ВИКТОР КВАШИН - http://www.proza.ru/avtor/kvashin - ВТОРОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "МИРНЫЕ ВЫСИ" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
Михаилу Васильевичу Яценюку дали путевку в военный санаторий. А чего бы ни съездить? Лет десять уже никуда не выбирался. Жена умерла, потом инфаркт, теперь, вот, врачи разрешили, сами рекомендуют. Дочь отговаривала: что там в декабре мерзнуть? Но он решил ехать. В его возрасте лета можно и не дождаться, а на Черном море и зимой не холодно.
Аэропорт ослепил чистотой и комфортом. В самолет посадка по закрытому переходу – хоть в домашних тапочках иди, не замерзнешь. В «Боинге» Михаил Васильевич летел первый раз в жизни. Место досталось у иллюминатора. Кресла удобные, ноги вытянуть можно. Стюардессы улыбаются, не знают чем угодить. Молоденькая соседка (хотя для него теперь почти все «молоденькие») заметно нервничала, и Михаил Васильевич попытался ее успокоить:
– Вот, дожили, какие самолеты стали! Одно удовольствие, даже уши на взлете не болят.
Соседка бросила на него презрительный взгляд.
– Полный отстой! Так некомфортно я еще не летала. Никогда больше не полечу этой компанией!
«Избаловались! Трудностей не знают», – подумал Михаил Васильевич, но вспомнив о больном сердце, спорить не стал. Уставился в иллюминатор.
Внизу медленно проплывали заснеженные извилистые речки, поселки, дороги, рощицы. «А ведь в начале войны здесь был фронт. От Балтики до Черного моря. Надо же, куда немец дошел! И как выстояли?» Но и воспоминания пришлось отогнать – нельзя нервничать, и так нарушил запрет врачей лететь самолетом.
Санаторий был шикарный. Видимо, еще сталинских времен. Расположен в тихом распадке между гор, на окраине города. Здания украшены колоннами, лепниной и статуями, прославляющими мирный труд советских граждан. Палаты на двоих. Питание четыре раза в день самое разнообразное, с фруктами и соками.
Михаил Васильевич был доволен. Только фронтовиков было мало. Были военные пенсионеры, были «афганцы» и «чеченцы», но у них другая война. Соседом по палате оказался ветеран труда, насквозь больной. Он постоянно смотрел телевизор и говорил о маленькой пенсии, больших ценах и все жаловался на жизнь.
Михаил Васильевич твердо решил ни с кем не спорить, не расстраиваться, поправлять здоровье. Он гулял по дорожкам санаторного парка, обсаженным кипарисами и другими южными деревьями, большинство которых были зелеными, или шел в город, на берег моря к портовому молу.
Зимнее море было темным, штормило. Он подолгу наблюдал, как длинные волны одна за другой бились в бетонный мол, взлетали широкими фонтанами вверх и осыпались мелкими брызгами. Пахло водорослями и солью. «Вот так и мы волна за волной били в фашистскую стену, разбивались в пыль, но за нами шли другие и сломали, и затопили собой вражеское логово и Европу. Жаль, что не всю. Не тявкали бы теперь, не мешали бы жить». Такие рассуждения он прерывал, чтобы не нервничать, шел обратно в санаторий или просто гулял по улицам города.
Магазин «Кавказские вина». Зашел. Любил когда-то. Витрины с подсветками, и чего только нет! «Не то, что в наше время…»
– Дед, долго ты тут зевать будешь? Подвинься! – молодой, самоуверенный, наглый.
Михаил Васильевич молча пошел к выходу. «Главное – не нервничать».
– Извинись перед стариком! – раздалось за спиной.
– Да задолбали эти ветераны!
Раздался глухой удар. Продавщица взвизгнула. Михаил Васильевич обернулся. Двое крепких мужчин подняли с пола парня с разбитой губой, подтащили к нему.
– Извинись!
– Отпустите его, ребята, он все равно не поймет, – сказал Михаил Васильевич.
– Ладно, живи, тварь! – сказал тот, что был повыше. – А вы сейчас в санаторий? Пойдемте вместе. А то такие, как этот, мстительные.
– Спасибо, я сам. Я медленно хожу.
– А мы не спешим, правда, Егор?
– Откуда вы знаете, что я в санатории?
– А мы тоже там.
– Ну, тогда давайте знакомиться. Гвардии старший сержант Яценюк Михаил Васильевич. Второй Украинский, затем Первый Белорусский фронты.
– Лейтенант Виктор Самойлов. Кандагар, - в тон ветерану ответил высокий.
- Рядовой Кравченко, - Егор протянул левую руку.
Только сейчас Михаил Васильевич заметил, что правая рука Егора в перчатке и выглядит неестественно – протез.
- А вы с какой войны? – спросил Егора Михаил Васильевич.
- Все мы оттуда.
- И сколько вас «всех»?
- Четверо, - ответил Виктор. – Михаил Васильевич, присоединяйтесь к нашей компании. Мы тут местечко разведали в лесу. Посидим вечером по-походному у костра, шашлык будет.
Было в этих мужчинах нечто располагающее, и он согласился, тем более, что сосед по комнате уже надоел своим нытьем о плохой жизни.
Виктор зашел за Михаилом Васильевичем после ужина.
За территорией санатория в изгибе распадка уже горел костер, на обломке фанеры был накрыт импровизированный стол.
Поздоровались.
- Ваше место, Михаил Васильевич, - указал Виктор на единственный стул, видимо, специально принесенный. – Присаживайтесь.
Михаилу Васильевичу хотелось быть равным среди равных.
- Что ж вы меня совсем старым-немощным считаете? Я как все.
- Мы не возраст уважаем, а заслуги, - сказал коренастый Серега.
- Откуда тебе знать о моих заслугах?
- Мы ваши орденские планки видели, у вас на пиджаке. Только боевых орденов пять. Мы все вместе не дотягиваем.
- Этот аргумент принимаю, - согласился Михаил Васильевич и уселся.
- Шашлык готов, - прокричал от костра чернявый Казбек. – Наливай, командир!
- Позвольте узнать, по какому поводу праздник, - спросил Михаил Васильевич.
- Мы не празднуем, мы отмечаем, - сказал Егор.
- Годовщину гибели роты, - добавил Виктор, – от которой мы четверо только и остались. А соответственно, и наш общий день рожденья.
Виктор налил стопку в центре стола, прикрыл хлебом, затем стал разливать остальным. Михаил Васильевич прикрыл свою стопку ладонью.
- Я свою бочку выпил… а впрочем, по такому поводу налей глоток. Один раз живем. И другу моему, не возражаете?
Виктор молча налил две стопки. Михаил Васильевич положил на одну кусочек хлеба.
Помолчали.
- Вечная память, - не выдержал Михаил Васильевич и выпил.
Четверо друзей выпили молча.
Спирт ожег нутро, расслабил нервы. Шашлык был превосходный. Послышались шутки. Михаилу Васильевичу стало хорошо, как давно уже не было. Он был среди своих.
- Отец, расскажи, как орден «Славы» добыл, - попросил Казбек.
Михаил Васильевич вдруг стал серьезным, помолчал в раздумье.
- Нет, ребята, про «Славу» в другой раз. Давайте я вам про свой первый бой расскажу. В тему будет.
На фронт я попал в начале сорок второго. И сразу в гвардейский полк. Учили нас, молодых, прямо на марше, во время привалов и дневок. Ну, пока учили, казалось, все понятно…
На передний край прибыли в конце февраля. Деревня там была Коркачево, и речка, как сейчас помню, Порусья называлась. Задача: реку форсировать, захватить плацдарм.
Речку перескочили, сходу немца из первых траншей выбили. И все. У них эшелонированная оборона, доты, дзоты, блиндажи, вся местность пристреляна. Мы на голом месте, и снег выше колена. Простреливают наши позиции насквозь – головы не поднять. Потери большие. Короче, завязли мы.
Был там овраг пологий. По нему и снабжение, и пополнение ночами получали, в него и раненых стаскивали. Потом немцы с двух сторон поджали, потеснили, овражек этот простреливать стали. Совсем плохо стало, связь и снабжение с «большой землей» только ночами, под обстрелом. Этот овраг «дорогой смерти» у нас прозвали. А приказ: плацдарм держать! Мы и держали, на два фронта, почти в окружении.
Наш ротный решил ночную вылазку организовать, чтоб немцев от оврага отбросить. Удачно вышло: подползли по снегу – и в рукопашную, молча. Ошеломили. Выбили. И уже бой почти закончился, я очередь автоматную «словил» - три пули: в грудь, в правую руку и правую ногу.
Очнулся утром в овраге. Осмотрелся, как мог – вокруг меня целый госпиталь, только без медперсонала. Раненые все тяжелые, кто стонет, кто без сознания. У меня тоже сил нет шевелиться. Ну, стало мне ясно, что до темноты нас отсюда не вытащат. Мороз крепчает. Чувствую, замерзаю. Да еще сосед в бреду без перерыва: «Укрой, замерзну! Укрой, замерзну!» В общем, деморализовал он меня. Понимаю, что не дожить мне до вечера, ноги уже перестал чувствовать. Слышу, сосед затих. Глянул на него – мертвый, и слеза на скуле замерзла. Жалко себя стало…
Через какое-то время движение в овраге заметил: ползет солдат, за собой на веревке мешок подтягивает. Я давай ему кричать, а губы не слушаются, и вместо голоса хрип только. Кое-как здоровую руку поднял и держу. Подполз он ко мне. Оказалось, земляк мой из минометного взвода, Колька Рогачев, призывались вместе.
Он мне первым делом глоток спирта дал и сухарь большой. Потом с соседа мертвого шинель снял, укутал меня и снегом привалил. «Лежи, - говорит, - я роту покормлю, на обратном пути тебя вытащу».
Мне, вроде, и вправду теплей стало, заснул, наверно. Очнулся уже в госпитале, через сутки. Спрашиваю: «Меня Рогачев вынес?» «Нет, - говорят, - санитары ночью вывезли». Потом узнал, не мог Колька меня забрать, убило его в тот день.
Михаил Васильевич замолчал.
- Это ему? – показал на стопку Виктор.
- Ему. А от нашей роты тогда осталось одиннадцать человек. И на меня домой похоронка пришла. Это я уже после войны узнал. А тогда четыре месяца по госпиталям, потом в другую часть попал. Еще дважды ранен был. Войну в Кенигсберге окончил. А если б не Колька…
Домой Михаил Васильевич возвращался поездом, через Старую Руссу. До Коркачево добрался двумя автобусами с пересадкой в районном поселке. Деревня не сильно изменилась, разве что появился ряд двухквартирных домов советского периода, да пара коттеджей последних лет. Зашел в магазин, купил бутылку водки.
- Скажите, здесь во время войны бои были…
- Да, да, говорят, много наших погибло. Памятник на бугре за речкой. Раньше на девятое мая там митинг устраивали, всем селом ходили.
- А где?
- По мосту перейдете, он недалеко, у дороги. Снегом, наверно завалило.
С моста хорошо было видно и реку, занесенную снегом, и овраг. Михаил Васильевич попытался отыскать взглядом место, где лежал раненый. «Наверно, вон там..»
Памятник – бетонная пирамидка с жестяной звездочкой – стоял на возвышенности, метрах в пятнадцати от дороги. Эти метры дались Михаилу Васильевичу с трудом. Снег выше колена «как тогда». «Дойду, все равно дойду, раз уж приехал. Там Колька, надо повидаться. Другого раза, может, и не будет уже».
Вокруг обелиска, выкрашенного серебрином, по всему периметру плиты с надписями. Расчистил снег.
«Авакян А.В. гв. сержант, Аверьянов…, Аверченко, Абакумов… »
- Сколько же вас здесь, ребята!
Расчистил другую плиту: «Иванов, Иванов, Иванов, Искандеров…»
- Где же ты, Коля? Вот он.
«Рогачев Н.И. гв. рядовой».
- Здравствуй, Коля!
Сердце кольнуло и заныло противно. Михаил Васильевич опустился на плиту.
- Прости, Коля, что не приходил. Все дела да заботы земные. Все казалось, что жизнь впереди… Вот, добрался, наконец.
Он откупорил водку, поставил на плиту три пластиковых стаканчика.
- Это вам всем, ребята. А это тебе лично, Коля. Спасибо тебе за жизнь мою. Трое детей вырастил, и внуков семеро, и уже правнуков двое. Так что, не зря ты тогда постарался.
Михаил Иванович выпил. Посидел еще молча. Потом глубоко вдохнул морозный воздух, поднялся, обошел памятник, очищая все плиты. И все читал, читал фамилии, и перед глазами стоял тот бой во всех подробностях.
Последняя плита. «Яворский, Яковец, Яковлев, Якушин… Яценюк М.В. гв. рядовой»
Михаил Васильевич не сразу сообразил, проскочил дальше по списку. Задело что-то знакомое, перечитал.
- Да это же я!
Он постоял над своей фамилией, затем вернулся к Коле, налил себе еще.
- Так вот что выходит, дорогой ты мой Коля! Оказывается всю жизнь я здесь за тебя жил, старался память твою не опорочить, а ты там - за меня, тоже за двоих. Как в том бою - на два фронта. Ну, держись, Колек, недолго осталось, скоро вместе повоюем!