрела на того, кто стоял рядом. Его ноги утопали в песке, серые глаза ласково и несколько смущённо смотрели на неё. В его руке, трепетал на ветру лист, из детского альбома для рисования.
- Что это?
- Рисунок. Я рисовал вас.
Она протянула руку и взяла из его тёплых ладоней белый лист. На неё смотрела женщина, спрятав лицо под густой вуалью. Это была она.
- Почему вуаль? – голос прозвучал спокойно, хотя в душе была буря и волнение.
- Я смотрел на ваше лицо и неожиданно почувствовал, что вам хочется спрятаться под вуаль, к которой привыкли.
Когда она подняла глаза, его рядом не было, лишь на песке остались следы его босых ног. Она перевернула лист. На обратной стороне, крупным, размашистым почерком было написано: "Рэн, спасибо, за то, что вы есть. Красивая, волнительная, талантливая актриса, женщина под вуалью".
Она смотрела на море, думая о художнике и о том, что должна научиться жить, так, чтоб больше никогда не прятаться ни от кого, в первую очередь от самой себя.
Через год на экраны вышел новый фильм с участием талантливейшей актрисы Рэн Абберсен "Три дня из личной жизни".
2014 год.
рисунок из интернета