поют в парке соловьи

ПОЮТ В ПАРКЕ  СОЛОВЬИ
*
ПОВЕСТЬ
*

ПРОЛОГ

Лет сто назад на этом месте была богатая помещичья усадьба. Тут стоял, как рассказывают старожилы, двухэтажный деревянный особняк, со счета комнат в котором они по своей безграмотности сбивались. А на фоне убогих крестьянских лачуг, казалось, что на его крыше расстилают для просушки  свои серые холсты  облака.  От дома на все четыре стороны света разбегались аккуратно обихоженные дорожки парка, которые брали начало от огромной цветочной клумбы. Деревья и кустарники для парка помещик завозил из самых дальних стран. И присматривал за ними ни какой-нибудь наш Иван с бугра, а опытный садовник из немцев. С ранней весны и до поздней  осени тут все цвело и благоухало. Наверное, поэтому парк облюбовали под свои вокальные концерты соловьи. Как только их пение не называли в те времена  местные жители: бульканье, дробь, раскаты, стукотня, свист, трели, даже сравнивали его с «дудкой лешего», «кукушкиным перелетом». Люди иногда думали, что малые птахи, то и гляди, захлебнутся от радости, бывало, в их пении улавливали вроде бы и плач со всхлипом.  Но как бы ни называли пение, адресованное самой очаровательной и долгожданной соловьихе, они всегда зажигали в глазах людей огоньки радости, добра, в душах тепло расплескивали.  Ведь соловьи одними из первых среди пернатых оповещали о весеннем пробуждении природы, о том, что в жизни людской, глядишь, и наступят перемены к лучшему.
После октябрьских событий 1917 года хозяин этого райского уголка «дал деру» толи во Францию, толи в Италию. Сиротой особняк простоял недолго. Его облюбовала волостная власть под свои рабочие кабинеты. Позже в нем комнаты приспособили под классы школы. А осенью сорок первого года, перед самым началом занятий после каникул бывший помещичий особняк сожгли активисты из большевиков. Такое тогда «спустилось» распоряжение «сверху» - предать огню все капитальные постройки, чтобы они не достались наступающим фашистам. Пепел от пожарища, поднятый и раздуваемый ветрами, долго пудрил ветви деревьев и кудри кустарников. Затем местные жители начали вырубать диковинные деревья на топку домашних печей. Сказывают, что долго-долго тут не было слышно пения соловьев.
Со временем усадьба на окраине села заросла, одичала.
И только в начале двадцать первого столетия парк решил возродить Леонид Николаевич Кузнецов. Будучи учителем истории, потом ставший директор местной средней школы, он вместе с учениками вырубал  разбушевавшиеся в дикой пляске побеги кустов и деревьев, убирал мусор, который сюда сваливали годами.  Вывезли и остатки фундамента из разложившегося красного кирпича, на котором когда-то стоял во всей своей красе барский особняк. Робко напоминающие о себе дорожки бывшего великолепного парка также очистили, вдоль них установили скамейки, сделанные ребятами на уроках труда в школьной столярной мастерской. На них отдыхают днем пенсионеры, а по вечерам и влюбленных молодых сельчан приютят.
А уж когда Леонида Николаевича избрали главой сельского поселения, то в ожившем и повеселевшем от птичьих перекличек парке нашлось место и цветникам. Парк никто не называл теперь кроме как «Кузнецовский».
Сюда Леонид Николаевич приходил в редкие минуты радости, а чаще всего тогда, когда душу тяжесть до боли стискивала.  Он ходил медленно по дорожкам парка, разговаривал с деревьями, просил их поделиться природной мудростью – как они ухитряются при любой непогоде выстоять? Пробовал даже неумело и смешно подражать пению птиц. За это его кое-кто из сельчан в насмешку, но ласково «соловьем» называл. А он только в ответ, молча, посмеивался - себе в удовольствие.
В то утро начала июня ветер  настолько притих, что листва на деревьях и кустарниках парка, казалось,  языки прикусила – перешептываться перестала. Потому-то соловьиное пощелкивание, пересвист,  трели слышались вроде бы звонче обычного. Старались в музыку утра вплести свои голоса и другие пернатые певцы. А первые рыжие лучики солнца, словно неугомонные ребятишки, заскользили, зарезвились по капелькам хрустальной росы, в которой их улыбки рассыпались золотыми искорками. Росы живут своей жизнью – короткой, трепетной, тихо сгорая под беспощадными взглядами солнечных лучей. Но на следующее утро на смену им вызревают новые росинки, глядя чистыми глазками в небо.  Так пробуждается почти каждый летний день...
В дальнем углу парка между ребер-стволов деревьев на одной из дорожек просматривался силуэт автомашины. Это было странно и до удивления неожиданно. В парк въезд любого транспорта запрещен. Сельчане это хорошо знали. Более того, они считали парк и своим детищем. Ни один же Кузнецов его возрождал. В нем поработали, чуть ли ни до мозолей детские ручки, руки их родителей и учителей.
Значит, в парк «занесло» чужака или, в крайнем случае, какого-то ночного посетителя по пьяной лавочке.
Водительская и пассажирская двери светло-голубой «Нивы» были распахнуты.  Машина, окутанная и обласканная утренней липкой прохладой, вроде бы скучала от недоуменного одиночества, по каким-то причинам  брошенная хозяином или тем, кто на ней сюда приехал. 
Но она оказалась не одинокой.
Рядом с ней находился мужчина. Он, опустившись на колени, словно заглядывал под машину. Но он был с петлей на шее, сделанной из полотнища российского флага, привязанного к фаркопу «Нивы». В этой позе человек, словно скульптура, застыл и вроде бы не подавал признаков жизни.
А в парке пели соловьи…


















               













ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
































Спросить еще успею ль я,
                когда меня косою скосит:
                - Куда летишь, земля моя,
                в какую даль тебя уносит?
               
Владимир Цыбин

               
ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Глава района из-под густых красно-рыжих ресниц хлестал взглядом начальника управления образования.
- Что у тебя в школах творится, Сергей Денисович?
Тот в недоумении и растерянности не знал, что Алексей Владимирович имеет в виду.
- Я вас не понял…
- Потому и бардак развел, что понимать перестал. Директора школ вместо того, чтобы делом заниматься, видите ли, в политику ударились.
- Алексей Владимирович, нам не до политики…- решил было смягчить неприятный разговор Федоров.
- Значит, не вникаешь в работу своих подчиненных, если дальше своего носа ничего не видишь! – лицо у главы района было сочно багровым.
- Почему вы так…
Сальников не дал договорить своему собеседнику, выплеснул с раздражением:
- По кочану!
Алексей Владимирович, страдающий от прогрессирующего сахарного диабета, отпил несколько глотков минеральной воды из стакана, стоявшего на его рабочем столе. Передохнул.
Федоров старался не смотреть в глаза своего шефа. Как невнимательный ученик на уроке, что-то рассматривал в окне, за которым чувствовалось дыхание зарождающегося лета. Окно солнечными лучами было выкрашено краской под золото. Сергей Денисович вспомнил когда-то прочитанное в одной из книг, что в древние времена люди называли солнце – оком дня. Как же ему хотелось, чтобы солнце было еще и оком стерегущим добро и отпугивающим хамство, от кого бы оно ни исходило. Его мысли прервал вопрос Сальникова: 
- Ты знаешь, в какую партию вступил твой Кузнецов?
- Вроде бы в «Справедливую Россию»… - язык с ленцой слушался Сергея Денисовича.
- А ты,  в какой партии состоишь?
-  Мы же с вами в одной партии – «Единая Россия».
- Вот именно – в «Единой России»! А Кузнецов решил и против нас, и против Путина хвост поднять?
- Ну почему же против? Может, он по-другому порядки в России оценивает, чем Путин. Это его право. Вообще-то  Леонид Николаевич на необдуманные поступки не способен.  Он - мужик с головой.
- Только ты, видно, без головы. Подыскивай вместо Кузнецова нового директора школы.
- Но… - хотел возразить Федоров главе, что Кузнецов – один из лучших директоров школ.
- Что но?! – явно злился Сальников и обрубал на полуслове Сергея Денисовича, будто со всего маху дрова рубил на пне.
- В его школе лучшие показатели в районе. Да и кого я поставлю вместо него?
Алексей Владимирович какое-то время, молча, смотрел на Сергея Денисовича. Небольшого роста, неестественной худобы этот человек обладал необыкновенной энергией, в то же время вроде бы заторможенной сдержанностью. В школьных коллективах его уважали за справедливое решение не всегда однозначных проблем. Казалось, он оберегал своей заботой каждого учителя, как оберегает мать или отец своих детей. К тому же он был один из лучших математиков области. Когда работал в школе, то к нему везли учителей из других районов, чтобы перенять методику преподавания математики.
А как Федоров упирался, что было сил, когда райком партии в конце восьмидесятых годов рекомендовал его на должность заведующего районным отделом народного образования. Дошло даже до угроз исключения его из КПСС, если он не подчинится партийной дисциплине. Подчинился. А ведь тогда первым секретарем райкома КПСС  был…Сальников.
И вот теперь глава района, ставший членом партии Кремля, при этом про зов его сердца и заикаться не следует, предлагает ему вновь наступить на горло своей совести – вытолкнуть из директоров школы Кузнецова.
Сальников предупредил:
- Никого не найдешь взамен Кузнецова, сам его директорское кресло займешь. Имей это в виду. А то, видишь ли, новоявленный адвокат нарисовался. Иди... Неделю тебе сроку даю…

2

Федоров с Кузнецовым одногодки. Дома их  родителей в Большой Ивановке были на одной деревенской улице. Если Сережка  рос сорванец сорванцом, то Ленька своим поведенем был правильный и прямой, как линейка.
- Леньк, айда к бабке Анисухе за яблоками, - звали его ребята.
- Но это же чужой сад, - с расширенными до предела глазами отвечал он.
До Леонида тут же докатилась волна хохота.
- Ты что - олух царя небесного?
Тот ничего не понимая, вздергивал плечами.
- Вроде нет… А что?
- То! Деревня, где мы с тобой живем, наша?
- Ну, наша…
- А сад бабки Анисухи в какой деревне находится?
- В нашей…
- Тогда сад чей?
- Ее…
 - Наш, дурья твоя башка. Айда с нами.
- Нет, я не пойду… Да и яблоки пока кислее лимона…
- Ну, и  иди свои книги читай, умник.
Сергей до посинения купался в пруду, на выгоне гонял футбольный мяч до тех пор, пока тот в сумерках, чуть ли не растворялся. За редким исключением Леонид составлял ему компанию. Их отношения в детстве дружескими можно назвать с трудом, легче мокрый носок на ногу натянуть. В природе, наверное, никогда не существовало троечников, которые бы к отличникам уважение питали.
Кузнецов с первого до одиннадцатого класса чуть ли ни трагедией считал, если в его дневнике четверка появится, а уж о тройке и подумать немыслимо.
А Федоров до восьмого класса с тройки на четверку перебивался. На первом плане у него были ребячьи забавы, а уж только потом, если, конечно, времени оставалось, кое-как делал уроки, книги за редким исключением читал. «За ум взялся» лишь в восьмом классе, или, вернее, вынужден был с ребячеством распрощаться.
Может, Сергей так бы и получил аттестат, с которым прямая тропка в СПТУ, но он первый раз в своей жизни…влюбился в одноклассницу Люду Мокрову. И это он держал от  всех в тайне, спрятанной не за семью, а семьюдесятью замками в глубинах своей души. Хотя в тех же глубинах он искал ответ на мучительный для себя вопрос:
«А по себе ли ты, Серега, шапку примеряешь?»
А ответ ему даже издалека не намекал на надежду.
Кто он и кто она? 
Он – есть стручок гороховый, и то ни такой, какой в конце июня соком наливается, а когда горошину зубами с трудом разжевать удается. Маленький, словно его жизнь ни в плодородном Черноземье проходила, а в вечной сахарской засухе. Лицо в  веснушках напоминало оконное стекло, на котором жирные деревенские  мухи свои темно-коричневые испражнения оставили. Носик остренький, к которому вроде бы опасно прикасаться – уколешься. Рыжие волосы, как пук соломы кто-то ради хохмы на его голову бросил, разбегались во все стороны. Он их, непослушных,  наверное, и не причесывал никогда. Сверстники его даже сравнивали с гвоздем ходячим.
А она – дочь только что назначенной в школу директрисы. Ее на деревенскую улицу, будто с обложки глянцевого журнала вывели. Спинка у нее в струну вытянута, как у африканских женщин, которые на голове какую-либо поклажу носят.  У четырнадцатилетней Люды не по-девичьи выпукло набухли груди, словно почки на деревьях, перед тем как им  бледную зелень разбрызгать, да еще вроде бы собирались к облакам взвиться. Волосы, словно по черноте со смолой тягались, в тугую косу заплетены, которая спускалась параллельно спине ниже талии. Походка у нее точно такая, с которой гимнастки на соревнование выходят. Это и не случайно – Мокрова с четырех лет занималась в секции художественной гимнастики. Хотя немного, а ростом она  была чуть выше Сергея. Правда, на лицо в писаные красавицы ее записывать не стоило. Вроде бы и ничего особенного – простушка простушкой, если не считать огромных глаз, в которых  нескрываемо лучилась какая-то особенная и притягательная энергия  - в эти глаза хотелось неотрывно смотреть. Она ими заколдовывала что ли, а Сергея вообще сразила так, что у него   при встрече  взглядами с Людой, сердцу в груди тесновато становилось.
А вот в груди Люды, когда рядом с ней оказывался Сергей, ледяной осколок вроде бы никогда из вечной мерзлоты выбираться не собирался.   Он ей показался, как почти все одноклассники, – недалекий умом, способный только на глуповатые шалости. Однажды даже подумала, что природа над ним злую шутку выкинула, наделив чрезмерной  худобой и угловатостью недоразвитой фигуры.
Удивило ее и его обращение к ней:
- Люд, а как мне записаться в ваш математический кружок.
Она метнула на него все уничтожающий на своем пути взгляд большущих глаз-прожекторов:
- У тебя какая оценка по математике за седьмой класс?
- Четверка….
Мокрова снисходительно усмехнулась:
- Те, кто занимается в нашем кружке, обладают  математическим складом ума.
Сергея ее слова завели до злости, он вспыхнул:
- А ты, выходит, специалист по взвешиванию ума?
- Представь себе!
Сергею показалось, что и без того ее прямая спина, еще больше выпрямилась,  девушка  смотрела на него вроде бы с облаков.
- Ты поэтому в кружке занимаешься, или тебя мать по-свойски в него записала? – решил съязвить и Сергей.
- Что ты имеешь в виду? – она не ожидала от него подобного и смелого вопроса.
- Я в первую очередь имею в виду переполненный склад твоего математического ума.
Люда фыркнула:
- Не думала, что ты до такой степени глупый.
И быстро начала удаляться от него.
- Куда мне до тебя…
Хотя, несколько мгновений спустя, он казнил себя за то, что нахамил девчонке, о которой круглыми сутками думал, боготворил ее.
«Теперь она надует свои губки так, словно свечку гасить собирается. Ну и пусть… Я ей…»
Он решил, не откладывая, пойти к Марии Васильевне, директору школы, которая вела тот самый математический кружок, и попросить, чтобы она ему разрешила в нем заниматься.  Та даже рада была, что ученик проявляет интерес к математике.

3

- Ты же отличник? –  Люда смотрела на Леонида глазами, которые вроде бы видели большой и дорогой, но совершенно не ограненный алмаз.
Он немного полноватый, ростом выше среднего. Голова на узких плечах казалась большой, на которой светло-русые волосы аккуратно уложены, с левой стороны их разрезает идеально прямой пробор. Взгляд у него задумчиво спокойный. После ее вопроса ничего на его лице не отразилось. Он, видимо, думал о чем-то своем, потаенном, спросил так, словно отмахивался от ее вопроса, как от назойливой мухи.
 - И что из того?
Она на большой перемене случайно, а может, и нет, застала его в отдаленном уголке пришкольного садика, где Кузнецов сидел на скамейке с раскрытым томиком Анны Ахматовой. Мокрова приняла это за его очередное «чудачество», которое одно за другим, по ее мнению,  замечала за одноклассником – единственным из парней, который на нее не обращал, казалось, никакого внимания. Она же в городской школе, да и теперь в деревне привыкла к восторженному вниманию к ее особе не только одноклассников, но и ребят старших классов, что льстило ей, хотя она старалась это скрыть за искусственно-холодной пеленой безразличия.   
Тогда почему так ведет с ней Кузнецов? Возможно, назло ей,  делает вид, что она его интересует, как лыжника прошлогодний снег?  Но как он мог сказать при всех, когда Люда агитировала девчонок заниматься в математическом кружке, что:
- Математика – самая скучная из наук. Зачем в зевоте проводить время?
Произнес это так, словно у него во рту не язык был, а осколок металла. И это он вынес приговор тому предмету, который вела в школе ее мама – непререкаемый для нее авторитет. Люда даже растерялась после такого его понимания «науки всех наук».
А он продолжил, как ни в чем не бывало, спокойно и с достоинством:
- История – вот это действительно наука, мудрая наука! Она поможет и нам,  и будущим поколениям не делать трагические ошибки, как слепым, наступать на одни и те же грабли.
- Только вот граблей меньше не становится. А твоя наука состоит из догадок и переливания из уст в уста слухов одного поколения другому, - ее лицо пылало, словно обгорело в июльскую жару, - а об исторических событиях пишут те, кто в них не участвовал, да еще спустя десятилетия, а то и века.
- А я недавно прочитал изречение одного мудреца, что история добывает для юных созданий разум стариков. Или это тебя не касается? – лицо Леонида было спокойным и, казалось, вытесанным из куска льдины.
Это Мокрову начинало бесить.
- Ты и сам, видно, доисторический экспонат…
И вновь на его лице, как на уснувшей воде в безветрие, не дрогнул ни один мускул.
- Все экспонаты принадлежат земле, я – не исключение. И ты в какой-то мере экспонат на очень любимой мною родной земле. Послушай, что о ней – родной земле под названием Россия  - писала Ахматова.
- Ты и литературу ставишь выше математики? – в глазах уже не скрывалось ехидство.
Он ее вопрос оставил без внимания и начал читать:

Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.
И кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд.
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид».
Но равнодушно и спокойно
Руками я закрыла слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернялся скорбный дух.

Леонид закрыл глаза, произнес вроде бы с завистью:
- Какая сила духа! И это сказал поэт, у которого недавно расстреляли сына…
Ее захлестнуло удивление:
- К чему ты мне это прочитал?
Леонид вновь без внимания оставил ее вопрос, тем самым подливая масла в огонь ее злости к нему.
- А ты знаешь, Люд, Анна Андреевна себя называла только поэтом, а не поэтессой.
- Вроде бы разница есть? - Мокровой не хотелось разговаривать о поэзии, тем более с таким занудой, каким ей в эти минуты показался Кузнецов.
- Ахматова считала, что поэтесса – понятие психологическое и вовсе не зависит от величины таланта.  А поэта, как она утверждала, не может быть без его жизненной трагедии.  Настоящая поэзия, по ее мнению, только тогда появляется, когда ее творец живет и дышит у самой пропасти судьбы.
Людмила осторожно спросила:
- Ты, случайно, не свихнулся от заумных мыслей?
Ее вопрос вновь просквозил мимо его ушей.
- Она начала писать стихи в одиннадцать лет,  - он смотрел куда-то вдаль, словно заглядывал в седое прошлое.
- Не одна она такая из великих, кто начал писать стихи с ранних лет.
И это возражение он оставил без внимания.
- Именно в тот момент она стояла над пропастью жизни из-за больных легких и сердца. Юная Анна заболела так, что еле выжила. На какое-то время оглохла. И вот тогда-то и зазвучала ее поэтическая музыка…
- С какой стати ты все это мне рассказываешь? – Мокрова все больше и заметнее проявляла недовольство его поведением. «Помешался он на своей Ахматовой – это его дело. Мне-то это зачем надо? Да и от Ахматовой я никогда без ума не была, и вряд ли ее стихи, несчастной женщины, полюблю. Я хочу быть счастливой, и буду ей. А он…».
А он вместо ответа спросил:
- Знаешь, как она про любовь говорила?
- До потери сознания интересно, - сочилось злорадство из ее слов.
Сергей, вроде бы она ничего не говорила, на свой вопрос ответил сам:
- Любовь – это тайный жар, это состояние сердца, души, всего существа человека. Вот…
- Но к чему ты мою голову Ахматовой нагружаешь?
Он смотрел на нее так, будто в первый раз ее видел. Кузнецов, казалось, все знал об Ахматовой, о ее долгой и наполненной безмерным трагизмом жизни.  Сделал для себя неожиданное открытие: облик Люды чем-то напоминал облик Ахматовой – не красивый, но ужасно выразительный. Замечал, что ее улыбка какая-то зыбкая, манящая и вроде бы воздушная. А уж о фигуре!  Тонкость и изящество стрекозы.
Леонид где-то в глубинах души даже усмехнулся, сравнивая фигуры Ахматовой и Мокровой со стрекозой. 
Может, кто-то и вздыхает, увидев Люду, но он-то в ней видит только девчонку, рано созревшую, жаждущую юношеского внимания. Она для него была безразлично далека. Он и не собирался прилагать какие-либо усилия для сближения отношений с ней. Она нравилась ему, как нравится людям всякий красивый и благоухающий цветок, не более того.
Он загадочно для Людмилы продолжал размышлять:
- Ее судьба учит многому. Хотя нас никто и никогда не  защитит от трагических граблей. Вот такая она история… А в математике за цифрами и формулами человека не чувствуешь…
Это он говорил медленно, тихим голосом, явно подражая Ахматовой.
- Я правильно поняла: ты отказываешься заниматься в математическом кружке?
- Ты способная - все схватываешь налету…

4

Считай, три десятка лет прошло с того мгновения, когда  Сергея Денисовича болезненно поразила первая мальчишеская любовь. Тогда разве что слепой не видел, что Люда «липнет» к Леньке, чуть ли ни танец маленьких лебедей перед ним вытворяет.  А Сергею грех было на зрение обижаться. Его бесило, что Люда, встречая его, делает лицо таким, будто она только что кислое яблоко из сада бабки Анисухи надкусила и тут же оскомину набила. Но злился он ни столько на нее, сколько на умника Кузнецова. А может, и завидовал тому. Ему и внимание Люды, и учителям осталось только пылинки с него сдувать – он же гордость школы. То, что он вместе  с аттестатом зрелости получит и золотую медаль, ни у кого сомнения не возникало. И то, что он станет студентом исторического факультета МГУ или другого вуза, - лишь дело времени.
А что Сергей?
Аттестат у него, как и у многих его одноклассников-выпускников, – без троек. Лишь по математике в нем в одиночестве красовалась пятерка. С начала, наверное,  назло Людмиле, он   прилежнее других занимался в математическом кружке. Но потом-то математика  все больше и больше увлекала его. Да, он кроме художественной литературы по школьной программе, ничего не читал, да и ту через пень колоду – редко что.  Зато  запоем читал о математиках, об истории развития математики как науки. Восхищался высказыванием Энгельса, который сказал, что математика - это наука, в которой изучаются «пространственные формы и количественные отношения действительного мира».
Подлил масла в огнь в определение его будущей судьбу и Лев Толстой, у которого Сергей нашел изречение, что «…две  науки точные: математика и нравственное учение. Точны и несомненны эти науки потому, что у всех людей один и тот же разум, воспринимающий математику, и одна и та же природа, воспринимающая (учение о жизни) нравственное учение».
И чем он больше старался проникнуть в глубины математической науки, тем загадочней для него были теория множеств, математическая логика…. Но он точно знал, что эти загадки в будущем, что бы это ему ни стоило,  попробует разгадать. А вообще-то он посвятит себя вычислительной математике – без сомнения залога будущего прогресса при производстве вычислений и, прежде всего, с использованием ЭВМ.
У него не взвешивался и перевешивался на весах сомнения вопрос, как у многих выпускников, – куда пойти учиться после школы. У Сергея было без обсуждения решение -  сдавать экзамены только на физмат института.
После его последней встречи с главой администрации района Федоров, вспомнив изречение Толстого, подумал:
«Мы, Лев Николаевич, совершенно не вникаем в учение о жизни – нравственное учение. А жизнь-то, хотели бы того или нет, все расставляет или обязательно расставит на свои места…
Ведь не случайно в Библии говорится о скрижалях – каменных досках, на которых выбиты десять заповедей, врученных Богом Моисею. Наверняка, мы должны жить по тем заповедям. Да и скрижаль – это не только каменная доска, но и в переносном смысле то, что должно всегда храниться, совершенствоваться, - это, конечно же, учение о жизни.
Мы же изучаем все, что угодно: Леонид «ударился» в историю; я «помешался» на математике, стал кандидатом педагогических наук; Людмила поступила в театральное училище. Но у всех у нас почему-то на задворках  помыслов оказалась наука о нравственности. Наверняка о ней не имеет ясного представления Сальников.  Он-то уж точно забыл или, скорее всего, не знал, что говорил Спаситель: «Не судите, да не судимы будете». А может, и знал, и не забыл, но добравшись до власти, игнорирует эту заповедь Бога, заляпывает ее, выбитую  на скрижали,  мутно-липкой политической грязью, ставя превыше всего  какие-то свои корыстные интересы.   Иначе не заставлял бы меня освобождать от работы Леньку.  Что-то тут не чисто…»
С такими мыслями Сергей Денисович подходил к кабинету директора школы.
После того как открыл дверь, почувствовал, что его охватило беспокойство, вперемешку с волнением. Он не знал, как и с чего начать разговор с Кузнецовым. Поприветствовал:
- Здравствуй, Леонид Николаевич!
В какой уже раз мысленно осуждал Кузнецова, что у того директорский кабинет чуть ли ни на монашескую келью смахивает. Дешевенький письменный стол. Сидел он на стуле, которому в обед, наверное, сто лет исполнится. Такая мебель, появились в школе во  времена, когда страной правил Андропов. Подобные стулья стояли вдоль одной стены, на них усаживались учителя, когда директор проводил какое-либо совещание в своем кабинете. Две другие стены скрывали за собой книжные шкафы, в которых тесно боками притирались друг к другу книги по педагогике, психологии, истории, произведения классиков русской и советской литературы. Отдельная полка была выделена томикам Анны Ахматовой, книгам о ней и ее творчестве.
- Здравствуй, Сергей Денисович!
Кузнецов улыбнулся. Необычным для него было то, что Федоров обратился к нему как-то казенно, с сухим холодком в голосе. Если в школьные годы их отношения дружескими никогда не были, то после окончания вузов они оказались в одном районе, хотя и работали в разных школах. Один преподавал математику, другой – историю. Встретились на районном августовском совещании учителей. Разговорились. Вспомнили родную деревню, школу, о судьбе одноклассников друг с другом новостями поделились. В первую очередь, конечно, о Людочке Мокровой. Та на втором или третьем курсе театрального училища выскочила замуж  за выпускника военного училища. После получения диплома училища работает актрисой где-то в провинциальном театре – по месту службы мужа.
Пошутили. Сергей открыл свою тайну: Люда была его первой любовью, и что он ревновал к ней Леонида – пня бесчувственного. Леонид никогда не скрывал, а теперь еще раз напомнил, что в те годы он был влюблен только в Ахматову, точнее в ее поэзию, и эта любовь с годами стала еще ярче. А романтическое увлечение Люды он сравнил с тополиным пухом. Его вроде бы и много, но разлетается легко и быстро. А у Люды был не первый и не последний пустоцвет.
Да и мало ли было о чем им вспомнить.
Но главное-то в их судьбах свершилось – они занимались тем, о чем мечтали после окончания школы.
Вот тогда-то и окрепла их дружба. Они были друг у друга на свадьбах. Отдыхали вместе с семьями до песен при скромных застольях. Обмывали «копытца»  новорожденных и у Кузнецовых, и у Федоровых. Правда, Ленька и тут Серегу «обскакал» – Кузнецов со своей женой четверых детей народили, а Федоров только одного.
«Обмозговывали» они вместе и перспективу своих назначений: заведующим районным отделом образования  -  Сергея Денисовича, а намного позже – директором школы в райцентре – Леонида Николаевича. И тот, и другой этого не хотели. Считали, что из них чиновники и хозяйственники – никудышные, им бы лучше своим любимым делом заниматься, больше внимания семьям уделять. Но судьба, видимо, заказывала не ту «музыку», какую бы они хотели исполнять или слушать.
И вот настал момент, когда Федоров в судьбе Кузнецова должен сыграть до рвоты неприятную ему роль, вернее – его обязал это сделать глава администрации района. Может ведь случиться и так, что их теплую дружбу придавит ледяная глыба несправедливости, которую Кузнецов примет, скорее всего, за предательство друга, его кадровую интрижку.
Но Леонид Николаевич о намерении своего друга ничего не знал, потому, продолжая улыбаться, спросил:
- Есть сведения, что я захворал?
Этот вопрос вызвал у Сергея Денисовича растерянность:
- С чего ты так решил?
- Но ты же пожелал мне здоровья.
Теперь улыбка чуть сгладила напряжение на лице Федорова.
- Ах, вон ты о чем. А если я тебе желаю богатырского здоровья лет до ста?
- Вот за это, дружище, премного благодарен.
Федоров неожиданно для Кузнецова спросил:
- Есть что-нибудь выпить?
Леонид Николаевич знал, что Сергей Денисович даже при семейных застольях редко и очень мало выпивал что-либо из спиртного. Да и сам Кузнецов за редчайшим исключением позволял себе употреблять горячительные напитки. Зачем? Ведь мужчина, отец, работник всегда и все должен делать на трезвую голову. А «загашник» в кабинете держал, как говорится, «на всякий пожарный случай». Потому, так и с не согнанной с лица улыбкой, решил уточнить:
- Кофе или чай?
- Коньяк или, на худой конец, водка у тебя припрятана?
Кузнецов даже в изумлении присел на стул. Сразу посерьезнел.
- Что стряслось?
- Пока ничего, но… - переспросил торопливо. -  Так есть у тебя выпивка в загашнике или нет?
Леонид Николаевич попробовал разрядить обстановку в шутливом тоне:
- Для тебя всегда только и храню, - и за чем-то начал декламировать Ахматову:

И когда друг друга проклинали
В страсти, раскаленной добела,
Оба мы еще не понимали,
Как земля для двух людей мала…

На какое-то мгновение Кузнецов замолк. Потом, вроде бы, не обращая внимания на присутствие Федорова, произнес загадочно:
- Как многого мы еще не понимаем, Анна Андреевна…
Федоров спросил с недоумением:
- Ты так и не забыл свою Ахматову?
- А разве можно когда-либо забыть ее колдовские строки?
И вновь Сергей Денисович озадачил Леонида Николаевича, сказав:
- То, что мир кое-кому тесен, - это точно… - и тут же последовал вопрос, будто выстрелянный из рогатки. – Ты мне что-нибудь, в конце концов,  плеснешь?
- Ни что-нибудь, а коньячку. Не против?
- Давай…
Выпили. Закусили дешевыми конфетами, которые, наверное, тоже «на всякий пожарный случай» в ящике стола «затерялись».
Федоров упорно молчал. А Леонид Николаевич не собирался его допытывать: что с ним стряслось? зачем без предупреждения пожаловал в школу? почему его на выпивку потянуло? Посчитает Сергей Денисович  нужным рассказать, что его душу тяготит, распахнет ее для него.  Оставит не отпертым замок своей души -  значит, так и нужно.
Только в который уже раз с усмешкой измерил взглядом своего земляка по деревне, с белой завистью подумал:
«С годами, кажется, он остался тем же мальчишкой-сорванцом, который, ради забавы, в сад бабки Анисухи за яблоками лазил. Он, видно, до конца своих дней обречен природой быть  худым до прозрачности. Тот же нос – шило. Так же на лице веснушки роятся. А волосы-то! – такие же рыжие и волосинки разбегаются на голове друг от друга. Их, наверное, никакими расческами в рядок не уложишь.  Но почему он от меня прячет глаза, которые всегда распахнуты были? А вообще-то – это его дело…»
Заговорил первым Кузнецов.
- Знаешь, Сергей Денисович, а ведь мы продолжаем в парке порядок наводить. Вчера ребята предложили в нем цветники разбить…
- А тебе это надо? – как-то странно прозвучал вопрос. В нем улавливались, чуть ли ни нотки укора.  Хотя раньше идею Кузнецова, еще, будучи того учителем истории, о возрождении парка на окраине райцентра,  он поддерживал. Считал, что его друг прививает детям любовь к природе, к каждому клочку земли, к каждому кустику и деревцу на ней. И вдруг такой вопрос.
- Не понял?!
- Я тоже ничего не понимаю.  Плесни еще…
Леонид Николаевич разлил коньяк в стограммовые стаканчики. Сделал вид, что действительно не понимает неожиданного вопроса руководителя районным образованием. Но чувствовал-то он безошибочно – Сергея Денисовича что-то мучительно гнетет. И это «что-то» обязательно вот-вот вырвется из его души. Знал он его хорошо: тот не может долго носить камень за пазухой. Да и характер у него взрывной, если лоб в лоб с несправедливостью сталкивался, наносившей вред образованию в районе или какому-то хорошему человеку,   - ни молчать, ни терпеть его не заставишь. Ершист он уж очень. Районному начальству это не нравилось, но правде глаза при всем честном народе не прикроешь – Федоров, наверное, самому себе и своей семье меньше внимания уделял, чем школам и тем, кто в них работает с детьми -  учителям.
Потому Кузнецов продолжил говорить  тихо  и спокойно, как всегда вела себя Ахматова:
- А еще мы решили освободить от хлама фундамент бывшего помещичьего дома.
- Это-то зачем? – по инерции спросил Федоров, но чувствовалось, что его мысли были где-то далеко-далеко, по крайней мере, ни за этим столом с початой бутылкой коньяка. 
Кузнецов на вопрос ответил вопросом:
- А ты, знаешь, почему мы с ребятами решили заброшенный парк оживить?
- Кто ж тебя знает. Может, от нечего делать…
- Тебе не удастся меня обидеть и моих учеников тоже. Но мы с членами исторического кружка покопались в областном  архиве. Да, да! Наша экскурсия в областной центр была не развлекательной, а чисто познавательной.
- И что ты этим хочешь сказать? – с еле заметным безразличием спросил друга Федоров.
От Леонида Николаевича это не ускользнуло. Он понимал, что в душе Сергея Денисовича что-то кипит, потому его вопрос воспринял спокойно.
- А в областном архиве мы вот до чего докопались…
И он, не скрывая удовольствия, рассказал.
Оказывается, последний помещик, который жил в особняке и содержал    великолепный
парк, был потомком  Героя Отечественной войны 1812 года Николая Михайловича Арсеньева – дворянина, генерал-майора. В 1785 году он окончил обучение в Сухопутном шляхетском корпусе и получил звание поручика. В 1794 году участвовал в штурме Праги, Варшавы. В 1799 году ему было присвоено звание генерал-майора, его назначили шефом Воронежского мушкетёрского полка.
После выхода в отставку в 1804 году «за незнание неистовых поступков подчинённых» восемь месяцев находился в родовом имении. Призван на службу в 1805 году и назначен шефом Навагинского мушкетёрского полка. Участвовал в боевых действиях против французов у Пултуска, Прейсиш-Эйлау, Гейльсберга, Данцига, Кенигсберга. Получил ранение в ногу и был контужен. За проявленную распорядительность, храбрость и мужество награждён несколькими орденами. После очередного ранения в войне со Швецией в 1808 году уволен с формулировкой: «За отягчением ран».
В июле 1812 года сформировал 7-й пехотный полк Московского ополчения, в котором воевали патриоты Отечества из Владимирской, Воронежской, Московской, Орловской, Рязанской, Тамбовской губерний. Затем его назначили командиром дивизии народного ополчения, во главе которой сражался на Бородинском поле, у Тарутино, Малоярославца и Красного. После командовал 2-й дивизией ополченцев. Награждён орденом Святого Иоанна Иерусалимского и золотой шпагой с надписью «За храбрость».
- Ты скажи, Сергей Денисович, это справедливо, что в райцентре нет краеведческого музея? И это в том районе, где, что ни село или деревня, то историческая достопримечательность.  Сколько на этой земле родилось замечательных писателей, ученых, героев войн, таких как Арсеньев, да и просто великих тружеников? – измерил испытывающим взглядом Федорова: как тот на его вопрос реагирует? и продолжил говорить.– Вот почему мы с ребятами решили парк, по которому, возможно, прогуливался Николай Михайлович, привести в порядок. Ходатайствовать перед районной администрацией и райсоветом о строительстве краеведческого музея на том месте, где когда-то красовался особняк. Нельзя, чтобы память о наших предках завяла…
- В этом ты прав. Только… - не досказав своей мысли, он вновь удивил Кузнецова. – Бог любит троицу. Давай по третьей, и разбежимся…
- Как скажешь, товарищ начальник, - попробовал отделаться шуткой Леонид Николаевич, но чувствовал, что момент истины вызревает. Налил в стаканчики еще по несколько граммов. Посоветовал. - Только разбегаться не спеши, - после недолгой паузы, последовавшей за выпитым коньком и закуской его конфетой, спросил, вроде бы как само собой разумеющееся. – Колись, ты ведь не просто так ко мне заглянул?
Федоров вдруг вспыхнул, словно его внутренности  порохом до отказа  были наполнены:
- За каким хреном ты полез в эту партию?
- В какую партию? – чего-чего, а такого вопроса от Сергея Денисовича он не ожидал.
- В «Справедливую Россию»…
- А ты хотел, чтобы я вступил в несправедливую партию - «Единую Россию»?
- Не ерничай! На свой зад приключений ищешь?! – только теперь прямой и колючий, как ежик, взгляд метнулся в сторону Кузнецова.
- Я тебя совершенно не понимаю, Сергей Денисович! В чем ты меня обвиняешь? Я что-то не так сделал? А может, поперек дороги кому-то встал?
Грянул гром средь ясного неба:
- Мне приказали освободить тебя от должности директора…
На какое-то мгновение тишина налипла на стены кабинета, обволокла друзей и будто обрезала нить разговора между ними.
Кузнецов смотрел на друга и вот теперь действительно ничего не понимал.
- Кто?!
- А то ты не догадываешься…
- Значит, Сальников. Ведь он со мной на эту тему уже разговаривал.
- На какую тему?
- Мне руководство региональным отделением «Справедливой России» предложило возглавить первичную организацию в районе.
- И что ты решил?
- По этому поводу я посоветовался с Алексеем Владимировичем. Он категорично предложил мне отказаться. Мол, у него есть своя кандидатура на этот пост. К тому же, намекнул, что главной  партией в районе должна быть и будет только «Единая Россия».  А тебе, мол, лучше уделять больше внимания школьным делам.
- В этом он прав, - сказал, словно камнем в сторону друга пульнул.
Обычное спокойствие постепенно покидало Кузнецова. Он внимательно смотрел на Федорова и пытался понять -  не шутит ли тот? А может он выполняет сейчас роль опричника у грозного головы района? Или собрался плясать под чужую дуду и под музыку, которую раньше на дух не переносил? Ни то, ни другое и ни третье не было раньше присуще поведению и характеру Сергея Денисовича. Тогда что с ним случилось-приключилось? Почему в таком тоне он с ним разговаривает?
Решил уточнить:
- А у Сальникова все с головой нормально?
- А у тебя? – не сменил тон Федоров.
Кузнецов огрызнулся:
- Не знаю, что с тобой стряслось, но у меня голова на месте. Только ты мне поясни – что плохого или не то я сделал для района? Мне вместе с вами, товарищ или теперь -господин начальник управления народным образованием, в партию чиновников, задрав штаны, вприпрыжку скакать?
- Не хами!  Я пока твой руководитель.
- Тогда подскажи, господин руководитель, мне сию минуту вам заявление на увольнение написать?
- Тебе решать, - с трудом выдавил из себя эти слова Федоров.
- Теперь-то я уже твердо решил…
Сергей Денисович перебил его:
- Что? Писать заявление?
Конечно, этого совершенно не хотел Федоров. Ему противно было выполнять волю главы администрации района. Он прятал глаза от пытливо-колючего взгляда Кузнецова.
- Никакого заявления я писать не собираюсь. Ты начальник – вот и рисуй приказ, а за что меня уволить, тебе, думаю, Сальников подскажет, он же мастер на подобную стряпню. Только теперь-то на руководство районной организацией «Справедливой России» я обязательно выставлю свою кандидатуру на выборах.
Сергей Денисович стремительно встал со стула. Как ни старался, он не смог скрыть своего волнения и мучительного чувства того, что в отношении его друга началась заляпанная какою-то грязью возня, в которой ему отведена роль кадрового стряпчего.
- Не пори, Лень, горячку. Глядишь, все утрясется…
- Слепой сказал: посмотрим…
Они с холодком на прощании пожали друг другу руки.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

На этот раз на квартиру к Федорову неожиданно приехал Кузнецов.
Сухо поздоровались. Прошли, как бывало обычно, на кухню.
- Выпьешь? -  удивил Леонида Николаевича вопрос, который по тону означал: давай выпьем.
- Нет.
Присел на табурет.
После тягостного молчания Кузнецов спросил:
- Это правда?
Федоров не спешил отвечать. Открыл дверцу холодильника. Извлек из него початую бутылку водки, на внешних боках которой выступили мелкие росинки. Сергей Денисович, словно ему что-то мешало во рту или горле говорить, поставил бутылку на стол. Из кухонного шкафа достал две рюмки. Потом вновь направился к холодильнику. На столе появилась колбаса, лимон. Будто  на кухне кроме него никого не было, начал молча нарезать колбасу, на маленькие солнышки порезал лимон.
Все это, так же молча, наблюдал гость. Ему показалось, что Сергей Денисович стал еще ниже ростом и худее. Его плечи вроде бы, чуть складываясь,  подались вперед, а спина начала копировать форму дуги. В пальцах его рук была заметна тихая дрожь, которая обычно наблюдается у алкоголиков. Но Федоров такой болезнью никогда не страдал. Значит, подумал Леонид Николаевич,  нервишки у друга стали ни к черту. А новость, которую он несколько часов назад услышал от одного работника районного отдела народного образования, приехавшего к нему в школу с очередной проверкой, скорее всего, не слух, а реальность.
Сергей Денисович разлил водку в рюмки.
- Давай за встречу… - сказал поспешно, не поднимая глаз на друга.
Кузнецов не торопился брать со стола рюмку с водкой. Он смотрел на Федорова, стараясь хоть что-то прочитать в его глазах, лице, движениях.
- За встречу, конечно, можно. Но это не повод почти с утра прикладываться к стакану.
- Есть и повод… - он поднял рюмку, и одним глотком опорожнил ее от прозрачной жидкости.
Леонид Николаевич, глядя на него, даже поежился. Вновь спросил так, что в голосе вот-вот оборвутся до предела натянутые где-то внутри струны:
- Ты действительно написал заявление?
Федоров, прожевав лимон, зажмурил с такой силой глаза, что на ресницах выдавились капельки слез. Выдохнул из себя воздух, сложив губы в трубочку. Только после этого с какою-то обреченной решительностью ответил:
- Уезжаю я из района, дружище…
- Что? Почему? Как?
Федоров усмехнулся неуклюже:
- Что ж ты, как горохом, засыпал меня вопросами? Давай лучше выпьем.
Он налил в свою рюмку еще водки. Дождался, когда рюмку со стола поднимет Кузнецов, загадочно произнес:
- Кто-то из  мудрецов изрек, что бог дарует нам родственников,  друзей же мы выбираем сами. А друзей я предавать не смогу и не буду, -    это он сказал вроде бы не Леониду Николаевичу, а кому-то тому, кто от этой кухни находится далеко. – Выпей со мной, Лень…
- Хорошо. Но только одну рюмку.
- Там посмотрим…
Выпили. Закусили. Молчание было тягостным для обоих. Первым его прервал Кузнецов.
- Что случилось, Сереж?
- Наверное, то,  что и должно было случиться.
- А конкретнее…
- Не могу я больше с Сальниковым в одной команде быть, разваливать образование в районе.
Леониду Николаевичу пока ничего не было ясно в мотивах решения Федорова уехать из района.  Да и кто и где его ждет в нынешние времена нарастающей безработицы, в том числе и среди специалистов с дипломом педагогического института. Школы, особенно начальные в деревнях, закрываются – в первый класс с каждым годом все меньше учеников приходят. Если в конце восьмидесятых годов в районе было почти пятьдесят средних, восьмилетних и начальных школ, то в начале двадцать первого столетия осталось чуть более тридцати. Устроиться работать учителем в сельской школе невозможно. А без работы Федоров и дня не просидит, с ума сойдет. Это Кузнецов о своем друге знал без сомнения.  Потому решил выяснить все детали отношений своего друга с главой администрации района.
- Почему ты так категорично говоришь – разваливать образование? Ведь к тебе  из других районов области приезжают опыт перенимать.
Федоров его перебил:
- Первое, - не ко мне, а к таким, как ты учителям и директорам. И второе, - ездили когда-то. Но не теперь…
- Что ж ты вокруг да около топчешься? Ты объясни мне, что между тобой и Сальниковым произошло?
Федоров вновь взялся за бутылку. Плеснул в рюмки водки. Спросил:
- Сколько проверок у тебя было за последние неделю-две?
Кузнецов недоуменно поинтересовался:
- А причем тут проверки нашей школы? И как их связать в один узелок с твоими отношениями с Сальниковым?
- Ты не ответил на мой вопрос.
- Примерно пять или шесть раз. На документации скоро дырки от твоих архаровцев появятся.
- И что они проверяли?
- А я и сам не понял.
- Зато я знаю. Они собирают любые недостатки в образовательном и воспитательном процессах на тебя, учителей школы, чтобы было, за что тебя из нее с силой вытолкнуть.
- Если накопают, значит, поделом мне.
Эти слова Кузнецова Федоров пропустил между ушей.
- А знаешь, кто эти проверки к тебе посылает?
Леонид Николаевич, вздернув плечами, нерешительно ответил:
- Видимо, начальники отделов твоего роно.
- Нет, мой дорогой, я их в твою школу засылал.
Леонид Николаевич попробовал пошутить:
- На то и пастух, чтобы овцы из стада не разбегались.
- Пастух-то это я, а вот кнут в руки мне настойчиво сует Сальников, предупреждая, чтобы я им хлестал по вашим спинам беспощадно, и в первую очередь - по твоей спине. Все! Больше не могу быть в роли того пастуха. Давай лучше за нашу с тобой дружбу выпьем.
Но, прежде чем поддержать предложение Федорова, Кузнецов спросил:
- Где нас с тобой с распростертыми руками ждут?
- Меня не раз приглашали в институт, который теперь стал педагогическим университетом, на преподавательскую работу. Ты же знаешь, что я имею ученую степень кандидата наук. Так что… Давай за нас…
Выпили. Закусили. Молча. Слова вроде бы от них в самых укромных местах кухни спрятались.
Тягостное молчание прервал Леонид Николаевич, задав мучивший его вопрос:
- Ты из-за меня с Сальниковым поругался?
- Если убрать из директоров тебя, то с кем мне тогда в районе работать? – вопросом на вопрос ответил Сергей Денисович.
- Ни на мне же свет клином сошелся. Я и учителем поработаю.
Федоров вскочил с табурета, вроде кто-то ему в зад шилом вколол.
- Как бы ни так!  Этот самодур, - он, конечно же, имел в виду главу администрации района, - и учителем тебя в школе вряд ли оставит.
- Но что я ему такого сделал, чтобы он ослеп от злости?
- Против его воли осмелился идти. Вот что...
 Кузнецов быстро поднялся, и скороговоркой выпалил:
- Я пойду к Сальникову и объяснюсь с ним. Пусть он меня увольняет, если ему так надо. Только ты не увольняйся, забери заявление.
- Я, Лень, никогда не поступал, как рак….

2

Кабинет Сальникова давил на него своими размерами, подвесным потолком, стилизованным под безоблачное голубое небо, который, словно изумрудами, украшало множество светильников.
Кузнецов сразу обратил внимание на портреты Путина и Медведева, которые вывешены строго в центре стены и над головой Алексея Владимировича. Они, президент и председатель правительства России,  и тут оказались бок обок вместе, и будто вместе встречали всякого вошедшего человека в кабинет главы администрации района. Улыбчивые и простые лица первых людей страны вроде бы подсказывали, что в этом кабинете каждого приветливо встретят, очень внимательно выслушают и обязательно примут  только такое решение, которое ярко осветит дальнейший жизненный путь человека, развеет все его бытовые, социальные и какие угодно проблемы. Люди-то сюда приходили в основном с различными житейскими болячками, с надеждой, что хозяин кабинета тут же их «вылечит» или подскажет единственно возможный «рецепт» исцеления.
Вдоль стены, которая находилась на противоположной стороне от входа с тамбуром и двумя массивными дверями, стоял на точеных богатырских ножках длинный и широкий, сияющий полировкой, стол, вокруг которого стайкой приютились, покрытые черной кожей, кресла.
Письменный стол, за которым сидел Сальников, своими формами, цветом, резьбой ножек напоминал стол для заседаний, только меньших размеров. К нему строго по центру приставлен Т-образно стол для посетителей, с обеих сторон которого приставлены два стула.   По левую и правую руки Алексея Владимировича на столе возвышались стопки каких-то бумаг и документов. Рядом с правой стопкой бумаг стояла бутылка минеральной воды и стакан из тонкого хрусталя. Кресло, на котором сидел Сальников, также формами напоминало те кресла, что стояли у стола вдоль стены, но только более массивное, со спинкой чуть ли ни на полметра выше затылка его владельца. В правом углу кабинета был еще один небольшой столик явно из одного мебельного гарнитура. На нем в центре стояла, верхом опирающаяся на стену, большая икона Николая Угодника в дорогом окладе; рядом с ней иконки поменьше. Украшала стол еще и Библия.
Кузнецов глубоко в душе усмехнулся: «Неужели он отмаливает свои прошлые грехи первого коммуниста района, или сегодняшних грехов выше крыши наскирдовал?..»
На стене противоположной письменному столу руководителя района висела, чуть ли ни в полстены картина, на которой изображен пейзаж с березами на берегу красивого озера, в которое засмотрелись пушистые, словно лебединые крылья, облака, подсвеченные и позолоченные лучами солнца. И деревья, и вода заставляли глубоко вдохнуть воздух, вроде бы человек оказывался ни у картины, а  прислонился спиной к белому стволы одной из берез.
В левом углу кабинета нашел свое место книжный шкаф, в котором  книги своими корешками поясняли посетителю, что в нем есть издания по проблемам экономики, политики. А книги Путина во всей красе представлялись не корешками, а обложками, с которых смотрели пронзительные глаза Владимира Владимировича, подчеркивающие или намекающие, что этот человек желает всем, кто в них заглянет, только добра.
Там, где заканчивался шкаф, кабинет от другого помещения отделяла закрытая дверь. Естественно, Кузнецов не мог знать, что за этой дверью находилась комната отдыха главного человека района. В ней он мог посидеть или полежать на мягком диване, попить чай, кофе или что-то покрепче, что скрывалось за дверцей внушительных размеров холодильника. Тут был и шкаф, в котором до поры до времени ждали применения тарелки, бокалы, рюмки, стаканчики, ложки, вилки, ножи.  В одном из углов этой комнаты притих сейф.   
Взгляд Сальникова, устремленный на Кузнецова, вроде бы хотел его пронзить насквозь  и чем-то был похож на взгляд Путина с обложки одной из его книг.  Но в чуть покрасневших глазах главы района, по сравнению с глазами Путина, казалось, насторожились ежики. Не предложив директору школы сесть, Алексей Владимирович сказал так, словно у него во рту все от жажды пересохло:
- Слушаю вас, Леонид Николаевич.
Кузнецов, идя к главе администрации, собирался со всей прямотой сказать, чтобы в его отношениях с людьми он не забывал о справедливости, порядочности, в особенности к учителям – одним из главных скульпторов детских душ. Предостаточно убедительных доводов у него накопилось в защиту Федорова. Хотел привести высказывание Аристотеля  о профессии учителя, который дарит детям «добрую жизнь», о том, что учителя с крайне ранимыми душами и, чаще всего, беспокойными сердцами.
Но, когда вошел в кабинет Сальникова, у него все выветрилось из головы. Он лишь мог сказать то, что собирался сделать в конце встречи с главой:
- Я не хочу, Алексей Владимирович, чтобы из-за меня страдали другие люди.
Тот изобразил на лице недоумение, которое трудно было скрыть в широко раскрытых глазах.
- О чем это вы?
Кузнецов никогда не юлил вокруг да около истины, верен себе оказался и в этот раз:
- Я говорю о заведующем роно Федорове.
- Федорове? А он-то причем?
- Сергей Денисович написал заявление на увольнение. Так?
Сальников, не отводя взгляда от Кузнецова, и не собирался выходить сырым из воды:
- Заявление? Какое заявление? Ничего не понимаю, ничего об этом не знаю.
У Леонида Николаевича вызрела на лбу испарина. Ему хотелось   этому чиновнику от власти бросить камнем слова: «Все ты знаешь, все ты  понимаешь. Только прикидываешься, изображаешь из себя неизвестно кого…  Пора бы избавиться от привычки лицемерия, которая ярко расцвела с тех времен, когда ты возглавлял районную организацию КПСС. Или без нее   нельзя обойтись теперь и членам «Единой России»?..»
Кузнецову память вдруг высветила из своих закоулков отрывок из стихотворения «Закон»  его земляка Ивана Бунина,  который он иногда декламировал своим ученикам:

Приняв закон, прими его вериги.
Иль оттолкни – иль всей душою чти:
Не будь ослом, который носит книги
Лишь потому, что их велят нести.

Но сдержался. Этим ведь он мог обидеть человека. Зачем? Может, тот еще не всю совесть растерял? Потому спокойно ответил:
- Алексей Владимирович, если я чем-то вас не устраиваю как директор школы, учитель истории, а еще и член партии «Справедливая Россия», то прямо мне об этом и скажите.
Тот с наигранным удивлением спросил:
- С чего это вы взяли, что меня чем-то не  устраиваете? – отпил из стакана минеральной воды, после чего с нескрываемым раздражением посмотрел в сторону Кузнецова. -  Да вступайте вы хоть в партию Жириновского. Мне-то до этого, какое дело? Главное, чтобы в школе порядок был.
- А у меня в школе сплошной бардак?
- Об этом пусть судит районный отдел народного образования. У меня кроме школ проблем  в районе хватает. 
Лицо у Кузнецова покрылось от волнения пятнами цвета листвы поздней осенью.  Подумал: «Теперь я понимаю Сергея. Как же ему трудно работать с этим, словно намыленным до пены, человеком…»
Но сказал опять не то, о чем думал:
- Я, вместо того, чтобы работать, не успеваю встречать комиссии районо. Осталось только проверить  - тем ли я воздухом дышу.
- Меня тоже, какие только областные службы не проверяют. Это нормально. За всеми контроль нужен. Вы – не исключение.
Кузнецов был на грани нервного срыва. Он же видел, что Сальников издевается над ним. Хорошо знал, что комиссии в школу приезжают только по его указанию. Федорову надоело выполнять те – никому не нужные для пользы дела указания. Наверное, поэтому не выдержали его нервы, и он решил уехать из района. Это же безумие - лишиться такого, болеющего за образование и воспитание детей  человека.  Неужели этого не понимает Сальников?
Решился все же на то, чего если и хотел, то - в крайнем случае сказать. Наверное, другого выхода нет.
- Я написал заявление…
Не успел Леонид Николаевич закончить говорить, его перебил Сальников, спросив поспешно:
- Какое заявление?
Кузнецов извлек из папки, принесенной с собой, лист бумаги.
- Вот…
Глава взял тот листок. Пробежал глазами содержание заявления. На лице разгладились редкие морщинки. Левой рукой пододвинул лист бумаги к краю стола в сторону Кузнецова.
- Это не ко мне, Леонид Николаевич. Вопросы увольнения или принятия на работу директоров школ решает районо.
Кузнецов впервые во время встречи с Сальниковым проявил несдержанность:
- Это решаете только вы! Но у меня есть к вам просьба, - он оставил лежать заявление на краю стола.
- Какая? – в глазах главы чиркнула усмешка.
- Меня увольняйте, но только оставьте на работе Федорова, он нужен образованию района.
- С чего вы взяли, что его кто-то собирается увольнять?
От этого вопроса Алексея  Владимировича  у Кузнецова, словно блохи по телу поползли,  и ему его хотелось тут же до крови расчесать. Но постарался сдержать себя, ответил спокойно, уверенность в каждом слове даже не вздрогнула:
- Алексей Владимирович, он не должен страдать из-за меня.
- Я учту вашу просьбу.
Глядел Кузнецов  на Сальникова и подумал: «Лицо до последней клеточки наспех сделал такое умное, что и плюнуть некуда…»

3

Завуч школы Тамара Петровна Паршина уже успела положить под язык таблетку валидола.
Учителя, зашедшие в учительскую, напугались, увидев бледную и тяжело дышавшую женщину.
- Что случилось, Тамара Петровна?
- Вам плохо?
- Может, вызвать скорую помощь?
Паршина, склонив голову на грудь, помахала рукой, потом прошептала:
- Пройдет…
Она приехала в школу после окончания института лет сорок назад. Преподавала русский язык и литературу. Семьей она так и не завелась, хотя и очень мечтала о своих детях. Но Бог, видимо, распорядился по-своему. Кто за нее сватался – без любви замуж выходить не захотела. А кого любила еще со школьной поры, давно женился, у него двое детей народилось, а теперь и от внуков и внучек в квартире тесно и сладко шумно.
В школе, как Тамара Петровна иногда шутила, ее и дом, и семья, и детей целых одиннадцать классов. В чем-то она максималистка. С учениками вела себя строго, но справедливо, не делила их на плохих и хороших. Была глубоко уверена, что все они если не талантливые, то обязательно к чему-то способные, только каждый по-своему, а у кого-то его талант просто-напросто до поры до времени еще не раскрылся. По ее мнению, в обществе ошибочно выработался стереотип, что талантливыми могут быть только писатели, артисты, певцы, музыканты или художники. А разве можно стать прекрасным пекарем, парикмахером, швеей баз дара божьего. Талант же раскрывается только тогда, когда человек неимоверным, постоянным трудом и самосовершенствованием добился того, что другим не удается.
Наверняка Паршина обладала талантом организатора образовательного процесса в школе. И это ярко проявилось, когда ей доверили быть завучем. Она лет десять назад собралась на пенсию. Сердечко у нее сбои все чаще давать начало, без валидола редкий день обходилась. Но Кузнецов, став директором, убедил ее, что она без школы, учеников жить не сможет, ни душа, ни сердце с ее намерением уйти на покой не согласятся. Послушалась. Сколько сил хватит, столько и работать будет. Да и с директором ей было легко любые школьные проблемы решать. Он ежегодно «выбивал» ей на летних каникулах путевки в санаторий, чтобы сердце подлечила, да и другие болячки, которые к ней все чаще и чаще липли.
И вот только что ей позвонили из роно, чтобы она собрала всех учителей, даже и тех, у которых не было в тот день уроков, на собрание. Им, учителям, представят…нового директора школы.
Вопросы, словно назойливые мухи, ворвались в учительскую.
Кузнецова освободили? За что?
Ведь их школа, если ни одна из лучших в области, то в районе – однозначно.
Тогда, что он сотворил такое, о чем никто из учителей не знает?
А что если сам написал заявление?   Почему?
Дверь учительской медленно открыл Кузнецов. На него стрелами устремились взгляды, набухшие от недоумения.  Непривычная тишина его будто в грудь толкнула.
Леонид Николаевич пошутил:
- Что случилось? По ком траур?
- А вы разве не знаете? – спросила, чуть пришедшая в себя, Паршина.
- О чем я должен знать? – по его лицу блуждала легкая усмешка.
Учителя молчали. Инициативу проявила вновь Тамара Петровна:
- Мне позвонили из районо и приказали собрать всех учителей, даже пригласить тех, у кого сегодня нет уроков.
- Зачем? – спросил спокойно Кузнецов.
- За что вас освободили от должности директора? – Тамара Петровна, как и остальные учителя, смотрела на него,  не моргая.
Кузнецов медленно, словно от невыносимой усталости, опустился на стул. Для него, конечно, было неожиданностью, что Сальников проявил головокружительную оперативность, дав ход его заявлению. И это произошло за то время, пока он ехал в школу из администрации после встречи с ним. Он смог лишь ответить с тяжелым выдохом:
- Уже…
- Что делать будем, Леонид Николаевич? – беспокойство металось в глазах завуча.
Растерянность, казалось, лишила дара речи учителей. Подобный вопрос застыл и в их глазах.
Кузнецов встал со стула и не знал: а что, действительно, надо ему делать. Идти в свой кабинет? Теперь, выходит, бывший его кабинет. Уйти вообще из школы? Коллектив его неправильно поймет.
- Не знаю…
- К нам уже везут нового директора школы.
- Кого? – от вопроса Кузнецова веяло растерянностью.
- Не сказали.
- Тогда собирайте, Тамара Петровна, коллектив. Будем ждать нового…
И он вышел из учительской.


4
 
Глава администрации подсказал руководству роно назначить директором школы Валерия Алексеевича Герасимчука. Он был племянником жены Сальникова. Окончив спортивный факультет педагогического института, получил полставки уроков физкультуры в школе соседнего с райцентром села. Но педагогическая практика его мало чем привлекала. При содействии и негласном учредительстве главы администрации района Герасимчук открыл магазин и кафе «Сказочные зори». В школу на уроки иногда не появлялся. Но наказать-то его директор школы не осмеливался, знал, чей протеже  учитель физкультуры. 
Валерий Алексеевич был выпускником школы тогда, когда ее директором только что назначили Кузнецова. Тот неоднократно приглашал к себе в кабинет ученика одиннадцатого класса. Повод почти всегда был один – Герасимчук дерзко вел себя с учителями, а Паршиной даже сказал, что ей давным-давно пора на пенсию, что от ее уроков по литературе запахом плесени отдает.  О таких выпускниках, как Герасимчук, учителя обычно говорят: «Слава богу, что наконец-то избавил нас от него».
Конечно, не без вмешательства влиятельного дядюшки Валерий поступил в институт. Что греха таить, помогал он ему материально и сессии сдавать, и «улаживать» некоторые его «подвиги» со студентками института. Прошел слух, что он вроде бы изнасиловал одну из своих однокурсниц. Дядя и с ректором, и с правоохранительными органами общий язык нашел. Обвинили потерпевшую, что та примерного во всем юношу-студента сама в постель затащила. Не он его изнасиловал, а она его действенности лишила.
После окончания института жена Сальникова все уши прожужжала мужу, что того хорошо было бы заведующим районо поставить, а там, глядишь, освободится кресло заместителя главы администрации района, который курирует образование, здравоохранение, социальную сферу. Да и Сальникову не век район возглавлять. Выходит, надо достойную смену себе готовить.  А чем Валерка не кандидатура? Вот такие наполеоновские планы зрели у тети на будущее любимого племянника.
Потому ничего случайного не было, что на собрание коллектива учителей заместитель заведующего районным отделом народного образования Сергей Михайлович Савельев представил новым  директором школы именно Герасимчука.
- Это креативный педагог и организатор. Работая в школе учителем физкультуры, активно участвовал в общественной жизни коллектива, села. Он сам и его ученики принимали участие в спортивных соревнованиях района и области…
О чем говорил Савельев, Леонид Николаевич совершенно не слушал. Его терзала мысль: «Что же это такое творится? Да, я сам написал заявление на увольнение. Но этот же тип все в школе развалит. Может, у Сальникова что-то с головой не то? Видеть и до боли в сердце чувствовать, что происходит вопиющая несправедливость, и молча все это переносить? Нет!..»
- Сергей Михайлович, - перебил Кузнецов Савельева, который нахваливал будущего директора школы, - Герасимчук - наш бывший ученик. Я не знаю, как другие учителя думают, но мое мнение однозначное – рано ему возглавлять нашу школу, да и не только нашу…  Надо еще учителем настоящим себя проявить…
В рядах учителей зашелестело оживление. Леонид Николаевич сразу не понял – его одобряют или осуждают.
- Я поддерживаю Леонида Николаевича, - поднялась со стула Паршина. – Но прежде, Сергей Михайлович, объясните, почему  Кузнецова освободили от обязанностей директора? При нем наша школа получила свежее дыхание и заслуженно завоевала в районе авторитет. Думаю, со мной согласятся многие мои коллеги.
Послышалось:
- Да!
- Конечно!
- Он замечательный директор…
Полное лицо по годам еще молодого представителя районо одновременно покрылось крапинками пота и предательскими красными пятнами.  Среди учителей и директоров района он пользовался уважением, много лет работал учителем, потом был директором средней школы и более двух лет являлся заместителем Федорова. А Сергей Денисович, кого попало, себе в помощники не брал, об этом хорошо знали в районе.  Естественно, Савельев понимал, что ему выпала непростая, а может, и неприятная миссия по представлению директором школы Герасимчука. Сергей Михайлович хорошо знал, что этого человека нельзя и на пушечный выстрел  подпускать к руководству школой, да еще в райцентре,  но…   Одно - Савельев не обладал смелостью перед начальством выше его по должности. Другое – Сальников ему предложил возглавить роно вместо Федорова. Выходит, надо из кожи вон лезть, а поручение главы района выполнить без сучка и задоринки.
- Тамара Петровна, а разве вам не сказал Леонид Николаевич, почему его уволили из директоров?
На какое-то мгновение зал до духоты заполнился тишиной . Многие учителя повернули голову в сторону Кузнецова.
- Нет… - ответила с настороженным недоумением Паршина.
Леонид Николаевич поднялся со стула. Повернулся лицом к учителям.
- Я сам написал заявление…
Словно выстрелянные пули,  в его сторону полетели вопросы:
- Почему?
- Зачем?
- Как?
- Тише, товарищи! – успокаивал учителей Савельев. – Думаю, это объяснит сам Леонид Николаевич.
Так и оставаясь стоять и смотреть в глаза учителям, с которыми проработал почти двадцать лет, тихо и с натянутым спокойствием, как всегда вела себя Анна Ахматова, сказал:
- Конечно, я объясню…
Вздохнул глубоко и не спеша  выдохнул. Обычно так поступают штангисты, прежде чем поднять рекордно тяжелый вес.
- Я не хотел, чтобы из-за меня страдал другой человек, человек достойный и с совестью.
- Кто этот человек? – решила уточнить Паршина.
- Сергей Денисович Федоров, - с нескрываемым сожалением ответил Кузнецов.
- Ничего не понимаю! – вновь инициативу от имени всех учителей проявила Тамар Петровна.
- Его, заведующего районо, заставляли освободить меня от обязанностей директора школы. А он против этого, и  сам написал заявление на увольнение. И, чтобы Сергей Денисович не увольнялся из-за мен, я добровольно написал заявление и передал его главе администрации района. Выходит, менее чем через час на меня был уже подписан приказ. Я не знаю, кто его подписал, Федорова-то на работе нет, но это так.
- Приказ подписал я, - признался Савельев, поправив очки на переносице безымянным пальцем левой руки. Он неумело старался скрыть свое волнение.
Кузнецову яснее ясного было, что он выполнил указание Сальникова. Винить его за это нечего. Не подписал бы он, другого чиновника заставил бы  это сделать глава администрации – вся, никем не контролируемая,  власть в его ведь руках.
- Но вас-то за что решили освободить? – продолжала проявлять дотошность Тамара Петровна.
- Если честно сказать, удивляюсь и недоумеваю надуманным поводом, который, на мой взгляд, здравым смыслом назвать не могу. Вы же все знаете, что я всегда старался все проблемы в школе решать по справедливости, открыто.
- Это точно, - кто-то в зале не воздержался от реплики.
Леонид Николаевич продолжил:
- Моя жена Нина Ивановна участвовала в работе областной конференции многодетных матерей. Там ее избрали делегатом на Всероссийский съезд многодетных матерей. В перерывах съезда она познакомилась с Сергеем Мироновым – председателем Совета Федерации, который стал инициатором создания партии «Справедливая Россия». Он, искренне поддерживающий многодетные семьи, предложил жене вступить в эту партию. Она стала ее членом. А кто из нас не хочет справедливости?
Зал, было притихший, слушая Кузнецова, оживился.
-  Все…
-  О чем разговор…
- Ее в жизни так не хватает…
- Вот и я, желая бороться в районе, да и в области за справедливость, тоже вступил в эту партию. Более того, мне в областном отделении предложили возглавить первичную партийную организацию в нашем районе. Об этом откуда-то узнал Сальников. Он мне, чуть ли ни в ультимативной форме  посоветовал не выставлять на выборах свою кандидатуру, у него, мол, своя кандидатура на этот счет есть. Вот, пожалуй, и все, что я могу вам, товарищи, пояснить. Но если я раньше хотел отказаться возглавить первичную организацию «Справедливой России» в районе, то после нынешних событий обязательно буду участвовать в выборах. Я не могу назвать справедливым отношение ко мне главы администрации, и, тем более,  назначение новым директором нашей школы Герасимчука.
Из зала донеслось:
- Беспредел…
- Правильно…
- Нам другой директор не нужен, - подытожила Паршина. – Леонид Николаевич надежный и справедливый руководитель. Правильно я говорю?  - обратилась она к учителям.
Но никто не успел  высказаться, их опередил Савельев:
- Товарищи, не превращайте собрание в базар. Мы не имеем права не удовлетворять заявление Леонида Николаевича, подчеркиваю – написанное им  без чьего-либо принуждения. Это первое, - он спешил говорить дрожащим голосом так, чтобы никто из учителей, не вставил в его речь хотя бы слово. – Второе. Администрация района посоветовала руководству роно назначить Валерия Алексеевича Герасимчука директором вашей школы. Это не обсуждается.
- А что? Нормально! Я его хорошо знаю, - поддержал представителя роно учитель физкультур Семен Григорьевич Абрамов. С Кузнецовым у него были натянутые отношения. И не потому, что уж очень строг к нему Леонид Николаевич, а из-за того, что иногда от Абрамова после его обильного вечернего застолья на утро улавливался душок перегара.  Бывали случаи, когда директор не допускал учителя физкультуры к занятиям с детьми. Давно бы его из школы погнали, заменить не кем было.
Валерий Алексеевич сидел за одним столом с Савельевым. После его последних слов и одобряющей реплики Абрамова на его полном лице заиграла улыбка.
Вскочила с места Паршина, с раздражением, но уверенно выпалила свое решение:
- С этого момента я больше в школе не работаю. Я давно заработала пенсию, и … - нервы, видимо, у нее сдали. Она поднесла к глазам платок, и сгорбленная, казалось, на глазах стала меньше ростом, вышла из зала.
- Что же вы, Сергей Михайлович, творите?! – Кузнецов, опасаясь за больное сердце Тамары Петровны, заспешил из зала вслед за ней.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Любовь зачастую высекает искры в душах людей, как правило, при случайной встрече. А сущность любви заключается в том, что она делает Его и Ее чище и лучше. Но Он и Она никогда не могут быть счастливыми потому, что настоящая любовь подобно огню, которому чужд покой. В то же время: не было бы любви, не было бы и смысла жизни, в которой тропинки и дорожки неминуемо ведут к падениям и крутым поворотам, бедам и невзгодам, бесконечным и вроде бы никогда не испаряющимся и самым непредсказуемым  трудностям. А это и есть испытание на прочность истинного чувства, которое кто-то и когда-то нарек любовью.
Но это даже расплывчато не представляли Леонид и Нина, когда летом 1986 года встретились на слете секретарей комсомольских организаций вузов Черноземья. Бушевала эйфория от горбачевской перестройки и в первую очередь в молодежной среде. Вопрос на слете обсуждался один – как перестраивать деятельность первичных комсомольских организаций в новых условиях мышления и плюрализма мнений, свободы слова и всяких других свобод.
Совершенно случайно Леонид и Нина оказались рядом, сидя в зале заседаний слета.
Он слушал выступающих представителей вузов, которые сменяли друг друга на сцене, как картинки в калейдоскопе. С расплескивающейся энергией, громкоголосые они заполняли все вокруг себя половодьем идей, планов, предложений. От их речей ни один мускул не дрогнул на лице Кузнецова, ни одна светлая искорка не зажглась в его глазах.
Она же, словно давно пересохшая губка, впитывала все то, что говорили ее сверстники. Что-то записывала в блокнот. Леонида рядом с собой Нина вроде бы и не замечала, хотя парень был  ростом чуть выше среднего, немного полноватый.
- Одна пустота…
Эти слова Нина услышала. Не переставая делать записи в блокноте и не поворачивая головы в его сторону, переспросила:
- Вы что-то сказали?
Он в ее сторону тоже головы не повернул.
- Да. Они все из пустого в порожнее переливают. Что-то и у кого-то просят, захлебываются от восторга перестройкой, говорят, словно заранее заготовленные лозунги читают. Ни одной ценной инициативы… - Леонид чуть помолчал, потом начал декламировать:
О, есть неповторимые слова,
Кто их сказал – истратил слишком много.
Неистощима только синева
Небесная, и милосердье Бога.

Только после последних слов Кузнецова девушка уставилась на него большими и чистыми до удивления глазами.
- Вы пишете стихи?
- Это Анна Ахматова написала еще в  1916 году, но они и сегодня бьют в самую цель.
- Хорошие стихи. Но я с вами не согласна.
- С чем именно? – спросил он с таким спокойствием, что вроде бы мнение его соседки ему  безразлично.
- А разве безалкогольные свадьбы не заслуживают внимания? – выразительно выговаривала она каждое слово своего протеста.
- Все это - не более чем потемкинские деревни.
- Вы против таких свадеб?
- Если честно говорить, то я за нормальные свадьбы. На худой конец, ничего не имею против так называемой безалкогольной свадьбы. У нас в университете кто-то выдумал их назвать еще и родниковыми.
- Хорошее название. Я, пожалуй, себе в блокноте запишу.
- Правильно сделаете. Только еще и запишите, как такая родниковая свадьба у моего друга по группе проходила.
- Интересно, интересно…
- Даже очень. Так вот. На свадебных столах действительно ни одной бутылки с вином или водкой не стояло. В шеренгу на них выстроились графины с якобы родниковой водой. Только после третьего или четвертого тоста у гостей той свадьбы языки заплетаться начали. «Родниковая вода» в графинах водкой оказалась.
- Но  это же кощунство над замечательным начинанием.
- Кощунство наших родственников и других гостей заставлять чокаться  рюмками с водой из-под крана. Так с пьянством не борются.
- Вы знаете надежный рецепт? – общение с соседом начало ее забавлять, он показался ей интересным и умным собеседником.
- Такой рецепт есть. Только о нем никто вспоминать не желает. Он существовал, к примеру, уже в начале этого века. Но для его реализации не болтовня нужна, подобие сегодняшней на слете, продуманные меры и мероприятия.
- И что же это за рецепт? – она уже перестала слушать тех, кто вылетал на сцену и сыпал предложения по перестройке комсомольской работы.
- Может, это не рецепт, в медицинском понятии этого слова, а, скорее всего, замечательный опыт, который продуманно, творчески вместе с единомышленниками проводил Николай Васильевич Брянцев – священник из Ельца. Он создал общество трезвости, члены которого вместо питейного и очень выгодного в финансовом плане заведения открыли чайную, где предлагали посетителям не водку, а дешевый чай. Они также проводили беседы и чтения, раздавали специальные издания, листки, брошюры и книги о вреде пьянства; ставили своими силами спектакли;  устраивали концерты;  организовывали вечера отдыха с песнями и игрой на народных инструментах. И это только малая частица того, как на деле священник и его приход боролись с пьянством. Может Брянцев и его помощники и дальше продолжили бы доброе дело, но его в 1918 году расстреляли как врага советской власти. 
- Откуда вы это знаете?
- Обязан знать – я же учусь на историческом факультете.
- На каком курсе?
- На последний перешел. А вы где учитесь?
- Я будущий филолог. С осени буду учиться на четвертом курсе, тоже последнем.
- Меня зовут Леонидом. А вас?
- Нина.
Так  девушка и парень плавно перешли к знакомству друг друга. Оказалось, что они родились и оканчивали школы в соседних районах.
Он, сам не зная почему, начал внимательно рассматривать новую знакомую. И чем дольше смотрел на нее, тем становилось жарче в его груди. Такое с ним происходило впервые.
Такие девушки, был уверен Леонид,  рождаются и вырастают только в деревне. Короткая стрижка смоляных и от природы вьющихся волос, спереди не закрывающих высокий лоб. Лицо в меру полное, округлое, на котором чуть выделяется нераздвоенный подбородок. Губы без следов помады, пухленькие, светло-розовые и казалось, что из них вот-вот брызнет сок недозревшей вишни. Над верхней губой еле заметно дымится светлый пушок. Нос небольшой, прямой, на переносице практически нет впадины. Карие глаза пытливо пронзительные, широко открытые, которые, подумалось парню, кроме добра не могут ничего другого излучать.
На Нине была белая хлопчатобумажная блузка и черная трикотажную юбка, которая прикрывала ее колени.
Она же в свою очередь лишь мельком взглянула на него, и ее щеки предательски мазнул румянец. Нина перестала делать записи в блокнот, и складывалось впечатление, что девушка  о чем-то напряженно думает.
Оба почему-то замолчали до конца мероприятия. А когда рядом с ними молодые люди вскочили с кресел, зашумели, над чем-то или над кем-то смеялись, Леонид и Нина какое-то время продолжали сидеть на своих местах. В их головах билась, как пойманная в клетке вольная птичка, на удивление одна и та же мысль: они сейчас встанут и больше никогда друг друга не увидят? А им обоим этого почему-то не хотелось.
Молчание прервал Леонид, предложив:
- Давайте, Нина, прогуляемся по городу.
- Я не против этого, - ответила она застенчиво, румянец на ее щеках так и не испарился.

2

Потом после слета недели две они созванивались, чуть ли не каждый день. И она, и он, если можно было, говорили бы сутки напролет. Но Нина на каникулах всегда помогала матери управиться с нехитрым крестьянским хозяйством. Даже пробовала забор самостоятельно починить. Мужчины-то в их доме не было. Отец бросил ее с мамой, когда девочке исполнилось всего годик. Видите ли, у него к другой женщине страсть воспламенилась.
И в том день конца августа они с матерью выкапывали картошку.  Не успели убрать последние две или три грядки, дождь опустился с неба такой, словно дождинки через самое частое сито пропускал, не переставая.
- Ничего, дочка, у дождей тоже, как и у людей, передых наступает. А может он нас специально с огорода согнал, чтобы мы от усталости на грядках не свалились? – мать улыбнулась своей скупой улыбкой, казалось, вытканной из шелка.
Глядела на дочь, радовалась: «Красавица у меня Нина! Выросла. Не успею оглянуться, о свадьбе заговорит, а там, глядишь, Бог и внучков пошлет…»
Нина на слова матери тоже улыбку прятать не собиралась, ее душу что-то изнутри подогревало. Глядя на мать, подумала и решила: «Какая же она у меня прелесть, как весна. Я обязательно познакомлю с ней Леонида».  Весело ответила:
- Как ночь сменяет солнечный день, так и после дождя небо голубые глазки распахнет. Это, мам, не мои слова. Так примерно сказал в свое время Эзоп, правда, я их чуть-чуть изменила.
- Кто-кто?
Мать родилась за три года до войны. После войны в школу ходила только осенью и по весне – зимой ни пальто, ни валенок не было. Вот так, с горем пополам, четыре класса, и как она подсмеивалась сама над собой, и «пятый коридор»  осилила. Потом больше науку ведения крестьянского хозяйства познавала, а проще и точнее – науку выживания.
- Был такой древнегреческий баснописец, - пояснила Нина.
- Умный, поди, мужик…
- Видимо, да. Жил он в шестом веке до нашей эры, а его басни и высказывания и по сей день мудростью пропитаны,  – просвещала Нина мать, – его у нас и в институте  упоминают, когда о творчестве Крылова лекции читают.
Женщина во все глаза смотрела на дочь и гордость ее до краев переполняла: «Умница ты моя! Знает даже про какого-то баснописца, который жил неизвестно когда. Ишь, голова-то у нее как варит…»
Не успели мать с дочерью наговориться, за окном их дома мотоцикл протарахтел и  замолк.
- Кого это в такую слякоть принесло? – удивилась мать.
Нина только плечами в ответ вздернула.
Во входную дверь тихо постучали.
- Явно не деревенская пьянь. Те не стучат, а вваливаются.
Нина на слова матери только улыбнулась. Ей почему-то  не терпелось быстрее увидеть непрошеного гостя и убедиться в правоте матери.
- Можно?
Сердечко у девушки екнуло. Голос просившего разрешения войти в их дом был знаком ей до трепета в душе.
- Если с добром, входи, - заявила категорично мать.
Переступив порог, остановился, как припаянный к полу, Леонид.
- Здравствуйте! – тихим голосом он вроде бы извинялся перед хозяевами дома за свой неожиданный визит.
- И тебе не хворать, - недоуменно смотрела на незнакомца женщина.
- Здравствуйте, Леонид!
- А ты его знаешь? – мать метнула взгляд на дочь.
- Еще бы… -  захлебывалась та от радости.
Нина не удержалась и кинулась навстречу парню.
- Проходите, что у входа замерли?
- Натопчу ведь…
- Тебя в грязи специально, что ли обваливали? – не удержалась от усмешки  мать Нины.
- Мам, ну зачем ты так?
- Как?
- Человек с дороги, и не ближней, а ты…
- Дождь ведь там… - пробовал оправдаться Кузнецов.
Там, где стоял Леонид, расползалась черная лужица. Его лицо, руки были заляпаны грязью. Складывалось впечатление, что грязь не смогла добраться только до его горящих глаз, которые, не моргая, смотрели на Нину. С пиджака и брюк срывались мутные капли одна вдогонку другой. Его плечи, словно под тяжелым грузом, опустились, сделались покатыми больше обычного. Плетьми висели вдоль туловища руки, которыми Леонид, казалось, боялся пошевелить, чтобы по всей комнате не разбрызгать с них грязь.
- Леонид, это моя мама, познакомьтесь, - предложила, вроде бы стесняясь, Нина.
- Леонид, - парень хотел протянуть руку в сторону женщины, но увидев свою грязную ладонь, отдернул на прежнее место – вдоль туловища.
- Лиза… Елизавета Михайловна.
- Очень приятно!
- Приятно вам – приятно и мне, - как-то загадочно поглядывая на сияющую дочь, ответила женщина. Она шагнула в сторону кухни. – Я чайник на плиту  поставлю, продрог, видно, до костей сердешный, да и грязь с рук и лица  смыть надо.
- Обойдусь. Не хлопочите. И холодной водой…
Его перебила Нина:
- Еще чего не хватало! И так, наверное, простудились, - из ее слов сочилась искренняя озабоченность.
- Все нормально… Я рад, что…увидел вас…
- И я рада!.. Только как вы в нашу деревню попали?
- Специально ехал. Решил вас, Нина, с моей мамой познакомить. Я ей о вас многое рассказывал.
- Да что вы обо мне рассказать можете? Мы знакомы-то всего ничего.
- Для меня более чем достаточно.
- Но стоило ли в дождь почти за сто километров грязь месить по нашему бездорожью?
- С утра дождя не предвиделось, - потом, вроде бы спохватившись, спросил или воскликнул, - а причем тут дождь?! Я очень хотел вас увидеть…
- Я тоже, - и она начала что-то рассматривать на полу, при этом покраснев, как от натуги.

3

-  Ты помнишь, Нин, как я первый раз к вам в деревню приехал?
Жена удивилась неожиданному вопросу мужа, который раньше обычного пришел с работы. Хотя тот после школьного собрания успел побродить по парку. Ему хотелось выдохнуть изнутри себя всю душевную копоть, которая накопилась в течение дня от встречи с главой района, на школьном собрании.
А в парке каждый кустик, каждое деревцо были для него добрыми собеседниками, честными и чистыми. Может, они ему так  ласково и успокаивающе шептали листвой потому, что он вместе со школьниками сажал их, поливал, когда их засуха донимала. Уже   зелеными свечками горели, набирающие силу, сосны и серебристые ели, вроде бы совсем недавно им и учениками высаженные, и, казалось, от них и в его душе свет расплескивался – тоже зеленый и теплый.
Глядя на сосны и ели, он вдруг подумал:
«Сосны и ели вроде бы все одинаковые – стройные, вечно зеленые, потому и вечно красивые.  А вот назначение у них разное.
Одни идут на строительство домов.
Из других мастерят удивительной красоты мебель.
Бывает, что из сосновых досок и трибуны для болтунов сколачивают.
Некоторые идут на дрова.
А бывает и так, что сосны, сваленные человеческими руками или настигнутые бурей, падают на землю и гниют многие годы.
Человек тоже от природы и каждый по-своему красив, но  он своими делами, поступками  чем-то напоминает порой судьбу сосен и елей…»
Пробовали разогнать его мрачное настроение птицы, которые старались друг друга пересвистать, перещелкать,  перепеть ему на радость. Но при выходе из парка он с тяжестью в душе подумал о Нине, о том, что ей придется услышать обо всех перипетиях событий, которые свалились на него и, конечно же, не минуют и ее.
Вспомнил строчки из стихотворения своего кумира:
Я спросила у кукушки,
Сколько лет я проживу…
Сосен дрогнули верхушки,
Желтый лист упал в траву.
Но ни звука в чаще свежей…
Я иду домой,
И прохладный ветер нежит
Лоб горячий мой.

«Что-то подобное, Анна Андреевна, происходит и со мной…», - с раскуроченной до боли душой подумал Кузнецов.
Потому порог дома он переступил мрачный, как погода в осенний дождь.
Хмуро задумчивый он избегал встречи взглядом с женой. Непривычным показалось ей  поведение мужа. Придя с работы, он обязательно целовал ее в щечку.  Спрашивал про самочувствие, припасал какую-либо шутку или хорошую новость, которая поднимала ей настроение. Он же виновато понимал, как жене это необходимо! Ведь весь дом на ее плечах: четверо детей, уборка, стирка, от кухонной плиты почти не отходила, когда-то успевала еще и, как она шутила, «пенсию выколачивать».  Теперь его, словно подменили.
В их семье с первых дней совместной жизни было заведено, что ни он, ни она друг другу не задавали вопросов.  Особенно,  если это касалось его работы в школе или ее каких-то проблем в районном Доме школьника, где Нина Ивановна, в перерывах между родами и декретными отпусками,  вела драматический кружок и кружок художественного чтения.  Созреет внутри их необходимость – обсудят ту или иную «болячку», давшую знать о себе на работе, или радостью поделятся за успехи своих учеников.
Прежде чем ответить на вопрос мужа, Нина Ивановна захохотала.
- Еще бы тот день забыть! Ты к нам в таком виде в дом ввалился, что мама, глядя на тебя, как она позже мне сказала, подумала, что пугало у нас на огороде по приличнее вид имело.
Он еле заметно, а может, и через силу улыбнулся:
- Так уж и хуже пугала?
- Ты бы тогда видел себя со стороны, - воспоминание вроде бы ее развеселило, хотя и чувствовала всей душой, что у мужа что-то стряслось. Но клубочек сладких воспоминаний продолжала разматывать. – Ты, когда обмылся, и  мы уселись за стол ужинать, попросил моей руки у мамы. Я это за твое безумие приняла, мы ведь друг о друге почти ничего не знали. А рот боялась открыть, чтобы тебе отказать. А вечером ты меня в первый раз поцеловал.
- А утром я тебя, мою любимую невесту, повез со своими родителями знакомить.
- Ты хоть не забыл, в какой  дождь в свою Большую Ивановку вез?
Леонид Николаевич, усмехнувшись, молча, кивнул головой.
- Я перед твоими родителями предстала точно такою же мокро-грязной курицей, каким ты у нас на пороге нарисовался.
- Примерно я такой же перед тобой и сейчас…
- Не поняла… - чуть ли ни пропела Нина Ивановна.
- Меня сегодня в такую грязь обваляли, наверное, никогда от нее не отмоюсь.
Нина Ивановна медленно присела на табурет. Своим взглядом вроде бы гипнотизировала мужа.
- Ты толком можешь мне объяснить, что случилось?
Он тоже присел на табурет рядом с ней.
- Меня вытолкнули из директоров школы…
Вопросы по кухне посыпались:
- Кто?!  Почему?! За что?!
- Я сам написал заявление на увольнение…
Ее глаза превратились в нули.
- Заявление? Почему?
- Учителем истории тоже больше не буду работать… - вздохнул глубоко и тяжело. - Сергей тоже заявление на увольнение написал.
- Ты хочешь, чтобы меня стукнул инфаркт? Объясни хоть что-нибудь…
Она в растерянности продолжала напряженно смотреть на него.
Он, обхватив голову руками, уперся локтями в колени и уставился в пол. Помолчав немного, видимо, отсевал из событий дня самые главные и существенные моменты, начал восстанавливать хронологию последних дней, особенно текущего.
Нина Ивановна слушала его, молча, понимая, что мужу надо выговориться, горечь негодования из себя выплеснуть.
- Они ведь и мне теперь житья не дадут… - сделала заключение жена, когда муж замолчал, - я же возглавляю районный комитет многодетных матерей.
- Кто это они?
- Сальников и его опричники…
- А ты-то где им дорогу перешла?
- Там же, где и ты. Мы ведь члены одной партии справедливости, а они другой, в которой, как видно, справедливостью и не пахнет.
- У нас тоже зубы и руки есть. Только вот… - он запнулся.
- Что еще-то?
- Они мне работу  вряд ли дадут. А мы с тобой сыночка и трех дочек воспитываем. Да и самим пить, есть, одеваться, обуваться надо. Что делать будем? Следом за Федоровым в город или в какой-то район подадимся?
Нина Ивановна вспыхнула так, будто искра несправедливости по отношению к мужу со стороны главы администрации района огонь решительности и необузданной фантазии в ее душе воспламенила.
- Нам в городе делать нечего. Мы люди от сохи. И это останется в нас до тризны. А мы с тобой, Ленюшка, будем свиней разводить!
Теперь настала его очередь ее взглядом бомбить.
- Что ты сказала?..
Она подскочила с табурета.  Оживилась. 
- А что? Моя мама всю жизнь на свиноферме проработала. Я ей частенько помогала с поросятами управляться. Они, знаешь, какие славные!
- Кто? – он не понимал: всерьез она это ему говорит, или у нее нервы сдавать начали.
- Поросяточки! – она, казалось, и не думала отказываться от неожиданно вспыхнувшей, по его мнению,  безумной идеи.
- Бывший директор школы и филолог – свинари? Над нами с тобой даже деревенские куры не квохтать, а хохотать будут и нестись перестанут, - он не мог сдержать улыбки, решив, что жена его разыгрывает.
Нина Ивановна напрягла память, а потом ответила Леониду Николаевичу:
- У нас в институте преподаватель, кстати, он был первым и единственным доктором филологических наук на факультете, любил иногда сыпать афоризмами мудрецов или известных писателей. Так вот, кажется, Толстой писал: все, что должен делать человек – тяжело и трудно. Да, нам будет с тобой, бывший директор, тяжело и трудно стать, как сегодня модно, фермерами. Будем пахать сами на себя. Разве это неприятно -  быть хозяевами своей судьбы, не зависеть от какого-то районного чинуши, который не дружит с совестью. По-моему Шекспир говаривал, что труд, который нам приятен, излечивает горе. Так что, будем с тобой заниматься самолечением. Ты как на это смотришь?
Леонид Николаевич не переставал удивляться природной,  крестьянской смекалке своей жены. Казалось, на ее безумие он откликнулся своим безумием.
- У  отца, Нин, в нашем совхозе есть земельный пай. Кажется, семь гектаров. Земелька поможет твоих хрюшек кормить.
- Не «твоих», а наших.
- Ну, хорошо – наших свиней, - ему почему-то стало легко и тепло на душе. Поделился с женой  новостью. – Я тебе, Нин, забыл в сегодняшней суматохе сказать, что утром мне звонил папа. Просил забрать его «Ниву». Сам-то он на ней ездить не может. Знаешь ведь, что от подагры ходит еле-еле, с болью.
- Видела, как он мучается бедный.
- Так вот папа и сказал, чем машину ржавчина изводить  в гараже будет, пусть лучше  нашей семье послужит.
- Ты имеешь в виду в нашем фермерском хозяйстве? – ее улыбка вновь в его душе огонь зажгла.
- Там видно будет.
- И что ты решил?
- Поеду завтра в село, родителей проведаю, заодно и судьбу машины определим.
- Ты только отцу с матерью ничего про школу не говори. Зачем их расстраивать. Глядишь, все еще уладится…
- Вряд ли…  Но все равно с черной для них, да и для нас  вестью повременю.


4

Руководители управлений и отделов районной администрации давно заметили: если Сальников на планерке начинает кому-то косточки перемывать, - жди кадровой перетасовки. На этот раз под стрелы его критики угодила Тишкова. Ранее Татьяна Алексеевна работала социальным педагогом районного отдела народного образования. Энергичная, инициативная эта небольшого роста, чуть полноватая, прекрасным русским лицом женщина, казалось, готова для пользы дела гору со своего пути в сторонку отодвинуть. В небольшом районе все люди, как на ладони. А Тишкова к тому же имела более чем десятилетний педагогический стаж. Когда в структуре администрации района было решено создать новый отдел по делам молодежи, семейно-демографической политики и медицины, то на должность его начальника лучше кандидатуры, чем Тишкова, и искать не требовалось.
Педагогу, матери, имеющей двоих детей, проблемы юного поколения, все более мрачнеющая демографическая ситуация в районе, как и в целом области и стране, вызывали неподдельное беспокойство. Пусть со страхом, что не оправдает доверие руководства района, а в первую очередь самого главы, Татьяна Алексеевна с присущей ей энергией взялась за работу.  Хотя отдел насчитывал в своем штате одного единственного человека – ее саму, но она в своей работе опиралась на активистов, которые на общественных началах  работали в различных комитетах. Меньше стало формализма в молодежной политике. Удалось взять на учет каждую многодетную семью, чем-то и как-то помочь матерям одиночкам, особенно когда возникали проблемы с медицинским обслуживанием детей и их родителей.
Сальников на планерках, совещаниях неоднократно ставил в пример Тишкову, что она, руководя социально значимым для района отделом, за короткий срок многое смогла сделать.
И вдруг:
- Как это понять, Тишкова, то, что мне все чаще и чаще с мест поступают сигналы от многодетных матерей, которые обделены элементарным вниманием со стороны вашего отдела?
Татьяна Алексеевна от неожиданности не могла слова из себя выдавить. Смотрела на Сальникова, часто моргая глазами, как  в нервном тике, и ничего не понимала. Ни кто иной, как сам Алексей Владимирович, где-то полгода назад вручил денежную премию и Почетную грамоту председателю комитета многодетных семей Нине Ивановне Кузнецовой. Хвалил многодетную мать, что она не только хорошо воспитывает своих детей – школьных отличников, активных спортсменов и участников художественной самодеятельности, но еще и успевает на общественных началах дойти до нужд почти каждой многодетной семьи, найти спонсоров для оказания им материальной помощи, а школьникам на местах взять шефство над ними.
- Вы что – язык проглотили? Или сказать в оправдание нечего? – повысил голос Сальников.
По природе, стеснительная женщина, Тишкова не привыкла, чтобы с ней в таком тоне разговаривали, да еще на планерке, в присутствии коллег по администрации.  Ее лицо облепили красные пятна, оно покрылось, выдающей волнение, испариной. Опустила глаза. Она, было, намеревалась бросить в лицо главы: « Вы несправедливы!», но язык вроде бы  в узел завязался, а тут еще и рот не могла раскрыть.
- Выбрали себе в помощники председателей комитетов, которые вместо того, чтобы помогать вам и району улучшить демографическую ситуацию, в политику шарахнулись. Вы владеете ситуацией?
- Какой? -  только и смогла вымолвить нерешительно и робко Тишкова.
- Ваша хваленая Кузнецова одной из первых в районе в партию «Справедливая Россия» вступила. Мужу своему голову своей глупостью вскружила так, что тот следом за ней, чуть ли ни вприпрыжку, последовал. Работу в школе запустил. А когда мы хотели ему помочь поправить положение в образовательном и воспитательном процессах, решил руководство района попугать – написал заявление на увольнение, бросил вести уроки истории в школе. Вроде бы без него школа быстрее карточного домика развалится.  Вы об этом знаете? – расстреливал взглядом Сальников начальника отдела.
«Что же вы тут всем лапшу на уши вешаете? Не вы ли посоветовали мне избрать председателем комитета многодетных матерей Кузнецову? Не вы ли упражнялись в пламенно-хвалебных речах по поводу ее работы председателя комитета  на самых высоких собраниях, в том числе и областного масштаба?» - об этом ей хотелось спросить  главу. Но храбрость где-то заблудилась в самых потаенных уголках ее души, которая к пяткам взор устремила. Она же прекрасно знала, как несправедливо поступил Сальников с Кузнецовым – об этом разве что мыши в норах не пищат, а родители учеников школы не скрывают своего возмущения. Даже делегацию направляли к главе с просьбой, чтобы тот возвратил Кузнецова в школу директором и учителем истории. Но в приемной Сальникова секретарь не пропустила делегацию к своему шефу, объяснив это тем, что Алексей Владимирович принимает население только в определенные дни месяца. Запишитесь, мол, в очередь, а там видно будет – сможет Сальников принять родителей или нет. Более того, видимо, со слов главы хозяйка приемной, пояснила, что назначать или увольнять директоров и учителей школ – это компетенция руководства районным отделом народного образования. А то, что родители не смогли сдержаться от возмущения на слова смазливой секретарши, так это их дело – они могут беспричинно и от смеха себе места не находить. Что ж секретарше  тогда вместе с ними хохотать до упада и улыбку безразмерную вытягивать?
Тишкова молчала.
Она не видела, как ее сослуживцы по администрации воспринимали или реагировали на то, что происходило в кабинете главы. Одни приклеивали взгляды  то к Сальникову, то к начальнику отдела, не скрывая любопытства, чем же планерка закончится. Другие чему-то ухмылялись. Третьи пробовали натянуть на лица маску возмущения, поддерживая руководителя района, а может, и, осуждая его. Четвертые с беспокойством думали о чем-то своем. Были и такие, кто сочувствовал Тишковой, но скрывал это в своей наглухо запеленатой душе.
- Значит, не владеете вы нужной информацией, потому и в вашей работе дремотное затишье, - ответил за Татьяну Алексеевну Сальников. Голосом, не предусматривающим возражений, приказал. – Чтобы в ближайшие дни навели порядок в комитете многодетных матерей!
- Что вы имеете в виду? – в недоумении спросила Тишкова.
- А то, - глава с нескрываемым гневом смотрел на начальника отдела. – Подберите другую кандидатуру вместо Кузнецовой. Переизберите ее, как можно быстрее.
- Но…
- Что еще за «но»?
Татьяне Алексеевне внутренний голос подсказывал: напомни ты ему, что никто другой как Нина Ивановна помогла ей составить списки многодетных семей, почти со всеми матерями созвонилась, узнала об их житие – бытие, взяла на учет все просьбы.  А разве не заслуга Кузнецовой в том, что в районе ежегодно проводятся конференции многодетных семей? Она сама в стихотворной форме пишет сценарии, согласно которых родители и дети участвуют в обсуждении тех или иных проблем, в импровизированных концертах. Может это не Нина Ивановна находила спонсоров, которые покупали для многодетных семей детскую одежду, игрушки, бытовые приборы, оплачивали лечение детей в областных и столичных клиниках? Или вы, Алексей Владимирович, забыли, что недавно называли Кузнецову «гордостью района», в шутку величали ее «зубастой» и «неотступно цепкой», когда дело касалось «выбивания» ею средств  из бюджета на оказание материальной помощи многодетным семьям?
Тишкова спросила сама у себя внутренним голосом: «Какой смысл ему напоминать о заслугах Нины Ивановны? Сальников же о них знает не понаслышке».
Тогда тот же внутренний голос подсказал ей озвучить вслух мнение:   
- Родители против нее голосовать не станут.
- Тогда я проголосую против вас. Вам понятно это?
- Конечно, Алексей Владимирович… -  ее голос набух безысходностью.

5

Приход Паршиной и двух мужчин, хотя и знакомых Леониду Николаевичу – в селе друг друга все знают, был для Кузнецова неожиданным. Тем более один мужчина Комликов Александр Васильевич ранее, еще при редакторе Рожкове, работал в районной газете заведующим отделом писем и массовой работы. По настоянию Сальникова его уволили из редакции за то, что он в областной оппозиционной газете напечатал статью о  плачевном положении медицины в районе. В ней говорилось, что в отдаленных от райцентра деревнях и селах закрываются медпункты под предлогом, что население в них тает, как снег на весеннем солнцепеке, – старики вымирают, а молодые давно из них сбежали. Причина одна – колхозы и совхозы при новой так называемой демократическо-ельцинской  власти развалились, работать бывшим механизаторам и животноводам стало негде. Вот и подались те  в дали дальние счастье искать или продолжать горе и на чужбине мыкать.
Статью в районе читали и перечитывали.  Автора хвалили за то, что он не побоялся резануть матку правду. Ведь такая участь ждет сельские школы, дома культуры, магазины, почтовые отделения…
А это было вразрез пламенным речам главы района, что в новых условиях зарождающихся рыночных отношений с подъемом развивается  в муниципалитете социальная сфера.
Пришел и бывший главный врач районной больницы Чемоданов Владимир Николаевич, который и был главным инициатором публикации статьи в областном издании. Он не мог и дальше терпеть, что медицинские учреждения в районе финансируются по остаточному принципу, сокращаются койки-места, медики не помнят, когда в последний раз получали квартиры.  Цены на товары, продукты и услуги растут, будто в них дрожжи забухали, а зарплата топчется, как спутанная, на месте. Сальников, конечно, оценил инициативу главного врача однозначно – не только захлопнул перед ним дверь кабинета, но и белый халат анестезиолога настоял снять.
Кузнецов сначала подумал, что делегация пожаловала уговаривать его вернуться в школу, хотя бы учителем истории.  Ведь и у Комликова, и у Чемоданова дети учились в школе.  А то, что за положение в ней не перестает болеть бывший завуч, Кузнецов ни на мгновение не сомневался.
Разговор начала первой Паршина:
- Вот, Леонид Николаевич, пришли вас уговаривать.
- Вы только нас выслушайте с пониманием, - поддержал Тамару Петровну Комликов.
Кузнецов поспешил с ответом:
- Пока в нашей школе директорствует Герасимчук, мой ноги в ней не будет.
Паршина усмехнулась, вновь инициативу взяла в свои руки:
- Мы не о школе пришли с вами разговаривать, а с предложением.
Леонид Николаевич, молча и ничего не понимая, уставился на Тамару Петровну.
Бывший главный врач больницы уточнил:
- Мы предлагаем вам выставить свою кандидатуру на выборах главы поселковой администрации.
- Куда, куда?! – от неожиданности Леонид Николаевич выразил нескрываемое удивление.
- Ваша кандидатура самая подходящая. Люди за вас проголосуют. Не сомневайтесь даже, - пошел в наступление Комликов.
- А как на это посмотрит Сальников? – сорвалось с языка  у Кузнецова.
- Причем тут этот…Сальников? Вас будет избирать народ.
- Но он убрал меня из директоров. Наизнанку трижды вывернется, а меня к администрации райцентра и близко не подпустит.
Дрожащим, видимо, от волнения голосом Паршина упрекнула Кузнецова:
- Сколько лет вас знаю, но никогда не думала, что вы трусите перед главой.
Кузнецов постарался ее успокоить:
- Дело вовсе не в моей трусости, Тамара Петровна, а в той системе выборов, которая сегодня чаще всего издевается над голосами избирателей. У ее штурвала стоят шулеры-стряпчие, которые подтасуют любой результат в пользу главы.
- Это мы еще посмотрим. На каждый избирательный участок своих наблюдателей глазастых и зубастых подберем. У опричников Сальникова ничего не выгорит.
- Может это и так. Но мы с женой решили свиней разводить…
- Кого?.. – Паршину вроде бы током поразило. Она, не моргая, уставилась на Кузнецова.
- Семью-то кормить надо… - попробовал уточнить свою позицию на перспективу бывший директор школы, - а я сегодня безработный…
- Не смешите нас, Леонид Николаевич, - высказал свое мнение Чемоданов. – Из нас с вами свинари, как из свиньи балерина.
Все улыбнулись.
Комликов решил объяснить Кузнецову, почему они пришли именно к нему:
- Вас все в селе уважают, знают как хорошего учителя истории и руководителя школы. Ребят увлекли за собой в парке порядок наводить. А если вновь дать выиграть выборы Пискареву – прислужнику Сальникова, то этот жулик так и будет ручейки городить из бюджета в карман хозяина и про свой бездонный карман не забудет.
- Это точно! – согласился с доводами Александра Васильевича Чемоданов.
Возвратилась из магазина Нина Ивановна. Удивилась:
-  Давненько у нас столько гостей не было.
- Да вот… - хотел объяснить приход делегации Леонид Николаевич.
Но ему не дала договорить Тамара Петровна:
- Поддержите нас, Нина Ивановна. А то Леонида Николаевича не можем уговорить.
- В чем? – округлились большие глаза хозяйки квартиры.
- Советуем ему стать главой поселковой администрации.
- Не стать, а пока лишь участвовать в выборах, - сделал попытку оправдать свою нерешительность или медлительность в принятии непростого решения Кузнецов.
Чемоданов быстренько обрисовал причину визита делегации к Леониду Николаевичу.
Недолго думая, Нина Ивановна неожиданно выпалила:
- А где наша не пропадала! Да и терять нам с тобой, дорогой муж, нечего.

6

Первым информатором у Сальникова оказался Пискарев, уже более десяти лет возглавлявший поселковую администрацию  райцентра.
- В избирательную комиссию подал заявление Кузнецов.
В этот момент Алексею Владимировичу показалось, что перед ним сидел человек без облика, как тьма, с лицом намыленным потом.
- И что? – морщинки собрались и толпились у глаз главы, будто митинг устраивали по случаю накатывающейся старости их хозяина, а может и от его усталости.
- Как что? – вытер со лба пот носовым платком Пискарев. – Он может…
- Хочешь, тебе, Василий Александрович, анекдот расскажу?
Тот нерешительно вздернул плечами. Нервно подтолкнул на переносице очки, словно те с потного носа соскользнуть собирались. Он же знал, что его авторитет у населения против авторитета Кузнецова проигрывает, чуть ли ни в сухую, как наши футболисты на чемпионатах мира. А глава, вместо того, чтобы какие-то срочные меры принимать и вышибить из предвыборной борьбы бывшего директора школы, в анекдотах упражняется.
- Поехала деревенская баба в город и решила первый раз в жизни в зверинец сходить. Каких только зверей не увидела. Удивлялась всему. Но больше всего ее привела в недоумение табличка на клетке со львом. На ней было написано, что зверю в день дают около десяти килограммов мяса. Рот баба раскрыла. Замерла на месте. К ней подошел смотритель зверинца и спрашивает: «Вам, гражданочка, плохо?» Та, почти не закрывая рта, спросила: «Неужели съест?» «Что съест?» - сразу не понял смотритель.  «Мяса столько?» Заулыбался мужчина: «Сожрать-то он и больше может, но кто ему столько даст?»,  - Алексей Владимирович захохотал.
Пискарев даже не усмехнулся. Анекдот-то этот уже с седой бородой. Он его тоже знал. Но сейчас-то ему было явно не анекдотов.
Сальников, не сдернув улыбки с лица, успокоил главу райцентра и одновременно кандидата на этот пост на предстоящих выборах:
- Ты мне, Василий Александрович, чем-то ту бабу в зверинце напоминаешь. Мало, что хочет «съесть» Кузнецов, только  у него никогда задница не созреет до кресла главы, да и кто же даст ему  в него плюхнуться?
- Кто его знает… - беспокойство за свою будущую судьбу не покидало Пискарева.
- Я знаю! – глава района повысил голос, его багровое лицо раскаленный голыш напоминало. – Ты не распускай нюни, как мальчишка в детском саду, у которого другой мальчишка собирается  игрушку отнять.
- Я же…
- Ты лучше делом, каким следует, займись.
- Каким? – Пискарев спросил так, вроде бы сам своего вопроса боялся.
Сальников облил взглядом Пискарева, словно помоями. Подумал: «Его  бы давно гнать из глав надо, но и без таких людишек, как он, не обойдешься…»
- Петля душит тогда, когда ее затягивают.
В этом словесном кроссворде Василий Александрович затруднялся хотя бы одну букву правильно угадать, потому переспросил, предварительно смахнув ладошкой пот с лиц:
- При чем тут какая-то петля? Да и зачем…
У Алексея Владимировича взгляд на Пискарева омертвел. 
- Ты тупой или прикидываешься им?
Тот заерзал задом на стуле.
- Я вас не понимаю…
- Вот и плохо, что тебе, как жирафу, на седьмые сутки доходит.
Пискарев опустил голову, не зная, что ответить своему шефу.
- Копай хоть из-под земли на этого засранца компромат.
- Какой компромат я на него накопаю и где?
- Да-а-а…
Сальников хотел ему вынести окончательный приговор на счет его дремучей тупости, но воздержался, а совет зажурчал набирающим силу родничком:
- На школе минувшим летом крышу перекрывали?
- Текла ведь… - хотел разъяснить Пискарев.
- Да тебе-то оправдываться нечего. А строители, откуда были?
- Из Ельца.
- Как говорил когда-то отец перестройки: «Вот где собака порылась». А почему это директор школы притащил в наше село шабашников из Ельца?
- Не знаю…
- Плохо, что ты ни хрена не знаешь. У нас, что в районе своих строителей нет?
- Конечно, есть.
- Вот! А этот новоявленный эсер…
- Кто, кто?
- Член из «Справедливой России», видимо, получил хороший откат от ельчан. А кто проверял качество их работ?
- Наверное, сам Кузнецов.
- Вот сочини от «доброжелателей» бумажку в прокуратуру, мол, директор, сколько в школе работал, столько и взятками от ремонта получал, а крыша, как текла, так и течет.
- Но она уже не течет.
- А ты сделай, чтоб она опять на небо дырочками смотрела.
- Как?
От главы района пар пойдет из-за «тупости» Пискарева.
-  Ты слышал о том, что на свете есть молоток и острые и прочные гвозди?
- Ну…
- Тебе осталось найти человечка, - в словарном запасе главы района «людишки», «человечки» прочно обосновались, - который и сделает несколько дырочек в кровле.
- Это не проблема…
- Слава богу, наконец-то у тебя мозги варить начали. Но и это еще не все.
- А что еще-то?
- Найди алкашей, которые бы слух распустили, что Кузнецов не раз использовал их при очистки школьных туалетов. Расплачивался с ними самогонкой, которую якобы сам и гонит. А договора в бухгалтерию подсовывал за эту вонючую работу на кругленькие суммы.
- Но это может не подтвердиться…
- Ну и пусть. Главное, пусть они эту утку в село выпустят. А удастся Кузнецову ее поймать или нет, мы еще посмотрим.
- Это мы запросто, - чуть повеселел Пискарев.
- Вот и действуй, а не распускай нюни. Не жалей черной краски. Ворота дегтем облить хитро много не надо, а ты попробуй их отмой, хотя и девка, живущая в этом доме, своей чести не теряла.
- Я вас понял, - улыбке было тесно на широком и влажном лице Василия Александровича.
- И еще вот что…
Василий Александрович набрался наглости и перебил:
- Может этого достаточно?
Алексей Владимирович, если можно было бы, взглядом отстегать Пискарева до кровавых рубцов, ни мгновения не промедлил.
- Где надо – ты черепаха черепахой, а где язык придержать требуется, тебя, словно пургеном напоили.
- Извините, Алексей Владимирович.
- Так-то оно  лучше. Я тебе советую разочка два-три в районной газете выступить. Рассказать со всеми подробностями, что ты и твоя администрация для людей райцентра сделала.
- Что вы имеете в виду? – спешно ввинтил вопрос Пискарев.
- Опять ты, как беременная девка в загс, торопишься.
- Извините…
- Так уж и быть… Мы цветники по всему райцентру разбили?
- Но это ваша инициатива.
- Это неважно, когда твоя судьба решается. Да и не приезжие ведь люди клумбы устраивали, а сельчане.
- Конечно…
- Вот и похвали их за трудолюбие и сознательность.
- Хорошо…
- Теперь другое. Мы почти все улицы асфальтировали?
- Вам, Алексей Владимирович, за это спасибо сказать надо.
- Мне сейчас твои и поклоны жителей райцентра ни к чему. А тебе лишний козырь в руки.
- Но люди-то знают под чьим мудрым руководством…
Сальников осек Пискарева:
- Ты мне тут хвалебные оды не распевай. Я тебе орден «За заслуги перед Отечеством» за что тогда выхлопотал?
- Спасибо вам огромное.
- Ладно, с благодарностями потом разберемся, когда выборы ты с подавляющим преимуществом выиграешь. Понял?
- Да… Конечно…
- Не забудь вспомнить, кому ты помог водопровод провести в дом, какому ветерану войны материальную или еще какую-то помощь оказал.
-Хорошо… Но…
- Что еще?
- С редактором газеты у меня отношения натянутые.
- Почему?
- Он меня обвиняет за то, что в благоустройстве райцентра за вашей спиной скрываюсь. Если бы не вы, по его мнению, то село сгорело бы в зеленом пожаре сорняков.
У Сальникова мелькнуло в голове: «Что - правда, то - правда. Если бы деньги из бюджета района на благоустройство села и другие дела через твою администрацию не проходили, я тебя и дня держать не стал.  А больше от тебя пользы, как от козла молока. Но пока ты мне нужен…»
- Ты подготовь хороший материал в газету, а остальное не твоего ума дело. Я редактору подскажу, что надо печатать в газете, а что в корзину выбрасывать. Ты меня понял?
- Еще бы не понять. Вы так все разжевали…
- А что расселся в моем кабинете? – вроде бы в душе Сальникова растаяло зло на Пискарева.  - Спеши гореть в делах.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Звонок из приемной главы администрации района для Кузнецова был неожиданным. Приятный и вежливый голос девушки сообщил:
- Леонид Николаевич, вас приглашает на беседу Алексей Владимирович.
- По какому вопросу? – в недоумении отреагировал на слова секретаря приемной Кузнецов.
- Я не знаю. Алексей Владимирович хотел бы уточнить, когда вы сможете прийти?
- А когда надо?
- Сегодня во второй половине дня вас устроит?
- Меня, безработного, в любой половине устроит.
- Тогда Алексей Владимирович вас ждет в пятнадцать часов.
- Хорошо.
Леонид Николаевич появился в приемной Сальникова минут за десять до назначенного часа. В приемной оказался заведующий районо Савельев и заведующий организационным отделом администрации Алексеев.
- Здравствуйте, - тихо произнес Кузнецов.
- Добрый день, Леонид Николаевич! – засияло, как начищенный самовар, лицо Савельева. – Давненько вас нигде не видно.
- Я на диване мозоли на боках набиваю.
- Для вас всегда работа найдется, - как-то загадочно произнес заведующий районо.
Может, он что-то хотел сказать или предложить Кузнецову, но в приемной раздался внутренний звонок. Секретарь приемной певучим голосом ангела произнесла в телефонную трубку:
- Хорошо, Алексей Владимирович! – и тут же деловито - сухо обратилась к заведующим отделами районной администрации. -  Сергей Михайлович и Константин Сергеевич, зайдите к главе.
Те вскочили и вскоре исчезли за дверью кабинета Сальникова.
- Лена, вы доложите Алексею Владимировичу, что я жду в приемной.
- Я ему об этом уже сказала.
- А он, что ответил?
- Сказал, чтобы вы подождали.
- Спасибо. Хорошо.
Часы в приемной показывали без пяти минут три. Но если бы эти пять минут превратить в резину, то для Кузнецова она растянулась бы безразмерно. Мысли клубились в его голове, друг другу подножки подставляя.
«Что еще ему от меня понадобилось? И эти два его прислужника неслучайно, видно, в приемной оказались. Какую еще он подлянку против меня задумал?..»
В приемной стояла такая тишина, что, казалось, еще мгновение и Леонид Николаевич услышит как пульсирует кровь по венам секретаря Лены – молодой женщины, скромно одетой, практически без макияжа на лице. Ее русые волосы рассыпались по плечам без претензий на модную прическу или умопомрачительную их укладку. Сложился у российских, да и зарубежных киношников стереотип, что секретарши в их фильмах сплошь длинноногие, в мини юбках, в туфлях на высоченных каблуках и за яркой косметикой истинного лица невозможно разглядеть. И, как правило, они спят со своими шефами. Наверное, Лена была исключением из того стереотипа. А может и у бывшего первого секретаря райкома КПСС – Алексея Владимировича свой стереотип выработался на тех женщин, которые должны сидеть у него в приемной.
Как бы то ни было, Кузнецов за это Сальникова даже похвалил.
Его мысли прервали, друг за другом вышедшие из кабинета главы, Савельев и Алексеев.
- Леонид Николаевич, вас приглашает Алексей Владимирович, - предал, видимо, просьбу главы Сергей Михайлович.
- Спасибо, - поднялся  спокойно со стула Кузнецов.
Сальников встретил его приветливо, по крайней мере, так показалось Кузнецову. Протянул для приветствия руку.
- Здравствуйте, Алексей Владимирович!
- Здравствуйте, Леонид Николаевич. Проходите. Присаживайтесь, - указал хозяин кабинета на стул, стоявший у приставного столика к большому столу главы.
- Спасибо.
После того, как Кузнецов уселся, Сальников спросил голосом не чиновника, а заботливого о судьбах людских человека:
- Не надоело без дела сидеть, Леонид Николаевич? – у него было лицо, вытканное из сплошной доброты, вопрос прозвучал вроде бы со всей искренностью и беспокойством за судьбу бывшего директора школы.
Кузнецов не стал медлить с ответом, отреагировал на вопрос спокойно - настороженно:
- Безделье я даже своему заклятому врагу не посоветовал бы… - Леонид Николаевич сказал это с глубоким вздохом.
- Работу мы вам практически подыскали с Савельевым и Алексеевым. Только хочу кое-что прояснить.
Кузнецов, не отрывая взгляда от Сальникова, старался прочитать или угадать подтекст в его словах.
- Я вас внимательно слушаю.
- До меня дошли слухи, что вами занимается следственный комитет, - его взгляд скользил по Кузнецову.
- Да, меня дважды вызывал следователь. Кто-то написал жалобу на то, что я вроде бы от ремонтников крыши школы взял приличную взятку. А нынешний директор школы Герасимчук пожаловался в районо, что крыша после ремонта течет. Но все это - чья-то преднамеренная и для меня непонятная ложь.
Сальников-то хорошо знал, что Кузнецов ни в чем не виноват, он же сам попросил племянника жены, но чтобы об этом ни кот, ни мышь не догадались, в двух-трех местах продырявить крышу гвоздем. А потом на ремонт чуть ли не всей крыши выделит школе деньги из бюджета района. И как с теми деньгами распорядиться тоже проинструктировал.
В то время, пока говорил Кузнецов, Алексей Владимирович завидовал его спокойствию: « Ведь ни одного слова эмоционально не выдавил. Спокоен, подлец, как египетская пирамида…» - и тут же  внутри него закопошилась злость. Сделал вид, что очень внимательно и даже с возмущением на «клеветников»  выслушивает Леонида Николаевича.
А тот попробовал оправдаться перед лицом главного районного начальника:
- Да и крыша после самых проливных дождей нигде не  капнула.
- Я вам верю, Леонид Николаевич. Мы следователю подскажем, что не на всякую анонимку надо реагировать. Но у меня еще к вам один вопрос.
- С удовольствием отвечу на ваш вопрос, если смогу.
- Похвально с вашей стороны, - Сальников сделал паузу, уставился на Леонида Николаевича так, словно первый раз его видел, изучая каждую черточку на его лице, измеряя глубину глаз собеседника, будто в них какая-то тайна утонула. – Это правда, что вы выставили свою кандидатуру на предстоящие выборы главы поселковой администрации?
В глазах Кузнецова чертики в пляс сорвались: «Так вот в чем причина моего вызова к вам, Алексей Владимирович.  Что же вы прикидываетесь незнайкой?..»
Ответил по  ахматовски тихо:
-  Да. Я же без работы. Это меня беспокоит и даже угнетает. А знаете, что по этому поводу говорил Нобелевский лауреат, французский хирург Алексис Каррель?
« Гаденыш издеваться надо мной решил?! Ну, погоди, умник!..» - внутри Сальникова все клокотало.
- По какому такому поводу?
- О беспокойстве.
- И что же он изрек? – лицо у Сальникова налилось кровью.
Увидев это, Кузнецов, хотя и оставался внешне спокойным, внутри ликовал: «У быка тоже глаза кровью наливаются, когда он красную тряпку вдруг увидит…»
- Он сказал примерно так: люди без дела, не умеющие бороться с беспокойством, умирают молодыми.
- И к таким вы причисляете себя?
- В какой-то мере – да, - не мог сдержать еле заметной усмешки Леонид Николаевич.
- Но чтобы вы не сидели без дела, я предлагаю вам стать ведущим специалистом Центра дополнительного образования детей, который мы на днях откроем на базе районного спортивного комплекса. Как на это смотрите?
- В чем будет заключаться моя работа?
- Как мне только что пояснил Савельев, в организации среди школьников соревнований, конкурсов, фестивалей и других массовых мероприятий спортивного содержания.
Кузнецову почему-то показалось, что каждое слово Сальникова направлено на его дискредитацию как учителя истории, не говоря уж как неплохого директора школы. Ответил, не кривя душой:
- Я же никогда не был спортсменом. Какой из меня специалист, да еще ведущий, на спортивном комплексе. Это шутка с вашей стороны?
- Ничуть! – выпалил, как выдохнул что-то неприятно пахнувшее, Сальников. – Вы же любите работать с детьми?
- Очень!
- В Центре вы этим и будете заниматься.
Немного подумав, Кузнецов ответил:
- Я должен кормить свою семью. У меня нет другого выбора. Я согласен на любую работу, в том числе, которую предлагаете вы.
- Вот и замечательно! Выходит, вам теперь не зачем участвовать в выборах главы поселковой администрации. Так я понимаю?
- А чем работа может помешать  участвовать мне в выборах?
Леонид Николаевич хорошо знал, что в кресле главы поселковой администрации Сальников хочет видеть только Пискарева. И этот разговор, в чем Кузнецов теперь не сомневался, организован лишь ради того, чтобы постараться очистить дорогу на выборах человеку, все меньше пользующемуся авторитетом среди населения, а значит, и  избирателей. А кандидатура Кузнецова может перечеркнуть планы хозяина района. Потому, задавая вопрос, Леонид Николаевич прикинулся простачком.
- Вы хотя бы знаете, какой это хомут – руководить исполнительной властью? – еле сдерживал себя Сальников.
- Пока нет. Но уверен, если сельчане окажут мне доверие, я их не подведу.
- Вы это серьезно говорите?
- Выстрадано…
- Что?!
- Мое решение родилось не скоропостижно и не случайно. В поселении многое надо сделать для улучшения жизни сельчан, и я постараюсь, если…
Алексей Владимирович нервно отпил несколько глотков минеральной воды из стакана, который стоял рядом с ним на столе. Кузнецову показались, что зубы у того постукивают о стекло.
Сальников отдышался и, не скрывая злости, процедил:
- Ты и выборы проиграешь, и работы не получишь! Еще и за взятки сядешь годков на несколько.
- Вы мне угрожаете? Уж очень быстро вы вроде бы милость ко мне на гнев перелицевали, я и глазом моргнуть не успел.
- Пошел вон! – слюни из его рта чуть ли не долетали до Кузнецова.
Леонид Николаевич почувствовал, что от Сальникова исходит какая-то злокачественная энергия. Ему захотелось как можно быстрее выскочить из кабинета, быть подальше от этого человека. Он скороговоркой произнес:
- Спасибо за теплый прием, Алексей Владимирович. До свидания…
Тот вновь глотал воду из стакана. Его молчаливый взгляд, казалось,  вонзался с бешеной силой в спину Кузнецова.

2

Дежурный по школе – ученик восьмого класса Дима Родионов, запыхавшись, влетел в спортивный зал. Перевел дух, выпалил:
-  Семен Григорьевич, вас вызывает к себе Валерий Алексеевич.
- Но у меня же только урок начался. Скажи, что после урока я к нему сразу же зайду.
- Так и передать директору?
- Да.
Абрамов не успел с учениками закончить разминку, вновь входную дверь в спортзал распахнул Дима. Вид у него был напуганного или провинившегося в чем-то подростка.
- Валерий Алексеевич приказал срочно… - глотал вместе с воздухом слова Родионов.
- Что срочно? – зло переспросил Абрамов.
- Вы должны быть в его кабинете…
- Пожар там начался что ли?..
- Не… Он злой… Меня обругал за то, что вы не пришли…
- Ладно, сейчас иду. – Окликнул старосту класса. – Малютин, ты остаешься вместо меня старшим. Возьмите мяч и поиграйте  в футбол, пока я у  директора буду.
- Хорошо, Семен Григорьевич.
Директор встретил Абрамова упреком:
- Тебе особое приглашение нужно?
- Урок же…
- Знаю, что урок. Ничего не случится, если твои оболтусы в мяч погоняют без тебя.
- Так-то оно так, только…
- Ты мне тут базар не устраивай, - осек учителя физкультуры директор.
- Слушаю вас, Валерий Алексеевич!
- Вот это дело другое, - голос у Герасимчука, будто разогретый воск, стал мягким и вроде бы доверительным. – Я вот тут приказ написал, тебя председателем комиссии назначил. Не возражаешь?
- Какой комиссии? – в недоумении застыл Абрамов.
- Что ты столбом торчишь? Садись.
Тот  уселся рядом с директорским столом. Молча,  ждал ответа на свой вопрос.
- Так вот… Я тебя назначил председателем комиссии, которая должна вроде бы обследовать крышу на школе и написать акт о том, что работы на ней строителями из Ельца проведены с низким качеством, крыша в нескольких местах протекает.
- Но… - ничего не понимал учитель физкультуры. – Крыша вроде бы нигде не течет. Зачем какой-то акт писать, что она дырявая?
- Надо так, - раздраженно ответил директор.
- Кому?
- Мне! Тебе! И еще кое-кому!– явно злился Герасимчук, ткнув указательный палец в потолок. - Понял?!
- Коли так, то…
- И вообще, ты в моей команде или в какой-то другой? – взгляд Герасимчука словно облучал Абрамова.
- Валерий Алексеевич, я за вас, как Тузик грелку, кого угодно порву.
- За это я тебя и уважаю, - слова сладостью отдавали.
- А кто еще в комиссии кроме меня? – вопрос был закономерный – какой же это председатель комиссии без рядовых членов, и желательно, чтобы список длинным оказался, естественно, для важности персоны председателя.
Директор почему-то усмехнулся, услышав вопрос физрука.
- Я включил в комиссию кого надо. Они против тебя и пикнуть не посмеют, иначе им в школе завтра же не работать.
- Интересно, интересно. И кто они же такие?
- Химичка Лаухина и учитель русского языка Малютина.
- Но им уже за шестьдесят. Как они со мной на крышу полезут? – захохотал на весь директорский кабинет Абрамов.
Развеселила его реплика и директора.
- Ни тебе, ни им на крышу взбираться и не надо. Мы с тобой напишем акт, согласно которому комиссия чуть ли ни до квадратного сантиметра крышу осмотрела. Укажем, где влага собирается, где с чердака на фальцах видны просветы. Я консультировался у опытных кровельщиков, что двойные фальцы обязательно должны промазываться суриковой смазкой, приготовленной на натуральной олифе. Но это, как меня заверили,  никогда и никем  не делается.  Вот и отметим это в акте. Есть претензии к водосточным желобам.
- Какие претензии? – не сдержался Абрамов.
- А я знаю? Напишем, что уклон не выдержан.
- А такой акт Лаухина с Малютиной подпишут? – засомневался учитель физкультуры.
Пришла очередь расхохотаться Герасимчуку:
- Пусть тогда лезут на крышу и убедятся в справедливости акта. Подпишут как миленькие. Иначе тут же на порог им укажу, хватит им песком классы посыпать.
- Каким песком? – Абрамов не понял, о чем говорит директор.
- А тот, что из них давно сыплется.
Вновь хохот облепил все стены и потолок кабинета.
Когда хохот у них чуть пар выпустил, физрук спросил:
- Валерий Алексеевич, вы меня хоть убейте, а я так и не пойму, зачем и кому наша филькина грамота нужна? Против кого мы яму-то копаем?
Директор на какое-то время задумался: «Открывать перед этим лохом карты, или много будет знать – глядишь, и сна лишится?.. Но ведь и его следователь может спросить – зачем это он и члены комиссии вопрос о крыше подняли. А вдруг следователь назначит независимую комиссию по обследованию крыши по настоянию того же Кузнецова, и весь акт окажется действительно «филькиной грамотой»? Тогда я все и свалю на Абрамова. Он, мол, по крыше ползал, акт почему-то не тот, какой следовало бы написать. Пусть он и отдувается. Придется ему кое-что сказать…»
- Кузнецов шерсть поднял на самого Сальникова. Тот ему говорит, что не надо ему выставлять свою кандидатуру на выборах  администрации райцентра, а он все равно выставил. Вот и надо нам с тобой против этого козла компромат нарыть. Говорят, кто-то написал на Кузнецова жалобу куда надо, что он со строителей, которые крышу перекрывали, большую взятку срубил. Следствие вроде бы им уже занялось. Надо помочь следствию вывести его на чистую воду, истинное лицо бывшего директора школы перед избирателями показать. Понял теперь в чем дело?..
- Чего же тут не понятного. Только у меня еще одна идейка появилась на счет Кузнецова, - сделал деловой вид Абрамов.
- И что же это за идейка твоя?
- Мы кроме крыши ему котят дохлых накидаем, что он их до выборов вряд ли соберет.
- Говори яснее. Какие это котята дохлые? Ты что, вчера перебрал?
- Да что вы, Валерий Алексеевич, такое на меня говорите? Кузнецов меня постоянно обнюхивал. И вы туда же?
- Хватит тебе из себя святошу-то строить. Кто-кто, а я про тебя знаю многое. Ты лучше скажи, что надумал против Кузнецова?
- Дайте лист бумаги, а то что-нибудь да забуду.
Герасимчук пошутил:
- Я думал, ты только ногами хорошо на футбольном поле работаешь, а ты еще и борзописец.  Похвально…
Валерий Алексеевич придвинул Абрамову лист бумаги, положил ручку.
- Твори, Толстой! Глядишь, и ты свою «Войну и мир» состряпаешь.
- Это мы запросто…- и оскалил свои зубы с темно-коричневым налетом, который обычно бывает у людей курящих или крепким чаем увлекающихся. – Так вот. У меня есть соседи, в общем, пьянь непробудная. Они неоднократно мне жаловались, что Кузнец, так они Кузнецова между собой величают, им мало денег отдает за очистку школьных туалетов, а оформляет договор на суммы в три или четыре раза больше.
- А они в договорах расписывались? – интерес у директора к будущему разбирательству следователей по поводу денежных махинаций раздувался, как мехами у кузнеца угли в горниле.
- Кто ж их знает. Они, наверное, круглые сутки под хмельком пребывают.
- Но хотя бы помнят, сколько денег им давал Кузнецов? – превратился сам в следователя Герасимчук.
- Не могу знать. Но, видно, помнят, сколько они после получки бутылок в магазине брали. Это я их попытаю.
- Вот и попытай. А я договора подниму. Посмотрим, сколько грошей Кузнецов себе в карман отправил.
- Я от кого-то из учителей слышал, что уважаемый Леонид Николаевич мастерски подписи подделывать может. Все ли учителя сами расписывались за премии, тарифные надбавки? Не оседали и тут деньги в кармане нашего праведника?
Директор школы смотрел на учителя и уже с опаской думал: «А этот тип не так-то прост, как себя выдает. С ним ухо остро надо держать…»
- Вот и давай, Семен Григорьевич, поможем Сальникову вывести на чистую воду Кузнецова, и в его карьере главы администрации райцентра жирный крест поставить. Как на это смотришь?
- Точно так же, как вы, Валерий Григорьевич!
- Помогай мне и всегда на коне будешь. Понял?
- Буду стараться…

3

От Сальникова сквозила доброжелательность. Его взгляд, будто бархатом, к собеседнику прикасался.
- Понимаете, Петр Ильич, - обращался он к молодому, интеллигентного вида, высокому и подтянутому следователю, которого пригласил для беседы в свой рабочий кабинет, - у районной администрации одна забота, чтобы в органы исполнительной власти в поселениях были избраны кристально чистые, честные люди, действительно болеющие за интересы сельчан.
- Другого подхода, наверное, и быть не должно, - соглашался с Алексеем Владимировичем следователь Крючков, который занимался материалами, связанными с проверкой подозрений на получение Кузнецовым  взятки от строителей.
- Это хорошо, что наши взгляды совпадают, - Сальников сделал несколько глотков минеральной воды из стакана, без которого его стол в последнее время было трудно представить. – Меня, Петр Ильич, интересует вопрос, как продвигается следствие по делу бывшего директора школы.
- Кузнецова вы имеете в виду?
- Конечно.
- Но пока никакого дела на него нет.
Сальников чуть не подпрыгнул с кресла:
- Как так? У вас что, нет заявлений или жалоб на него?
Крючков ответил спокойно:
- И жалоба есть в виде анонимки, и заявление есть от сегодняшнего директора школы о некачественном ремонте крыши, и еще кое-что…
- Этого мало? – доброжелательности на  лице главы, словно крылья приделали, и она юркнула куда-то.
- Мы можем завести административное или уголовное дело лишь только тогда, когда подтвердятся факты дачи-получения взятки.
- Но вам же истинные патриоты района об этом сигнализируют.
- О чем они сигнализируют?
- О получении Кузнецовым взятки, - Сальников без зазрения совести шел в наступление.
Был бы этот следователь районного отдела внутренних дел, как раньше, в бытность Сальникова первым секретарем райкома КПСС, он бы его быстренько заставил какие угодно факты «добыть», «выбить», «накопать». А Крючков - следователь Следственного комитета, который базировался в соседнем городе, и занимался следственными делами в нескольких районах области. Ему-то он приказывать не имеет права. Попросить ускорить расследование и отправить Кузнецова туда, где Макар телят пасет,  – да. Что он и постарается сделать.
- Алексей Владимирович, мы провели дознание. Предварительная проверка показала, что на ремонт крыши имеется вся необходимая проектно-сметная документация. Акт выполненных работ смете соответствует. Перерасхода материальных и денежных средств нет.
- Тогда за что ему дали строители взятку? – вроде бы допрашивал Сальников, как следователь, Петра Ильича.
- Строители не подтвердили дачу взятки, - спокойно и по-деловому реагировал следователь на вопросы главы, которые тот произносил в его адрес с явным нажимом.
- Они заодно с Кузнецовым, понимают, что за дачу взятки и им статья уголовного кодекса грозит.
- Мы стараемся найти свидетелей, которые бы подтвердили дачу-получение взятки.
- И что? – глава старался спешно запрячь телегу впереди лошади.
- Пока свидетелей нет.
- Значит, и дела нет? – взгляд у Сальникова все больше становился колючим и расплескивал холод.
- Выходит - да.
Алексея Владимировича ни один ответ следователя не  устраивал. Он еще с тех времен, когда его избрали первым секретарем райкома КПСС, всегда добивался поставленной цели, особенно, когда это касалось кадровой перетасовки, увольнения, не устраивавшего его руководителя колхоза или совхоза, предприятия или организации. А уж если, кто ему угодил или собачью преданность проявил, того он по служебной лестнице, бывало, через несколько ступенек к облакам поближе подталкивал. А какой-то учитель истории, директор школы средней руки осмелился поперек его дороги, видите ли, стать? Тогда он – не Сальников, если на той самой дороге от Кузнецова не останется только мокрое пятно. А этот следователь – ни рыба, ни мясо! Ну и хрен с ним! Повыше его в области начальство есть. Он, кого надо, из руководства области к этому подключит. Если и не сидеть Кузнецову за тюремной решеткой, то и главой администрации райцентра никогда не быть.  В противном случае – он не грозный и всемогущий Сальников, а неизвестно кто? Не бывать этому!
Постарался чуть успокоить, пусть и внешне, себя. Спросил как руководитель, отвечающий в районе за всех и за все:
- Но за Кузнецовым водятся и другие грешки, как мне докладывали.
- Да, от директора школы Герасимчука поступило заявление о якобы присвоении Кузнецовым денежных средств, которые предназначались рабочим по очистке туалетов школы.
- Вот!
Сальников напоминал в этот момент рыбака, у которого вроде бы клюнула большая рыба. Он думал, что обязательно ее, родимую, из воды выудит. А что она может с крючка сорваться, - этого он даже в мыслях не допускал.
А следователь представлялся Сальникову таким осторожно-приторным, который свои ответы главе, словно на аптекарских весах взвешивает.
- Мы изъяли документы, в первую очередь ведомости на оплату услуг наемным рабочим, а также ведомости на оплату учителям тарифных надбавок, премий, зарплаты. Суммы, выданные рабочим за очистку туалетов в них маленькие, там и присваивать-то, если честно сказать,  директору было не с чего. Но все равно я заставил рабочих и отдельных учителей несколько раз расписаться на чистом листе бумаги. Отправил их подписи и подписи в ведомостях на графологическую экспертизу. Ее  результатов пока нет.
- У вас того пока нет, другого… - не скрывал своего недовольства Сальников, - вот поэтому у нас коррупция процветает буйнее, чем весной сады.
- Я, Алексей Владимирович, поступаю так, как мне предписывает наше российское законодательство. Если факты взятки, присвоения денег, предназначенных учителям или наемным рабочим, подтвердятся в ходе следственных мероприятий, то Кузнецов будет привлечен к ответственности тоже по закону. А уж если нет, то…
- Надо, Петр Ильич, чтобы подтвердились. Это интересы района диктуют, - вновь взгляд Сальникова бархатистостью отдавал.
- Следствие все поставит на свои места. Это я вам обещаю.
- Вы уж постарайтесь…

4

Встреча с избирателями проходила в одном из скверов райцентра. Он возник в селе недавно. Раньше на этом месте росли тополя, посаженные в начале семидесятых годов двадцатого столетия. Каждую весну от них по ближайшим улицам кружили метели из пуха. И когда руководство района решило их спилить, многие сельчане восприняли это так, что давно бы надо дать волю пилам и топорам. Порой тополиный пух лез нахально со своими поцелуями, мешал свободно дышать, пробирался куда только мог, особенно тяжело его переносили астматики и люди, страдающие аллергией. 
Архитектор района – девушка, приехавшая в район после строительного университета, вместо удаленных тополей предложила руководству района и поселковой администрации разбить сквер по всем правилам ландшафтного дизайна.  В центре сквера запроектировала еще и небольшой фонтан, а вокруг него кольцеобразно наметила высадить кусты роз, пирамидального можжевельника, барбариса пурпурного и серой метельчатой гортензии, на фоне которых вырисовывался ковер из редких растений – иссопа, лаванды, почвопокровной ясколки серебристой. Украсить и дополнить композицию цветов и кустарников должны были  природные камни, оригинальные бордюры из срубов берез.
Обычно консервативный ко всем новшествам, а тем более в будущем не окупающихся затрат, Сальников неожиданно поддержал архитектора. Прошелестел слушок, что на высокую, стройную и русоволосую девушку глава районной администрации «глаз положил», а потом «произвел» Инну Витальевну и в свою любовницу. Так это или нет – никто ведь со свечкой не стоял. Но зодчий района уж очень не по годам и заслугам вела себя с Сальниковым смело, самоуверенно. В худосочном бюджете района нашлись средства не только на обустройство сквера, но и на строительство красавца дома с мансардой для архитектора, у которой семья состояла всего из двух человек. Да и то второй жилец -  ее муж - вроде бы в армии служил после того же строительного университета, в котором учился вместе с Инной Витальевной. И пока суженный -ряженный дозор армейский нес, слух о близких отношениях главы и архитектора все больше ярко-цветным соком наливался.
Встреча Кузнецова с избирателями состоялась в этом сквере не случайно.
Одно – он находился в центре села, потому и добираться до него людям было проще, особенно с окраин. Райцентр-то за последние годы разросся неузнаваемо. А все потому, что в ближайших селах и деревнях обанкротились и прекратили существовать колхозы и совхозы, в них позакрывали магазины, клубы и дома культуры, медицинские пункты,  детские сады, прикусили массивными замками двери начальных и восьмилетних школ. Жить в тех населенных пунктах стало невозможно, особенно молодежи – им тут в одночасье не оказалось ни работы, ни досуга, ни элементарных бытовых услуг. Подались они, побросав своих старых родителей на произвол судьбы, на стороне счастья искать. Кое-кто в райцентр переселился, в котором  пока, слава богу, жить еще можно было. Кроме того земли окраин райцентра выделили под строительство домов, магазинов, объектов соцкультбыта. Вот и раздвигало свои границы село, численность населения которого приближалась к десяти тысячам человек. Сальников и его старательные подпевалы ставили все это себе в заслугу, на благоустройство райцентра (тех же фонтанов и скверов) денег не жалели. А что в каких-то трех-пяти километрах от того самого райцентра в деревнях разруха свирепствует, на это у руководства района вроде бы напрочь зрение притупилось. Бог им судья…   
Другое – кандидату на пост главы поселковой  администрации Кузнецову не требовалось разрешение на проведение  встречи с избирателями ни в администрации района, ни в администрации райцентра, точнее – ни у Сальникова, ни у Пискарева. Была бы их воля, они бы в три шеи гнали сельчан подальше от Кузнецова или его от них. Но, как говорит народная пословица, бодливой корове бог рога не дает.
А первоначально-то Леонид Николаевич планировал встречу с избирателями провести в районном Доме культуры. Но директор Дома культуры отказался представить зрительный зал для одного из кандидатов на пост главы администрации поселения - Кузнецова. Обосновал это тем, что согласно закону о выборах, конечно, не без подсказки сверху, если и представлять зал, то для всех кандидатов одновременно. Но Пискарев наотрез отказался, где бы там ни было, проводить совместные встречи или вступать в дебаты с бывшим директором школы, к тому же эсером. Он-то этим залом уже успел воспользоваться, когда в нем проходило собрание единороссов и на котором его кандидатуру выдвинули на предстоящих выборах главы поселения от партии «Единая Россия». А другие два  кандидата на том же собрании стали самовыдвиженцами по рекомендации Сальникова, впоследствии они вели предвыборную кампанию вовсе не за себя, а в поддержку Пискарева. Мол, только Василий Александрович в одной и надежной упряжке с руководством района способен «вылечить все социальные болячки», превратить райцентр в «райский уголок».
 Встреча Кузнецова с избирателями сначала проходила спокойно. Леонид Николаевич  неторопливо, тихим голосом рассказывал, почему он решил выставить свою кандидатуру на предстоящих выборах:
- Мы с вами, мои односельчане, живем на крохотном, но дорогом для нас кусочке земли. И мне, как и вам, не безразлично, что на ней происходит, от каких болячек она страдает и почему. За внешними благополучием и красотой, вот такими фонтанами и буйством цветов в этом сквере, огромными цветочными клумбами на центральной площади села, администрацией поселения   вроде бы не замечается  буйство сорняков вдоль улиц на окраинах райцентра,  дорожные  покрытия  на них годами не ремонтируются. А посмотрите, как заросло деревьями и чертополохом кладбище, редко с него вывозится мусор, - он имел право возмущаться этим, ведь сельчане не понаслышке знали, сколько сил и труда Кузнецов вместе с учениками школы вложил в возрождение парка, очистки его от сухих веток и бытового мусора. – У нас в летнюю пору, - продолжал он обнажать тревожные для всех проблемы, - вода из колонок и водопроводных кранов в домах и квартирах еле  идет, а то и совсем отсутствует. Вот на что в первую очередь надо обратить внимание будущему главе поселковой администрации.
- Безобразие! – прервал речь Леонида Николаевича голос пожилой женщины. – Какой-то дурак додумался фонтан посреди пруда устроить, а водопроводные сети на нашей улице превратились, чуть ли ни в дуршлаг. Прорывы на них, как чирьи, то тут, то там о себе знать дают. Откуда же воде в кранах взяться?!
С этого моменты сквер все больше разбухал от шума. Только кустарники и цветы, словно напугавшись, притихли и вроде бы прислушивались, что рядом с ними творится. А Леонида Николаевича нарастающий шум все больше убеждал   в том, что его земляки не довольны работой Пискарева и его команды. Ложку дегтя  на авторитет и Пискарева, и Сальникова вновь плеснула Инна Витальевна. Это ей в голову взбрела идея – устроить фонтан посреди местного пруда.
«Ах, как это романтично! Необычно! В других райцентрах такого фонтана нет!» - восклицала она.
 И этот ее проект стал реальностью с одобрения Алексея Владимировича.
- Мы неоднократно ходили к Пискареву, - не удержалась от возмущения молодая женщина примерно с двухгодовалым сынишкой на руках, - с просьбой отремонтировать качели на  детской площадке во дворе нашего дома. Но нам, как под копирку, один и тот же ответ – поселковый бюджет не резиновый. А вот на фонтаны, которые работают только тогда, когда в райцентр гости нагрянут, Пискарев с Сальниковым, рук не покладая,  вроде бы на станках  деньги шлепают. Совесть-то у них есть?
Оправдывать или обвинять в этом руководителей поселка и района  Кузнецов посчитал не совсем тактично, тем более за глаза. Ответил молодой мамаше так, как было бы справедливо, на его взгляд,  расходовать поселковый бюджет:
- Вы, мои односельчане, избираете не только главу поселковой администрации, но и депутатов сельского Совета. Они в основном все уважаемые на селе люди. Но на сессиях сельсовета почему-то не спрашивают о расходах с главы администрации, не контролируют согласно Уставу его деятельность. И пока это будет так продолжаться, неизвестно еще какие, кроме фонтанов,  диковины у нас появятся.
- Гнать этого Пискарева из глав администрации надо!
- Правильно!
- Он и на людей смотрит не с земли, а с облаков!
- А если и разговаривает, то больше грубит, чем конкретные вопросы решает.
Оказалось, что почти у всех людей, пришедших на встречу с Кузнецовым,  увесистые камни недовольства припасены, которые они не прочь пульнуть в сторону Пискарева.
Но протиснулся через толпу сельчан и приблизился к Леониду Николаевичу на расстояние вытянутой руки Григорий Лаврищев. Знали сельчане, что он жене Пискарева двоюродным братом приходится. Выпить на халяву никогда не откажется. Его Василий Александрович назначил бригадиром по копке могил на местном кладбище. Работа для него не пыльная, но денежная, как он любил ввинчивать в разговор эту поговорку с бородой. Без стыда и совести заявлял, что деньги, мол, ни от живых, ни от мертвых не пахнут.
- Не пойму я что-то, граждане избиратели, нашего кандидата. Вы хотите, Леонид Николаевич, стать главой поселковой администрации?
Леонид Николаевич сразу понял, что это «засланный казачок» от Пискарева, а может, и от самого Сальникова, потому что вопрос, который тот постарался во все горло задать, явно был не его «произведением».
- Не стать, а быть избранным, - поправил его Кузнецов. – Иначе бы не выставлял свою кандидатуру на предстоящие выборы.
- Вы с работой директора школы не справились, теперь вам кресло главы подавай?
- Справлялся я с работой директора школы или нет – это уж не вам судить.
- Он был хороший директор! – не смогла молчать Тамара Петровна Паршина. – Это я вам, товарищи, говорю как бывший учитель и завуч школы. Не думаю, что вы мои слова примите за ложь. Я же  вас, ваших детей  и внуков учила.
- Мы вам верим, Тамара Петровна!
- Вы учитель от Бога!
Вновь хриплый бас Григория заглушил другие голоса:
- Тогда за что вас, наш кандидат, из директоров школы выгнали? – и показал желтые зубы Кузнецову, ухмылку на лице изобразил, грудь, чуть ли ни колосом выгнул.
Люди притихли. Вопрос-то Григорий задал тот, на который и они не прочь получить ясный ответ. Слухи разные по селу расползались, а толком никто не знал, за что уважаемому человеку от школьных ворот поворот показали.
Кузнецов не отвел взгляда от Лаврищева. На ухмылку того свою добродушную улыбку ему подарил. С ответом медлить не стал:
- Судя по всему, я, Григорий, не ваш кандидат. Не знаю, кто вас проинформировал о том, что меня, по вашему выражению, выгнали из директоров школы. Но меня никто не выгонял. Я сам написал заявление на освобождения от этой должности и передал его лично главе администрации района.
- Это почему же? – проявил нетерпеливость Лаврищев.
- Дай человеку говорить! – оборвал его кто-то из мужчин.
- А это уже совершенно другой вопрос, отвечу  и на него.
Леонид Николаевич пробежался  взглядом по лицам односельчан. В их глазах он не заметил ни искорки агрессии или недовольства. Григорий был не в счет. Хотя отвечать на его вопрос начал, в упор, глядя на Лаврищева.
- Один мудрец, Григорий, сказал, что справедливость заключается в том, чтобы воздать каждому по заслугам. Справедливость основывается на понимании всех обстоятельств, в сети которых человек по воле судьбы попадает. Вот и меня обстоятельства вынудили принять очень трудное решение – написать заявление на увольнение.
- Даже так?! – попробовал съязвить Лаврищев.
- А это пусть сами люди, которые со мной на встречу пришли,  и рассудят - так это ли нет.
- Не перебивай человека, Гришка!
- Он уже в глаза успел залить, вот и выказывает свою дурь, - заворчала женщина, стоявшая рядом с Лаврищевым, она даже рукой поразмахивала, перегар от себя отгоняя.
Кузнецов, судя по выражению его лица, тихому голосу, на слова-колючки Григория вроде бы и особого внимания не обратил.  Леонид Николаевич понимал, что его ответ нужен вовсе не Лаврищеву, сколько будущим избирателям.
- Мы с женой не последовали примеру Сальникова и чиновников его администрации, в том числе и таких руководителей типа Пискарева. Они в советские времена были коммунистами вроде бы до кончиков ногтей, но в одночасье ринулись в партию, если, конечно, ее партией назвать можно, «Единая Россия».
- Это их дело, - не унимался Лаврищев. – К тому же той партией сам Путин верховодит. 
- Только мы с женой вступили в партию «Справедливая Россия», так как хотим, чтобы в нашем селе, области, России, в конце концов, восторжествовала справедливость, - внимательно пробежался взглядом по лицам односельчан, они его слова восприняли спокойно. И Леонид Николаевич с уверенностью продолжил говорить. -  Я, товарищи, глубоко убежден, что неважно, кто в какой партии состоит или вообще является беспартийным. В человеке главное – его личные качества, а не его партийная принадлежность. Важно, чтобы каждый из нас, а особенно руководитель любого звена, работал и поступал только в интересах своих соседей, односельчан, тех, кто избрал его депутатом или главой.
- Что-то вы, Леонид Николаевич, много липкого тумана  нам нагоняете. Я вас спрашиваю, почему вас из директоров убрали, а вы нам про партии побаски кажете, - каждое слово Лаврищева на репей походило.
- Вам же до конца выслушать меня - терпения не хватает. А именно за то, что мы с женой вступили в партию «Справедливая Россия», на нас и началось гонение. Я в школе вместо работы не успевал встречать комиссии районо, санэпидстанции, пожарной инспекции, которые разве что воздух не проверили, каким мы с учителями дышим.   Более того, бывшему заведующему районо, моему другу с детства - Сергею Денисовичу Федорову глава администрации района приказал под любыми предлогами освободить меня от должности директора школы, в противном случае он сам понесет серьезное наказание. Я не хотел и в будущем не хочу, чтобы из-за меня кто-то страдал. Вот потому  и написал заявление, чтобы Федорова из-под удара вывести. Но он такую несправедливость терпеть не захотел и тоже уволился из районо.  Сейчас работает в одном из университетов нашей области, серьезно занимается научными исследованиями в области математики.
- А, правда, что за взятку от елецких строителей на вас завели уголовное дело? 
Лаврищеву   и этот  вопрос, без всякого сомнения,  был заранее заготовлен Сальниковым или Пискаревым, чтобы в глазах сельчан скомпрометировать Кузнецова. Хотя тот же глава администрации района хорошо знал, что пока никакого дела на Леонида Николаевича нет. Но Сальников, опытный повар на политической кухне, превосходно понимал, какую роль играет деготь, когда им чьи-либо ворота вымажут, попробуй их отмой или отскреби.
- Видите, товарищи, кокой  у нас в селе информированный Григорий. Даже знает, что я взятки беру. А не подсказали вам, господин Лаврищев, в администрации района или поселения, сколько денег я себе в карман положил?
- Вам лучше знать, - огрызнулся бригадир копачей могил.
Смех прошелестел по рядам сельчан, когда покрасневший Лаврищев растерялся, не зная, что следует ответить Леониду Николаевичу.
- Выходит, не сказали.
Смех усилился.
- Шел бы ты, Гришка, куда подальше отсюда, - посоветовал ему мужчина, стоявший рядом с ним.
- Он, товарищи, ни при чем. Ему ослушаться своих хозяев нельзя. Иначе на кладбище работу потеряет. Я правильно, Григорий, говорю? – не повышая голоса, спросил Кузнецов.
Толпа сельчан весело гудела.
- Да ну вас всех… - Лаврищев смачно выругался, махнул рукой, опустил голову и начал протискиваться между людьми, направляясь к выходу из сквера.
Леонид Николаевич ему вдогонку посоветовал:
- Только предайте, Григорий, своим благодетелям, чтобы они по себе других не судили…
- Тебе это с рук не сойдет, - пробурчал Лаврищев, не поднимая головы.
Кузнецов отчетливо расслышал его хриплый бас.
- Я в этом не сомневаюсь…
 

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

На этот раз допрос Кузнецова вел уже не Крючков,  другой следователь – Илья Михайлович Гришин. Был он небольшого роста. Формы его тела чем-то напоминали тульский самовар. Лицо опухшее, на котором глазки, казалось, не смотрели на собеседника, а выглядывали из-под лохматых бровей.  Его взглядом, наверное, можно было бы коврижку хлеба на куски нарезать.
Такое впечатление первоначально сложилось  о нем у Леонида Николаевича.
Но Гришин повел себя как-то странно. Вроде бы должен был спрашивать о взятке, о присвоении денег, предназначенных для учителей, а он поинтересовался:
- Леонид Николаевич, а почему вы отказались работать в школе учителем истории? – голос доброжелательный, мягкий и, казалось, сочувствующий.
- Противно…
- Детей учить?
Этот вопрос следователя развеселил Кузнецов, он улыбнулся. Их взгляды встретились, но ни один из мужчин не отвел от другого глаза.
- Вы, безусловно, навели обо мне справки.
- Допустим, - улыбка отпечаталась на лице Ильи Михайловича.
Он действительно, прежде чем допрашивать Леонида Николаевича, навел о нем справки. О семейном положении тоже. Но больше всего его интересовали какие-нибудь крупные покупки семьи Кузнецовых.  Оказалось, что подержанную автомашину «Нива» Кузнецову подарил его отец-инвалид по здоровью. Нина Ивановна в магазинах приобретала только детскую одежду и продукты.  А этот «деревенский интеллигент», как он окрестил в самом начале допроса бывшего директора школы,  тратил деньги в местном книжном магазине  лишь на книги.
Дознаватели снабдили Гришина информацией и о тратах родственников Леонида Николаевича и Нины Ивановны. Может, через них Кузнецов крупные покупки делал? И те кроме товаров первой необходимости из сельских магазинов ничего в свои дома не приносили.
Гришин пробовал найти в биографии Кузнецова порочащие его связи: имеются ли у него не чистые на руку друзья. Но кроме бывшего заведующего районо Федорова, Леонид Николаевич  тесных дружеских отношений ни с кем в районе не поддерживал.
 Чем черт не шутит, может, Кузнецов проворачивал какие-то финансовые делишки через своих любовниц?  Но и о наличии любовниц у Кузнецова ни от кого даже робкого намека  Гришин не услышал. 
А что если этот тип не так и прост, как себя перед ним, следователем, изображает? Хорошую взятку от кровельщиков хапнул и до поры до времени ее где-то в тайничке надежно приютил? Вот до этого и хочет Гришин докопаться. 
- И, конечно же, знаете, что у меня четверо детей? – спросил Кузнецов, не сомневаясь, в утвердительном ответе следователя, что тот и подтвердил.
- Да, знаю.
- Я на ваш вопрос отвечу примерно так, как когда-то сказал замечательный знаток человеческих душ, французский писатель Анатоль Франс.
- Слушаю вас внимательно, - проявил интерес Гришин.
- Как мне помнится, он говорил, что жизнь наша коротка, но человек вновь переживает ее в своих детях. А я бы от себя добавил: учитель разделяет самые радостные минуты своей жизни только тогда, когда у него есть  ученики.  Я ответил на ваш вопрос?
- Вроде бы  - да. Тогда почему вам противно работать в школе.
- Я не говорил, что мне противно работать в школе. Мне противно то, что районное руководство творит со школой, в которой я проработал много лет, доверяя обучение и воспитание детей случайным, не подготовленным, с сомнительной биографией людям.
- Вы имеете в виду сегодняшнего директора школы?
- Я имею в виду человека, старающегося вымазать дерьмом честных людей, с которым не хотят вместе работать замечательные и опытные учителя, люди честные и морально чистые.
Илья Михайлович неожиданно перевел разговор в другое русло, спросив:
- Вы сколько времени не работаете?   
Прежде чем ответить на его вопрос Кузнецов подумал: «Нет сомнения, что на замене следователя настоял, где надо, Сальников. Какое задание дано Гришину? Он же прикидывается, что обо мне ничего не знает…» Но отвечать-то надо.
- Около двух месяцев.
- Как же вы тогда кормите, одеваете, обуваете свою многодетную семью? На что содержите автомашину «Ниву»?– его взгляд прилип к лицу Кузнецова.
Леонид Николаевич спокойным и тихим голосом ответил:
- Одно - получил расчет и отпускные. Я ведь последние два года в отпуске не был. Жена зарплату получает, правда, небольшую. Другое – мы с Ниной Ивановной люди крестьянских корней, у нас есть свой огород, кое-какую живность в подворье держим. И третье, правда, к моему стыду, - нам помогают мама жены и мои родители. Чем могут, конечно. К примеру, папа из-за болезни не может управлять машиной, теперь по генеральной доверенности я езжу на «Ниве». А еще… - Леонид Николаевич хотел сказать, что им с женой материально помогают и пособия, которые они как многодетные родители, получают на детей, но не успел.
Последовал неожиданно быстрый вопрос следователя, который прервал Кузнецова на полуслове:
- А может, в четвертых - с вами строители своим заработком все же поделились? И вы через отца купили подержанную «Ниву»?– и сладенькая улыбочка расплылась  на полном лице Гришина, как масляное пятно на водной глади.
Кузнецов с юношеских лет брал пример с Анны Ахматовой, последовал ему и на этот раз, как ни в чем не бывало, ответил вновь тихо и спокойно:
- Моему папе-механизатору, в конце восьмидесятых годов подарили «Ниву» за победу в областном социалистическом соревновании. И такие, кстати, времена были, -  Леонид Николаевич, казалось, с ностальгией вспоминал то время. Продолжал отвечать на заданные вопросы следователем прежним тоном спокойствия. -  Вы забыли еще добавить в пятых, что моя семья живет и на деньги, которые я присваивал с премий и тарифных надбавок учителей. А в шестых…
- Не ерничайте, гражданин Кузнецов, - повысил голос следователь, - пока мы это не доказали, но молите бога, чтобы росписи в ведомостях были учителей, и в других документах тех, кому это было положено. А теперь приступим к вашему допросу с протоколом.
- С этого и надо было начинать сразу…
- Мне лучше знать, с чего начинать допрос. Привыкли, видите ли, командовать учениками и учителями. Накомандовались…
Кузнецов смотрел на следователя, и ему жалко было даже слово тому в ответ вымолвить.
Молчал какое-то время и Гришин. Медленно доставал из папки бланки протоколов. Потом так искал ручку, словно только что сладко спал, и никак из дремы выкарабкаться не может. Наконец из полных губ выдавилось:
- Ваша фамилия, имя, отчество.
Кузнецов, еле сдерживая себя, ответил на заданный вопрос.
- Дата, месяц и год рождения, - продолжал допрос Гришин.
Вопросы, как цыплята-однодневки в инкубаторе, были похожи с вопросами, которые на первом допросе Леониду Николаевичу задавал следователь Крючков. Ответы Гришину и в этот раз  Кузнецов повторял с точностью чуть ли ни до буквы, как и тогда.
Когда следователь покончил с обязательными формальностями, согласно протоколу допроса, предложил таким тоном, каким друг с другом разговаривают закадычные друзья:
- Вам, Леонид Николаевич, лучше во всем сознаться добровольно. Это зачтется вам на суде.
Кузнецов не удержался от усмешки, подумал: «Что же это он ведет себя, как в самом пустом милицейском кино? Что ни вопрос, то шаблон. Неужели действительно такие методы допроса у всех следователей?» Спросил с нескрываемым недоумением:
- В чем я должен добровольно сознаться, Илья Михайлович?
А у того уже наготове был вопрос, словно из дуба грубо выстроганный:
- В получении взятки от строителей.
Усмешка как появилась на лица Кузнецова, так и не отлипла.
- Вы только уточните, от каких строителей? Их ведь за мою работу директором школы было несколько бригад. Одни фасад ремонтировали, другие систему отопления в порядок приводили, а последние кровлю меняли.
Следователь  проявил завидную реакцию на слова Кузнецова:
- Сколько денег вам дали кровельщики?
Леонид Николаевич поступил, как опытный шпажист. Не ответ у него с губ сорвался, а укол:
- А за что им мне деньги давать? Я с ними на крыше не работал.
- Но договор на производство работ вы с ними заключали?
- Как руководитель школы обязан был это делать.
- Тогда почему на ремонтные работы были завышены расценки?
- Этот вопрос вы задайте тем, кто составлял смету. Договор на производство работ заключался только согласно смете, как и расчет со строителями после выполнения ими в полном объеме договорных обязательств.
-  Но ведь те работы выполнены некачественно. Почему вы их приняли?
- Откуда у вас сведения о качестве выполненных работ?
- У меня есть официальное заявление на этот счет директора школы.
«И эту стряпню подсказал  Герасимчуку, наверняка, родственничек, – мелькнуло в голове Кузнецова. – Зачем? Облить меня помоями перед выборами? Скорее всего…»
- Я не знаю, что там директор насочинял и под чью диктовку. Но выполнение и качество работ кровельщиками принимал не я один, а специально созданная комиссия.  Все члены комиссии подписали акт приемки работ. Ни у кого каких-то существенных замечаний по качеству кровли не возникло. Да и она даже при самых сильных дождях, в мою бытность директором, нигде не капнула.
Гришин почему-то вздернул плечами, будто они вдруг зачесались или их кто-то кусал. Леониду Николаевичу показалось, что вся кровь из тела следователя прихлынула к его лицу. В правой руке он держал ручку, а пальцы левой нервно забарабанили по столешнице.
Два мужчины смотрели друг на друга, молча.
У Кузнецова в голове зашевелились догадки: « Я его первый раз в жизни вижу, он меня – тоже. Почему так со мной разговаривает или ведет допрос? Ах, да…  Видимо, ему дана команда: накопать против меня компромат и на его основе состряпать уголовное дело…»
Гришин, следователь почти с двадцатилетним стажем, тоже в своей голове кое-что прикидывал: «А ведь этот учителишка вряд ли расколется. Да и слишком он какой-то правильный. А может, трусливый? Обычно мимо таких типов деньги бочком проскальзывают. Хотя, с другой стороны, в тихом омуте…»
Но вслух спросил, чеканя каждое слово, как в армии чеканят на плацу каждый шаг:
- Выходит, явки с повинной с вашей стороны не будет?
Леонид Николаевич не отвел своего взгляда от колючих глаз Гришина. Усмехнулся. От чего лицо следователя еще гуще багрянцем вызрело. Ответил с нескрываемым удивлением:
- В чем я перед вами должен виниться?
Тот вспыхнул:
- Не передо мной - перед законом!
Такой ответ даже развеселил Кузнецова:
- Ахматова написала…
Гришин его перебил на полуслове:
- Она в вашей школе работает?
«Боже мой, он не знает кто такая Анна Андреевна!» - Леонид Николаевич опустил голову. Ему стыдно было смотреть на этого человека, сидящего с ним за одним столом.
-  Она - великий поэт! Умерла более сорока лет назад…
- А причем в вашем деле она? – как ни в чем не бывало, спросил блюститель закона.
«Может, не стоит ему читать то, что оставила нам в наследство Ахматова? Он же о ней даже не слышал. Не поймет ведь.  Нет, прочту. Для своей души…»
И он тихо начал:

И вовсе я не пророчица,
Жизнь светла, как горный ручей,
А просто мне петь не хочется
Под звон тюремных ключей.

Замолк, думая: «Она сама была чиста, как горный ручей, но пела под звон тюремных ключей, который слышал ее сын. Она  - святая!»
- К чему вы мне тут концерт художественной самодеятельности устраиваете? Вы же не на школьном утреннике, а на допросе.
- Извините. Я почему-то об этом, сидя перед вами, не догадался.
«Издевается козел! Ну, погоди…» - так и хотелось бросить эти слова в лицо бывшего директора школы. Но сквозь зубы процедил:
- Вы не ответили на мой прямой вопрос.
- На какой?
- Вы что, издеваться надо мной решили?
- Извините. Даже и мысли такой не было. Я же понимаю, вы делаете то, что вам приказали.
- Никто мне ничего не приказывал! – выскользнуло из уст следователя, как обычно выскальзывает из рук намыленная веревка. – Так мне оформлять явку с повинной или нет?
Кузнецов ответил спокойно и тихо:
- Как вы знаете, я историк.
- И что из того? – злость сочилась из каждого слова Гришина.
А Леонид Николаевич продолжал говорить так, вроде бы его никто и ни о чем не спрашивал:
- У казахов бытует изречение, что пришедшему с повинной человеку и кровь отца прощают. Только мне, Илья Михайлович, перед вами виниться не в чем, и тем более на мне никакой крови нет, как и взяток я никогда и ни от кого не брал.
Терпение у Гришина прорвало плотину:
- Вы пока свободны. Но я обязательно докопаюсь до истины.
- Мне тоже этого очень хочется. Рад был побеседовать с вами, - сказал это Леонид Николаевич наигранно доброжелательно, хотя у самого в душе, почему-то вспыхнуло по-ребячьи дерзкое желание - подсунуть ежа под жирную задницу следователя.
У Гришина, наверное,  от злости одеревенел язык. Он ничего Кузнецову не ответил.

2

Они не могли отдышаться, когда всю до капельки плотскую страсть отдали друг другу. Лежали рядышком на кровати, вроде бы, и пошевельнуться у них сил не осталось. Тем более, что в этот миг они находились вроде бы вовсе не на земле, в спальне, а где-то высоко-высоко, плывя на ласковых и пушистых облаках. Звездочки, глядя во все глаза на их счастье, искристо - радостно им подмигивали.
  И что странно, ни он, ни она, ни разу не признавались друг другу в любви, не клялись быть вместе до гробовой доски.  Зачем? Они же оба видели, что обезумели от взаимных чувств. Были убеждены, что это безумие ничем и никем не излечимо. У нее он был первым и единственным мужчиной в жизни. И он других женщин, кроме Нины, не знал. Скажи Кузнецов об этом кому-либо из деревенских мужиков – от смеха подавятся. Загибает, мол, чудак-человек на холодное, что другую бабу, кроме своей жены, не «попробовал». Они-то знают: сколько суп не хлебай, пусть он и вкуснятины необыкновенной, а щец-то отведать, ах, как захочется. Но у Леонида Николаевича своя мужская философия – он всегда останется верен той, которая верна ему.
Больше двух десятков лет их совместной жизни растворилось во времени. Четверых детей они народили. Старшая дочь Ольга уже на четвертом курсе Воронежского аграрного университета имени Глинки учится. Сын Игорь скоро окончит Казанское суворовское училище, мечтает офицером стать. А младшие девочки только радостью души Леонида и Нины подсвечивают.  Аня в третьем классе старается, как и Ольга с Игорем, только  отличницей быть, говорит, что иначе ее в педагогический университет не примут на учителя истории учиться. Разве с этим поспоришь? Насте же идти в школу следующей осенью. Но она уже самостоятельно Игорю в далекий Татарстан письма пишет и его послания, адресованные лично ей, читает и перечитывает родителям. 
Леонид с Ниной не против и пятого ребеночка завести. У них ведь все годы, сколько они живут вместе, каждая ночь была, как та первая, августовская, когда он ее, промокшую и обляпанную грязью, на мотоцикле привез в родное село и представил родителям своей будущей женой.  Те растерялись, не понимая поспешной выходки сына. Мать с отцом ни сном, ни духом не ведали, что у сына где-то на стороне зазноба душевная покоя  ему не дает. Он вроде бы, по их наблюдениям, ни у одной девушки села, а может и вообще ни у  одной крали поцелуй с губ не сорвал. И вот нате вам, мать с отцом, неожиданность – на его свадьбу родню созывайте.
С улыбкой в душе вспомнил отец Леонида, что сын, выходит, в деда Ивана пошел. Тот, сказывали, мать Николая Ивановича тоже в жены произвел на диво всем. Спохватились его родители, что Иван, недавно возвратившийся с фронта, домой ночевать не пришел, чего раньше, до войны, стало быть, за ним такого не замечалось. Пошел его отец Андрей Павлович в ригу, чтобы для коровы вязаночку сена набрать. Глянул, а из стога сена четыре голых пятки, как фонарики, тусклым светом на него уставились. Оказалось две пятки Ивановы, а что поменьше – Елены, будущей бабушки Леонида.  А через девять месяцев после того стога они Николая и народили. Что было – то было, из песни слов не выбросишь.
А Ленька все же до первой брачной ночи со своей суженой-ряженой родителей познакомил. И то хорошо, по-людски, значит, поступил.
Нину мать Леонида в баньку отвела. Прогрела, пропарила до самых косточек, чтоб девонька, не дай бог, от простуды не захворала. Одновременно всю стать девичью до каждой клеточки дотошными глазами вымерила вдоль и поперек. Ничего, ладная у сына жена будет. Нашлась для Нины и сухая одежда из гардероба будущей свекрови: ведь обе они, впоследствии сноха и свекровь, пышными формами богом наделены. Уж очень мать не хотела, когда с отцом обсуждала, что пора сына женить, чтобы у того жена телом не была на урюк сушеный схожа, мода вроде бы у современной молодежи на таких невест пошла. А у этой - все при всем.
Не успели Кузнецовы старшие и молодежь поужинать, а  окна домов подслеповато-желтыми глазенками в ночь вглядываться начали.  Не везти же обратно девушку за тридевять земель в ее  деревню, да еще и дождь не перестал земельку своими струями расчесывать, дорогу в сплошной кисель превращать. А в доме семьи Кузнецовых всего две комнаты насчитывалось. В одной родители Леонида, как обычно, на покой укладывались. Молодым постелили одну постель на двоих в другой комнате, хотя в сельской местности не принято было жениху и невесте до свадьбы друг друга в объятиях тискать. Но, что случилось, того, выходит, им не миновать было. Только с того самого момента их ночи стали похожими на ту первую безумную, августовскую.
Нина Ивановна, утомленная и самая счастливая на свете, сразу же заснула.
А вот Леониду Николаевичу сомкнуть глаза до утра так и не удалось. Ему казалось, что его счастье висит на нитке-паутинке.  И вот-вот она, та ниточка, не выдержит испытаний, которые за последнее время на него обвалились. Он не мог забыть допрос, который ему учинил Гришин, его предложение о «явки с повинной». Всю ночь он был в одном лице для себя «обвинителем», «судьей» и «палачом».
«Жил ведь ты, Ленька, спокойно и счастливо, делал все возможное, чтобы будущее семьи освещалось самыми яркими жизненными лучами, особенно у детей. Да и раньше грех на судьбу обижаться приходилось. И за каким таким хреном тебя в партию понесло с обнадеживающим названием «Справедливая Россия»? Добился справедливости?» - «пытал» его в душе «судья» Кузнецов.
«Ответчик» Кузнецов молчать не собирался.
«А ты хотя бы знаешь, зачем я вступил в эту партию?»
«Вообще-то сегодня вступают в любую партию только с какой-нибудь выгодой».
«Может единороссы и да. Им, в основном чиновникам, членство в партии является своеобразным пропуском на выборы, по служебной лестнице помогает на самую верхотуру вскарабкаться».
«А в «Справедливой России», скажешь, таких членов нет?»
«Конечно, в любой партии их хватает. Но я вступал с одной целью: быть справедливым в мыслях и делах. Думаю, у меня немало единомышленников. Нина, к примеру.  Мы с ней нуждаемся в дружбе таких людей, какие мы сами. Вместе идти к общей цели, никому не вредить, делать жизнь вокруг себя чище и светлее».
«Получается?»
«Обстоятельства не всегда  позволяют».
«Вот и загнали тебя эти самые обстоятельства в тупик. Ты этого добивался?»
«Из-за того, что я вдруг стал безработным, мне уже стыдно смотреть в глаза моим детям.  Они-то не знают, почему я стал ненужным школе, ученикам.  Чувство ненужности невыносимо…»
«Может, тебе послушаться совета Сальникова и не идти на выборы главы? Пусть другие справедливости добиваются. Ты лучше о судьбе своих детей мозгами пошевели».
«Так-то оно так.  Только, как и  в какую клетку мне надо свою совесть загнать?»
«Ты бы лучше вспомнил, что мужики насчет совести говорят. Мол, там, где была совесть, хрен вырос».
«И кто я после этого буду, если на поклон к Сальникову пойду?»
«Учитель истории.  А может, и в районо местечко найдется.  Кстати, тебе же  предлагал Сальников стать ведущим специалистом Центра дополнительного образования детей».
«Допустим, утром пойду в избирательную комиссию и сниму свою кандидатуру на выборах. Что обо мне сельчане подумают? Струсил, мол, Кузнецов в борьбе с Пискаревым, пред Сальниковым спину согнул, чуть ли ни до пола?»
«А ты уверен, что выборы выиграешь? Неужели Сальников и его чиновники из так называемого «административного потенциала» не сделают все возможное и невозможное, чтобы провести голосование так, как им нужно?  На участках будут только их люди в избирательных  комиссиях…»
«Своих надежных наблюдателей на участки поставлю…»
«Члены комиссий, что тебе ловкачи-фокусники. Не успеют твои наблюдатели глазом моргнуть, как десятки бюллетеней с голосами за Пискарева полетят стремительными ласточками в ящики для голосования ».
«Это вряд ли случится…»
«Почему?»
«Не чистые на совесть и руки Пискарев с Сальниковым в печенках у людей сидят. Да и не все члены комиссий в холуях у них ходят. Вид-то, может, и показывают, но…»
«Не забывай, что Сальников и его команда опытные стряпчие на выборной кухне, к тому же, у Алексея Владимировича уж точно, где была совесть, давно кое-что выросло…»
«А что, если прислушаться к совету Сергея Федорова и махнуть в город. Он обещает, что там ни я, ни Нина без работы не останемся…»
Леонид Николаевич не успел домыслить над своей дальнейшей судьбой и судьбой семьи. Проснулась жена.
- Что ты, как на веретене, с бока на бок переваливаешься, спать мешаешь? – Нина Ивановна сладко зевнула.
- Я, наверное, сниму свою кандидатуру с выборов, - он вроде бы продолжал ночные рассуждения.
Его слова на нее подействовали, как ушат ледяной воды действует на сонных людей:
- Что-о-о?!
Она стремительно приподнялась. Одеяло так же стремительно сползло с нее, обнажив высокую и упругую грудь, которой она вроде бы и никогда не кормила четверых детей.
В тусклом утреннем свете он видел ее - такое родное и притягательное тело, эти соски на ее грудях, которые всегда вызывали необъяснимую дрожь в его душе и дикое желание прикоснуться к ним губами.  Что он незамедлительно и сделал.
-Сумасшедший, - выдохнула она, прикрыв глаза и откинув назад голову.
У нее после прикосновения его губ к груди закружилось немного в голове. Но она даже в таком состоянии не могла забыть его слова, которые ужалили ее слух.
- Повтори, что сказал…
Ее горячие ладони сплелись у него на шее и притягивали его голову к набухшей соком груди.
-Я пошутил, чтобы быстрее тебя разбудить…
- Сумасшедший…
И они, как и с вечера, растворились друг в друге.

3

Наталья Александровна Бородина, главный редактор районной газеты, появилась в доме Кузнецовых без телефонного звонка, чего раньше никогда не случалось. Она с Ниной Ивановной  поддерживала теплые отношения, чисто по-человечески симпатизировала многодетной матери. И Кузнецова всегда с радостью встречалась с Бородиной. Да и поговорить двум известным в районе женщинам было о чем.
Когда Бородину назначили главным редактором, то  это и для редакционного коллектива, и для тех, кто работал в администрации района, было громом средь ясного неба. Она вела уроки русского языка и литературы в той школе, которую возглавлял Кузнецов. Изредка публиковала в газетах, и не только районной, статьи по проблемам сохранения русского языка, воспитания у детей любви к отечественной литературе русско-советских классиков, особенно к поэзии и прозе земляка, лауреата Нобелевской премии Ивана Бунина. Ее принципиальную и глубоко неравнодушную позицию разделяла и выпускница филологического факультета Нина Ивановна.  Но, чтобы учителя сразу поставить главным редактором, было, по крайней мере, странно со стороны главы администрации района.
Хотя у Сальникова на этот счет своя задумка скороспело созрела. Его не устраивал редактор Рожков, который опубликовал в газете статью о необоснованном закрытии медицинских пунктов в так называемых «вымирающих» деревнях района, в которых замки раньше уже прикусили бульдожьей хваткой двери отделений связи и магазинов. По мнению,  возмущенного до нервного срыва главы администрации района, редактор совсем чувство реальности потерял. Как он мог осмелиться и сделать вывод, что ветераны войны и труда брошены местными законодательными и исполнительными властями сельских поселений на самовыживание, а точнее – на скорейшее вымирание? Сальников, конечно, понимал, что на самом деле Рожков пульнул увесистый камень критики в первую очередь в его огород.
Рвал и метал Алексей Владимирович на очередной планерке:
- Понимаете, товарищи, редактор умнее всех нас  оказывается. Мы вроде бы враги своим сельчанам, а он их защитник, - от его взгляда в сторону Рожкова прикуривать можно было. -  А ты хотя знаешь, господин хороший, сколько стоит в ту самую деревню письмо, газету  доставить или несколько буханок хлеба?
- Я знаю, что здоровье тех, кто там живет, никакими деньгами не оценишь, - попробовал оправдаться редактор. – Те старики и старушки воевали и трудились, в том числе, и ради тех, кто сидит сейчас в вашем кабинете, Алексей Владимирович…
Еще чуть и кровь брызгами бы разлетелась от лица главы. Он попробовал почему-то усмехнуться. Но улыбка у него получилось вымученно искривленной.
- Такая обстановка не только в нашем районе, а по всей стране…
Ах, какой не сдержанный оказался Рожков:
- Значит, надо гнать метлой тех, вверху, кто до этого страну довел.
- Поглядите, товарищи, какой бунтарь среди нас вылупился, что тебе кукушонок в чужом гнезде. Власть, видите ли, ему не та. А ты что-либо, хотя бы краешком уха, слышал про мировой кризис?
- Я знаю про наши российские несметные природные богатства, которое на фронте защищали и те, брошенные всеми старики. Только это богатство с начала девяностых  прибрали к рукам ушлые ребята без стыда и совести. Сотня так называемых олигархов владеет почти половиной богатств моей России. Они от жиру бесятся, футбольные клубы, яхты и дворцы за границей покупают, а медпункты содержать не на что, и, как вы говорите, дорого стало хлеб и письма с газетами в деревни завозить.
Сальников, как показалось присутствующим на планерке руководителям подразделений, вроде бы в рот большой глоток воды набрал, а проглотить ту воду никак не может. Наконец-то он выдавил из себя:
- Все свободны, кроме Рожкова.
Когда Сальников остался вдвоем с редактором, положил перед ним чистый лист бумаги, поверх которой демонстративно пристукнул ручку.
- Пиши! – скомандовал Алексей Владимирович голосом, хозяин которого не потерпит никаких возражений.
- Что писать? – уставился на него в недоумении журналист.
- Заявление, - сказал глава так, словно кусок мяса на пне отрубил.
- Какое заявление? – пока ничего не понимал редактор.
- На увольнение по собственному желанию, - Сальников на собеседника даже смотреть не хотел.
- Но у меня такого желания нет.
- Зато у меня оно есть! Ты понял?!
- Не совсем…
- Где-то ты уж очень на умозаключения шустрый, а тут передо мной Ваньку валять собрался? Не выйдет!
Сальников достал из ящика стола какую-то таблетку. Бросил ее в рот. Налил стакан минеральной воды и не спеша запил таблетку.
- Никакое заявление я писать не буду. А вы грубо нарушаете Закон о средствах массовой информации.
- Какой еще такой закон?! – вспыхнул глава.
- Вы зажимаете критику.
- Тебе бы яйца в дверь зажать и давить на них до тех пор, пока ты начал понимать, что можно писать, а о чем и посоветоваться со мной не мешало бы.
- Но это же…
Сальников не дал редактору до конца высказать свое возражение.
- Не напишешь заявление, я расторгну договор с редакцией газеты на информационное обеспечение ею населения района, и с этого момента прекращаю финансирование редакционных издержек.
- Но это же запрещенный удар по редакционному коллективу! - возмутился Рожков.
- Коллективу мы объясним, что ты на него плевать хотел, - Алексей Владимирович смотрел на редактора с прищуром и усмешкой.
- Ах, как верно изречение одного из мудрецов, что первой жертвой несправедливости всегда бывает правда, - произнес в задумчивости Рожков.
- Смотря, с какого бока на твою правду глядеть.
- Конечно, не с вашей колокольни.
- А ты мне тут не груби! – повысил голос хозяин кабинета.
- Желания нет, да и без толку. Не поймете ведь…
- Ну, так что, умник понятливый? Будешь писать заявление или как?
Рожков уставился на Сальникова таким взглядом, в котором не скрывалась жалость к нему: «И этот тип руководит районом?»
- Я напишу заявление, которое вы от меня хотите получить. Только редакционный коллектив из-за меня не притесняйте.
- А причем тут коллектив?
- Вот именно…
Вот так и освободилось редакторское кресло.
- Кого вместо Рожкова поставим? – решил посоветоваться Сальников со своими заместителями через несколько минут после того,  как выпроводил из кабинета теперь уже бывшего редактора Рожкова.
Сергей Михайлович Дубов, который совсем недавно сам был учителем истории, а потом и директором одной из школ района, на выборах главы администрации  района изъявил желание стать доверенным лицом, ясно кого – Сальникова, за что тот  отблагодарил его должностью своего заместителя, предложил:
- Со стороны нам варяг не нужен. А что если доверить редактировать газету кому-либо из учителей русского языка, глядишь, и ошибок в ней меньше будет.
Идея заместителя Алексею Владимировичу понравилась.
- У тебя сеть кто-нибудь на примете?
Дубов, недолго думая, выпалил:
- Да хотя бы ту же Бородину.
- А кто она такая? – Сальников, складывалось впечатление, готов был назначить редактором кого угодно, лишь бы тот без его согласия  не  мог и даже слова напечатать. Принцип тут один должен главенствовать: кто платит, тот и музыку заказывает. А то, видишь ли, этот засранец Рожков о себе возомнил, черт те знает что.
- Учитель русского языка и литературы в школе райцентра. Она, кстати, в районной газете свои статьи публиковала, толковые, надо заметить.
- Приглашай ее на собеседование, - распорядился Сальников.
Наталья Александровна отказаться от предложения главы администрации района не осмелилась. К тому же она, когда училась  в старших классах школы, думала: куда пойти учиться -  на факультет журналистики или литфак? Что скрывать, она мечтала стать журналистской. Но подруги уговорили вместе с ними подать заявление на филологический факультет педагогического института в Ельце, который от дома находился в каких-то двадцати километрах. А самый ближний факультет журналистики был в университете города Воронеж, до  которого надо добираться, да еще  на перекладных почти за сто пятьдесят километров от родного села. К тому же матери-одиночке Наташи учить ее в Воронеже было бы намного труднее, чем в Елецком пединституте. Зарплата ведь у матери, продавца магазина «Хозтовары» в райцентре, была уж очень скромной. Кроме того, ей еще младшего сына учить, обувать, одевать и кормить надо.  Дочь хорошо понимала и то, что ее помощь матери необходима по дому и на приусадебном участке. А из Воронежа каждый день не наездишься. Так что, мечта мечтой, а судьба по-своему ее дорожку после школы определила.
Теперь-то Наталья Александровна сама мать двоих детей. Но мечта, выходит, и в зрелом возрасте человека догнать может. В редакционном  коллективе она освоилась быстро. Авторитет среди районного начальства тоже недолго завоевывала. Сальников предложил ей, кроме основной работы, конечно, возглавить комитет женщин в районе.
Вот тогда-то интересы двух председателей  комитетов многодетных семей и женщин по многим направлениям совпадали. А Кузнецова с Бородиной подружились.
И все равно приход главного редактора районной газеты в дом Кузнецовых таил  для Нины Ивановны какую-то загадку.
Поздоровались. Как обычно, о здоровье справились. О детях короткой информацией обменялись. Но не за этим же Бородина подругу навестила.
Подоспело время объяснить той причину своего прихода.
- Я к тебе, Нина Ивановна, не с хорошей вестью пришла.
- Вот тебе раз! А еще подругой называется, - пошутила Кузнецова.
- Потому и прилетела к тебе незамедлительно, что лучшей подруги, чем ты, у меня нет.
- Тогда выкладывай, насколько твоя весть черной краской заляпана, - шутливый тон в ее голосе так и не исчез.
Немного подумав или вспомнив что-то, Бородина рассказала:
- На последней планерке Сальников приказал Тишковой переизбрать тебя как председателя комитета многодетных матерей.
- Значит, своими клешнями и в меня вцепился.
- Кого ты имеешь в виду?
- Главного единоросса района. Но я ему сто раз спасибо за это скажу. Только вот… - запнулась она, замолчала, о чем-то думая.
- Ты не горячись. Объясни все по порядку,  – попросила Бородина.
- Они ведь мне поверили, надеются, что помощь им обязательно придет…
- Кому им? – слова Кузнецовой волновали редактора.
- Матерям многодетным, - глаза у нее стали задумчивыми, взгляд, будто что-то вдали рассмотреть пробовал, - они спиться могут, а детей у них отберут. Мне такой ужас даже представить трудно…
- Вот за этим я к тебе и нагрянула.
- Зачем за этим? – теперь настала очередь не понимать свою подругу и Кузнецовой.
- Я написала статью о твоей работе как председателя комитета многодетных матерей.
- Зачем?
- Не справедливо тебя переизбирать.
Кузнецова усмехнулась.
- А ты еще надеешься на справедливость районного главаря?
- Хочу надеяться.
- Но разве справедливо он заставил написать заявление бывшего редактора вашей газеты?
- Наверное, нет…
- А мужа моего без работы оставил лишь только за то, что он является членом не той партии, в которую сам Сальников вприпрыжку забежал?
- Тоже нет…
- Ты, думаешь, он изменит свое решение в отношении меня?
- Надеюсь…
- Ох, какой же ты доверчивый человек, подруга.
- Какая есть, переделывать себя не собираюсь, да и поздно уже. А статью о тебе обязательно дам.
- Зачем?  Ты не подумала, что  на свою попу приключения найти можешь?
- Чему быть, того не миновать. Главное, а я в этом уверенна, многодетные матери не дадут главе тебя переизбрать.
- Ты думаешь, он их услышит? Да Сальников давно от мнения людского свои уши забетонировал.
- Слепой сказал – посмотрим, - решила шуткой разрядить обстановку Бородина. – Я хочу, чтобы ты прочитала статью и внесла, если нужно, необходимые коррективы. А может, я что-то и упустила в твоей работе.
- Давай свою писанину.
В статье было написано о том, что Кузнецова на общественных началах с нуля создавала комитет многодетных матерей.  До нее в районной администрации никто точно не знал, сколько в районе семей с тремя и больше детьми. Нина Ивановна связалась с каждым главой сельского поселения, а их оказалось пятнадцать. Те помогли ей составить списки не только существующих многодетных матерей, но и тех, которые ими не сегодня, так завтра станут.
Пришлось Кузнецовой на полную мощь включить свое природное обаяние и удивительно легкое нахождение контакта с людьми, которые могли бы оказать спонсорскую помощь нуждающимся семьям. Ведь в районном бюджете на эти цели ни копейки не предусмотрено.
В народе говорят, что голь на выдумки горазда. Вот на такую «выдумку» и пошла председатель комитета, начав акцию «Семья – семье». Помогла Кузнецовой «раскрутить» эту акцию Бородина.  В районной газете появилось обращение Нины Ивановны к семьям с хорошим достатком, которые могут безвозмездно передать малоимущим и нуждающимся семьям игрушки, детскую обувь и одежду, бывшую в употреблении мебель, еще рабочую  бытовую технику. 
Кузнецова даже представить себе не могла, насколько же отзывчивыми оказались люди к чужой нужде. Возникла проблема: где складировать «подарки» и как их впоследствии развозить в отдаленные от райцентра населенные пункты?
Ей на помощь пришла Наталья Александровна, которая  в то время уже возглавляла комитет женщин района. Она нашла возможность выделить небольшую комнату в здании редакции, в которой складировались, сортировались и готовились вещи  к отправке в многодетные семьи. Раз в неделю два председателя комитетов на редакционной автомашине развозили их по деревням и селам.
Казалось, ни одну мелочь в деятельности комитета многодетных матерей не упустила Бородина в своей статье. Но это только казалось редактору.
- Наталья Александровна, не считаешь ли ты, что написала обо мне уж очень много и в ярких красках? - говоря эти слова, Нина Ивановна чуть покраснела.
- Я написала то, что ты и твой актив сделали для многодетных семей. Пусть об этом прочитает тот, кому следовало бы об этом знать, прежде чем принимать решение о замене тебя как председателя комитета. Тут твоя скромность не уместна, - каждое слово  Бородиной произносилось с твердой уверенностью.
- Боюсь, что твоя статья вызовет кое у кого гнев, а может, и оргвыводы, - Кузнецова не скрывала своего беспокойства.
- Знаешь, как гласит арабская пословица?
- Нет…
- Начало гнева – безумство, а конец его – раскаяние. Я надеюсь на раскаяние Сальникова после прочтения моего материала о тебе.
- Твои бы слова да богу в уши, - улыбнулась Нина Ивановна. – Но коль ты решила меня, не совсем заслуженно, конечно, на пьедестал взгромоздить, то надо бы еще вот о чем дописать в твоей хвалебной оде.
- Что ты имеешь в виду?
- На спонсорские деньги мы буквально на прошлой неделе закодировали от пьянства пять многодетных матерей.
- Почему я об этом не знаю?
- Не успела, подруг, тебя проинформировать.
- И еще есть женщины, которые к алкоголю не равнодушны?
- К сожалению, да. Но я и им обещала помощь в ближайшее время. Уже и спонсоров уговорила, чтобы те оплатили кодирование.
- Когда ты успеваешь все это делать? – искренне удивилась Бородина.
Лицо Кузнецовой вроде бы все лучики солнца собрало, которые заглядывали в окно дома.
- Сама не знаю.
Подруги попили чаю. Посплетничали немного. Куда же от женской природы увильнешь?
Перед тем как попрощаться,  Нина Ивановна вновь удивила подругу:
- Наталья Александровна, у меня только что в мозгах идейка просквозила.
- Интересно, какая же?
- А почему ты в своем материале о Сальникове не упомянула?
- Не поняла?
- Точно ведь не сойдет тебе с рук публикация обо мне, если главу не похвалишь.
- Похвалить?
- Непременно! Ты лишь частично наступишь на горло истины, если это сделаешь. Вставь в свою статью, что он был один из инициаторов создания комитета многодетных матерей. Алексей Владимирович, пока мы с мужем не вступали в «Справедливую Россию», несколько раз премировал меня за работу в комитете, выделял машину для поездок в Липецк на совещания и конференции, частично оплатил мою поездку в Москву на съезд многодетных матерей.
- Даже так?
- Конечно. Ты уж будь добра, погладь ласково словами по его самолюбию, глядишь, и волки будут сыты, и овцы целы.
- Какая же ты хитрюга, Нина Ивановна!
- А то…
И обе женщины расхохотались. 
Потом, нехотя, и тепло распрощались.


ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Бригадир кровельщиков Виктор Дмитриевич Каменев совершенно не понимал, к чему клонит следователь.
А Гришин стрелял вопросами, как из рогатки.
- На какой процент отката от стоимости работ вы договорились с директором школы? -  взгляд из прищуренных глаз следователя вроде бы шурупом ввинчивался в Каменева.
Тот с искренним недоумением спросил в свою очередь:
- О каком откате вы намекаете?
- О том, какой вы передали Кузнецову после расчета. Вы лично отдавали  ему деньги?
От такого натиска следователя строитель даже вспотел. Ему было лет под пятьдесят. Седоволосый. Лицо открытое, с которого вряд ли сходит загар.  Слава о его «золотых руках» быстрыми волнами разносилась и по Ельцу, и в его окрестностях. Он обладал странной чертой во времена зарождающегося дикого российского капитализма – брал за свой труд столько денег, сколько действительно стоила работа – ни меньше, ни больше. От тех, кто не соглашался с названной им суммой, он уходил без лишних разговоров. Заказов-то у него всегда было много.   
- Деньги, заработанные вот этими руками, - Виктор Дмитриевич показал следователю свои ладони, иссеченные ручейками складок и вроде бы окостеневшими мозолями, - я никогда никому не давал и не дам. У меня трое сыновей растут, жена болеет сахарным диабетом, работать не может, потому семью я один кормлю, обуваю и одеваю. Так что, свои вопросы вам надо не мне задавать, а ком-нибудь другому.
Гришин не мог не обратить внимания на пальцы рук в сеточке трещин, видно, от постоянной  и нелегкой работы с железом, да еще в жару и холод, на ветру. Подумал: «Наверное, и характер у этого мужика железу не уступит». В душе-то он к нему все больше начинал с уважением относиться, а вот внешне оставался следователем, которому по долгу службы положено всех и во всем подозревать. Что поделаешь? Работа такая.
Потому и очередной вопрос прозвучал казенно, чуть грубовато:
- Вы будете мне правду говорить или собираетесь взяточника покрывать?
Каменев с прямотой строителя, только от крепкого и сочного словца воздержался, ответил:
- А вам, случаем, я деньги не предлагал, чтобы вы меня не привлекали к уголовной ответственности за дачу взятки директору школы?
- Тут вопросы я задаю, а вы обязаны на них отвечать, - повысил голос Гришин.
- Почему вы на меня кричите? Я вам что-либо должен?
- Да, должен! Сказать правду. Было ли вымогательство взятки со стороны директора школы, теперь бывшего? – не сменил тон в голосе следователь.
Не сдержался и строитель, громко и членораздельно произнес:
- Не вы-мо-гал! И никто ему ни копейки не давал! Он за свой труд деньги получает, а я за свой. Вам это понятно?!
- А вот члены вашей бригады говорят, что взятку давали, - решил прибегнуть к уловке-штампу Гришин, глядишь, ложь обернется во благо скорейшего расследования.
Каменев усмехнулся на слова следователя. Он же понимал, что тот словесной киянкой уж очень грубо действует.
- Если они что-то и кому-то давали, то это их дело. Может, они приучили свои  семьи святым духом питаться. Но только не я.
- А хотите я вам очную ставку устрою? – Гришин, какой уже раз, снимал мерки с лица строителя.
- Пожалуйста.  Только с кем?
- С Кузнецовым. Он сознался, что взял от вас взятку.
- Значит, богатым будет. – Виктор Дмитриевич смотрел на следователя, ничего не понимая: зачем тот старается утопить в дерьме бывшего директора школы? где ему или кому-то еще Кузнецов дорогу не в положенном месте перешел? Но продолжил говорить спокойно. -  Я с удовольствием повидаюсь с Леонидом Николаевичем, товарищ следователь, человек он порядочный, как я заметил…   
- Успеешь повидаться на зоне… - прервал его Гришин.
С языка Каменева сорвалось:
- Там тоже крышу перекрыть требуется?
- Не скаль зубы, Каменев, как бы плакать не пришлось.
- А вы меня зоной-то не запугивайте. У меня и членов моей бригады совесть перед законом чиста, - смело отреагировал Виктор Дмитриевич. Чем больше старался следователь запутать и запугать его, тем увереннее он становился. Ложь может правде подножку поставить, но уложить правду на лопатки Каменев ей не позволит.
- Я вас не пугаю, а предупреждаю о последствиях, когда докопаюсь до дачи вами взятки, - Гришин все больше понимал, что доказательства того, о чем он говорит этому строителю, у него, как не крути, даже тускло не высвечиваются.
- Каждый за свое деньги получает. Вы вот зачем-то стараетесь ложь в правду перелицевать, а…
Гришин оборвал его:
- Вы пока свободны.
- И на этом спасибо. Только пустая это затея с вашей стороны, да и свое, и наше время по ветру пускаете…
- Я сказал, вы свободны.
Когда Каменев аккуратно и тихо  закрыл за собой дверь кабинета, Гришин достал папку с документами, которые ему перед приходом кровельщика на допрос принесли от графолога. Он их не успел еще просмотреть.
Акт экспертизы подтвердил принадлежность подписей на всех документах, ведомостях тем лицам, которые предоставили и свои образцы. Эксперт отметил так же, что подписи в ведомостях, которые ставили рабочие, занятые на очистке канализационных сетей, видимо, производились ими в нетрезвом или по какой-то причине возбужденном состоянии.
«Они же алкаши, - вспомнил допрос так называемых «шабашников» Гришин, - вот и тряслись у них пальчики, когда в ведомости расписывались. Значит, и тут за Кузнецовым…».
Не успел следователь сделать вывод, как на его столе зазвонил телефон.
- Слушаю вас.
На обратном проводе послышался голос начальника следственного отдела:
- Илья Михайлович, у тебя никого на допросе нет?
- Закончил я его.
- Тогда зайди ко мне.
- Хорошо, Василий Васильевич.
Полковник спросил так майора, что тот уловил в его голосе раздражение:
- Что там вырисовывается по бывшему директору школы?
- Пока ничего на него нет. А что это вы о нем вспомнили? У меня кроме него дел во, - и он провел ладонью правой руки себе в области горла.
- У Сальникова к этому делу почему-то повышенный интерес. Мало, что мне звонит, так ведь и до нашего областного начальства добрался.
- А нет никакого дела на директора,  и вряд ли оно будет, - спокойно ответил Гришин.
- Почему? – Ильи Михайловичу показалось, что полковник спросил его вроде бы по инерции или,  желая быстрее отвязаться от надоевшего ему главы администрации района.
- Ни одно показание не подтверждает получение им взятки от строителей. Да и экспертиза подписей не подтверждает подделку их Кузнецовым.
- Тогда почему Сальников настаивает на привлечении его к ответственности?
Гришин усмехнулся, ответил вроде бы не своему начальнику, а самому руководителю района:
- Скоро выборы главы администрации райцентра. А Кузнецов выставил на них свою кандидатуру. Кстати, люди его поддерживают.
- Ну а Сальников, как я теперь догадываюсь, его на дух не  переносит?
- Скорее всего. Он и из директоров школы убрал его, знаете, за что?
- Ты же там следствие вел, а не я…
- За то, что Кузнецов и его жена в партию «Справедливая Россия» вступили.
- Да ладно тебе загибать-то!..
- Все, как один, говорят, что так.
- Тогда все понятно.

2

В один из выходных дней Кузнецовых навестил Федоров. Для Леонида Николаевича это было приятной неожиданностью. Нина Ивановна после теплых приветствий Сергея Денисовича и комплементов с его стороны в ее адрес, отложив все хлопоты по дому, поспешила на кухню.  Желанный гость в их доме, значит, и стол надо накрыть  соответствующий. Хотя Федоров попросил, зная ее крестьянскую гостеприимность, чтобы та особо-то не беспокоилась. Правда, намекнул:
- Ах, как я в городе по деревенской жареной картошке, огурчиках и помидорчиках, сорванных только что с грядки, соскучился.
- Чего-чего, а этого добра у нас пока, Сергей Денисович, хватает, - отреагировала на слова Федорова Нина Ивановна.
Но тот был неоднократно свидетелем, навещая дом Кузнецовых, будучи заведующим районо, что та выпотрошит весь холодильник, только бы на столе пустого места от разных блюд не осталось. Что с ней, хлопотуньей, поделаешь, коль душа у нее к людям нараспашку? Да и самого Кузнецова в гостеприимстве не упрекнешь. Наверное, у супругов это наследственное или их крестьянские корни о себе знать дают.
Подросшему Сережке его родители зачем-то рассказывали, как в начале тридцатых годов теперь уже прошлого века люди в их деревне от холода и голода спасались, бывало, в одном доме, который был просторнее других. Дети зимой, что тебе селедки в бочке, больше похожие на скелет из кабинета анатомии, притирали бока друг к другу на русской печи. Взрослые – обессиленные, с черными кругами под глазами заваривали чай из сена, которое летом заготовили на лугах. Пекли общую коврижку хлеба из муки, перемешанной с лебедой. Случалось,  и общими усилиями отвозили на кладбище, не выдержавших холода и голода детей и взрослых родственников. Все делили без остатка между собой, в том числе и чужое горе…
Только сам, став отцом, учителем, он понял, какой урок ему тогда, в юности,  преподавали его мать и отец. Нельзя пред людьми, в дом которых беда вдруг постучалась, свою душу наглухо захлопывать. А перед друзьями, которыми для него были Кузнецовы, тем более. Окажись он на их месте, те бы тоже душами не одеревенели, себя в равнодушных наблюдателей не превратили. Крестьяне они и есть крестьяне…
Мужчины были довольны, что остались с глазу на глаз. Федоров для друга предложение припас. Но первоначально поинтересовался:
- Не отстали от тебя следователи, Леонид Николаевич?
- Пока на допросы вызывают, из пустого в порожнее переливают. Ты-то мне веришь, что я ни взяток не брал, ни подписи в ведомостях не подделывал? – и пытливо уставился на Федорова.
Тот дружески похлопал по его плечу, ответил на вопрос с улыбкой:
- Я-то в тебе не сомневаюсь. А вот от волчьей хватки Сальникова тебе не так-то просто будет отделаться.
- Почему так думаешь? – насторожился Кузнецов.
- Потому что много лет знаю его. Уверен, он способен на все, лишь бы вытолкнуть с дороги того, кто ее ему преградил или без его разрешения на ней встал.
- Так уж всех он на обочину той дороги и вышвыривает? – попробовал пошутить Леонид Николаевич.
- Я, по крайней мере, не знаю того человека в районе, который бы перед ним устоял. – Немного помолчал, потом чуть ли не попросил. – Может, уступил бы ты этому упырю.
Леонид Николаевич не отвел взгляда от друга-односельчанина. Честно говоря, он почему-то ждал от него такого предложения, потому воспринял его на удивление  Федорову спокойно.
- Не обижайся, Сергей Денисович, если я тебе скажу то, что для тебя может быть неприятным.  Если ты перед ним не устоял, то я ему просто так не уступлю.
- Не горячись. Я вспомнил китайскую пословицу. Она гласит примерно так: кто способен уступать, тот далеко продвинется на своем пути.
- Я тоже вспомнил кое-что из китайской истории, а точнее об авторе трактата по военному искусству древнего Китая – Сунь - Цзы. Дословно, конечно, я не помню, что он сказал об уступчивости. Но примерно так: уступчивость человека противоречит его природе.
Федоров захохотал, услышав изречение китайского мудреца.
- Я что-то смешное сказал? – не понял Кузнецов неожиданную реакцию на его слова гостя.
- Нет, нет! Что ты?
- Тогда почему такой смех, как в цирке на клоуна?
- Я-то думал, ты мне что-либо из своей любимой Ахматовой вспомнишь, а тебя к китайцам занесло. Но то, что ты историк от бога, я не сомневаюсь. Кстати, привез тебе книгу лекций по истории России. Не сказать, чтобы это самое последнее издание, но, на мой взгляд, тебя заинтересует этот коллективный труд в основном докторов исторических наук.
Федоров достал из портфеля книгу, а вслед за ней поставил на стол бутылку коньяка.
- За книгу тебе, дорогой, громаднейшее спасибо, - Леонид Николаевич пожал крепко руку Федорову, - а вот горючее ты зря из города вез. Знаешь ведь, какой я любитель крепких напитков, но в запасе для хороших людей у нас всегда имеется и водочка, и коньячок.
- Кто бы в этом сомневался! - расплылся в улыбке Федоров. – Только я ведь у тебя должник.
- Какой должник? – искренне удивился словам Федорова Кузнецов.
- Помнишь, как я приходил в школу освобождать тебя из директоров?
- Вон что вспомнил. Это было давно и неправда, - отделался шуткой Леонид Николаевич.
- Ты мне тогда на стол бутылку коньяка с лимончиком поставил, - Сергей Денисович вроде бы не слышал, что сказал Кузнецов, - а до меня очередь только сегодня добралась, – он тоже попробовал пошутить, – к тому же ты теперь безработный…
- Временно, - перебил его Леонид Николаевич не без доли шутки, в которой отдаленно и глухо прозвучали нотки обиды.
- Дай-то Бог!  Тем более, я к тебе с предложением приехал.
Сергей Денисович не успел до конца договорить о своем предложении. Появилась с подносом, уставленным тарелками, Нина Ивановна. До Федорова донесся запах жареной картошки и лука, который старались перебить своим ароматом, порезанные ломтиками свежие огурцы.
- Мужчины, пора перекусить,  –  ее взгляд просквозил по бутылке, стоявшей на столе в обреченно - томительном ожидании. – И повод, как я вижу, для  закуски имеется.
- А ты бы, Нин, не жадничала и свою бутылку рядышком с этой поставила.
- Это за нами не заржавеет.
Сергей Денисович смотрел на нее и завидовал другу, что судьба уж очень расщедрилась, послав ему такую жену, может, даже с небес. Беда их дом подкараулила,  а она своим удивительным жизнелюбием  в три шеи ту беду из их с Леонидом Николаевичем жизни гонит. Наверняка ведь ее душа черным налетом покрылась или кошки ее выскребли до основания, но вида даже малейшим намеком не показывает, как ей трудно с постоянным страхом думать о будущем мужа и детей. О себе-то ей подумать некогда. На ее шее, как она иногда подшучивала сама над собой, пятеро детей висело. Не пятеро, а четверо? Так ведь Леонид чаще всего бывает хуже маленького ребенка, а в последнее время нервного, обидчивого, постоянно задумчивого. Но она-то верила, что это временно в их жизни, как солнечное затмение на небе.
- Когда же вы, Нина Ивановна, успели всю эту вкуснятину наготовить? – глаза Федорова искрились от искреннего удивления.
Лицо Нины Ивановны, словно листва по осени, багрянец тронул.
- Это у вас там, в городе, деликатесы и вкуснятина, а у нас в деревне, что на грядке растет и в сарае хрюкает или кудахчет, то и на столе оказывается, -  из каждого ее слова доброта сочилась.
- Значит, и в огороде у вас полный порядок, и в сарае кабанчик с пользой хрюкает, - не удержался от шутки Федоров.
Давно он вот так не сидел за столом, да еще с людьми, с которыми про время и всякие там неприятности забываешь. Хотя безработица друга, даже после двух рюмок коньяка,  у него из ума не выходила.
Сергей Денисович и приехал-то к Кузнецовым не просто так. Он переговорил с заведующим кафедрой «Всеобщей истории» Виктором Степановичем Ворониным о Леониде Николаевиче. Рассказал тому, что Кузнецов - историк от Бога, который около двадцати лет проработал учителем в школе. Постоянно ведет какие-то исследования. Почти закончил работу над монографией о героях Отечественной войны 1812 года – уроженцах области.  Леонид Николаевич собрал большой материал по проблемам исторического развития родного края, начиная со второй половины XIX века и до сегодняшних дней.
Это заинтересовало Виктора Степановича. Он сказал Федорову, что на кафедре имеется вакансия старшего преподавателя на полторы ставки, и есть возможность поступления в  аспирантуру. Только вот зарплата не будет превышать  десяти тысяч. Что поделаешь? Такие они вот ставки в вузе.  Кстати, и о квартире даже на перспективу вряд ли следует рассчитывать. Но место в семейном общежитии университета пробить можно. Найдется работа и Нине Ивановне на филологическом факультете, о чем тоже навел справки Сергей Денисович.
Когда эту ситуацию обрисовывал Федоров, супруги слушали его молча. Иногда как-то загадочно переглядывались. Нина Ивановна еле заметно улыбалась. Тем же ей отвечал муж.
- Так что, Леонид Николаевич и Нина Ивановна,  перебирайтесь-ка вы в город.
В ответ тишина в комнате прижалась к стенам и углам. Супруги не спешили дать ответ Федорову. Нина Ивановна ждала, когда заговорит муж, а он решил предоставить возможность высказаться жене, хотя и прервал молчание первым:
- Давай, Сергей Денисович, выпьем за твое здоровье, - и начал разливать коньяк по рюмкам.
- И за ваше с Ниной Ивановной  здоровье то же, - в свою очередь предложил Федоров.
- Спасибо вам, Сергей Денисович, - не отмолчалась и среди двух мужчин женщина.
- За что?
- За то, что в трудную минуту не забываете о нас, - лучились светом ее глаза.
- Не преувеличивайте мои старания.
- Только, - перебил своего друга Кузнецов, - никуда мы с Ниной и детьми отсюда пока не поедем. Меня сельчане не поймут, если я Сальникову и Пискареву спину покажу в разгар боя с ними. Как я потом буду в глаза своим детям смотреть? Спасибо, конечно, тебе, Сергей Денисович, но…
То, что вдруг сказал Леонид Николаевич, для гостя было неожиданным и, по его мнению,  поспешным решением. А вот Нина Ивановна, зная, наверное, каждый стук сердца своего мужа, каждый шорох в его душе, другого-то от него и не ожидала. Она даже облегченно выдохнула. Женская логика подсказала ей предложение:
-  Мужчины, а мы ведь так и не выпили за наше здоровье.
- Да, Сергей Денисович, Нина права, - постарался он сменить тему разговора, к которой больше и возвращаться не хотел. Для себя он ее обрубил, как сильно натянутый канат.
Понял это и Федоров. Возражать Кузнецову не стал. Знал, что тот только один раз говорит «да» или «нет».
- Ну, за здоровье, так за здоровье, особенно хочу выпить за ваше здоровье, мои дорогие!
- Вот это дело другое, - поддержала его Нина Ивановна.
Дружелюбно звякнули рюмки наполненные коньяком.

3

- Леонид Николаевич, почему вы бездействуете? – Комликов не скрывал своих эмоций.
Кузнецов не ожидал прихода бывшего заведующего отделом районной газеты, да еще с претензиями. 
Он, до того как появился Комликов, читал лекции по истории России, которые подарил ему Федоров. Одни из них он воспринимал с удовлетворением. С авторами других, особенно тех, которые анализировали советский период страны, готов поспорить. И уж никак спокойно не мог согласиться с выводами или исследованием ученых, которые оправдывали беловежское соглашение трех руководителей тогда еще советских республик, ставшее, по сути, началом ликвидации Советского Союза. Те же ученые-историки пели дифирамбы победе Ельцина над членами ГКЧП в августе 1991 года. Они назвали законными Указы президента Росси, среди которых и Указ о приостановке деятельности КПСС и российской компартии. Но это же были общественные организации, согласно Уставу которых, только их члены имели право принимать решение о самороспуске партии, но они этого не делали. Значит, действия Бориса Николаевича не легитимны!
«Наверное, с того момента и дан старт беззаконию в России, - анализировал события последних лет Леонид Николаевич. – Если идти по пути Ельцина, то и сегодняшний президент может разогнать неугодные ему партии – к примеру, КПРФ или «Справедливую Россию»? Видимо, поэтому Сальников творит  то, что ему взбредет в голову. Увольняет с работы ему неугодных. А людей, которые скомпрометировали себя, хочет видеть во главе исполнительной власти поселения. До каких пор это будет продолжаться?..»
Не успел Кузнецов найти ответ на этот и многие другие вопросы, появился Александр Васильевич.
Потому, еще оставаясь под впечатлением только что прочитанных страниц книги,  растерянно спросил:
- Что вы имеете в виду?
- У наших сельчан все почтовые ящики забиты агитками Пискарева. Вот одна из них, - положил на стол перед Леонидом Николаевичем Комликов.
Буклет был исполнен на высококачественной плотной бумаге, с цветным изображением кандидата на пост главы поселковой администрации на предстоящих выборах. В его предвыборной  программе сельчанам обещалось экономическое и социальное благополучие, он и только он, Пискарев, справится с бесчисленными проблемами благоустройства села, медицинского и бытового обслуживания…
Кузнецов дочитывать программу - «обещалку», как он ее с первых слов для себя окрестил, пока еще сегодняшнего главы поселковой администрации Пискарева не стал. Спросил только:
- А почему вы, Василий Александрович, раньше почти ничего этого не делали? –Кузнецов задумчиво смотрел куда-то вдаль и обращался к Пискареву, вроде бы преодолевая пространство и время.
- У него голова другим была забита, - отреагировал, не медля, бывший работник редакции.
- Чем? – никак из задумчивости не мог выйти Леонид Николаевич.
- Как угодить Сальникову и оттяпать, как можно увесистее и жирнее кусок из бюджета поселения, - не лез за словом в карман Комликов.
- Но это же лицемерно вновь обманывать надежды избирателей, - казалось, наивности Кузнецова нет границ.
Александр Васильевич вспыхнул:
- Да не об этом надо сейчас думать?
- А о чем? – он пока так и не понимал, что от него хочет Комликов.
- Нам нельзя в последние дни до выборов бездействовать, - слова Александра Васильевича звучали так, словно он их спешно топором вытесывал.
- Отпечатать буклет, как Пискарев?
- А почему бы и нет?
Кузнецов обреченно улыбнулся.
- У меня нет на это денег, спонсоров тоже.
- Надо напечатать вашу предвыборную программу в районной газете. Вы  на это имеете право как кандидат на пост главы, - торопил Леонида Николаевича Комликов.
- Да, мне, как кандидату, положена какая-то площадь на газетной странице, но не хочу подталкивать на плаху Сальникова Бородину. Она хороший человек и редактор.
- Но это же будет все по закону! – горячился Комликов.
- А у нас в России разве работают какие-либо  законы? Вот вас, Александр Васильевич, законно глава убрал с должности заведующего отделом редакции?
- По одному и тому же закону, что и вас освободил от должности директора школы, - с нескрываемой  злостью отреагировал на вопрос Кузнецова Комликов. Он, конечно, злился не на собеседника, а на того, кто с ними так поступил.
- Потому я решил идти в вопросах агитации среди избирателей другим путем…
- Каким? – и тут нетерпеливость проявил Комликов.
- У нас  в области издается  газета регионального отделения партии «Справедливая Россия» с одноименным названием. Я обратился к региональному руководству партии с просьбой, чтобы моя программа была опубликована в той газете. Получил полное одобрение. Теперь нам с вами, Александр Васильевич, надо газету с моей программой вручить каждому избирателю села. И не только вручить, но и разъяснить те реальные, я особо подчеркиваю, реальные шаги, которые я и мои единомышленники будем претворять в жизнь, если они меня изберут главой.
- Это правильный ход, но не единственный.
- Что вы еще предлагаете?
- Я к вам, Леонид Николаевич, пришел не только по своей инициативе, - впервые за всю встречу на лице Комликова проявилась доброжелательная улыбка. – Перед тем, как идти к вам, я встречался с Паршиной и Чемодановым.  К сожалению, Тамара Петровна чуть приболела, а у Владимира Николаевича какие-то неотложные дела возникли. Но Паршина предложила самым авторитетным на селе людям, особенно пенсионерам, которые вас поддерживают, навестить избирателей, рассказать им о вас, о вашей программе и о нечистоплотной возне, которую вокруг вас устроили Сальников, Пискарев и их холуи. Мы с Чемодановым ее идею поддержали, - немного помолчав, спросил осторожно. – Кстати, как у вас дела складываются со следствием?
- У следствия против меня ничего нет, и не будет. Я ни  от кого никакой взятки не брал. Это проделки, вы знаете кого…
- Конечно. Только нынешний директор школы заявляет учителям, что вас, если не сегодня, то завтра точно в тюрягу запрут. Распускают этот же слух по пьяной лавочке Гришка Лаврищев и  подручный  Герасимчука - Сенька Абрамов.
- Вот это и надо избирателям рассказать. Я тоже дома отсиживаться не собираюсь, - выдавил из себя шутку Леонид Николаевич, - пойду в народ. Думаю, люди меня поймут правильно.
- Когда появится газета с вашей программой?
- Думаю, через два-три дня.
- Это хорошо! Мы к людям пойдем не с пустыми руками.
- Спасибо вам, Александр Васильевич, за поддержку и помощь! – поблагодарил Комликова Кузнецов.
- Я не один, кто вместе с вами желает навести порядок в нашем селе. А вместе -  мы сила! Как думаете? – уже жал на прощании руку Леониду Николаевичу  Комликов.
- Будем надеяться на лучший исход выборов.
- Другого результата и быть не должно.
- Ваши слова да богу бы в уши.
- Он, Бог-то, не глухой и не слепой…


ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

К Пискареву в кабинет ввалился Мичифан. Это, как он кое-кому пояснял с глупой улыбкой на жирно - маслянистом лице, «погоняло» у него такое среди кентов. По-настоящему его звали Михаил Матвеевич Пузатых. Он родился и жил в Ельце. Окончив кое-как девять классов, числился в техническом училище в группе будущих автомехаников. Вот именно – числился, но учиться – это было не для него. Чуть ли ни с первого класса школы коренастый, небольшого роста, с головой, которая чем-то напоминала футбольный мяч, только со всех сторон приплюснутый, он записался в секцию бокса. Точнее учитель физкультуры посоветовал ему заниматься этим видом спорта, так как считал, что у него для этого хорошие физические данные, уникальное телосложение, которое выделяло его среди одноклассников.   Лицо у мальчика было с мощным подбородком и почти квадратным. Шея, казалось, с рождения у него отсутствовала, потому голова начиналась сразу от плеч. Ростом-то он многим своим сверстникам макушкой до плеч не доставал, зато его плечи были раза в полтора шире, чем у тех же одногодков.  Толстые и короткие пальцы длинных рук чуть ли ни до колен касались. Для бокса – это то, что надо.
Не ошибся в Пузатых физрук. Парнишка оказался способным, мог на тренировке пропадать, если можно было бы, сутками. К тому же Михаил не просто махал руками в боксерских перчатках, а так припечатывал ими своих соперников, что, казалось, каждое движение рассчитывал с математической точностью и вкладывал в них всю силу без остатка.
Уже во втором классе Пузатых становится чемпионом школы по боксу.  Через год выигрывает и первенство города  среди спортсменов своего возраста. Из школьной секции он переходит в спортивную школу общества «Спартак». И там ему повезло – он попадает к тренеру, бывшему чемпиону России, победителю нескольких международных турниров.
После окончания с горем пополам девяти классов, Миша поступил в техническое училище. Но на занятия почти не появлялся. Справедливости ради, не по своей вине. Дело в том, что быстро прогрессирующий спортсмен находился то на сборах, то на соревнованиях, защищая честь училища и города. Его портрет даже  висел на Доске спортивной славы училища. Михаилу присвоили звание кандидат в мастера спорта России. Ему пророчили победы на всероссийских турнирах.
Но…
На одном из соревнований первенства России его послали в нокаут. Он получил тяжелейшее сотрясение мозга. Больница, после нахождения в которой,  врачи запретили Пузатых выходить на ринг. Парень в отчаянии пробовал залить горе водкой, «добрые» дружки иногда предлагали  покурить «травку» – марихуаны.
Чем бы это все закончилось, если бы его не взял в свои охранники один из елецких главарей  банды, которая «специализировалась» на рэкете. Естественно, свою долю от вымогательств, расправ над предпринимателями имел и Михаил, которому «шеф» дал «погоняло» - Мичифан. Было это в середине девяностых годов, когда и в Ельце, и во всей России братва вершила беспредел. Чуть позже Пузатых стал правой рукой главаря банды. В его обязанности входило пополнение банды новыми «бойцами», среди которых обычно были неудачники от спорта - бывшие боксеры или борцы. Его авторитет среди преступников рос. Он стал вторым лицом в банде после главаря. И когда кавказцы того застрелили на одной из разборок за сферы влияния, то Мичифан занял его место.
Но он не пошел по стопам своего «крестного отца».  Пузатых понимал, что рано или поздно ему придется отвечать перед законом за вымогательство, избиение  и порчу имущества предпринимателей, которые отказывались платить браткам якобы за «крышевание» их предпринимательской деятельности.  Он решил создать сеть высокодоходных магазинов, которые оказывали населению ритуальные услуги.
Дела у бывших бандитов настолько пошли в гору, что от рэкета отказались, а  территория города им стала тесной. И они расширили свою законную деятельность за счет открытия подобных магазинов в райцентрах области.
Когда встал вопрос, как и где можно открыть магазин в поселении, главой администрации в котором был Пискарев, то Пузатых предложил Василию Александровичу войти в долю ритуального бизнеса. От такого лакомого кусочка Пискарев отказаться не смог. Но ему, как главе исполнительной власти, запрещалось заниматься предпринимательской деятельностью, на что и посетовал процветающему предпринимателю. У Мичифана мозги после последнего неудачного поединка, видимо, пришли в норму и он предложил кому-либо из родственников Пискарева стать заведующим магазина ритуальных услуг в поселении.  Кроме своей жены, выпускнице кооперативного техникума, лучше кандидатуры Пискарев и найти не мог.
По рукам ударили бывший бандит и глава администрации поселения, закрепив  тем самым обоюдное согласие и надежду на тесное сотрудничество.
А, сделав один шаг навстречу друг другу, что же останавливаться, если совсем близко хорошей деньгой запахло?
В поселении круглый год дел невпроворот. Объекты соцкультбыта ремонтировать надо? А как без благоустройства обойдешься? Своих строителей в селе почти не осталось, а которые есть, так с ними одна морока – они же пьянь на пьяне и пьянью погоняют. В Ельце же строительные организации почти все обанкротились, специалисты самых разных профессий оказались безработными. Бывшие строители с "золотыми руками" были согласны на любой заработок, лишь бы семьи как-то прокормить.   Тут как тут у них и появился благодетель – собственной персоной Пузатых.
Не успеет Пискарев намекнуть, что нужны маляры или штукатуры, сантехники или электрики, их незамедлительно привозил в село Пузатых. Он заранее обговаривал с исполнителями работ условия оплаты их труда. Те называли сумму, за которую они и на черта  уздечку накинут, но в ведомости распишутся за получение совершенно других денег, естественно, больших, чем окажутся в их карманах. Куда разница пойдет?  А это уж не их дело.  Об этом пусть знают те, кому это положено. Но первый же «куш» Василий Александрович предложил Мичифану делить не на две части, а на три.
Со стороны Пузатых этот первоначально вызвало вспышку гнева:
- Не понял?!
Пискарев улыбнулся и похлопал по-дружески по плечу Мичифана:
- Не кипятись, дорогой! Мы с тобой будем еще в наваре от работ и по всему району.
Глаза Пузатых застыли в недоумении  между заплывшими  веками.
- Не темни, Алексаныч.
- Я предлагаю включить в долю Сальникова.
- Барина района что ли?
- Молодец, что такой догадливый. Только…
Пузатых не успел высказать свое возражение. Его перебил Пискарев:
- В ваших кругах, Миш, кажется, есть выражение: «жадность фраера сгубила». Так?
- Ну…
- О том, что мы с тобой заключаем договора на выполнение ремонтных или других работ, глава района обязательно узнает. Ему наши аппетиты не понравятся. А если поделимся с ним, а я предлагаю половину всей разницы отдавать ему…
Мичифан даже подпрыгнул.
- Сколько?!
- Сколько слышал. Только в этом случае, кроме тебя, а точнее нас с тобой, он в район ни одного подрядчика не пустит. А это очень большие деньги. Поверь, я знаю, что говорю.
Пузатых почесал затылок, видимо, так он заставлял свои мозга лучше варить, пристально поглядел на Пискарева.
- Отпад, Алексаныч, я в тоске. Голова у тебя варит толково, как у настоящего пахана. Я с тобой согласен.  От жирного куска и подавиться можно.
- Вижу, что и у тебя на плечах не тыква…
И это продолжалось не один год пока у руля администрации района и  поселения «штурвальными» были Алексей Владимирович и Василий Александрович. Пузатых был вхож в их служебные апартаменты без стука. Устраивали они и совместные выезды на природу с обильными «полянами». Единственное от чего отказывались Сальников и Пискарев так это от девиц, которых предлагал им Мичифан, как он выражался, «для разгона крови».
Его появление в кабинете Пискарева того ничуть не удивило, даже обрадовало.
- Привет, дорогой!
- Здравствуй, Миш!
- Не помешал твоим непосильным делам?
Василий Александрович уже привык, что Пузатых просто так не появляется. Или предлагать что-то будет, или ему что-то потребовалось через районные власти провернуть. Решил ответить шуткой, в которой смысл с дальним прицелом скрывался:
- Будут дела, будут и деньги…
Пузатых тон разговора устраивал. Он в улыбке оголил чуть желтоватые зубы.
- Ты, Алексаныч, как всегда прав. Только в этот раз я не зарабатывать деньги приехал, а тратить.
- Не понял…
- Гнездышко я решил у вас в райцентре свить.
Пискарев, так и ничего пока не понимая, даже головой встряхнул.
- Ты загадки мне не задавай. Объясни толком про свое «гнездышко-то».
У Мичифана, как у бывшего боксера, голова особенно никогда надолго не задумывалась. Но на этот раз он вроде бы в свои мысли неспеша в клубочек сматывал. Говорил медленно и на удивление, как показалось Пискареву, чуть взволнованно.
- Мне моя мать рассказывала, что ее дед жил в этом селе. Крепкий, как она вспоминала, мужик был. Детей вроде бы дюжину настрогал. Земельку свою имел,  мельницу. Были у него лошади, коровы, овцы. При сталинском бандитизме, который круче, наверное, был нынешнего, его раскулачили. Все у него отняли. Хотели его в Сибири сгноить, не успели. Он в бега подался. А семью не тронули. В основном все на чужбине горе мыкали.  Так моя мать свою судьбу определила. Ее отец какой-то уголок для жилья нашел в Ельце. Там я и родился.
Пискарев с интересом слушал Пузатых. Вот ведь как судьба жизни людские переплетает. Может, его прадед и раскулачивал прадеда Михаила? Он-то тогда в первых комсомольцах ходил, был активистом в проведении коллективизации в этих местах. Но про то рассказывать Пузатых не собирался, от этого, с отбитыми мозгами типа, всякой выходки ожидать можно.
А Мичифан собрался поделиться с Пискаревым своими задумками:
- Вот и решил я, Алексаныч, в твоем селе себе дом построить. Как на это смотришь?
Тот засиял, как старательно начищенный тульский самовар:
- Молодец, ты Михаил Матвеевич! Поможешь и мне и Сальникову задание по вводу жилья выполнить, а мы тебе местечко хорошее под строительство твоего гнездышка выделим,  - он это произносил скороговоркой, словно, на отходящий поезд опаздывал.
А может, и действительно опаздывал? Он сказал про план, про выделение участка под застройку, а сам на душе тяжесть почувствовал. Надо еще выборы выиграть. Хотя Сальников заверяет, что все для его победы на выборах сделает, с председателями избирательных участковых комиссий переговорит, как тем надо выборы организовать, за кого агитировать  сомневающихся избирателей. Да и время пока не упущено, чтобы в нужном направлении повлиять на сельчан, задобрить их, чем только можно: кому премии дать; другим квартиру подремонтировать; третьим водопровод к дому подвести. Особое внимание, как настаивает глава района, уделить ветеранам войны и труда. Они-то почти все еще со сталинских времен приходят на избирательные участки. А кто по состоянию здоровья на улицу выйти не может, то к ним направить членов избирательных комиссий. Вот и надо подсказать старикам, за кого голосовать, предварительно вручив им, к примеру, продуктовый пакет или конверт с сотенной купюрой.
-  На много ты, Пискарев,  не обедняешь? – спросил его Сальников, и сам же на этот вопрос ответил. – Знаю, от этого твоя заначка почти не почувствует убыль.
Тогда Пискарев только, молча, усмехнулся на слова своего благодетеля, плечами вздернул, мол, как всегда, шеф прав. А когда победа на выборах будет в кармане, то все затраты с лихвой окупятся. Но Сальников говорит одно, а выборы могут к нему спиной повернуться. Тогда что? Хотя не верить Сальникову - причины нет, ведь они с ним в одной упряжке, дела вместе проворачивают.
На слова Пискарева Пузатых отреагировал незамедлительно:
- Местечко для дома я уже облюбовал и окучил.
Василий Александрович удивился расторопности Мичифана:
- Когда же ты все успеваешь делать? И куда нас с Алексеем Владимировичем на новоселье пригласишь?
Тот торопливо пояснил:
- На окраине села, где все давно заросло кустами и деревьями.
- Уточни…
- Там вроде бы когда-то дом помещика стоял.
- В парке что ли? – напрягся сразу Пискарев.
- Да какой там парк? Дикие заросли. Но я там порядок наведу.
- Но сельчане туда ходят, как в парк. В нем Кузнецов с детьми порядок наводил. Да и вообще…
Пузатых грубовато его перебил:
- Какой еще Кузнецов? Какие там дети? Эти заросли у вас числятся парком? – начала просачиваться злость из слов Мичифана.
- Нет. То место парком, ни в каких документах не числится.
- Тогда о чем базар?
- Понимаешь, Михаил Матвеевич, у нас будут скоро выборы главы поселковой администрации…
- А причем тут выборы? Я-то хочу дом построить, а не в вашей выборной тусовке участвовать, - Пузатых терял терпение, не понимал Писарева с его хлипкими доводами.
- Если выборы выиграет Кузнецов, то он тебя близко к этому парку не подпустит.
- Что-о-о?! – слюни появились на губах Пузатых. – Кто он такой - этот волк позорный?
- Бывший директор школы, а теперь кандидат на должность главы поселковой администрации, как и я.
- Вот и побеждай этого карлсона! – увесисто брякнул Пузатых, что на ум пришло. На его блатном языке «карлсон» убогий и жалкий человек.  Потом добавил с усмешкой. – Моя бабушка в таких случаях мне, бывало, советовала: «Ты, Мишань, чешись, но клопам не поддавайся». И ты этого клопа раздави.
- Не все так просто, Миша, - в словах Пискарева улавливалось беспокойство.
- Он на твоей дороге перемет бросил? – резко спросил Мичифан.
- В какой-то, а может, и в большей степени  - да, - к глазам главы поселения прилипла задумчивость.
-Давай я его с этой дороги одним крюком левой нокаутирую, - принял боксерскую стойку Пузатых.
- Как? – насторожился Василий Александрович.
- Просто и тихо. У него карета есть?
- Что за «карета»? – не понимал Пузатых Пискарев.
- Ну, авто по-вашему, троллейбус ты мой непонятливый, - среди братвы «троллейбусом» величают человека в очках.
- Отец ему вроде бы «Ниву» подарил.
- Он на ней шинами шуршит?
- Редко, но выезжает.
- Вот и хорошо. Сделаем так, что этот вертолет под откосом окажется. Если после этого и выживет, то инвалидом на всю жизнь останется.
Слова Мичифана обеспокоили Пискарева. Он, конечно, на любую пакость был способен, но дать согласие на убийство человека не мог. От трусости у него на теле плотно мурашки  высыпали.
- Нет! С этим, Михаил Матвеевич, надо повременить, - в глазах Пискарева металась колючая настороженность. - Думаю, Сальников поможет мне и так его победить на выборах. А может, и до выборов дело не дойдет. У Владимировича голова в этих вопросах варит так, что наших двух маловато будет.
- Как скажешь. Только имей в виду, что я буду строить дом там, где мой взгляд наследил.
Пискарев промолчал.

2

У дома Кузнецовых друг перед другом похвастали голосами тормозов сразу три автомашины: аварийной службы районных электросетей, участкового милиционера и главы поселковой администрации. Но самого Пискарева не было. Он за месяц до выборов, как это требует закон,  сложил с себя полномочия руководителя исполнительной власти. Потому исполнял обязанности главы администрации его заместитель Алексей Тихонович Ляпин – худой, небольшого роста, суетливый, постоянно почему-то вращал головой из стороны в сторону, вроде бы кого-то или что-то высматривая.
Раньше, до Пискарева, должности заместителя главы поселковой администрации не было. Но  в райцентр с начала двадцать первого века начали переселяться одна за другой семьи из деревень и сел района.
Дело в том, что в районе обанкротились все без исключения колхозы и совхозы. На бывших плодородных землях теперь хозяйничали в основном столичные предприниматели, выкупившие те земли, движимое и недвижимое имущество, естественно, и животноводческие фермы с их обитателями. Первым делом новые хозяева вырезали весь скот. Доярки, свинарки, чабаны, специалисты зоотехнической и ветеринарной служб в одночасье превратились в безработных. Многие механизаторы, обслуживающие ранее животноводство, не знали, куда деть руки, тоскующие до чесотки от неожиданного безделья.
Ладно бы общественное производство рухнуло, каждая семья приусадебные участки имела, в сараях и закутах живность, начиная о птиц и кончая крупным рогатым скотом, водилась. Крестьянину не привыкать только на свои силы рассчитывать и каким-то чудом выживать в самых трудных условиях.
Но вслед, за приказавшими долго жить,  колхозами и совхозами, в деревнях и селах из-за, видите ли, нерентабельности позакрывали   почтовые отделения, медпункты, магазины.  А вот когда добрались и до ликвидации детских садов и школ, то, думая, прежде всего о судьбах своих детей, люди, особенно молодые,  и стали обрубать родовые корни, переселяться кто куда, в том числе и  в райцентр.
Вот тогда-то и возникла необходимость введения в аппарат поселковой администрации должности заместителя главы, в обязанности которого входило благоустройство райцентра. Среди дальних родственников Пискарева оказался Ляпин, который когда-то окончил строительный техникум. Но строительные организации в районе тоже все обанкротились. Алексей Тихонович был вынужден руководить в районе филиалом страховой компании, в которой дела еле теплились.  Василий Александрович и вспомнил о нем, точнее,  о его дипломе техника-строителя, предложив стать ему своим заместителем. Ляпин это с радостью принял – служба-то предстояла государственного чиновника, а не деятеля средней  руки в коммерческой страховой компании.
Но Ляпин не столько занимался борьбой с мусором в населенном пункте и решением коммунальных проблем, сколько стал глазами и ушами Пискарева буквально во всех событиях, которые случались в селе. За свою преданность Василию Александровичу он получал премии, ежегодную путевку вместе с женой в какой-либо южный санаторий.
Обладал Алексей Тихонович не только преданностью своему шефу, но и завидным чутьем. Особенно это чутье у него обострялось с приближением даты выборов главы поселковой администрации. Он-то понимал, что если не переизберут Пискарева, ему в администрации и дня не удержаться. Об этом его предупредил Василий Александрович, предложив «рыть», что только можно, на Кузнецова, «заляпать» любой грязью или ложью в глазах сельчан-избирателей.
Однажды, проезжая по улице, где жила семья Кузнецовых, Ляпин своим зорким оком заприметил, что электрические провода к гаражу бывшего директора школы, а теперь главного соперника своего благодетеля на предстоящих выборах,  протянуты не от дома, а от уличного столба. Тут же мысль в его голове вскипела: «Ага, воруешь ты, голубчик, электричество!»
Ляпин незамедлительно проинформировал об этом Пискарева. Тот и посоветовал своему заму:
- Пиши заявление на имя начальника районных электросетей о воровстве Кузнецовым энергии. Не мешало бы к проверке подключить участкового инспектора милиции.
- А это-то зачем? – не понял своего шефа Ляпин.
- Вдруг этот праведник чем-то незаконным в гараже занимается.
- Вполне возможно…
- Вот и пусть его за задницу милиция возьмет. Если не уголовное, то административное дело заведет.
- Ох, и голова у вас, Василий Александрович! – ласково обнимал глазами Пискарева его подчиненный.
- Тогда, что расселся в моем кабинете? Действуй!
- Уже бегу…
Потому-то и не случайно к дому Кузнецовых примчались автомашины.
Инициативу раскрытия воровства электроэнергии проявил исполняющий обязанности главы поселковой администрации Ляпин.
- У нас в райцентре не хватает энергии для уличного освещения, а вы, Леонид Николаевич, незаконно пользуетесь светом, - лицо у Алексея Тихоновича, словно из камня наскоро вытесано, в голосе возмущение клокотало.
- Я вас не понимаю. В чем вы меня упрекаете? – спокойно спросил Кузнецов.
- А то вы не знаете, в чем?! – резко отреагировал Ляпин.
В разговор вступил представитель районных электросетей Игорь Николаевич Мухин.
- К нам, Леонид Николаевич, поступил сигнал, что вы незаконно подключились к уличным электросетям. У вас имеется проект на подключение энергии к гаражу?
- Проекта у меня нет. Но я собирался…
Ляпин не дал ему договорить:
- Сами на себя заявить о воровстве света? Не смешите нас, - ухмылка расплылась по всему лицу представителя исполнительной власти поселения.
Леонид Николаевич смотрел на Ляпина, стараясь понять, из-за чего поднялся сыр бор со светом. Ответил, делая ударение на каждом слове:
- По поводу воровства вы, Алексей Тихонович, с кем-то меня спутали. У меня вообще света в гараже пока нет.
- Как нет? – чуть ли не подпрыгнул Ляпин. – Может мы все тут слепые, один вы зрячий? Провода-то к вашему гаражу протянуты.
- Ну и что? – спокойствие Кузнецова уже раздражало Ляпина.
Вновь Мухин вступил в разговор:
- Алексей Тихонович прав. Откройте, пожалуйста,  гараж.
- А он  не закрыт. Проходите.
Глаза Ляпина бегали с лица представителя электросетей на лицо участкового инспектора милиции, из них сочилось липкое возмущение.
- Врет и не краснеет ведь!
- Вы, господин Ляпин, не оскорбляйте меня. Вам такого права никто не давал, если не считать, конечно, вашего Пискарева или его покровителя.
- При чем тут Пискарев? – слюни не удержались во рту Алексея Тихоновича.
- Иначе вы бы не раздували из мухи слона. Я же понимаю с чем это связано.
- С вашим воровством энергии, за которую расплачивается поселковая администрация, - не собирался отступать Ляпин.
Участковый милиционер Степан Петрович Булавин  и специалист электросетей уже осматривали гараж изнутри, когда переговаривались между собой хозяин дома и временно исполняющий обязанности хозяина села. Те долго в гараже не задержались.
Первым спросил Кузнецова Мухин:
- Вы вообще к электролинии не подсоединялись?
-  Без вашей службы я не имею на это права. Собирался прийти к вам с заявлением на разрешения подключения света. Это и хотел вам объяснить, но меня перебил Алексей Тихонович.
- Никто вас не перебивал. Сами вляпались, а стрелки на меня перевести собираетесь? Не выйдет! – старался выйти сухим из неловкого положения Ляпин.
- Кто вас на меня натравил, Алексей Тихонович?  Пискарев? А может, сам Сальников?
- Вы говорите, да не заговаривайтесь! Сами нарушаете порядок, а в грязи хотите обвалять уважаемых людей?
- Не оправдывайтесь, Алексей Тихонович. Теперь-то мне понятно, откуда ветер дует.
Мухин и Булавин тоже поняли, что заявление Ляпина по поводу воровства электроэнергии Кузнецовым было преждевременным, а по большому счету -  странным. Забот важнее, кроме света в гараже Кузнецова, у него нет что ли?
Но не таков Ляпин, всегда отличавшийся свойствами репья, чтобы, не солоно хлебавши, отступить.
- К вам есть вопросы у участкового.
- Самогон что ли варю? – не удержался от шутки Кузнецов.
- Может и варите. Но к вам имеется другой вопрос.
- Да, у меня он есть, - подал голос участковый.
- Очень внимательно вас, Степан Петрович, слушаю.
- До нас дошли сведения…
Впервые несдержанность проявил Кузнецов:
- Вновь от Ляпина?
- Хотя бы и от меня! Имею право! - вызывающе отреагировал тот на вопрос Леонида Николаевича.
- Я в этом и не сомневался…
Булавин, вроде бы не обращая внимания на перепалку мужчин, спросил:
- Это, правда, Леонид Николаевич, что у вас живет какой-то подозрительный тип?
- Да живет. Только не тип, Степан Петрович,  как вы выразились, а молодой человек.
- Он у вас батрачит и живет в сарае? – участковый внимательно смотрел, как на его вопрос реагирует Кузнецов.
- И об этом вас оперативно проинформировал Ляпин? – с дрожью в голосе ответил Леонид Николаевич на вопрос вопросом.
- Неважно кто. Так,  да или нет?
Кузнецову ни на кого из непрошеных гостей не хотелось смотреть, отвечать участковому тоже. Ему мешал в горле ком, который подступил неожиданно. Подумал: «Вот ведь действительно подлая душа, у таких людей, как Ляпин, всегда предполагает самые низкие побуждения у самых благородных поступков. Теперь и не вспомню, кто из мудрецов это изрек. Но как точно!..»
Но и молчать до бесконечности Леонид Николаевич не мог. Хотя ему не говорить бы хотелось, а взять в руки побег-одногодок  лозины и отстегать им, кого следовало бы.
- Максим – мой двоюродный племянник. Около года назад у него в автомобильной аварии погибли родители. Он остался из семьи моей двоюродной сестры один, - тяжело выдохнув из себя воздух, продолжил. – Я ему предложил до армии пожить у меня. Его нынешней осенью призывают. Он – парень деревенский, не скрою, иногда помогает мне в огороде земельку взрыхлить, бывает, что из сарая навоз выбросит…
- И вы его поместили жить в том сарае, где у вас откармливается свинья? – зло, словно камень, долетело от Ляпина.
- Чаще всего люди думают о других точно так, как бы они сами поступили, - не глядя на Ляпина, сказал Кузнецов. – Но об этом вы лучше сами у Максима и спросите. Он сейчас смотрит телевизор.
- И спросим… - хотел первым шагнуть в дом Ляпин.
- Вам в моем доме делать нечего, господин стукач.
- Как так?!
Кузнецов не посчитал нужным,  что-то ему ответить.
- А вы, Степан Петрович, заходите.
… Ляпин в тот же день доложил Пискареву, что факты воровства электроэнергии и по поводу батрачества парня в семье Кузнецовых не подтвердились.
- Ну и что из того? – спросил недовольно Василий Александрович.
- Как так?!
- А ты и купи два факта за пятак.
- Не понял я вас, Василий Александрович?
- Плохо, что ты непонятливый.
- Что вы имеете в виду?
Чуть поразмыслив, Пискарев удивил Ляпина:
- Надо отпечатать на компьютере десятка три-четыре листовок.
- Каких листовок?
- Что ж ты торопишься, как голый на бабу?
- Извините…
- Так уж и быть. Так вот. Пусть то, что, как ты говоришь, не подтвердилось, станет фактами в листовках.  Напечатайте, что он ворует у населения уличную электроэнергию, что он в раба превратил своего племянника…
- Но…
- Не нокай, а делай то, что тебе говорю. Возьмешь мужиков из бригады Лаврищева, и пусть они расклеят те листовки в самых людных местах.  Ты меня понял?
Ляпин показал в улыбке зубы:
- Еще бы! Пусть попробует отмыться от дерьма этот говнюк.
- Вот именно…

3

Очередная еженедельная планерка по понедельникам у Сальникова превратилась в его своеобразный отчет перед руководителями структурных подразделений администрации,  организаций, учреждений и  предприятий райцентра, который у тех в первые минуты вызвал недоумение.
Но Сальников на то он и глава администрации района, чтобы знать, когда, кому и что сказать.
Его лицо превратилось в сплошной восклицательный знак, когда Алексей Владимирович говорил, словно памятник себе из гранита вырубал, что положение в районе, особенно в райцентре,  вызывает у него только неподдельную радость.
- У нас по любой улице села хоть на боку катись – ни соринки, ни колдобинки, - его лицо сияло ярче тульского самовара, который перед праздником хорошая хозяйка усердно, до приятного утомления натирает куском шерстяной материи.
Конечно, не мог он обойтись без упоминания того, что в последние три-четыре года неузнаваемо изменился облик центральной районной больницы.
- А чья в этом заслуга? – Сальников сделал паузу, обводя пытливым взглядом лица присутствующих. Большинство его подчиненных, кто глазами зачем-то пол рассматривал, кто делал вид, что этого не знает, и лишь немногие с умилением и вроде бы восторгом слушали главного оратора района. Кое у кого чуть с языка не сорвалось: мол, и думать нечего – конечно, ваша, Алексей Владимирович. Но он их опередил. -  Отвечу без каких-либо натяжек: главы сельского поселения Василия Александровича Пискарева.
Тот почувствовал себя вроде бы  неловко, сделал усилие поправить своего шефа:
- Без вас, Алексей Владимирович, я бы и…
Язык Сальникова оказался настолько быстрым и мускулистым, что оборвал на полуслове Пискарева:
- Не скромничай, Василий Александрович! Не знаю, как другие, а я об этом авторитетно заявляю, что ты ни мне, ни себе покоя не даешь, когда дело касается благоустройства улиц в райцентре, ремонта жилых и административных зданий. Ты, наверное, бессонницу души заработал, когда по различным причинам срывались сроки введения в эксплуатацию жилого дома для ветеранов войны и труда, - Сальников смотрел на присутствующих в зале людей, как с плаката, хотя не без усилий старался изобразить, что из его глаз вроде бы мед вот-вот выступит.
- Но ведь это больше ваша заслуга, - лицо у Пискарева чем-то напоминало иллюминацию – оно  у него горело всеми красками.
Алексей Владимирович вновь  заставил главу поселения рот закрыть:
- Почему ты меня, Василий Александрович с мысли сбиваешь? Мне лучше знать, в чем и чья заслуга. Тоже мне скромник, - толи упрекнул Пискарева Сальников, толи похвалил, руководители служб так и не поняли. – А может, без твоих усилий у нас появился в райцентре плавательный бассейн? Или клумбы на площади сами по себе, без твоего постоянного пригляда, с ранней весны до поздней осени в цветах утопают?..
Потом глава района говорил о том, что вместе с Пискаревым они планируют строительство в райцентре современного детского сада. На очереди реконструкция водопроводных и канализационных сетей. Отведено место под строительство торгового супермаркета «Магнит». Привлекаются инвесторы для открытия в райцентре предприятий малого и среднего бизнеса, на которых будет перерабатываться продукция местных полей и ферм. Начнут действовать цеха по пошиву и ремонту одежды и обуви. Есть задумка возродить кружевоплетение, изготовление сувенирной продукции.
Алексей Владимирович мог бы еще долго рассказывать о том, как они вместе с главой поселения планируют превратить райцентр в рай земной. Беда, что планерка до бесконечности продолжаться не может – каждого руководителя подразделений ждут не менее важные и неотложные дела, чем у Пискарева. А о Сальникове и говорить нечего – ему и суток будет, наверное, мало, чтобы все задумки в реальность выкристаллизовать.
Для тех, кто еще не понимал какую дугу и для кого гнет глава района, он раскрыл свои козырные карты:
- Но то, что мы запланировали вместе с Василием Александровичем, может и не произойти, окажись после выборов главы администрации поселкового поселения случайный и неподготовленный человек. Вы этого хотите? – взгляд лезвием проскользнул по лицам участников планерки.
Послышалось:
- Нет! – уверенно с интонацией возмущения неизвестно чему.
- Да что вы такое говорите?! -  смело воскликнул в растерянности заведующий районным отделом народного образования Савельев.
- Не допустим! 
- Мы проголосуем за Пискарева!
Чем больше было голосов, поддерживающих позицию Сальникова по поводу предстоящего избрания Пискарева главой поселения,  и против других выскочек кандидатов, а точнее, одного из них  – Кузнецова, тем все острее у Алексея Владимировича возникало чувство – точно такое же, когда ешь что-то вкусное-вкусное и никак не можешь наесться.
- Я рад, что вы меня со всей ответственностью понимаете – нам в исполнительных органах случайные люди не нужны.
- Конечно!
- Правильно!
- Потому прошу вас всех: объясните своим подчиненным нашу общую позицию на выборах главы поселковой администрации,  и за кого им надо голосовать. Вам понятно?
- Да…
- Хорошо…
- Тогда все свободны, кроме Тишковой.
Когда кабинет покинули участники планерки, Сальников грозно спросил:
- Почему?
- Что почему, Алексей Владимирович? – спросила с дрожащим голосом Татьяна Алексеевна, хотя и догадывалась о чем ее спрашивает глава.
- Ты что тут передо мной прикидываешься? – лицо у него набухло от крови. Он неузнаваемо изменил тон, каким несколько минут назад  агитировал за Пискарева. Его голос был похож на пронзительный скрип давно не смазываемых петель на двери.
-  Но я действительно не понимаю, что вы хотите от меня услышать?
-  Почему не переизбрали председателя комитета многодетных матерей?
Словно утренняя роса на травинках, выпал пот на лице Тишковой.
- Понимаете…
- Я понимаю только одно – ты не выполнила мое распоряжение! Почему?!
- Но…
Сальников смотрел на нее таким взглядом, что, то и гляди, он ее обожжет.
Татьяна Алексеевна продолжила перед ним объясняться:
- Я хотела провести заседание комитета. Пригласила на него матерей. Сказала, что Кузнецову надо переизбрать. Соврала, что она больше не желает заниматься общественной работой бесплатно. Что…
- И?! – ограничился громким восклицанием Сальников.
- Они заявили, что не верят мне. Мол, Нина Ивановна не такая. Она для них, как вторая мать. Помогает. Добрым словом греет их души…
На какое-то мгновение Тишкова замолчала, будто на слове споткнулась.
- Ты тоже так думаешь?
- Причем тут я?
- А ты заведующая отделом или ноль без палочки?
- Заведующая, но…
- Но ты у них не авторитет. А Кузнецова – авторитет. Так я понимаю?
- Да… Они за Кузнецову стоят горой. Пусть, мол, Нина Ивановна это им заявит, о чем я им сказала. А о переизбрании ее заочно даже слушать меня не захотели.
- Выходит, что они и на выборах главы поселения будут голосовать за Кузнецова?
- Не знаю…
- А что ты вообще знаешь?!
Сальников достал из ящика стола какую-то таблетку, бросил ее в рот, отпил из стакана минеральной воды. Как показалось женщине, мучительно долго для нее молчал. Потом тихо и с настораживающим спокойствием вынес приговор:
- С этого момента ты в районной администрации не работаешь. Иди и пиши заявление на увольнение по собственному желанию, или я тебя выгоню по статье.
- Алексей Владимирович, но я же…
- Свободна!
У Татьяны Алексеевны выступили на глазах слезы. Она приподнялась со стула и медленно побрела к выходу из кабинета.
У самой двери она услышала:
- Ишь,  распустилась! Мое распоряжение для нее – пустой звук. Попробуй теперь в районе работу  найди…

4

- А может, к совету Мичифана прислушаться? – Пискарев говорил это с тревожной осторожностью.
- Что ты имеешь в виду? – Сальников смотрел на Василия Александровича с недоумением.
- Под откос его пустить…
Алексей Владимирович начал уже злиться. Перед ним сидел глава поселковой администрации, обливающийся потом, весь какой-то дерганный.
«Слизняк! Ему бы не в выборах участвовать, а возле бабьей юбки сидеть, - у Сальникова к Пискареву чувство отвращения в душе зашевелилось. – Да и умом, вино, того…»
- Ты хотя внятно можешь объяснить, о чем буровишь?
Задумчивый Пискарев то потные руки вытирал о брюки на коленях, то плечами вздергивал, вроде бы его кто-то покусывал.
- Он с дочерью почти в каждом доме побывал. Сказывают, гипнозом подлец обладает, когда уговаривает людей за него голосовать.
- Кузнецов что ли?
- Он самый. Слушок идет, что многие за него голосовать будут…
- А ты что раскис? Дрожишь, как лист осиновый. Случайно, в штаны не наложил? – с нескрываемой издевкой спросил глава района.
-  Алексей Владимирович, обстановка не шуточная…
- Если будешь так себя вести, точно выборы профукаешь.
- Что делать-то? – растерянность так сочилась из каждого слова Пискарева.
- Ты сам-то по селу ходил, с людьми разговаривал?
- Пробовал…
- И что?
- Жалобами и просьбами меня завалили. А кое-кто из мужиков матом поливает. Мол…
- То, что тебя ругают, - правильно. Людям надо разъяснять нашу политику, наши планы, наши трудности, в конце концов. А ты в своем кабинете на кресле задницей дырку, поди, протер.
- Да я…
- Ты не оправдывайся, а слушай, что тебе говорят! – повысил голос Сальников. – Ты в больнице был?
- Зачем?
- Чтобы врачам голову свою показать!
- Опять вы…
- Врачи кого лечат?
- Больных, конечно…
- Вот! Почти все больные верят врачам, что те их обязательно вылечат. Так?
- Наверно…
- Я позвоню главному врачу Снеговой, пусть она тебе встречу с медиками организует. Пообещай им капитальный ремонт больницы, решить некоторым врачам проблемы с жильем. Что сам-то предложить можешь?
Немного подумав, Пискарев с еле заметным оживлением ответил:
- Благоустройство улиц. Зубник у меня несколько месяцев обивает пороги, просит трубы водопровода заменить.
- Пошли сегодня же к нему водопроводчиков. Ты понял, как действовать надо, а не нюни у меня в кабинете распускать.
- Хорошо, пошлю…
- А что ты насчет Мичифана заикнулся?
- У него на уме грохнуть или замочить того, кто ему поперек дороги станет.
- И где ему Кузнецов на мозоль наступил?
- Пока нигде. Но если он выиграет выборы, то участок под строительство дома, там, где хочет Пузатых, он точно не получит.
- А где он строиться собрался?
- Там, где дом помещика был.
- Он что, охренел? Это же зона отдыха, парк какой никакой.
- Заросли дикие, а не парк.
- Пузатых, вижу, тебя уже обработал, как надо.
- Он нужный нам человек. Надо ему навстречу пойти.
- Ты хочешь, чтобы мы на всю область прогремели? Мол, одного из кандидатов перед самыми выборами, как ты выражаешься, грохнули. Да и что люди о нас с тобой подумают?
- Люди много о чем думают, только нам с вами от их мыслей, монета в кармане не зазвенит.
- Ты это мне брось! Выброси мутные мысли из своей головы. С аппетитами твоего бандюгана мы позже разберемся. Пока же, не откладывая, иди в больницу. Да, и вот еще что. Ты побеседуй с председателями участковых избирательных комиссий, пообещай им премию хорошую, если они, как надо, выборы проведут. Пусть и твои архаровцы из администрации зады от стульев оторвут, по селу походят, разъяснят людям, что из Кузнецова глава, как из гнилой веревки тяж.   
- Хорошо бы, Алексей Владимирович, работников из соцзащиты на нашу сторону перетянуть. Они плотно с пенсионерами работают, а те все, как один, в выборах участвуют.
- Ты бы еще поучил отца, как ему с матерью себя в постели вести. Соцработникам уже команда дана.
- Спасибо вам за все, Алексей Владимирович! Что бы я без вас делал?
- Ты на дядю-то надейся, да и сам не плошай.
- Постараюсь, Алексей Владимирович…
- Надеюсь на это.

5

В больнице Кузнецов опередил Пискарева. В приемной главного врача его встретила бывшая выпускница школы Катя Лаврищева.
- Здравствуйте, Катя!
- Ой! Леонид Николаевич, здравствуйте! – светилась от радости девушка.
- Ирина Михайловна у себя?
- Да.
- Можно к ней пройти?
- Как доложить Ирине Михайловне причину вашего визита?
- Я хочу встретиться с персоналом больницы как кандидат на главу поселковой администрации.
- Я сейчас спрошу.
- Будьте добры.
Катя скрылась за дверью, на которой висела табличка: «Главный врач районной больницы  Снегова  И.М.»
Леонид Николаевич впервые оказался и в приемной главного врача, и этой больнице. На здоровье ему было грех жаловаться. А если какие болячки его вдруг подкарауливали, так он их своими методами, в основном - народными, из себя изгонял. Да и некогда ему было на больничных койках мозоли на боках натирать. Директорство в школе чуть ли ни сутки передохнуть не давало. От семейных забот его тоже никто не освобождал. Одной жене с четырьмя детьми не так-то просто было управиться. К тому же огород требовал сильных мужских рук. Пусть один боровок в закуте жирок набирал, но и он в своевременном уходе нуждался. Приготовить ему корм Нина Ивановна успевала, а вот вычистить навоз – это обязанности Леонида Николаевича. Так что, на болезни ему обращать внимания времени не хватало.
Пока Катя что-то долго задерживалась в кабинете главного врача, Кузнецов рассматривал приемную. Все в ней было обставлено со вкусом, дорого, не то, что в его бывшем школьном кабинете. На большом столе секретаря разместились компьютер, принтер, факс. Имелся и аппарат для оперативной связи с отделениями и службами больницы. Потому Леонид Николаевич удивился: «Катя могла переговорить с главным и, не выходя из-за стола. Но…»
Его размышления прервала Лаврищева. Без улыбки, сухо она предложила:
- Заходите, Леонид Николаевич.
- Спасибо, Кать, - ему было приятно повстречать здесь эту стройную и красивую девушку, которая, оканчивая школу, чуть-чуть не дотянула до золотой медали, всегда отличалась активностью в школьной жизни.
Обычно щедрая на улыбки, на этот раз Ирина Михайловна после традиционных приветствий сказала, даже не глядя в его глаза:
- Слушаю вас, Леонид Николаевич.
На какое-то мгновение тот даже растерялся: «Почему от нее прохлада сквозит?»  С присущим ему спокойствием спросил:
- Вы, Ирина Михайловна, конечно, знаете, что я являюсь кандидатом на пост главы поселковой администрации на предстоящих выборах?
Она так и не подняла голову, подписывая какие-то документы.
- Да, слышала.
- У меня есть к вам просьба.
- Какая?
- Не могли бы вы помочь встретиться с медиками и сотрудниками больницы?
Тягостное молчание повисло в кабинете. Ирина Михайловна наконец-то оторвала глаза от бумаг. Она смотрела на Кузнецова взглядом человека, который вроде бы ничего плохого не сделал, а чувствовал себя неловко.
- Вы, Леонид Николаевич, знаете, что я вас глубоко уважаю и как человека, и как прекрасного директора школы и учителя – мой сын был вашим учеником.  Буду рада, если вас изберут главой. Но…
Она замолчала на какое-то мгновение. Наверное, подбирала нужные слова, чтобы продолжить разговор.
Леонид Николаевич, глядя на нее, чему-то улыбнулся, видимо, сразу же понял, что означает это «но».
- Вы говорите, как оно есть. Я пойму.
- Хорошо, - Снегова нервно поправила пальцами левой руки прическу на голове, на которой и без того волосик к волосику был тщательно и со вкусом уложен. – Не скрою от вас, что до того, как вы вошли в этот кабинет, я позвонила в администрацию района.
- Сальникову? – как бы само собой разумеющееся спросил Кузнецов.
- Неважно кому. Но мне запретили организовывать вам встречу с медперсоналом.
- Почему? – не сдержался Леонид Николаевич, чтобы не перебить женщину.
- Мне сказали, если и организовывать встречу, то со всеми кандидатами одновременно. А если вы будете один встречаться с врачами и сотрудниками, то вроде бы нарушаются избирательные права других кандидатов. Так что…
Снегова отвела свой взгляд в сторонку от глаз Кузнецова.
- Я понял, что моя встреча с медперсоналом не состоится?
- Извините, но это так.
- Тогда у меня к вам еще одна просьба.
- Слушаю вас.
- Я из своего сада принес для больных вашей больницы корзину яблок. Можно яблоки передать для ваших пациентов?
- Но…это, видимо, можно, хотя и…
- Ирина Михайловна, вы же меня знаете много лет. Хотя обо мне распускают слухи как о взяточнике, но я взяток никогда не брал и уж точно никому не давал,  и давать не собираюсь. Поверьте, мои яблоки – это не покупка голосов.  Я принес их с одним желанием, чтобы больные быстрее  поправились.
- Хорошо. Я пойду вам на встречу, - в глазах Снеговой расплескалось тепло. Добавила как-то загадочно. – Я верю, что у вас все получится.
- Спасибо.
Яблоки из сада Кузнецовых появились на обеденном столе больных. Слух о том, кто их принес, пронесся по всей больнице.

6

- Ирина Михайловна, вам звонил Алексей Владимирович? – спросил Пискарев таким тоном, каким обычно следователь ведет допрос подозреваемого в преступлении человека.
- Да, - ей мешала говорить вдруг нахлынувшая скупость на слова. – Только вот…
- Что еще? –  он чиркнул взглядом по Снеговой.
- Я не могу вам организовать  встречу как кандидату на главу поселковой администрации.
- Что за новость? Вы шутите? – каждое слово у него было пропитано негодованием. – Почему?!
- Вчера я отказала в подобной встрече Кузнецову.
- Кто он такой этот Кузнецов? – в складках губ Пискарева выступила пена.
- Такой же кандидат, как и вы. Мне вчера Сальников запретил предоставить возможность  встречаться с медиками одному из кандидатов. Сказал, если и организовывать встречу, то сразу для всех кандидатов. А я, как знаю из районной газеты, на сегодняшний день зарегистрировано пять кандидатов. Так что…
- Но я пока еще глава поселковой администрации, - не скрывал своего возмущения Пискарев.
- Как глава вы и встречайтесь с медперсоналом. Это я вам организую.
- Хорошо, - вроде бы успокоился Василий Александрович.
Врачи, медицинские сестры, нянечки, свободные от процедур и от операций, собрались в красном уголке.
За столом президиума уже сидели Пискарев и Снегова. Он, как пианист, в ожидании начала встречи нервно барабанил пальцами обеих рук по полированной крышке стола.
Снегова, дождавшись, когда красный  уголок заполнился сотрудниками, попросила:
- Успокаиваемся, товарищи! – дождавшись тишины, продолжила. – Сегодня изъявил желание встретиться с вами глава нашей поселковой администрации Василий Александрович Пискарев.
Кто-то из зала заметил:
- Выборы подпирают…
- Я прошу тишины, товарищи. Давайте послушаем Василия Александровича.
Тот медленно поднялся со стула. Пригладил зачем-то жиденькие волосы на голове. Откашлялся. С подчеркнутой важностью пробежался по лицам медиков. Сделал усилие выдавить из себя улыбку.
- Замечу тому, кто бросил в мой адрес реплику. Подпирают только то, что валится. А дела в нашем селе далеко не плохие, - замолк, обдумывая, что сказать дальше.
Он вспомнил, что и как говорил на последней планерке Сальников, а главное – как себя вел. Постарался зеркально повторить Алексея Владимировича.
- До встречи с вами я обошел вашу больницу с улицы, осмотрел ее изнутри. Красавица! Это - лицо нашего райцентра.
- А ваша-то, какая в том заслуга? – раздался уже знакомый Пискареву голос.
- Кто задал этот вопрос? – последовала моментальная реакция Василия Александровича.
- Я, - не поднимаясь со стула, признался зубной врач Машков.
- Отвечаю, Алексей Иванович, и лично вам, и всем присутствующим медикам. Первое – то, что делается в райцентре по благоустройству улиц, ремонту домов и административных зданий, – это финансовые вложения поселковой администрации совместно, конечно, с районной администрацией.
- Но вы  в ремонт больницы и копейки не вложили, - вновь подал голос Машков.
- А из какого бюджета велось благоустройство прилегающих к больнице территорий, вы знаете? – не дав никому ответить на заданный им вопрос, поспешил продолжить разговор. – Я понимаю, Алексей Иванович, почему вы так агрессивно себя ведете. Да, у нас до сегодняшнего дня не было возможности заменить дворовый водопровод к вашему дому. Но, чтобы вы знали, у вас уже работает бригада водопроводчиков. Вы написали заявление в нашу администрацию, мы отреагировали на вашу просьбу. И так поступаем не только по отношению к вам, медицинскому работнику, но и, конечно, ко всем сельчанам.
- Значит, выборы вас за глотку схватили, если вы после моего заявления годичной давности неожиданно откликнулись, - усмехнулся зубной техник.
Пискарев попробовал оправдаться:
- Что вы такое говорите? Причем тут выборы? Мы на то и исполнительная власть, чтобы народу служить…
В красном уголке поднялся хохот.
Потом посыпались:
- Дослужили, что все развалили…
- Вы о народе вспоминаете, когда выборы на носу…
- Власть, чтобы себе в карман класть…
Одна реплика на слова Пискарева вдогонку летела за другой.
Разрядить обстановку поспешила Снегова.
- Товарищи, Василий Александров пришел к вам на встречу, чтобы рассказать о своей деятельности, выслушать ваши просьбы, а вы чуть ли ни суд Линча устраиваете. Давайте друг друга уважать.
Она-то знала, что Василий Александрович обязательно доложит главе администрации района о том, как его встретили в больнице. Хорошо, если Сальников ограничится в отношении ее нагоняем. Не хитро, что она может и судьбу бывшего главного врача Чемоданова повторить  – без работы в районе остаться.
И это притом, что Сальников распорядился сделать ремонт ее частного дома, как он выражался, «под дуб и ясень», когда строители во главе с Пузатых только начали ремонтные работы в палатах больничных отделений. Предлог Алексей Владимирович вроде бы самый благовидный нашел. Ее муж, в свое время хороший зубной техник, к которому очередь вставить зубы на месяц-другой растягивалась, спился.  Ирина Михайловна, чтобы не позорить себя в глазах сослуживцев и сельчан, выгнала его из дома. Он уехал к родителям в Курск, оставив жену с двумя дочками-школьницами. Как не помочь женщине, тем более главному врачу районной больницы,  жить в нормальных условиях?
Хотя Мичифан и спросил у главы района, когда тот его заставил параллельно с ремонтом больницы и особнячок Снеговой в «божеский вид» (тоже выражение Сальникова) привести:
- На хрена этой больничной козе баян?
- Михаил Матвеевич, не забывай, что она тебе акты приемки ремонтных работ подписывать будет.
- И что?
- Объемы у тебя будут действительным соответствовать? И к качеству никаких претензий не всплывет?
Пузатых, усмехнувшись, почесал затылок.
- От этого никто не застрахован…
- Вот! Делай, что тебе советуют. И ребят к ней на дом поставь путевых. Вот тогда она и подпишет то, что ты ей подсунешь.
- Понял вас, Алексей Владимирович.
- Коли понял, действуй.
Снегова, естественно, о разговоре Сальникова с Пузатых не знала, но за ремонт дома быть неблагодарной не могла. Алексей Владимирович просил ее организовать на самом высоком уровне встречу коллектива больницы с Пискаревым, а она пошла кувырком. Нет, не сносить ей головы.
- За что его уважать? – первым откликнулся на просьбу Снеговой Машков.
- Не поняла я вас, Алексей Иванович? – с беспокойством в голосе спросила Ирина Михайловна.
- Разве справедливо убрали из больницы Владимира Николаевича Чемоданова? Один из лучших терапевтов района, а может и области, вынужден ездить ежедневно на работу в Елец.
- Но я-то тут причем? – вздернул плечами и сделал недоуменным лицо Пискарев.
- И к директору школы Кузнецову вы тоже руку не приложили?
- Ну, знаете ли…
Машков не унимался:
- Чем он вам-то не угодил? Ах, да! Кузнецов, товарищи, - уже к присутствующим медикам обращался зубник, - у Пискарева оказался главным соперником на предстоящих выборах .
- Алексей Иванович, ведите себя прилично! - урезонила Машкова Снегова.
После реплики главного врача Пискарев оживился, решил взять инициативу в свои руки.
- Вот именно! – передохнул, поправил очки, нервно вздернул плечами. – А знаете ли вы, Алексей Иванович, что его освободили из директоров за взятки?
- По себе судите? – с нескрываемой усмешкой спросил Машков.
Пискарев уже пожалел, что послал бригаду менять зубнику водопровод.
- Я сужу по материалам уголовного дела, которое на него завели. И другое. Он вместо наведения порядка в школе занялся политиканством. В какую-то «Справедливую Россию» вступил вместе с женой. Народ мутит. Действует вразрез планам районной администрации.
- Поете вы под чужую дуду, товарищ, - пока еще глава. Мы, родители, хорошо знаем Леонида Николаевича. А вы перед выборами обливаете грязью того, кому боитесь с треском проиграть. Так я думаю, Василий Александрович?
- Ложь это! Выдумки ваши…
Снегова, поняв, что встреча Пискарева с коллективом больницы явно пошла не по его плану, а уж  тем более не так, как хотел бы  Сальников, спросила:
- Какие, товарищи, у вас еще есть вопросы к Василию Александровичу по благоустройству села или другим проблемам?
- Вопросов к нему много, но он их редко положительно решал, а после выборов придется ли ему их вообще решать, - Смотрел в глаза Пискарева Машков, он, видимо, так и не простил ему издевательства над собой, когда обращался с насущным вопросом – навести порядок с подачей в его квартиру воды.
- Давайте поблагодарим главу поселковой администрации за то, что он нашел время и повстречался с нами. Спасибо вам, Василий Александрович!
- И вам всем спасибо. В том числе и за критику в мой адрес. В дальнейшей своей работе я обязательно учту ваши замечания и пожелания.
На его слова Машков, молча, махнул рукой.
Другие участники встречи чему-то улыбались. Может тому, что пока еще сидящий в президиуме Пискарев, своей фигурой чем-то напоминал кукиш.

7

- Нин, послушай, как лет пятьдесят назад писала Ахматова.
Нина Ивановна на кухне кормила дочерей, недавно пришедших из школы. Ее в том момент больше всего интересовало,  какие отметки девочки на уроках получили.
А он, как был со школьных лет помешан на Ахматовой, так и постоянно ищет в ее стихах ответы на многие вопросы, которые ему неожиданно жизнь подбрасывает.
- Лень, ты можешь немного подождать со своими стихами? – в ее вопросе и намека не было на отказ послушать стихи Анны Андреевны. – Девчонок накормлю, тогда мы вместе с ними и послушаем. Хорошо?
«Боже мой, как же я люблю эту женщину!» - подумал он, прежде чем ответить:
- Как скажешь, радость моя.
 Ему казалось, что это чувство к ней, совершенно неизмеримое и загадочно-необъяснимое, с годами не только не гаснет, а становится каким-то особенным, безрассудным, со смехом и слезами, не существующим без того, что они не могут с Ниной дышать и думать порознь. То чувство исцеляет его и ее, в чем он с годами все больше убеждается. Смысл их совместной жизни заключается в любви, истину которой они, наверное, до конца своих дней так и не познают.
- Папочка, папочка, читай же! – прервала его размышления младшая дочь первоклассница Настя.
- Что тебе прочитать, солнышко мое?
- Мама сказала, что-то из Ахматовой, - вступила в разговор четвероклассница Ольга.
Леонид Николаевич рассказывал Ольге, да и остальным детям, о трудной судьбе Анны Андреевны, ее сына, сопровождая это стихами поэта.
- Ох, уж наша мама! Я-то хотел только ей почитать, а она и вас привела.
- Что ж тут плохого, Лень?
- Молодец! Пусть и дети послушают чудные стихи, - он начал листать томик, хотя мог прочитать то, что хотел, наизусть. Прежде сказал. – Помните, девочки, когда я с вами ходил по нашему парку, то говорил, что дороже земли, каждой травке, каждому кустику на ней  ничего нет.
- Да, папочка, - вспомнила Настя.
- Ты еще зачем-то обнимал деревья, говорил, что они нас слышат, ждут, скучают по нас. Это ведь так, пап? – спросила Ольга.
- Конечно, мои дорогие. Примерно так думала и Ахматова в стихотворении «Родная земля». Вот послушайте:

В заветных ладанках не носим на груди,
О ней стихи навзрыд не сочиняем,
Наш горький сон она не бережет,
Не кажется обетованным раем.
Не делаем ее в душе своей
Предметом купли и продажи,
Хворая, бедствуя, немотствуя на ней,
О ней не вспоминаем даже.
Да, для нас это грязь на калошах
Да, для нас это хруст на зубах.
И мы мелем, и месим, и крошим
Тот ни в чем не замешанный прах.
Но ложимся в нее и становимся ею,
Оттого и зовем так свободно – своею.

Закончив читать, он какое-то время сидел молчаливый и задумчивый.
Нина Ивановна тоже вроде бы боялась громко дышать, только гладила с нежностью головки дочерей.
Не выйдя из задумчивости, он тихо произнес:
- Чтобы с вами ни случилось, где бы вы ни были, помните, Оля и Настя, о своей родной земле, берегите ее, как нам завещала Анна Андреевна. Полвека прошло, как она написала эти строчки, а злободневность их совершенно не померкла и сегодня.
- Хорошо, пап, - первой отозвалась на слова отца Ольга.
Нина Ивановна добавила с теплотой:
- Спасибо тебе, родной!
- За что? – он стряхнул с себя задумчивость и смотрел на самых дорогих ему людей.
- Что ты у нас есть. Что прививаешь детям любовь к родной земле, к корням нашим, - потом, улыбнувшись, спросила. – Но ты мне хотел что-то другое прочитать. Так?
- Может, дети пусть идут делать уроки?
Она поняла, что он приберег стихи не для детского ума. Но, сама не зная почему, ответила:
- Пусть девочки еще послушают Ахматову, - она была уверенна, что стихи другого  поэта он читать не будет.
- Хорошо. Но эти строки она адресовала, скорее всего, мне.
- Даже так?
- Послушай и поймешь:

А я говорю, вероятно, за многих:
Юродивых, скорбных, немых и убогих.
И силу свою мне они отдают,
И помощи скорой  и действенной ждут.

- Вижу, предстоящие выборы тебе покоя не дают.
- А тебе? Разве сельчане не ждут от нас помощи?
Она подтолкнула дочек к отцу:
- Давайте, девочки, обнимем нашего папу и пожелаем ему победы.
- Нам всем победы, - поправил он жену
- Согласна! – в глазах Нины Ивановны все же проскользнула настороженность  вперемешку с волнением.
Настя незамедлительно поддержала мать:
- Я тоже согласна!
Оля высказалась уверенно:
- Пап, мы обязательно победим!
- Чему быть, того не миновать, дорогие вы мои.
Кузнецов подумал с греющим душу удовольствием: «Главная победа у меня уже есть – Нина и дети…»

 



 


   



 



 
 


   









ЧАСТЬ ВТОРАЯ
 









               



















                И души лип вздымали кисти рук,
                Все, голосуя против преступлений.
                Николай Заболоцкий
               
ГЛАВА ПЕРВАЯ

1
Слух облетел палаты и кабинеты медиков терапевтического отделения, словно в них во всех одновременно и окна, и двери распахнули. Ждали главу администрации района. Засуетились санитарки, медсестры, заставляя больных, навести порядок в палатах. Сколько же надо предупреждать пациентов, чтобы они продукты хранили только в холодильнике, а не кормили ими мух на тумбочках и подоконниках? Да и личные вещи, до каких пор будут мозолить глаза врачам на обходе?
Санитарки тщательнее обычного мыли полы и боролись с пылью  на мебели. Лечащие врачи на утреннем обходе подолгу задерживались, осматривая больных, расспрашивая их о самочувствии, нет ли каких-либо жалоб, просьб…    
Главный врач пригласила к себе в кабинет заведующего отделением.
- Владимир Николаевич, как там чувствует себя наша главная пациентка? – фамилию она не называла, и так было ясно, что это Клавдия Петровна - мать  Сальникова. Ее привезли неделю назад в больницу на скорой помощи с острыми болевыми ощущениями в области сердца.
- Анализы показали, что у нее кроме нарушения кровоснабжения сердечной мышцы еще и все признаки склероза почек и почечная недостаточность. Предстоит интенсивный курс лечения, необходимые препараты для этого в отделении имеются. Удалось стабилизировать ее состояние, но пока она еще слаба. Возраст уж очень солидный.
- Сколько ей?
-  Без двух лет девяносто!
- Да – а - а … Может, ей более эффективные препараты необходимы или процедуры? – главный врач явно была обеспокоена, а вдруг лечением матери останется недоволен сын. Ведь в  районе чуть ли не легенды ходили о крутом характере Сальникова.
Не успел заведующий отделением успокоить главврача, двери его кабинета распахнул Алексей Владимирович. Он отличался привычкой начинать разговор без обменов вопросами-штампами. Поздоровался и сразу озадачил медиков:
- Я хочу забрать Клавдию Петровну из больницы. Как ее состояние? – это был не вопрос человека, мать которого находится на лечении, а скорее допрос, в словах не скрывалась властная интонация.
Владимир Николаевич нервно поправил очки на переносице.
- Немного улучшилось, но выписывать ее из больницы ни в коем случае нельзя. У нее было предынфарктное состояние.  И возможно…
Хозяин района невозмутимо отреагировал на его слова:
- Я ее через три-четыре дня вновь привезу.
- Но это исключено! – в голосе заведующего отделением звучал твердый протест. - Клавдии Петровне нужен только постельный режим и покой. Всякие перевозки могут привести к непоправимым последствиям.
Сальников несколько секунд, молча, смотрел на врача, потом попросил его:
- Владимир Николаевич, оставьте нас наедине с Ириной Михайловной.
Тот от странной и неожиданно бесцеремонной просьбы главы почувствовал неловкость, растерянность, в какой-то мере обиду. Поспешно вышел из кабинета. Но не успел он дойти до отделения, дежурная медсестра уже спешила ему навстречу:
- Вас главный врач просит к телефону.
В телефонной трубке звучал решительно-приказной голос Снеговой:
- Владимир Николаевич, подготовьте срочно Клавдию Петровну к выписке.
Терапевт попробовал возразить:
- Но…
Главный врач не дала ему дальше сказать ни слова, резко спросила:
- Я непонятно выразилась?!
Для терапевта ее манера разговора показалась странной и непривычной. Она, сколько он помнит, никогда с ним так не разговаривала.
- Понятно, но…
В телефонной трубке послышались короткие гудки.
Ничего определенного не пояснил Алексей Владимирович и главному врачу, который так же, как и терапевт, не мог понять поступка руководителя района по отношению к здоровью своей матери.  Хотя Ирина Михайловна все же уловила в словах главы нотки какой-то безысходности, когда тот, ничего не объясняя, сказал:
- Надо так… Выписывайте Клавдию Петровну!
- Вам виднее, - с растерянностью произнесла Снегова.
- Но у меня к тебе есть просьба, Ирина Михайловна.
- Слушаю вас, Алексей Владимирович.
- Закрепите за Клавдией Петровной, - глава почему-то называл свою мать официально, по имени и отчеству, - медсестру, чтобы она несколько дней постоянно находилась при ней.
- В этом никаких проблем не будет, - торопливо реагировала на просьбу главврач.
- Поторопите своих сотрудников с выпиской.
- А Клавдию Петровну уже выписали… Только я вас, Алексей Владимирович, должна предупредить…
Сальников резко рассек воздух кабинета рукой и перебил раздраженно:
- Да все я понимаю… - ну, не мог он главврачу, да и никому, кроме жены, объяснить свое решение - забрать мать из больницы.
Алексей Владимирович, более пятнадцати лет  руководивший районом, почувствовал горячее и опасное дыхание надвигающихся событий, и ни откуда-нибудь,  а из-за кремлевской стены: только что избранный президент решил бороться с коррупцией. Хотя вряд ли кто из чиновников всех мастей воспринимал очередную кампанию по-другому, чем Сальников. Он привык выстраивать неспешно логическую цепочку своих размышлений в любых жизненных ситуациях, при этом сам себе задавал вопросы за своих недоброжелателей или оппонентов и сам подыскивал ответы, которые бы колючки-вопросы превращали в пар, как воду на раскаленной докрасна сковороде. А в этот раз он в спешке подгонял так  свои мысли и действия, лишь бы между струйками предполагаемого политического ливня выйти сухим.
Хотя Сальников хорошо знал, что петух кукарекает только на ранней зорьке, но в обеде, а тем более к вечеру, его никто и никогда не слышал. Что-то подобное происходило ранее с каждым руководителем федеральной власти и его командой. Может, и на этот раз "запустят" механизм новой кампании, оглушат жизнь сограждан заоблачными обещаниями, а затем, как петухи, незаметно смолкнут до следующей кадровой рокировки. Но во все времена находились "крайние" чиновники, которые попадали по близорукости или по своей оплошности под "гусеницы" реформ-вспышек, кампаний-одуванчиков, той же горбачевской – антиалкогольной, и становились до конца своих дней политическими инвалидами.   
Кто-кто, а Алексей Владимирович уж точно не собирался оказаться в их числе.  Хотя его лета начали отсчитывать седьмой десяток, но ему до окончания выборного срока главы муниципалитета оставалось еще два года. Надо выстоять! Не привык он даже с самой ухабистой дороги трудностей и опасностей, да еще раньше времени, на обочину сворачивать.  Тем более, его московские друзья, хорошо информированные о грядущих переменах, заблаговременно ему шепнули "по секрету": очередная борьба с коррупцией начнется с того, что "возьмут на карандаш"  недвижимое и движимое имущество семей руководителей исполнительной и законодательной власти всех уровней. Добьются вразумительного ответа, на какие такие доходы оно было ими приобретено или возведено под облака. Докопаются – нет ли обществ с ограниченной ответственностью и акционерных обществ, зарегистрированных на чиновников или их жен. До копейки и до цента "пересчитают" вклады в банках. Да и мало в какие тайники заглянет зоркое государево око?..
Алексею Владимировичу оказалось, как назло, есть, что скрывать от "посторонних" глаз. И острием вонзился в его мысли вопрос: как быстро и без брызг "концы" в самом глубоком омуте спрятать.  Вот тут-то ему и понадобилась срочно мать.
А как же быть с ее здоровьем? И на это у Сальникова скороспелая позиция вызрела. Мать уже лет двадцать то на перебои сердца жалуется, то на боли в почках. Слава Богу, жива пока.  И на этот раз, наверняка, беда мимо нее просквозит.
Алексей Владимирович повез Клавдию Петровну в Москву, чтобы перерегистрировать на нее акции крупной хлебоприемной базы, которые раньше принадлежали его жене – Валентине Сергеевне. Эту базу приобрело с аукциона московское открытое акционерное общество "Возрождение", которое скупило в районе еще шесть обанкротившихся совхозов. Порхают по району и, естественно, тут же долетают пулей до уха Сальникова слухи: вроде бы на аукционе вместе с москвичами были подставные покупатели из того же ОАО.
Но у хозяина района и на этот счет имеется свое, по-богатырски стоявшее на ногах, убеждение. Если все слухи по району собирать, то на воз и маленькую телегу их не погрузишь. Документально-то все по закону? По закону! А языки у людей длинные, вот и пусть они ими чешут и достают там, где больше всего у них зуд покоя не дает.
Конечно, найдутся и такие умники, которые поинтересуются не без язвительного намека, откуда, мол, у учительницы со смехотворным заработком оказалось треть акций хлебоприемной базы? Сказать бы им со смаком, по-русски и послать куда подальше, может, там им и разъяснят. Предложили ей акции по приемлемой цене, вот она и купила их. А почему о завтрашнем дне, о своей безбедной старости ей не позаботиться? И молодец, что деньги под матрацем не прессует, а в развитие бизнеса вкладывает. Разве не к этому призывают президент и правительство? Выходит, она настоящая патриотка и откликнулась на их призывы!
Может, кое-кто попытается докопаться и до того, что жена ни копейки наличных денег за акции не вносила в то ОАО? Поинтересуется с иглообразным ехидством: как эти акции оказались все же у Валентины Сергеевны? Это уж не чужого ума дело.  Не хотите ли вы все, чтобы сам Алексей Владимирович перед вами исповедался в том, что за "хлопоты" по приватизации совхозов и хлебной базы его и "отблагодарили"  москвичи пакетом акций той базы? Вы не священники, чтобы перед вами душу наизнанку выворачивать.
Почему акциями, а не деньгами его "отблагодарили"? Очень даже просто. Сальников с первых дней руководства районом придерживается с завидной осторожностью принципа: свою долю (это пусть умники законодатели ее называют "взяткой") от строительства и ремонта объектов соцкультбыта или приватизации недвижимости и проведения аукционов ни под какими самыми аппетитными соусами не брать наличными деньгами. С "наличкой" потом одна морока. Держать ее дома – глупо. Нести в банк – опасно, а если вдруг у кого-то язык окажется длинным. Тогда компетентные органы, уж очень охочие на чужой беде руки погреть, внеочередной звездочкой погоны утяжелить, доберутся до вкладов, попробуй, докажи, что ты не ишак. Покупать на них дорогие вещи или иномарку – наглядно, от людей на селе ничего не скроешь, а вопросы роем виться будут и жалить: откуда, мол, столько деньжищи у руководителя явно не с доходами олигарха? Да, дом он построил. Зачем в трех уровнях? Проект ему такой главный архитектор района подсунул. А на строительство того дома он взял ссуду. Для отвода глаз? Это еще доказать надо. Почему стройматериалы привозили из хозяйств района без его оплаты за них? А как это паркетные дубовые полы и все столярные изделия изготовили на предприятии коммунального хозяйства, а в выписке значились - чуть ли не сгнившие дрова? Много знать будете, старость в молодости накроет! Вот бы что тем любителям покопаться в чужом и грязном белье ответил Алексей Владимирович: что ж тут плохого, если нашлись сердобольные руководители, которые проявили заботу о том, чтобы он и его семья жили в нормальных условиях? Сальников все же первое лицо в районе! О благе всего населения, считай, без сна печется. Кто-то и его должен заботой согреть.
И какое кому дело, почему жена главы администрации решила свои акции передать его матери? Но кто же отменял дочернюю благодарность своим родителям? Она ей не родная мать? Ну и что? Может, Клавдия Петровна для Валентины Сергеевны сделала больше, чем другая мать для родной дочери. Вот и отблагодарил по доброте душевной один человек другого.
Но чтобы в накатывающуюся опасно кампанию борьбы с коррупцией у Алексея Владимировича даже крапинки злоупотреблений на служебном мундире не было обнаружено, и понадобилось срочно перерегистрировать на мать те акции ОАО. Не на чужого ж подставного человека, который еще неизвестно как себя поведет, когда хозяином акций станет?  Пришлось, конечно, подсуетиться, кому и где надо "подмазать", почти три дня в ненавистной Москве юлой крутиться. Но теперь-то вездесущий "комар" борцов с коррупцией и носа к нему не подсунет.
К тому же мать в столице у нотариуса написала, вернее, подписала заготовленное Сальниковым завещание, что все движимое и недвижимое имущество, а также ценные бумаги и денежные сбережение в сбербанке после ее смерти переходят ее единственному сыну – Алексею Владимировичу. 
Его душа пела, в радости нежилась!..
…Вот только мать так и норовила в бочку меда его настроения плескануть ложку дегтя.  Она ему по дороге и в Москву, и обратно все нервы исхлестала своими дурацкими вопросами и разговорами.  И что ей неймется? Скоро девяносто будет. Живи еще столько, сколько Всевышним отпущено, и радуйся, что у тебя такой сын есть.
А она ж, словно надоедливая муха над ухом жужжала, допытывалась и при этом глубоко и часто вздыхала:
- Что с тобой, сынок, происходит? Я тебя в последнее время не узнаю. Так и кажется мне, что ты чаще смотришь в небо, а под ногами землю из виду теряешь. А ведь головы лишается первым тот, кто ее высоко задирает. Рос-то ты, Алеша, не таким. Мы с покойным отцом на тебя нарадоваться не могли. Теперь вот и меня в какую-то затею-паутину впутал…
Он поспешил успокоить ее, чтобы быстрее прекратить этот неприятный и бесполезный для него разговор:
- Мам, сегодня я работаю, а завтра что нашу семью ждет? А от акций на черный день, глядишь, хоть что-то, да перепадет. Ты забыла, что у тебя уже правнуки растут и по-человечески жить хотят? Да и нам с тобой еще жить и жить…
Клавдия Петровна перебила его,  загадочно сказала:
- Смерть, сынок, она всех уровняет: богатых и бедных, умных и глупых, красивых и уродов. А вот жизнь от каждого из нас за наши деяния рано или поздно особую плату потребует.  Только я не ведаю, чтобы кто-либо ухитрился с ней рублями рассчитаться… - и неожиданно умолкла, словно ее размышления на что-то наткнулись.
До дома им осталось ехать километров семьдесят. Она почувствовала, как резкая боль добралась до ее сердца. А потом та боль зашевелилась  где-то в левой лопатке, зачем-то начала жевать шею и руки…
- Помоги, дочка. Мне…больно… - обратилась она к медсестре и положила правую руку на сердце.
Медсестра, которая ее сопровождала в Москву и обратно, дрожащим голосом попросила:
- Алексей Владимирович, Клавдии Петровне нужна срочная медицинская помощь. Давайте по пути заедем в ближайшую больницу.
-  Что с ней? – заволновался и он.
- Я точно сказать не могу, но похоже на инфаркт.
- Так сделай ей укол или еще что-нибудь, - повысил голос Венков.
- Но…
- Что "но"?! – его глаза помутнели от гнева.
Медсестра на какое-то мгновение потеряла дар речи, испугавшись и Алексея Владимировича, и за состояние его матери.
- Ее срочно надо в больницу. Она уже дышит с трудом…
Сальников спросил водителя:
- Василий, сколько осталось до дома?
- Чуть больше шестидесяти километров.
- Гони что есть мочи, - приказал глава, - у нас врачи опытные, помогут быстренько...
Медсестра попробовала настоять на своем предложении:
- Алексей Владимирович, а может, все же завернуть в ближайшую больницу?..
Тот зло осек ее:
- Помоги лучше Клавдии Петровне…
…До дома мать в живых не довезли. 

2

Март и на этот раз отличался непостоянством. В первых числах наследил на дорогах пугливыми лужицами и пока еще беззвучными ручейками. Крыши домов нарядились в серьги сосулек, с кончиков которых робко срывались капельки, давая знак людям, что весна к ним стучится  и вот-вот выйдет на солнечно-жаркую тропинку.
Но в середине марта, в день выборов главы сельского поселения, мороз начал, чуть ли не соревноваться со своим собратом – крещенским. Ветер с севера принес снега, которые ранним утром, казалось, парили, разогретые вьюгой. Снежинки своим колючим дыханием обжигали лицо. Про такую погоду в старину говорили, что «в марте мороз обязательно на нос садится» или « марток-то он марток, да надевай трое порток».
Леонид Николаевич, когда ранним утром вышел на улицу, подумал с тревогой: «Люди в такую погоду, особенно пожилые, вряд ли пойдут на избирательные участки. Тогда Пискарев своих преданных членов избирательных комиссий пошлет с переносными ящиками по домам. Значит, сброса бюллетеней не миновать…»
Кстати, его об этом накануне предупреждал Федоров. Он приехал поддержать своего друга. И пожаловал к нему не один, а привез студентов-старшекурсников с инженерно-физического факультета университета, на котором преподавал.
Кузнецов удивился, когда увидел Сергея Денисовича в сопровождении парней:
- Охрана что ли твоя? – обдал его теплом улыбки.
- Не моя, а твоя… - в глазах Федорова искорки-заговорщики веселились.
- Не понял!?  Мне грозит опасность? От кого? – чуть серьезнее стал Леонид Николаевич, с недоумением глядя на Сергея Денисовича.
Тот неожиданно спросил:
- Сколько избирательных участков будет на выборах?
- Четыре…
- Вот и я тебе привез четверых молодцев. Они хотя и студенты, но уже большие специалисты по видеосъемкам.
- Это еще зачем? Выборы ведь не шоу…
Федоров не скрываемо усмехнулся. Спросил:
- Ты раньше хотя бы раз в выборах участвовал?
- Конечно. Как избиратель.
- А я на выборах от администрации района много раз  представителем был. И, поверь, знаю, как на них выборная каша варится. Поступит сверху команда голосовать за Пискарева, председатели избирательных комиссий все сделают, чтобы свою преданность перед Сальниковым  выказать: они выполнят указания главы в лучшем виде так, что ты и глазом моргнуть не успеешь. Ведь председатели, как и члены комиссий, тщательно отбирались Пискаревым. Уверен, среди них его противников нет.
- И что из того? – в душе Кузнецова тревога заскреблась.
- Надо перед началом голосования предупредить председателей и членов избирательных комиссий на всех участках, что вот эти ребята будут вести видеозапись. Если те допустят грубые нарушения в процедуре голосования, а точнее – сброс бюллетеней в пользу Пискарева, то им придется отвечать за свои деяния в суде.
- Неужели на это они пойдут? – не верил своим ушам Кузнецов.
Федоров похлопал друга по плечу:
- Каким ты был наивным до смешного человеком, таким, видно, и остался. Деятели «Единой России» выборными технологиями манипулируют, виртуозней любого фокусника. Неужели ты думаешь, что народ их поголовно поддерживает?
- За другие партии тоже ведь голосуют.
- Конечно. Только вот результаты выборов говорят о том, что  вроде бы избиратели по всей России чуть ли друг друга в очереди не давят, чтобы за единороссов бюллетень в ящик метнуть. По крайней мере, так подается средствами массовой информации.
- Выходит, и нам не выиграть выборы у Пискарева?
- Если ты проиграешь их, мой дорогой кандидат, то честно. Но я уверен, Сальникову и  Пискареву на этот раз вряд ли удастся обмануть сельчан в том, что лучше,  умнее руководителей, чем они, в районе нет. Потому победа должна быть за тобой. А мы в этом, как сможем, так  тебе и поможем.
- Спасибо, Сергей Денисович.
- Рано спасибо-то говорить. Надо все сделать, чтобы выборы прошли честно и в твою пользу.
Кузнецов ничего не ответил, только вздернул неопределенно плечами.
-  Да, вот еще что хотел спросить. Ты надежных наблюдателей подобрал?
- Конечно. По два человека будут присутствовать на избирательных участках. Есть люди, которые поедут с избирательными ящиками по селу.
- Сколько их?
- В каждой группе будет мой верный человек.
- Молодец. Значит все должно получиться как надо.
- Что ты имеешь в виду?
- Должно быть все в твою пользу.
- А я вот сомневаюсь…
- Не трать силы на сомнения. Они тебе еще в работе пригодятся, - и дружески похлопал Кузнецова по плечу.
Леонид Николаевич, улыбнувшись, ответил:
-Что бы без тебя, Сергей Денисович делал?
- Выборы выигрывал…
Этот разговор между ними состоялся в субботу. В тот же день студентов вместе с наблюдателями от Кузнецова раскрепили по избирательным участкам. Специальные представители Леонида Николаевича пойдут по домам и с членами избирательных комиссий к тем людям, которые сами по старости или по болезни не могут прийти на избирательные участки. Это сделать так же предложил Федоров, чтобы до максимума избежать случаев сброса бюллетеней в пользу Пискарева.
Но когда в день выборов, в воскресенье, молодые люди от Кузнецова появились на избирательных участках в качестве наблюдателей, а главное с видеокамерами, кабинет организационного отдела администрации района один за другим взорвали звонки. Председатели участковых комиссий испуганно спрашивали:
- Можно ли выборы снимать на видеокамеру?
- Не нарушает ли Кузнецов закон о выборах? Что нам делать?
- Члены нашей избирательной комиссии в растерянности, когда оказались под прицелом молодчика от Кузнецова. Может его в три шеи?..
В практике районных избирательных кампаний еще не было такого случая, чтобы на участках появились видеокамеры. Заведующий организационным отделом пулей влетел в кабинет Сальникова.
- На участках работают видеокамеры. Что будем делать, Алексей Владимирович?
Тот недоуменно смотрел на Максима Игнатовича Радина. Отпив минеральной воды из стакана, спокойно спросил:
- Что ты, как с дерева грохнулся? Объясни толком. Какие камеры? Где они появились? Зачем?
Чуть отдышавшись, руководитель отдела стал пояснять:
- Мне только что со всех четырех избирательных участков позвонили председатели. Кузнецов своих наблюдателей снабдил видеокамерами.
- Где он их взял?
Радин вздернул плечами.
- Кто ему разрешил? По закону он имеет такое право?
- Я несколько раз проштудировал закон, но в нем - ни  слова о видеокамерах или других технических средствах не сказано.
Сальников по внутренней связи попросил дежурного приемной:
- Соедините меня с прокурором района.
- Хорошо, Алексей Владимирович.
Ждать главе района пришлось недолго.
- Здравствуйте, Алексей Владимирович.
- Привет. Как самочувствие, Семен Федосеевич?
- Вроде пока жаловаться грех.
- А мне с утра настроение комкают, как туалетную бумагу.
- Что случилось, Алексей Владимирович?
- Кузнецов продолжает воду мутить.
- Каким образом?
Сальников резко спросил:
- Имеет ли он право устанавливать видеокамеры на избирательных участках?
Прокурор сделал паузу, которая бесила Сальникова. Но он набрал все же терпения выдержать ее и не перебивать Семена Федосеевича. Наконец-то телефонная трубка ожила:
- Если не нарушается процедура выборов, то… - Семен Федосеевич  вновь почему-то споткнулся на слове.
- Что «то»?! – повысил голос глава. - Эти камеры нервируют избирателей.
- А что, были жалобы от избирателей? Им кто-то мешает голосовать? – старался быть спокойным прокурор.
- Насчет избирателей не знаю. Но меня проинформировал Радин.
- Заведующий вашим орготделом?
- Да.
Прокурор  спросил, в словах которого Сальников уловил недоумение:
- Кузнецов или его наблюдатели мешают проводить голосование?
Алексей Владимирович ответил так, вроде бы жало выпустил, как пчела при нападении на человека:
- Только попробовал бы!
Семен Федосеевич не понимал: «Зачем он мне позвонил?», но спросил:
- От меня-то, Алексей Владимирович, что требуется?
У того ответ, как показалось прокурору, давно испеченным был.
- Поставить Кузнецова на место!
- Каким образом? – ничего не понимал Семен Федосеевич, хотя и догадывался, бывший директор школы на этих выборах может победить ставленника Сальникова на пост главы сельского поселения, потому-то Алексей Владимирович любыми путями этого даже в мыслях не допускает.
- Ты – прокурор, тебе виднее, - голос Сальникова больше был похож на распоряжение.
- Кузнецов и его наблюдатели не нарушают закон о выборах органов местного самоуправления.  Я не имею права вмешиваться в процедуру выборов. Если будут жалобы или заявления от избирателей, что в выборах допускаются нарушения, вот тогда придется принимать меры опять же согласно закону. А так…
- Потому-то и бардак у нас  в стране, что правоохранительные органы боятся брать на себя ответственность. Из Кузнецова глава, если он выборы выиграет, как из моего хрена тяж, - зло вроде бы сочилось из телефонной трубки. Какое-то мгновение Сальников молчал. Потом резко сказал. – Ладно, мне с тобой все ясно. Без тебя порядок наведем…
После этих слов прокурор услышал в трубке короткие гудки.

3

Среди членов участковой избирательной комиссии, как налим на мартовском льду, затрепыхался слушок.
- Сальников голосовать пришел.
- А где же он?
- В фойе с кем-то разговаривает.
Нацелили взгляды на вход помещения, в котором проходила процедура голосования, и наблюдатели от всех пяти кандидатов на пост главы администрации сельского поселения.
Алексей Владимирович вошел не спеша. Прилипчиво окинул взглядом избирательный участок. На его лице застыла суровая напряженность.
Сельчане, которые уже опустили бюллетени в ящики для голосования и направлялись в фойе, где работал буфет, приветствовали его:
- Здравствуйте, Алексей Владимирович!
Сальников отвечал лишь немым кивком головы.
Подошел к длинному столу, за которым сидели члены избирательной комиссии.
Рядом с ним тут же появился председатель  участковой избирательной комиссии Щербаков.
- Здравствуйте, Алексей Владимирович!
Тот вместо приветствия со своей стороны, спросил:
- Как идет голосование? – каждое слово чем-то напоминало сухую ветку, которую собираются бросить в костер.
- Вроде пока нормально, - в голосе слышалась тусклая робость.
- Ну, ну…
Щербаков растерялся. Он не понял, что означают «ну, ну» хозяина района. Не нашелся, что сказать в ответ. Молча, ждал действий Сальникова.
- Подходите ко мне, Алексей Владимирович, - пригласила чуть полноватая, симпатичная, с приклеенной улыбкой на лице женщина. – У меня получают бюллетени избиратели, фамилия которых начинается на букву «с», - вроде бы с облегчением передохнув, поприветствовала. – Здравствуйте, Алексей Владимирович!
- Здравствуйте! – он маску суровости с лица так и не стянул.
Женщина быстро подала Сальникову бюллетень, предложив:
- Вот тут распишитесь, Алексей Владимирович, за получение бюллетеня.
Тот взял авторучку и размашисто оставил автограф в ведомости учета выдачи бюллетеней для голосования.
Спросил:
- Сколько избирателей проголосовало?
За женщину ответил Щербаков:
- Примерно процентов тридцать пять.
- Почему так мало?
- Нормально.  Самый наплыв избирателей ожидается после обеда.
Тут же последовал вопрос:
- Вам никто не мешает проводить голосование? – взгляд Сальникова вонзился в глаза Щербакова.
- Бог вроде бы миловал.
- А вон тот хлюпик с видеокамерой?
Председатель участковой избирательной комиссии, который часа полтора назад звонивший заведующему организационным отделом администрации района, на вопрос среагировал мгновенно:
- Я звонил по поводу его Максиму Игнатьевичу. Но наблюдатель от Кузнецова, когда появился на участке, предупредил, что если будут нарушения в процедуре голосования, то все снимет на камеру.
- Что он имеет в виду под нарушением процедуры голосования? – докапывался до истины Сальников.
- Он предупредил о сбросе бюллетеней, - казалось, в чем-то оправдывался Щербаков.
- И что? – взгляд Алексея Владимировича продолжал утюжить лицо собеседника.
- Мы на это не пойдем…
«И где такого дурака в председатели откопал Пискарев? - возмущался в душе Сальников. – Не хитро, что и на других участках такие же председатели. А уж о членах комиссий и заикаться, видно, не следует. Просрет Пискарев выборы с такими помощниками…», но многозначительно выдавил из себя:
- Ну, ну…
И Алексей Владимирович с бюллетенем направился к кабине для голосования. Вышел из нее быстро. Подошел к ящику для голосования. Опустил в него сложенную вдвое светло-голубую бумажку.
Проходя мимо наблюдателей, остановился ненадолго взглядом на юноше с видеокамерой. Хотел что-то у него спросить, но услышал, как кто-то из присутствующих в помещении, где проходило голосование, сказал:
- Вот и сам Кузнецов пришел.
Сальников устремил взгляд к входной двери. Леонид Николаевич, войдя в помещение, оказался, чуть ли ни лицом к лицу с Сальниковым.
- Здравствуйте, Алексей Владимирович!
- Здравствуй, - был вынужден ответить при людях Сальников.
- Вы уже проголосовали? – спокойно и тихо спросил Кузнецов.
Эти слова, казалось, взбесили главу района. Лицо у него густо налилось кровью. Он явно подыскивал слова, чтобы ответить Леониду Николаевичу. Но ничего на ум ему не приходило,  кроме того,  как спросить:
- На что ты надеешься?
- А мы уже с вами на «ты» перешли, Алексей Владимирович? – в глазах, как первая травка по весне, проклюнулась усмешка.
Во взгляде Сальникова, вроде бы вот-вот высекутся искры. Через силу произнес:
- Хорошо…  На что вы надеетесь, господин безработный? – из глаз сочилось ехидство.
Кузнецов долго себя ждать с ответом и не думал:
- На разум!
Сальников в недоумении переспросил:
- На что, на что?!
Вновь последовал незамедлительный ответ:
- На то, что избиратель у нас в селе умный, - сделал небольшую паузу, уточнил, - в том числе и вы. – Взгляд Кузнецова искал встречи с глазами Сальникова, он что-то хотел в них прочесть или увидеть. Продолжил говорить с присущим ему спокойствием, явно раздражающим Алексея Владимировича. – Думаю, он проголосует за самого достойного кандидата.
Сальников с еле заметной дрожью в голосе спросил:
- Вы в первую очередь имеете в виду себя? – усмехнулся скупо.
- А почему бы и нет? – на усмешку усмешкой ответил Кузнецов.
- Ну, ну…
И больше не говоря ни слова, Алексей Владимирович быстро направился к выходу.
- До свидания, Алексей Владимирович! – Кузнецов произнес это с каким-то смаком, чуть громче обычного.
Сальников лишь покосился в сторону Кузнецова. В его глазах металось не скрываемое негодование.

4

Он, выйдя из дома, глубоко вдохнул колючую свежесть морозного раннего мартовского утра. Сальников с какою-то жадностью глотал воздух после бессонной ночи. До двух часов он ждал результаты голосования на выборах главы поселения райцентра. Потом, на чем свет стоит, ругал Пискарева, что тот, «олух царя небесного»,  плохо провел предвыборную кампанию, подвел его. А это значит, что люди голосовали не против Пискарева, а назло ему – Сальникову. Может надо было бы воспользоваться предложением Пузатых в отношении бывшего директора школы? А вообще-то – нет, тогда бы ему головы не сносить. Кому следует, докопались бы, как и почему погиб кандидат на пост главы. Да и что теперь после драки кулаками махать?   Хотя вся драка еще впереди. Он хорошенько подумает, как наказать за непослушание  Кузнецова и тех, кто его поддерживал. Крутил-вертел в голове один вариант – он ему казался слишком мягким, взрывал в сознании другой – и этот в уме перечеркивал. Выстраивались в цепочку третий, четвертый варианты…  Так глаз и не сомкнул.
А когда шел на работу – Алексей Владимирович в любую погоду почти два километра от дома до администрации преодолевал пешком, – сразу же обратил внимание на луну, от которой звездная крупа рассеивалась по бескрайнему полю небосклона. А луна такая огромная и висела низко-низко над землей, золотисто высвечивала белый пожар заиндевелых веток деревьев и кустарников.
«Неужели луна меня хочет от чего - то предостеречь? – мысль щекотала воображение. – Хотя ей-то, луне, до моих проблем какое дело? – изругал себя по-русски. -  Совсем голова пустая. Потому и лезет в нее разная чепуха. В санаторий, что ли податься, нервишки, да и все остальное здоровье подштопать?..»
Неожиданно вспомнил, что раннее утро любила встречать его мать. Она говорила, что утро всегда дарит человеку надежду, а душа стремится убедить себя, что желаемое обязательно сбудется.
И как только он вспомнил покойную мать, в душе у него защемило. И Сальников уже по-другому воспринимал безоблачное, цветасто-мигающее звездное небо, эту яркую луну. Все это в его глазах сразу же потускнело. 
С пасмурным и тягостным настроением он входил  в кабинет. Стрелка настенных часов приближалась к седьмой отметке.
В последнее время Алексей Владимирович стал в себе замечать какое-то беспокойство, чего раньше, по его мнению, никогда не было. При разговоре с людьми неожиданно, словно из-за угла и на красный свет, выскакивала раздражительность. Когда надо было срочно решить важный вопрос, а их за день набиралось немало, он не мог сосредоточиться. К нему без всякой на то причины подкрадывалось чувство непонятного страха.
Сальников, прежде чем садиться за рабочий стол и начать просмотр почты и документов, которые требовали его подписи, зашел в смежную с кабинетом комнату. В ней стояли мягкий диван, холодильник, журнальный столик, телевизор и видеомагнитофон. Подошел к большому аквариуму. Из баночки, стоявшей рядом с аквариумом, взял щепотку корма, припорошил им зеленоватую гладь воды. Рыбки засуетились. Ему всегда в такой момент казалось, что они его радостно приветствуют, стараясь похвастаться своим удивительно цветастым оперением. От легкой улыбки морщинки еще гуще заштриховали его  лицо.
В этой комнате, размером почти с рабочий кабинет, он иногда вел беседы с нужными людьми за чашечкой чая (кофе ему врачи категорически запретили употреблять), бывало, но очень редко, позволял рюмку коньяка, если, конечно, повод и гости были особые, нужные. Включил электрочайник. Пока в нем доходила до кипения вода, Алексей Владимирович утонул в объятиях мягкого дивана. Даже не зная почему, вспомнил изречение какого-то мыслителя, которое им, студентам сельскохозяйственного института, любил повторять один из преподавателей – ученый-почвовед: "Все печали терпимы, если есть хлеб". На его лице появилась гримаса, лишь отдаленно напоминающая улыбку.  "И хлеба, и всего остального у меня вроде бы в достатке, а сердце почему-то обволакивает чувство одиночества и печали, в душе какая-то гнетущая пустота…"
Засвистел неожиданно громко и пронзительно, как показалось Сальникову, чайник. Он даже вздрогнул. Признался сам себе: "Нервы стали ни к черту…"
Алексей Владимирович заварил покрепче чай без сахара. Вновь сел на диван и начал маленькими глоточками отпивать из чашки горячий, бодрящий горьковато-черный напиток. Постарался мыслями о предстоящем напряженном рабочем дне прогнать из души чувство беспокойства и тревоги. Но мысли спутывались хаотично в клубок, они то обрывались, то вновь вспыхивали.
А тут еще, как и ночью, не давал покоя мысль, что Кузнецов, вопреки его воле, победил на вчерашних выборах.
«Но пусть этот говнюк не радуется своей победе. Я его в такие тисы зажму, что он сам попросится о досрочном освобождении от должности. Думает, что ему сойдет с рук противостояние мне. По стенке ведь размажу…»
Допив чай, прошел в кабинет. Сел за стол. Раскрыл папку, на обложке которой было крупно на компьютере набрано: "На подпись". Взял верхний документ. Что такое? Алексей Владимирович почувствовал в правой руке слабость, она слегка дрожала, словно он вчера принимал гостей за обильным от спиртного столом. Хотел прочитать документ, но буквы поплыли по странице, внезапно начало погружаться в туман сознание. Левой рукой поспешил нажать кнопку вызова секретаря приемной.
Послышался приятный голос женщины, которая готова выполнить любое желание  шефа:
- Я вас слушаю, Алексей Владимирович!
В ответ глава что-то невнятно пробормотал.
- Вас плохо слышно, Алексей Владимирович. Слушаю вас!
Хозяин кабинета молчал.
Секретарь быстро схватила записную книжку и ручку. Постучала в дверь кабинета Сальникова. Тишина. Женщина насмелилась и приоткрыла дверь:
- Можно, Алексей Владимирович?
И к своему ужасу увидела, что тот, жадно глотая воздух, правой рукой держится за грудь в области сердца и полулежит в кресле. Он не мог  ничего сказать. Его левая рука вроде бы указывала на телефоны, стоящие на приставном столике.
…Машина «Скорой помощи» увезла Сальникова в больницу.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1
Леонид Николаевич смог заснуть только после семи часов утра. Если честно говорить, то он до самого последнего момента не верил, что это произойдет – за него избиратели отдадут голосов намного больше, чем за главного его соперника – Пискарева. Но вера-то у него была, что справедливость восторжествует, что мудрость его односельчан выше всяких закулисных игр, на которые большие стряпчие такие как Сальников и ему подобные. У простых людей произошло то, что должно было свершиться – согласие их воли с их совестью. Он же свой успех считал не столько победой над самим собой, сколько завоеванием  веры в него односельчан. Теперь эту веру надо, чего бы это ему ни стоило, оправдать, а это кратно труднее, чем одержать победу на выборах. Но как это сделать, Леонид Николаевич даже представления не имел. Хотя в голове был пустой звон, он все же  вспомнил свою Ахматову:
О своем я уже не заплачу,
Но не видеть бы мне на земле
Золотое клеймо неудачи
На еще безмятежном челе.

Это было созвучно с его мыслями о будущем. С ними он и заснул.
Но сон не успел его крепко стиснуть в свои объятия, как настойчиво зазвонил телефон.
Нина Ивановна, хлопотавшая на кухне с приготовлением обеда, заворчала:
- У людей совести нет. Хотя бы часок-другой дали подремать.
У нее было одно желание – как можно быстрее отключить телефон. Не успела.
Леонид Николаевич уже подошел к телефону.
- Слушаю вас.
Послышался какой-то странный, набухший от волнения, голос Паршиной:
- Еще раз с победой вас, Леонид Николаевич!
Кузнецов ответил вяло:
- Спасибо, Тамара Петровна.
Но та продолжила разгонять дремоту от Кузнецова:
- У Сальникова случился сердечный приступ…
- Когда? – сон вроде бы и не приходил к Леониду Николаевичу.
- Его только что отвезла в больницу «Скорая помощь».
- И что? Как он себя чувствует?
- А вот этого я, Леонид Николаевич, не знаю. Наверное, справедливость есть…
- Что вы имеете в виду? – Кузнецов с трудом воспринимал то, что произошло с Сальниковым.
Тамара Петровна оживилась:
- Бог его наказал за издевательства над вами.
Кузнецов постарался ее успокоить:
- С каждым из нас подобное может случиться. Мне его искренне жаль.
- Что – о - о? – удивилась Паршина.
- Мы должны быть с вами, Тамара Петровна, выше всяких дрязг. Человеку ведь присуще ошибаться…
- Вы неисправимый, Леонид Николаевич. Он вас с грязью обляпал, а вы его защищаете.
- Бог ему судья.
Но это, видимо, не развело мнение о Сальникове у Паршиной. Она, извинившись за беспокойство, распрощалась с Кузнецовым.
Про сон теперь остается только мечтать. Тем более, с расспросами не дала ему покоя Нина Ивановна.
- Что она звонила?
Нехотя и позевывая,  Леонид Николаевич ответил:
- У Сальникова сердечный приступ.
- А я уж подумала, что от результатов  выборов, он желчью захлебнулся.
Муж возразил ей с ярко выраженным осуждением:
- Зачем ты так, Нин? Он же человек…
Та словно  выстрелила:
- Он человек?!
- Нин, ты же у меня добрая и умная. Не нам его судить.
- А кому же еще?
- Жизнь его сама осудит, если ей так угодно будет.
Нина Ивановна в кипяток превращалась:
- Вот он оклемается, тогда покажет истинное лицо этот, по-твоему, «человек». Попомни мое слово.
- Поживем – увидим, - он обнял жену, поцеловал ее в щечку, - а теперь дай я чуть вздремну – глаза, будто клеем намазали.
Она показала вид, что успокоилась:
- Конечно, конечно…


2

Не прошло и месяца, как Леонид Николаевич получил мандат главы поселковой администрации.
На его торжественное вступление в должность, которое проходило в районном Доме культуры, первые лица муниципалитета не пришли. Раньше-то они в подобных случаях, тому же Пискареву, вручали удостоверения под оглушительные аплодисменты, чуть ли ни заваливали цветами победителей выборов.
Сальников свое отсутствие на вручение мандата Кузнецову объяснил тем, что после больницы плохо себя чувствовал. Отчасти, может, это и было так, но главное – он не мог простить Леониду Николаевичу его победы на выборах.  В его душе сплелись воедино негодование и ненависть, переросшая в откровенное зло  к человеку, который, по  большому-то счету, ничего плохого ему не сделал. Корни же этого зла произрастали из его бурно разбухающего тщеславия, что итоги выборов оказались вопреки его планам, против его воли. Почему победил, по его глубочайшему мнению, недостойный тип? В бытность первым секретарем, он  и на пушечный выстрел не подпустил бы к выборам какого-то там учителя, пусть даже и директора школы. И теперь в припадке гнева Алексей Владимирович ломал голову над тем, как беспощадно наказать того, кто нагло и смело встал на его властной дороге.
А тут еще масла в огонь гнева Сальникова подлила районная газета. В ней под заглавием "Первые шаги новой власти" редактор, да еще за своей подписью, видите ли, поведала сельчанам-избирателям о том, что от нового руководства администрации райцентра "повеяло обнадеживающей свежестью в решении насущных бытовых проблем".
Сальников вызвал к себе в кабинет своего заместителя Дубова. Когда тот только прикрыл за собой дверь кабинета, услышал голос, который его, словно в грудь резко толкнул:
- Ты кого мне подсунул?!
Тот растерялся, остановившись посреди кабинета:
- Не понял вас, Алексей Владимирович?..
- Ты мне рекомендовал в редакторы Бородину?
- Да, - робко ответил Дубов.
- Почитай вот, как она нахваливает Кузнецова, который  пока для жителей райцентра ничего не сделал, - и со злость двинул газету в сторону заместителя главы. – Этот тип лишь,  как слепой котенок, в работе тыкается, шарахается из стороны в сторону. Больше видимость работы создает. А результаты где? А твоя Бородина, пешка пешкой, сама ни хрена не понимает в муниципальных делах, да еще и царапает о них...
Сергей Михайлович взял газету в руки, которые заметно тряслись. Поправив очки на переносице, начал читать статью за подписью Бородиной.
 Не успел Сергей Михайлович дочитать о том, что сделал Кузнецов и его команда за минувший месяц, Сальников уже излагал с присущей ему резкостью свое решение:
- Иди, Дубов, в редакцию, собери трудовой коллектив и обсуди этот - далекий от истины материал. Отдельно поговори с Бородиной, предложи ей написать заявление на увольнение с должности редактора по собственному желанию. В противном случае и сына из директоров плавательного бассейна в три шеи погоню, и сама она в границах района никому нужна не будет.
- Но...
Сальников оборвал Дубова:
- Что "но"?! - его взгляд стрелял в сторону Сергея Михайловича, как камешком из рогатки.
- А если она откажется писать заявление? - Дубов чувствовал себя так, словно он написал эту статью, попади она пропадом, а не Наталья Александровна. - Да и как коллектив это воспримет. Могут ведь намекнуть на свободу печати...
- Пусть только попробуют! Завтра же станут в очередь в центре занятости, - потом чуть подумал и вновь удивил Дубова. - Кстати, не пора ли нам заменить директора центра занятости Лаврищеву? Она ведь уже пенсию года два получает?
- Да, - робко подтвердил Дубов.
- Она перестала мух ловить, жалобы от безработных поступают, что те месяцами не могут найти работу. Непорядок это. К людям внимательней надо быть. Правильно я говорю?
- Конечно, - не задумываясь, выпалил подчиненный Сальникова.
- Я согласую с областным управлением занятости этот вопрос и буду рекомендовать вместо Лаврищевой Пискарева. Как ты на это, Сергей Михайлович, смотришь?
На какое-то мгновение Дубов задумался. В его голове вспыхнул, было, протест: "А этот тип вообще все завалит..." - но ответил твердо:
- Думаю, кандидатура Василия Александровича подходящая. А кого вместо Бородиной вы рекомендуете поставить?
- Нынешний заместитель редактора потянет руководство газетой? - и вновь взгляд Сальникова скользил по лицу Дубова.
Тот в ответ лишь вздернул плечами. Хотел что-то сказать, но Алексей Владимирович вновь  его опередил:
- Значит, нет.  Тогда давай поставим редактором жену начальника нефтебазы. Она у него филолог по образованию. После родов сына сидит без работы. Я обещал ее при первой возможности трудоустроить.
- Но она никогда не работала в газете, - попробовал возразить Дубов.
Реакции Сальникова мог любой спринтер позавидовать:
- Ты тоже раньше не работал в администрации района, тем более моим заместителем. Работаешь ведь...
Сергей Михайлович был уже не рад, что позволил, хотя и намеком, возразить своему шефу. Кто-кто, а он хорошо знал, что Сальников кадровые вопросы решает только сам, а чье-то мнение для него лишь чистой воды формализм - показушные игры в демократию.

3

- Алексаныч, а может, ты мне ксиву на участок под дом задним числом подмахнешь? - устремился на собеседника взгляд из прищуренных глаз.
Пискарев смотрел на Пузатых и не переставал удивляться, что таким людям как Мичифан уже больше двадцати лет никакие законы и правила не существуют. У них свои правила: или отнять, что им приглянулось, или, на худой конец, купить любого чиновника от власти, когда дело касалось их личных интересов или коммерческих  планов-делишек братвы.
- Миш, ты это серьезно мне говоришь, или у тебя такие шутки плоские, как доска не обработанная? - чуть усмехнулся бывший глава сельского поселения, а теперь директор центра занятости населения района.
- Я дом собираюсь строить, а ты про какие-то шутки базар поднимаешь. Обижаешь, Алексаныч! - Мичифан развел руки, приподнял чуть плечи,  изображая на лице вроде бы неподдельное  недоумение.
- Это исключено!
- Почему?! - возглас был похож не на вопрос, а на допрос.
- Моя подпись уже недействительна. Да и печати у меня нет, - стремился быстрее завершить бесполезный разговор Василий Александрович.
Пузатых загоготал так, словно его черти под мышками щекотали.
- Сколько тебе надо печатей твоей гребаной администрации? Да моим ребятам изготовить любую печать - плевое дело.
Пискарев продолжал разъяснять Мичифану:
- Но дело не только в моей подписи и печати, твое заявление должно быть, как положено по закону, зарегистрировано. А вот регистрацию задним числом произвести никак не удастся, как и подсунуть твое заявление в папку с документами. У меня ведь доступа к делопроизводству теперь нет.
Последовал моментальный вопрос:
- А кто имеет?
- Только специалист администрации.
- Он твой человек?
- Кузнецов заменил почти весь штат. Поставил своих людей. Так что... - теперь Пискарев развел руками и вздернул плечами почти так, вроде бы пародируя Пузатых.
Тот немного подумал, загадочно произнес:
- Кажется, дедушка Ленин говорил, что надо идти другим путем...
- С твоей колокольни, Миш, виднее.
Пузатых припас для своего подельника еще вопрос:
- Посоветуй, какой можно колхоз или совхоз в районе мне прибрать к рукам?
- Ты имеешь ввиду - приватизировать? - толком не понимал Пискарев намерение Мичифана.
- Называй, как тебе удобнее, мне нужен колхоз или совхоз, и баста.
- Зачем это тебе? Они уже   все обанкротились,  больше руины напоминают. А ты...
- Поля-то в них остались? - не переставал удивлять Пискарева Пузатых.
- И что из того?
- Хочу зерно на них выращивать. Оно сегодня, да и завтра в цене будет. К тому же - это легальный бизнес. Ни один гопник - налоговик носа не подсунет.
Василий Александрович огорчил Мичифана:
- Опоздал ты, дружище, этак на годик-другой. Земельку-то районную уже давно московские тузы скупили. В прошлом году оставался один совхоз "Столичный", но там теперь хозяйка, знаешь кто?
- Мне по барабану, кто. Надавить на эту кошелку можно, чтобы она мне тот совхоз уступила?
Теперь черти вроде бы добрались до щекотания Василия Александровича. Он отвечать быстро на вопрос Пузатых не спешил, хохотал только.
- Что ты ржешь? Я что-то смешное выкинул? - начинал злиться Мичифан.
Сняв очки и вытерев слезы, выдавленные из глаз смехом, Пискарев пояснил, не переставая улыбаться:
- Так ведь генеральным директором того хозяйства является жена Сальникова, сама Алла Ивановна. Потому и хлопоты твои пустые по поводу этого совхоза, да и другие хозяйства только в помине и остались.
Мичифан грубо выругался, потом подытожил:
- Вот фраера, и ртом, и жопой хапают. Ну и аппетитец у твоего Сальникова...
- У нашего с тобой Сальникова, Миша! Мы с тобой в районе  без него и полшага не сделаем. А ты, тем более, у него главный подрядчик на строительстве и ремонте, да и в других делах...
- Выходит,  с колхозом у меня полный облом?
- Забудь об этом даже мечтать.
Вновь последовало крепкое  русское словечко и вопрос:
- Так что ты мне посоветуешь по оформлению бумаг на участок под дом?
Долго думать Пискареву не пришлось:
- Иди на поклон к Кузнецову?
- Что?! - чуть ли не зашипел Пузатых.
Ехидная улыбочка вальсировала в глазах Василия Александровича.
- Лишь он теперь решает вопросы выделения участков под застройку, - немного передохнул, посоветовал. - Только забудь о земле в парке. Он никогда тебе ее не выделит.
- Это мы еще посмотрим, - в словах не скрывалась угроза.

4

Минул только первый квартал года, а в бюджете поселения - почти ни копейки.
- Как такое могло случиться, Екатерина Матвеевна? -  Леонид Николаевич задал обеспокоенно вопрос бухгалтеру администрации Сазоновой.
Она несколько лет возглавляла бухгалтерию  при Пискареве. А что Василий Александрович говорил Мичифану о том, что Кузнецов заменил весь аппарат администрации, это не прикрытая ничем ложь Пискарева, к которой частенько он прибегает, если надо неугодных ему людей грязью заляпать. Леонид Николаевич предложил всем специалистам продолжить работу с новым руководством поселения. Кто этого не захотел, того глава и не удерживал. Но таких несогласных специалистов оказалось только двое. Вот на их место и были приняты другие люди.
Сазонова, которая до поселковой администрации работа в бухгалтерии райпо, привыкшая беспрекословно выполнять распоряжения начальства, без смущения пояснила:
- Мне приказали перечислить деньги «Коммунальщику».
- Кто приказал?
- Василий Александрович.
- А на что вы собирались жить еще три квартала? - начинал нервничать Кузнецов. - Да и за какие такие услуги вы перечислили почти два миллиона рублей «Коммунальщику»?
- За полив клумб и цветников райцентра, за благоустройство улиц.
Леонид Николаевич приподнялся со стула. Он явно был вне себя. С нескрываемым возмущением спросил:
- Какой полив цветов может быть в январе или феврале? Вы смеетесь, что ли? Да и за такие деньги можно весь район залить водой.
Сазонова вздернула плечами, ответила:
- Это была предоплата. Василий Александрович тогда пояснил мне, что деньги «Коммунальщику» понадобились на закупку какой-то техники для коммунальных нужд. А эту сумму нам «Коммунальщик» должен возвратить во втором квартале. Так что эти деньги мы перечислили предприятию как бы взаймы.
Кузнецов  не понимал:
- Как вы, Екатерина Матвеевна, такой опытный бухгалтер могли допустить грубейшее финансовое нарушение, допустили не целевое использование бюджетных средств?
Женщина чувствовала себя неловко. На ее полном лице появились капельки пота. В свое оправдание неуверенно пояснила:
- Мне приказал в категорической форме это сделать Пискарев,  вроде бы по распоряжению Сальникова...
И вдруг у Леонида Николаевича проскользнула в голове догадка: "Сальников с Пискаревым эту финансовую аферу прокрутили специально. На всякий случай, если Пискарев проиграет мне выборы. А если тот окажется на коне, то и возврат денег произойдет незамедлительно. А так мной можно будет манипулировать, так как придется идти на поклон к Сальникову - клянчить у него деньги на расходы поселения. Так выходит? Видимо..."
Но спросил, словно сам себе приговор выносил:
- И как мы будем жить дальше, Екатерина Матвеевна?
- Что вы имеете в виду? - она уж подумала, что он ей предложит написать заявление на увольнение, переймет опыт работы с кадрами у Сальникова.
- Оплачивать расходы за электроэнергию, газ, которые потребляют наши социальные объекты. Зарплату людям тоже ведь выдавать надо. Да и другие статьи бюджета требуют расходов.
Сазонова немного задумалась, потом с облегчением, что Кузнецов не предложил ей искать работу в другом месте, пояснила:
- Я переговорю с бухгалтером «Коммунальщика» о возврате хотя бы части наших денег, - передохнула, - мы ожидаем со дня на день ждем поступлений за аренду земли предприятиями  малого и среднего бизнеса, а также имущественные налоги и налоги с работающих граждан. Так что...
- Да... - многозначительно и загадочно произнес Кузнецов, потом попросил. - Подготовьте мне, Екатерина Матвеевна, справку по расходу средств бюджета в прошлом году и что запланировано по месяцам до конца нынешнего года.
- Но могут ведь быть и непредвиденные траты.
- И это учтите по итогам прошлых лет.
- Хорошо.
Когда Леонид Николаевич проанализировал расходы прошлого года, кроме чувств растерянности и недоумения у него ничего другого не появилось. Чуть ли ни весь бюджет поселения «съедало» муниципальное унитарное предприятие «Коммунальщик». Кроме того, районная администрация выделяла дотацию для райцентра, которая почти целиком утекала в казну того же «Коммунальщика».
А Сальников-то каков! По мнению Кузнецова, он  уникален до умопомрачения! Алексей Владимирович придумал так называемый «добровольный взнос» (иногда до трех процентов) из зарплаты сельчан якобы на обустройство и процветание райцентра. И попробуй кто-то из трудяг с мозолями на руках возмутись, что такая акция никогда не собиралась дружить с законом. Конечно, находились «умники», которые поднимали шум в бухгалтерии за вычеты из зарплаты своих «кровных грошей» против их желания. Но они незамедлительно пополняли списки безработных в центре  занятости населения.   
А «добровольное» и «благое» дело, естественно, весило несколько миллионов рублей в год. И это практиковалось почти во все лета, когда рулил поселковой администрацией Пискарев. А финансовый ручеек результатов того «добровольчества» имел русло, словно вычерченное по линейки,  в «Коммунальщик».
«Ничего не понимаю, - в этом Леонид Николаевич был искренен, - почему такая любовь к «Коммунальщику» у Сальникова и Пискарева? И неужели действительно предприятие выполняет услуги поселению на такие, а для села фантастические, суммы? Не ситуация, а омут какой-то…»
Сальников мог бы ему ответить русской пословицей: «много будешь знать, рано состаришься», а то и еще прямее – «до старости не доживешь». Может ему рассказать, что главным специалистом в «Коммунальщике» числиться дочь его, Алексея Владимировича, которая ни разу на этом предприятии не была, а ей зарплату, и не малую, приносят домой?  Или тебе, дотошный ты наш Кузнецов, раскрыть карты: почему солярка из «Коммунальщика» бензовозами отправляется без последующей оплаты в ЗАО «Столичный», которым, не выходя из дома, руководит жена хозяина района? А ты хочешь знать, на какие такие «шиши» устраиваются банкеты высокопоставленным чиновникам из областного центра, а иногда и из Москвы? А на дни рождения первых лиц области Сальников должен покупать дорогие подарки, может, из своего кармана?
Алексей Владимирович со всей категоричностью и резкостью мог бы Кузнецову посоветовать: «Не суй свой нос туда, куда не следует. В противном случае, не хитро и без носа остаться».
Только Леонид Николаевич, после мучительных для себя вопросов и раздумий решил твердо: теперь каждый рубль «Коммунальщику» будет выплачиваться только за реальный объем коммунальных услуг по благоустройству села. И ни копейки больше.
Об этом он направил уведомление директору «Коммунальщика».

5

- Говоришь, Кузнецов требует с тебя возвращения денег? – спросил Сальников, постукивая пальцами правой руки по столу, у директора "Коммунальщика", в левой руке он держал стакан с минеральной водой.
- Так эти два миллиона я уже перечислил туда, куда вы мне сказали, - вроде бы    оправдывался тот перед главой с нескрываемым удивлением и растерянностью.
- Молодец! Правильно ты, Константин Сергеевич,  сделал, - Алексей пребывал в спокойной задумчивости.
Константин Сергеевич Сапожников, несмотря на свою молодость - ему года три оставалось до сорока, страдал от одышки. Он был с давно угрожающей здоровью чрезмерной полнотой. Знали его на селе как доброго  человека, хорошего инженера-механика, внимательного к запросам водителей и механизаторов руководителя. Таким он казался и Сальникову в бытность того главным инженером в "Коммунальщике". И когда по состоянию здоровья вынужден был уйти из директоров давнишний приятель главы Чаплин, то Алексей Владимирович без колебаний предложил вакантную должность директора предприятия Сапожникову.
Почему так решил Сальников? Ларчик для него открывался просто.
Ему был нужен свой человек в "Коммунальщике", к тому же с незапятнанной репутацией. Он так же, как и с Чаплиным, будет через это предприятие проводить нужные для него финансовые операции.  А чтобы Сапожников и рта не мог раскрыть, в его кармане определенные и немалые купюры тоже зашелестят. Своих людей, точнее нужных ему людей, Сальников  обиженными не оставлял, хотя тем и крошки доставались с богатого финансового стола главы.
Внешне-то Сапожников оставался для окружающих прежним, а внутри все настойчивее давал о себе знать червячок с возрастающим аппетитом наживы. Куда от этого денешься? Дом, как  у всех "крутых" людей в райцентре  надо построить? Святая мужская обязанность перед семьей. Красавица жена не прочь была одеться по последнему писку моды. А чем она хуже других жен "путевых" мужей, которые отдыхают каждое лето в Крыму или Сочи или на противоположном от России берегу Черного моря?  Тем более, она не помнила, когда ее Костик в последний раз своей супружеский долг перед ней исполнял, да и в его жировых складках все набухающего живота детородный член как бы навсегда не замаскировался. Потому одиночеством себя она не мучила, у мужа, видите ли, летом самая жаркая пора подготовки к осенне-зимнему периоду, никогда не отказывалась от веселой компании загорелых и стройных мужчин и на пляже, и в вечерний насыщенный ощущениями досуг. 
А там и дочь - студентка  второго курса экономического факультета университета Воронежа заявила, что ей надоело по выходным трястись полторы сотни километров в душном автобусе, приезжая в райцентр проведывать "предков". Пришлось Константину Сергеевичу раскошеливаться - купить ненаглядной Оксаночке автомобиль Nissan Luke. Про ее запросы в одежде и обуви лучше Сапожникову не вспоминать - голова у него начинает кружиться, как от самого высокого артериального давления, от которого он все чаще и чаще страдает.
Но Константин Сергеевич бесконечно благодарен судьбе за то, что она наградила его возможностью быть рядом с Сальниковым, который его лично не склонял на совещаниях, да и "Коммунальщик" не оставался на голодном финансовом пайке, как и он сам.
Случай с Кузнецовым пока у Сапожникова был единственным недоразумением. Все ведь руководители предприятий и организаций яснее ясного знали, какую и кто заказывает  музыку районной жизни даже в самых мелочах. А этот выскочка, набрался ведь наглости, не успел сесть в кресло главы поселения, а уже в чужой и крепко устоявшийся "монастырь" со  своим уставом хочет ворваться. Может, тебе еще и ворота на всю ширь распахнуть?
Этими мыслями Сапожников хотел поделиться со своим благодетелем директор "Коммунальщика".
Но не успел. Его опередил Сальников:
- Надо хорошенько в неприглядном виде  выставить это хрена перед населением, - оставался в задумчивости хозяин кабинета.
Сапожников остановился, как вкопанный, не моргающими глазами смотрел на Сальникова в обнадеживающем ожидании. Насмелился робко спросить:
- Как?..
Алексей Владимирович, словно проснувшись, измерил медленным взглядом собеседника, поинтересовался таким тоном, как учитель, который спрашивает ученика явно не выполнившего домашнее  задание:
- Ты какие услуги в райцентре оказываешь, Константин Сергеевич?
Тот растерялся. Подумал, что его шеф шутит, будто этого сам не знает. Но отвечать-то надо:
- Коммунальные...
- Вот и окажи их так, чтобы население возмутилось.
Пот уже намылил лицо Сапожникова.
- Не понял я что-то, Алексей Владимирович...
Первый раз за встречу Сальников скупо улыбнулся:
- Ты временно их никак не оказывай.
Константин Сергеевич в растерянности даже рот приоткрыл, глаза распахнул до предела в створе жирных бровей и нижних век.
Алексей Владимирович  улыбку не погасил, вновь спросил:
- Твоя ведь контора контейнеры с мусором вывозит?
Последовала реакция слабо что-то понимающего человека.
- Да...
- А ты их некоторое время, под любыми предлогами, не вывози....
- И что?.. - понимание Сальникова у Сапожникова вроде бы безвозвратно испарилось.
- Посмотрим, как люди будут клясть за бездеятельность Кузнецова.
- Теперь понял...
- Вот и молодец!
Но Сапожников  спросил о том, с чем он пришел к Сальникову и что его беспокоило:
- А что мне делать с возвратом денег?
- Каких таких денег? - вроде бы ни о чем не слышал ранее Алексей Владимирович.
- Ну, тех, которые...
Глава не дал ему договорить:
- Ничего! Пусть этот говнюк побесится. А потом видно будет…

6

Кузнецова, как недавно заступившего в должность главы сельского поселения, направили в областной центр на курсы повышения квалификации. Это была проверенная практика работы с кадрами областной администрации. Леонид Николаевич с радостью воспринял необходимую для себя учебу на тех курсах. Он мало имел представления об организации работы руководителя исполнительной власти поселения. Победить-то  в выборах он победил. А дальше что? С чего начинать выполнять обещания перед своими избирателями? Одно быть директором школы, но совсем другое заниматься коммунальными, социальными, в том числе и земельными проблемами села. Обычно в таких случаях на помощь бывшим главам поселения приходили специалисты районной администрации. А к Кузнецову Сальников запретил начальникам отделов посылать своих подчиненных. Он и не собирался помогать тому, кто стал победителем выборов вопреки его планам и воли. И причину объяснил. В райцентре, мол, все в наведении порядка на площадях и улицах участвуют, а вот в отдаленных поселениях нужна и методическая, и практическая помощь главам администраций и депутатам сельских Советов.
Но Кузнецов другого-то отношения к себе Сальникова и его подчиненных не ожидал, как и не ожидал, точнее – не верил, что хозяин района подвергнет его таким испытаниям, которые не поддаются здравому осмысливанию.
Он же в который раз вспомнил строки своего кумира:
Иди один и исцеляй слепых,
Чтобы узнать в постылый час сомненья
Учеников бесстыдное глумленье
И безразличие толпы.
Леонид Николаевич даже не знал, почему вдруг память высветила ему эти стихи Анны Андреевны. Может, ее душа отчего-то предостерегает его? Тогда почему призывает идти одному? У него ведь есть Нина,  дети, рядом живут и работают те люди, которые надеются на него, верят ему. Хотя ему действительно хотелось, как и раньше, работая учителем и директором школы, «исцелять» людей от непорядочности, необязательности, сеять в душах  детей семена доброты и веры в светлое будущее.    Под силу ли ему  будет то же самое делать теперь в должности главы поселковой администрации? Пока он не знал.
Минул третий день пребывания его на курсах. Вечером Кузнецов собирался сходить в драматический театр, он ведь после окончания исторического факультета института ни разу не был в театре. По направлению приехал в село – какой там театр? Ученики и учителя ставили спектакли на школьной сцене на уровне неплохой художественной самодеятельности. Хотя и это ему всегда приносило удовольствие, ведь школьники, насколько позволяли их способности, приобщались к русскому слову, к  искусству.  Потом он женился, дети один за другим у них с Ниной народились. Специально вырваться в областной центр или, на худой конец, в ближайший город в театр – в сутках всего ведь двадцать четыре часа, все времени не хватало или какие-то важные и неотложные дела за грудки брали.
Позвонила Нина Ивановна. Это было естественно – они каждый вечер созванивались, смешно сказать, говорили, что уже скучают друг без друга, хотя разлука их длилась всего-навсего каких-то три дня.
В этот раз после теплых приветствий жена озадачила супруга:
- Ты только не волнуйся там… - и неожиданное молчание.
- Нин, что случилось? – сразу он почувствовал что-то неладное.
- Ничего особенного.  И я, и ты этого ожидали… - и вновь мучительная для Кузнецова пауза.
- Да что ты какими-то загадками в разговоре петляешь? Ты ведь не заяц, а я не лиса?  – беспокойство царапнуло его душу.
Нина Ивановна, наконец, решилась сказать о том, что ее тяготило:
- В сегодняшней районной газете вышла статья, в которой тебя критикуют как главу администрации поселения.
- За что? Я ведь не успел еще сделать ничего хорошего, а тем более, и плохого.   
- Это ты так думаешь и я. А в газете не пожалели смачных слов, чтобы отметить твою плохую работу по вывозки мусора из контейнеров бытовых отходов. Написали, что ранее идеальные по чистоте улицы  райцентра обросли мусором, как рыба чешуей.
На лице Леонида Николаевича появилась усмешка, спеленатая недоумением.
- Сальникову книги фантастики бы писать, а он районом руководит. Он что там, совсем того?
 - Лень, он же не зря из редакторов убрал Бородину, поставил Николаеву – жену директора нефтебазы. Он ей приказал, она заказ исполнила во всех красках.
- Я против редактора ничего и не имею. А вот  он начал против меня грязную игру?
- Наверное, да…
- Но это же подло…
- А ты от этого упыря ждал другого?
- Он ведь знает, что я на курсах. Может, контейнеры с мусором действительно по каким-то причинам вовремя не вывезли. Но зачем про это публиковать в газете?
- Ты, мой дорогой муж, сел в кресло, которое предназначалось не для тебя.
Он никогда ей так резко не отвечал:
- Меня избрали люди, и я их не подведу. Пусть тот, кто дал команду редактору очернить меня, об этом знает.
Нина Ивановна постаралась возвратиться к той фразе, с которой начала телефонный разговор:
- Ты только не волнуйся, Лень. Если человек не дружит с совестью, пусть он сам на себя и обижается.
- Я уже забыл и о газете, и о нем, - попробовал успокоить жену вопросом. - Как там наши девочки? – а голос все же немного дрожал.
- Все нормально, Лень. А вот дети, как и я, скучают по тебе. Спрашивают меня, не болеешь, не голодаешь ли ты на своих курсах.
- Я вас всех очень и очень люблю. Обними их за меня. Ты только сама не волнуйся. Хорошо?
- И не собиралась, - хотя и у нее голос набух от негодования по поводу публикации в газете. – Я верю в тебя.
- Спасибо! Что бы я без тебя делал?
- А я без тебя ни дня дышать спокойно не могу. Мы тебя очень любим…
- И я вас…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

- Что ты хочешь от  меня-то, Кузнецов? – колючий взгляд Сальникова скользил по лицу Леонида Николаевича.
- Прекратить беспредел в отношении меня, а в моем лице администрации райцентра, - он смотрел на хозяина кабинета глазами, в которых, казалось, не было и намека на недоброжелательность, так как верил, что здравый смысл должен восторжествовать.
- Даже так? – усмешка приклеилась к лицу Сальникова.
- Конечно! – с твердостью в голосе ответил Кузнецов. – Иначе люди нас с вами не поймут. Мы же вместе должны решать проблемы села, лечить его социальные болячки.
Алексей Владимирович перебил его:
- И в чем же заключается тот самый беспредел? – его лицо вроде бы и так багровое, казалось, еще гуще впитало в себя цвет зреющей вишни.
Леонид Николаевич хотел высказать ему то, что всю ночь повторял: «Коль проиграли вы, Алексей Владимирович, выборы вместе с Пискаревым, уймитесь, наконец. Или хотя бы не вредите мне, дайте работать в нормальных условиях. Не кидайте без устали в меня грязь».
Но ответил так, словно жалел, сидящего напротив  человека, который, то и гляди, захлебнется от желчи:
- Почти в каждом номере нашей районной газеты  на меня выплескиваются ушаты грязи. Достается и партии "Справедливая Россия", ее депутатам в районном и сельском Советах.
- Я-то тут причем? Существует Закон о печати, свобода слова. И если журналисты высказывают свое мнение на страницах газеты, то я не имею никакого права закрывать им рот, или диктовать, что им писать и как писать.
Эти  слова Сальника вызвали естественную улыбку у Кузнецова.
- Тогда за что вы уволили Комликова, Рожкова,  а затем и Бородину? Тоже за свободу слова?
Реакция у Алексея Владимировича последовала точно такая же, какая возникает у человека, если его кусает пчела или оса, и тот резко отмахиваться:
- А это уж не твоего ума дело!
В его руках была еле заметна дрожь, когда он взял со стола стакан с минеральной водой, сделал из него несколько глотков.
А Леонид Николаевич спокойно продолжал:
- Конечно, конечно, решение кадровых вопросов - ваша компетенция, - смотрел на Сальникова, как удав на кролика. - Журналисты, безусловно, обладают правом свободы слова. Но в газете появляются публикации руководителей структурных подразделений администрации района, главного архитектора, например, каких-то вымышленных авторов, которые не могут обладать служебной информацией, теми цифрами, которые ложатся только на ваш стол, но широко используются в газетных материалах.
Вновь последовал эмоциональный взрыв:
- Ты пришел сюда устраивать мне допрос что ли?!
- Ни в коем случае, Алексей Владимирович. Вас люди района, а меня райцентра избрали главами. Избиратели надеются, что мы с вами с честью выполним свои предвыборные обещания.
- А кто тебе не дает заниматься благоустройством райцентра? Или ты этому предпочитаешь протирать до дырок подошвы ботинок, шастая по кабинетам районной администрации, и искать какой-то не существующий против тебя и твоей партии заговор? Что ты добиваешься?
Спокойствие Кузнецова при разговоре бесило Сальникова. Внутри его все кипело, вот-вот волна негодования вырвется наружу. Но он старался не показать виду, мол, много чести будет этому выскочке.
- Самого элементарного...
- И чего же?! - терпение явно покидало Алексея Владимировича.
Кузнецов не отвел прямого и чистого взгляда от глаз Сальникова.
- Я хочу вместе с вами добиться того, чтобы наши с вами избиратели вместе с нами радовались порядку на улицах нашего с вами  красивого и ухоженного   села, - он делал специально и ярко подчеркнуто ударение на выражении -  "с вами".
- Ну, и радуйтесь тому, что до вас, господин, или как вас теперь величать, глава, сделали другие люди, - выдавил из себя с нескрываемым раздражением Сальников.
Кузнецов эту реплику хозяина кабинета и одновременно района в свой адрес пропустил вроде бы между ушей. Ему хотелось высказаться до конца, пока тот не указал ему на дверь под предлогом своей чрезмерной занятости.
-  Хочу при вашей, Алексей Владимирович, поддержке добиться того, чтобы все дороги и тротуары села, в том числе и на его окраинах, были заасфальтированы; все улицы освещались; чтобы население пользовалось качественной водой. Думаю, выражу общее с вами стремление - построить детские площадки, оборудовать для пассажиров межрайонных и внутрирайонных автобусов остановочные павильоны. А разве мало дел по уборке мусора и вырубке дикой растительности в парке? Также нам...
Сальников больше не хотел слушать Кузнецова:
- Ты пришел советовать, что мне делать? - не взгляд, а пуля, устремился в сторону Леонида Николаевича.
Последовал быстрый и вроде бы выстраданный ответ:
- Нет. Я пришел к вам с убедительной просьбой.
- Какой такой еще просьбой?
- Помогите поселковой администрации спокойно работать. Прекратите против меня и депутатов  "Справедливой России", которые живут и работают в районе, грязные игры. Не мешайте…
После этих слов Сальников резко поднялся с кресла. Потом правую руку медленно положил туда, где у него бьется сердце.
- Хватит! Разговор окончен. Идите!..
И, не обращая на реакцию Кузнецова, нажал кнопку внутреннего телефона.
Послышался женский голос:
- Слушаю вас, Алексей Владимирович!
- Оль, зайди...
И он опустился, казалось, из последних сил в кресло.
Кузнецов, подумав, что главу вновь настиг инфаркт, спросил:
- Вам чем-то помочь, Алексей Владимирович?
 - Я же сказал - иди...
Леониду Николаевичу ничего не оставалось, как сказать:
- До свиданья!
В спину его настойчиво подталкивала тишина.

2

Когда Пузатых скрылся за дверью кабинета, у Кузнецова душу, словно сажей обволокло. Леонид Николаевич не понимал: "Почему такая бесцеремонность этого типа? Неужели он - плод нынешнего времени, нынешней власти?"
Пузатых вошел в его кабинет ни как гость или посетитель с просьбой решить какие-то личные или общественные проблемы, которые в компетенции главы поселения, а в роли вальяжного хозяина того самого кабинета.
- Здравствуй, начальник!
- Здравствуйте! Слушаю вас.
Тот без приглашения плюхнулся на стул, который стоял у приставного столика к рабочему столу  Кузнецова. Этот большой стол достался ему по наследству от Пискарева.
Посетитель достал из кожаной папки лист бумаги.
- Вот эту ксиву, начальник, подписать надо.
- Что подписать вам надо? - Леонид Николаевич не понимал жаргон, на котором начал говорить с ним Пузатых. Когда-то и где-то он читал книгу, где вроде бы проскальзывало слово "ксива", но он забыл, что оно означает. Хотя логика подсказывала, что надо подписать какую-то бумагу.
- Мое заявление, - в голосе звучала не просьба, а требование.
- Давайте ваше заявление.
Пузатых демонстративно пришлепнул лист бумаги чуть ли ни перед носом Кузнецова. Леонид Николаевич, еще не отвыкший от общения с учениками школы, когда требовалось какого-то мальчишку поправить, спросил:
- А вас никто не учил вести себя скромнее? Вы ведь зашли в кабинет главы администрации поселения.
- Как могу, так себя и веду.
Леонид Николаевич посмотрел на него вроде бы с сожалением, еле заметно покачал головой.
- Жаль...
И он начал читать заявление. Когда прочитал, что гражданин Пузатых, проживающий в Ельце, просит выделить ему земельный участок на территории парка, на том самом месте, где раньше стоял помещичий особняк, Кузнецову сделалось, чуть ли не плохо. Подумал даже, что ему почудилось то, что написано в заявлении.
Пробежал глазами еще раз текст заявления. Нет, не почудилось.
- К сожалению, Михаил Матвеевич, я ваше заявление подписать не могу.
Пузатых готов был вскочить со стула, но лишь, сидя, нервно заерзал задом.
- Это почему еще?! - каждое слово звучало настойчиво - угрожающе.
Леонид Николаевич отвечать не спешил. Медленно пододвинул заявление в сторону Пузатых. Спросил  спокойно. На лице ни единого намека на недоброжелательность.
- Как я понял, вы, Михаил Матвеевич, хотели бы в нашем селе построить себе жилой дом?
- Ну, допустим так, - лениво отреагировал тот на вопрос Кузнецова.
- Это похвально. У нас есть земельные участки в двух новых микрорайонах. Вы можете выбрать участок под будущую усадьбу в любом из них.
Последовала реакция, как бывшего боксера, на удар в его голову соперника по рингу, резкая, с попыткой нокаута:
- Я уже выбрал землю под дом.
Спокойствие и не собиралось вроде бы покидать Леонида Николаевича.
- И в каком микрорайоне?
Пузатых, казалось, говорил так, словно рубил слова с силой, с размаху:
- Я написал в заявлении. Это понятно?! - повысил голос Пузатых.
Кузнецов смотрел на него, рассматривал его голову, которая оказалась на плечах вроде бы без шеи. Ему интересно было что-либо прочитать в его глазах: "Он нормальный человек? А может, у него какое-то психическое заболевание?" Но ответы на его вопросы куда-то разбежались и попрятались.
-Это исключено и не обсуждается! - вроде бы поставил жирную точку в разговоре Леонид Николаевич.
- Что исключено?! - поднялся со стула Пузатых.
- Вы просите участок под строительство дома в парке, а это место отдыха наших сельчан. Может вы, как житель Ельца, не знали это. Потому и...
- Ты мне тут мозги не пудри, начальник.
- Мы уже перешли на «ты»? - с недоумением спросил Кузнецов.
- Ты или подписываешь это заявление, и мы оформляем все бумаги на этот участок под дом, или придется тебя прессовать.
- Что значит – «прессовать»?
- Силой принудить тебя, карлсон, изменить свое тупоумное решение.
Конечно, Кузнецов не знал, что на языке этого блатного посетителя его кабинета «карлсон» означает ничто иное как «убогий, жалкий человек». Себя-то он считал ни меньше как «паханом» или «барином» – авторитетом в определенных кругах.
- Вы мне угрожаете?
- Нет! Пока только по-хорошему советую.
Он вновь пришлепнул перед носом Кузнецова лист бумаги с заявлением.
- Даю тебе на раздумье неделю. Не подпишешь мое заявление, обижайся сам на себя. Понял?!
На такое хамство Леонид Николаевич отвечать не мог. С ним такого обращения никто и никогда не допускал.
А Пузатых, ухмыльнувшись, на прощание помахал демонстративно рукой с короткими и пухлыми пальцами, и почти на распев произнес:
- До встречи через неделю, начальник.
Дверь  за Пузатых закрылась так, словно выстрелила из пистолета с глушителем.
"Так ведут себя бандиты или обнаглевшие преступники, - другой мысли у Кузнецова не возникло. - В былые времена этого типа уже вела бы под ручки милиция. А что теперь творится?.."
Не он первый и, наверное, далеко не последний, кто напрягается из последних сил ума ответить на этот вопрос.
"Но ведь кто-то позволяет так вести Пузатых и ему подобным? Где скрыты корни этого не прикрытого хамства?" - выстраивались в тесную толпу вопросы в голове Кузнецова, нет - не главы администрации поселения, а по образованию - историка, к тому же историка-исследователя.
В свое время, еще участь в университете, Леонид Николаевич, когда изучал историю гражданских войн в Риме, которые уносили тысячи человеческих жизней еще до нашей эры, он увлекся по этому поводу сочинениями Марка Тулия Цицерона. И вспомнил, естественно, не дословно, но примерно такое изречение оратора и писателя, что преступные желания, как, к примеру, у Пузатых,  - это верх несчастья. И, кажется, было у Цицерона и такое мудрое высказывание, что менее прискорбно не получать того, чего хочешь, чем достичь того, что преступно желаешь.
Почему сомнительные, а то и преступные желания иногда берут верх над здравым смыслом в поступках людей, в конце концов, несчастных (по Цицерону) людей? Кузнецов не находил другого ответа, как от корысти, невежества, злобы, гордыни, зависти, мести.  Наверное, и другие пороки пускают корни при проявлении хамства.
А может, корни того хамства начинают набирать силу тогда, когда обстоятельства или кто-то способствуют этому?
Этот вопрос не случайно возник у Леонида Николаевича.
Когда он внимательно изучил договора прошлых лет на работы по ремонту дорог, детского сада, школы, других объектов соцкультбыта в поселении, то почти везде генеральным подрядчиком оказывался…Пузатых. Естественно, эти договора заключал с ним Пискарев. Но Пискарев не мог даже авторучкой прикоснуться к документу без разрешения Сальникова,  как и все другие руководители поселений в подобных случаях. И причина, вроде бы, для этого вырисовывалась веская. Ведь те же ремонтные работы велись в основном из средств районного бюджета, за редким исключением – областного. Значит, тут крутились немалые, порой миллионные  суммы денег. А деньги счет любят и, наверное, тех, кто  повелевает их «по уму» расходовать.
«Ага! Эврика! Вот почему вам, Алексей Владимирович, так нужен был в главах поселения Василий Александрович, - сделал для себя открытие Кузнецов. - У вас же, без всякого сомнения, существовала отшлифованная годами схема взаимовыгодных финансовых отношений между  вами, Пискаревым и Пузатых. Не могли быть эти отношения без корысти с вашей  стороны, дорогой вы наш хозяин района. Не с одной же зарплаты вы построили три дома-дворца себе, сыну, дочери в нашем райцентре, обеспечили любимые чада, которые пока сами ни копейки не заработали, крутыми иномарками?
Видно, потому-то все чаще в прессе появляются высказывания известных юристов о том, что, кто имеет власть, тот может поживиться из государственного кармана. Чем больше власть, тем больше, выходит, денег она хапает. А эта парочка – власть и деньги, деньги и власть -  чаще всего, видимо, и становится преступной парочкой, которая в свою очередь порождает тех людей, через которых «отмываются» миллионы рублей. И все это бывшие функционеры от КПСС (подобные Сальникову – до 1991 года он был первым секретарем райкома КПСС), а теперь руководители исполнительной власти на местах (опять же  зеркальное отражение - Сальникова) маскируются под добродетель, на самом деле обворовывают народ, который их избрал на высокие государственные посты.
А далеко за примером и ходить тебе, Леонид Николаевич, - обращался он сам к себе, - и не надо. Кто в районе крупный совхоз к рукам прибрал? Кто открыл кафе, магазины, является через членов семьи акционером перерабатывающих предприятий сельскохозяйственной продукции? Ответ у всех сельчан, как на ладони.
Значит, хамство – не столько манера поведения, сколько образ жизни. 
Но тебя-то самого, Кузнецов, люди избрали главой поселковой администрации с надеждой, может даже, и последней, что ты действительно будешь защищать их интересы.
Нет, я не уподоблюсь Сальникову и Пискареву, -  Леонид Николаевич, несмотря на грязные игры со стороны районного руководства, публикаций в районной прессе, угрозы типов, подобных Пузатых, был настроен решительно. – И наш парк я никогда и никому не отдам, пока это в моей власти. Иначе там замолкнут соловьи..."

3

Федоров, как стало обычным за последнее время, приехал к Кузнецовым домой неожиданно.
После традиционных приветствий Сергей Денисович пошутил:
- Вот приехал проверить на практике слова твоего собрата по профессии – историка Генри Адамса, - осветил встречу теплой и светлой улыбкой.
- Уточню – он был еще и замечательным писателем, написавшим роман «Демократия», который мне посчастливилось в студенческие годы прочитать, - не скрывал радости от встречи с другом Леонид Николаевич. – И что же этот американец изрек?
Федоров излучал с улыбку, которой было тесно на его лице:
- Он утверждал, что друг, достигший власти, потерянный друг. Адамс не ошибся?
- Это, дорогой ты мой, им сказано уж точно не обо мне.
- Ну, и, слава Богу! Ты меня успокоил, - продолжал говорить в шутливом тоне Сергей Денисович.
В разговор мужчин вмешалась Нина Ивановна:
- Пока вы тут словесными колючками обменивались, я кое-что, правда на скорую руку, успела на стол поставить. Прошу, - пригласила она мужчин к столу.
Смотрел на нее Сергей Денисович и белой завистью завидовал Кузнецову. Эта женщина обладала скромной рассудительностью, при этом всегда оставалась не по-женски мужественной. Чем чаще он с ней встречался, тем все больше укреплялось его мнение о том, что Нина Ивановна жертвует собой ради своего мужа, детей, какой-то правды, которую знает только она одна.   И в то же время, она была подобно тени Леонида Николаевича, следуя за ним и вместе с ним и в минуты радости, и в нелегких испытаниях. Казалось, супруга Кузнецова никогда не теряет разума даже в ущерб своим чувствам.
С начала разговор за столом толи случайно, толи намеренно шел в основном о Федорове. Как ему работается в университете? все ли нормально в семье? не шалит ли здоровье?  - интересовались то Леонид Николаевич, то его супруга.
Но Нине Ивановне с ее природной мудростью показалось, что мужчинам надо остаться наедине, ее присутствие мешает им о чем-то пооткровенничать. В какой-то мере она и сама этого хотела, чтобы Леонид Николаевич излил своему другу душу или хотя бы приоткрыл ее, глядишь, ему легче станет. Видела же она, в каком подавленно-нервном состоянии возвращается с работы муж. От его обычной общительности остались какие-то жалкие осколки.  Он, скорее всего, жалея нервы любимой женщины, хочет убедить ее, что у него все на работе нормально, он в нее втягивается, ощущает, что нужен людям, потому сделает все возможное и невозможное, чтобы те не разуверились ни в нем, ни в добре, ни в существовании справедливости.
Обратилась к Федорову:
- Сергей Денисович, вы меня уж извините, но мне ваше общество необходимо на время оставить. С девочками позаниматься надо, - а сама отводила глаза в сторонку от испытывающего и острого взгляда гостя, говорила голосом мягким, который Федоров сравнил по мягкости с лебединым пухом.
- Нина Ивановна, это вы меня извините, что я своим приездом хлопот вам добавил,  семейным планам, наверное, подножку подставил. 
- Если бы вы знали, Сергей Денисович, как мы с Леней вам всегда рады, то этого бы не сказали, - и разоружила своей улыбкой Федорова.
- Спасибо за такое признание, Нина Ивановна! – Сергей  Денисович в душе признавался в дружеской и большой любви к этому неземному созданию.
Оставшись наедине, сделав по глотку коньяка, мужчины какое-то время, молча, смотрели друг на друга. Они, казалось, старались прочесть в глазах друг у друга то, что у них творится в душах, почему так, а не иначе бьются их сердца.
Прервал тягостное молчание Федоров:
- Почему у тебя такие грустные глаза, Леонид Николаевич? Случилось что-то?
Первое желание у Кузнецова было – не откровенничать с ним. Что это даст? Чем он ему может помочь? Да и душевные болячки теребить лишний раз не хотелось.
- С чего ты это взял? – а сам глаза в столешницу штопором вонзил.
- У тебя все на лице проявлено, как на пленке классного фотографа, - Федоров, продолжая изучать взглядом друга, признался, - твой вид, твоя вялость при разговоре меня тревожит. Колись, дружище, что у тебя стряслось?
Вновь молчание на какое-то мгновение облепило все углы комнаты.
Леонид Николаевич глубоко вздохнул, сказал, словно нехотя дверцу со скрипом в свою душу открыл:
- От тебя ничего не скроешь…
Сергей Денисович поспешил подтвердить его мнение:
- Логично думаешь, как хороший математик, - по лицу проскользнула скупая улыбка.
Кузнецов неожиданно озадачил Федорова:
- Он меня заставляет написать заявление.
- Я правильно догадываюсь - Сальников?
- Да, - но в голосе его не было обреченности.
- Это в его стиле. Но за что? Почему? Он с умом, что ли не дружит? Ведь тебя только что избрали главой…
Кузнецов в задумчивости начал говорить о том, что его тяготило в последние дни:
- Он уже давно, как я все больше убеждаюсь, не живет в ладу со своей совестью, перестал чувствовать ее угрызение.
- Это точно, на себе испытал, - подтвердил Сергей Денисович. – Но как это проявляется в отношении тебя?
- Ты только не торопи меня, хорошо? Я даже Нине ничего не говорил. Зачем ее чистую душу нагружать каменюками моих проблем. Постараюсь с ними сам справиться, тогда о них и она задним числом узнает. Так вот…
Он замолчал, видно, собирался с мыслями – с чего начать рассказывать. Постарался быть предельно спокойным, хотя ему с трудом удавалось скрыть от Федорова волнение.
- То, что Сальников никогда мне не простит мою победу на выборах, я убедился окончательно. Как и нет у меня теперь сомнения в том, что он через «Коммунальщик» отмывал большие деньги. Как ты думаешь, почему он, после моего избрания главой, отменил так называемые добровольные поборы с работающих селян?
- Ты имеешь в виду те самые проценты из зарплаты на благоустройство?
- Да.
Сергей Денисович нерешительно вздернул плечами:
- Кто ж в его голову влезет…
- Это оказалось просто, как дважды два.
- Даже так?
- Конечно, - Леонид Николаевич оживился. – Все те миллионы рублей, замечу, честно заработанных людьми, в бюджете поселения  не задерживались. Они, все до копейки, перечислялись Пискаревым в «Коммунальщик».
- За что? – удивился Федоров.
- Вот и я задал этот вопрос Сальникову.
- И он тебе выложил все, как на блюдечке с каемочкой? – усмехнулся Сергей Денисович.
- Если бы ты видел его после моего вопроса. Я его почему-то сравнил тогда со злым и уж очень колючим ежиком.
Федоров рассмеялся:
- Вот, что значит, ты воспитан на образном мышлении Ахматовой.
- А я ей за это благодарен, - не удержался от улыбки и Леонид Николаевич. - Так вот. После моего вопроса его будто взорвало изнутри. Он начал кричать на меня, что я утопил село в мусоре, с коммунальщиками в полном объеме не расплачиваюсь. Я ему возразил, а это было на планерке в присутствии его заместителей, председателя райсовета депутатов, руководителей отделов, что администрация поселения будет впредь рассчитываться с «Коммунальщиком» согласно предоставленных нам услуг. «Коммунальщик», продолжал я, от случая к случаю поливает клумбы и цветники на центральной площади, а выставляет счет на воду, которой все улицы села можно превратить в потоп. Сапожников требует от нас деньги за уборку мусора, а вы сами говорите, что мы в мусоре утонули. За что же ему платить?
- Представляю лицо Сальникова в том момент, - веселые искорки плясали в глазах Федорова.
- Я его таким диким никогда не видел. Он тут же приказал, чтобы люди больше ни процента, ни рубля не перечисляли на благоустройство села. Посмотрим, мол, как поселение без этого проживет. И тут же прекратил проводить планерку. Я думал, что на этом дело и закончится. Но Сальников оказался не таким, чтобы отступать с поля боя со мной. Последующие планерки он начинал неизменно с критики поселковой администрации, из рук вон плохой мой работы. А однажды упрекнул меня, что я вместо работы читаю стихи полоумной Ахматовой. Вот тут-то и меня взорвало. Я поднялся и ушел с планерки, сказав, что больше выслушивать его незаслуженную критику, а тем более, хуление великого человека не собираюсь. На другой день Сальников пригласил меня к себе в кабинет. В кабинете кроме его самого присутствовал зачем-то начальник юридического отдела районной администрации.  Когда я зашел, он, молча, указал мне на стул. Я сел. Ничего не спрашивая у меня, обратился к юристу: «Законно ли будет его увольнение с работы, если он сам напишет заявление?». Начальник отдела ответил, чуть ли ни молниеносно: «Да. Это уставом сельского поселения предусмотрено». Я тогда подумал, что к моей встрече Сальников хорошо и тщательно подготовился, а передо мной Ваньку валяет. Он мне в приказном тоне предложил: «Пишите заявление на увольнение по собственному желанию, можете указать, что  по состоянию здоровья». Я глядел на него спокойно, что его еще больше бесило, честно говоря, жалел его, что он так опустился в своих действиях, не исключал, поверь, Сергей Денисович,  что он психически болен.
- Не исключено. Я за ним тоже странности замечал и не единожды, - поддержал догадку Кузнецова Федоров.
- И все равно мне его жаль. Пенсионер ведь он по возрасту. Я ему, не отводя от него глаз, даже спокойнее обычного сказал: «Никакого заявления я писать не буду, тем более, на здоровье пока не жалуюсь. Меня избирали сельчане, им, если это понадобится, и отзывать меня из глав администрации». Он закричал, разбрызгивая слюну: «Я тебя в порошок сотру! Больше с тобой говорить не о чем! И чтобы я тебя у себя на планерках больше не видел!» Вот и посоветуй, Сергей Денисович, что мне дальше делать? Может, действительно заявление написать и уехать отсюда к черту на кулички?
Федоров задумался, видимо, переваривал сказанное его другом. Потом твердо ответил:
- Хорошо, что тебя не слышат Нина Ивановна и твои дети. Они бы тебя уважать, как и я, перестали, если бы ты так поступил. Ты этому упырю не сдашься. Уверен! Но у меня есть тебе совет.
- Какой? – Леонид Николаевич чувствовал, что насчет заявления об увольнении и податься, куда глаза глядят подальше из райцентра,  конечно, погорячился. Потому и вопрос задал в растерянности.
- У тебя есть диктофон?
- Конечно. Но зачем?
- А ты записывай в дальнейшем все, что Сальников говорит, как он тебя ругает, за что, что требует, почему.
- И что это даст?
- Распусти слух, что ты его записываешь.
- Я что-то тебя не совсем понимаю.
- Поверь, он трус еще с коммунистических времен, как огня боялся обкомовских проверок. Я это хорошо знаю из рассказов бывших его сослуживцев по райкому. А услышав, что ты его записываешь, он при разговоре с тобой сменит тон и содержание разговора. Это аксиома!
Леонид Николаевич рассмеялся.
- Спасибо за такой совет, дружище! Теперь буду не разлучен с диктофоном.
- И правильно поступишь.
Сделали по глотку коньяка. Опустили в рот дольки лимона, оба поежились от его кислого вкуса.
Лицо у Кузнецова  раскраснелось. Он быстро пьянел даже от малой доли алкоголя, что замечали за ним многие, кто оказывался с ним за одним столом. Это было заметно Федорову и в этот раз. А тут еще помогли закружиться Леонида Николаевича голове перехлестывающие его эмоции от встречи с другом и только что прошедший разговор, который хоть и в малой степени, но облегчил душу.
Он спросил с непривычной для него веселостью:
- Приехал-то ты, Сергей Денисович, не ради рюмки коньяка и советом по поводу диктофона?
Румянец зацвел и на лице Федорова. После короткого молчания ответил в задумчивости:
- Вы с Ниной Ивановной можете мне верить или нет, но я скучаю в городе без вас, скучаю по селу и району, где прошли мои лучшие и,  поверь, самые счастливые годы. Меня тянет сюда потому, что хочу повидать своих бывших учеников, учителей, к которым  питаю искреннее уважение.
Если бы алкоголь не ударил в голову Кузнецова, он  так быстро не стал  бы реагировать на признание Федорова, который произносил его с нескрываемым волнением, а так выпалил:
- А ты возвращайся в район. Мы ведь с тобой мужики с глубокими крестьянскими корнями, в городах нам всегда будет суетно и душно.
Федоров согнал шуткой задумчивость с лица:
- Вот когда станешь главой района, на другое утро после этого попрошусь к тебе на работу.
Кузнецов громко засмеялся, отвечая:
- Тут из глав поселения стараются в три шеи гнать, а он замахнулся против самого Сальникова.
Но Сергей Денисович отреагировал на его слова с полной серьезностью:
- Не вечный же он. Да и у людей его выкрутасы вот где сидят, - и он провел рукой по горлу.
- Тогда надо над этим подумать, - Леонид Николаевич продолжал смеяться.
Он воспринимал слова друга розыгрышем или шуткой, которой тот старался выгнать тяжесть из его души.
Предложил неожиданно Федорову:
- Сергей Денисович, а как ты посмотришь на то, чтобы прогуляться  в нашем парке.
- Что тебя вдруг тебя потянуло? – хотя ему предложение Кузнецова понравилось. – С удовольствием подышу нашим сельским воздухом.
- Тогда, пойдем!
- Может, Нину Ивановну с собой пригласим пройтись?
Реакция Леонида Николаевича на это предложение показалась Федорову странной:
- Не стоит. Она пока не должна слышать то, о чем я тебе в парке расскажу.
Сергей Денисович хотя и удивился, что Кузнецов что-то скрывает от жены, но ответил без расспросов друга:
- Смотри, тебе виднее…



4

- Одинаковых весен в природе никогда не было. Каждая из них особенная по срокам прихода, а значит, и по прилету птиц, по их вокальным и хоровым концертам. Солнце и то вроде бы по-разному светит, упруго раздвигая своими лучами случайные лоскуты облаков, мешающие устремляться им к земле, к людям, ко всему живому. Весны шлют нам каждый раз зеленые поцелуи, а мы нередко этого не чувствуем, не замечаем, - Леонид Николаевич  шел по парку и, казалось, разговаривал сам с собой, не обращая никакого внимания на рядом идущего с ним Федорова,  -  а они продолжают подставлять нам нежные губы светло-зеленой и застенчивой листвы…
Сергей Денисович не решался даже слова сказать, чтобы не перебить мысли и слова  Кузнецова.
Федорову показалось, что каждый кустик, каждая веточка в парке дороги этому человеку. Он притрагивался кончиками пальцев к ним так осторожно, как только ласкают родители своих маленьких детей, гладя их по головкам. Леонид Николаевич жадно вдыхал воздух, которым дышат и вот эти кустарники, деревья, острые иголки травы, которые пробились сквозь опавшую еще прошлой осенью листву и полусопревшую траву - предка этих сочно-зеленых свеч-огоньков.
Некоторые кустарники ранних сортов уже подставляли солнечным лучам первые  и робкие язычки будущей шумной листвы. А на веточках деревьев затаились перед зеленым взрывом капельки почек.
Да и почва, набухшая от влаги, гостеприимно отзывалась на каждых шаг, ступавших по ней людей, - мягко, бесшумно предлагала им свое тепло, уже набранное от весны в свои мощные внутренности.
Кустарники, деревья, клейкие почки на них, зеленый дымок от первых травинок, сама земля издают неповторимый и чуточку опьяняющий аромат.
И только птицы со своим удивительно красивым пением, не обращали вроде бы  никакого внимания ни на людей, появившихся тут неизвестно зачем, ни на деревья и кустарники, все увереннее   стряхивающие с себя зимнюю дрему, ни на набирающую силу дыхания землю парка.
- Я встретил уже много весен на своем веку, - продолжал тихо говорить Леонид Николаевич, - но никогда не замечал, чтобы в этом году так рано прилетали в парк соловьи.
Сергей Денисович наконец-то решился обозначить свое присутствие рядом с Кузнецовым:
- Как рано?
- Я их первый раз услышал, кажется, восьмого апреля. Это удивительно! Я тогда, идя по парку, замер, боялся шелохнуться и спугнуть переливы с захлебом и посвист певунов, которые давали знать будущим подругам о своем их нетерпеливом ожидании.
Федоров не удержался от шутки:
- Улетая осенью в теплые края, они же не знали, что ты выиграешь выборы. А когда и до них, видимо, долетел слух о твоей победе, вот и примчались так рано, чтобы тебя поздравить.
- Я-то думал, что математики серьезные люди, а они оказывается балагуры и насмешники, - на шутку ответил сдержанной шуткой Кузнецов.
- А я думал, что историки только и знают, что копаются в пыли и паутине прошлого, а они рассказывают про весну, воспринимая ее будто круглыми-круглыми детскими  глазами. Как же ты, Леонид Николаевич, любишь этот парк! Не боишься, что Нина Ивановна его ревновать к тебе будет?
На лице Кузнецова вдруг пропечаталась задумчивость. На шутку друга по поводу жены вроде бы не обратил внимания.
Он по-хозяйски осматривал дорожки парка.  Селяне вместе с ним в один из субботников уже успели сгрести с них прошлогоднюю листву и траву, сор, накопившийся за зиму. Как заметил Федоров, среди кустарников и деревьев не было видно бумажек или полиэтиленовых пакетов, как в парках города, в котором он теперь жил и преподавал в университете.
И вдруг Леонид Николаевич озадачил друга:
- И эту красоту кое-то хочет прибрать к волосатым и нечистоплотным рукам...
Федоров с недоумением спросил:
- О каких таких волосатых руках ты говоришь?
Вместо ответа Кузнецов предложил:
- Давай пройдем с тобой к тому месту, где раньше стоял барский особняк.
- Не возражаю...
От помещичьего дома ничего не осталось. Чистая и залитая солнцем площадка встретила друзей. Ученики школы, в которой Кузнецов тогда работал директором, убрали отсюда мусор, остатки разложившегося красного кирпича фундамента дома, разровняли и посыпали песком не только площадку бывших строений, но и ведущие к ней парковые дорожки.
- Не подумай, Сергей Денисович, что на меня подействовал коньяк, но в своем воображении я вижу здесь новое и современное здание краеведческого музея. Стекла окон в нем покроет солнечная позолота,  потому внутри музея всегда будет светло, и не только от солнечных лучей, но и от лиц моих земляков и, надеюсь, многочисленных наших гостей.
Федоров смотрел на него и думал: "А ведь остался таким же, каким был в школе - мечтателем, романтиком, фанатом поэзии Ахматовой..." Но сказал с теплой надеждой:
- Зная тебя, Леонид Николаевич, уверен, ты добьешься, чтобы тут взмыл в небо особняк краеведческого музея!
Ни один мускул не дрогнул на лице Кузнецова. Он оставался задумчивым, и, казалось, чем-то озабоченным.
- Твои бы слова да Богу в уши. Только вот...
Первая мысль, которая возникла в голове Федорова:
- Неужели опять Сальников против твоей задумки о музее?
Неторопливость и спокойствие всегда отличали Леонида Николаевича, таким он оставался и теперь, отвечая:
- Мне кажется, ему нужен музей, как юной и красивой девицы старость и морщины. А вообще-то я с ним на эту тему не разговаривал. Но если и попытался, не сомневаюсь, он оборвал бы меня на полуслове.
- Тогда я не понимаю, что тебе мешает осуществить свою замечательную задумку, собрав сход граждан и объявить стройку музея всенародной. Лично я приеду на этот сход, выскажу свое   одобрение по его возведению. 
-  Спасибо тебе за это. Но на этом месте вздумал построить себе дом елецкий бандюган.
- Как?! - не удержался от искреннего удивления вперемешку с возмущением Федоров. – Кто?!
- Я, конечно, только догадываюсь, но это тот тип был главным районным подрядчиком по ремонту и строительству объектов соцкультбыта у Пискарева и Сальникова.
- Пузатых что ли, по кличке Мичифан?
- Он самый...
- Так выдели ему другой участок под строительство дома,  - не понимал Сергей Денисович, в чем тут проблема.
- Ты, думаешь, я ему это не предлагал? 
- А он что?
- Угрожает мне, если я ему не подпишу заявление на строительство дома только тут и нигде больше. Видимо, он успел обговорить этот вопрос с Сальниковым, естественно, в свою пользу, может даже, взятку подсунул. А тому что? Ему, как говорят у нас в селе, до окончания сроков его полномочий осталось "два понедельника", если, конечно, вновь не пойдет на выборы главы района. Ему ведь большое удовольствие все мои планы скомкать, как туалетную бумагу.
- И что ты решил?
- А ты как думаешь? - взгляд Кузнецова был прямой, с надеждой на то, что мнение Федорова будет созвучно с его твердым решением.
- Ты никогда на это  не пойдешь! - сказал так, будто каждое слово намертво припечатывал.
- Спасибо, Сергей Денисович! Другого ответа я от тебя не ожидал. Потому-то и сюда тебя привел.
После недолгого молчания Федоров неожиданно для Кузнецова посоветовал:
- От этого отморозка Мичифана, а мне кое-что о нем в Ельце рассказывали, можно ожидать, что угодно. Потому вновь тебе напоминаю: если он к тебе нагрянет, а это, скорее всего, будет так - ведь у таких типов, как Пузатых, крайне больное самолюбие, то держи наготове диктофон, запиши весь разговор с ним.
- Зачем это?
- Кто знает, как он себя поведет. Но у тебя будет запись разговора, которую ты можешь представить в полицию. Там, не сомневаюсь, ты зафиксируешь угрозу расправы с тобой. Вот тогда-то и возьмут его, за что надо. Ты ведь теперь – представитель власти, государственной власти.
- Хорошо, я об этом подумаю... – в шутливом тоне отреагировал Леонид Николаевич на слова Сергея Денисовича, потом предложил. - А вообще-то давай с тобой еще немного прогуляемся по парку.
- С удовольствием, - и улыбкой Федоров вроде бы подогрел настроение Кузнецова.

5

Прежде чем прийти к Кузнецову, Пузатых постарался узнать о Леониде Николаевиче как можно больше: чем увлекается? не злоупотребляет ли спиртным? ходит ли на сторону от своей жены? жадный ли на деньги?.. И,  как выражаются в его кругу дружки, на многие вопросы у него выходил «облом».
Главным информатором у Пузатых, естественно, оказался Пискарев.
- Неужели он действительно такой чистенький и пушистенький, Алексаныч? – удивлялся Мичифан.
- Он до приторности какой-то правильный, - Василий Александрович даже поежился – ему было противно разговаривать о человеке, который на выборах подставил ему хорошую подножку, лезвием прошелся по его самолюбию.
- Так уж и никаких слабостей в нем нет? – в его словах сквозило презрение.
- Он – трудоголик…
- Кто, кто?!
- Он помешан на работе…
- Ни хрена не понимаю! Объясни проще, - маска удивления одеревенела на лице Пузатых.
- Этот придурок забывает, наверное, что у него есть аппетитная баба, да и девчонкам его ласка бы не помешала. А он…
- Импотент что ли? – загоготал Мичифан.
- Да  не о том ты подумал. Этот «импотент» четверых детей настругал.
- И все девки?
- Нет. Девчонок у него трое. Есть и сын. Он где-то в военном училище учится.
- А девки в школе букварь от корки до корки мусолят?
- Младшие в школе учатся, а старшая дочь в сельскохозяйственном университете в Воронеже, кажется, четвертый курсе заканчивает, вроде бы ветеринаром хочет стать.
Пузатых неожиданно умолк и прекратил задавать вопросы. Задумался.
Пискарев смотрел на него и не понимал, почему так изменился в поведении его не совсем желанный гость.
 А тот прикидывал: «Если этот козел не подпишет мое заявление, придется припугнуть его. Моим ребятам ничего не стоит посадить его мокрощелку на иглу или пустить по кругу им на потеху…»
Но, как неожиданно умолк, так и неожиданно спросил:
- А когда его можно захватить один на один?
- О чем это ты, Миш?- казалось глаза у Пискарева стали больше стекол очков.
- Ну, чтобы моему разговору с ним никто не мешал, - оставался  задумчивым Пузатых.
У него в голове явно родилась какая-то затея.
- Ах, вот ты о чем, - на лице Пискарева не стерлось недоумение, он так и не понимал, к чему этот разговор с ним затеял Пузатых. – Как я знаю, Кузнецов до темноты засиживается за чем-то в администрации.
- За каким таким хреном?
- А это ты у него сам и спроси, - сделал попытку отшутиться  Василий Александрович.
Не выходя из задумчивости, Пузатых произнес с угрожающими нотками:
- Я его обо всем и за все спрошу…
Но пошел он к Кузнецову не один, а прихватил с собой еще двух бывших боксеров, которые в Ельце по поручению своего «барина» в основном занимались рэкетом. Надо же чем-то или кем-то припугнуть несговорчивого главу поселения. Ростом они были, чуть ли ни на голову выше Пузатых, с фигурами из одних выпуклых мышц, с глазами, в которых, казалось, заснуло время, и просыпаться не собиралось. Чем-то они напоминали роботов – до поры до времени молчаливых, инертных.
Когда троица подходила к заданию поселковой администрации,  два его окна смотрели на улицу ярко-желтыми глазницами.
- Значит, на месте… - с удовлетворением заключил Пузатых.
Эти слова его спутники пропустили между ушей. Они вообще не знали, а точнее не понимали, за каким таким хреном они ехали, на ночь глядя, в эту деревню.
А Пузатых продолжал уже давать своим подчиненным напутствие:
- Вы во время моего разговора рот не раскрывайте.
- Заметано, - ответил один из них.
- И без моей команды, чтобы ни шагу.
- Как скажешь…
Леонид Николаевич, разложив на письменном столе бумаги, что-то писал, низко наклонив голову к столу.
Троица гостей вошла в его кабинет без стука.
- Привет, начальник, - весело поприветствовал Пузатых.
Кузнецов от неожиданности даже вздрогнул. Смотрел, молча,  на не прошеных гостей  усталыми и чуть покрасневшими глазами. Он первые мгновения действительно не понимал, как и зачем они оказались в его кабинете.
- Ну что?! – в голосе Пузатых послышалась угрожающая твердость.
Леонид Николаевич с недоумением спросил:
- Что вы имеете в виду?
Мичифан отреагировал резко:
- Подписал мое заявление?
- Какое? – Кузнецов, ранее анализирующий поступление налогов от физических лиц в казну администрации,  о заявлении Пузатых, естественно, забыл и думать.
- Ты что мне тут косишь и дурку врубаешь? – в его глазах заметался гнев.
Один из его сопровождающих спросил:
- Шеф, а может, его того? – и резко кулак-кувалду вдолбил в свою ладонь-лопату.
- Замолкни! – вроде бы на ринге апперкотом на апперкот ответил тому Пузатых.
- Как скажешь…
Другой подчиненный своего шефа смотрел на все глазами, из которых исходила холодная пустота.
- Михаил Матвеевич, одно - у меня давно закончился рабочий день, и я спешу домой, другое – я уже вам ранее сказал, что мы вам выделим участок под постройку дома, только не в парке…
Не успел Кузнецов объяснить Пузатых свое окончательное решение, как тот почти зарычал:
- Ты меня не понял или вздумал надо мной издеваться?
Его сопровождающие насторожились, перестали жевать жвачку. Они и не знали, что Мичифан, оказывается, собирается в этой глуши себе хату завести.
- Зачем вы кричите? – Кузнецов смотрел на Пузатых спокойно.
 Что того еще больше раздражало.
- А может, его все же отпрессовать? - вновь подал голос один из сопровождающих Мичифана.
- Заткнись! - резко, словно камнем, бросил в него Пузатых.
- Как скажешь… - недовольно отреагировал тот.
Кузнецов, вспомнив вдруг совет Федорова о диктофоне, сунул руку под крышку стола и нажал кнопку, которая привела диктофон в действие.
А Пузатых, подойдя к столу, за которым сидел Кузнецов, уперся обеими ладонями в столешницу, и, брызгая слюной, выдавил из себя, будто выстрелил:
- Ты или подписываешь тут же мое заявление, или я за себя не ручаюсь…
- Я же вам ответил. Заявление на другой участок готов подписать сейчас же, но…
- Ты что мне тут пургу гонишь?! – казалось, что он в своем необузданном гневе готов был незамедлительно перевернуть стол  на Кузнецова.
А Леонид Николаевич делал вид, что он спокоен, что стрелы гнева Пузатых до него не долетают. Потому ответил, не повышая голоса:
- Вы напрасно кричите. Я не могу удовлетворить вашу просьбу, которая затрагивает интересы моих земляков сельчан. В парке мы будем строить здание краеведческого музея, а вам…
Не успел Кузнецов закончить говорить, как Пузатых неожиданно для своих подельников скомандовал:
- Он ничего не понимает. Надо бы его, пацаны,  поставить на место.
Тот, у которого, казалось, чесались руки от безделья, подскочил к Леониду Николаевичу со спины, и  обхватил его шею левой рукой, словно клешней рака. Приподнял, как пушинку, Кузнецова со стула. Тут же подоспевший к нему другой бывший боксер, резко нанес удар Леониду Николаевичу в область паха.
Кузнецов от боли вскрикнул:
- Что вы себе позволяете?!
- Ты подпишешь мое заявление?
- Нет… - еле выдавил из себя Кузнецов, перехваченное рукой ельчанина горло, ему мешало говорить.
- Серый, он просит добавки.
- Легко!
Теперь удар пришелся в челюсть. Острая боль пронзила, казалось, не только его лицо, но и все тело. У него вдруг промелькнула мысль: «А что если притвориться мертвым? Может, отстанут?..»
Но последовал еще один удар в челюсть с другой стороны. Кузнецов потерял сознание и вроде бы перестал дышать. Так показалось Пузатых.
- Серый, ты охренел? Ты же его, кажись, замочил!
- Я его вроде легонько…
- Но  он же - хлюпик, бывший учитель…
- Линять надо, шеф! – посоветовал тот, который держал Кузнецова за шею. – Он, по-моему, уже того… - испуг метался в его глазах.
- Мокрухи нам еще не хватало! -   Пузатых не скрывал свою внезапно вспыхнувшую озабоченность.
- Что делать-то будем? – спросил тот, который применил свое боксерское мастерство против Кузнецова.
Пузатых в растерянности заскользил глазами по кабинету, в котором он совсем недавно чувствовал себя, чуть ли ни хозяином наравне с Пискаревым: «Куда бы спрятать этого придурка?- вспомнил. – На этой хазе вроде бы вся мебель стоит на старом месте, как при Алексаныче, только холодом ото всего несет, как из холодильника, когда дверь его откроешь за пивком…»
И вдруг его взгляд уперся во флаг Российской Федерации, который был прикреплен к стене в углу кабинета.
«А что если…» - внезапно заклубилась его мысль.
Кузнецов вроде бы и не подавал  признаков жизни. По крайней мере, так думали в сложившейся ситуации возбужденно-обеспокоенные Пузатых и его дружбаны.
- Да брось ты его, Лом! – обратился Мичифан к тому, кто продолжал держать обмякшее тело Кузнецова. – Сорви эту тряпку со стены.
Тот, которого Пузатых назвал Ломом, спросил, ничего не понимая:
- Какую тряпку? – на его лице застыла растерянность, пот жирные щеки облепил.
- Ну, флаг вот этот, - в спешке и раздраженно бросил Мичифан.
- Зачем? – тупой взгляд упирался в Пузатых.
Лом недоумевал: «Зачем было мочить этого хрена собачьего, да еще и из-за дома, которого и в помине нет?..»
- Срывай, тебе говорят, - Пузатых и сам был не рад, что так вышло с Кузнецовым, что взял с собой на разборки с главой этих безмозглых тупиц.
- Как скажешь… - способность мыслить явно не заглянула в голову Лома.
И он исполнил приказ своего шефа.
- И что теперь? – Лом держал в руках полотнище флага. Которое, казалось, жгло его руки.
Пузатых поспешил с ответом:
- Сделай из него петлю и накинь ее на шею этого гаденыша.
- Как скажешь…
Лом (естественно, это было его прозвище) неуклюже скомкал флаг и сделал из него что-то похожее на петлю, которая незамедлительно оказалась на шее Кузнецова.
- Серый, выгляни на улицу. Нет ли там людей.
- Зачем? – тот явно туго мыслил и на какое-то время потерял способность даже с места сдвинуться.
- Делай, что тебе говорят. Еще глянь, не заперта ли «Нива» этого типа.
- Зачем? – лицо у него было как после глубокого сна или после обильной попойки – ни одна его клетка вроде бы ни на что не реагировала.
- Ты что – убогий? – не сдерживал зло Пузатых.
- Обижаешь, шеф… - каждое слово Серому давалось с трудом.
- Тогда быстро делай, что тебе говорят, - готов был врезать крюка своему подельнику Мичифан.
- Делать, так делать, – похожее на робот существо двинулось к двери.
Но вернулся Серый быстро.
- По улице одна темнота шастает. Машина открыта, - вроде бы в чем-то оправдывался он.
Пузатых с облегчением выдохнул
- Тащите его в «Ниву», - указал он на Кузнецова.
- Зачем? – Серый не понимал: «Пусть бы тут и валялся это мешок с говном, а он его куда-то…»
- Что ты, Серый, как дятел. Грузи с Ломом его в тачку. И сам садись за руль.
- А это еще зачем? – его глаза давно уже перестали моргать.
- Поедешь следом за мной, - в приказном тоне пояснил Пузатых
- Куда? – Серый соображал так, словно его на ринге в нокдаун послали.
Пузатых с раздражением, заправленным густо злобой, ответил:
- Ты меня уже достал! Я за себя не ручаюсь!
- Хорошо, как скажешь, - у того лениво отпала охота задавать вопросы своему шефу.
Пузатых, сам проверив, не появился ли кто-то на улице,  скомандовал:
- Быстро грузите его в тачку.
- Как скажешь…
Лом сграбастал Леонида Николаевича в области плеч. Серый вцепился в штанины брюк Кузнецова. И они потащили непослушное тело к выходу, а потом и затолкали его
на заднее сиденье «Нивы».
После этого Пузатых повторил свою команду:
- Серый, не отставай от моей машины.
- Угу… - тот готов был хоть к черту на кулички податься, лишь бы быстрее слинять от кабинета Кузнецова, от этого мрачного здания администрации.
Машины приехали к парку. Пузатых, ранее облюбовавший парк под застройку дома, уже изучил, как лучше подъехать к будущей строительной площадке. Потому углубился в парк без труда. Серый на «Ниве» Кузнецова следовал за «Тойотой» Пузатых колесо в колесо.
- Выключи фары, Серый.
- Понял…
- Выгружайте это дерьмо из машины.
- И что с ним делать?
Лом продолжал твердить:
- Шеф, надо отсюда быстрее линять.
- Успеем.
Он, видимо, уже придумал, что делать с телом Кузнецова, распорядился:
- Тащите его к фаркопу «Нивы».
- Зачем?
- Опять ты за свое, дятел! – в полголоса прошипел Пузатых. – Лучше прикрепи ту тряпку к фаркопу. Пусть люди подумают, что он повесился сам в своем парке.
- А…
Когда флаг с петлей на шее Кузнецова был прикреплен к автомашине, Пузатых вроде бы с облегчением сказал:
- Вот теперь можно отсюда и линять.
- Как скажешь, шеф…
- Тогда пулей в мою машину!
Серый и Лом, казалось, всю жизнь только и ждали этих слов от Мичифана…




















ВМЕСТО ЭПИЛОГА

В парке пели соловьи, когда сознание Кузнецова начало медленно светлеть. Придя в себя, он не понимал, как оказался в парке. Почему на его шее российский флаг, да еще прикрепленный к фаркопу  «Нивы»?..
Но это уже было неважно…
…Следствие передало в суд уголовное дело о покушении Пузатых и его подельников на жизнь главы поселковой администрации. Свою роль в изобличении преступников сыграла запись на диктофоне.
…Сальникова настиг геморрагический инсульт.
…Были назначены досрочные выборы главы администрации муниципального поселения.
Друзья Кузнецова уговорили его выставить свою кандидатуру на предстоящих выборах, которые он с большим отрывом от других кандидатов выиграл.
…Федоров вернулся в район. Леонид Николаевич попросил его стать своим заместителем по социальным вопросам. Он не мог отказать другу.
…В парке на другой год после выборов начали возводить стены здания будущего краеведческого музея.
…А сельчане каждую весну рано утром и на вечерней зорьке слушают соловьиные трели, которые доносятся из парка. Соловьи, как и прежде, одними из первых среди пернатых оповещают о пробуждении природы, заставляют людей надеяться, что и в их жизни обязательно наступят перемены к лучшему.