К генезису и классификации абхазских фамилий

                "Абхазский   же  язык   и  в  настоящем  своём  состоянии
                представляет   строй   речи,  систему,   более  архаичную, 
                чем   язык   шумерских   клинописных   надписей,  имеющих
                сейчас   изначальную   дату   почти  шесть  тысяч  лет».
                (Н.Я.Марр.  Постановка  учения  об  языке  в  мировом       
                масштабе  и   абхазский  язык.  Л-д, 1928,  с.19)               
               
                В в е д е н и е
     Проблема   генезиса   и  классификации  абхазских  фамилий,  её  место  в  абхазоведении  объективно   представляет  одну  из  сложнейших  проблем  и,  в  силу   чего,  до  сих  пор,  остаётся  недостаточно  изученной.
    Подтверждением  данного  тезиса  является  тот  факт,  что  практически,  ни  одной  специальной  монографии  по  данной  проблематике  до настоящего  времени  не  было  опубликовано   в  каком-либо  научном   издании,  в  том  числе   и  в  изданиях  Абхазского  государственного  института  гуманитарных  исследований. 
    Для  общей  характеристики  положения  дел  по  данной  проблеме  достаточно  отметить  тот  факт, что  под  понятием  «фамилия»  исследователи  (в том  числе  и  известные  абхазские  учёные!),  объединяют  такие   именования,  которые   к  таковым  по  своей  объективной  природе   не  могут  относиться  (например,  родовые  именования!). Ибо  сам  факт  появления  первых  фамилий, как  таковых,   является,  несомненно,  принципиально  новым   социально-историческим  явлением  и  объективно  отражает   вполне  определённый   этап   в   развитии  структуры  социальной  организации  абхазского  патриархального  общества  на  стадии  его  разложения  и  возникновения   соответствующего  образования.
   Поскольку язык  общения  объективно  выступает  главным  критерием  состояния  развития  социальности   и   интеллекта  его  обладателей,  то  по  лексической,  фонетической  и   морфологической  особенности  фондовой  лексики  языка,  можно  получить  достаточно  объективное  представление   об   этнокультурной   истории  его  носителей. Причём  именно  мышление  (интеллект), несомненно,  есть  исключи тельная  способность  человека   как  супер-биологического  вида  живых существ, позволяющая  генерировать  определённые  мысли,  понятия, идеи, цели  и  способы  их  практической  реализации  в  обеспечение  своих  насущных нужд  и  жизненных  интересов.
   Более того,  язык  общения  есть  не  только  сугубо  социальная  по  природе  происхождения   способность   людей   при   помощи   условных  звуковых  единиц,  образующих   определённые   слова  -  понятия,   выражать  свои   мысли   вслух, высказывать их  на  расстоянии  слуховой  доступности  или  в  письменной  форме  на  предметах.  Он, - язык  общения, - в  силу  своей  объективной  и  важнейшей  социальной  функции выступает непреходящей основой  установления взаимопонимания  людей, их  взаимного обогащения  своими  знаниями  и  жизненным опытом, главным,  по  сути,  решающим  фактором  развития  социального  прогресса  и  цивилизации. 
   Между тем, как отмечал известный  русский  востоковед  и кавказовед, академик  и вице-президент  АН СССР  Н.Я.Марр  (р. 1864,  Кутаиси  – ум.1934,  Ленинграде)(цитирую):  «Абхазский  же язык, и  в  настоящем  своём  состоянии  представляет  строй  речи, систему, более  архаичную, чем  язык  ш у м е р с к и х   к л и н о п и с н ы х    н а д п и с е й,   имеющих    сейчас   изначальную   дату   почти  ш е с т ь   т ы с я ч   л е т».1  (Разрядка  моя  -  Л.К.).
   То  есть  по  совершенно  независимым  источникам  в  лице  акад. Н.Я.Марра,2 - абхазский  язык,  по  «строю  речи»  образует  «систему  более  архаичную,  чем  язык   ш у м е р с к и х    к л и н о п и с н ы х    н а д п и с е й…» .   
   Это  весьма  любопытное   и   категоричное  утверждение  всемирно  известного учёного, по крайней мере, даёт  основания для  более внимательного и тщательного  исследования  как  природы  происхождения  абхазского  языка  и  морфологических   его  особенностей,  так   и  объективного  места   в  языковом   мире,  роль  и  значение  его  в  историко-культурном   отношении. 
   Вот, например, что писал  знаменитый русский языковед, членкор  Петербургской  Академии  наук   П.К.Услар  (1816-1875),  заложивший  основы  научного  изучения  кавказских  языков   и,   в  частности,   абхазского   (цитирую):   «Не   только  европейцы,  но  даже   кавказские   туземцы   считают   абхазское   произношение  наитруднейшим  и  наименее  доступным   для  не  абхазца.  Странное  впечатление  производит   этот   язык   на   того,  кто   слышит   его   впервые! ….  Основа  абхазского  произношения   состоит  из  сплетения  самых   разнообразных  звуков  шипящих,  дрожащих,  свистящих,  жужжащих, но  разнородность  их  ускользает  от  непривычного  слуха…».3   
    А  народный   поэт,  известный   абхазский   писатель   и   государственный  деятель  Абхазии   Баграт  Васильевич   Шинкуба,  утверждал  (цитирую):  «У  нас  один  из  богатейших  языков  мира. Но  в  то  же  время  он  и  один  из  самых  трудных,  и  тяжело  воспринимаемых,  и   ещё  тяжелее   воспроизводимых  языков   на   планете».4   
    Суть  же  объективной  трудности   состоит   в  том,  что  абхазский   язык,  отличающийся   богатством   своей   исконной   фонетической  системы,  содержит  только  в  литературном  языке  - 58  лишь  согласных   фонем,  а  в  бзыбском  диалекте  ещё  больше  -   65  только  согласных  фонем! 5
    Вот  почему  природным  абхазцам  не  только   относительно  легко  доступны   для  освоения,  практически,  любые  языки  среди  которых   нередки  полиглоты,   но   и  само  произношение  иноязычных   слов  (в   том  числе   и   русских!) -  отличается  достаточно  высокой   степенью   точности! 
    Вот,  наконец,  почему  духовное  богатство  народа,  прежде  всего, находит  своё   отражение   в   языке   общения!  Ведь   именно   язык   народа  является  главным  носителем   и  выразителем   накопленных  им  знаний   и  практического  опыта  всех  предшествующих  эпох,  который,  духовного  обогащаясь,  передаётся   из  поколения   в  поколение   его  наследникам.  И  именно  поэтому  же  тезис   Б.В.Шинкуба,  -  одного  из  лучших  знатоков  абхазского  языка, -  о  том, что абхазский  язык является  «о д н и м    и з    б о г а т е й ш и х   я з ы к о в   м и р а»,  -  вовсе  не   есть  дань  лишь  высокому  национальному  патриотизму  автора.   
    И  для  того,  чтобы   убедиться   в   обоснованности   сказанного   приведу  типологически  характерное   сравнение.  Так,  например,  если   у  вас  имеется  возможность  использовать 65  различных  архитектурных  элементов  строительства   зданий,  а  у  другого   их   лишь  - 33   и   при  этом   спрашивается: у  кого  же  больше  потенциальной  возможности  производства  более богатых в  архитектур ном   отношении   зданий   -  у   вас,  у  которого  их  65   или   у  того,  у  которого  их  только  33? - Ответ  очевиден! Ведь  фонемы,  которые  в  алфавите отображаются  определённым графическими знаками  называемые  «буквами»,  по  сути,  являются   конструктивными   элементами   «строительства»  слов -  мыслей  в  слух  или  в  письме.  И  чем  богаче  фонемный  состав  языка,  тем,   соответственно,   потенциально   богаче  его  выразительная  возможность. - Это  же  аксиома!
   Причём  акад. Н.Я.Марр  в 1938 г. особо  отмечал (цитирую):  «Абхазская  речь  имеет свои отложения  в грузинском языке. Языки знати, помимо родного абхазского  языка,  были  и  грузинский, греческий  и  турецкий. Эти сословные  стяжания  от  международного   отношения   с   греками   и    турками,   н е   о с т а в и л и   б о л ь ш и х   с л е д о в   в   н а р о д н о й   а б х а з с к о й   р е ч и.   Литературным   языком   господствующего   сословия   был  то  г р е ч е с к и й,  т о   г р у з и н с к и й». 1 (Разрядка  моя - Л.К.)   
   Как  видим, у  акад. Н.Я.Марра  речь идёт только о «языке  абхазской  знати»,  которая   кроме   своего   родного  -  абхазского   владела   также  грузинским,  греческим   и  турецким  языками. Что  же  касается  массы  простого  абхазского  народа,  то  она   н е   в л а д е л а    г р у з и н с к и м   языком!
   Причём  из  утверждения  акад. Н.Я.Марра  о  том, что  «Абхазская  речь имеет  свои  отложения  в грузинском  языке» (т.е. субстрата – Л.К.) вовсе  не следует,  что   грузинская   речь    имела   подобные   «отложения»   в   абхазском  языке (т.н. адстрата – Л.К.)! Хотя отдельные  заимствования  как из  грузинского,  так   и  мингрельского  языков,  могли  иметь  место  в абжуйском  диалекте абхазского  языка,  территориально  близкого  с  Мингрелией   и  с  представителями  которой  абхазы   имели  постоянные  и  даже  кровнородственные  связи.1
   Но  для  того,  чтобы  объективно  представить  себе  то  реальное  положение  дел   и  тот  духовно   ненавистный   политический  режим   и   террор,  который   десятилетия   царил   как   «в   стране  великой»,   так   и   в   малочисленной Абхазии  в  советский  период  сталинской  эпохи,  достаточно  привести   только  некоторые,  документально  подтверждаемые   исторические   факты.
   И  хотя  сегодня  это  представляется  уже  совершенно  невероятным,  но ведь  из   истории   Абхазии   достоверно   известны   такие  политические   «деятели»  Грузии,  которые  вообще  отрицали  даже  сам  факт  генетически  независимо  от  грузинского  существования  абхазского языка! Одним  из таких «деятелей» как раз  и  был  тбилисский  ставленник, уроженец  Озургетского уезда  Зап. Грузии  некий  А.И.Мгеладзе  (1910-1985),  первым  секретарём   Абхазского2  обкома  КП Грузии.  Именно  он,  в  официальный   орган   Москвы,  писал  (цитирую):
  «Такого  языка,  как  а б х а з с к и й,  н е  с у щ е с т в у е т.  А б х а з ц ы  г о в о р я т  н а  и с п о р ч е н н о м   г р у з и н с к о м  я з ы к е,   д л я   и с п р а в л е н и я   к о т о р о г о   с е й ч а с  п р и н и м а ю т с я    э н е р г и ч н ы е     м е р ы»,  -  таков  был  его  письменный  ответ   в  Институт  языкознания  АН СССР  на  запрос  последнего  в  Абхазский  научно-исследовательский  институт  о количестве  населения  Абхазии, говорящего  на  абхазском  языке  в  40-ых  годах!3  (Разрядка  моя – Л.К.)
   Однако, справедливости  ради, следует  привести  здесь  же  и  слова  доктора политических  наук,  члена  Союза  Писателей СССР  А.Авторханова (цитирую):  «По национальному  вопросу   в  советском  государстве  стратегических   расхождений  между  Лениным   и  Сталиным  не  было.  Расхождения  касались  только  тактики, методов  имперской  политики   и  темпов  денационализации   национальностей.  Ленин  стоял  за  медленную,  более   мирную,  чем  насильственную,  ассимиляцию  нерусских  народов.  Сталин  преследовал  ту  же  цель, только  в  форсированном   порядке,  больше  полагаясь  на  аргумент  насилия,  чем  на  убеждения…».4
   Вот  почему,  совершенно  никого  из  подобных  «деятелей», конечно  же, даже  не  интересовал  вопрос о  том: как, каким  образом, абхазский  язык  содержащий  в  своей  исконной  фонетической системе  только  литературного  языка - 58 лишь  согласных  фонем  (а  в  бзыбском  диалекте  ещё  более - 67 согласных  фонем!), мог  «о т к л о н и т ь с я   от   г р у з и н с к о  г о»,  если   в  последнем   насчитывается   всего   лишь   33   фонемы,   в  том  числе   28  согласных?!  Причём  произвольное  исключение  даже  одной  фонемы, неизбежно  привело  бы  к   невообразимой   семантической   путанице   слов!1  И   чтобы  понять  не  только  полнейшую   несостоятельность,  очевидную   антинаучность   и  даже  абсурдность  подобного  утверждения  выше  упомянутого  «деятеля»,  по-видимому,  вовсе  не  надо  быть  профессиональным  языковедом! 
    Ведь  заявлять,  что  абхазский  язык  является  «испорченным  грузинским» -  всё  равно,  как  утверждать  то,  что  число  32  больше  чем  67!   
    Причём  акад. Н.Я.Марр  ещё  в 1926 году, по поводу  отсутствия  генетически  общих  языковых  корней  у  абхазского  и  грузинского  народов, резонно отмечал (цитирую): «Н е к о т о р ы м   а б х а з с к и й   я з ы к   в н е  о б щ е г о   с   г р у з и н с к и м   к о р н я   к а ж е т с я  о д н и м   н е д о р а з у м е н и е м.  Мы  уже  не  говорим  о  тех – увы,  не пора  ещё  перестать  инте ресоваться   ими,  -  которым   абхазский   язык   представляется   испорченным   грузинским».2 
    В  этом  контексте напомним, что уже после  Н.Я.Марра, известный  грузинский   языковед  -  акад.  А.С.Чикобава  в  1948 г. писал (цитрую): «Имеются  серьёзные  основания  предполагать,  что   н а   т е р р и т о р и и  Западной  Грузии  (то   есть  исторической   Колхиды  - Л.К.)  к а р т в е л ь с к и м   п л е м е н а м   п р е д ш е с т в о в а л и   а б х а з о-а д ы г с к и е   п л е м е н а. Факты насыщенности  чанских  и  мегрельских  глагольных приставок абхазскими языковыми   элементами,  факт   бесспорной   древности   может  смутить   наблюдателя,  если  исходить  из   известного   в   истории  территориального  разделения  абхазских   и   занских  языков;  занская  речь  никакого   контакта   с   абхазской  речью,   казалось  бы,  не  имела:  между  тем  абхазские  элементы  в  ней  представлены  более  внушительно,  чем  в  мегрельской  речи. Но  это  легко  объяснить,  если  принять  во  внимание,  что  з а н с к и е   племена  (мегрельские   и   чанско-лазские)  оседали  на  территории,  где  бытовала  а б х а з о - а д ы г с к а я    р е ч ь».3  Причём   А.С.Чикобава   подчёркивал,   что   преверб   ца- (са-),   например,  «усвоен   г р у з и н с к и м  языком   н е п о с р е д с т в е н н о    и з   а б х а з с к о г о   языка,  притом  раньше,  чем   он   мог   проникнуть  в  чанскую   речь»,   т.е.  значительно   раньше  У1  в.  н.э.,  так   как  уже   «в  У11  в. н.э. абхазская  речь непосредственного  контакта  с грузинской речью  н е  и м е л а: занская  речь (мегрельская, чанская)  р а з д е л я л а   и х».1  (Разрядка  моя – Л.К.)
    А  вот  что   писала   другой,  не  менее  известный,  грузинский  учёный  -языковед,  знаток  абхазского  языка,  акад. К.В.Ломтатидзе  в  1956г (цитирую): «Племена,  говорящие  на   абхазском   языке…   имели   с   д р е в н е й ш и х   времён  неразрывные  связи  с грузинскими  племенами. Результатом  этих  взаимоот ношений  является  б е с с п о р н о е  в л и я н и е  а б х а з с к о г о  я з ы к а   н а   г р у з и н с к и й   н е  только  в  о б л а с т и   л е к с и к и,   н о  т а к ж е  в  о п р е д е л ё н н ы х  о б л а с т я х   м о р ф о л о г ии… Факты  подобного  рода  в  языке, - подчёркивает  автор, -  н е  м о г у т  быть  результатом  простого  влияния. В  этом  с л у ч а е   м ы   и м е е м   д е л о    с    а б х а з с к и м    с у б с т р а т о м    в   мегрело-чанском   языке».2 (Разрядка  моя  -  Л.К.).
    Следует  обратить  особое  внимание,  что  акад. К.В.Ломтатидзе  ведёт  речь    о  «б е с с п о р н о м   в л и я н и и   а б х а з с к о г о   я з ы к а   н а  г р у з и н с к и й   не  только  в  области  л е к с и к и,  но  также   в  о п р е д е л ё н н ы х    о б л а с т я х    м о р ф о л о г и и…», а  также  утверж дает, что: «Факты  подобного  рода  в языке, не могут быть результатом  п р о с т о г о  влияния»,  что: «В  этом  случае  мы  имеем  дело  с  абхазским  с у б с т р а т о м   в  мегрело-чанском  языке». Но разве  в  подобных  случаях   можно  говорить   об   абхазском   субстрате   только   в   мегрело-чанском,   исключая  грузинский   язык?  -  Объективные   данные  лексического   состава  грузинского  языка,  в   сравнении   с   аналогичными   данными   абхазского   языка,  упрямо  свидетельствуют  о  том, что  абхазский  субстрат  имеет  место  и  в грузинском  языке!  Кроме  того,  К.В.Ломтатидзе  даже  ни  единым  словом   не  обмолвилась  ни  о  языковом   скрещении,  ни  о  грузинском   адстрате  в  абхазском  языке.  (Разрядка  моя  -  Л.К.).    
   Естественно возникают  вопросы: где  и  когда состоялся  непосредственный  и, судя  по  всему,  давнишний   и   длительный   по   времени   языковый   контакт  представителей  грузинского  с  абхазским населением,  закономерно  приведший  к   их  языковому  скрещиванию?  Ведь  согласно  акад. А.С.Чикобава  уже  «в  У11 в.  н.э.   абхазская   речь  непосредственного  контакта   с   грузинской  речью  не  имела: занская  речь (мегрельская,  чанская)  разделяла  их»,  что  определяется  выдающимся  знатоком  абхазского  языка - грузинским  академиком К.В.Ломататидзе   как   «а б х а з с к и й    с у б с т р а т»!
    И  для  того,  чтобы   объективно  представить  имевшую  место  историческую  реальность   в  далёком  прошлом  Колхиды  и  Восточного  Закавказья, необходимо  предварительно   хорошо   уяснить,  что   же   вообще   означает:  а)  «языковое  скрещивание»;  б)  «субстрат»;   и   в)  «адстрат»?
    Так  под   выражением   «скрещивание  языков», -  как  подчёркивает  видный,  французский  языковед  Ж.Марузо, - следует  понимать  (цитирую):  «Обусловленное  географическими,  историческими,  социальными  условиями  развития, при  котором  черты  двух  или  нескольких  языков   сплавляются  в  одном  с м е ш а н н о м  языке;   так   менее   цивилизованное   население  заимствует  -   для  удобства  сношений - значительную  долю  состава  своего  языка  из языков  более  высоких  цивилизаций,  с  которыми  оно  находится  в  контакте…»  (Далее  следуют  истори ческие  примеры).1   
   Под  термином   «субстрат»   (от  лат.  substratum  -  «основа,  подкладка»),  согласно  определению   языковедов   Д.Э.Розенталь   и   М.А.Теленковой  следует  понимать:  «Следы  побеждённого   языка   в   составе   языка -  победителя  при  скрещивании  двух  языков  (в  лексике,  фонетике,  грамматическом  строе)».2  А один  из  основоположников  московской  филологической  школы, д.ф.н.
 А.А.Реформа торский  подчёркивает,  что:  «Субстрат - не  вытесненный  язык,  а  следы  побеждённого  языка  в  составе  языка  -  победителя».3 
   Согласно  же сведениям  доктора  филологических  наук, профессора А.Н.Булыко:  «Субстрат  (лат. substratum  = основа, подкладка) – элементы  языка  предыдущего  населения  данной   территории,  сохранившиеся   в   языке   пришельцев»,  тогда  как   «адстрат» - (лат.  adstratum,   от  ad = при  + stratum = слой) – языковые явления в речи  коренного населения, возникшие под  влиянием  языка  пришельцев, а  также  сам  язык  пришельцев».4
   По исторической  сути  это означает, что  после  появления  носителей  грузинс кого  и  мингрельского (последние, обычно объединяются  грузинскими  языковедами  в единую  мегрело-чанскую  группу) языков  в  Закавказье – в  области  исконного  обитания  древних  абхазо-адыгских  племён, имело  место  «скрещивание  языков», в  результате  которого,- говоря  словами  известного  грузинского  академика-язы коведа  К.В.Ломтатидзе, - картвельские  племена  испытали   «б е с с п о р н о е   влияние   абхазского   языка….  не  только   в   области  л е к с и к и,  но   и    в   определённых   областях    м о р ф о л о г и и»   и   что   «в  этом  случае  мы  имеем   дело  с   а б х а з с к и м   субстратом…».  (Разрядка  моя - Л.К.). 
   Вот почему, по словам грузинского  академика А.С.Чикобава: «Имеются серьёзные  основания  предполагать, что на  т е р р и т о р и и  Западной  Грузии (то  есть  исторической  Колхиды - Л.К.) к а р т в е л ь с к и м   п л е м е н а м   п р е д ш е с т в о в а  л и    а б х а з о-а д ы г с к и е   п л е м е н а …».  Причём  автор  утверждает,  что  «… это  легко  объяснить,  если  принять  во  внимание,   что   з а н с к и е   племена  (мегрельские  и  чанско- лазские)  о с е д а л и  на территории, где бытовала  а б х а з о - а д ы г с к а я речь».1  (Разрядка моя  -  Л.К.). 
    «Всё  это  означает, -  отмечает  по  этому  поводу  известный  абхазский исследователь  Игорь  Марыхуба, -  что  прародина  картвелов  находилась  в н е   п р е д е л о в   З а п а д н о г о   Закавказья:  в  северо-восточных  областях  Малой  Азии, откуда  в  рассматриваемый регион сначала  переселились (либо прямо  через  ущелье  Чороха  и  по  побережью  в  нынешнюю  Колхиду, либо, что гораздо  логичнее, по ущелью  Куры  в  примыкающие  к  ней  районы  Восточного Закавказья  и  далее  на  запад) сваны, а  в  начале 1 тысячелетия  до н.э. произошёл распад  пракартозанской  общности  и  их перемещение  к северу  шло двумя путями – карты   потеснили сванов  в горы северо-востока  Колхиды, а занские племена продвинулись  в  Колхидскую  экологическую  нишу,  оттеснив  праабхазов  к  северу…». И далее:  «Там, где  сейчас  обитают  картвельские  народы  (западные  грузины,  мингрелы, лазы), реликтовые  топонимы  как  бы  просвечивают   сквозь  сплошной   пласт  картвельской  топонимики  и  могут   быть  сопоставлены   с  топонимами  абхазо-адыгского  происхождения,  абхазские  элементы  прослеживаются  и  в  самих  языках  мингрелов  и лазов,  в частности,  во  многих  географических  названиях  абхазо-адыгского происхождения  приморской  части  Малой  Азии  и  Юго-Западного  Закавказья».2 (Разрядка  моя  - Л.К.) Однако  говорить  т о л ь к о  лишь   об  одностороннем   влиянии  абхазского  языка  на картвельские языки,  естественно, - не приходится!  Имело  место,  конечно  же,  и  обратное,  причём,  сильнейшее   «влияние»,  которое  фактически  завершилось  полной  ассимиляцией  значительной   части  абхазо-язычного  населения, н о  л и ш ь  т о й  е ё  ч а с т и,  которая  оказалась  в  непосредственной  зоне  их  длительного  по  времени  «языкового  скрещивания».
   По сути  же,  в  зонах  грузино-абхазского  и  мингрело-абхазского «языкового  скрещивания» (в Колхиде  и Восточной Грузии!) произошла  п о л н а я  картвелиза ция   абхазо-язычного  населения! То  есть  тогда  произошло  то,  что  позднее,  начиная  с  последней  четверти  ХУ111  по  Х1Х вв.  включительно,  происходило  и в  Самурзаканской  Абхазии (ныне Гальский  район), пограничной  с  Мингрелией.  Здесь  в  течение  150  лет,  значительная  часть  абхазоязычного  -  коренного  населения  Абхазии,  подверглась  полной  мингрелизации,  но,  в  тоже  время,  естественно,  оставило  в  мингрельском   языке  абхазский  субстрат.
   «Иначе  говоря, - отмечал по этому поводу  Ш.Д.Инал-ипа, - современные  южно- абхазские  земли  составляли центральную  часть апсильской племенной территории. Но под  натиском  лазов  и  других  причин  в  продолжение  длительного  времени  происходило  её сокращение; соответственно  менялись этнические  границы, апсилы  частично  были  отодвинуты  на  север,  частично  подверглись  ассимиляции  с  этническим  освоением  значительной  части их  земель. Так в течение  последнего  столетия  произошла  ассимиляция  абхазского  населения  современного  Гальского  (б. Самурзаканского)  района. На  смену  абхазского  языка  пришёл  мегрельский. С этим  связано  и  постепенное  изменение географической  номенклатуры, исчезно вение  многих следов  коренной  и появления  относительно  новой  топонимики  в  этом  регионе  Абхазии».1   
     На  основании   выше  изложенного  наличие  общих   абхазо-грузинских  и  абхазо-мингрельских   лексем   и   однокоренных   слов  следует   рассматривать  свидетельство  несомненного  наличия  абхазского  субстрат,  т.е.  лексического заимствования   грузинским   и   занским  (мегрело-чанским)  языками  именно  из  абхазского  языка  в  результате  их  скрещивания, при  практическом  отсутствии   т.н.  адстрата.
     Вот,  наконец,  почему  один   из   позднейших  грузинских   исследователей  Р.В.Гордезиани  отмечал (цитирую):  «Тот   факт,   что   д р е в н е й ш и м   компонентом   к а р т в е л ь с к и х   языков   следует   считать   какой-то  кавказский  языковый   слой    а б х а з о - а д ы г с к о г о    типа,   сейчас   почти   н е   в ы з ы в а е т    с о м н е н и я».2  (Разрядка  моя – Л.К.)
    Впрочем,  в  дополнение   к  сведениям   грузинских   языковедов  о  наличии  «абхазского  субстрата»   в   картвельских  языках   следует  отметить   и  тот  факт,   что   по   данным   грузинских  исследователей  антропологов  (например, М.Г.Абдушелашвили   и    Г.К.Джанберидзе),   «а б х а з ы    антропологически  наиболее  сходны   с   м е г р е л а м и,  а   также   с   г у р и й с к о й   и  а д ж а р с к о й    г р у п п а м и»   и   что   «грузино-абхазское   сходство   носит  характер   г е н е т и ч е с к о г о   родства».1 (Разрядка  моя – Л.К.)
    В  этом  контексте  весьма  примечательно,  что  известный  русский  учёный – языковед, создатель первого абхазского алфавита  П.К.Услар, по поводу происхож дения и этнической идентификации древних колхов, отмечал: «Если  к о л х и  жили  между  грузинами  и, как  всё  заставляет думать, далеко п р е в о с х о д и л и   и х  о б р а з о в а н н о с т ь ю,  то  нет сомнения, что  множество слов языка  колхов  вошли  в  состав  грузинского. Последний  язык  принадлежит к  семейству  индо-европейских,  но  в  нём  находится  м н о ж е с т в о  с л о в   с о в е р ш е н н о  ч у ж д о г о  и  н е и з в е с т н о г о  п р о и с х о ж д е н и я.  Исследование  этих слов, равно  как и  языков  а б х а з с к о г о  и  у б ы х с к о г о,  при  сравнении  с  языком   к о п т с к и м,  может  подтвердить  осно вательность  мнения  Геродота  о  е г и п е т с к о м   происхождении  колхов,  или  придать  основу   мнениям  тех,  которые   о п р о в е р г а ю т   таковое   происхождение,   о п р о в е р г а ю т,  п о к у д а   б е з д о к а з а т е л ь н о».2 (Разрядка  моя – Л.К.)
   Необходимо особо подчеркнуть, что термин  «колхи», скорее всего, является  не этническим  по  природе,  а  отражает  род  их  жизне-обеспечивающих  занятий  и  профессиональную  принадлежность! Ведь само  понятие  «Колхида»,  как  известно,  - географическое,  которое  было  известно  в  древнем  мире.  Греки  называли  Колхиду  «златообильной».  А  Страбон  (1в. н.э.) писал:   «Богатство  Колхиды  золотом, серебром  и  железом  было  истинной  причиной  похода  (аргонавтов)». Он  же  высказал предположение  о реальном  прообразе  золотого  руна,  упомянув  о злотоносных  реках  Колхиды  и  бытовавшим  там  способе  добычи  золота  «при  помощи  косматых  (бараньих – Л.К.)  шкур».  Этот  способ  сохранялся  в горных районах  Колхиды (в современной  Сванетии).Так что термин  «колхи», по-видимому, является  производным  от  географического  «Колхида»,  а  вовсе  не  наоборот!   
   И в  этом отношении  весьма  примечателен один  географический  факт, который  может  и  должен  пролить свет  на  объективную  сторону  проблемы  этнической   идентификации  самого  термина  «к о л х».  Следует  принять  во  внимание  факт наличия  в  гидронимии  Грузии  наименования  реки  «Алазани» (по-груз. alazani) являвшейся  ранее (до  нынешнего  впадения  в  Мингечаурское  водо хранилище!)  одним  из  крупнейших  левых  притоков реки  Куры  [по-груз. mtkvаri  Мтквари].3  Ведь  происхождение  названия  реки  «Алазани»  связывается  с грузинским  (alaz  ani)  - «сырое  место», но  которое  ни  с  точки  зрения  лингвистической,  ни   исторической   -  не  имеет  убедительных  аргументов  и  оснований!   
   Автору настоящих  строк представляется  более убедительным  то, что известный  гидроним «Алазан-и» есть лишь фонетический дериват исконно абхазского *Аласан-и»,  основа  которого  содержит:  абх. а-ласа (а-lasa) - «шерсть  овцы,  руно».1  А   сочетание   абхазского  суффикса   н,  с  именными  и  глагольными  основами  образуют  наречия  времени  и  места.2  Причём  данная  версия  находит  своё  и  косвенное  подтверждение  в  факте  наличия  в  грузино-язычной  среде   фамилии  - Аласания  (которую, кроме иных граждан Грузии, носит  и  родная  мать  нынешне го  президента  Грузии - Саакашвили!).             
   Более того, термин  «лаз»  по-груз. lаz-i, по-видимому, генетически  восходит  к  той  же  основе,  но  лишь  озвонченного варианта  абхазского термина  а-ласа (а-lasa) > аласа-н, как  это  исторически  имело  место с  грузинским  звучанием  исконно  абхазского  гидронима  «Алазан-и» (по-груз. alazаn-i  с обычным  нараще нием  в  грузино-язычной  среде  окончания  именительного  падежа  (-i). И  тот  факт, что  в долине  реки  Алазани  даже  в  настоящее  время  традиционно, под  наблюдением  грузинских  чабанов,  пасутся  отары  овец,3 – это  ещё  более  подтверждает  настоящую  версию!      
   Причём,  если  язык   колхов  и  есть  язык  древне-абхазских  племён, - как  это  утверждает  известный  русский  учёный,  профессор  Г.Ф.Турчанинов,4 - то  факт  наличия  абхазского  субстрата   в  картвельской  группе  языков  следует  считать  вполне  закономерным  и   исторически  достоверным  явлением!      
   Между  тем, известный  грузинский  археолог  О.Д.Лордкипанидзе  на  основании   систематически   производимых   археологических   раскопок   на    территории  уникального   храмового   комплекса   Вани  -  одного   из   важнейших   центров  древней  Колхидской  цивилизации,  сердца  страны   «золотого   руна»   (ныне  небольшой   город,  районный  центр,  расположенный   в   Имеретии,  в  24 км  к  юго-востоку   от  узловой  станции   Самтредия  (от  грузинского  букв.  «где  голуби»  - Л.К.),  в   живописном   ущелье   р. Сулори,  левого  притока  широко известной  в  древности  реки  Фасис - ныне Риони), отмечает, что  «в У1 -первой половине  1У в. до н.э. Вани  представлял  собой  политический  и  экономический  центр одного  из  административных  округов  Колхидского  царства...  Однородная  материальная  культура  чётко  укладывается  в строго  определённые  территориаль ные  рамки, соответствующие  именно  тем  границам, в  каких  древняя  Колхида  вошла  в  круг  географических  воззрений  древнего  мира…, в  У1-1У вв. до н.э.  она  охватывала  почти  всю  нынешнюю  Западную  Грузию - от  приморской  полосы (от  Батума  до  окрестностей  Сухума) до  Сурамского  хребта (между  Большим  и  Малым  Кавказом). Эта  единая  историко-культурная  область, - заключает  автор, -  которая   была  тогда   населена  (наряду  с  грузинскими  племенами  сванов   и   древне-абхазскими   племенами)  в  основном   западно-грузинскими  племенами, так  называемой  мегрело-чанской (или колхской) языковой  группы. Их пребывание  на  территории  Вани  и  его  окрестностей  прекрасно подтверждается  многочислен ными  топонимическими  данными. Поэтому этот  период  истории  Вани  мы  и  назвали  «колхским  периодом».1   
   И  хотя  автор,  к  сожалению,  не  приводит  конкретные   факты  касательно   античной  топонимики,  но,  тем  не  менее,  его  однозначное  указание  на  то, что  в  числе  древнейших  насельников  Вани  были  и древне-абхазские  племена,  по  существу, подтверждает  обоснованность  утверждения  акад. Н.Я.Марра  о том,  что (цитирую):   «греческое  название   реки   F а s о s   или  ;;;;;  сохранило  свидетельство,  когда  эта  река  протекала   с р е д и   н е  и м е р с к о г о  (иверского),  а  «пасского»,  т.е.  а б х а з с к о г о  племени».2 
   А  если  принять  во  внимание  и  тот  факт,  что  в  основе  загадочного  античного  именования  реки  Риони - «Фас» (< абхаз. Фасит < Фаст  букв. «молнии  удар») < «Фасис»  проглядывает  имя  верховного  божества  абхазского языческого  пантеона  Афы  означающего «молния», который часто  отождествляется  с абхазским  верховным  божеством  «Анцва»,3  то  никак  не  возможно  отрешиться  от  мысли  о  генетической  связи  античного  гидронима  Колхиды  - «Фас»  с  «Фасос»  -  древним  названием  острова  Хрисея  (Chrysea), расположенного  около  острова  Крита.  Но  так  как  наименование  «Хрисея»  придавалось  к  той  или  иной  местности  в следствии  её  золотоносности,   то  нужно  полагать,  что  Климент  Римский – один  из  т.н.  «мужей  апостольских»  - именует  так  юго-западную часть  Кавказа (Колхиду) на том  же основании  и что остров  Хрисея  равнозначен  в  данном  случае  «Эйскому  острову».4 
   В  этой  связи  следует  упомянуть здесь  и  тот  факт,  что  причерноморский  топоним  «Афины» (совр. Атина  в  Турции), ещё  Д.И.Гулия  генетически  связывал  с  абхазским  «страна  Афы»  от:  Афы – «молния»  и  -ны - «страна».    
   Это  тем  более  становится  очевидным,  что:  а) согласно  Страбону (Х1,498) «товары  поднимались  вверх  по  Фазису до Сарапан»,1 - ныне  посёлок городского  типа   в  Зестафонском   р-не  Грузии  известном   под  названием  «Шорапани»;2 б) у  истоков  Фасиса (Риони), др.-греч. авторами  упоминаются т.н. «Амарантские  горы»,  по-грузински  «Паси-мта», тогда  как  по-абхазски  «амра», бзыб. «амыр» – означает  «солнце»;  в) прометеевского  круга  абхазская  легенда  об  Абрскиле  (в  грузин.  «Амиран-и»,  сван.  иногда   Амирм)3  - в  имени  которого  учёные  усматривают  исконно  абхазский термин «амра» (сравни имеющий место фонетический  перебой  фонем   м  и   б  в  одной  и той  же  фамилии Гамисония // Габисония);  г)  по   Страбону,  они  (саниги - гениохи)  жили   вблизи  Диоскурии   и   даже  господствовали  над ней, а  по  Помпонию  Меле (1 в.нэ.): «Диоскуриада  основана   в  земле  гениохов»,  Гераклид  же  утверждает,  что  «по  Фасису  первоначально  жили гениохи, а потом  милетяне»;4  д) именно  у абхазских  владетельных  князей  Чачба,  которые, по-видимому,  на  основании  египетского  по  происхождению  их   прозвища  *сара  (от   егип. са  - «сын»    и  Ра   «бог   солнца»,  букв.  «сын  бога  солнца»)5 ;  лаз. Сара-ши-а >  мингр. «Шара-ши-а»;   имерет.  Шара-ши-дзе;  картл.  Шерва-ши-дзе  с  эпентезой  неорганического  «в»],  как  известно,  даже  имели  своим  геральдическим  знаком  шапки Диоскуров.6  Причём древнее название  столицы  Абхазии - города  Сухум (< егип.  Сахнум) >  «Диоскуриа»  (др.-греч. ;;;;;;;;;; букв.  «сыновья  Зевса»), тогда, как  Зевс (Zevs) - в  греч.  мифологии  - верховное  божество, отец  богов  и  людей,  глава  олимпийской  семьи  богов, бога  неба  и грозовых  явлений.   Зевс (Дий)  пользуется  своим  древнейшим  орудием  -  громами  и  молнией. 7 
    Причём  Стефан  Византийский  и  Никанор  Александрйский   в   своих  трудах  сообщают,  что  Диоскурия  лежала  на месте  города Эа. Город  Эа у эллинских  и  более  поздних  писателей   вырисовывается  в  один  из  самых  древних  городов  мира. «Вполне  допустимо, - отмечает  К.Кудрявцев, -  что  сообщения  Стефана  Византийского  и  Никонора  Александрийского  о  постройке  Диоскурии  на  месте  Эа  верны  и  верно  то, что  Эа  был  египетской  или  финикийской  колонией».8   Там  же  автор   отмечает,  (цитирую):  «Академик  Услар  и  Максим  Ковалевский   доказывают,   что  нет  сомнений   в  существовании  на  Кавказо-Черноморском   побережье   вообще   и,  в  частности   в   Абхазии,  финикийских  и  египетских  колоний.  Их  доказательства  покоятся  на  обрядах  древних  обитателей  страны  Нила».1 
    Эа, Эйя  (вавилонское) -  в  вавилонско-ассирийской   религии  и   мифологии  один  из  триады  великих  богов  (наряду  с  Ану   и  Энлилем). Также  известен  как  Энки - (шумерское)  божество  мирового  океана  и  подземных (пресных) вод, а также  мудрости, благосклонное  людям. Уже  к  сер. 3 тыс. до н.э. наблюдается  господство   шумерских  культов   и  у  семитов  Двуречья,  причём  часть  богов  получила  семитские  имена   наряду   с  шумерскими  или  вместо  них  (Энлиль = Бел,  Иннин  = Иштар,  Уту =  Шамаш,  Энки  = Эа,  Ан = Анну, Нанна  =  Син   и  т.д.).2      
    Примечательно, что  касательно  распространённого  в  Грузии  женского имени  «Кето»,  П.К.Услар   сообщает,  что   это   название   носит   морское  божество  кушитов  -  являющихся   ветвью   афроазийской  семьи  языков,  распространённых  на  Северо-Востоке   и  Востоке  Африки,  общее  число  говорящих  ок. 25,7 млн. чел., среди  которых  выделяется  5  групп  кушитских  языков.3               
    Поэтому,  прилагая  «Неполный  перечень  общих  абхазо-грузинских  и абхазо- мингрельских  лексем  и  однокоренных слов», - полагаю  возможным  рассматривать  его  как  свидетельство  наличия  абхазского  субстрата  в  картвельской  группе  языков!4 
    Таким образом  т р и  определяющих фактора: исторический, лингвистический  и  антропологический  в  своей  совокупности, взаимосвязи  и  взаимообусловленности  делают  тезис  о  массовой  картвельской  ассимиляция  древне-абхазских  племён  апсилов  и  абазгов, значительно  пополнивших  численность  ассимиляторов, -  н а у ч н о    н е о п р о в е р ж и м ы м    историческим   ф а к т о м!
   Спрашивается:  какие   же  ещё   необходимы  аргументы   для  признания  того  исторически  несомненного   и  научно  неопровержимого   факта,  что  не  только  на  территории  древней  Колхиды, в  бассейне  р. Фасис (Риони), но и собственно  в  областях  Иберии  (нынешней  Восточной  Грузии!), ещё  задолго  до  появления  там  картвельских  племён,   расселялись  именно  протоабхазо-адыгские  племена,  которые  и  оставили   глубокий,  неизгладимый  след  в  г р у з и н с к о м   и
 з а н с к о м  (м е г р е л о-ч а н с к о м) языках  в  виде  т.н.  «а б х а з с к о г о   с у б с т р а т а»?!


     Раздел 1. К  ГЕНЕЗИСУ  ПРОТО-АБХАЗСКОГО  ЭТНОСА,  ЕГО  НАРОДА,   
            СТРУКТУРА  ОРГАНИЗАЦИИ   И   СТАДИАЛЬНЫЙ  ПРИНЦИП  РАЗВИТИЯ               
     Главные  положения  изложенной   известным  абхазским   историком,  д.и.н., профессором З.В.Анчабадзе гипотезы  о происхождении  древне-абхазской этнической  общности,  вкратце,  сводятся  к  следующему (цитирую):
   «Абхазский  этнос  сложился  на черноморском  побережье Кавказа (в том  числе  и  на   территории  нынешней   Абхазии)  в   результате  длительного  процесса  этнической  консолидации  древнего  аборигенного  населения  края  с пришлыми из  северо-восточных  районов  Малой Азии  племенами, являвшимися  носителями «языка- победителя». Ведущая  роль  пришлых  элементов  в  процессе  этногенеза  древних  абхазов  была обусловлена  их большей  этнической устойчивостью  и, в частности,  более  высокой  культурой».1 
    Согласно  сведениям   того   же   автора,  первейшей  структурой  социальной  организации   протоабхазов   была   первобытная  дородовая  община  (праобщина),  которая  имела  вполне  естественный  матрилокальный  принцип.2 То  есть главным  принципом  устройства  дородовой общины (праобщины)  протоабхазов  была  матрило кальность,  заключающаяся   в   концентрации   первобытного  коллектива   вокруг  старшей  по  возрасту  матери.  Причём  именно  в  Закавказье,  в  частности,  в  Абхазии, Армении  и  Юго-Осетии,  как  известно,  были  найдены  древнейшие  на  территории  СССР  памятники  человеческого  труда,  в  виде  примитивных  орудий  из  различных  пород  камня  и  обсидана  (вулканического  стекла).
    Так,  уже  в  самом  начале  четвертичного  геологического  периода, - около  миллиона  лет  назад, -  на  территории  Абхазии,  появляются  древнейшие  люди!  Этому  способствовал,   как   полагают   исследователи,   мягкий  субтропический  климат,  позволявший  первобытным  людям  устраивать  стоянки  даже  на открытых  местах.3    
    Как  отмечает   З.В.Анчабадзе:   «Археологические   памятники   начального  этапа  развития  первобытного  общества  относятся  к  первой  половине  древне- каменного  века  - к  раннему,  или  нижнему  палеолиту.  Нижнепалеолитическая  эпоха  (в  Абхазии  -  Л.К.)  длилась    около  800  тыс.  лет   и  закончилась   за  40-50  тыс. лет  до  нашей  эры.  Эта  огромная  по  времени  историческая  эпоха   в  свою  очередь  делится   на   несколько   периодов:   дошелльский,  шелльский,  ашельский   и  мустьерский».4
     Причём,  по  насыщенности   остатков   древне-каменного   века,  восточное  побережье  Чёрного  моря   и  особенно  территория  Абхазии, -  как  подчёркивал    З.В.Анчабадзе,  -  «занимает   одно   из    п е р в ы х   мест   в   Советском  Союзе!».
     И  если  наиболее   древние  палеолитические  орудия  (дошельского  типа) в   Абхазии  ещё  не  найдены,  то  памятники  шельского  периода  были  обнаружены  в  1958 г.  в  долине   Восточной   Гумисты   и   на  горе  Яштух  (Сухумский  район).1 «Характерной  чертой  раннего палеолита  Абхазии, - подчёркивает автор, - является   изобилие  разнообразных  кремниевых  отщепов  при  весьма  малом  количестве  орудий  в  виде  ручных  рубил".2   
     Поэтому  факт   не  обнаружения   орудий   труда  дошельского  периода,  по-видимому,  связан  с  тем  обстоятельством,  что  в  этот  сравнительно  больший   по  времени   доисторический   период   главным   видом   трудовой  деятельности   первобытного   дородового  коллектива   был  именно  промысел,  то  есть  охота  на  диких  животных  и  рыболовство!  Главными  орудиями  промысла  были  различ ные  деревянные  поделки,  типа: дубин, заострённых  с  одного конца  деревянных  палок   или   с   костяными  наконечниками  (прообраз  общеизвестной  абхазской  алабашьа);  рогатины,  каменные  рубила  универсального  назначения  (рубить, резать,  выкапывать  из  земли  коренья,  употреблять  его  в  качестве  оружия  при  защите  или  нападении, особенно  во  время  охоты  на  диких  животных), а  также  отщепы  для  раздела  туш,  убитых  диких  животных  и  пойманных  речных  рыб  (так, примерно,  как  это  поныне  делают медведи  на  реках).    
    Характеризуя  социальные  отношения  ашельского   периода,  З.В.Анчабадзе указывает  (цитирую): «Ашельские  люди  объединялись  в  сравнительно  небольшие  коллективы,  состоящие  из  нескольких  десятков  человек. Причём  первоначально  внутри   этих   коллективов   не   было  никакого   разделения  труда:  мужчины  и  женщины,  вероятно,  занимались  одной  и  той  же  работой,  в  равной  мере  участвуя  как  в  охоте,  так  и  собирательстве».3    
    Крайне  низкая  производительность труда, обусловленная примитивными формами  первобытной  техники  промысла,  едва  обеспечивал   шельско-ашельской  общине    полуголодное  существование.  И, естественно,  что  только  коллективный  труд  всех  членов  общины  мог  обеспечить  добычу  минимально  необходимых  средств  к  жизни.  В   этих  условиях,  не   могло   быть   обособленного  присвоения  общественного   продукта   отдельными   лицами,  и   распределение  предметов  потребления  носило  уравнительный  характер. 
    Общий  труд  в   эпоху  нижнего  палеолита  вел  к  общей  собственности  на  орудия   и   средства  производства.  На  основании  выше  изложенного  очевидно  и  то,  что  общество   эпохи  шелля  и  ашеля,  умевшего  изготовлять  орудия  определённых  форм,  владевшего  огнём (хотя  ещё  и  не  научившегося  добывать  его  искусственным  путём), осуществлявшего  организованную  коллективную  охоту   на   крупного  зверя  и   т. д., -  как  совершенно  резонно   подчёркивал  З.В.Анчабадзе, - «нельзя  считать  примитивным  «стадом»,  поскольку  в  действи тельности  оно представляло  собой  уже  определённое  человеческое  общество».1      
    Главным  объектами  охоты  первобытных  людей  были  такие  крупные  звери,  как: дикая  лошадь, бык, олень,  медведь, иногда, носорог,  слон  и  гиппопотам.  «При  наличии  примитивных  орудий  такая  охота  могла  вестись  только  целым  коллективом,  а  для  охоты  на  мелкого  зверя  эти  орудия  были  непригодны.  Таким   образом,  охота   стимулировала   также   развитие  коллективных  форм  труда»,   - заключает  автор  со  ссылкой  на   П.И.Борисовского.2 
    Автор  особо подчёркивал (цитирую):  «В  шельско-ашельской  общине, ещё  не  было  каких-либо   форм  семьи  и  брака,  в  которой  господствовала  свобода  половых  отношений,  когда   каждая  женщина   могла   принадлежать   каждому  мужчине  и  наоборот.  И  единственным   зародышем  семьи   в   тех  условиях  могла   быть  признана   лишь  естественная   связь   между  матерью   и   её  ребёнком.  Следовательно, - заключает  автор, - нижне-палеолитические   общины  представляли   собой   замкнутые   эндогамные  объединения,  которые  были  основными  социальными  единицами   той  эпохи».3
   Главным  принципом  структуры  социального  развития  протоабхазского  этноса   была  её   стадиальность.  Так,  что  всю  долгую  историю  с  самого зарождения и развития  протоабхазского этноса вплоть  до  нашей  эпохи  можно  разделить на  три  основные  стадии:  дородовая,  родовая  и  пост  родовая. Указанные  стадии развития, в свою  очередь, подразделяются  на  соответствующие  периоды (эпохи), о  которых  ниже  будет  сказано  особо! 
   Что  же  касается  первой  -  дородовой  стадии,  то  она  подразделяется  на  периоды (эпохи): дошельский, шельский, ашельский  и  мустьерский.  Причём  послед ний – мустьерский  период  можно  считать переходным  от  дородовой   стадии  и   общинного  принципа  социальной  организации  первобытного  общества - к родовой. Вторая - родовая  стадия,  в  свою  очередь,  подразделяется  на:  матриархально-родовой  и  патриархально-родовой  периоды (эпохи).
    Патриархально-родовой   период,  в   свою   очередь,  является   переходным  периодом  от  родовой  стадии  развития   к  третьей  -  пост-родовой;  поэтому   период  разложения  патриархального  рода,  начала  процесса  классообразования  и зарождения  феодализма, по сути, ознаменовал  пост-родовую  стадию социального  развития  протоабхазов.               
    Причём  утверждение  проф. З.В.Анчабадзе  о том,  что  «в  шельско-ашельской  общине,  ещё  не  было  каких-либо  форм  семьи  и  брака» - имеет принципиально  важное  значение  для  объективного  подхода  к  теме  настоящего  исследования.  Ведь  такое  понятие  как  «фамилия»  в  его  исконном  понимании,  как  ниже  будет  показано,  появляется  только  лишь на  определённой  стадии  социального  развития  общества!         
   Известно  и  то, что  дородовые  эндогамные  коммуны  состояли  из  небольших  групп  в  несколько  десятков  человек, сообща  владевшие  сравнительно  большой  (во   много  квадратных  километров)  территорией, являвшейся  как  бы  кормовой  базой.  Такая  группа,  или  орда,  людей  вела  независимое  от  других  существование. Вожаками  этих  древнейших  орд  стихийно  становились  наиболее  опытные  люди. Каких-либо  органов  или  учреждений,  регулирующих  общественную  жизнь, внутри  орды  не  было. Как  правило,  не  было  также  и  столкновений  между  отдельными  ордами  в  форме  войны, в  силу  отсутствия  соответствующих  экономических  предпосылок.1
   Причём  исследователи   отмечают,  что  дородовая  община  не  была  крупной,  прочной  и  постоянной  человеческой  группой. 2
   В условиях тёплого климата шельско-ашельские временные стойбища устраивались,  как  правило, на открытом  воздухе.  Вместе  с  тем   в  определённых  условиях  человек  ашельского  времени  начинает  осваивать  и готовые  природные  жилища,  которыми   служили  для  него  пещерные  навесы  и  гроты. 
   Примечательно  и  то,  что  люди  ашельской  эпохи  уже  использовали  огонь!  Так  в  одной  из  пещер  Кударского ущелья  в  Юго-Осетии (Кударо 1), на высоте  свыше  1600 м,  были  сделаны  чрезвычайно  ценные  находки:  открыты  места  изготовления каменных  изделий, места  хранения  мяса, следы  употребления огня.  Пещера  представляла  собой  стоянку – лагерь ашельских  охотников.3  Причём  человек  ашельской  эпохи  использовал  огонь  не только  в  качестве  источника  тепла  в  холодное  время  года,  но  и  как  средство   борьбы  со  зверем,  в  частности,  во  время   коллективной  охоты.  Очень  рано,  как  полагают,  люди   научились  поджаривать  на  огне  мясо  животных,  а  также  съедобные  коренья  и  плоды.  Но, пожалуй,  самая  большая  примечательность  для  темы  настоящего  исследования  состоит  в том, что, согласно  З.В.Анчабадзе  ссылающегося   на  сведения  «Всемирной  истории»,  «…шельско-ашельские  люди  уже  объяснялись  звуковой  речью,  хотя  и  не  вполне  членораздельной...».1 
     Причём   принято   считать,  что   дородовой  период  истории   развития человечества  был  в  основном   до  религиозный.  «Человек  не  дошёл  ещё   до  способности  фантастического  объяснения  окружающей   природы.  Высказанное   в  последнее  время  предположение,   что   в   начальных  этапах  ашельской  эпохи  уже  возникли  зачатки  первобытных   верований….  требуют  ещё  дополнительного  изучения  и  подтверждения».2
    Однако  диалектичность  взгляда  на  проблему  состояния  развития сознания,  речи  и   религиозных  верований  людей   шелльско-ашельскй   эпохи  состоит  в  том,  что   степень   их   развития   должны   были   находиться   в   прямой   зависимости  от  естественных  условий   их  обитания,  бытия   и  тех  понятий,  которыми  они  могли  и  должны  были  постоянно  оперировать  в   межличностном  общении  в достижении  взаимопонимания, успешного  взаимодействия и практической  реализации  поставленных  целей  всего  коллектива! 
     Именно  диалектически   обусловленное   понимание   состояния   развития  сознания  и  речи  людей  дородовой  эпохи  позволяет, с  достаточно  высокой  степенью  вероятия,  заключить,  что  они,   фактически,  были  развиты  лишь  настолько,  насколько   это  диктовалось   объективными  условиями   их  бытия,  жизнедеятельности  и  выживания!  А  поскольку  условия  жизни  и  деятельности  дородовой  праобщины,  относительно   были  примитивны,  то  соответственно  и  состояние  уровня  развития  их  сознания   и  речи,  в  принципе,  не  могло  быть   иным! 
    Однако  при  всём  этом  следует  учесть, что даже  в  коллективе  дородовой  общины,   на   основе   много тысячелетнего  опыта  межличностного  общения всех  предшествующих  поколений, постоянно  рос объём объективных  знаний естественных  законов Природы  и навыки  беспрерывного  взаимодействия  с ней. Более  того, в  результате  постоянного  прироста  к уже достигнутому  объёму знаний, расширения  и  приумножения  опыта  практической  деятельности,  закономерно  обогащался  их  понятийный  и  словарный  запас. И  если  учесть  то  обстоятельство,  что самая  длительная  по  времени  была    именно  д о р о д о в а я   стадия   развития   прото-абхазской  первобытной  общины  (праобщины) от  начала  своего  зарождения (относящаяся  к  раннему  или  нижнему  палеолиту  длившаяся,  как  полагают  учёные,  около  800  тыс. лет!)  продолжавшаяся  до  зарождения  новой - родовой   стадии  -  матриархально-родовой  эпохи  и  структуры  организации  первобытного  общества (возникшей  примерно  40 –12 тыс. лет  до  н.э.),1  то  полагать,  что  речь  членов  дородовой  общины,  тем  более  на  всём  её  долгом  историческом  пути,   была   «не  вполне  членораздельной»,  по-видимому,  нет  достаточных  оснований!   
    Дородовая  стадия,  будучи  исторически  самой   древней   и  длительной  по  времени  действия принципа  структуры  социальной организации  людей первобытной  дородовой  общины (праобщины),  должна  была  обеспечить  не  только  постоянное своё  собственное  воспроизводство,  но  и  жизнедеятельность  множества  матрило кальных  ячеек, состоявших в основе  из  матери  и  её  детей. Так, по-видимому,  исторически  и  возникли  первые семейные ячейки  внутри  первобытной  дородовой  общины, основанные  на  принципах  промискуитета и  полигамии. И, судя по всему, именно  она - дородовая  стадия существования  протоабхазской общины (праобщины) исторически явились  не  только  основой  зарождения  и  становления  матриархаль но-родового,  а  за  тем   и  патриархально-родового  строя,  но  и  праобразом  будущих  патронимиальных   и   матронимиальных  семей   пост-родового   строя -  эпохи  начала  классового  расслоения  патриархально-родовой  структуры  организа ции,   зарождения   и  становления   эпохи  феодализма.   
    Иными  словами,  семья (= лат. familia)  или  фамилия – как  наследственное,  семейное  именование  людей  в  их  классическом  понимании, исторически явились  основой  принципиально  новой  структуры  социальной  организации. Она – фамилия (= семья), в  классическом  виде, состоит  из  мужа, жены  и  их  детей, которая  не  только   в  дородовую  стадию  существования   прото-абхазской  первобытной  общины  (праобщины)  и   в   матриархально-родовую  эпоху,  но  даже  в  эпоху  патриархального  рода, -  не   могла  существовать!  То  есть  понятия   «семья»  или  «фамилия»,  как  таковые, возникли  только  лишь  в  эпоху  распада  самого  патриархально-родового  строя,  начала  процесса  классообразования,  зарождения  и   становления   эпохи  феодализма!    
   Следует  особо  подчеркнуть  и  то, что  принцип  полигамии  -  в  дородовой общине (праобщине) и  эндогамии - в патриархально-родовой общине  характеризовал  вовсе  не  низкий  нравственный  уровень   развития  и  психическую   ущербность   её  индивидов,  как  это  может  кому-то  ныне  представляться.  -  Это  была  диалектически  обусловленная  потребность  людей,  продиктованная  естественным стремлением   физического  выживания  и  численного  роста  для   защиты  своих  актуальных  жизненных  интересов  в  конкретных  условиях! Ведь  от  численности  физически   здоровых    людей    дородовой  общины   объективно  зависела   её  способность   борьбы  за  выживание,  в  условиях  постоянно  возникающих  новых  как  внутри социальных  проблем,  так   и  нарождавшихся  внешних  угроз  бытия!
   Главным  и  характерным  принципом  структуры  социальной  организации  эпохи  матриархально-родовой  общины,  исторически   сменившей  дородовую  первобытную  общину (праобщину),  стала  экзогамия,  то  есть  порядок  меж-половых  связей, согласно  которому  браки   разрешались  только  между  представителями  разных матриархальных общин. «Утверждение экзогамии выражалось в  постоянном запрещении  устанавливать  брачные  связи  сначала  с  близкими,  а  затем  и  дальними  родственниками,  пока,  наконец,  не  привело  к  полному  запрету  заключения  браков  между  представителями  одного и того же рода»,- отмечает З.В.Анчабадзе. При  этом  автор  подчёркивает,  что   экзогамия  «… положив  конец  практике  кровосмесительных  эндогамных  браков,  приводивших  к  вырождению  человеческой  породы,  сыграла  огромную  (позитивную - Л.К.) роль  в  биологическом  процессе  развития  человечества.  Именно  в   поздне-палеолитическую   эпоху   появляется   человек  современного   типа  (Ноmo  sapiens),  пришедший   на   смену  своему  предку  -  неандертальцу…».1            
    В  этой  связи  весьма  примечателен  тот  факт,  что  остатки  ископаемого  человека  поздне-палеолитической  эпохи  впервые  на  Кавказе  были  обнаружены именно  в  Абхазии, в  гроте  под  названием  Хупынишахва  («Холодный  грот») в  1960 - 1961 гг.2
    Как  подчёркивает  З.В.Анчабадзе  (цитирую):  «В  начальный  период  своего  существования   материнский   род,  как  видно,  представлял   собой  не  только  основную, но  и  единственную  социальную  ячейку  общества. Племена, являющиеся  более  сложным  социально-экономическими  организациями,  возникли  позднее.  Не  исключено,  однако,  что  одной   из  древнейших  форм  родового  строя  была  дуальная  организация,  в   которой  два  экзогамных  рода  были  связаны  друг  с  другом  и   представляли  собой  зародыш  племени».3             
    Более  того, автор  утверждает, что  в  верхнем  палеолите  складываются  и   первобытные   религиозные   верования,  зачатки  которых  появились  в   мустьерс кую  эпоху.  Во  главе  материнского   рода   стояла  самая   старшая  женщина.  Она  возглавляла  родовой   совет,  состоящий   из   старших  женщин   рода.  Совокупность   материнских  родов,  сохраняя   деление   на   дуальные  брачные  группы  (фратрии)  образовывала   племя,  которое   при  развитом   матриархате  также  нередко  возглавлялось  женщиной.4
    «В  эту  (т.е. матриархальную – Л.К.)  эпоху, - отмечает   З.В.Анчабадзе, - фамильная  принадлежность  людей  определялась  по  материнской  линии. Это  так  называемый  матрилинейный  счёт  родства  нашёл  отражение  в  этнографических  пережитках  у  абхазов, например  в  образовании  фамильных  имён - Анба, Нанба,  Ануа, Инапха  и  некоторых  других.  В  этих  именах  фигурирует  элемент  «ан»  означающий  «мать».  Особо  следует  отметить  фамилии  Инапха,  где  окончание  «пха»  означает  «дочь»,  и  Ануа  с  окончанием  «уа»  - «люди». Надо  полагать,  что  Инапха  значит  «дочь  Ины», а  Ануа  -  «люди  матери». Кстати,  род  Ануа  по  некоторым  абхазским  преданиям  считается  самым  древним  в  Абхазии».1
    В  выше   приведенной  цитате  автора  следует   обратить  особое  внимание   на  ряд, на  наш  взгляд,  принципиально  важных  обстоятельств, которые  должны  пролить  свет  не  только  на  историю  происхождения  классических  абхазских  фамилий,  то  есть  фамилий  как   таковых,  но  и   на  объективные  условия  предшествующих  их  возникновению  и  существованию, принципиально  различных по социальной  природе  и  структуре  родовых  объединений.   
     Как  видим,  касаясь  эпохи   матриархально-родового   строя  протоабхазов, З.В.Анчабадзе  неизменно  употребляет  понятие   «фамилия»  в  отношении  его  представителей,  что  совершенно  не  допустимо! - Это  недопустимо  уже  только  потому, что  «фамилия», как  исторически обусловленный социальный институт,  мог  и  фактически   возник  только  лишь  эпоху   разложения   самого  патриархально- родового  строя   и  наступления  принципиально  новой  -  пост-родовой  эпохи,  ознаменовавшей  собой  возникновение  классовой  дифференциации  граждан (имущих  и  зависимых!)  и  формирования  феодализма   в  протоабхазском  этносе.   



   Раздел 2. АБХАЗСКИЙ  НАРТСКИЙ  ЭПОС  КАК  ОБЪЕКТИВНОЕ  СВИДЕТЕЛЬСТВО 
          ГЛУБОКОЙ  СТЕПЕНИ  АРХАИЧНОСТИ  ПРОИСХОЖДЕНИЯ  АБХАЗСКОГО  ЭТНОСА. 
          ЭТИМОЛОГИЯ  ТЕРМИНА  «НАРТ»  И  ИМЕНИ  ГЛАВНОЙ  ГЕРОИНИ  НАРТСКОГО
                ЭПОСА  «САТАНЕЙ»               
     Объективный  анализ  не  только  историко-этнографических, лингвистических,  археологических,  но  и  фольклорных  данных (в  частности,  нартского  эпоса),  составляет  научно-теоретическую  базу   исследования  древнейшей  истории  абхазского  народа.
     Так,  по  поводу  героического нартского  эпоса  Ш.Д.Инал-ипа  отмечал, что  в  фольклоре абхазского народа выдающееся  место занимают  героические  нартские сказания, «являющиеся первостепенным  фольклорным  материалом глубоко  националь ного  своеобразия». Автор  отмечает, что  «величественный  нартский эпос - общий  памятник  устного творчества осетинского, адыгского и абхазского народов, причём  абхазо-убыхская  среда, несомненно, является одним  из  центров его  бытования».
     Более  того, автор   подчёркивает,  что:  «Нартский  эпос  –  едва  ли  не самый  архаичный  эпос  в  мире, - монументальный  памятник  многовековой  эпохи  первобытно-общинного  строя;  он  отражает,  в  большей  или  меньшей  степени,  основные  стадии  его  развития, преимущественно  эпоху  так  называемой военной  демократии.  Мотивы  же  классового  общества  и  коллизии,  характерные  для  этого  времени,  в  абхазских  сказаниях  нашли  очень  слабое  воплощение  и  являются  позднейшими  наслоениями».1   
    Далее автор  отмечает  (цитирую):  «Нарты, - были  первооткрывателями,  и  многие  сказания  овеяны   духом  исканий.  Нартские  герои  часто   совершают  походы  с  единственной  целью  открытия   неизведанных   земель,  где  ещё  не  ступала  нога  человека».2
    Однако, несмотря  на  свой  многонациональный  характер, нартские  сказания,  у  каждого  народа  сохраняют  черты  национальной  самобытности  и  своеобразия  (при  наличии  во  всех  национальных  вариантах  общего   ядра,  восходящего  к  одному  источнику!).   
    Причём, яркое  отражение  пережитков  первобытнообщинного  строя, восходящих   к  матриархату;   непрочность   брачно-семейных  отношений;  мотив  неравенства  главного  героя,  Сасрыквы,  вражда   нартов  с  этим  «ненастоящим»  сородичем.  Столкновение  нартов  из-за  сестры  и по поводу раздела имущества, сравнительно  очень слабое  отражение  кровной  мести - классического  мотива  патриархального общества; отсутствие  каких-либо  признаков  феодальных  или  классовых  и  госу дарственных  отношений;  господство  языческих  верований  при  отсутствии  христианских  представлений;  сравнительно  слабая  разрозненность  циклов,  объединяемых  ав  нечто  единое  целое  образом  и  деятельностью  главного  героя, ибо,  ни  до,  ни  после, а  тем  более  без  Сасрыквы  не  существует  эпоса  как   более  или  менее  органичного  произведения.  В  центре  нартского   эпоса  стоит  сказание  о  родоначальнице  нартов,  безмужней  Сатаней-Гуаше  и  её  сыне  Сасрыкве,  не  знающем  отца;  нартское  общество  (100  братьев  и  сестра!) организовано  в  материнский  род; у нартов  коллективное  производство  и распределение; в эпосе  нашли  отражение  обычаи  отдавать детей на воспитание  в  чужие  руки, иногда  зверям (волкам,  барсукам),  прекращать  вражду  путём  установления   молочного   родства;  большое  место занимает  похищение  невест,  связанное  с  возникающим  парным   браком  и  патрилокальным  поселением  супру гов. Сказания  отражают, кроме  того, тотемические  и  анимистические  воззрения  и,  вместе  с  тем,  начавшееся  развитие  частной  собственности,  -  отмечает  Ш.Д.Инал-ипа.1
   И,  несмотря  на  то,  что  величественный  нартский  эпос    является  общим  памятником  устного творчества  осетинского,  адыгского  и  абхазского  народов,  но  абхазо-убыхская  среда, - по  утверждению  Ш.Д.Инал-ипа,- «несомненно,  явля ется  одним  из  центров  его  бытования». 
   А  если  к  этому  добавить,  что  (цитирую):  «абхазские  нартские  сказания  отличаются  крайней степенью  архаичности», которые  «отразили переходную  эпоху  от  матриархата  к  патриархату»,  а,  «вместе  с  тем  специфические  черты  абхазского  нартского  эпоса  делают его  местным, самобытным, родным абхазскому  народу  фольклорным  и  культурно-историческим  памятником   первостепенного  научного  и  художественного  значения».2 
   Причём  о  первобытных  поселенцах  Абхазии  существует  несколько  преданий.  Одно  из  них  гласит, что  некогда  в  ущелье  р. Бзыби, около Калдахвар,  жило  племя  страшных  великанов  -  людоедов,  с  семью  и  более  головами,  которые  имели  во  лбу   по одному  глазу.  Они  долгое  время  разбойничали  в  стране,  наводя  ужас  на   окрестных  жителей,  пока  не  явились  сюда  богатыри  Нарты  и  не  победили  их.3
   Сообщение  моего  сородича  Халита  Колги,  по  крайней  мере,  заслуживало  того,  чтобы  его отработать. Принимая  во внимание  известную  из  исторической  литературы  версию  о  приходе  предков  абхазов  из  Египта,  автора  настоящих  строк  не  покидала  мысль  о  необходимости  проверки по  египетскому  словарю, фонетически,  если  не  тождественного,  то   хотя   бы   близкого  по  звучанию  термина  «н а р т». Однако  результат был  ошеломляющим: поскольку  в египетском  письме  гласные,  как  известно,   не  употреблялись,  то  при  проверке  был  установлен  факт  наличия  в  египетском  трёх-звучной  фонограммы  nr-t  с  семантикой   «к о р ш у н».4
   Этот  факт, в  частности,  примечателен  тем, что  известный  немецкий зоолог  А.Э.Брэм  относит коршуна (который  истреблял паразитов - грызунов!) к семейству  соколиных  птиц,  тогда   как   в  египетской   мифологии   бог  Гор  (= Хор)  изображался  именно  в  виде  сокола  или  человека   с  головой  сокола  (или  ястреба), а  коршуны  являются  родом  хищных птиц  семейства  с о к о л и н ы х  (Falconidae).
   «Коршуны (Milvus), - отмечает  А.Э.Брэм, - довольно  большие соколиные  птицы  со  слабым,  небольшим,  загнутым  крючком  клювом,  короткими  ногами  и  очень   большими   длинными  крыльями.  Сюда  относятся  8  видов,  из  которых   в с е   живут  в  старом  Свете…   Известен   т.н. коршун –  паразит (М. aegyptius),  которого  некоторые натуралисты  даже не считают  отдельным  видом, отождествляя  его  с  «чёрным коршуном» (М.Мigraus); коршун - паразит водится в  А ф р и к е».1 
   Причём  известно   и   то,  что  первоначально  египетский   Гор   почитался  именно  как  хищный   бог  охоты,  впивающийся   в  добычу.  Затем  Гор,  как  и  его  отец,  Осирис,  являлся  покровителем  царской  власти.  Гор  -  сын  Исиды  (из  егип.  *Гор-са-Исет)  действует,  прежде  всего,  как  мститель  за  своего  отца  Осириса.  Фараоны  являются  «служителями  Гора», преемниками  его  власти  над  Египтом.  Своими  крыльями  Гор  охраняет  царя.2
    В  параллель  сказанному  следует  отметить   и   тот  факт,  что  соколиная  охота  занимала  видное   место   в   древнейшем  охотничьем  промысле  абхазов.  Так,  по  словам   Арк. Ламберти (ХУ11в.),  дичь   составляла  «ежедневную  пищу  абхазов».3  Причём   известен   такой  исторический  факт:  когда  в  1634  году   мингрельский  владетель  Леван 11  Дадиани,  после  успешного  для  него  похода  на  Абхазию, «наложил дань  известным числом охотничьих собак  и  с о к о л о в,  которые  водились   в   э т о й   с т р а н е».4
    Более  того,  по  старым  поверьям  абхазов,  существуют   две   родственные  группы  божеств  покровителей  охоты   по  имени  Аиргь  и   Ажвейпшаа, которые  властвуют  над  всеми  лесами  и  дичью (у родственных  абхазам адыгов  божество  охоты  существовало  под  именем  Созереш,  а  у сванов - родственных  грузинам,  -  под   именем  Апсат,  о  чём   сообщает  в   своей  работе  Д.И.Гулия.5
   Следует  особо  отметить,  что  в  нартском  эпосе  охота  занимает  большое  место,  но  она  выступает  как  одно  из  наиболее  интенсивных  хозяйственных  занятий  богатырей-нартов. Согласно  эпосу, нартам  принадлежала  всякая дичь... Все  эти  герои   были  отличными   охотниками   и  ходили   в  сопровождении  многочисленных  охотничьих  собак;  свою  единственную   сестру   они   кормили  только  костным  мозгом  отборной дичи. Сасрыква -  центральный  герой  сказаний  -  именуется  «абчарах», то  есть  верховным  охотником, «владыкою  над  дичью»…  Он   и   в  походе  занимался   охотой  -  уничтожал   дичь   и   приносил  на  стоянку. Причём  нарты  находились  в  родственных  отношениях  с  указанными  покровителями  лесов  Аиргь и  Ажвейпшаа».1 Известно, что нарты (по-абх. нарт-аa  nart-аa)  -  герои  древних  эпических  сказаний  многих  кавказских  народов -  абазин,  абхазов,  убыхов,  адыгов,  балкарцев, ингушей,  карачаевцев, осетин  и  чеченцев. Они  также  упоминаются   в   фольклоре  некоторых  народов  Дагестана (напр., у  тюркоязычных  кумыков)  и  отдельных  картвельских  этнических  групп -  сванов, рачинцев, хевсуров. «Однако   исследователи  до  сих  пор  не  пришли  к  единой  точке  зрения  относительно  этимологии  термина  «н а р т»,  так  же  как  и  по  проблеме  генезиса  нартского эпоса».2  Между  тем  в  образе  жизни  нартов  отражены  общественные  отношения  создателей   и  носителей   эпоса  -  от  родового  строя  до  зачатков  феодализма.  Но  именно  в  абхазской  версии  нартского  эпоса   нашли   своё  объективное  место  наиболее  архаичные  его  черты. 
   «В абхазской  версии  ярче  всего  обнаруживаются следы  матриархата. Большую  семью  нартов  -  из  ста  братьев  и  сестры  Гунды  -  возглавляет  их   мать безмужняя  Сатаней - Гуаша, обладающая  неограниченным  авторитетом. В  адыгской  и  осетинских  версиях  нартского  эпоса   мать  нартов   также   играет  важную  роль,  нарты   пользуются  её  мудрыми  советами,  но  она  ими  не  верховодит:  решения  по  важным  делам  принимаются  на  мужском   с о в е т е  (нихас  -  у  осетин,   хаса  -  у   адыгов)  б е з   е ё   у ч а с т и я.  В  образах  нартов  обнаруживаются   черты   мифологических   персонажей,  и   они   воспринимаются  носителями   эпоса   как   п р е д к и   и х   н а р о д а,   в   какой-то  мере   сопоставимы   с   мифическим   племенем    п е р в ы х   л ю д е й».3 
   И  если  такие  загадочные  (с точки  зрения  этимологии)  имена  как  «нарт»   и  «Сатаней»  составляющие   ядро  «Нартского  эпоса»,  который,  -  по   словам  Ш.Д.Инал-ипа, - является   «едва-ли   н е   с а м ы м    а р х а и ч н ы м   э п о с о м   в   м и р е,  монументальным  памятником  первобытно-общинного  строя»  и,  как  автору  настоящих  строк  удалось  установить,  определённо  имеют  генетическую  связь  с  египетским   языком, то  версия  Геродота  о  египетском  происхождении   к о л х о в    обретает   более  реалистические  основания!
   Весьма  примечателен  и   тот  факт,  что   у   соседних  абхазам  - мегрелов  сохранилось  даже  прозвище  сказочного  героя  под  именем  «Санартиа»  (мингр. sanartia). Причём  исследователь  И.А.Кипшидзе  генетически  связывает  это  проз вище  с  вовсе  неубедительной  формой  грузинского  глагола  natvra  «желать».
   Однако, учитывая  тот факт, что  речь  идёт о  прозвище  сказочного  героя  и  того,  что  в  нём  явно  выделяется  не  только  термин   «нарт» (nart), но  и   характерный   для  египетского  словообразования  морфологический  элемент (sa-) со  значением   «сын»,  то   он   положительно  может  быть  осмыслен  только  с  египетского  языка  как  «сын  Нарта».1
   И  если  сопоставить  типологически   прозвище   «Санартиа»   с   названием   др.-египетского   города  Саис  (Са-ис)  букв.  означающем  «сын  Исиды»,  то  этот  факт  делает  приведенную  выше  версию  египетского происхождения  загадоч ного  термина  «нарт»  ещё  более  убедительной!            
   В  связи  с   тем,  что  термин   «нарт»  получает  положительную  этимологию  только  из  египетского  языка,  весьма  важно  отметить  и  то  обстоятельство,  что  само имя  родоначальницы  нартов - Сатаней (Satanеj), о  которой  известный   осетинский  исследователь  В.И.Абаев  говорил:  «Можно  мыслить  нартов  без  любого  из  героев,  даже   главнейших,  но  нельзя  их  мыслить  баз   Сатаны»  (осетинское  имя  «Сатана»  соответствует   абхазо-адыгскому   «Сатаней»), но  которое   встречается  далеко  не  во  всех  национальных  сказаниях  о  нартах,  и судя  по  всему, генетически  также  восходит  именно к египетскому  языковому  миру.
    Так,  имя  "Сатаней",  как  очевидно,   восходит   к   своей   египетской  исходной  фонетической  форме  (праформе) - *Сатанейт (Sataejt),  где  произошло  фонетически   закономерное  отпадение  конечной  глухой  согласной  - t.  (Это   универсальное  фонетическое   явление   известно  под  названием  а п о к о п а   из  греч.  аpokopе -  усечение).  Причём  имя  *Сатанейт,  по-видимому,  состоит   из   двух  исконно   египетских  слов:  *Сат (sat)  в  значении   «дочь»  (при  егип.  sa -  «сын»);2  а  - соединительная   гласная;  и   *Нейт   (n.t)  -  в   егип.  мифологии   имя   богини   небес,  луны   и  города  Саис  (<  *Са-исет  букв.   «сын  Исиды»)  в  Египте.3   Её  - Нейт  называли  по-разному:  Н о у т,  Н е п т е,  Н у р   сравни  с  наименованием  культового  комплекса  «Ананур-и»,  что  в   нынешней   восточной  Грузии  с  абхазским   по  происхождению  корнем   «н а н»  -  «мать»   посредством  притяжательного  преффикса  а.
   Таким образом, типологическая  общность  образования  египетских  имён  Са-ис  и   Сат-а-ней   в   принципе   исключает  даже   теоретически   допускаемую ошибочность  предложенной  здесь  этимологии  имени  главной  героини  нартского  эпоса!
    По  сообщению  Е.П.Блаватской  именно   в  египетском  городе  Саисе   был  обнаружен   знаменитый  храм   Исиды - Нейт  внутри  которого  находилась  вечно  сокрытая  статуя  Нейт  (т.е.  Нейт   и   Исида  идентичны!),  со  знаменитой  надписью:  «Я - всё,  что  было,  есть  и  будет,  и  мой  пеплум  не  поднимал  ни  один  смертный».1
    Причём  богиня  Нейт  предстаёт  как   «Великая  Матерь»   и  всё   же  она  «Непорочная   Дева»  -   жена  бога   земли   Г е б а.  Известно,   что   культ  Нейт  возник   в   г л у б о ч а й ш е й    д р е в н о с т и    в   западной  части   Нила  и   в  Ливии,  а   в  последствии   распространился   по   всему Египту.  Она   изображалась  в  виде  женщины  в  короне  Нижнего  Египта, часто  кормящей  двух  маленьких  крокодилов.  Её   фетиш  -  щит  с  двумя  перекрещён ными  стрелами.  Причём  в  Нейт  соединялись  одновременно  мужское  и  женское  начала,  она   имела   функции  демиурга,  являлась  создательницей  семи  богов  и  людей.  Один  из  её  эпитетов  -   открывательница  путей»  (на  запад).   В   древнейший  период  Нейт  - богиня  войны  и  охоты. Она  связана  с заупокойным   культом.  Считалось   также,   что   Нейт  обладает   магической   силой:  лечит  больных,  отгоняет  злые  силы  и  поэтому  часто  изображается на  подголовнике  ложа.2
   Особо следует подчеркнуть и то, что,- по утверждению Е.П.Блаватской,- Н е й т    «с а м а я   д р е в н я я    и з    у п о м и н а ю щ и х с я   б о г и н ь   и   в с т р е ч а е т с я   в    и з о б р а ж е н и я х   н а   п а м я т н и к а х     п е р в о й    д и н а с т и и,   которую  Мариет  Бей  о т н о с и т  п о ч т и   к  7 0 0 0 г.  до  н.э.».3
   Обращает  на  себя  внимание  не  только  глубочайшая   архаичность  образа   егип.  богини  Нейт   с  которым   генетически  связано  имя  главной   героини   абхазо-адыгского  нартского  эпоса  Сатаней,  но  и  сравнительная  архаичность  абхазской   версии  нартского   эпоса   в   целом,  существенно  отличающая  её   от   в с е х   иных  известных  версий  [Сравни  также   типологически:  имя  богини  Сатаней    с   абхазским   нарицательным   a-дуней   (а-dunеj)   «мир»,  «вселенная»,   где:  а-dw  «большая»,  «великая»;   -nej  <  *Nej(t) -  имя  всё  той  же  егип.  богини  Нейт]. 
   Более  того,   с   точки  зрения   египетской   версии   происхождения  имени   «Сатаней»  небезинтересно  отметить,  что  согласно  бзыбскому  тексту  сказаний  о   матери  Нартов –  Станей  Гуаша,  местом   её   стирки   и   гуляния   «были    долины   рек   К у б а н и   и    Б з ы б и,   особенно    реки   К у б а н и».  Но, как  известно,  под  именем   «К у б б а н»   известен  населённый  пункт  в  Египте.  По этому  поводу  у  М.А.Коростовцева  можно  прочесть:  «Хор, господин  Баки  (Куббан)».4
    С   точки   зрения   генезиса   самого   образа  египетской  богини  Сатаней   весьма  примечательно   мнение   абхазского  религиоведа   Л.Х.Акаба,  которая,  обращая   внимание  на   мифологическую   природу  образа   Сатаней  Гуаша (абх. Satanеj  guasa,   где:  а-гуашьа   «столб,  подпорка,  колонна»)  характеризует   её  свойства  как  свойства  божества,  усматривая  в  ней  «световую, солнечную  природу».  А  исследователи  Ш.Д.Инал-ипа,  Ш.Х.Салакая  и  др. «видят  в образе  Сатаней – Гуаша,  в  первую  очередь,  отражение  реальных бытовых  черт  эпохи   м а т р и а р х а т а».1  (Разядка  моя – Л.К.)
   «В  образах  нартов   обнаруживаются   черты   мифологических  персонажей,  и  они   воспринимаются  носителями   эпоса   как   п р е д к и   их   народа,   в  какой-то  мере  сопоставимы  с  мифическим  племенем  первых  людей».2 


     Раздел 3.  ОБЪЕКТИВНАЯ  ПРИРОДА,  ПОНЯТИЕ  И  ИСТОРИЧЕСКИЕ  ВИДЫ 
          ИСКОННО  АБХАЗСКИХ  РОДОВ (а-шьтра)  И  МОРФОЛОГИЧЕСКИЕ  ПРИЗНАКИ 
            ИХ  ОТЛИЧИЯ  ОТ  АБХАЗСКИХ  ФАМИЛИЙ  (а-жэла)
    Прежде  всего  обращает   на  себя  особое  внимание  весьма  примечательный  факт  одновременного   существования   у   абхазов  исконно  родовых  именований  Анба  и  Ануа,  которые  морфологически,  как  можно  видеть, отличаются  только  лишь  наличием  в  них  разных  формантов  -ба  (-ba)  и  -уа (-wa), тогда  как, - по замечанию  З.В.Анчабадзе,- «… род  Ануа по  некоторым  абхазским  преданиям  считается  самым  древним  в  Абхазии».3
   В  этой  связи  естественно  возникает  ряд  принципиально  важных  вопросов:
 а) можно  ли   вообще  отождествлять  понятия   «род»  и   «фамилия»  (обратим  особое  внимание  на  тот  факт,  что  автор,  упоминая   антропоним  -  Ануа  называет  его то «фамилией», то «родом», фактически их  отождествляя)?; б) можно  ли  вообще  кровно-родственные  социальные  именования  оформленные  формантами -ба (-ba)   и  -уа (-wa)  считать   «фамилиями»,  если  эпоха  их  возникновения  хронологически  относятся  к  родовой  стадии  развития  родового  строя??;  в) чем  же именно обусловлена определённо существующая  закономерность стадиального  принципа   развития  общества  и  какая  из  кровно-родственных  социальных именований,  оформленных  пост-позиционными  элементами  -ба (-ba)  и  -уа(-wa),  исторически  возникла  ранее  и  почему??; г) чем  же обусловлено  существование  у  абхазов  принципиально  различных  социальных  антропонимов  оформленных  пост-позиционными  элементами  -ба  (-ba)  и  -уа (-wa);  и,  наконец,  какова  природа  происхождения  пост-позиционного форманта  имеющих  место  в  известных  ныне абхазских  фамилиях  на  -иа (-ia). - Вот, по сути, главный  круг  вопросов  настоящего  исследования!
   В  данном  контексте  следует  особо  подчеркнуть   то  обстоятельство,  что  кровнородственные  антропоморфные  именования,  в   силу  стадиального  принципа  социального  развития общества  с  эпохи  превобытнообщинного  строя, по законам   диалектики,  по-видимому,  должны   иметь  и  принципиальные   морфологические   отличия.  То  есть  дородовые,  родовые  и  пост  родовые социальные именования,  никак   не   могут   быть  идентичными   по  своей   морфологической  структуре!  И  в  этом  отношении  следует, прежде всего, обратить  внимание  на стадиальный    принцип  структурного  развития  социальной  организации  в  основе,  которого  лежит понятие  «р о д»  (дородовой,  родовой  и  постродовой). То  есть в основе  классификации  древнейших  кровно-родственных  социальных  групп,  объективно  лежит  их  генетическое  отношение  к  роду, как  кровнородственному  коллективу  людей,  но  вовсе  не  семейному  (фамильному).   
   Поэтому,  говорить  о  наличии  фамилий  (= семей), как  таковых,  в  родовую  эпоху   не  только  матриархата,  но   даже   и  патриархата,  по-видимому,  нет  никаких  объективных  оснований!  К  сказанному  выше  добавим,  что  «фамилия»,  согласно  определению группы  ономастики Института  этнографии АН СССР (цитирую):   «есть   наследственное   имя   с е м ь и,   устойчивое   не  менее  как  в  трёх  поколениях». «Фамилия обозначала  семью, - пишет известный русский исследователь  В.А.Никонов.  База  фамилии  -  с е м ь я.  Решающая  причина  внедрения фамилий  -  изменение   веса    с е м ь и   в  обществе».1 (Разрядка  моя – Л.К.) 
  Следовательно,  говорить  о  наличии  фамилий  (= семей)  у   протоабхазов   в  эпоху   не  только   матриархально-родового,  но  даже  в  эпоху   патриархально-родового  строя,  по-видимому,  н е д о п у с т и м о!
    Из  вышесказанного  логически  неотвратимо  следует,  что  само   понятие  «фамилия  (= семья)»,  как  объективный   стадиальный  вид  кровнородственной   социальной  организации,  конечно  же,  возникает  только  лишь  исторически  - на  заключительном  этапе  развития  патриархально-родового  общества!
    И  будучи  таковой  фамилия  (= семья),  по-видимому,  имеет  универсальную социальную  природу  происхождения,  сущность  и  особые  признаки.  Главными признаками  семьи  являются:  а) возникает  исторически,  то  есть  только  лишь  на  определённом  стадии  социального  развития  общества -  в  начале  процесса  разложения  структуры  социальной  организации  патриархально-родового общества, зарождения   в нём  процесса  имущественного расслоения  и  классообразования, т.е. появления  класса  превилегированных  (феодалов)  и  зависимых (крестьян); б) каждая  выделяется  из  конкретного  патриархального  рода;  в) становится  первичной  ячейкой  и основой  формирования  классового  общества с  соответствую щим   сознанием   и   принципами  взаимоотношений   внутри   такого   общества; г) главный  её  отличительный  признак  - патронимиальная   и,  намного  реже, -  матронимиальная,  но  неизменно  сугубо  личностная  природа  происхождения,  связанная  с  личным  именем (или прозвищем) исторически  реально существовавших  в  жизни  лиц,  устойчивая  в  нескольких   поколениях!               
   Особо  следует  отметить  и   тот  факт,  что  сами  понятия   «фамилия»   и  «семья», -  социально,  идейно  и  хронологически  неразделимы. Ведь их  сосущест вование   диалектически  взаимообусловлено  и,  которые  не  могут  существовать  без   представления  о  конкретном  историческом   лице  её  основателя (-ницы):  если  основатель  фамилии (семьи)  мужчина, то  она,  естественно, носит  патрони миальную  природу  происхождения;  если  же  основательница -  жещина,  соответст венно, -  матронимиальную!            
    Причём  из  сказанного  логически  неотвратимо  следует  и  то,  что  само  понятия  «фамилия  (= семья)»   совершенно  недопустимо  смешивать  с  понятием  «род»,   «родовое  имя»  в  их  исконном  значении! 
    Это  недопустимо  потому,  что  по  своей  естественной  природе,  понятие   «р о д»,  генетически  связано  не   с  л и ч н ы м   именем  (или  прозвищем!)  реально  жившего   исторического  лица,  а  исключительно  с  названием  самого   родового  коллектива,  хронологически  несравненно  ранее   предшествовавшего  образованию  социального  института  семьи (фамилии)!   Ведь  каждое  родовое  имя,   естественно,  древнее  каждого  фамильного  именования.  А  последнее  генетически   восходит,  либо  к   имени  исконно  матриархального  рода  с  его   закономерной  тотемической  природой  и  основой  (состоящих  из  названий  стихий  природы,  сакральных  предметов  -  фетишей,  а  также  духов  растений,  птиц  и  животных!), либо  к  имени  патриархального  рода,  то  есть  духов  мистического  или  реально  жившего   покровителя  рода  -  соответственно!  Поэтому,  уже  только по самому  факту  наличия  абхазских  родовых  именований,  содержащих  в  своей  основе  семантически   прозрачные  нарицательные  имена  способные  выступать  фетишами  или  тотемами,  можно  с  уверенностью  говорить о  фетишистской  или  тотемической  и,  соответственно,  дородовой  или  родовой  природе  их  происхождения   и  социальной   стадии  развития!  Причём,  природа  таких  протоабхазских  родовых  именований,  диалектически,  должна  была  найти  и  соответствующее  морфологическое  отражение!
    Именно  поэтому  даже  беглый  взгляд  на  известные  исконно  абхазские родовые  именования  оформленные  постпозиционным  элементом  -ба (-ba), который   исследователь  В.А.Никонов  семантически  возводил  к  значению  «дитя»,1  но  которого  в  абхазской  наминативной  лексике  ныне  не  существует,  позволяет  выделить  из  большого  числа  абхазских  родовых  именований  такие,  в  основе  которых  лежат  названия  растений, птиц  и  животных (например:  Цугба, Бганба, Мушба,  Багба,  Ацба,  Хежба,  Аджба,  Амичба,  Ашуба, Аршба  и  др.).2
   Диалектичность подхода к данной  проблеме последовательно ведёт исследователя  к   формированию  того  взгляда,  что   в  различные  стадии  и  эпохи  развития  структуры  социальной  организации  абхазского  общества,  закономерно  должны  были  возникать  не  только  соответствующие  им  именования,  характеризующиеся  принципиально  отличительной  природой  происхождения,  сущностью  и  социальной  ролью,  но  и  морфологическими  их  особенностями!
   Именно такой подход и позволил автору настоящих строк  сделать принципиальной  важности  вывод о том, что возникшая ещё на заре человечества - в протоабхазской  первобытной  общине (праобщине)  и  сохранившаяся  до  настоящей  эпохи  вся  совокупность  ныне  известных  абхазских  т.н. «фамилий»,  фактически  сохранила  и  уравнила собой  совершенно  различные  по  социальной  природе  происхождения  исторические  виды  кровнородственных  именований  с  объективно  существующими  в  них  элементами  морфологических  отличий!
   Поэтому  лингвистический и, в частности, морфологический анализ исследования,  чёткая  дифференциация  и  обоснованная  классификация ныне  известных абхазских  фамилии  и  их  различных  видов  представляет  собой  чрезвычайно   важную  и   давно  назревшую  задачу  научного  абхазоведения,   успешное  решение  которой  позволит  пролить  свет на  реально древнейшую  историю формирования  абхазского  этноса!
   В  этом  контексте  представление  о  том, будто  такие, например, абхазские социальные  антропонимы  как Анба  и Ануа являются «фамилиями» по происхождению, -  никак   нельзя  считать   научно  обоснованным,  поскольку  в  основах  всех  классических фамилий, как показывает  элементарный исторический, морфологический  и  сопоставительный  анализ,  в с е г д а  лежат  личные  имена (или  прозвища!)  реально  существовавших  лиц, причём, не только  мужского, но  реже, и  женского  пола.  Причём  множественные  формы  от  исконно  абхазских  патронимиальных  фамильных  именований  наследников неизменно оформлялись нарощением к  единичной  -па(-ра) «сын» и -пха(–pha) «дочь»), посредством  поссесивного (притяжательного) патронимиального  показателя -и- (-i-), в  виде  -и-па (-i-ра) букв.  «его  сын»  и  -и-пха (-i-pha)  букв. «его  дочь».
    Судя  по всему, такие  исконно  абхазские социальные  образования  как  Анба (Аnbа)  и  Ануа (Аnwa)  не  только  морфологически  принципиально  отличны  от  патронимиальных   и   матронимиальных  именований,  но  отличны  и  между  собой  по  наличию  различных  по природе  происхождения  морфологических элементов -ба (bа) и –уа (wa). То  есть  морфологические  элементы  -ба (-bа)  и  –уа (wa)  принципиально  отличны   между  собой  не  только  по  хронологии  своего  возник новения  и  морфологической  структуре. Так, что  касается  природы  и  сущности  морфологического  постпозицинного  элемента -ба (-bа)  оформляющего  множество  исконно  абхазских   матриархально-родовых  именований,  то  он, по-видимому, не  может  иметь  значение  «дитя»  -  как  это  полагал  уважаемый   исследователь  В.А.Никонов. 
    Поэтому касательно  исконно  матриархально-родовых  именований протоабхазов,  то  в  силу  особенности  своей   природы,  хронологии  и  структуры  социальной организации,  они  никак  не  могут  быть связаны  не  только с  личными именами  каких-либо  конкретных  исторических  лиц  женского  и  мужского пола. Они  связа ны  лишь  с  конкретными  названиями  тотемических  родов  матриархально-родовой  общины,  возглавлявшейся  самой  старшей  и  наиболее  опытной  её  представитель ницей.  Причём  каждый  родившийся   в  матриархально-родовой  общине  младенец, естественно, наследовал  тотемно-родовое  имя  по  линии  своей  матери!
    Причём   предшествующей  стадией  социального   развития  для   мариархально-родового  строя,  естественно, являлась  превобытная  дородовая  община  и  имено вание  которой, по-видимому, было  связано с  характеристическими  особенностями  самой  местности   её   обитания   и   всеобщим  для  неё  религиозным  культом  Природы! 
    Что же  касается  зарождения,  становления  и  развития  родовой  структуры социальной  организации  первобытного  общества  протоабхазов, то  она, судя  по всему,  связана  с  зарождением  и  становлением  самого  матриархально-родового строя   и  соответствующих   тотемических  культов  у  каждого  матриархального рода. То  есть  основой  именования  каждого  отдельного  матриархального  рода  начали  выступать  те  или иные  родовые  тотемы, в качестве  которых  выступали  определённые  виды  флоры   (растения)  и  фауны  (птиц, зверей  и  животных). А  поскольку каждая  матриархально-родовая община  протоабхазов возглавлялась самой  старшей  и  наиболее  опытной  женщиной, то такие родовые  именования  морфологи чески  закономерно  оформлялись формантом - ба(-ba), который генетически  связан  с  основой  абхазского  личного  местоимения  2-го  лица  единственного  числа,  класса  женщин -  бара (ba-rа). Ведь все  рождённые  младенцы, по-сути, являлись органической  частью  самих  матерей - рожениц, без  которых  рождение  и  выжива ние  детей,  практически,  было  невозможно!
    Что  же  касается  не  менее  распространённого у  абхазов  постпозиционного  форманта  -уа (-wa),  оформляющего   основы   именований  патронимиально-родовых  общин протоабхазов, возглавляемых патриархом, то их исторический, лингвистичес-кий  и  сопоставительный  анализ  показывает,  что  он  генетически  восходит  к  основе абхазского  уа-(wa-) личного  местоимения 2-го лица, единственного числа, класса  мужчин - по-абхазски  уара (wa-rа). Согласно  же  основам  абхазского национального  мировоззрения, - по известному  абхазскому языковеду К.С.Шакрыл,- весь окружающий  мир  Природы  подразделяется  на  два  класса: 1) класс  вещей  и  природы;  и  2) класс людей.  Причём  к  классу  людей  относится  человек,  независимо  от  возрастных  и  половых  признаков,  а  так  же  антропоморфные  божества. Причём  класс  вещей  и  природы  охватывает  как  одушевлённые  существа,  так  и  неодушевлённые  предметы.1 (точнее, -  мужчин  - Л.К.).
   В  соответствии  с  принятой  в абхазском языке  классификации, множественная  форма  существительных класса вещей  и природы (неразумных существ!) оформляется  только  лишь  суффиксом  множественности -куa (-k;a) Например: а-ц'ла -"дерево"; а-ц'ла-куa - "деревья"; aжэ - "корова";  aжэ-куa - "коровы";  а-куты - "курица"; акут-куa - "курицы"  (с  выпадением  гласной - ы ). Этот  же  именной  суффикс  может  вступать  в  сочетание  как  с  именами  прилагательными,  так   и  числительными,  образуя  множественное  число  этих  имён  (например: а-k;апшь - "красный";  а-k;апшь-куa  "красные"; а-х;арак "высокий", а-х;арак-куa "высокие";  абзиа - "хороший";  абзиа-куa  "хорошие";  а-жэба - "десять",   а-жэба-куa - "десятки";  юажэа  "двадцать",  южэ-куa  "двадцатки"  и  т.д.).2   
   При  образовании  множественного  числа  имён  существительных  класса  людей   используется  суффикс -цвa (-cэa). Этот  суффикс, - как  утвержает  К.С.Шакрыл,- является  составным  элементом слова арацэа - «много», «множество». В  сочетании  со словами, которые обозначают  человека  и  антропоморфные божества, независимо  от  их  половых  и  возрастных  признаков,  он  образует  такие  множественные  формы,  как,  например:  а-чкyн    «мальчик" -  а-чкyнцэa  «мальчики,  юноши»;   а-пхызба "девушка" - а-пхызбацэa "девушки"; аб "отец" -  абцэa "отцы"; а-маалыk  "ангел"  - а-маалыkцэa  "ангелы";  а-юыcта  "чёрт, дьявол" - а-юыcтацэa 'черти, дьяволы'  и  т.д.1    
    Однако  при  образовании  множественного  числа  существительных  класса  людей  может   употребляться  и  сочетание  двух   самостоятельных  суффиксов  множественности  -цэa (-cэa) и  -к;a (-k;a), причём,  суффикс  множественного числа  класса  людей   в с е г д а  стоит   на  первом  месте,  а  суффикс  множественности  класса  вещей  и природы  следует  за  ним (например: а-сабицэa "дети", а-чыуацэa  "всадники", а-куашацэa  "танцоры"  и  т.д.).2
    И  только  для  таких  понятий  как  «маленький (ребёнок)»  по-абх. а-хучы - множ. число  а-хуч-куа,  т.е.  во  множественном  числе  употребляется  суффикс  множественности  класса  вещей  и  природы  - куа (-k;a),  что,  как  очевидно,  есть  отражение  взгляда на дитя  как  неразумного  существа  по его возрастному  состоянию.
    В  этом  контексте, следует отметить, что морфологический  элемент  ба(-ba), оформляющий  большой  слой  исконно  матриархально-родовых   именований,  ныне  известных  как абхазские  «фамилии»,  вопреки  сложившемуся  в  научных  кругах   мнению  о  том,  что   он  является  озвонченным  абх. – а-па (а-ра) «сын»,3  -  никак  не  укладывается  в  парадигму  т.н.  «патронимиальных»  образований!  Ведь  представление  о  «патронимиальности»  фамилий   объективно    связываться   только   лишь  с  тем  фактом,  что  в   её  основе  лежит   т.н.  патроним  (от  греч.  раter, -tros = отец + onima = имя), т.е. имя  отца.  Причём  к  основе  исконно  абхазских  патронимиальных фамилий  посредством  только притяжательного  местоимённого  показателя  -и- (-i-),  относящегося  к   классу  мужчин,  могут  присоединяться   слова  «сын», в  виде  -и-пa (-i-рa) «его  сын»  или  -и-пха  (-i-рha)  «его  дочь»)  - соответственно!    
     Причём  как  можно  видеть  основы  исконно абхазских социальных именований  с формантом  - ба (-ba),  практически,  н и к о г д а   не   содержат  именного  притяжательного   местоимённого  показателя  -и- (-i-).  И  уже  только  сам  по  себе  этот  факт  не  может  не  обращать  на  себя особого внимания  добросовест ного  исследователя! 
    Что  же  касается  таких  исконно  абхазских  родовых  именований  как Ажиба  и  Ахьиба,  в  которых  имеется  «и»,  то, как  справедливо  отмечали  некоторые  исследователи, он  является  не  притяжательным  аффиксом, а неотъемлемой частью  самих  основ:  а-жьи - «кузнец»  и   а-хьи - «золотых  дел  мастер»  относящихся   к  классу  людей.   Однако,  следует  подчеркнуть,  что  на  счёт  природы  происхождения  самого  морфологического  элемента  -ба (-ba) в  абхазских  т.н. «фамилиях», у  некоторых  исследователей  до сих  пор  существует  иное  мнение!
    Так,  например, по  мнению  известного  абхазского  языковеда  К.С.Шакрыл (цитирую):  «Аффикс  ба  в  сочетании  со  словом  апхыс - «женщина»  образует новое  слово  апхызба (арhэzba) - девушка  (с  озвончением  согласного   "с"  в  "з" ) (букв. сын  женщины).1 - Это  утверждение  автора,  объективно, невозможно  рассматривать  иначе, как  недоразумение  (как  же  «девочка»,  «девушка»  может  быть  «сыном  женщины»(?!). Более  того,  в  слове  апхэызба  (арhэzba) ударение  падает   на  гласную  ы (э), а  не  на   -ба (-ba),  и  поэтому  нет  никаких   видимых  причин   для   фонетически   закономерного  озвончения  (-па  в  -ба)! 
     И  прежде  чем   представить   на  суд  читателей   морфологический  анализ  наличного  в  абхазской  номинативной  лексике  слова  апхызба  (арhэzba)  следует  отметить,  что  в  доказательство  своей  версии  уважаемый  К.С.Шакрыл   привлек  для  анализа  слово  а-ласба (a-lasbа)  (абж.) >  а-ласба  (а-lasbа) (бзыб. )-  «щенок» (с  ударением  на  слог -bа.  Исходя  же  из  универсальных  фонетических  закономерностей  и  в порядке  рабочей  гипотезы,  его можно  было  бы  рассматривать  и  как  озвонченный  вариант  абх. - па (-ра) «сын».  Однако  этимологизировать  слово  a-lasbа  как  «собачий  сын» -  недопустимо, поскольку   само  понятие  «щенок»  означает:  «детёныш  собаки,  а  также  лисы,  волчицы, соболя,  котика  и  некоторых  других  животных), т.е. молодое  животное,  находя щееся  п р и   м а т е р и!»2  Другими  словами,  понятие  «щенок»  (=  детёныш)  изначально  лишено  различительного  по  полу  признака!  И  именно  поэтому  же,  слово  a-lasbа  никак  не  может  являться  «фонетически  видоизменённым  словом    алапспа,  которое, -  как  утверждает  автор, -  букв. означает  «сын  суки».3 
    То  есть  абхазский  термин  a-lasbа  букв. означает  «детёныш  собаки», где  s -  именной  притяжательный  аффикс.    
    А  другой   известный  абхазский  учёный-языковед  В.А.Касландзия  по поводу  природы  абхазского -ба (-bа) отмечает (цитирую): «Абхазские фамилии, образуются   с   помощью   -(и)  - па,  - ба.  Последний  является  озвонченным  вариантом  па («сын»). Примеры:  Инал-ипа (фамилия), букв. Инал – «его  сын». а-жэла (фамилия),  букв.  Дзапшь-ипа  «его сын». То есть -а-па (а-ра) «сын»  может  фактически  сочетаться  с  любым  собственным  именем.
    При  этом,  что  важно  отметить, - продолжает  автор,- компонент  -па (-ра) присоединяется  к  собственным  именам  с помощью  притяжательного  аффикса  "и"  (см. примеры  выше). Его  з в о н к и й   в а р и а н т  о б р а з у е т  ф а м и л и и  б е з  в с я к и х  с о е д и н и т е л ь н ы х   элементов.  Ср. Купал-ба  (< Купал-и-па),  Иуанба (< Иуан-и-па)  и  др.
    И далее:  «Без  соединительных  морфемы  образованы  д р е в н и е   ф а м и- л и и  на  -ба  от основ имён  существительных, обозначающих неразумные существа.  Ср.  Аршба  (< араш  апа,  букв. «карагач  - его  сын»),  Абыхба  (< абых  апа  «скала  -  её  сын»).1  (Разрядка  моя – Л.К.)
    «Таким  образом,   - заключает   автор, -  -па  и  - ба,  выполняя   о д н у  и  т у   ж е  с л о в о о б р а з о в а т е л ь н у ю   ф у н к ц и ю,   присоеди няются  к  именам  собственным  не одинаково:- ба  - б е з  с о е д и н и т е л ь н о г о  элемента, -па   -  с   притяжательным   аффиксом.  Даже  там,  где  с  суффиксом  - ба  он   выпадает. Ср. Иуан-ба  <  Иуана-и;а  букв.  «Иуана  сын».2 
    Между  тем,  из  выше  приведенного  сообщения  В.А.Касландзия  о  том, что:  «Без  соединительных  морфемы   образованы   д р е в н и е   ф а м и л и и   на  - ба  от  основ  имён  существительных,  обозначающих  неразумные  существа»  и  того,  что: «В  некоторых  абхазских   ф а м и л и я х   на  ба  соответствующие  основы  сохраняют  гласный элемент  и, ср. Ажиба, Ахиба, Катиба. В этих фамилиях  и   относится  к  основе  первого  компонента…»  логически  однозначно  следует  то, что  компоненты -па  и  -ба,  наоборот,  принципиально  совершенно  различны  как  по  природе  происхождения,  так  и   по  словообразовательной  функции,     которые,  по-видимому,  генетически  ничего  общего   не   имеют.  - Общее  у  них  только  исконно  абхазское  словообразовательное  происхождение!  (Разрядка  моя – Л.К) 
     Так,  если   компонент   - па (-ра)  присоединяется   исключительно  к  патронимиальным  (т.е.  мужским!)  личным  именам  (или  прозвищам!)  образуя исконно  абхазские патронимиальные фамилии, то формант - ба(-ba), исключительно, -  к  именам  нарицательным, относящимся  к  классу   вещей  и  природы, которые  охватывают  собой   как  неодушевлённые  предметы,  так  и  неразумные  существа. Они  же  образуют  исконно  абхазские  матриархально-родовые  именования  и  по  хронолгии своего  возникновения,  никак  не  могут  относиться  к  одной  и  той  же  эпохе!
    По-видимому,  ошибочное  толкование  уважаемого  мной  В.А.Касландзия  того,  что  абхазский   ф а м и л ь н ы й   компонент  -ба   «…  является  озвонченным  вариантом  -па («сын»)»,  возникло  исключительно  под  влиянием  на  этот  счёт  позиции весьма авторитетных и многоуважаемых абхазских учёных – предшественников  и, в  частности, языковеда  К.С.Шакрыл  и  других.1
    Ведь ещё  К.С.Шакрыл  отмечал  (цитирую):  «Аффикс  ба  в  сочетании  с  соответствующими  словами  образует  абхазские  фамилии.  Восходит  он  к  слову   а-па - сын.   При  этом   выпадает  аффикс  определённости  а, глухой  согласный  п  -  озвончается   и   переходит  в  б».2   
    Однако,  по  своей  не  только  морфологической  конструкции,  но  и  формаль ной  типологии  исконно  абхазские  матриархально-родовые именования  содержащие  постпозициионный  морфологический элемент -ба (-ba), в  принципе, не могут  быть сходны  не  только  с  патронимиальными  фамилиями,  но  даже  и  с  исконно абхазскими  патриархально-родовыми  именованиями оформленными формантом -уа(-wa).
    Для  наглядности  и  объективности  морфологического  анализа,  в  качестве примера,  по-видимому, целесообразно   привлечь всё  те  же два  вида  абхазских  матриархально-родовых   именования  Анба (Аnba)   и   Ануа (Аnwa),  которые, как  можно  видеть, имеют  единую  основу  ан- (аn-) и  на  гласную,  которой  падает  ударение!
     В  связи  с  последним   фактом,  необходимо   особо  подчеркнуть,  что  ударение   в  абхазском  языке  имеет  принципиально   важное  семантическое значение (например:   а-ла  «глаз»,  а-ла  «собака»;  а–га   «берег   морской», а-га  «глупый»;  а-га  «мех» (кузн.),  «враг»;  а-гара  «люлька  (колыбель)»,   а-гара  «брать»  и  т.п.).     и-пха  (-i-рha)  «его дочь») 
     Причём,  когда  речь  идёт  о  сыне  носителя  т.н. «фамилии»  Ануа,  то  о  нём   говорят  Ануа-па (Аnua-ра) при  абх. -па (-ра) «сын»,  а  если - о  дочери  - Ануа-пха    (Аnuа-рhа);  множ. их  формы,  соответственно,  Ануа-па-цэа (Аnua-pа-цэa)  и  Ануа-рха-цэa  (Аnuа-рhа-cэа), где  -пха  (-рhа) «дочь».  Как  видим  ударение  в  производных  формах  упомянутых  «фамилий»  не   меняется  и   в с е г д а   приходится  на  первый  слог;  а для  всех  вообще  представителей  исконно  абхазского  патриархального  рода  Ануа,  употребляется  форма  Aн-уаа, где  уаа – «люди».  Однако,  этого,  почему-то,  не  наблюдается  с  именованием  представителей  абхазского  рода  Анба,  где  в  производных  формах  -ба (-ba) вообще  исчезает  и, вместо  которого  появляется  компонент -пха (-рhа) «дочь»,  а  также  суффикс  множественности  класса  людей -уаа!
     Так, если  речь  идёт  о  «фамилии»  Анба (Аnba), которая,  как  принято поныне  считать, в  морфологическом  элементе -ба (-ba) содержит  «озвонченное»  абхазское  -;а  (-ра)  «сын» > множ. форма   Анбаkуа (Аnba-kуа);  для  женской   представительницы  - Анпха (Аn-пhа) >  множ.  Анпха-цэа (Аn-рha-c;а), где -пха  (-рhа) «дочь»;  форма  именования  всех  представителей  рода  Aн-уa (Аn-уa),  где  -аа  суффикс  множественности  кл.  людей,  генетически  восходит  к  абхазс кому  нарицательному  а-уаа (а-waа) «люди»,1  где  у (w) -  исконно  полугласная  фонема!
      Как  можно  видеть,  оба  исконно  абхазских  социальных  именования  Анба  и  Ануа:  а) всегда  имеют  ударение  на  предшествующий  элементам  -ба(-ba) и  -уа (-wa)  слог,  как и  во  всех  производных  формах, где ударение сохраняется,  кроме  множественной - уа;  и  б) ни  в  исходной, ни  в  производных  формах   исконно  абхазского  матриархально-родового  именования  Анба  н и к о г д а  не  появляется  абхазский  именной  притяжательный  (поссесивный)  патронимиальный  аффикс  -и-(-i-). 
    Более  того,  из  сопоставительного  анализа  Анба  и  Ануа  также очевидно,  что   по  морфологической   конструкции   приведенные  именования  есть  ничто  иное  как  исконно  абхазские  родовые  именования,   которые   морфологически  принципиально  отличаются  от  всех  иных,  в  частности,  и  тем,  что  именной суффикс  множественности  класса  вещей  и  природы  -куa (-kуa),  употребляемый   в  оформлении  абхазских    матриархально-родовых   именований  постпозиционным  элементом  -ба (-ba), н и к о г д а  не  участвует  в образовании  множественных  форм   абхазских  патронимиальных  фамилий,  как  таковых!               
    Что  же  касается  возможности  появления  суффикса  -куa (-k;a)  после  форманта - ba,  то  уже  только  сам  по  себе  этот  факт, никак  не  позволяет  видеть  в  нём  озвонченное   абх.  – па  (-ра)  «сын».  Это  так, поскольку: а)  он  во всех  исконно  абхазских  патронимиальных  образованиях  остаётся  безудар ным, что  в принципе  не позволяет  говорить о фонетической  закономерности  его  озвончения; и  б) если  бы  в -ба (-ba) действительно  содержалось  бы  исконное понятие  «сын»,  то  к  нему  закономерно  было  бы  возможно   присоединение  форманта  множественности  класса  людей  -цэа (-c;а), -  чего, в  принципе, н е   б ы в а е т!
    То  есть, как  видим, исконно  абхазские  матриархально-родовые  именования   оформленные  постпозиционным   морфологическим  элементом  -ба (-ba)  и  даже  абхазские  патиархально-родовые  именования содержащие  морфологический  элемент    -уа(-wa) - положительно  никак  не  укладываются  в  парадигму исконно абхазских   патронимиальных  фамильных  образований!
    Принимая  во  внимание  выше  изложенное  следует,  что  в  таких  исконно  абхазских   родовых  именованиях  как:  Анба  (= Чачба,  Шамба, Аршба, Зухба  и  т.д.)  и   Ануа (= Чачуа, Чамагуа, Ашуа  и  т.д.) отражается нечто принципиально   и н о е,  чем-то,  что  соответствует  естественной  природе  исконно  абхазских  патронимиальных  фамильных  образований! 
    То  есть  объективный  морфологический  анализ  определённо  свидетельствует  о  том, что  такие  социальные  антропонимы  как:  Анба  (= Чачба, Шамба, Тарба, Аршба  и  т.д.)  и   Ануа (= Чачуа, Чамагуа, Матуа,  Джонуа,  Чачуа  и  т.д.)   представляют  собой  в о в с е   н е   ф а м и л и и,   как  таковые, а  исконно   абхазские   матриархально-   и    патриархально-р о д о в ы е   именования  -  соответственно!  Причём   первые   -  с  формантом  -ба (-ba) по  своей генетике  являются   исконно  абхазскими   матриархально-родовыми  именованиями,  которые  по  своей  же  морфологической   природе,  структуре  и  хронологии  образования  относятся  к  эпохе  тотемизма,  уходящие  своими  корнями  ещё    в  дородовую  стадию  социального  развития  протоабхазской  первобытной  общины (праобщины) с   её  тотемическими  и  фетишистскими  культами;  а  вторые   -  с  формантом  -уа (-wa) – к  эпохе  возникновения  и  существования  патриархально-родовой  общины  с  её  патриархально-родовой  структурой  социальной  организации   и   соответст вующими  ей   религиозными  культами.  В  этом  отношении  весьма  примечателен  и  тот  факт,  что  известный  своими  исследованиями  грузинских  фамилий  В.А.Никонов, касаясь вопроса  происхождения  абхазского  морфологически элемента   -ба (-ba),   высказал   мнение  о  том,  что  он   означает  понятие   «дитя»,1  хотя  в  номинативной  лексике  абхазов  его  вовсе  не  существует!
    Автор  настоящих  строк  полагает,  что  диалектичный  взгляд  на  этот  счёт,  по-видимому,  лежит  в  плоскости  осознания  объективной  закономерности  стадиального  принципа  развития  структурной   организации   протоабхазского  первобытного  общества.  Согласно  данной  концепции  её   основу  составляет  протоабхазское  первобытное  общество  исторически   прошедшее  три  основные  стадии:  а)  дородовую;   б)  родовую  -  с  двумя  эпохами -  матриархата  и  патриархата;  и  частично   в)  постродовую.   
    Возникновение  исконно  абхазских  родовых  именований  с  морфологическим  элементом  -ба (-ba) с  их  исключительно  нарицательными  основами  содержащими  именования  различных  растений,  птиц,  зверей  и  животных  - как  главных  признаков  тотемической  природы   образования   их  культов, - должны  быть генетически связанными с  эпохой  возникновения  и существования  матрилокальных   дородовых  ячеек  уже  в  эпоху  м у с т ь е.   То  есть  они,  по-видимому,  появились  только   лишь  на  заключительном  этапе  дородовой  стадии  развития   первобытного  протоабхазского  общества  и  зарождения  в  нём  матриархально-родовой  структуры социальной организации. Это ознаменовало начало принципиально  новой  - родовой  стадии  в  социальном  развитии  перво бытного протоабхазского  общества,  а  вместе  с  ней  и  наступления   эпохи  матриархата  и  всевластия  религиозных  верований тотемизма, когда главенство  в  роде всецело принадлежало  самой  старшей  женщине  того  или  иного  рода!
    Другими  словами  принципиально  важный,  для  объективного  осмысления  зако номерной  стадиальности  в  структуре  социального   развития   протоабхазского  первобытного  общества,  есть  тот  исторический  факт, что соответствующим двум   объективно  различным  по  социальной  природе  и  хронологии,  родовым  образова ниям -  эпох  матриархата  и   патриархата, диалектически  должны  были  найти и  своё  соответствующее  морфологическое  отражение  в  своих  именованиях!
     Поэтому  анализируя  и   сопоставляя  морфологическую  структуру   именных  образований  нельзя  не   видеть   того,  что  исконно  абхазские  матриархально-родовые  (тотемические)  именования   в с е г д а   оформляются   исключительно морфологическим  элементом  -ба  (-ba),  тогда   как   патриархально-родовые  - соответственно, формантом  -уа (-wa). -  Это  весьма  примечательное  и  важное  обстоятельство  никак  невозможно  не  связать  с  тем  фактом,  что  на  стадии  существования  протоабхазской   первобытного  общины  (праобщины),  в  условиях  промискуитета   и  полигамного  принципа   её  устройства,  отцовство объективно  не  могло  быть  устанавливаемо  и  счёт  родства, естественно, мог идти  только  лишь  по  материнской  линии, т.е.  был  матролинейным!  Поэтому  же  все  дети,  рождённые  от  конкретной  женщины –  матери  представительницы  той  или  иной  первобытной  протоабхазской  общины (праобщины), когда  ещё  не  сформировалась  её  матриархально-родовая  структура  организации  первобытного  общества, могли  наследовать  только  единое  для  всех  общинное  имя.
     То  есть  именование  первобытной  протоабхазской  общины  (праобщины),  по-видимому, генетически  связывалось  с  названием  самой  территории  её обитания  и  главному  характерному её признаку, - как  кормовой  базы. Но  с  зарождением  в  дородовой  общине  первых   признаков  матриархально-родовой  структуры   её  организации,  общинные  именования,   в  свою очередь, начинают  претерпевать  изменения.  В  их  основах  впервые  появляются  тотемические  именования (англ. totem,  из  языка  индейцев  «его род»)  - животных, растений,  или  явлений   и  предметов  неживой  природы, служивших  многие  тысячелетиями  объектами  религиозной  веры  и  почитания,  считавшиеся  покровителями   матриархально-родовых   коллективов.  Причём  каждый  матриархальный  род  закономерно  носил  имя  своего  тотема,  которому, в  условиях  промискуитета  и  полигамии,  обусловливавших  беспорядочные половые  связи  и  неизвестности, реальных  отцов  приписывался  тотемический  дух   рождения  детей. Этот тотем  мог служить  даже  гербом  для  превобытной  дородовой   общины  (праобщины).
     В  этих  условиях  матриархально-родовые   именования  могли  возникнуь  только  в  эпоху  зарождения самой  матриархально-родовой структуры  организации  общества  и  быть  наследовано  потомками  только  лишь  по  линии  м а т е р и.  Этот  факт  и   побуждает  автора  настоящих  строк,  видеть  в -ба (-ba) как основу, генетически  связанную  с личным  местоимением  2-го лица, единственного  числа  класса  женщин - бара (ba-rа)! Однако  на  сей  счёт  мнения  современных  исследователей,  к  сожалению,  принципиально  расходятся!
     Поэтому самая  ранняя - изначальная  эпоха   на  стадии   возникновения, становления  и  существования  самой  протоабхазской  первобытной  общины  - дородовой  общины  (праобщины) с  её  промискуитетом  и полигамией, закономерной  матрилокальностью, структурно  состоявшей  из  множества  матрилокальных  ячеек,  во  главе  матерей  с  её  детьми,  по-видимому,  и   явилась  фундаментальной  основой   матриархально-родовых  именных  образований. Указанные  матрилокальные  ячейки  изначально породили  множество культов  различных  сакральных предметов, т.е.  фетишей  (в  т.ч. амулетов), которые  хронологически в  уже  матриархально- родовую  эпоху   должны  были  трансформироваться   в   тотемические  родовые  культы.  И  именно  поэтому  же  основы   именований  множества  фетишей  и  тотемов,  нашедших   своё  объективное  отражение   в   абхазских  матриархально-родовых  именованиях, после  прошествия  многих  тысячелетий,  закономерно  были  преданы  забвению  и, как следствие, были  обречены  на  полное  исчезновение из  фондовой лексики  современных  абхазов. Ведь фондовая лексика, как  живой  организм,  естественно  и   постоянно могла  и  должна была   обогащаться  в  результате  накопленного  индивидами  опыта  их  взаимодействия  с  естественной  Природой  и   появления   новых   как  внутрисоциальных,  так  и  межсоциальных  контактов.1            
     В  этом  контексте  особого  внимания  исследователя  заслуживает  и  тот  факт,  что  подавляющее  большинство  основ  абхазских  матриархально-родовых  именований  содержащих  морфологический элемент  -bа (-ba)  (которых  автор, настоящих  строк,  насчитал  более  100!)  с е м а н т и ч е с к и  стёрты.  Это,  является  очевидным  свидетельством  их  глубочайшей  степени  архаичности  и,  как  уникального  явления    объективно  пройденной   стадии  социального  развития,   требующей  адекватного  понимания и  принципиальной  оценки  добросовестных  исследователей! Это  тем  более  необходимо  сделать  потому, что  целый  ряд  основ исконно абхазских  матриархально-родовых  именований,  образованных  ещё  на  завершающем  этапе  нижнепалеолитического  общества  -  в  эпоху  мустье (100 – 40 тыс. лет  до  н.э.) дородовой  стадии, всё  же  сохранил  до  нашей  эпохи   свою  ясную семантическую  прозрачность. А это позволяет  без  сомнений  генетически связать  их с  именованиями  по-ныне  известных  у абхазов  растений, животных  и  птиц! Именно таковыми и предстают ныне  известные исконно абхазские  матриархально- родовые  именования, например, как:  Мыш`ба  (Mэh-ba), Амычба (Аmэс-bа), Ашуба (Аsu-ba), Аршба (Arsba), Куджба (K;;-ba), Багба (Bag-ba), Ацбa  (Аc;-ba), Акудба  (Аqиd-ba), Хежьба (Хеjba),  Ешба  (Еsba)  и  т.д.),  в  основах,  которых  лежат   названия  -  деревьев,  зверей,  животных  и  птиц!
     Следовательно,  морфологический  элемент - ба  (-bа),  участвовавший в образовании  исконно  абхазских  тотемических  матриархально-родовых  именований  ещё  в последнюю -  мустьерскую  эпоху  существования  дородовой  протоабхазской  общины (праобщины), ознаменовался  чрезвычайно  важными  изменениями  в технике, формах ведения хозяйства, образе жизни, внутриобщественных отношений (экзогамия) и  даже  в самом  физическом  типе  человека. Тогда  же на смену  неандертальцу1  появляется человек  современного  типа - (Homo  sapiens). Именно тогда  же охота  на  диких  животных, птиц  и  рыб стала  главным  мужским  занятием!
    Поэтому  же  все  указанные  выше  абхазские  по  принадлежности  социально-антропонимные именования  содержащие в  постпозиции морфологический  элемент -ба (-bа), никак не  могут являться  фамильными  патронимиальными  образованиями,  а   являются  исключительно  родовыми именованиями исконно абхазского мариархального  рода, в  основах  которых  лежат  названия  фетишей  и тотемов, - т.е. различных  сакральных  предметов  и  неразумных   -  тотемических  существ!
    В  то  же  время  известно,  что  в  абхазском  языке   первое  лицо  не  различает  грамматических  классов,  тогда  как  второе  и  третье  лица  имеют  детальное  распределение   по  классам.  Так, согласно   абхазскому   языковеду   К.С.Шакрыл  в  нём   различаются  следующие  пять  классов: 1. Класс  людей;  2. Класс  вещей  и  природы; 3. Класс  мужчин;  4. Класс  женщин;  и  5. Класс  мужчин,  вещей  и  природы.1
    В  этой  связи  неотвязно  возникает  мысль  и  о том, что  формант -ба(-bа)  есть  суффикс  имён  существительных  относящихся   как  к  классу  женщин, так  и  классу  вещей  и  природы.  Об этом  свидетельствуют  факты наличия  форманта  -ба (-bа) как  в  основах  матриархально-родовых  именований, так и в  абхазских  числительных, выражающих  грамматические  категорий  человека  и   вещи.      
   Так,  суффикс  -ба,  по-видимому,  отложился  и   в  абхазских  числительных:  «Начиная  с  2  до  10  к  корням  числительных  добавляется  в  категории  вещи  суффикс   - ба  (> па),  а   в  категории  человека,  начиная  с  3 – суффикс - юы: ю-ба (в.), юы-ба (ч.) «два»,  хба (в.),  хпа  (ч.) «три»,  -  отмечает  известный  абхазский  языковед  К.В.Ломтатидзе.2 
    Другими  словами   исконно  абхазские   основы   матриархально-родовых  именований  оформленных  постпозиционным   элементом   - ба (-ba),  есть  объективное  отражение  их  исконно  родовой  природы  и  прямого   отношения   как  к  категории   женщин, так  и  категории  вещей   и  природы,  каковыми,  естественно,  являются   именования  различных   видов  флоры  и  фауны. 
    Именно  поэтому  же  тотемические   именования   абхазского  матриархального  рода, относящиеся  к  категории   вещей   и   природы,  образуются  наращиванием  к  чистой  их  постпозиционнаго  элемента  -ба (-ba) (например:  Шамба  Sаm-ba; Тарба  Тar-ba;  Аxба  Аh-bа,  Хагба  Хаgba; Аршба  Аrsba; Алшба  Аlsba  и  мн. др.), которые, в  свою  очередь, могут  быть  оформлены,  также  и   суффиксом  множественности  класса  вещей  и природы - kуа ('k;a) (например: Sаmba > Sаmba-k;a;  Тarba  > Тarba-k;a;   Ахbа  > Ахbа-k;a  и  т.д.). Когда  же  речь  идёт  о  представителях  матриархального  рода, тогда  к  основам  родовых  именований наращиваются специальные морфологические компоненты: так, если  речь идёт о сыне  или  дочери, например,  предстfвителя  матриархального  рода  Шамба (Sаmba), то  именование обретает  форму: Sаm-ра – для сына  и  Sаm-phа  -  для  дочери; множ. формы - Sаm-pа-c;a  и  Sаm-phа-c;a – соответственно;  когда  же  имеется  ввиду  группа  представителей  такого  рода, независимо  от половой  их принадлежности, тогда  именование  обретает  формы: (например:  Sаm-аа,  Тar-аa, Nаn-аа,  Ах-аа,  Хаg-аа  и  т.п.), где – аа  суффикс  множественности  класса  людей.1 
   Иными словами  множественные  формы  исконно  протоабхазских  матриархальных  родовых  имён  содержащих  формант - bа (-ba), никогда  не образуются нарощением  к  последнему  суффикса  множественности   класса  людей  -ц;а  (-c;a),2  как  это  обычно  имеет  место  при  создании  множественных  форм  классических  абхазских  патронимиальных  образований (фамилий), содержащих  формант -иа (-iа)  или  его  корнезвук  -и (-i-) (например: Арсал-иа-ц;а  (Arsаl-ia-c;a), Арчел-иа-ц;а  (Ar;еl-ia-c;a), Арджен-иа-ц;а  (Аr;аn-iа-c;a), Джерген-иа-ц;а  и  т.д., или  же:  Инал-и-па-ц;а (Jnal-i-pa-c;a); Шат-и-пa-ц;а ;  Джапшь-и-па-ц;а  и  т.д.
     Из  выше  приведенного  логически  неотвратимо  следует:  если  бы   морфоло гический  элемент -ба (-ba)  действительно  являлся  «патронимиальным» формантом  озвонченного абхазского - па (-ра)  «сын», -  как  это  до  сих  пор  полагают  некоторые  общеизвестные  абхазские  исследователи, - то: во-первых,  именно  на  -ба (-ba), должно  было падать  ударение, чего  не  бывает; во-вторых, сочетание   -ба  (-ba),  с  абхазским  суфиксом   множественности  класса  людей -ц;а (-c;a)   лингвистически  было   бы   в п о л н е   з а к о н о м е р е н о;   в-третьих,    элементнт  -ба (-ba) вполне  мог  бы  соединяться  с патроимиальныи  показателем -и- (-i-);  и, наконец,  в-четвёртых,  морфологический  элементнт  -ба (-ba)  не  мог  бы  оформлять   корни   числительных   и   имён,  относящихся   к  классу (категории)   вещей  и  природы, -  о  чём   выше   уже  говорилось!
    Что  же  касается  такого  универсального  фонетического  явления  как  озвончение  глухой  согласной  в  звонкую  в  слове,  то  оно,  как известно,  в  основном  зависит  от  двух  факторов:  а) наличия  непосредственного  контакта  глухой  согласной  со  звонкой  в   слове,  т.е.   возможности  т.н. аккомодации  -  частичной  ассимиляции  по звонкости; и,  б) от  того,  находится  ли  слог, содержащий  глухой согласный,  в  ударной  позиции. – Но  как  можно  видеть  ни  одного, ни  другого  условия  для  фонетической  закономерности  озвончения абх. - па (-ра)  в  -ба  ( -ba) -  вовсе   не   существует!
    В  этом  контексте  нельзя  обойти  молчанием  и  тот  факт,  что  известный   абхазский  учёный-этнограф,  профессор   Ш.Д.Инал-ипа,   по  поводу  того  же   форманта  -ба (-ba), отмечал:  «Характерным  п а т р о н и м и а л ь н ы м   ф а м и л ь н ы м  окончанием  является  показатель  - ба (-bа),  означающий  «сын».  Иначе  говоря, - продолжает  автор, -  абхазские  родовые  имена  сами  по  себе   служат   ярким  выражением  счёта   родства   по  мужской  линии,  что  является   важнейшей  чертой   п а т р и а р х а т а  (в отличие  от  женских  филиаций при  матриархате,  пережитки  чего  сохранялись  здесь  до  недавнего  времени)».1  (Разрядка  моя – Л.К.)
    То  есть  автор,  как  и  его  соратники,  не  только  называет  абхазский  формант  -ба   «характерным  патронимиальным  фамильным  окончанием»,  но  и  по  природе   происхождения  считает  его  фонетическим  дериватом  абхазского  - па  означающим  «сын»,  –  c  чем  автор  настоящих  строк,  при   глубоком  уважении   Ш.Д.Инал-ипа,  никак  не  может  согласиться  из-за отсутствия   соответствующих  аргументов!   
     Как  видим  у   Ш.Д.Инал-ипа  (как, впрочем, и  у  З.В.Анчабадзе  и др.), к  великому  сожалению,  нет  даже  чёткого   разделения  принципиально  различных   по  социальной   природе,  морфологической  структуре  и  хронологии происхож дения  самих  понятий   «род»  и  «фамилия»,  которые  фактически  совершенно  неправомерно  отождествлены, так,  будто  они  не содержат  принципиальных  ни  социальных, ни  хронологических, ни  морфологических  признаков  отличия! Прямым  следствием  чего, по сути, и  являются ошибочные  выводы,  касающиеся  реалий  истории  происхождения  абхазского  народа  и  его  страны – Абхазии!
     Что  же  касается  абхазского   форманта   -  уа  (wa),  который  оформляет    исконно   абхазские   патриархально-родовые  именования  [например,  такие  как:  Ануа (Аn-wа), Матуа (Маt-wа), Геджуа  (Gegwa), Бобуа (Bоbwa),  Џьонуа, Чачуа, Чамагуа,  Шоуа, Агуа, Чкадуа,  Ашуа,  Ашхаруа, Торчуа, Апсуа, Дзигуа, и  т.д.], - то  следует  подчёркнуть  тот  факт, что  данный  формант  содержит   исконно  абхазскую  полугласную  у (w),  а  не гласную (как  в  мингрельских именованиях),  в  которых  она,  будучи  заимствованной  из  абхазской  языковой  среды, была  фонетически  адаптирована!  Причём  генетически абхазский  патриархально-родовой  формант -  уа (wa), по-видимому, восходит  к основе личного  местоимения 2 лица, единственного числа,  класса  мужчин   уа-ра (wa-rа).
    Судя  по  всему, исконно  абхазский  по происхождению  патриархально-родовой   формант -уа(-wa),  в  результате  длительных  по  времени  контактов исторически   проник  и   в  мегрелоязычную  среду! 
    Поэтому  же   касательно  исконно  абхазской  природы  происхождения  патрони миальных  фамилий  можно  однозначно  утверждать уже  только  по  факту  наличия  в них  личного  местоимённо-притяжательного  по  функции   показателя  в  двух  употребительных  формах: - iа (например:  Tаn-ia, Zardаn-ia,  Mаl-ia,  Bеn-ia, Sarsаn-ia, Gamsаn-ia,  Sakаn-ia,  Arsаl-ia,  Ladar-ia,  Basar-ia,  Gular-iа,  Sagaria  и  т.д.);  и  его  корневого  деривата  -i- (например:  Gаpа-i- ра,  Jnal-i- ра,  Kакuчаl-i- рa  и  т.д., где  абх. -i-рa  букв. «его  сын»). - Это свидетельствует  о  наличии  в их  основах личных  мужских  имён (или  прозвищ!). Причём  первый вид -iа  имеет  подавляющее большинство абхазоязычного населения, когда-то относившихся  к  классу  зависимых (крестьян); тогда  как   в  основе  вторых -  с аффиксом  -i-   лежат   личные  имена  тоже  мужчин,  но  фамилии,  которых  образовали   привилегированное  сословие -  феодалов.  Естественно, что  фамилии  феодалов,  в с е г д а  составляли  меньшинство  в  общей  численности  абхазского  населения,  поэтому  и  количество  их  сравнительно  всегда  было   небольшое!
   По  этому  поводу  В.А.Никонов  неслучайно  отметил (цитирую),  что:  «… в  сословном  строе  она  (т.е. фамилия – Л.К.)  стала  сословной  привилегией   и  правящие   слои  сопротивлялись   её  распространению  в  народных  «низах».1
   Как  видим,   самым  примечательным  морфологическим  отличием  исконно  абхазских  патронимиальных  фамилий – с одной стороны,  и   матронимиальных  и   родовых   именований, как  таковых   -  с  другой,  является  то, что  первые  в с е г д а  образуются  только  лишь   от   личных  мужских  имён (прозвищ) с наращением  к  их  основам  т.н.  патронимиальных  формантов - уа  или  -i-, а  также  полного  их  отсутствия, если  в  основе  лежит  матронимиальное (от лат. mаter - мать)  или   же  родовое  матриархально-родовое (тотемическое) и  патриар хально-родовое  именование!  Другими  словами,  если  в  основе  фамилии,  как таковой,  лежит  личное  имя  матери,  то  патронимиальный   формант  -и- (-i-)  закономерно  будет  в  ней  отсутствовать.  Так, например,  абхазская  фамилия   Инапха (Jna-pha)  букв. «дочь  Ины»,  как  можно видеть,  -  вовсе  не  содержит   патронимиального  форманта -и- (-i-), как  и  те,  что  образованы  от  основ исконно  абхазских  матриархально-родовых (тотемических)  именований,  содержащих  постпозиционный  элемент  -ба (-ba).
    Из  всего  выше  отмеченного  однозначно  следует  принципиальной  важности  для  истории  происхождения  ныне  известных  абхазских  фамилий  вывод: наличие именного  притяжательного  форманта – iа,  или  его  корневого  деривата  -i-, генетически  восходящего  к  корню  основы  iа- (jа-) абхазского  личного  место имения  3  л. ед.  числа  класса  мужчин  иара  (ja-rа)1  содержащего  исконно  полугласную и (-j-), которая  перед  согласными  патронимиальной основы  фамилии  фонетически  закономерно  трансформируется  в  гласную  - i-. Это, по сути,  и  есть  важнейший  морфологически  отличительный  признак  патронимиальной   при роды  происхождения  исконно  абхазских   фамилий,  как  таковых! 
    Причём  выше уже  было отмечено  существование  в феодальную  эпоху  Абхазии   социально  привилегированного  сословия (феодалов) основы  фамилий, которых оформлены  формантом  -i + пa  букв. «его  сын» [например: Инал-ипа  Jnal-i-pa -  эта  фамилия  образована  от  абхазского  патронимиального  имени   Инал  (Jnаl), которая  употребима  для  одного  его  наследника – сына;  для  двух  и  более сыновей, она  принимает форму  Jnаl-i- рa-c;a;   для  дочери,  соответственно, - Инал-и-пха (Jnal-i-рhа),  а  для  двух  и  более  дочерей - Инал-и- рхa-ц;а  (Jnаl-i-рhа-c;а),  где  абх. a-пха (а-рhа)  «дочь», а -ц;а (-c;a) суффикс  множ. класса  людей].  Аналогично   образованы  и  другие  исконно  абхазские  привелигированные  фамилии.  Основы  же  фамилий   завиимых  (крестьян), как  правило, оформлялись фармантом  -иа (-ia)  примеры  именований,   которых  выше   приводились.
   

   Раздел 4.    ИСКОННО  АБХАЗСКАЯ  ПРИРОДА  ПРОИСХОЖДЕНИЯ  ИМЕННЫХ 
         ФОРМАНТОВ  –уа (-ua), -пхе (-рhе) // -хе (-hе), -иа (-ia)  ОФОРМЛЯЮЩИХ
            АБХАЗСКИЕ,  ЛАЗСКИЕ  И  МИНГРЕЛЬСКИЕ  СОЦИАЛЬНЫЕ  АНТРОПОНИМЫ.       
    Здесь  следует  отметить  некоторые  весьма  примечательные  исторические факты,  касающиеся  темы  настоящего  исследования:  так,  пещерный  монастырь  подобный  Вардзии,2  что  расположен  в  Грузии, имеется  и  в Бзыбской  Абхазии  (исторической Абазгии) известный здесь под названием как «Мчиштинский монастырь» (по  названию  речки  «Мчиш»),  являющейся   притоком   главной   реки  Бзыбь.   В  горной  скале,  из-под  которой  вытекает  р. Мчиш,  и  был  сооружен  этот  древний  пещерный  монастырь,  расположенный  между  древними  селами  Отхара  и  Блабурхва.3  Время  сооружения  указанного  монастыря  до сих  пор, к сожалению,   точно  не  известна,  однако  его  большая  древность  не  вызывает  сомнений. Ещё  в  мае 1879  года,  по  инициативе А.Н.Введенского, был  поверхностно  осмотрен  нижний  ярус келий  Мчиштинского  монастыря. «По  свидетельству абхаза  Маджара  Шервашидзе,  вошедшего в эти  постройки  с  помощью верёвочной лестницы  снабжённой  на  концах  крючками,  нижний  ярус  состоит  из  двадцати  двух  келий,  имеющих  каждая  не  более  двух  аршин  в  ширину  и  трёх  в  длину. В  одной  из  келий  нижнего  этажа  есть  внутренний  полуразрушившийся  каменный  вход  в  верхний  этаж», -  отмечает  А.Н.Введенский.  А  В.И.Чернявский  к  этому  добавляет:  «В  висяшие  над  страшною  бездной  кельи  Мцышского  (так  автор  называет  Мчиштинское  скальное  сооружение -  Л.К.) древнего  монастыря,  -  как  показывал  один  из  провожавших  в  1878   году  меня  и  геолога  Пределя  абхазец-крестьянин,  -  есть  тайный  ход  снизу  от  верховья  реки по лестнице, пробитой  в  скале. До сих  пор  «монастырь» остаётся неисследованным,  благодаря  исключительной трудности доступа к нему»,- подчёркивает В.И.Стражев.1  И  хотя  время  строительства   этого  уникального   пещерного  «Мчиштинского  монастыря»  в  Абхазии  точно  не  установлено,   можно  полагать,  что  его  основание,  как  и  «Шиомгвимского  монастыря» (сложносоставное  термин  «Шиомгвимский»  состоит  из  мужского  имени  Шио  и  груз. mgvime  - «пещера»),  расположенного  в  10  верстах  в  Сев.-Зап. направлении  от первопрестольного  г. Мцхета, было положено   одним  из  13  сирийских  отцов,  прибывших  в   Закавказье  для  распространения  и  утверждения  христианской  веры,  по  одним  данным  -  в  У, по  другим  -  в  У1  вв.2   Ведь  согласно  известному   священнику  Георгию  Садзагелову  именно  св.  Антоний  Марткопский  доставил  в  Анчу  (т.е.   «в  страну  Абхазскую»)  «самый  чудотворный  образ  Спаса»,  списки   которого   получили  затем  «распространение  по  всей  Грузии».3
   Дохристианский  по происхождению  культ  исконно  абхазской   богини-матери Анан,  нашёл  своё  отражение  в  глубоко  традиционном  празднике   известном  по-ныне у  абхазов  под  именем  «Нанхва»  (по-абх.  Нанх`а  Nanh;a),  которому  у  грузин - язычников   соответствует   «Мцхетоба»,  трансформировавшийся  в  христианскую  эпоху  в  «Мариамоба».  По  сообщению  Ш.Д.Инал-ипа, -  «Нанхва»  устраивался  в  период  созревания  урожая  в  честь Великой  матери  плодородия  земли.4    По  названию  этого  праздника  у  абхазов и  сам  август  месяц  называется  «Нанхва»,  а  у  грузин  -   «Мариамобис  тве»,   букв.   «месяц  Мариамоба». 
     Причём  исконно  абхазская  природа  происхождения  культа  богини – матери   Анан  (Нан)  выявляет  себя    в   наличии   именно  у   абхазов  таких  исконно   р о д о в ы х   имён   как    Н а н б а   и   А н у а  (при  абх. ан  -  «мать»,   нан  -  звательная  её  форма;  сравни:  абх.  аб -  «отец»  и  баб - звательная  форма),  которые  нашли  своё  отражение   даже  в  грузинских  фамилиях  Н а н о б а ш в и л и   и   А н у а ш в и л и  -  соответственно! 
   Сам  факт  вторичности  форм  образования  грузинских фамилий по отношению  к   абхазским, не может  вызывать  никаких сомнений,  поскольку в  их  основах лежат полные  абхазские   родовые   именования  с  характерными  для  них  исконно  абхазских  по  природе  происхождения  формантов –ба (-ba)  и  - уа (-wa)! 
   В свете  выше  упомянутого  следует  особо  отметить  и  факт  наличия целого  пласта  таких  грузинских  фамилий  основы,  которых  содержат  исконно  абхазские  родовые  именования (например:  Нанобашвили,  Ануашвили,  Бобуашвили, Хохобашвили, Цицибашвили, Габашвили, Гогибашвили, Рибашвили, Гумбаридзе, Гонглиба дзе, Дзиндзибадзе, Лацабаидзе, Цабадзе, Цинцибадзе,  Чанчибадзе,  Ахобадзе,  Хинтибидзе,  Иобадзе, Чарбадзе, Тотибадзе,1 Барабадзе, Думбадзе, Долбадзе и  мн. др.) Кроме того, и в  мингрельской  среде  имеется  множество  исконно абхазских  по  происхождению  фамилий,  в  которых  после  того  же  исконно  абхазского  форманта  -ба (-ba)  следует  мингрелизированный,  так  же  исконно абхазский по происхождению  патронимиальный  формант  –ia ; мингр. -;; (-ia) ; в  русск. танскрипции   -я  [например: абх. Tарба (Tаrba); мингр. ;;;;;;; (tаrbaia) ; русск. Тарба-я;  абх. Ахба (Ахbа) ; мингр. ;;;;;;  (axbаia) ;  русск. Aхба-я;  абх. Чачба (;;;ba); мингр. ;;;;;;;; (;a;ibаia) ; русск. Чачибая  и  т.д.],  что  с  несомненностью выдаёт исконно абхазскую этническую природу  их происхождения!
   На сайте «kavkazweb.net» один  из абхазских  пользователей, Гызмал, отмечает мегрельские фамилии абхазского происхождения, носители  которых ныне проживают в Гальском районе Абхазии, - пишет  Давид  Дасаниа  в  своей  статье  "Мегрельские  фамилии  абхазского происхождения".- Это Анчбая, Маршания, Сотискуа(Чаабалырхуа), Дзепшскуа (Дзяпш-ипа), Иналискуа (Инал-ипа), Маргания, Лакербая, Жвания, Эшбая, Микамбая, Вардания, Шамбая, Капбая, Килбая, Какубава, Зухбая, Шакирбая, Абухбая, Званбая, Алшибая, Анчабадзе, Шхвацабая, Бутбая, Долбая, Эзугбая, Куадзбая, Кецбая, Лацузбая, Тарбая, Тузбая, Чачибая, Хахубия, Багбая, Иналишвили, Маршава, Мкилбая, Цамбая, Цисбая, Цушбая, Абгаджава, Булискерия, Агирбая, Агумава, Алания, Амичбая, Аргуния, Аршбая, Гицбая, Колбая, Киланава (Килба), Киути, Артбая, Озганава, Сиргинава (Цымцба), Хашбая, Капшбая (Капш), Ажибая, Гвазбая, Цицбая, Хибая, Мукбая, Аибая, Лаквбая, Лакварава, Тванбая…". 
   «Так как  в  Абхазии  по селам  устраивались фамилиями, - отмечал  Л.Воронова в  1907г., -  то  мы  можем  найти  в  настоящее  время  в  Самурзакани  целый   ряд  посёлков, где  живут  исключительно  Килба, переименованные  в  Колбая, или Зухба - Зухбая,  например,  в Гумришах – Вардан»  и  др. Присоедините  ряд  этих посёлков  к  общинам,  сохранившим  абхазскую  речь  и  картина  коренного  населения  Самурзакани  по  племени  наметится  с  достаточной  ясностью, но  далеко  не  в  том  виде,  какой  хотят  дать  ей  грузинские  националисты».2
    Следует,  однако,  отметить  объективные  обстоятельства,  касающиеся  исторических  реалий  происхождения  в  Самурзакан и фамилии  Колбая  (по-груз. ;;;;;;;  qolbаia). Она  неизменно  генетически  связывается  её  носителями с  абхазским  родом  Колги  (по-груз. ;;;;; qоlg;i)  и  параллельно  с  которой,  в  тех  же  документах,  фигурирует  родовое  имя  Килги (по-груз. ;;;;;  qilgi)  с  которой,  как  очевидно,  и  связана  самурзаканская  форма  Килбая  (по-груз. ;;;;;;;  qilbаia)  встречающаяся   во  всех   учётных  и  переписных  документах  «Метрических  книгах»  и  «Подворных  списках  кореyных жителей  Лыхненской  общины, Гудаутского  участка  Сухумского  округа»).1
    Поэтому,   фамилия  Килбая (qilbаia)  генетически, по-видимому,  связана  не  с абхазским  родовым  именованием  Килба  (по-абх.  Кьылба   k;эlba), как  ошибочно  полагал  анонимный  автор очерка «Абхазцы  (азега)»,2   представители  которой, как  известно,  были  выходцы  из  села  Аацы  Бзыбской  Абхазии.
    Представители  рода  Колбая, как  известно,  были  выходцами  из  абхазских  сёл   Лыхны  и  Абгархук  Бзыбской  Абхазии. Причём, как можно видеть, в основах  Кьылба  и  К;олгьба (с ударением на первый слог) в  препозиции  стоят  различные фонемы: кь (k;) и гь(q’) - соответственно, что  могло  ускользнуть  от  внимания  русского  автора.3
    По-видимому,  от  формы  абхазского  родового  именования  Колгьи (по-абх. q’ol g; i)  произошла  форма  K;олгьба  (по-абх. q’оlg’bа) с  редукцией  гласной  и (i) и  последующей  регрессивной  аккомодацией  б-хь > б-гь, а также редукцией фонемы -гь оказавшейся  между  двумя  согласными  l  и  b.  И  уже  от  неё  произошла  самурзаканская  форма  ;;;;;;; (q’olbaia)  с  наращением  мингрелизиро ванного  исконно  абхазского  по  происхождению  фамильного форманта - иа (-ia),  который в русской транскрипции  и  в сочетании  с  предшестующей гласной  основы а,  в  виде  а- ia, где  i  -  исконно  абхазская   полугласная,  фонетически  закономерно  превратился  в  -aя   > Колбaя.
    Не  могу  не  отметить,  что   патриарх   абхазской   литературы  Д.И.Гулия  генетически  связывал  род  Колбая   «с  древними  колхами»,4   т.е.  коренными  жителями  мифической  Колхиды,  которая  с  глубоких  античных  времён  (эпохи  аргонавтов!) славилась  во  всём  древнем  мире  несметным  золотым  богатством!    
    А П.К.Услар в 1881г. отмечал (цитирую): «Происхождение названия к о л х о в, объяснено   было  с  помощью  почти  всех  древнейших  языков,  но  никогда  это  не  было  сделано  удовлетворительно».5
     Что  же  касается  златообильности  Колхиды, то   по  словам  историка  Др. Рима,  автора  «Римской  истории» Аппиана (? – 70-ые гг. 2 в. н.э.) «м н о г и е  источники,  текущие  с  Кавказа,  несут   с  собой  незаметный   з о л о т о й  песок. Окрестные жители, погружая  в воду густошерстные овечьи  шкуры,  собирают  пристающий к  ним  з о л о т о й  песок… Быть  может, -заключает  автор,- такого  рода  было  и  золотое  руно  царя  Аиэта».1
    В свете  тезиса  о  златоносности  Хрисеи (= Фасоса)   весьма   характерна  составленная  греками  (ошибочно  приписываемая  Аристотелю)  в  1У в.  до  н.э.  эпитафия  «над  погребенным  в  Колхиде»  царём  Аиэтом: 
                «Златообильной  Колхиды  владыке  Аиэту 2
                всепобеждающий  рок  богов  здесь  воздал
                последние  почести»  («Пеплос», 43).3    
      Кроме  того,  римский  естествоиспытатель  и  историк  1 в. н.э  Плиний  Секунд  в  своей  «Естественной  истории»  сообщает:  «В  Колхиде  царствовал  Айэтов  потомок  Саулак,  который  получив  во  владение  непочатую  землю,  добыл,  говорят,  огромное   количество    з о л о т а    и   с е р е б р а   в  (земле)  племени  Сванов   и   вообще   в   своём   государстве,  с л а в н о м     з о л о т ы м и   рунами…».4
     Возвращаясь  непосредственно  к  основной  теме  настоящего   исследования,  следует  отметить  и  то, что  у  мегрелов  поныне  сохранились и  такие фамилии как, например: Какуба-ва, Чикоба-ва, Качиба-ва  и  др.,5 являющиеся, несомненно, производными  от  исконно абхазских  основ  в  которых, примечательным  образом, нашла  отражение  даже  историческая  последовательность возникновения абхазских родовых  именований  с формантами –ба (-ba);  -уа (-wа);  мингр. – ua (-ua)  >  a-va (a-vа). Тогда,  как  ничего  подобного   нет  у  абхазов, когда  бы  к  грузинским  и  мингрельским фамильным формантам  наращивались исконно абхазские, -   н е   с у щ е с т в у е т!  И  если  среди  абхазоязычного  населения  и  проживает  ныне  какая-то  часть  мегрелов  и  грузин  по  происхождению  утра тивших  свой  родной  язык,  то  они,  по  крайней  мере,  сохраняют  исконные  формы  своих  фамилий!
     Наличествующий  в  мингрелоязычной среде  фамильный  формант –уa(-ua) и его  фонетический  дериват - вa (-va),  генетически,  несомненно, восходят  к исконно   абхазскому  патриархально-родовому  форманту  -уа  (-wa),  где   у (w) - исконно  полугласная  фонема (произносится, примерно, как слитное  русское  «ув»). В силу  своей  полугласной природы исконно абхазский  формант  -уа (-wa),  обладает  генетически   обусловленным  свойством:  в  зависимости  от  того, какая  фонема  непосредственно  предшествует  полугласной  у (w),  последняя  закономерно   трансформируется:  либо  в  гласную  у (u), - когда ей  предшествует  согласная, либо  - в  согласную   в  (v), когда  ей  предшествует   гласная (в  т.н.  интервокальной  позиции!).  – По сути  же,  здесь  проявляет  себя  та  же  универсальная  фонетическая  закономерность, которая  отмечена  и  в  исконно  абхазском  патронимиальном   фамильном  форманте  -  уа,  содержащим   корневую  полугласную  у , -  о   чём   выше  уже   говорилось!
   Судя  по  всему, исконно  абхазский  по происхождению  патриархально-родовой  формант - уа (-wa) лишь  в  феодальную  эпоху  проник  в  мингрелоязычную среду,  где,  будучи  фонетически  адаптированным  [исконно  абхазская  полугласная  фонема  у(w) закономерно  трансформировалась  в  наличествующую  в  мингрельской  фонетической  системе  гласную  у (u)],  став  оформлять  мингрельские  патроними альные   образования. Так  ныне, например,  известны  такие   мингрельские  патро нимиальные  образования,  как :  ;;;;; (bоx-ua)  Бохуа;  ;;;;;  (gаg-ua)  Гагуа;  ;;;;;;  (gvаt-ua)  Гватуа;  ;;;;; (gog-ua)  Гогуа; ;;;;;  (vеk-ua)  Векуа; ;;;;; (tоd-ua)  Тодуа;  ;;;;;; (tоnt-ua)  Тонтуа;  ;;;;;  (lоl-ua) Лолуа;  ;;;;;;  (Stur-ua)  Стуруа ;  ;;;;;;  (dоnd-ua)  Дондуа;  ;;;;;;  (Zаrq-ua) Заркуа; ;;;;;   (Sig-ua)  Сигуа;  ;;;;;  (jax-ua)  Джахуа;  ;;;;; (Sar-ua)  Саруа  и  др.
    Упоминавшийся  выше дореволюционный автор  Л.Воронов ещё в  начале прошлого века, справедливо  отмечал: «Нужно иметь в  виду, что фамилия даже при  наличии письменности  видоизменяется  весьма  легко  в  угоду  моде. Припомним  недавнее  время, когда  в Грузии масса  туземцев  писала  свои фамилии с окончанием  на «ов». Но  подул новый ветер, где было «ов», явилось «дзе», «швили», «скуа».1 (Например: Чубинашвили > Чубинов, Джавахишвили > Джавахов, Сабинашвили > Сабинин  и  др.) 
    Всё  выше  приведенное, по сути,  есть  несомненное  свидетельство  того  исторического  факта, что  мингрелоязычная  и  грузиноязычная  среда  некогда  полностью  ассимилировала  значительную  часть этнических  абхазов, трагической  волею  судьбы  оказавшихся  в  зоне  «языкового  скрещивания»  с  численным  доминированием  носителей  как  грузинского,  так  и   мингрельского  языков!      
     Поэтому  вовсе  неслучайно В.А.Гурко-Кряжин,  опираясь  на  официальные  и  лично  им  собранные  материалы,  ещё  в  середине  20-ых годов  прошлого  века  отмечал,  что  в  Гальском  (прежде  Самурзаканком)  уезде  «мы  наблюдаем  сильный   мингрельский  элемент, питающийся  постоянным притоком  колонистов  с  р о д и н ы. Как указывает  топонимика Самурзакани, эта  территория  ранее  была   з а с е л е н а    а б х а з а м и».2 
    Неслучайно в книге  В.А.Зухбая  и  Х.В.Зантарая вышедшей в 1988г. приводится  целый  ряд  названия  топонимов  и  гидронимов  Самурзакани бесспорно абхазского  происхождения  (типа: Рекишха, Жепишха, Алашара, Ашта, Айсырра, Ачигвара, Абажв, Патрахуца, Маршаниквара,  Авасаквара, Шашиквара, Аквариква, Адзуру, Апсха-идзых, Ергуджарут,  Алахвара  и  др.1  Следует  особо  отметить, что  в  картвельской  среде, в  женских  формах  фамильных  именований, морфологический  элемент - ;;; (pxe) ; ;; (хе) засвидетельствован  в  Зап. Грузии  -  в  Гурии, Аджарии,  Квемо-Имерети  и  Самегрело,  который,  однако,  как  самостоятельная  лексическая  единица, там не  употребляется! Причём акад. Н.Я.Марр ещё в 1912 г. отметил, что  в  нижнеимерском  говоре  встречаются   слова  ;; (хе)  и  ;;; (pxe) в  значении  «девушки», «женщины».2  Другим  же  исследователем  отмечалось, что:   «;;, ;;;  (mg.)  ;;;;;,  ;;;;» - ;;,   -;;; (мегр.)  «дочь»,  «женщина».3    Подчёркиваем,  формант  -phе  восходит  к  исконно  абхазскому  а-пха (а-phа) «дочь» (сравни  с  адыг.  ыпхъу –  в  том  же  значении.4   
    «Можно  указать также  на то, - отмечал И.В.Мегрелидзе,- что в  кабардинском  и  черкесском  двухэлементное  слово  (как  и  гур.-лазск. ;-;;)  в  форме  р-qe  означает  «дочь».  И  весьма  примечательно,  что  «в  письменных  источниках  древнегрузинского языка  женское  фамильное  окончание  (–;; и  –;;; - Л.К.) н е   в с т р е ч а е т с я, - отмечает  И.В.Мегрелидзе, - но  факт  этот  не  говорит  ещё  о  том,  что его  не  было  вообще  в  языках  той  системы,  к  которой  относится  грузинский  язык.  Большое  значение  имеет  то  обстоятельство, что,  женское  окончание  засвидетельствовано  фольклором».
   В  итоге  путанных  и  не  убедительных  аргументов  И.В.Мегрелидзе, в  конце  концов,   приходит  к  выводу  о  халдском  происхождении  женских  фамильных  формантов  - he (= хе)  и  - phe (= рхе),  так  и  не  желая  признать  тот несомненный  факт, что  в  природе  изначально  существовал  только  лишь  один  формант  - пхe (= рhе),  генетически  восходящий   к  исконно  абхазскому  нарица тельному  а-пха (a-phа) «дочь»  и  фонетическим  дериватом  которого  в  мегрело- чанском  явилась упрощённая  форма  - he (= хе).1  Ведь  ещё  грузинский  акад.  А.С.Чикобава  отмечал, что  мегрельское  «хе», должно  быть, является упрощённым  «пхе»,  хотя  о  его  исконной  языковой  принадлежности,  почему-то, умолчал,  только  указав, что  он «мог  быть  заимствован  из  иноязычной  среды».2  Кроме того,  грузинский  академик  Г.А.Меликишвили  также  допускал,  что  в  западно-грузинском  языке  термин  «пхе»  может  быть  заимствован  из  другого языка.3 
   И  только  известный  абхазский  этнограф, профессор  Ш.Д.Инал-ипа высказался  по  этому  поводу  вполне  определённо (цитирую): «Надо  полагать, что  мингрельс кое -  пхе //-хе  представляет  собой  не  что иное,  как  абхазское  оформление  женских  фамильных имён  «пха» - «дочь», «женщина» (например, Ануа –пха, Тар-пха  и  т.д.).4      
   В свете  тезиса К.В.Ломтатидзе  о  наличии  «абхазского субстрата»  в мегрело- чанском  (занском) языке, по-видимому,  и  следует  рассматривать  сведения  И.В.Мегрелидзе по поводу наличия у мегрелов «наиболее  распространённых фамильных  формантов» - ia,  -ua  > - a-va.
    Так,  И.В.Мегрелидзе  пишет (цитирую):  «В  мегрельском  наиболее  распростра нёнными   фамильными  окончаниями  являются: - ia ,  ava ... а – ua,  в  которых  последний гласный  «а» < *an  означал  «солнышко»5 ; «дитя»  resp. «сын»; «дочь».  Это  указание  Н.Я.Марра  ещё  раз подтверждается  наблюдением  над образованием   женских  фамилий,  в  которых  -hе   или  -qе  занимает  место  означенного  «а»  и  предыдущего  i, и  сохраняется  перед  этими частицами. В том же  мегрельском   мы  имеем  также  фамилии,  оканчивающиеся  на   - ;;;; – squa,  реже  на  -;;;;  skua  и  -;;;;;  - sqili,  реже -;;;;; -sqiri,1  из  которых  первые  существуют  как  самостоятельные  слова  в  значении  «дитя»; «сын», а  вторые употребляются  в   том  же  значении:  «дитя» ;  «сын»  в  редких  случаях  самостоятельно, а  чаще  в сложных  словах; в  лазском  же  skir-i самостоятельно  означает «дитя»; «сын», и  используется  в  качестве  фамильного  окончания». 2
    Далее  автор  отмечает,  что   «турецкие   лазы  чаще  всего  образуют  свои  фамилии  по-турецки,  но  если   лаз  носит  лазскую  фамилию,  то  его  фамилия  оканчивается  обычно   упомянутым  уже  словом  skir-i  resp. skur-i  (вицский  и  архавский  говоры), или  же,  что  ещё  более  характерно для  лазских  фамилий, в особенности  для  лазов,  проживающих  на  территории  Советского  Союза, -  частицей  -  ;;  (-шi)». 1
   Причём,  как  утверждает  автор, частица -;;(-шi) «в  лазском  и  мегрельском  является  частицей: во-первых,  окончанием  родительного  падежа (т.е. суффиксом  генитива - Л.К.),  а,  во-вторых,  суффиксом   для  образования  прила гательных  от  имён  и  наречий,  что  согласно  Н.Я.Марру,  палеонтологически  на  стадии  родового  строя  означало  «дитя».2
   И, наконец,  автор  заключает:  «Очевидно   и  - phe   или  -he  в  этих  же  языках  были  когда-то   самостоятельными  словами….».3       
    Причём  исследователь  В.А.Никонов  затем   отмечал:  «На  территории  между  Чёрным   морем,  Абхазией,  Сванети   и   нижним  течением   р. Риони  (древний  Фасис – Л.К.)    и  её  правого  притока  Цхенисцхали,  фамилии  на  - иа,  -уа  имеет  большинство  населения:  в  районе  Гегечкори  по  документам  ЗАГС,а  1970-1971гг. -  61 %, в  районе Хоби – 52 %;  среди  них  фамилии на -иа (Жваниа  - Jvania)  встречаются  в  несколько  раз  чаще, чем  на  - уа (Дондуа – Dondua,  Стуруа  - Sturua).
    Такие формы  фамилий, - продолжает автор, - есть в  Сванети, немногочисленны  в  соседней  Абхазии. К  югу от  р. Риони  частотность  их  резко  падает;  в  Гурии  эти фамилии  встречаются  лишь  у  1/10  части  населения,  восточной,  в  Имерети  ещё  меньше  -  у  3%, дальше  их  насчитываются  лишь  единицы  за  исключением  Тбилиси,  где  они  занимают   третье   место  после  фамилии  с  - дзе  и  - швили  и  составляют  около  9 %,  более  100  тыс.  человек».4   
     Причём  В.А.Никонов, по-видимому,  находясь под  влиянием позиции  акад.  Н.Я.Марра  и  его  сторонников   склонился    тому,  что  форманты   «-иа»  и   «-уа»  происходят  из  мегрельского  языка,  родственного  грузинскому. «Исследователи  считают, - пишет  автор, -  что  более  ранняя   форма  этого  (т.е.  «- иа» -  Л.К.) форманта  «-иан-и»  с   последующим  усечением  финальной  части. Первоначально  такие  именования,  видимо, служили  определениями,  по значению  близкими  к  русским  прилагательным».5 
    То есть  по  мнению  акад. Н.Я.Марра (цитирую): « -иа»  есть  уменьшительная  форма  мегрельского  слова  со  значением  «дитя»  с  древним  фонетическим   двойником  «-уа».6 По сути,  разделяя  это же  утверждение  известный грузинский учёный  Г.В.Цулая  отмечал  (цитирую): «абхазское  Куациа  является  производным  от  мегрельского   Коциа  с  мегрело-чанским  деминутивным (от  лат. deminutive  - «уменьшительная  форма»  - Л.К.)   суффиксом   - иа».1 
   Известно, что «гипотеза эта не получила поддержки», - отмечает В.А.Никонов.2
   Для  наглядной  иллюстрации   ложности  тезиса  о  мегрельской  природе  проис хождения  фамильного  форманта  -;; (-ia);  в  русск.  «-иа»,  приведём  ряд  мингрельских   патронимиальных  фамилий  с  указанным  формантом  и образованных  от  них  соответствующих  женских  форм  с  формантом  - хе.  (Например:  ;;;;;;  tunt-ia  Тунтиа ; tunt-i-хе  Тунтихе;  ;;;;;;  Kork-ia  Коркиа ; ;;;;;;; Kork-i-хе  Коркихе; ;;;;;;;  Gabun-ia  Габуниа ; ;;;;;;;; Gabun-i-хе  Габунихе; ;;;;;;; Gaxar–ia  Гахариа ; ;;;;;;;;  Gaxar-i-хе  Гахарихе; ;;;;;  Malia   Малиа ; ;;;;;;; Melе-i-хе  Мелеихе;  ;;;;;  Pipia  Пипиа; ;;;;;;  Pipi-хе  Пипихе; ;;;;;;;;;; Gamsaxurdia  Гамсахурдиа ; Gamsaxurd-i-хе  Гамсахурихе;  ;;;;;;; Kekelia  Кекелиа  ; ;;;;;;;;  Kekel-i-хе  Кекелихе;  ;;;;;;;  Gobehia  Гобечиа ;   Gobeh-i-хе  Гобечихе; ;;;;;;;  saxokia  Сахокиа; ;;;;;;;;  Saxok-i-хе  Сахокихе; ;;;;;;  Culaia  Цулаиа ; ;;;;;;;  Culе–i–xe  Цулеихе  и  т.д. Но есть  и  другая  категория  мингрельских  фамилий, основы  которых  исходят  на  гласную  а,  в  результате  чего, тот  же  самый  фамильный  формант - ia (-ia),  будучи  присоединённый  к  основам   с  исходом  на  гласную  а,   закономерно  йотирует  гласную  i  форманта   -ia,  в  результате  чего  она  звучит  как  русское  й ; а-йа  (а-ja)  и  в  русском  письме  отражается  как  - ая  (Например: ;;;;;;  kокаjа  Кокая;  ;;;;;;;  cхakаja  Цхакая ;  ;;;;;;  sanаia  Саная;  ;;;;;;;;   gаbelаja  Габелая;  ;;;;;;;;  nadarаja   Надарая;  ;;;;;;;  pertаja  Пертаиа   и  т.д.  А  вот  мингрельсие  фамилии  с  формантом   -ua (-uа) (например,  такие как:  ;;;;;  Kotuа   Котуа  >  Kotu-xe  Котухе; ;;;;;  Lolua  Лолуа  >  loluxe  Lolu-xe   Лолухе;  ;;;;;;  Pаpаva  Папава  > Papaixe  Папaихе  и  др.).
  Аналогичное  положение   имеет  место   и   в  имерских   фамилиях  (например:  ;;;;;;; – Laita-ot  Лайтадзе ;  женская  форма   Laita-xe  Лаитахе;  ;;;;;;  Меладзе  ;  Mele-i-xe  Мелеихе; ;;;;;;  Sana-хe  Санадзе  > Sanа-i-xe  Санаихе; ;;;;;; Tabi- хe  Табадзе ; Tabа-i-xe  Табеихе; ;;;;;;;;;; Vaheivili  Вачеишвили >   Vahe-i-xe  Вачеихе;  ;;;;;;;;;;;   Cagarei;vili  Цагареишвили ;  Сagare-i-xe   Цагареихе   и  т.д.3
     Как  отмечал  В.А.Никонов,  со  ссылкой  на  «фрагментарные  сведения»  работы   И.В.Мегрелидзе:  «В  30-ых  годах  нашего  века  старики   Гурии  ещё  помнили, что  замужних  женщин  раньше  называли  по  девичьей  фамилии;  при  обращении  к  родственницам  или  упоминании  их  заочно  заменяли  окончание   -дзе, -швили,  -иа,  -уа,  и  др.  на  -пхе  (-рхе). - Это   выражало  уважение, - почёркивает  автор. В далёком   прошлом  существовали  видные   лазские  роды  ;urdanipxe,  Kontipxe,   Po;upxe  и  др., т.е.   -  пхе  служило  когда-то  не  только  признаком  пола,  но,  возможно,  и  знатности;  в  последующем  он  упростился  в  - хе  (loluxe  от  фамилии lolua),  а  значение  его  стёрлось  и  даже  превратилось  в  противоположное:  исследователь  (имеется  ввиду   И.В.Мегрелидзе  - Л.К.)  отметил,  что  в  30-ых годах нашего  столетия  - пхе  имело  уже  немного  пренебрежительный  оттенок, а  обычно  замужних   женщин  называли  по  фамилии  мужа,   употребля  впереди  девичью  фамилию,  т.е.  имя  её  отца  в  родительном  падеже  с  показателем  - ис:   Долидзис - асули  Беридзе   doliois   asuli  berioe  «дочь  Долидзе,  по  мужу  Беридзе» (асули  asuli,  или   кали – kali  «дочь». - Налицо  яркие  социальные  и  языковые  процессы,  ускользнувшие  от  изучения лингвистов  и  этнографов» – заключает  автор.1
     Из  данного  сообщения  можно  полагать,  что  в  30-ых  годах   ХХ вв.  в  грузиноязычной среде уже имел  место  и  стал наращиваться  в  быту национальный  антагонизм   в  отношении  абхазов. Но  в  народном  сознании  всё  ещё осталась жива  память  того  уважения,  которое  традиционно  питали  и  выказывали  лазы  и  мегрелы к   представительницам  абхазского  культуры,  жениться  на  девушках  которых  считалось  престижным!  - Это,  как видно, и  стало  причиной  ревности   и  устойчивого  психического  раздражения    грузинских  националистов   и  их  единомышленников  в  отношении  абхазов!       
    Причём,  как  можно видеть,  исконно  абхазский  по  происхождению  женский  фамильный  формант – пхе/ -хе  был представлен  не  только  в  мегрело-чанских,  но  и   в  исконно  грузинских  фамилиях   с  формантами  -дзе (-e)  и  -швили  (-svili).
    Поэтому,  для  каждого  непредубеждённого  и  объективно  мыслящего читателя  должен  быть  очевиден  факт наличия генетической  связи упомянутых  мегрельских  фамильных  формантов  с   соответствующими  выше  приведенными  абхазскими  формантами   - иа (-ia)   и  - уа-  (wa-),  в  которых  фонемы   i    и  w,  в  силу  их    исконно  полугласной   природы  и  в  зависимости  от  фонетического окружения,  могут  выступать  как  в  функции  согласных,  так  и  гласных.               
      По  поводу  распространения  у  мегрелов  фамилий  с  формантом  -a-ва  В.А.Никонов  отмечал:  «Значительно  меньше  количественно  и  территориально  распространение   фамилий   с  формантом   - ава,   т а к   ж е   м е г р е л ь с к о г о  происхождения:  Папава  (рарава),  Лежава  (le;аva), Чикобава (;ikobаva)  и  др. Этимология  многих  фамилий  с  -ава  (- аwа)  неясна. Слова, из  которых  они  в о з н и к л и,  у т р а ч е н ы   и   восстановимы  лишь путём   историчес кой  реконструкции.  Многие  мегрельские  фамилии  объяснимы  по  словарю  А.С.Чикобава.1 (Разрядка  моя – Л.К.)  Однако  никаких  конкретных  примеров  «исторической  реконструкции»  В.А.Никонов  не  привёл!
     На  Черноморском  побережье, - продолжает автор, - севернее  устья  реки  Риони  (античного  Фасиса – Л.К.)  фамилии  с  формантом - ава  занимают  второе  место,  уступая  только  фамилиям  с  суффиксом  - иа;  - уа.  Формант   - ава  Н.Я.Марр  считал  изменённым   абхазским  - ба  (-ba)».2    
     И  именно  поэтому  же,  если   в   мингрельских  фамилиях  основы  которых  исходят  на  гласную  «а»,   исконно  абхазская  полугласная  фонема  у (w)    оказывается  в  интервокальной  позиции (то  есть  в  окружении  гласных!),  то  там,  вместо  форманта  -ua  (-ua)  фонетически  закономерно  появляется  его  дериват -va  (-va), с ударением  на  предшествующую  гласную  «а» ; а-va  (а-va) [Например,  такие  мингрельские  фамилии, как: ;;;;;;;;  (ba;il-а-va) Бачилава; ;;;;;;;; (berul-а-va) Берулава;  ;;;;;;;;  (gabed-а-va) Габедава; ;;;;;;; (gvaz-а-va) Гвазава; ;;;;;;; (gvil-а-va)  Гвилава; ;;;;;;;;; (gordul-а-va) Гордулава; ;;;;;;;;; (grigol-а-va) Григолава; ;;;;;;-;; (gugun-а-va)  Гугунава; ;;;;;;;; (dudu;-а-va)  Дудучава; ;;;;;;;;; (vartag-а-va) Вартагава; ;;;;;;;  (kank-аva) Канкава;  ;;;;;;;; (ka;ar-а-va) Качарава; ;;;;;;;; (kesel-а-va) Кешелава; ;;;;;;;;; (kva;il-а-va) Квашилава; ;;;;;; (le;-а-va) Лечава; ;;;;;;;;; (tq;ebu;-а-va) Ткебучава; ;;;;;;;;;; (mircxul-а-va) Мирцхулава;  ;;;;;;; (okuj-а-va)  Окуджава;  ;;;;;;  (pap-аva)  Папава;  ;;;;;;  (can-а-va )  Цанава  и  др.] -  оформлены   формантом  а-вa (а-va) в  котором   препозиционная  «а»,   либо  является  неотъемлемой частью  постпозиционной  основы  фамилии, либо  выполняет  притяжательную  функцию  (сравни  с  абхазским  личным  именным  притяжательным   афиксом  -а  для  класса  вещей  и  природы).3   
     В  силу  своей  природы  исконно  абхазская  полугласная фонема  у (w ), образовавшая  патриархально-родовой  формант  - уа (-wа),   в  зависимости  от  её  непосредственного  фонетического  окружения  может  закономерно  трансформиро ваться:   либо   в   гласную  -  у  (-u ),  либо  -  в  согласную  - в (- v).  Причём,  это  зависит  только  лишь  от того, какая  фонема  ей  непосредственно  предшествует:  если  основа  именования  исходит  на   согласную,  то  там  фонетически  закономерно  появляется  формант - уа  (-uа),   т.е.  с  гласной  фонемой  [например,  такие  мингрельские  фамилии  как:  Тодуа  (Tоd-ua),   Заркуа (Zаrk-ua),  Гватуа (Gvаt-ua),  Векуа  (Vеk-ua), Гагуа (Gаg-ua), Джахуа (;;x-ua), Саруа (Sаr-ua),  Сигуа (Sig-ua),  Стуруа (Stur-ua) и  т.д.]; если  же   основа   исходит  на   гласную (т.е. оказывается  в интервокальной  позиции),  то,  там  фонетически  закономерно   появляется  формант -  ва (-vа), т.е. с  согласной  фонемой [например, такие  мингрельские  фамилии  как:  Толордава  (Tolordа-va),  Гергедава (Gergedа-va),  Ивардава (Jvardа-va),  Кардава (Kardа-va),  Ткебучава  (Tqebu;а-va), Костава (Kostа-va),  Апхазава (Архаzа-va  и  т.д.].  Причём  как  можно  видеть,   форманту  -ва  (-va)  всегда  предшествует  гласная  а,  на  которую  и  падает  ударение.      
    Причём   упомянутые  выше  фонетические  закономерности образования «фамилий  западных  грузин»  с  формантами   - уa (-ua)  >  -va  (-vа)  можно  было  бы  ещё  хоть   как-то  объяснять  картвельскую  их  этническую  природу,  если  бы  они  не  получали   своего  убедительного  и  положительного  этимологического  обоснования  из  морфологических  норм  абхазского  словообразования!
    Другими словами,  имеющий  место  распространение  в  мингрельских  фамилиях    формант  -уa (-ua), с  его  фонетическим   дериватом  -вa (-va),  генетически  восходит  к  основе - уа-  (wa-) абхазского  а-уа-юы  (а-wa-;;;) - «человек»,  который  оформляет  все  исконно  абхазские  патриархально-родовые  именования!
   Из  выше   изложенного  несомненно   следует,  что   мингрельские  фамилии  с  оформленные  формантами   - уа  (-ua)  и  - ва (-va),   фактически,  есть  ни  что  иное  как   патриархально-родовые  именования  и  на  которые   оказали  историческое   влияние  исконно  абхазские  патриархально-родовые  именования!      
   Что  же  касается   происхождения   форманта   -i (-i-)  наличествующего в основах    патронимиальных  грузинских  фамилий,  то    в  нём  следует   видеть  усечённый  именной  притяжательный (пассесивный) аффикс,  который  восходит  к  своей  праформе  - is (-is-)  являющийся окончанием   родительного  падежа  (=  генитива).
    Именно таковыми предстают, например, грузинские  фамилии  с формантом  и-дзе (-i-;e),1  как:  ;;;;;;;  (ivan-i-;e) Иванидзе; ;;;;;;;; (aleks-i-;e) Алексидзе;  ;;;;;;;;;  (stepan-i-;e) Степанидзе; ;;;;;;;;;;;; (aleksandr-i-;e) Александридзе   и  т.д.   с  неизменным  ударением  на  соединительную  гласную  -i-(-i-). Множественными  формами указанных фамилий, соответственно являются: ;;;;;;;;;; (ivan-i-зe-eb-i) Иванидзееби; ;;;;;;;;;;; (aleks-i- ;e-еb-i) Алексидзееби; ;;;;;;;;;;;;  (stepan-i-;e-eb-i) Степанидзееби; ;;;;;;;;;;;;;;;  (aleksandr-i- ;e-eb-i) Александридзееби  и  т.д., содержащие формант  множественности –eb(-eb)  и   окончание  именительного  падежа  -i (-i). 
    Аналогичное  положение  имеет  место  и  с  матронимиальными  по  природе   грузинскими  фамильными  образованиями, содержащими  в основе  женские  имена  (например: ;;;;;;;;;;  (tamara-сvili) Тамарашвили ; ;;;;;;;;;;;;;  (tamaracvili-eb-i) Тамарашвилиеби;  ;;;;;;;;; (nino-cvili)  Ниношвили  ; ;;;;;;;;;;;;  (nino-cvili-eb-i) Ниношвили-еб-и; ;;;;;;;;;;;;;;;;(darejana-svili-eb-i)Дареджанашвили;  Шушанашвили,  Жужунашвили   и  т.д. 
    Однако,  как  видим,  грузинские   матронимиальные  фамилии  никогда   не  содержат  патронимиально-притяжательную  гласную  i (-i-) ;   is (-is-),  предшествующую   формантам  -;;  (-oe)  «сын»  и  –;;;;;  (-svili),  тогда  как  патронимиальные  грузинские  фамилии  с  окончанием  на   -швили  (-svili),   (например,   Никола-и-швили,  Мчедл-и-швили  и  др.) - содержат  притяжательный  аффикс  -i (-i-).   
     Кроме  того,   грузинские  фамильные  форманты  -дзе  ( -oe)   и  -швили    (-cvili) оформляют основы  как  исконно патронимиальных, так  и  матронимиальных  фамилий,  которые   в с е г д а  сохраняются   при  образовании   производных, в  т.ч.  и  множественных  форм,  чего, в  принципе, не  бывает  с  исконно  абхазскими  матриархально-родовыми  именами,  оформленными  формантом -ба(-ba).1
     Именно  по  этому  поводу  исследователь  В.А.Никонов  особо  отметил (цитирую): «Осталось  не только  необъяснимой, но  и  незамеченной  характерная  деталь:  в  противоположность  равной  частоте  соединительных  гласных  (и, а)  всюду, где употреблялось  - дзе, в  фамилиях  тушин  фигурировало  только  и: Например, в  с. Гогрулта  таковы  все  8  фамилий (81  чел. Букуридзе –Bukurioe,  Джохаридзе  и  т.д.);  в  с. Дано - 82  чел. с  фамилиями  на  -и-дзе (Татаридзе – Tatarioe  и  др.) и  ни одного  с  фамилией  на  -а-дзе. В  1886г. 2260  тушин  носили  фамилии  с  -и-дзе  и  только  162 -  с  -а-дзе.   Такое  соотношение  исключает  случайность  и  требует  внимания  исследователей, - подчёркивает  автор.   Оно  существенно  для  изучения  истории  тушин  и  их  языка.  Не  связано  ли  оно  с  мегрельско-имеретинским  законом  появления   «и»  после  основ,  оканчивающихся  на   «-а» (тушиинские  фамилии  Бгардаидзе -  Bgardaioe,  Гочилаидзе  - Gocilaioe  и  др.),  или  причины  иные?», - заключает  автор.1   Как  видим,  затронутый  исследователем  В.А.Никоновым  вопрос  до  сих  пор,  так  и  не  получил  своего  положительного  объяснения!      
     Автору  настоящих  строк  представляется,  что  положительно  объяснение  данный  вопрос  находит  на  основе  вышеприведенных   фактов  и   аргументов.   Причём,   если  же  учесть,  что  в   основе  тушинских  фамилий  лежат  как  патронимиальные, так  и  мартонимиальные  именования,  то  они,  естественно,   не  могут  оформляться  одним  и  тем  же  личным   притяжательным  аффиксом   -;-;; (-i-;e).  Наличие  же  последнего  в  выше  приведенных  примерах,  в  основах  фамилий   содержащих  формант   -и-дзе (-i-;e)   содержат, по-видимому,  только  мужские, причём  канонические  именования.
    «Основу  меньшинства грузинских фамилий, - отмечал В.А.Никонов, - составляют  имена  канонические (т.е. церковные) – Гиоргадзе (giorgaoe), Леонидзе (leonioe),   Николаишвили  (niklaicvili)  и  т.д.,  большинство  же  имён   - нецерковных:  Мгеладзе (mgelaoe),  Мчедлишвили (mhedlicvili)  и  др. Однако  нельзя  прямо  связывать  эти  фамилии  с  нарицательным  мгели  (mgeli - волк),  мчедели  (mhedeli   -    кузнец), как  это  делают  некоторые  любители  «объяснять»  фамилии.  Первоноситель  фамилии  Мгеладзе  не  был  волчонком.  Как  и  его  русский  «однофамилец»  Волков,  он  был  сыном  не  волка,  а  сыном  Волка  - носителя  личного имени  Мгела.  Перескакивать  через  эту  ступень  - значит  искажать  главное».2   
   По-сути,  В.А.Никонов   затронул   чрезвычайно  важный  аспект  проблемы  настоящего  исследования: можно  ли  все  ныне  известные  фамилии  как таковые,  содержащие  в сновах  именования  различных  растений, птиц  и  животных считать  тотемическими  по  происхождению? 
   В  свете  выше  упомянутого   следует  отметить  то  обстоятельство,  что  сравнительный морфологический  анализ   грузинских    фамилий   с  формантом  -дзе (-;e)  и  -швили (-;vili), совершенно  независимо от природы  и  сущностного  содержания  их  основ, в  принципиальное отличие  от   основ  исконно  абхазских  родовых  именований оформленных формантом - ба(-ba), при образовании производных  форм  в  том  числе  и  множественных,  в с е г д а   с о х р а н я ю т    свои   форманты  - e  и  -cvili,  к  которым  наращивается  грузинский  суффикс  множест венности -еб (- eb), и  о чём  выше были  приведены  примеры.- Это, несомненное,  свидетельство  их  принципиально  р а з л и ч н о й  природы  происхождения, как в  хронологическом, так и в социально-историческом  отношении, что диалектически  и  нашло  своё  морфологическое  отражение!      
     Поэтому нет  ничего  удивительного   и  в  том   факте,  что   подавляющее  большинство  нынешних  мингрельских  фамилий  оформляется  исконно  абхазским по  происхождению   патриархально-родовым   формантом  - уa (-wa)  >  -вa (-vа).
    Сравни, например,  две  формы  одной  и  той  же  фамилии  абхазоязычных  их носителей:  Кортуа  > Кортава;  Ашхаруа > Ашхарава; Бигуа  > Бигвава   и  т.д.,  лингвистический  анализ  которых  с  несомненостью  свидетельствует о том факте,  что  мингрельский  формант   -ва (-va)  появляется  вместо  исконно  абхазского  -уа (-wa)  только  лишь  тогда,  когда  основа  именования  исходит  на  гласную  в  т.н.  интервокальной  позиции!.
   Что  же  касается  весьма  распространённого  у  абхазов  патронимиального  фамильного  форманта  - иа (-iа), где  i  -  исконно  абхазская  полугласная  фонема, то  она  озвучивается  как  слитное  и краткое сочетание  гласной  и (i)    с  согласной   й  (j),  т.е.  как   -ий  (-ij).  Она  же  используется  в «Ежегоднике»  латинской  транскрипции, которую  принято   обозначать   одной фонемой  как   j,   а  в  сочетании  с  гласной  а. -  основы  абхазского  личного  местоимения  2-го  лица  ед. числа  кл.  мужчин,  даёт  -jа.
    В  этом  контексте   никак  нельзя  обойти  молчанием  и  тот исторический  факт,  что  такой  социально  важный  в  грузинском  языке  термин  как  gvari (gvаri) -  «фамилия»,   «род»   имеет,  по  видимому,  вовсе  не  случайно   генетическую  связь  с  исконно  абхазским  а-гуара  (а-g;аra) «двор», «скотный  двор (ограждённый  участок  с  постройками  для  скота)»;  а   а-гуара  - «двор   (со  всеми  хозяйственными  постройками)».1 Причём  следует  обратить  особое внимание  и  на  тот  факт,  что грузинская  форма упомянутого термина, сохраняя  свою  генетическую  преемственность, имеет  даже   ударение  на  тот  же  слог! Для  большей  убедительности  в  правильности  сказанного,   сравни  типологически  абхазское  а-гуара  (а-g;аra)  «двор»  с  абазинским  композитом  а0os[mos-  «фамилия»,  который   состоит  из: а0os -  «двор»  (= дом, здание) и   а[mo -  «имя».
     Вспомним, кстати, известный  в  истории  нашего  края  «Подворный  список   крестьян  Абхазского  католикосата»  из  которого,  несомненно  явствует,  что  подушный  учёт  крестьян   в  прошлом  велся  именно  п о д в о р н о!1  А  из  сказанного  логически  неотвратимо  следует  и  то,  что   грузинский   термин  gvari (gv;r-i) с указанной семантикой, получен именно из  абхазского а-g;;ra  в котором  вполне закономерно  имело место: отпадение  префикса общности словарной  формы  - а;  субституция   абхазской  лабиальной  фонемы  u` (g;) - грузинским  комплексом  -gv-(-gv); и  замена  абхазского окончания -а грузинским  окончанием  именительного  падежа  - i (-i). 
     Именно  поэтому  же  утверждение   грузинского  учёного, д.и.н., профессора  Темура  Мибчуани   о  том,   что  «фамилии  западных  грузин  оканчиваются  на   - уа   и   -  ва,   и   эти  форманты  возникли  на  недрах   мегрельского   языка», как  очевидно,  лежат  не  в   русле  добросовестных  исследований  автора,  а  совершенно  «сознательных  заблуждений»  о  том  объективном  месте  и  исторической  роли  абхазского  языка  и  культуры,  которое  они  занимали  среди  западно-картвельских  племён  и  полнейшей  научной  несостоятельности  тезиса  Мибчуани,  который  безоглядно  шёл  в  фарватере  известного  своего  соотечественника  П.Ингороква.
     Что же  касается  утверждений  грузинского  автора  Мибчуани   о  том,  что  «фамилии  западных  грузин  оканчиваются  на   - уа   и  -  ва, и  эти  форманты  возникли  на   н е д р а х    м е г  р е л ь с к о г о   языка»,  то  они  лежат  в  общем  русле  его  вопиющих  заблуждений   и  откровенного  нежелания  видеть  той    реальной   исторической   роли,   которую  сыграл  абхазский  этнос   в  культуре  картвельских  племён  и,  как  следствие,  полнейшей  научной  несостоятельности  его  голословного  тезиса.
   По-видимому, прав  был  Ш.Д.Инал-ипа, когда  отмечал (цитирую):  «Абхазское  влияние, имевшее  место  в  древности,   п о с т е п е н н о  с л а б е е т,  в  то  время  как  обратное  влияние  картвельской  культуры  на абхазов, сменившее  собой  греко-византийское  влияние,  наоборот, делается  всё  более  заметным  и  многосторонним,  особенно  в  период  феодализации  края  и  распространения   христианства..».   И  далее:  «Вот почему… так  многочисленны  и  глубоки общие черты,  объединяющие  неразрывно  абхазов  с  западно-грузинскими  племенами  по   линии  антропологии,  языка,   народной  культуры,  обычаев, обрядов  и  пр.,  которые  в  совокупности позволяют  говорить об  едином  в значительной  степени  этнографическом  типе  этих  народов.  Особенно  яркой,  глубокой  и  интимной  является абхазо-мегрело-сванская  этнографическая  близость, отмеченная  многими  общими  чертами  материальной  и  духовной  культуры…».1  (Разрядка моя – Л.К.)
    Однако, к  великому  сожалению, нельзя  не  отметить и тот  факт, что   многовековая   история  дружеских  и  даже кровных  взаимоотношений  грузинского  народа,  как  с  абхазским, так  и  другими  соседними   народами  Кавказа,   не  смогла   гарантировать  межнационального  мира,  согласия   и   взаимного   уважения  жизненных  чаяний  народов. Подтверждение тому  искусственно созданные  конфликты,  породившие  массовые  человеческие  трагедии,  неимоверные  проблемы   бытия  и  развития!         
    Невозможно не отметить  вопиющие  заблуждения  грузинского  исследователя Темура  Мибчуани, которые  объективно  играют  крайне  негативную  роль  в  межнациональных  отношениях народов Закавказья. У  Мибчуани  есть  и  ложное  утверждение  о  том,  будто,  абхазское  родовое  именование  «Багапшь»  относится  к  лазским  фамилиям (как, например: Тугушьи,  Халвашьи,  Цулушьи, Накашьи  и др.). Автор, заимствовав  эти  сведения  у  своего  соплеменника  И.Мегрелидзе,2  почему-то,  не  пожелал  видеть  принципиальной  разницы  между  лазским  именным   притяжательным  суффиксом  -;; (-;i) и семантически  значимым   абхазским  элементом   - пшь  (- рs),  который,  наличествует   и   в  таких  исконно  абхазских  родовых   именованиях,  например,  как:  Трапшь,  Грыуапшь,  Капшь,  Инапшь  и  др.  Причём, - как  утверждал  Ш.Д.Инал-ипа, - «…в  древности  пшь  означало  (абхазскую – Л.К.) родовую  общину…».3
     «Обращает на себя  внимание  и то, - отмечает  Ш.Д.Инал-ипа, -  что  первая  часть  большинства  названий  на  «-пшь»  представляет  собой, как  правило, имя  какого-нибудь  из древнейши, в том числе  давно  исчезнувших  родов  (Цандрыпшь,  Мхьалрыпшь,  Гагрыпшь,  Чагрыпшь,  Риапшь,  Куджрыпшь,  Лакрыпшь, Ешрыппшь,  Дезрыпшь,  Гумзрыпшь,   Хьецрыпшь,  Мачарыпшь,  Гулрыпшь  и  др.). В  некоторых,  правда, редких случаях,  она  выступает  и  как  название  древних  языческих  святилищ  (Дыдрыпшь)... Все  эти  факты  свидетельствуют,  - заключает  автор, -  что  древнейшая  часть  топонимики  Абхазии  принадлежит  абхазскому  языку,  а  её  образование  восходит  к  эпохе  родового  строя  и  развития раннеклассовых  отношений  на  территории  Абхазии».4
    Выше приведенное  топонимы  свидетельствуют не  только о том, что именования  упомянутых  абхазских  селений  генетически  связаны  с местом  расположения  языческих  святилищ  родовых  почитателей, явившихся  центрами  их  религиозной   и  общественной  жизни,  но  и  о  том,  что   в  основах  именований  языческих  святилищ, конечно же, лежат исконно абхазские  матриархально-родовые именования,  которые  оформлены  абхазским  формантом  -ба(-ba). Поэтому  генетическая  связь  исконно  абхазского  родового  именования  Багапшь  со  святилищем   «Багрыпшь»  -  вряд-ли   вообще  может  вызывать   какие-либо  объективные  сомнения!   
    С  точки  же  зрения  сравнительной  древности  происхождения  исконно  абхазских  матриархально-родовых  именований  оформленных  формантом  -ба (-ba)  даже  по  отношению  к  оформленных  абхазским  формантом - уа(-wa),  не  говоря  уже  о классических  фамилиях, как таковых, оформленных патронимиальным формантом  -иа (-jа)  и  -и- (-i-),  представляет  исключительный  интерес  засвидетельство ванный  в  православной  агиографии  исторический   факт,  относящийся   ещё   к   325  году.       
    Так  известно, что  ещё  на  1 –ом  Вселенском соборе  в  г. Никее  в 325 г. присутствовал  не  только  пицундский  епископ  Стратофил,  но  и  епископ  га(н)грский  Ипатий (по-греч. «высокий», «консул»)- священномученник, чудотворец,  память  31 марта.1 И  как бы   уточняя  это  сообщение,  исследователь  Лев  Регельсон отмечает:  «Среди  высшего  духовенства  были  не  только  г р е к и,  но   и   а б х а з ы,  принявшие  греческие имена. Так, один  из древних  а б х а з с к и х   родов,  Замбаев-Ипатьевых  (точнее, по-абх. Zvanba >  по-русски  Званба - Л.К.), ведёт  свою  родословную от  священномученника  Ипатия, епископа  Гагрского  (+ 336)».2 (Разрядка   моя – Л.К.)
      Подчёркиваю,  что  указанная  выше   именование  Замбаев  стало   выражением  исконно  абхазской  формы  именования:  Zvanba  >  русск. Звaнба  оформленное  русским суффиксом  -ев,  где  ;;   абхазская  лабиальная  фонема,  переданная  в  данном  случае  через  русское  «з», а   изначальная   абхазская  фонема   «н», озвучена  как  «м».  То есть  Замба(ев)  <  *Званба,  по-сути,  представляет собой  ни  что иное, как  исконно  абхазское  матриархально-родовое  именование,  которое  генетически  восходит  к   той  эпохе,  когда   абхазских   патронимиальных  фамилий,  как  таковых, ещё  не  могло  существовать! 
      Именно  это  обстоятельство, как  видно, и  явилось  главной   причиной  возникшего  недоразумения   и  у  некоторых   добросовестных  исследователей,  которым,  к  сожалению,   не   удалось  постичь  Истины  в   понимании   того   объективного  места   и   культурно-исторической  роли,  которую  сыграли  некогда  носители  абхазского  языка  и  культуры  в окружении представителей   картвельских  племён.  Об  этом  же  объективно  свидетельствует  и  факт  наличия   абхазского  субстрата  в  грузинском  и  мингрельском  языках!  Этому   вопросу, автор  настоящих  строк,  посвятил  специальную  работу  под  названием  «Абхазский  субстрат  в  картвельской  группе  языков». 


    Раздел  5. О  ГЕНЕЗИСЕ  ВСЕАБХАЗСКОГО  ЯЗЫЧЕСКОГО  КУЛЬТА  «А-НЫХА», 
          ЭПОХА  ЕГО  ЗАРОЖДЕНИЯ  И  ОБЪЕКТИВНОЕ  МЕСТО  В  РЕЛИГИОЗНОМ   
                СОЗНАНИИ  НАРОДА            
     Прежде всего,  следует отметить, что  исконно  абхазский  по  происхождению  термин  «а-ных» > «а-ных-а»  (произносится  с  ударением  на  гласную  ы), где, по-видимому,  имеет  место  фонетическое  наращение  пост-позиционного  а,  в  значении  «клятва, присяга»». Причём клятва  есть  прямое  следствие религиозно-магических  представлений  народа  о   сверхъестественно   действующей  её  силе  на  жизнь каждого  верующего человека, которая  после её принесения  в языческом  святилище, в  общественном  сознании  делает  клятво-дателя   очищенным  от  предъявленных  ему  необоснованных  обвинений. То есть  клятво  датель совершает   глубоко  традиционный  религиозно-магический   обряд   катарсиса (греч. katarsis = очищение) перед  аныхой  -   духовным  покровителем   индивидов   первобытной  общины (праобщины), затем  матриархально-тотемического  и  патриархального  рода  и, наконец, членами  фамилий  (семьи)   к  которой  их   традиционно    приводит   «аныха9аа8ы»   -  «жрец».
   Вот  почему,   сам  термин  аных   генетически  восходит  к  основе  исконно  абхазского  полисемантичного  глагола   а-ныхра (а-n;x-ra),  одно  из  главных  значений  которого  «взять,  убрать  что-либо  лежащее  на  чём-либо». И  именно с  этим  же  значением, как очевидно,  и  связан  абхазский  сложносоставной  термин  «аныхафара» (аn;xafara) -  понимаемый как  «дать  ложную  клятву», но  буквальный перевод  которого   «съесть  клятву» (от аn`xа -  «клятва»  и  а-fara   «съесть»).   
    Абхазское  выражение   «;;eiza   an;x  z;h;az»   в  буквальном  переводе  означает    «давшие  клятву  собирайтесь», где:  ;;-  личный  местоименный  префикс 2-го  лица  множ. числа  - «вы»; еиза  ; еиза-ра  «собраться»  и  an`x  «просить  кого-либо  за  кого-либо»; и  з (-z) - суффикс, образующий  причастные  формы  глагола. Именно  такой  клич  был  брошен  одним  из  участников собрания  знаменитого  в  Абхазии  и  вошедшего  в  историю  как  «Абхазское  (лыхненское)  восстание  1866  года»,  «после  чего, - говорится  в  официальном  следственном  документе,  - народ  отхлынул  назад  и  начал  кричать  и  волноваться».1   
   Ф.Завадский  ещё  в  середине  Х1Х в. отмечал:  «Для  разбора  всех  вообще  дел,  как  уголовных, так  и  гражданских,  в  Абхазии  были  постоянные  суды,  называемые  аныха - зыхваз  (правильне  an`xa z`h;az),  что   в  букв.  переводе означает  «давшие  присягу». Судьи, избираемые  в  общем,  собрании  народа    под председательством  Владетеля. Срок  службы  и  время  выборов  не были определены. Они  избирались  на  целую жизнь, и выборы  производились  по  мере  их  убыли,  но  не  иначе  как   с  разрешения  владетеля.  После  выборов  каждый  их  выборных  приносил  перед  народным  собранием  присягу  в  том,  что  добросовестно  будет  исполнять  свои  обязанности…».2
    Причём  социальная  важность  и  популярность  клятвы (присяги)  некогда  была  такова,  что,  по  словам  С.Басария (цитирую):  «Даже  мировой  судья  в  своём решении  часто  выносил  приговор:  -  «принять  очистительную  присягу  у  Илорской  иконы  св. Георгия».  Иногда  потерпевший  без  суда  непосредственно  обращается  к  иконе.  Это  называется  Аныха  ишь0еиqеит  [точный  перевод  -  «пустить  по  следам,  направить  икону»  или  «передать (дело)  иконе»].  Передача  иконе  заключается  в  том,  что  считающий  себя  обиженным  является  в  Илори  к  священнику;  тот  открывает  двери  церкви  и  слушает,  как  истец  просит  Илорскую  икону  наказать  такого-то».   Наказание  это  заключается  в  неизлечимом  заболевании  проклятого  или  в  ряде  несчастий,  которые  постигают  его  семью;  это  называется  Аныха ихарахвеит (икона  подействовала).  Тогда  «наказанный»  вынужден,  бывает  выкупиться    перед  Илорской  иконой  для  чего   туда  едет  с  подарками;  причём,  предварительно  он  должен  задобрить   проклявшего  его,  который   также  отправляется    с  ним  в  Илори  и  в  присутствии  священника  прекращает  дальнейшее    «гонение  иконы»,  т.к.  он  удовлетворён…».3
     Далее  автор  выражает  крайне  критические  суждения  по  поводу  укоренив шегося  у  абхазов  религиозного  обряда  очистительных  душу  жертвоприношений,  которое    подтверждается  его  тезисом  о  том,  будто  (цитирую): «…понятие  о  нравственности  у  абхазов  создалось  и  живёт  свободно, без всякого отношения  к  религии…».4   
    Однако  как   же  тогда  следует  понимать  такие  факты,  как  то,  что:   понятие  «жрец»  (по-абх.  аныха;аа;ы») генетически  восходящий  к  старославянс кому  «жрьти»  букв.  означает  «приносить  в  жертву»;    традиционный   ответ   правоверного  абхаза  на   ритуал    приветствия   гласит:  «Хар  сымам»  (Xar s;mam),  которое,  хотя, ныне и  понимается  в  смысле  «благополучно»,  но  в  буквальном  переводе  означает  «я  не  имею  вины» (от хar  = «вина»  и  s;mam  =  «я  не  имею», а  следовательно  - здоров  и  благополучен  (типологически  сравни  с  происхождением   русского  слова  «спасибо» ; «спаси бог»); абхазское  выражение   «адамы/  иныхит»  (adam;g; in;xit)  букв. означает «снять  (стереть)  позор», «стереть клеймо»  лежащее  на   провинившимся  человеке.  И,  наконец,  как  следует  понимать  абхазский  термин  «айныхра»  (ajn;xpa),  под  которым  ныне  понимается  «обильное  обрядовое  угощение  в  день похорон, устраиваемое  родственниками и  друзьями  усопшего»,  в  котором  наличествует  глагольный  и  именной  префикс -ай, указывающий  на  совместность  действия, соучастие, в  сочетании  с   глаголомм  «а-ныхра»  «расходовать»,  «тратить»;  «взять,  убрать  что-либо  откуда-либо», «аныхит» – «животное,  подлежащее  закланию». -  Все упомянутое, как  и  многое  другое,  с  несомненностью  свидетельствует  о  том, что именно  религия, испокон  веков, являлась основой формирования  нравственных  принципов  поведения  абхазов!       
    Неслучайно  Ш.Д.Инал-ипа  отмечал:  «Многочисленные  стойкие  пережитки   общинного  строя, доклассовых  бытовых  отношений, являются той  материальной   основой,  на  которой  зиждилось  существование  абхазского  язычества».1   
    Причём,  совершенно  очевиден  и  тот  факт, что  семантическое  значение   «икона»   для   исконно  абхазского, языческого  по  происхождению,   термина   «аныха»,   является  вторичным  по  отношению  к   «клятва», «присяга». В  значении «икона»  термин «аныха», конечно  же, обрёл в  эпоху  христианизации  абхазов.  Ибо  она -  «клятва, присяга»  в  целях  её  сакрализации, уже  на  стадии  существования   протоабхазской  первобытной  общины  (праобщины)  специально  давалась  в местах  расположения  языческих, с начала  общинных,  затем  родовых  и,  наконец,   всенародных     святилищ.  Таковыми, как  известно,  были:  Дыдрыпшь-ных, Илор-ных  и  Анан-лдзаа-ных.   Причём  семантическая  вторичность   термина  «аныха»  как  «икона»  у  пабхазов  выявляется  в  том  факте,  что в  близкородственном  абхазскому - абазинском  языке,  который, - по  утверждению К.В.Ломтатидзе, -  «вместе  с  абхазским  составляют  одну  языковую  единицу  в  строго  лингвистическо смысле...»,2  он  до  сих  пор  означает   «клятва»,  «присяга»,  «ей-богу».  Это  свидетельство того, что  они  были  распространены  у  абхазов   до эпохи  их  христианизации.               


      Р Е З Ю М Е:
    На основании  выше  изложенного  следует,  по  крайней  мере,  несколько  принципиально  важных  вывода  для  истории  абхазского  народа:   
     Во-первых,  то,  что   абхазские родовые  именования и  фамилии  -  это  принципиально различные   как  по  социальной  природе,  хронологии,  структуре  и  функциям,  так  и  по  морфологическим  особенностям  социальные  образования  и,  в  силу  чего,   их   совершенно  недопустимо   отождествлять;
     Во-вторых,  главными  социальными  признаками  дородовой  стадии  развития  протоабхахзской  первобытной  общины (праобщины)  являлись естественная  матрило кальность,  матронимиальность, промискуитет (лат. promiscuus  =  смешанный, все- общий)  и   полигамия (греч. poli – много  и  gamos  брак).   
   Естественно,  что  сама  дородовая  структура  социальной  организации  прото абхазской  первобытной  общины (праобщины), в  силу  всевластия  в  ней  промис- куитета  и  полигамии,  могла  иметь  только  лишь  матронимиальную  и  матрило- кальную  структуру своей социальной организации. Именно  тогда  же, по-видимому,  впервые  стали  возникать  (праобщинные) религиозно-магические   культы  с  их  важнейшей  социальной  функцией  -  духовной  консолидации   всех  индивидов  дородовой  праобщины  перед  лицом  актуальных  проблем  их  бытия  и  развития.
   В-третьих,  в  первобытной  общине (праобщине), как  дородовом  общесте, само  понятие   «семья»  в  её  классическом   представлении, в  принципе,  не  могла  существовать,  поскольку  сам  принцип   брачных  отношений   связывал   всех  зрелых  в  половом  отношении представителей  женского  рода  первобытной общины   с  группой  представителей  мужчин   той  же  общины.  При таких  условиях  отец   того  или  иного  ребёнка  не  мог быть  точно  известен. И  уже  только поэтому дети,  по  факту своего  рождения, определённо принадлежали    женщинам -  роженицам  и  всему  родовому  коллективу  в  целом, «что объективно  приводило  к  усилению  роли  и  влияния  в общественной  жизни женщины  матери»  и  к  т.н.  матрилинейному  счёту  родства.1 
    В-четвёртых,  в  основе  именования  протоабхазской  дородовой  первобытной  общины,  уходящие  своими  конями  в  начальную  стадию  праобщины, по-видимому,  лежали  специфические   особенности как  самих  территорий  обитания,  обеспечи вающих  основные  жизненные  потребности  членов  праобщины  и  сформировавшиеся  в  этой  связи  изначальные  религиозно-фетишистские  и  тотемические  верования  и   представления.  Сущность  таких   верований   обеспечивала  мистические  и  духовно  значимые   сверхъестественные   силы   верующим.
   В-пятых, уже  в  мустьерскую  эпоху существования  протоабхазской первобытной  дородовой   общины  (праобщины)   стали  зарождаться  признаки   матриархально-родовых отношений  и  признаки   коллективизма, а  также  и  соответствующие  им тотемические   именования,  которые, по-видимому, окончательно  сформировались  только  лишь  в  переходную  эпоху -  от  дородового  к  родовому  строю. 
   Поэтому  же  новая - родовая  эпоха   матриархата,   сменившая  дородовую  стадию  социального  развития  прото-абхазов, где  безраздельно  властвовали  не  только  промискуитет  и  полигамия, но  и   магический  по  природе  фетишизм,   стала  эпохой   широкого  распространения  конкретных  матриархально-родовых  тотемических  культов   и  наименования,  которых, естественно,  отлагались  в   именованиях  отдельных  родовых  коллективов. Основоположницей  того  или  иного  матриархально  рода   и  его  кровно  родственного  коллектива,  соответственно,  была   самая  старшая  представительница   женского   пола,  которая   играла   важную  роль  в   идейном  обосновании  духовной   привязанности   каждого   индивида  матриархально  рода  к  своему  тотему,  служившего   сакральным   символом   их   духовного  единения  перед  лицом  реальных   проблем   бытия  и   социального   развития.       
    Естественно  возникавшие  матриархально  родовые  именования, отражая  матро линейный  счёт  родства,  морфологически  оформлялись  формантом  ба (-bа), кото рый   объективно  отражая  их  женскую  природу  происхождения,  генетисчески    явился   основой  личного  местоимения 2-го  лица,  единственного числа,  класса  женщин - бара (ba-rа).          
    В-шестых, уже на  высшей  стадии  развития  матриархально-родовой  структуры организации первобытного протоабхазского  общества  с их тотемическими культами,  зарождаются патриархально-родовые  отношения  и  коллективы, а  также  соответст вующие  им  именования,  основу  которых заложили  имена  реально существовавших   отцов-патриархов.   Их  постоянно  возрастающая  социальная  роль  и  власть в  обществе   закономерно  и  планомерно  перешла   от   главенства  женщины  в  своих  матриархально-родовых  коллективах,   к    мужчинам   в   патриархально-родовых  коллективах, отразив  реалии  различных  проблем  бытия  и  развития  в  объективно  изменившихся  условиях. Причём важное  социальное  значение  имел  и  сам  факт  перехода  в  них  от  принципа  полигамии  к  утверждению  в обществе  принципа  экзогамии,   и  пришедшим  ясным   осознанием   природы   и  функции  отцовства, необходимостью  его  охраны. Это, как  очевидно,  резко  изменило   социальную  роль  и  ответственность  мужчин   в  условиях становлении  и  развития  патриархально-родового   строя.   
    Именно  в  патриархально-родовую  эпоху становления  и  развития  абхазского общества  впервые  возникают патриархально-родовые  именования  с  форман- том  –уа (-wa),  генетически  восходящего  к  основе  личного  местоимения  2-го лица,  ед.  числа,  класса  мужжчин   уара (wa-rа)  (например,  Ануа,  Аг-уа,  Аш-уа, Чач-уа,  Хич-уа  и  т.д.) 
    В-седьмых,   в  эпоху  разложения   патриархальной  структуры  социальной  организации  патриархально-родового  общества   и  возникновения  процесса    классообразования,  то  есть  выделения  класса  привилегированных - феодалов  и  зависимых, возникают  первые  классические  фамилии  у  феодалов,  которые  уже   принципиально  отличались  от  имени  патриархального  рода,  как  такового.  То  есть  фамилия, как    наследственное   имя   с е м ь и,  возникла  только  лишь   в  эпоху   начала  разложения,  второй  по  хронологии,  стадии  развития  родовой  структуры  организации  общества  -  патриархата  и  зарождения  в  нём  классовой  структуры  организации.  Настоящая  же  фамилия,  будучи  наследственным  именем   с е м ь и,   генетически   всегда   связана  с  личным   именем   ( или  прозвищем)  р е а л ь н о    живших   её   основателей.  Причём,  абхазские  фамилии  могли  быть  как  патронимиальными, так  и  матронимиальными:  если   основателем  фамилии  был  мужчина, то  в основе  её  отражалось  личное  его  имя  и   фамилия  являлась   патронимиаьной  (с  формантом  -иа (-ia)  или  -и- (-i-): если  же  её  основательница   женщина, то, соответственно,  её   личное  имя  лежало  в  основе  фамилии, которое  являлось  матронимиальной, но    её  формы  именований  уже  не  содержали  патронимиальных формантов. Этого,  в принципе,  не  могло  быть,  не   только  на  дородовой   стадии  развития  протоабхазов  и  соответствующих  ей   социальных  именований, но  и  на  стадии  родового  строя,  как  в  эпоху  матриархата,  так   и   -   патриархата.
   В-восьмых,  исконно египетская природа  и  принадлежность  ядра  героического  нартского  эпоса, зиждящаяся  на  объективном  и  положительном  этимологическом   анализе  термина  «н а р т», который, по словам  Ш.Д.Инал-ипа, является «едва-ли  не самыым  архаичным  эпосом  в мире, - монументальным  памятником  многовековой  эпохи  первобытно-общинного  строя», позволяет  говорить  об  уникальном  месте,  которое  занимает в истории  человеческой  цивилизации  абхазский  этнос. Именно  об  этом  же  свидетельствует  и  природа  происхождения  древнеабхазского  языческого  культа  «аныха», уводящая  в  эпоху  дородового строя  существования   протоабхазской  общины  (праобщины)  и  дожившие  до  современной  эпохи!      


    ПРИЛОЖЕНИЯ:                стр-ц               
1. Основные  классификационные  признаки  абхазских  социальных 
    2. Принципиальная  схема  хронологии  образования  и  развития 
    Структур  социальной   организации   а б х а з о в.  Классификация 
     современных   абхазских   фамилий..................................
3. «Неполный  перечень  общих  -  абхазо-грузинских  и   абхазо-
     мингрельских  лексем  и  однокоренных  слов» ......................


    г. Москва, 
              июнь  2009 года