Подруге детства И.Г.
Жизнь, видимо наркотик.
Просыпаешься под утро, в поту и полном осознании бессмысленности существования, с желанием... жить.
***
– Соломон! Соломон! – кричит тетя Сара из кухни, остановив швейную машинку что стоит на столе, и выгнув свое полное тело в направлении соседней комнаты.
– Я просматриваю альбом Босха... – не повышая голоса отзывается дядя Соломон.
Тетя Сара, легко привстав, приподнимает кипу недошитых лифчиков, разложенных на уголке стола, и вытаскивает пачку сигарет с фильтром. Три секунды: сигаретка вынута из пачки, оторвана от фильтра, превращена, с помощью «наманикюренных» пальчиков тети Сары, из круглой формы в овальную, и... пачка положена обратно.
–Девки! Поищите спички и форточку откройте! – шепчет Тетя Сара. «Девки», по двенадцати с половиной лет, Берта – дочь тети Сары и я, ее подружка из класса и соседка из квартиры сверху, справляются с задачей молниеносно.
– Сара! Где мои сигареты? – Дядя Соломон появляется в проеме кухонной двери.
– Там, где ты их оставил! – повернувшись вполоборота к дяде Соломону и облокотившись своей белой прекрасной рукой о стол, тетя Сара прикуривает сигаретку.
Дядя Соломон пристально смотрит на сигарету в пальцах тети Сары.
–Моя! – заявляет он.
–Нет! – тетя Сара вынимает изо рта обмусоленный кончик сигареты, поднимает брови «домиком» и показывает дяде Соломону: – Видишь, без фильтра!
***
– Девки, к бабушке съездим?
Бурный обоюдный восторг «девок» и мое озабоченное: – А...это надолго? А то, мне дома надо сказать.
Гоголевский бульвар. Дом. Старинный. Красивый. Солнечный с фасада. Темная подворотня. Сырой двор. Дверь в подъезд, выкрашенная не позднее чем в прошлом веке. Коммуналка с забитым до отказа всяким хламом коридором, по которому мы движемся гуськом, друг за другом, пока не достигаем комнаты бертиной бабушки, она в самом конце коридорной кишки.
– А здравствуй, я рада тебя опять увидеть, – обращается бертина бабушка ко мне. Пока мы с Бертой выковыриваем содержимое какой-то старинной коробки, сунутой нам в руки " чтобы было занятие", дядя Соломон "заводит пластинку":
– Мамочка, это невозможно, эту, без доплаты, комнату не поменять, – Дядя Соломон мягко напирает.
– Меня все устраивает, – Бертина бабушка очень прямая и высокая. Она в революцию была революционеркой. Без комментариев.
– Меня не устраивает-но... – Дядя Соломон поднимает руки, как будто сдается и спешит добавить, – Я о другом!
– Сводить куда-то Бертиль с..., с... ее подружкой? В театр?
– Мамочка... есть возможность уехать в Израиль...мама... – дядя Соломон почему-то оглядывается на дверь комнаты.
– В ИзраИль? – Бертина бабушка акцентирует букву "И" неожиданно звонким сопрано, так, что кажется она в опере пела всю жизнь, и продолжает: - В Из-раИль?.. К жидам? Я – советский человек!
Дядя Соломон взмахивает в отчаянии руками.
Нас с Бертой отправляют погулять в сырой двор.
***
– Ха-ха! Соломон работает? Не смеши меня! И когда это вообще … – Тетя Сара в гостиной разговаривает по телефону. Ее сочный голос под стать ее позе; в ее руке сигаретка без фильтра; нога закинута на ногу; домашний, из шелка, кокетливый халат струится до полу и она сама будто бы струится теплым капризным счастьем. Тетя Сара кивает нам с Бертой: «Девки, уроки делайте на кухне, я тут надымила»
«Девки» послушно тащат на кухню свой парный рай: неразделенное человече-ское существо до вселенского взрыва гормонов, который происходит неизбежно и оставляет человека в торжестве самоидентичности и в одиночестве в свое время и навсегда.