Смерть – неизбежное явление человеческой жизни. Смерть прерывает физическую жизнь, вырывает человека из материального мира, превращая его тело сначала в труп, потом в кости. Некоторых не щадит (часто не щадят другие люди): и тела их становятся дымом, пылью и пеплом, или растворяются под давлением воды, или разносятся в воздухе, как взвесь.
А что остается? Если человеческая жизнь исчерпывается материальностью тела, то со смертью от самого человека может ничего не остаться, да и то, что остается, разве можно назвать человеком? И на что сгодятся кости, или пусть даже мумифицированные останки?
Люди умирают на разных стадиях своей жизни и разными смертями. Но помимо разлагающегося тела или пыли от того, что некогда было человеческой плотью, – что еще остается от человека?
Смерть младенца – это трагедия для семьи. Для материалиста эта смерть в некотором роде даже лучше, чем жизнь. Всё равно умирать придется, и если умер раньше, не успев ничего понять, то и замечательно. Недаром же все материалисты хотят быструю смерть, чтобы не успеть ничего понять. Для идеалистов всё гораздо сложнее: их постоянно мучают вопросы – зачем, отчего, почему? Что значит для самого младенца, не понимающего, не осознающего мир и себя, это рождение? Зачем оно для него самого? Для всех остальных – родителей, родственников и прочих услышавших, узнавших – может быть, научение, может быть, урок, может быть, очередное свидетельство духовной проказы мира, может быть, банальное отсутствие гигиены и так далее. А для самого младенца? Что он оставил после себя? Сокрушенные сердца (если родители родят других, то не забудется ли скоро память о нем?), задумчивость, горе. Он ворвался в этот мир, произвел фурор – уже одним ожиданием его рождения родителями, и угас. Может ли его жизнь быть значимой только для его родителей? Может ли она иметь смысл только в своем проявлении? Родители умрут, умрут иные их дети, и всё – память об умершем младенце сотрется. Разве что он был членом королевской семьи – и тогда на его надгробие будут смотреть туристы или подданные короны. И что же? Это он и должен был оставить после себя?
Смерть подростка, отрока, юноши (разумеется, и девушки…), наверное, еще более трагична для семьи. Ведь ребенок рос на глазах, воспитывался, от него ждали многого, на него надеялись, в него верили, мечтали о его будущем… Он даже может оставить что-то после себя: какие-то произведения, какие-то факты из жизни (хорошие или плохие). Кажется, он сумел сколько-то пожить. И родители, семья злятся на Бога (а если не верят, то, видимо, на природу, на обстоятельства, на других людей), что ребенок отнят смертью у них. Что же они хотели от него? Он предал их ожидания? Он умер рано, ничего не сделав? Не принеся пользы государству, обществу, семье? Умер, «бросив» родителей на одинокую старость? Чего же больше жаль – обманутых надежд, или рано оборвавшейся жизни? Но жизнь ведь – конечна, предельна. Жизнь оценивается ли продолжительностью? Не измеряется ли она качеством? Можно прожить 23 года и написать гениальную книгу. Можно прожить и меньшее число лет и быть почитаемым как святой (примеры в православии – царевич Димитрий Угличский и Артемий Веркольский). С материалистической точки зрения можно судить только по делам: оставил ли след в истории сей молодой человек или нет, был ли плод от его краткой жизни, сделал ли он что-нибудь для человечества? И если нет, если только вносил сумятицу в жизни людей, если только что и делал, что жил в трущобах, и умер среди грязного тряпья, то что это за жизнь? Он ничего не оставил после себя. Жизнь прожита зря, и сей человек не имеет никакого значения в глазах всего человечества. Он бесполезен.
Смерть в расцвете сил отчасти трагична, а отчасти даже… правильна. Ибо когда еще умирать, с точки зрения материализма, как не в расцвете лет? Во младенчестве и юношестве ты еще только зреешь, а в старости ты можешь оказаться и никому не нужным, твой ум может предать тебя, твои силы могут истощиться, и своей старческой жизнью ты можешь перечеркнуть свою зрелость. Лучше, видимо, умирать между тридцатью и пятьюдесятью пятью годами. Или когда лучше, что скажете? В это время человек может сказать, что он что-то успел сделать, успел чего-то достичь, что-то понять, что-то открыть. И есть что оставить – детей (будущих продолжателей дел), память о себе, материальные объекты (недвижимость, деньги, произведения культуры и так далее). Кажется, наиполезнейшие дела – это строительство, литература и искусство. Ничего нет долговечнее их. Пирамиды стоят, книги читаются – вот она, осязаемая, материальная память.
Ради этого ли жить? Чтобы оставить после себя память, след в поколениях? И неважно, очевидно, какой след – плохой или хороший. Да и критерии добра и зла в материальном мире так шатки: сегодня нацизм это добро, завтра зло, а послезавтра уже и снова ничего так, нормальное явление. Сегодня гомосексуализм – это зло, завтра – естественное право человека, а послезавтра… И неизвестно еще, кого помнят лучше: добрых или злых. Если ты умрешь и твое тело истлеет, ты сам исчезнешь навсегда, то важно ли тебе самому будет – какой ты след оставил после себя? Нет, абсолютно неважно. Важно ли тебе, пока ты жив, какой ты след оставляешь? Пожалуй… Но ты не знаешь, останется ли он и, если останется, то надолго ли.
Говорят, что человек должен оставить после себя память и детей. Всякий ли человек оставляет после себя память? Обо всех ли и всегда ли помнят? Едва ль. Стало быть, жизни остальных – прожиты зря? Если жил в трущобах и умер в трущобах, памяти о себе не оставив, то жил попусту. Но даже если и осталась память – надолго ли осталась? В перспективе человечество умрет. Так или иначе оно исчезнет. Уже сегодня ясно, что достаточно одного метеорита, чтобы уничтожить планету Земля. И какая бы ни была о тебе память – со смертью человечества ее не будет. Была Земля и перестала быть. Нет материальной жизни – нет и памяти.
То же самое касается и детей. Ты можешь родить хоть сотню. Но их могут убить всех. Они могут не родить твоих внуков, или внуки не смогут родить правнуков. Но если и не прервется род, то до каких времен? До тех же самых – до самой смерти человечества. А вообще – если я живу только для того, чтобы родить очередного человека, то стало быть, я лишь промежуточное звено, передатчик семени, навоз? Я-то лично кто такой? Имеет ли вообще значение, как я жил, что я делал, если весь смысл и предназначение моей жизни – оставить потомков? Ну, и все монахи, все бездетные, стало быть, жили попусту. Ведь они не оставили после себя ничего. А уж пустынники – удалявшиеся на уединенную жизнь и молитву в пустыню, леса и проч. – вообще бездельники и ленивцы, ничего не сделали для общества: ни детей не родили, ни материальных объектов никаких не создали…
Смерть в старости – естественна. От чего еще умирать, как не от старости? О чем тогда думать еще, как не прожитых годах? И вот вся жизнь (если ты ее, конечно, всю помнишь) перед глазами. Что оставляешь ты? Ничего не берешь с собой – всё оставляешь. Но кому? Дети могут перегрызться между собой из-за наследства (а то и перебьют друг друга, вот и оставил, называется, состояние), родственники уже при твоей жизни могут присматриваться, что бы урвать. Твоя жизнь заканчивается – это всем ясно, но вопрос остается всегда один и тот же: что дальше?
Если ты умрешь и ни с кем из них не встретишься более, то можно и пошутить зло над «родственничками», можно и «посмеяться» за гробом вволю – это если ты в здравом уме. А можно и быть чьим-то придатком, обузой, неповоротливой развалиной, ноющим и капризным больным… Нет ничего хуже для материалиста, чем ухаживать за смертельно больными. На что те живут, зачем они живут? Зачем нужны хосписы, зачем нужны старики старше 90 лет? Зачем нужны выжившие из ума? Они уже ничего не оставят после себя, они уже… никто и ничто. Ведь человеческая жизнь так материальна и так привязана к пользе человечеству. И если ты уже ничего не можешь дать людям, а только и можешь, что требовать ухода и лекарств, если ты есть только потребитель денег и немалых денег на лечение, которое, очевидно, не исцелит тебя, то зачем ты нужен здоровому и стремящемуся к бессмертию (а к чему еще стремиться может материальное человечество? Только к вечности материального существования) человечеству?
И выходит так, что с точки зрения материализма, если ты не принес пользы (или зла?), если ты не сделал ничего полезного для человечества, если ты не выполнил свою функцию в человеческом обществе, не занял свою нишу и не передал даже солонку, то твоя жизнь – ничего не значит, она бессмысленна и пуста. Твоя жизнь пуста и бессмысленна и тогда, когда ты, прожив, уже не можешь ничего дать обществу, а только являешься его потребителем. Такими же потребителями являются больные «дорогостоящими» болезнями. Это бесполезный человеческий материал, за редким исключением приносящий пользу.
С точки зрения материализма ты должен оставить после себя память (добрую или злую – решать тебе, но конечно, для пользы лучше добрую), детей (как будущих мертвецов, но необходимых работников для благосостояния человечества) и нажитые богатства (имеющие материальный носитель). Память – это назидание и пример для потомков. Дети – материал для работы. Богатства – для распределения между членами общества.
А что говорит идеализм? Что оставляет после себя человек? Странно, но как раз это не очень-то и важно для идеалиста. Важно то, что ты, оказывается, можешь взять что-то с собой из этого мира. Люди уходили в леса и пещеры, молясь Богу, умирали там. Они ничего – казалось бы – не дали материальному миру, но что за дело они творили? И не их ли молитвами материальный мир стоял и стоит до сих пор?
Человек берет с собой в потусторонний мир себя. Здесь имеет значение, какую жизнь ты прожил, причем важнее оказывается то, как ты жил внутри своего тела, как жила твоя душа. В каком состоянии ты умер, в таком и окажешься в загробной жизни. Ты берешь с собой свою душу – полную ли грехов, или наполненную покаянием, развратную или целомудренную, гордую или смиренную… И бывает так, что для мира ты можешь казаться глупцом, сумасшедшим, а там, по смерти, откроется, кто ты был воистину внутри себя.
И выходит так, что ты точно так же оставляешь после себя и память (особенно это касается людей благочестивой жизни, святых; память, разумеется, важна, но сами они не стремились к ней, не она сама по себе была смыслом их жизни), и детей (наполняющих землю и стремящихся к вечности; разумеется, не всегда, но опять же не они сами по себе составляют смысл жизни), и наследство (материальные блага – произведения, дела и проч.; для идеалиста они должны служить лишь подспорьем для духовных дел). Но важнее всего то, что ты берешь с собой. Это и есть то, зачем жил ты сам. Это и есть то, что составляло смысл твоей жизни. И здесь уже весь вопрос будет в том, жил ли ты так, чтобы наследовать вечную жизнь в новом мире, есть ли в твоей душе то, что способно жить в нем и что останется для него?