У любви, чувства сильного, основоположного для человека, есть темные и светлые стороны. Любовь как цветок, корни которого находятся в земле, во тьме и гнили, в обители смерти, а стебель, листья и венчик поднимаются к прекрасному животворному солнцу. Возможно ли ради любви к человеку совершать преступления и отнимать жизнь у другого человека? История знала разные примеры.
Из старых преданий, из хроник и летописей известно, как часто земные владыки, короли, которые были сильны, даже в любви действовали, не задумываясь, по закону силы, - и, пожалуй, также часто их избранницы покорялись этому закону, так сказать, предпочитая плыть по течению. Если им, этим осчастливленным высочайшим выбором дамам, было при этом слишком сложно притвориться влюбленными даже перед самими собою, то они могли утешаться привилегиями своего положения и мыслью, что обошли соперниц в борьбе за расположение представителя власть имущего сословия.
Вот тут самое время поговорить об одной женщине… не только о корнях цветка, гниющих во тьме, но и о его прекрасном венце. Поговорить о светлой стороне любви, которая неожиданным образом открылась одному высокопоставленному лицу давних прошлых веков, во всем равным вышеупомянутым могущественным королям, - равным во всем, от родовитости до нрава и привычек, за исключением того, что удача на политическом поприще дружила с ним недолго.
Немножко предыстории. В 1404 году великий князь литовский Витовт Кейстутович, внук Гедимина, сумел присоединить к своим владениям город Смоленск (он за него боролся давно и упорно), а наследственный смоленский князь Юрий Святославич, соответственно, его потерял. По некоторым данным князь Юрий приходился родным братом жене Витовта Анне, однако если это и было так в самом деле, родство не остановило Витовта в его захватнических планах. Зять Витовта, муж его дочери Софьи, великий князь московский Василий Дмитриевич не помог князю Юрию отстоять его отчину, но на службу принял, да и как было отказать в такой малости, всего-то в наместничестве в городке Новый Торг (Торжок), тестю своего младшего брата (Юрий Дмитриевич, князь звенигородский и Галичский, младший брат Василия Дмитриевича, великого князя московского, в 1400 году заключил брак с дочерью смоленского князя Юрия, Анастасией). Сам князь смоленский Юрий был женат на Алене Ольговне, дочери знаменитого князя рязанского Олега Ивановича и его второй супруги Евпраксии Ольгердовны. В 1404 году, когда решалась судьба Смоленска, княгиня Алена попала в плен к литовцам, а Юрий отправился в Новгород, но не сумел там задержаться, - и вот в результате оказался на службе у московского князя.
В северном городе Торжке бывший великий князь смоленский Юрий Святославич мог, конечно, жить себе безбедно… но для этого ему надо было забыть, кем он являлся совсем недавно, какой властью и какими богатствами обладал и мог бы обладать дальше, если бы не пересилившие его недруги, если бы не злая судьба… Дата рождения Юрия неизвестна, но он мог быть примерно лет на десять младше Витовта, то есть в год потери смоленского стола ему сравнялось, наверное, лет 45… в этакие-то годы здоровый сильный мужчина из родовитейшего семейства должен был утратить богатую отчину, пережить позор поражения, потерять увезенную в полон жену и удовольствоваться каким-то там наместничеством - без надежды на просветы в будущем… в таких условиях люди начинают пить горькую, и их характер меняется к худшему…
В 1406 году Юрий поселился в Торжке, однако тут с ним стряслась беда: он влюбился, если это так можно назвать, в жену князя Симеона Мстиславича (Ивановича) Вяземского, такого же изгоя, как и он сам, последовавшего за ним из своих потерянных владений в Новгород, а затем и в Торжок.
Впоследствии история Ульяны Вяземской приобрела широкую известность в агиографическом пересказе. Насколько соответствуют истине церковные сказания, определить сложно, но в данном случае, судя по отрывкам дошедших до наших дней сведений, совпадения имеются.
Если следовать наиболее распространенной, житийной версии, дело было так: князь Юрий, положив глаз на прекрасную княгиню Ульяну (Ульяна, Иулиания, Юлиания – имя весьма в те времена распространенное, в переводе с латыни оно означает «волна»), попытался склонить ее к взаимности, использовав все имеющиеся в его распоряжении средства - уговоры, мольбы, хитрости и угрозы.
Акафист св. Иулиании говорит о подробностях этого давнего дела буквально следующее: «Хотя ласкосердый мучитель похоти своея желание улучити, ласкательными словесы и мольбы многими и коварством и прещении грозными соблазнити тя покушашеся: ты же, всеславная, плоти мудрование отвергши…»
Женщины тех времен, и это хорошо видно из многих примеров, были научены подчинению мужчинам и не имели привычки отказывать знатным господам. Правда, Юрий был всего лишь бывшим государем бывшего Смоленского княжества… однако судя по тому, как отнеслась к его страсти Ульяна, ее не вдохновила бы и корона на его голове. В посвященной ей позднее молитве она уподобляется «крепкому адаманту», и кроме того, упоминается, что она «тленную славу и добротство телесное презревши».
Из Жития Ульяны Вяземской: «Супруга князя Симеона цвела телесной красотою, а еще более душевною. Сластолюбивый Юрий, разжигаемый похотью скотскою, не раз хотел осквернить ее. То словами строгой правды, то мольбою удерживала она несчастного от греха. - «Нельзя быть тому: у меня есть муж и я дорожу верностью ему более, чем жизнью», говорила целомудренная княгиня Юрию».
Стойкость молодой женщины, поистине «крепкого адаманта», в два счета довела вспыльчивого потомка легендарного князя Ростислава до белого каления. Ему и так не везло. Однажды на пиру, декабря 21 числа 1406 года, он сильно напился и убил несчастного князя Семена, обладателя такой прекрасной и верной жены… вероятно, это произошло непредумышленно, под влиянием минуты, вследствие вспышки неконтролируемого гнева… Теперь Ульяна оказалась полностью во власти Юрия, что он и вознамерился ей доказать незамедлительно. Однако ей удалось вырваться из объятий убийцы и насильника, – она ударила Юрия ножом в плечо и выбежала на двор, пытаясь спастись бегством. К сожалению, князь не был ранен ею достаточно серьезно, чтобы это помешало ему ее догнать, после чего он убил и ее, прямо на своем дворе, у всех на глазах, причем с особой жестокостью: отрубил ей мечом руки и ноги, а далее приказал бросить останки в Тверцу, речку, на которой стоит Торжок. Поскольку дело было зимой, река должна была находиться подо льдом… что ж, вероятно, слуги воспользовались прорубью.
Однако вместе с мертвым телом концы в воду спрятать было невозможно, что и осознал князь Юрий со всей отчетливостью, когда протрезвел от вина и кровавого угара. Для него с этого момента все было кончено. Понимая, что пролитую кровь ничем и никогда не смыть, что его осудят за двойное гнусное убийство, Юрий ударился в бега. В летописи об этом сказано так: «… бысть ему грех и студ велик и с того бежа к Орде, не терпя горького своего безчестия».
Исходя из того, что даже каменное, даже обросшее шерстью сердце все же изначально было человеческим, можно предположить (это именно и делает агиограф), что вот тут оно и напомнило о себе, что, помимо потери последнего материального достояния, Юрий утратил нечто большее – самую надежду обрести душевный покой (скорее всего, он давно не знал покоя, поскольку спать ему не давали обманутые амбиции, но о том, что такое больная совесть, грызущая душу, он до сих пор не знал). Обычно люди не отказывают в остатках человеческих черт даже закоренелым злодеям, предполагая, что и они могут раскаяться, то есть неизменно апеллируют к лучшим человеческим качествам. На самом деле это вряд ли, но, с другой стороны, чего на свете не бывает.
Вышеприведенная история княгини Ульяны Вяземской обычно именно так излагается в ее Житии, но имеются и другие ее варианты. Отчество княгини в разных источниках указывается различно – Максимовна (дочь боярина Максима Данилова) или Андреевна. Разнятся и детали. Например, в одном из пересказов говорится, что князь Юрий убил ее мужа не на пиру, а при других обстоятельствах, что на двор к Ульяне он прискакал, чтобы добиться ее не добром, так силой, когда муж ее еще не погиб, хотя Житие указывает, что первой жертвой Юрия стал князь Семен, а Ульяна погибла второй. Есть разница и в способах расправы с несчастными супругами: Юрий собственноручно убивает и мужа Ульяны, и ее самое, либо же он сам убивает мужа, а Ульяну казнят по его приказу его слуги.
Очень интересен литературный, поэтический опыт переложения этого сказания, который предпринял в 1857 году поэт Лев Мей. Его перу принадлежит длиннющая, стилизованная под старину «Песня про княгиню Ульяну Андреевну Вяземскую», посвященная автором Петру Андреевичу Вяземскому Первому. Временем действия Мей выбирает лето, между тем как Житие княгини Ульяны говорит о том, что трагедия произошла зимой.
Творение Мея насыщено народными мотивами и начинается традиционным для русских сказаний запевом:
Что летит буйный ветер по берегу,
Что летит и Тверца по-под берегом,
Да летит она — брызжет слезами горючими. …
Было в городе во Новом во Торгу,
Об вечернях, в самый Духов день случилося...
Страшным событиям в Торжке Мей предпосылает страшное небесное знамение, солнечное затмение, случившееся во время весеннего народного гулянья, которое говорит о грядущих потрясениях. Событие это подлинное, в Суздальской летописи, включенной в Лаврентьевский свод, читаем : «бысть изгыбель слнцю». Затмение классифицируется как полное и датируется 16 июня 1406 года (новый стиль). То же самое явление описано в белорусско-литовской летописи (хронике Быховца): «Лета шесть тысяч девятьсот десятого (1402), седьмого июля, погибло солнце и скрыло свои лучи. Солнце ушло в третьем часу, когда поют обедню, и появились, как ночью, звезды и светили три часа». Год, правда, указан другой, но хроника Быховца во многих своих частях не является строго-документальной.
По земле весна переходчива,
В небе солнышко переменчиво.
Вот тускнеет оно, будто к осени,
Вот венец — лучи с себя скинуло,
Вот убрус, шитый золотом, сбросило,
Стало месяцем малым, сумеречным,—
И рога у него задымилися,
И легла по земле тень багровая,
И проглянули звезды, что в полночи...
Стараясь успокоить народ, князь Юрий приходит на площадь и обращается к собравшимся с речью, в которой, говорит:
Вот господь насылает нам знаменье,
Да его убояться не надобеть:
Убоимся греха непрощенного...
Дальнейший смысл княжеской речи поэт сводится к старинному обыкновению рассматривать беды и потрясения как Божье наказание и испытание, ниспосланные свыше как побуждение людям для раскаяния.
По молитве и день занимается,
И красно божий мир убирается,
И сам грех да беда, что на ком не живет,
Покаянной молитве прощается.
Так бы вовремя нам и покаяться:
Все мы петые, в церковь ношенные,
Все крещенные, все причащенные,
И казнил бы нас бог, православные,
Да не дал умереть непокаянно!
Небесному знамению и вечевой речи князя Юрия посвящена вся первая часть Песни. Закончив речь, Юрий садится в седло и едет на двор
К своему другу милому, верному,
Ко служилому князю, подручному,
Семеону Мстиславичу Вяземскому.
Вторая часть песни описывает двор князя Семена, содержит похвалу ему самому и его княгине, а также повествует о княжеском пире, на котором князь Юрий подводит князя Семена к тому, чтобы тот вызвался выступить в поход на Литву. Предчувствуя недоброе, княгиня Ульяна осмеливается обратиться к мужу с просьбой не ходить в «поле наездное», однако впустую. Князь Семен уезжает, княгиня Ульяна остается ждать его, а князь Юрий, не теряя даром времени, через «мамушку» княгини передает ей известие о своей любви. Ничего не добившись, он пускается на хитрость: вызвав к себе стольника княгини, он велит ему устроить для нее и всей дворни большой пир, в благодарность за хорошую службу князя Семена, и щедро оплачивает все расходы, предусмотрительно приказав накормить до отвала даже дворовых псов. На усадьбе княгини начинается гулянье, в результате которого поздней ночью все слуги валяются пьяные, даже забыв запереть ворота и двери. Юрий беспрепятственно проходит не только в дом, но прямиком ко княгине в спальню. Примечательно, как происходит это свидание. Княгиня задремала, внезапно же проснувшись, увидела Юрия в зеркальце перед собою, словно образ нечистой силы.
Клонит сон… очи сами слипаются -
И…
Как крикнет княгиня Ульяна Андреевна:
За плечами стоит кто-то в зеркале!..
Побелела, как холст, только все ж обернулася:
Юрий - князь на пороге стоит, шапку скидывает
И на образ Владимирской крестится…
«Что ты, князь?»
- «Доброй ночи, княгинюшка!
Уж прости, что не в пору, не вовремя»…
Догадавшись, зачем пожаловал незваный гость, княгиня пытается скрыть свой страх и ведет вежливую речь, но князю не до приличий.
Шапкой оземь ударил:
«Послушай же:
Ты полюбишь аль нет нас, Ульяна Андреевна?
Коль не волей возьму, так уж силою
И в охапке снесу на перину пуховую».
Как промолвил, она развернулася,
И откуда взялся у ней нож — богу ведомо,
Только в грудь не попала князь Юрию,
А насквозь пронизала ему руку левую...
«Так-то?» — только и вымолвил — вон пошел...
Утром двор княгини был разграблен, а сама она брошена в поруб. Возвращающегося из удачного похода князя Семена на подъезде к городу встречает верный ему стольник Яков, он рассказывает о том, что произошло в его доме. Он говорит, что убил неверную служанку, но не в его силах было помочь княгине. Семен едет за правосудием ко князю Юрию, но тот, встретив его на крыльце, говорит, что был ранен его женой, и расправляется с ним самим, а далее творит неправый суд и над княгиней.
«Так-то мне, Семеон, ты послуживаешь?
Бабе, сдуру-то, волю дал этакую,
Что пыряет ножом князя стольного!
Ну, спасибо!.. И сам я за службу пожалую!»
Да как хватит его засапожником под сердце,
Так снопом и свалился князь Вяземский,
Словно громом убило... А Юрий — князь
И не дрогнул: глядит туча — тучею,
Индо старый за малого прячется.
Да уж тут же, с сердцов, повелел он из поруба
И княгиню Ульяну Андреевну выволочь
За ее темно — русую косыньку,
Руки — ноги отсечь повелел ей без жалости
И в Тверце утопить... Так и сбылося:
Сам стоял и глядел, словно каменный,
Как тонула головка победная,
Как Тверца алой кровью багровела...
Вече целое ахнуло с ужаса,
Хоть никто не оказал даже слова единого —
Потому Юрий — князь был досужливый,
На противное слово пригрозливый...
Песня заканчивается кратким повествованием о дальнейшей судьбе Юрия Святославича и о скором конце его жизненного пути.
Только, знать, самого совесть зазрила:
С петухом собрался, не сказавшися,
Дом своею рукою поджег, не жалеючи,
И сбежал он в Орду тайно — тайною —
И поклона прощального не было
С Новым Торгом и с вечем поклончивым.
Уж догнал ли в Орду, нам неведомо,
А заезжие гости рассказывали,
Что пригнал под Рязанью он к пустыне,
Ко Петру — христолюбцу, игумену некоему,
Разболелся, да там и преставился,
В келье, иноком, в самое Вздвиженье,
На чужой земле, а не в отчине,
Не на княженьи, а в изгнании,
Без княгини своей и детей своих болезных...
Провожали его честно, по-княжески.
Да и мы за его душу грешную
Богу нашему вкупе помолимся:
Подаждь, господи, ради святой богородицы,
Правоверным князьям и княжение мирное,
Тихо — кроткое и не мятежное,
И не завистное, и не раздорное,
И не раскольное, и бескрамольное,
Чтобы тихо и нам в тишине их пожилося!
Что летит буйный ветер по берегу;
Что летит и Тверца по-под берегом,
Да летит она — брызжет слезами горючими...
Такова концовка песни-поэмы Льва Мея.
Возвращаемся к историческому, не песенному князю Юрию.
Вскоре после трагедии в Торжке Юрий Святославич умер. Дата его смерти – 14 (27) сентября 1407 года, на Крестовоздвиженье. Обстоятельства и причины смерти неясны. Иной раз говорят, что он так и сгинул там, в степях… хотя на самом деле летописные данные точно называют время его смерти и место, где он был погребен. Однако на этом подробности исчерпываются, так что в целях расширения картины приходится от исторического образа обращаться к легендарному – житийному.
Согласно житийной литературе, Юрий покинул чужбину и вернулся на Русь, но только это был уже совершенно другой человек, не тот прежний гордый самоуверенный господин, а всего лишь смиренный грешник. Он нашел пристанище в окрестностях Тулы, в Венёв-Никольско-Успенском монастыре, в те времена небольшой иноческой обители, затерянной в глухих дремучих лесах. По приводимой далее в Житии легенде, его привела туда посмертная молитва самой его жертвы, Иулиании, и остаток своих дней он употребил на пост и молитву в послушании у пустынника Петра. Пораженные историей раскаявшегося убийцы люди не забыли его, сохранили его могилу, и время проходило, и ничего не менялось… и так это место, и этот человек сделались почитаемыми в округе…
Житие Иулиании гласит: весной, когда прошла та страшная зима, останки княгини были выловлены из освободившейся от льда Тверцы, опознаны и захоронены - в Спасо-Преображенском соборе Торжка возле южных врат. Если это в самом деле имело место, то легко представить себе, что, передаваемое из уст в уста, описание этого события очень скоро обросло подробностями мистического порядка. Житие повествует, что останки были обретены чудесным образом: какой-то бедняк, стоя на речном берегу, увидал мертвое изрубленное тело, плывущее по воде, но не так, как это бывает обычно, а против течения. Если вспомнить, что имя княгини переводится с латыни как «волна», то символизм налицо: волна, устремившаяся против волны. Далее собрался народ, останки добыли из реки и догадались, кому они принадлежали, не усомнившись также в том, что во всех обстоятельствах этой жуткой находки ясно проступало влияние высших сил. Согласно преданию, человек, первым увидевший мощи в реке, исцелился от своей болезни, прикоснувшись к ним, и даже слышал при этом некие вещие голоса… Молва разнесла весть о чудесах, происходящих у новой гробницы новой святой мученицы, ибо та, согласно сочиненной в честь нее молитве, «целомудрия ради мученическую смерть приняла еси. Сего ради от Христа Бога нетленным и вечным венцем венчавшися».
Если все так и было, хотелось бы знать, успела ли дойти эта молва до места, где обретался тогда князь Юрий. Хотя последнее вряд ли – предание сложилось не сразу и не сразу стало известным. Канва исторических событий, по которой велеречивым агиографом прошлого был вышит узор истории княгини Ульяны и князя Юрия, вероятно сводится к тому, что Юрию не повезло заручиться поддержкой в Орде, взамен же выпало тяжело заболеть, в виду чего он принял решение вернуться на родину, но по причине плохого самочувствия успел добраться только до границы русских земель и степи, нашел приют в Венёвском монастырьке и там умер. Остальное досочинили народная молва, время и местные насельники, к вящему прославлению своей обители, что случалось неоднократно.
Крепость Венёв (33 км от Тулы на северо-восток, на реке Осётр) была построена на самой границе Руси и Орды и входила в линию обороны, называвшейся Московской или Большой Засечной чертой. По легенде, монастырь под Венёвом основали еще в XIII веке на месте, где остановились греческий священник Евстафий и его спутники, переносившие в 1225 году икону Николая Чудотворца из Корсуни в город Зарайск, и вначале он был мал и беден, но в начале XV столетия Никольско-Успенская обитель находилась уже в особенном уважении московского князя, «за благоденствие иноков и просвещенную ревность к пользам земли русской». Вероятно, расцвету монастыря способствовал тот факт, что Венёв являлся важным оборонным центром. По преданию в монастыре побывал Сергий Радонежский, пешком пришедший сюда из Серпухова. Хотя записей об этом посещении в летописях не имеется, но в монастыре тем не менее хранились два посоха знаменитого игумена.
Любопытно, что впервые Венёвский Никольско-Успенский мужской монастырь упомянут в «Книге степенной царского родословия» именно в связи со смертью смоленского князя Юрия Святославича. Церковь, где его похоронили, в 1696-1701 годах была перестроена, став двухэтажной – нижняя Успенская, верхняя Никольская, но в северной части нижнего храма перед алтарем находится древняя гробница, которую приписывают этому колоритному персонажу прошлого.
В современной Венёвской обители (теперь женской, а не мужской, как в старину) можно услышать и еще одну связанную с этим местом впечатляющую повесть: об архиепископе новгородском Пимене, которого в 1570 году сослал сюда с связи с обвинением в измене Иван Грозный. Пимена по царскому немилостивому указу лишили сана и заточили в подвальную темницу под собором, представлявшую собою каменный мешок не более полутора метров в высоту, так что узник не имел возможности выпрямиться в полный рост. Узник протянул в заточении чуть более года и умер, а затем, по обретении мощей, был канонизирован. Его келья-камера сохранилась при перестройке храма в нижней Успенской церкви, частицы его мощей ныне хранятся в ковчежце, в особой каменной нише внутри церкви, и над ними находится икона с его изображением – почитаемый образ Новгородского святителя Пимена.
Вернемся к истории Ульяны Вяземской. Святая благоверная княгиня (мученица) Иулиания Вяземская и Новоторжская входит в Собор Тверских князей и особо почитается в Тверской области, дни ее памяти – 21 декабря (3 января по новому стилю), когда ее постигла смерть, и 2 (13) июня, когда были обретены ее мощи. Точная дата канонизации неизвестна, предположительно, 1815 год, когда гробница Иулиании была вскрыта (повторное обретение мощей) в связи со строительством нового собора. Канонизации был также удостоен супруг Иулиании, погубленный князем Юрием князь Симеон Вяземский, прославленный позднее как благоверный князь-мученик в Соборе Смоленских святых. До официального причисления к лику святых убитая средневековая княгиня оставалась местночтима в Торжке, где находилось ее захоронение, и в окрестностях.
Согласно преданию, первым в гробницу Ульяны дерзнул заглянуть один диакон. Он сорок дней молился и тайно потревожил могилу мученицы, но из разрытой им земли ему в лицо полыхнул опаливший его огонь - бедняга исцелился только молитвами к святой… и вещий голос сказал ему, что вскрывать гроб еще не пора… не пора… Событие традиционно относится к 1598 году. Случаи, когда огни вспыхивают сами собой при вскрытии могил или загораются на могилах, известны давно. Это объясняется тем, что из разлагающихся мертвых органических тканей в почву переходит фосфор, который, соединяясь с воздухом, дает свечение (фосфористый водород). Подобные явления наблюдаются также в болотистых местах, где в толще трясины десятилетиями медленно разлагаются различные органические ткани.
Народные предания определяют болотные огоньки как «бесовы», подозрительно относятся к свечению на кладбищах, но есть также поверье, что загадочные сполохи таинственного света зажигаются сами собой на могилах великих воинов и мучеников за веру. Согласно старым легендам, при попытке вскрыть и обчистить гробницу святого князя Глеба Андреевича в Успенском соборе Владимира грабителей-татар остановил огонь, вырвавшийся из-под крышки, и что даже вскрытие ковчега с мощами святого Александра Невского при их переносе в Санкт-Петербург знаменовалось вырвавшейся наружу вспышкой огня (хотя это произошло после того, как мощи князя давно уже вынули из его первой могилы, много веков хранили во владимирской церкви, и даже после церковного пожара, когда кости внутри ковчега обуглились от жара и рассыпались в прах).
В начале XIX века (1815 год) в Торжке, богатом торговом городе, была задумана грандиозная постройка нового Спасо-Преображенского собора, по проекту знаменитого архитектора Карла Росси. При сносе старого собора пришлось потревожить и захоронение св.Иулиании. Когда обнажился в земле один угол гробницы, к нему припадали больные люди. В книге, хранившейся в соборе, записывались случаи чудесного исцеления, их набралось несколько десятков. Сила убеждения, самовнушения сродни плацебо: в случае, если болезнь не тяжела, душевного подъема может оказаться довольно для получения реального облегчения. Хотя чаще всего облегчение является кажущимся, кратковременным, и вскоре недуг возвращается снова.
Мощи святой находились в драгоценном ковчеге (раке), в приделе, освященном в ее честь 2 июня 1819 года, в новом соборе, роскошно отстроенном в классическом стиле в виде античного храма, с колоннами и портиком. В 1918 году собор был закрыт, в 1919 году раку святой Иулиании вскрыли и нашли в ней разрозненные кости скелета, что само по себе нарушает принятую церковью традицию канонизации, согласно которой необходимо, чтобы не только кости, но и тело осталось нетленным. В результате вскрытия раки выяснилось, что среди костей присутствуют фаланги пальцев, хотя согласно преданию руки Ульяны были отрублены ее убийцей. Остается предположить, что либо предание что-то путает, либо разрозненные кости в раке не принадлежали той, под чьим именем покоились. Далее мощи перенесли в другой городской храм, из которого в 1930 году они пропали, и судьба их неизвестна.
(2012г.)
***
Иллюстрация: г.Торжок Тверской области. 2015г.