Не знаю, бывало ли у вас так, что какое-нибудь слово или фраза вдруг вклинивается в вашу жизнь, и на какой-то период времени полностью завладевает вашим вниманием и любовью.
Не так давно я столкнулась с «мастихином», в котором завораживало всё – от итальянского произношения mestichino до изящной формы, а главное, причастности к творческому изыску.
Он возник, как волшебная палочка из сказки, или дирижёрская – из оркестровой ямы.
А, может, это была просто аллюзия на зелёную палочку Толстого?
Сколько раз в детстве я просила папу повторить этот рассказ в надежде, что сегодня он обязательно откроет секрет счастья.
А когда этого не происходило, я училась скользить по половицам, от огромной голландской печки до старинного зеркала, чтобы не споткнуться и узнать тайну всеобщего счастья, вырезанного Николенькой на зелёной палочке…
Сейчас я могу строить сколько угодно разных ассоциаций-предположений, начиная с присутствия четырёх важных для меня «СТИХотворных» букв в его основе, но так до конца и не поняв, чем увлекло и как закрепилось в сознании это слово.
«Тонкая, упругая лопаточка» из словаря, применяемая художниками в масляной живописи для удаления красок, нанесения грунта и прочих нюансов – вдруг оказалась чуть ли не главным в жизни.
Как заведенная, ходила я по художественным музеям, подходила совсем близко к картинам. Недопустимо малое, с точки зрения профессионалов, расстояние, с которого я любовалась полотнами, вызывало резко-негативную реакцию и со стороны смотрительниц музеев. То ли оттого, что предполагали они в этом опасность, то ли потому, что это будило их и заставляло двигаться по залу.
Но я не была профессионалом, я была просто любителем этого вида искусства, и потому мне очень хотелось прикоснуться, увидеть картину «наощупь», что категорически запрещалось висевшими рядом табличками.
Я же мысленно держала мастихин в руках и подбирала, как музыку на слух, движения руки для различных мазков.
Музыка то звучала, то нет – но я списывала это на своё неумение, чтобы ничем не умалить величие именитых мастеров.
И наконец, наступил тот момент, когда захотелось попробовать самой. Показавшаяся поначалу абсурдность идеи почти сошла на ноль, как только я вспомнила свои первые неуклюжие «па» на паркете, которые со временем всё же приобрели некую лёгкость, а иногда – и изящество.
Зная мой неподдельный интерес к живописи, мне сделали подарок – дорогущий сертификат на одно-единственное занятие по масляной живописи.
Если кисть, акварель или пастель я ещё в руках держала, то масляные краски, хоть и входили в круг интересов, всё же оставались вне пределов досягаемости.
Волнуясь, я отправилась в студию на мастер-класс, не имея ни малейшего представления ни о технике, ни о том, кто и как будет учить ею овладевать.
Опасения оказались напрасны. Никто никого учить и не собирался.
Из груды картинок нам просто предложили выбрать то, что хотелось бы изобразить.
Я хотела пейзаж, но в сотнях пересмотренных образцов процентов девяносто пять составляли натюрморты. И когда мне слишком настойчиво предложили писать ирисы, я, всем видом выражая недовольство, буркнула, что всё равно как у Врубеля у меня не получится. Преподаватель опешил, не ожидая такого ответа, а у меня появилась минута передышки, и я ещё раз потребовала выдать мне пейзаж. Желательно, с морем.
Теперь только «босс» зашевелился и добавил к общей массе пару-тройку новых пейзажей.
Среди них был один самый маленький и невнятный, переснятый с плохой резкостью и, очевидно, не очень естественной цветопередачей. Но сам вид средиземноморского, как мне показалось, побережья так быстро запал в душу, что я выбрала именно его, не поддавшись на уговоры.
Мне хотелось всё делать самой. Но преподаватель выдавил нужные, по его мнению краски, налил в стаканчик разбавитель и масло, установил мольберт и вручил две(!) кисти.
Наметив карандашом основные линии, начала искать соответствующий цвет. Но после первых же мазков началась импровизация. Захотелось «своих» облаков, и их отражения.
Горы вдалеке мне представились в розовой, а не голубой, дымке. Очень хотелось передать фактуру мостовой с помощью мастихина, но мне сказали, что не стоит и что работы с ним вообще нужно избегать.
В общем, за четыре часа мне даже никто не подсказал, что смесь в стаканчике – не аналог воды при работе с акварельными красками, и я полоскала в нём кисть, вместо того, чтобы вытирать её тряпкой. К концу занятия я всё же услышала эту «подсказку» для соседки слева. Но валявшаяся на столе тряпочка отнюдь не была сухой и громко чавкала остатками краски при малейшем надавливании.
Стоит ли говорить, что работу я не окончила, хотя не позволила себе ни одной чашечки кофе и ни единого разговора по мобильнику.
Оставив работу высыхать, я покидала студию с двояким чувством – разочарования от обучающего процесса, и восторгом от новых способов передачи мироощущений.
Преподаватель позвонил мне на следующее утро и предложил «помощь» для завершения пейзажа, разумеется, за отдельную плату. Прикинув, сколько всего я смогу приобрести на эту сумму, отмахнулась вежливым «спасибо, подумаю» и отправилась в художественный салон. Там я купила кисти, несколько красок, новый льняной холст и… мастихин.
Пока ехала в метро, нащупывала в сумке вожделенный инструмент, не решаясь хоть на минуту выпустить его из рук. Мысленно выписывала камни мостовой. Картинка получалась настолько яркой, что воображение «выталкивало» меня на них – и я торопливо шла, обжигая ступни.
Неизвестная мне средиземноморская улочка огибала небольшую рощу и выводила на край обрыва. Внизу безмятежно плескалось море. Казалось, я уже была там, стояла на берегу и выискивала глазами то место, где вполне могла быть зарыта зелёная палочка с секретом всеобщего счастья.
07.07.2014