Реинкарнация19

                РЕИНКАРНАЦИЯ--19      

        --Пока ты не можешь предсказывать своё будущее, ты не можешь давать правдивых обещаний относительно чего бы то ни было в будущем. Но даже тот, кто создает и предсказывает свое будущее, имеет основания и право менять свои обещания. Изменение—основное право всех созданий. Это даже больше, чем “право”, потому что “право”—это то, что дано. “Изменение” — это то, что существует. Изменение существует. Ты—это то, что изменяется. Это не может быть дано тебе. Это есть ты.
А так как ты есть “изменение”—и поскольку изменение — единственное, что в тебе постоянно, —ты не можешь дать правдивого обещания всегда оставаться таким же.
--Ты хочешь сказать, что во Вселенной нет ничего постоянного? Ты хочешь сказать, что во всем мироздании нет ничего, что оставалось бы постоянным?
--Процесс, который ты называешь жизнью, —это процесс воссоздания. Вся жизнь в каждый момент сейчас постоянно воссоздается заново. В этом процессе одинаковость невозможна, поскольку, если вещь одинакова, она вообще не изменяется. Но при том, что одинаковость невозможна, этого нельзя сказать о подобии. Подобие—результат процесса изменения, приводящего к удивительно похожей версии того, что было раньше.
Когда творчество достигает высокого уровня подобия, ты называешь это одинаковостью. И, с точки зрения твоего ограниченного восприятия, это так и есть. Поэтому в человеческом представлении во Вселенной наблюдается значительное постоянство. То есть вещи кажутся одинаковыми, одинаковыми кажутся действия и одинаковыми кажутся реакции. Вы во всем видите постоянство.
--Это хорошо, потому что обеспечивает рамки, в которых вы можете рассматривать и переживать на опыте свое существование физически.
--И все же Я говорю тебе: с точки зрения всей жизни—того, что является физическим, и того, что физическим не является,—видимость постоянства исчезает. Все воспринимается таким, как есть на самом деле: постоянно меняющимся.
--Ты говоришь, что изменения иногда бывают столь тонкими, столь незначительными, что, при нашей малой способности различать все кажется таким же—иногда точно таким же—в время как в действительности это не так.
--Совершенно верно.
--Что “не существует такой вещи, как полностью идентичные близнецы”.
--Правильно. Ты очень верно все уловил.
--И все же мы можем вос-создавать себя заново в настолько по-хожем виде, что создается эффект постоянства.
--Да.
--И мы можем делать это в человеческих взаимоотношениях, в терминах того, Кто Мы Есть и как мы поступаем.
--Да—хотя большинство из вас находит это слишком сложным. Потому что подлинное постоянство (в противоположность видимости постоянства), как мы уже знаем, нарушает закон природы, и даже для того, чтобы создать видимость одинаковости, требуется великий мастер.
Мастер преодолевает любую естественную тенденцию (вспомни, естественная тенденция направлена к изменению), чтобы создать видимость одинаковости. На самом деле он не может казаться таким каждое мгновение. Но он может являть столь близкое подобие, что создается видимость одинаковости. И в то же время люди, которые не являются “мастерами”, бы-вают “одними и теми же” постоянно. Я знаю людей, чье пове-дение и внешний вид настолько предсказуемы, что можно дер-жать пари на собственную жизнь.
--Но для того, чтобы сделать это намеренно, требуются огромные усилия.
--Мастер—это тот, кто создает высокий уровень подобия (то, что ты называешь “постоянством”) намеренно. Ученик же создает постоянство без необходимого намерения, Например, человек, который всегда на определенные обстоятельства реагирует одинаково, часто говорит: “Я ничего не могу поделать”.
Мастер никогда этого не скажет.
--Даже если реакция человека приводит к замечательному поведению—иногда он получает за него похвалу,—его реакцией часто бывает: “Ну, это ничего. По правде говоря, это происходит автоматически. Это сделал бы любой”.
--Но мастер никогда бы не сделал этого.
--Поэтому мастер —это человек, который в буквальном смысле знает, что он делает.
--Он также знает почему. Люди, не работающие на уровне мастерства, обычно не знают ничего.
-Именно поэтому так трудно сдерживать обещания?
--Это одна из причин. Как Я уже говорил, пока ты не можешь предсказывать свое будущее, ты не можешь давать правдивых обещаний ни в чем. А вторая причина, по которой людям трудно сдерживать свои обещания, заключается в том, что они противоречат подлинности.
--Что Ты имеешь в виду?
--Я имею в виду, что их развивающаяся правда о предмете отличается от той, которая, как они сказали, будет у них всегда. В результате возникает глубокое противоречие. Чему следовать—моей правде или моему обещанию?
--Каков же совет?
--Я уже давал тебе этот совет: Изменить себе, чтобы не изменить другому, все же означает измену. Это величайшая измена.
--Но это привело бы к постоянному нарушению обещаний, Ничьи слова ни о чем не имели бы значения. Никто ни на кого нe мог бы полагаться.
--О, так ты рассчитываешь на то, что другие будут держать свое слово, не так ли? Не удивительно, что ты так несчастен.
--Кто сказал, что я несчастен?
--Ты считаешь, что именно так говорят и поступают, чувствуя себя счастливым?
--Правильно. Да. Я несчастен. Иногда.
--О, значительную часть времени. Даже когда у тебя есть все причины быть счастливым, ты позволяешь себе быть несчастным— беспокоясь о том, сможешь ли бы удержать свое счастье! И причина того, что ты даже вынужден беспокоиться, заключается в том, что “удержание твоего счастья” в значительной степени зависит от того, сдержат ли другие люди данное ими слово.
--Ты хочешь сказать, что я не имею права ожидать—или хотя бы надеяться,—что другие люди сдержат свое слово?
--Почему ты хочешь обладать подобным правом?
Единственная причина, почему другой человек не сдерживает данного тебе слова, состоит в том, что он не хочет—или чувствует, что не может этого сделать, что, впрочем, одно и то же. И если человек не хочет сдерживать данное тебе слово или по какой-то причине просто не может, почему ты все же хочешь, чтобы он его сдержал?
Ты действительно хочешь, чтобы кто-то придерживался договоренности, которой он не хочет придерживаться? Ты действительно считаешь, что людей следует заставлять делать то, чего они не могут сделать? Почему ты хочешь заставить кого-то делать что-то против его воли?
--Ну, допустим, причина в следующем: потому что, если я позволю им ускользнуть, не сделав того, что, по их словам, они собирались сделать, это причинит вред мне—или моей семье.
--Итак, чтобы избежать вреда, ты предпочтешь сам причинить вред.
--Я не вижу, какой вред может причинить другому простая просьба сдержать свое слово.
--Но другой увидел в этом то, что может причинить ему вред, иначе он сдержал бы его добровольно.
--Значит, я должен страдать от причиненного мне вреда или смотреть, как страдают мои дети и моя семья, вместо того чтобы навредить тому, кто дал мне обещание, просто попросив его сдержать это обещание?
--Ты действительно думаешь, что, заставив другого сдержать обещание, ты избежишь вреда? Я говорю тебе: люди, делающие то, что, как им кажется, они “вынуждены” делать, приносят другим больший вред, чем те, кто свободно делает то, что хочет.
--Давая человеку свободу, ты устраняешь опасность, а не увеличиваешь ее.
--Да, если говорить о ближайшем времени, может показаться, что, отпустив другого человека “с крючка” данного тебе обещания или взятого им обязательства, ты пострадаешь, но это никогда не случится, если рассматривать более или менее длительный промежуток времени, потому что, давая свободу другому человеку, ты также даешь свободу себе. Ты освобождаешь себя от грусти и страданий, от уязвленного чувства собственного достоинства и собственной самооценки, что неизбежно следует, когда ты заставляешь другого человека сдержать данное тебе обещание, которого он не хочет сдерживать.
Вред, ощущаемый дольше, тяжелее вреда на короткое время—это обнаруживает почти каждый, кто пытается заставить другого сдержать свое слово. Это справедливо и для бизнеса?
--Как мог бы существовать мир бизнеса, придерживаясь этого правила?
--На самом деле это единственный разумный способ ведения бизнеса. Сейчас проблема всего вашего общества заключается в том, что оно основано на силе. На юридической силе (которую вы зовете “силой закона” и, слишком часто,—на физической силе (которую вы зовете “вооруженными силами”). Вы еще не научились использовать искусство убеждения.
--Если бы не юридическая сила—“сила закона”, применяемая с помощью судов,—как могли бы мы “убеждать” людей, занимающихся бизнесом, соблюдать сроки своих контрактов и придерживаться своих соглашений?
--Учитывая вашу нынешнюю этику, другого пути может и не быть. Но с изменением этики способ, с немощью которого вы сейчас пытаетесь уберечь бизнес—и людей—от нарушения соглашений, покажется вам очень примитивным.
--Объясни, пожалуйста.
--Сейчас, чтобы гарантировать соблюдение соглашений, вы используете силу. Когда ваша этика изменится, включив понимание того, что все вы—Одно, вы никогда не станете применять силу, потому что этим вы только принесете вред своему Я. Вы не станете своей правой рукой наносить удары по левой.
--Даже если левая рука душит тебя?
--Это другая вещь, которая тоже станет невозможной. Вы перестанете душить свое Я. Вы перестанете кусать себя за нос назло своему лицу. Вы перестанете нарушать свои соглашения. И, конечно, сами наши соглашения станут совсем другими. Отдавая что-то ценное другому человеку, вы больше не будете требовать что-то ценное взамен. Когда вы будете что-то давать или чем-то делиться, вас больше не будет останавливать отсутствие того, что вы называете непосредственным возвратом.
Вы будете давать и делиться автоматически, и в результате значительно реже придется разрывать контракты, потому что контракт связан с обменом вещами и услугами, тогда как ваша жизнь будет связана с дарением вещей и услуг независимо от того, получите вы что-то взамен или нет. И в таком одностороннем “дарении” вы найдете свое спасение, потому что вы откроете для себя то, что испытывает Бог: то, что ты даешь другому, ты даешь своему Я. Что уходит наружу, снаружи приходит.
--Все, что исходит от Тебя, к Тебе возвращается.
--В семикратном размере. Так что нет необходимости беспокоиться о том, что ты собираешься “получить обратно”. Беспокоиться следует только о том, что ты собираешься “отдать”. Жизнь требует достижения самого высокого качества давания, а не самого высокого качества получения. Вы продолжаете это забывать. Но жизнь не для того, “чтобы получать”. Жизнь для того, “чтобы отдавать”, и, чтобы это делать, вы должны проявлять великодушие по отношению к другим—особенно к тем, кто не дал вам того, что, как вы считали, вы должны получить! Такой поворот приведет к полному изменению вашей культуры. Сегодня то, что вы называете “успехом”, в вашей культуре измеряется в значительной степени тем, сколько вы “получили”, сколько славы, денег, власти и собственности вы приобрели.
В Новой Культуре “успех” будет измеряться тем, сколько благодаря вам приобрели другие. Ирония будет заключаться в том, что чем больше, благодаря вам, получат другие, тем больше, без всяких усилий, получите вы. Без всяких “контрактов”, “соглашений”, “сделок”, “ведения переговоров” или судебных процессов, которые заставляют вас отдавать другому то, что было “обещано”. В экономике будущего в своих делах вы будете руководствоваться не личной выгодой, а личным ростом, который и будет вашей выгодой. А “выгода” в материальном смысле придет, когда вы станете большей и более грандиозной версией того, Кто Вы Есть в Действительности.
Когда наступит это время, вам будет казаться слишком примитивной возможность использовать силу для того, чтобы принудить кого-то отдать вам что-либо только потому, что он “пообещал” это сделать. Если другой человек не будет соблюдать договоренность, вы просто позволите ему идти своим путем, делать свой выбор и получать собственный опыт. А то, что он не отдал вам, не будет потеряно, потому что вы будете знать, что “то, что уходит, умножается” —и что не он ваш источник всего этого, а вы сами.
--Стоп! Я уловил это. По-моему, мы действительно взяли старт. Вся эта дискуссия началась с того, что я спросил Тебя о любви — и о том, смогут ли когда-нибудь человеческие существа позволить себе выражать ее без ограничений. А это привело к вопросу об открытом браке. И вдруг мы свернули сюда.
--На самом деле нет. Все, о чем мы говорили, имеет отношение к делу. И это прекрасное вступление к твоим вопросам о так называемых просвещенных, или более высокоразвитых обществах. Поскольку в высокоразвитом обществе не существует ни “брака”, ни “бизнеса”—никаких искусственных общественных конструкций, которые вы создаете, чтобы сплотить общество.
--Да, хорошо, скоро мы подойдем к этому. Но сейчас я просто хочу подвести черту под этой темой. Ты говоришь очень интересные вещи. Что, если я правильно понял, все это разрушается потому, что большинство человеческих существ не могут сдерживать свои обещания, а значит, и не должны их давать. Это почти уничтожает институт брака.
--Мне нравится, что ты здесь использовал слово “институт”. Большинство людей, состоя в браке, действительно ощущают, что они находятся в “институте”.
--Да, это или институт умалишенных—или, по меньшей мере, институт повышения квалификации!
--Совершенно верно. Ты прав. Именно так большинство людей это воспринимают.
--Ну, я пошутил, но я не сказал бы “большинство людей”. По-прежнему существуют миллионы людей, которым нравится институт брака и которые готовы защищать его.
--Я настаиваю на сказанном. Большинству людей очень трудно в браке, и им не нравится то, что он им дает. Это доказывает статистика разводов по всему миру.
--Значит, Ты утверждаешь, что брак должен уйти в прошлое?
--Я ничему не отдаю предпочтения, только...
--...Знаю, знаю. Наблюдения.
--Браво! Ты по-прежнему хочешь сделать из Меня Бога предпочтений, каковым Я не являюсь. Спасибо, что ты пытаешься остановиться.
--Но мы не только просто уничтожаем брак, мы также просто уничтожаем религию! Если все человечество поймет, что Бог ничему не отдает предпочтения, религия действительно не сможет существовать, потому что религия подразумевает утверждение о предпочтениях Бога. А если у Тебя нет никаких предпочтений, значит, религия должна быть ложью.
--Ну, это слишком грубое слово. Я бы назвал ее вымыслом. Это просто то, что вы выдумали.
--Подобно тому, как мы выдумали сказку о том, что Бог предпочитает, чтобы мы состояли в браке?
--Да. Я не отдаю предпочтения ничему подобному. Но я заметил, что вы отдаете.
--Почему? Почему мы предпочитаем брак, зная, что он так труден?
--Потому что брак был единственным понятным для вас способом привнести “вечность” в свой любовный опыт. Это был единственный способ для женщины гарантировать поддержку и возможность выжить и единственный способ для мужчины гарантировать постоянное наличие секса и дружеского общения. Так создавались общественные соглашения. Заключались сделки. Ты даешь мне это, а я даю тебе то. Это было очень похоже на бизнес. Заключался контракт. И, поскольку обе стороны нуждались в укреплении контракта, утверждалось, что это “священный договор” с Богом—который накажет того, кто его нарушит. Позднее, когда это перестало работать, вы создали для его усиления искусственные законы. Но даже это не работает. Ни так называемые Божьи законы, ни законы, придуманные людьми, не могут удержать людей от нарушений брачного обета.
--Почему это происходит?
--Потому что обеты, которые вы обычно сочиняете, противоречат единственному закону, который имеет отношение к этому вопросу.
--Какому именно?
--Закону природы.
--Но именно в природе вещей выражать Единство. Разве это не то, что следует из всего этого? И брак—самое прекрасное выражение этого единства. Ты же знаешь: “Того, что соединил Бог, человеку не разрушить”, и все такое прочее.
--Брак, в том виде, в каком большинство из вас его осуществляют, нельзя назвать прекрасным. Потому что он нарушает два из трех аспектов того, что присуще каждому человеческому существу от природы.
--Ты можешь это повторить? Мне кажется, я начинаю собирать все это вместе.
--Хорошо. Еще раз с самого начала. Тот, Кто Есть Ты —это любовь. То, что есть любовь, безгранично, вечно и свободно. Следовательно, это то, что есть ты. Это природа того, Кто Ты Есть. Ты безграничен, вечен и свободен по самой своей природе. А любая искусственная общественная, моральная, религиозная, философская, экономическая или политическая конструкция, попирающая или подчиняющая твою природу, является посягательством на само твое Я —и ты будешь возражать против этого.
Что, по-твоему, дало начало вашей собственной стране? Разве не “Дай мне свободу—или дай мне смерть”? Что ж, вы отказались от этой свободы в вашей стране и отказались в ней в ваших жизнях. И все за одну и ту же цену. За безопасность. Вы настолько боитесь жить—настолько боитесь самой жизни,--что отдаете саму природу своего существа в обмен на безопасность. Институт, который вы называете браком,—это ваша попытка обеспечить безопасность, как и институт, называемый правительством. На самом деле это две формы одного и того же—искусственные общественные конструкции, предназначенные для управления поведением друг друга.
--Боже мой, я никогда не смотрел на это подобным образом. Я всегда думал, что брак —это окончательное заявление о любви.
--В том виде, в каком он был задуман, —да, но не в том, в каком вы его осуществили. В том виде, в каком вы его осуществили, это окончательное заявление о страхе. Если бы брак позволял тебе быть безграничным, вечным и свободным в своей любви, тогда он был бы окончательным заявлением о любви.
При том, как дело обстоит сейчас, вы вступаете в брак в попытке опустить любовь до уровня обещания или гарантии. Брак—это попытка гарантировать, что то, “что обстоит так” сейчас, всегда будет обстоять так. Если бы вы не нуждались в этой гарантии, вы не нуждались бы в браке. И как вы используете эту гарантию? Во-первых, как средство обеспечения безопасности (вместо обеспечения безопасности исходя из того, что у вас внутри) и, во-вторых, если эта безопасность оказывается не вечной, — как средство наказания друг друга, поскольку нарушенное брачное обещание становится основанием для возбуждения судебного процесса. Таким образом, вы находите брак очень полезным—даже если он лишен здравого смысла.
--Брак—это также ваша попытка гарантировать, чтобы чувств, которые вы испытываете друг к другу, вы не испы тывали ни к кому другому. Или, по меньшей мере, чтобы вы никогда не выражали их подобным образом по отношению к другим.
--То есть с помощью секса?
--То есть с помощью секса. Наконец, брак, и том виде, в каком вы его создали,—это способ сказать: “Эти отношения особые. Я ставлю эти отношения выше всех других”.
--Что в этом плохого?
--Ничего. Это не вопрос “хорошего” или “плохого”. Хорошего и плохого не существует. Это вопрос того, что приносит тебе пользу. Что вос-создает тебя в следующем самом грандиозном представлении о том, Кто Ты Есть в Действительности. Если Кто Ты Есть в Действительности—это существо, которое говорит: “Именно эти взаимоотношения—только эти, именно здесь—самые особенные”, значит, построенный тобою брак позволяет тебе делать это самым совершенным образом. Но, может быть, тебе будет интересно узнать, что почти никто из признанных духовных учителей не состоял в браке.
--Да, потому что учителя дают обет безбрачия. Они не должны заниматься сексом.
--Нет. Потому что мастер не может искренне утверждать того, что пытается сделать ваш современный брак: что один человек для него значит больше, чем другой. Этого не может утверждать мастер, и этого не может утверждать Бог. Дело в том, что ваш брачный обет в том виде, в каком вы его построили, заставляет вас делать совершенно без-Бож-ное заявление. Самая большая ирония в том, что вы видите в этом самое святое из обещаний, —ведь это обещание, которого Бог никогда не дает.
Но, чтобы оправдать свой человеческий страх, вы придумали Бога, который поступает подобно вам. Поэтому вы говорите об “обещании”, данном Богом своему “Избранному Народу”, и о заветах Бога тем, кого Бог любит “особым образом”. Вы не можете примириться с мыслью о том, что Бог не любит никого иначе, чем любого другого, поэтому вы создаете вымыслы о Боге, который любит только некий определенный народ по неким определенным причинам. И эти вымыслы вы называете Религиями. Я называю их богохульством. Поскольку сама мысль о том, что Бог может любить кого-то одного больше другого, ошибочна—и любой ритуал, который требует подобного заявления от вас, не священен, а кощунствен.
--О, мой Бог, остановись. Остановись! Ты убиваешь все хорошие мысли, которые когда-либо появлялись у меня о браке! Этого не может написать Бог. Бог никогда не говорит ничего подобного о религии и браке!
--Религия и брак в том виде, в каком вы их создали —именно то, о чем мы здесь говорим. Тебе этот разговор кажется слишком жестким? Я говорю тебе это: вы искажаете Слово Божье, чтобы оправдать свои страхи и объяснить свое ненормальное обращение друг с другом. Вы приписываете Богу слова, которые он должен был бы сказать для того, чтобы вы могли продолжать ограничивать друг друга, обижать друг друга и убивать друг друга от Моего имени.
Да, вы столетиями ссылаетесь на Мое имя и размахиваете Моим флагом, вы несете кресты на поля сражений,—и все это для того, чтобы доказать, что Я люблю один народ больше другого и требую, чтобы вы убивали, чтобы это доказать. Но я говорю тебе: Моя любовь безгранична и безусловна. Это единственная вещь, которой вы не можете услышать, единственная истина, которой вы не можете вынести, единственное заявление, которого вы не можете принять, потому что то, что она включает всех и все, разрушает не только институт брака (в том виде, в каком вы его создали), но и все ваши религии и правительственные институты.
Ибо вы создали культуру, основанную на исключении, и в поддержку придумали миф о Боге, исключающем что-то в пользу другого. Но культура Бога основана на включении. Любовь Бога включает всех. В Божьем Царстве приветствуют каждого, И эту истину вы называете богохульством. И вы должны это делать. Ведь если это правда, значит, все, что вы создали в своей жизни, неверно. Все человеческие coглашения и все человеческие построения ошибочны в той степени, в какой они не являются безграничными, вечными и свободными.
--Как может быть что-то “ошибочным”, если такого понятия, как “правильный” и “неправильный”, не существует?
--Вещь может быть ошибочной только в той степени, в какой ее работа не соответствует ее назначению. Если дверь не открывается и не закрывается, ты не назовешь ее “неправильной”. Ты просто скажешь, что она не так установлена или не так работает—поскольку она не служит своему назначению. Все, созданное вами в своей жизни, в своем человеческом обществе, все, что не служит своему назначению в становлении вас как человека, ошибочно. Это ошибочная конструкция.
--И —просто для проверки —в чем мое назначение в становлении себя как человека?
--Решать и заявлять, создавать и выражать, испытывать и осуществлять то, Кто Ты Есть в Действительности. Каждый момент воссоздавать себя заново в грандиознейшей версии самого прекрасного из всех своих представлений о том, Кто Ты Есть в Действительности. Это твое назначение в становлении себя как человека и это назначение всей жизни.
--Итак—куда это нас завело? Мы разрушили религию, мы отвергли брак, мы осудили правительства. Куда мы теперь?
--Прежде всего, мы ничего не разрушали, не отвергали и не осуждали. Если созданная тобой конструкция не работает и не выполняет того, что должна была выполнять, описать ее состояние—не значит разрушить, отвергнуть или осудить. Попытайся вспомнить разницу между осуждением и наблюдением.
--Ладно, я не собираюсь здесь с Тобой спорить, но многое из того, что сейчас было сказано, на мой взгляд звучит довольно осуждающе.
--Здесь нас стесняет лишь ужасная ограниченность слов. Их действительно настолько мало, что мы вынуждены опять и опять использовать одни и те же, даже когда они не передают нужный смысл или нужные мысли. Вы, например, говорите, что “любите” лакомство из бананов, но при этом вы явно имеете в виду совсем не то, что говорят о любви друг к другу. Так что, как видишь, у вас действительно слишком мало слов для описания своих чувств.
Общаясь с тобой таким образом—с помощью слов,—я позволил Себе ощутить эти ограничения. И Я готов допустить, что, поскольку некоторые из этих слов используются вами для осуждения, легко прийти к выводу, что Я их тоже использую для осуждения. Уверяю тебя, что это не так. В течение всего этого разговора я просто пытаюсь рассказать тебе, как прийти к тому, к чему, по твоим словам, ты хочешь прийти, и описать как можно более эффективно то, что стоит на твоем пути, что останавливает тебя. Что же касается религии, то вы утверждаете, что место, в которое вы хотите попасть,—это место, где вы сможете по-настоящему узнать Бога и по-настоящему любить Бога. Я просто отмечаю, что ваши религии не приведут вас туда.
Ваши религии сделали из Бога Великую Тайну и вынуждают вас не любить Бога, а бояться Бога. Религия дает слишком мало для того, чтобы вы изменили свое поведение. Вы по-прежнему убиваете друг друга, осуждаете друг друга, поступаете друг с другом “неправильно”. И, фактически, именно ваши религии вдохновляют вас на это. И, что касается религии, Я только замечаю, что, по твоим словам, ты хочешь, чтобы она привела тебя в одно место, а она приводит совсем в другое.
Теперь вам кажется, что вы хотите, чтобы брак привел вас в страну вечного блаженства или, по меньшей мере, обеспечил какой-то разумный уровень покоя, безопасности и счастья. Как и в случае религии, ваше изобретение, называемое браком, было хорошо на раннем этапе, когда вы впервые начали проводить его в жизнь. Но, как и в случае религии, чем дольше длится эксперимент, тем ближе он подводит вас к тому месту, куда, как вы утверждаете, вы не хотите идти.
Почти половина людей, состоявших в браке, разрывают свой брак, прибегая к разводу, а многие из тех, кто состоит в браке, отчаянно несчастливы. Ваши “союзы блаженства” ведут к горечи, озлоблению и сожалениям. Некоторые—и не так уж мало —приводят к прямой трагедии. По вашим словам, вы хотите, чтобы ваши правительства обеспечили мир, свободу и спокойный быт, а я наблюдаю, что, в том виде, в каком вы их придумали, они не обеспечивают ничего подобного. Наоборот, ваши правительства ведут вас к войнам, увеличивая нехватку свободы, жестокость в быту и перевороты.
Вы не способны решить основные проблемы, просто обеспечивая людям пишу, поддерживая здоровье и сохраняя жизнь, тем более вы не способны принять вызов, предоставив им равные возможности.
Сотни людей на планете ежедневно умирают от голода, тогда как тысячи каждый день выбрасывают пищи столько, что можно было бы прокормить целые страны.
Вы не можете справиться с простейшей задачей передачи того, что не нужно “имущим”, “неимущим”—тем более решить вопрос, хотите ли вы более справедливо разделить свои ресурсы. Только это не осуждение. Это правда, которую Я наблюдаю в вашем обществе.
--Но почему? Почему это так? Почему мы за столько лет доби-лись столь малого прогресса в ведении наших дел?
--Лет? Столетий.
--Хорошо, столетий.
--Это связано с Первым Мифом Человеческой Культуры, а также со всеми остальными мифами, которые за ним неизбежно последовали. Пока они не изменятся, ничто не изменится. Потому что на основании своих мифов вы строите свою этику, а ваша этика определяет ваше поведение. Только проблема в том, что ваш миф противоречит вашему основному инстинкту.
--Что Ты имеешь в виду?
--Первый Миф Вашей Культуры о том, что в основу человеческого существа заложено зло. Это миф о первородном грехе. Миф утверждает, что зло не только основа человеческой природы, но именно благодаря ему вы появляетесь на свет. Второй Миф Вашей Культуры, неизбежно вытекающий из первого, о том, что выживут “самые достойные”. Этот второй миф утверждает, что некоторые из вас сильные, а некоторые слабые и, чтобы выжить, вы должны быть вместе с сильными. Вы будете делать все, что сможете, чтобы помочь своим собратьям, но, если и когда речь пойдет о вашем собственном выживании, в первую очередь позаботитесь о себе. Вы даже позволите другим умирать. В действительности, вы идете еще дальше. Если вы считаете, что вынуждены делать это для себя и собственного выживания, вы будете по-настоящему убивать других—предположительно, “слабых”, —этим самым утверждая себя как “самых достойных”.
Некоторые из вас оправдывают это вашим основным инстинктом. Его называют “инстинктом выживания”, и именно этот миф вашей культуры положен в основу вашей социальной этики, в значительной степени определяя ваше групповое поведение.
Но ваш “основной инстинкт”—это не выживание, а скорее справедливость, единство и любовь. Это основной инстинкт всех разумных существ повсюду. Это ваша клеточная память. Это ваша врожденная сущность. Таким образом, опровергается ваш первый миф. Зло не заложено в вас от природы, вы не рождены в “первородном грехе”.
Если бы вашим “основным инстинктом” был инстинкт “выживания” и если бы в основе вашей природы лежало “зло”, вы бы никогда не бросались инстинктивно спасать падающего ребенка, тонущего человека, вы бы не бросались спасать никого ни от чего. И в то же время когда вы действуете, опираясь на инстинкты, и проявляете свою основную природу, когда не думаете о том, что делаете, вы поступаете именно таким образом, даже на свой страх и риск. Значит, вашим “основным” инстинктом не может быть инстинкт “выживания” и вашей основной природой, несомненно, не является “зло”. Ваш инстинкт и ваша природа —отражать сущность того, Кто Вы Есть, то есть справедливость, единство и любовь.
Учитывая социальный смысл всего этого, важно понимать разницу между “справедливостью” и “равенством”. Искать равенства, или быть равными, не может быть основным инстинктом ни одного разумного существа. Как раз совсем наоборот. Основной инстинкт всех живых существ —выражение уникальности, неодинаковости. Создание общества, где бы два существа были по-настоящему равны, не только невозможно, но и нежелательно. Общественные механизмы, стремящиеся создать подлинное равенство—другими словами, экономическое, политическое и социальное “единообразие”,—работают против, не в пользу величайшей идеи и высочайшей цели —которые заключаются в том, чтобы каждое существо обладало возможностью осуществить свое самое сильное желание и, таким образом, по-настоящему вос-создать себя заново. Для этого требуется равенство возможностей, а не равенство на деле. Это и называется справедливостью. Равенство на деле, обусловленное внешними силами и законами, исключало бы, л не создавало справедливость. Оно исключало бы возможность подлинного само-вос-создания, что является высшей целью просвещенных существ где бы то ни было.
Что же может обеспечить свободу возможностей? Системы, которые позволяли бы обществу удовлетворять основные потребности выживания каждого индивида, освобождая все существа для саморазвития и само-создания, вместо того, чтобы заниматься само-выживанием. Другими словами, системы, имитирующие подлинную систему, называемую жизнью, где выживание гарантировано.
Поскольку в просвещенных обществах не стоит вопрос о самовыживании, эти общества никогда не позволят одному из своих членов страдать, если хватает на всех. В таких обществах собственные интересы и основные общие интересы совпадают.
Ни одно общество, созданное вокруг мифа о “врожденном зле” или “выживании самых достойных”, не может достичь такого понимания.
--Да, это я понимаю. И вопрос о “мифе нашей культуры” —это то, что мне хотелось бы рассмотреть потом более подробно, вместе с поведением и этикой наиболее развитых цивилизаций. Но сейчас давай вернемся к вопросам, которые мы здесь подняли. Одна из сложностей разговора с Тобой в том, что Твои ответы уводят нас в таких интересных направлениях, что иногда я сам забываю, с чего начал. Но на этот раз я не забыл. Мы обсуждали брак. Мы обсуждали любовь и ее требования.
--У любви нет никаких требований. Именно это делает ее любовью. Если твоя любовь к другому человеку содержит требования, это вообще не любовь, это подделка. Именно это я пытаюсь тебе объяснить. Именно это я объясняю на все лады в ответ на все вопросы, которые ты сейчас задавал.
Например, в контексте брака имеет место обмен обетами, для чего любовь не требуется вовсе. Но вы ее требуете, потому что вы не знаете, что есть любовь. Точно так же вы даете любое другое обещание, которого любовь никогда не требует,
--Значит, Ты выступаешь против брака.
--Я не “против” чего бы то ни было. Я просто описываю то, что вижу. Но вы можете изменить то, что Я вижу. Вы можете перестроить свою общественную конструкцию, называемую “браком”, так, чтобы она не требовала того, чего никогда не требует Любовь, а вместо этого провозглашала то, что может провозгласить только любовь.
--Другими словами, изменить брачный обет.
--Не только это. Изменить ожидания, на которых основан этот обет. Эти ожидания трудно будет изменить, потому что они—ваше культурное наследие. Они, в свою очередь, исходят из мифов вашей культуры.
--Ну вот, мы опять вернулись к мифам: почему для Тебя это так важно?
--Я надеюсь указать тебе правильное направление. Я вижу, куда, по твоим словам, вы хотите идти вместе со своим обществом, и надеюсь найти человеческие слова и человеческие понятия, которые могли бы направить тебя туда. Могу Я привести один пример?
--Будь добр.
--Один из мифов вашей культуры о любви состоит в том, что любовь должна давать, а не получать. Это стало требованием культуры. И в то же время это приводит вас к сумасшествию и приносит больше вреда, чем ты можешь себе представить. Заключение и сохранение плохих браков приводит к всевозможным дисфункциональным взаимо отношениям, но никто—ни ваши родители, у которых вы ищете совета, ни ваше духовенство, у которого вы ищете вдохновения, ни ваши психологи и психиатры, у которых вы ищете ясности, ни даже ваши писатели и художники, у которых вы ищете интеллектуального руководства,—не отваживаются бросить вызов господствующему мифу вашей культуры.
В результате слагаются песни, пишутся романы, создаются фильмы, даются наставления, читаются молитвы, которые увековечивают Миф. Поэтому все вы продолжаете жить согласно этому мифу. И вы не можете этого не делать. И все же проблема не в вас, проблема в Мифе.
--Разве любить—не значит отдавать, а не получать?
--Нет.
--Не значит?
--Нет. И никогда не значило.
--Но Ты Сам говорил минуту назад, что “любовь не выдвигает никаких требований”. Ты говорил, что именно это делает ее любовью.
--Так и есть.
--Но для меня это звучит как “отдавать вместо того, чтобы получать”!
--Значит, тебе следует перечитать Главу восьмую из Книги 1. Все, на что Я ссылаюсь здесь, Я объяснял тебе там. Предполагалось, что этот диалог будет читаться последовательно и рассматриваться в целом.
--Я знаю. Но для тех, кто дойдет до этих слов, не прочтя Книги I: объясни, пожалуйста, что ты здесь имеешь в виду? Потому что, откровенно говоря, я тоже хотел бы повторить все еще раз, и, мне кажется, на этот раз я начинаю понимать эту заумь!
--Хорошо. Начнем. Все, что ты делаешь, ты делаешь для себя. Это истина, потому что ты и все остальные —Одно. Следовательно, то, что ты делаешь для других, ты делаешь для себя. То, чего тебе не удается сделать для других, тебе не удается сделать для себя. Что хорошо для других, хорошо для тебя, и что плохо для других, плохо для тебя. Это основополагающая истина. Но именно эту истину вы чаще всего игнорируете. Когда ты устанавливаешь отношения с другим человеком, эти отношения преследуют только одну цель. Они служат для тебя средством решить и заявить, создать и выразить, испытать и удовлетворить свое высшее представление о том, Кто Ты Есть в Действительности.
А если тот, Кто Ты Есть в Действительности, —человек добрый и внимательный, заботливый и сопереживающий, сострадающий и любящий, значит, когда ты проявляешь себя таким по отношению к другим, ты предоставляешь своему Я величайшее переживание, ради которого ты пришел в тело. Именно для этого вы решили воспользоваться телом. Потому что только в физическом царстве относительного вы можете узнать себя в этих проявлениях. В царстве абсолюта, из которого вы пришли, получить подобные знания невозможно.
Все это я объяснял тебе значительно подробнее в Книге 1. Так вот, если тот, Кто Ты Есть в Действительности,—это существо, которое не любит Себя, которое позволяет другим плохо с Собой обращаться, наносить вред и уничтожать, значит, ты продолжаешь вести себя таким образом, что позволяешь себе испытывать это. Но если ты действительно человек добрый и внимательный, заботливый и сопереживающий, сострадающий и любящий, ты включишь свое Я в число тех, по отношению к кому ты таким являешься.
Ты на самом деле должен начинать с себя. Ты должен в этих вопросах ставить себя на первое место.
Все в жизни зависит от того, кем ты стремишься быть. Если, например, ты стремишься быть Одним со всеми остальными (то есть если ты стремишься проверить на опыте представление, которое, как ты уже знаешь, является истинным), ты будешь вести себя совсем особым образом—так, чтобы это позволило тебе ощутить и проявить свое Единство. И когда ты будешь что-то делать исходя из этого, тебе не будет казаться, что ты делаешь что-то для кого-то еще, ты будешь делать это для своего Я. Все это будет справедливо независимо от того, что ты ищешь. Если то, что ты ищешь, это любовь, ты будешь делать то, что ты любишь, с другими. Не для других, а с другими.
--Обрати внимание на разницу. Постарайся уловить нюанс. Ты будешь делать то, что ты любишь, с другим для своего Я—так что ты сможешь претворить в жизнь и испытать свое самое прекрасное представление о своем Я и о том, Кто Ты Есть в Действительности. В этом смысле невозможно сделать ничего для других, поскольку любое действие по собственной воле является в буквальном смысле только этим--“действием”. Ты действуешь. То есть создаешь и играешь роль. Ты не притворяешься. Это действительно совершается.
Ты человеческое существо. И каким будет это существо, решать и выбирать тебе. Ваш Шекспир говорил: Весь мир —сцена, а люди —актеры. Он также говорил: “Быть или не быть, вот в чем вопрос”.
И он также говорил: “Если ты будешь верным собственному Я, и следовать этому, как ночь следует за днем, ты не сможешь лгать никому”. Когда ты верен собственному Я, когда ты не предаешь свое Я, ты знаешь, что то, что “кажется” “отдаваемым”, ты на самом деле “получаешь”. Ты в буквальном смысле опять отдаешь себя своему Я. Ты не можешь по-настоящему “отдавать” другому по той простой причине, что никаких “других” не существует. Если Мы — Одно, значит, есть только Ты.
--Иногда мне это напоминает семантический “трюк”, способ ме-нять слова местами, чтобы изменить их смысл.
--Это не трюк, это волшебство! И речь идет не об изменении порядка слов, чтобы изменить их смысл, а об изменении восприятия, чтобы изменить переживание. Твое переживание чего бы то ни было основано на твоем восприятии, а восприятие основано на понимании. Понимание же основано па ваших мифах. Вот об этом мы и должны говорить. Так что Я говорю тебе: мифы вашей культуры не служат вам. Они не ведут вас к тому, к чему, по вашим словам, вы хотите прийти. Либо вы лжете себе относительно того, к чему, по вашим словам, вы хотите прийти, либо вы не видите того, что вы этого не получаете. Ни как индивиды, ни как страна, ни как вид или раса.
--Кроме нас, есть еще другие виды?
--О, да, определенно.
--Что ж, я ждал очень долго. Расскажи мне о них.
--Скоро. Совсем скоро. Но вначале Я хочу рассказать о том, как вы можете изменить свое изобретение, называемое “браком”, чтобы оно привело вас ближе к тому, к чему, по вашим словам, вы хотите прийти. Не нужно его разрушать, не нужно от него избавляться —просто измените.
--Да, хорошо, я действительно хочу узнать об этом. Я действительно хочу знать, существует ли хоть какой-либо способ позволить человеческим существам выражать настоящую любовь. Итак, я заканчиваю эту главу нашего диалога тем, с чего начал. Какие ограничение мы должны налагать—кое-кто сказал бы “обязаны налагать”—на это свое выражение?
--Никаких. Вообще никаких ограничений. И именно это должен утверждать ваш брачный обет.
--Это удивительно.
--Я знаю.
--Когда мы с женой решили пожениться, мне вдруг захотелось написать совершенно новый набор брачных обещаний.
--Я знаю.
--И она меня поддержала. Она coгласилась со мной, что мы не можем изменить слова обета, который стал “традиционным” при бракосочетаниях.
--Я знаю.
--Мы сели и создали новый брачный обет, который “определял культурный императив” так, как мог бы определить его Ты.
--Да, вы это сделали. Я очень горжусь этим.
--И когда мы писали его, когда мы переносили слова обета на бумагу, чтобы их мог зачитать священник, я действительно поверил, что нам обоим он был внушен.
--Так оно и было.
--Ты хочешь сказать... ?
--Ты что, думаешь, Я прихожу к тебе только тогда, когда ты пишешь книги?
--Здорово.
--Да, здорово. Почему же ты не хочешь привести слова этого брачного обета здесь?
--Что?
--Вперед. У тебя есть его копия. Приведи ее прямо здесь.
--Хорошо, но мы создавали этот обет не для того, чтобы делиться им со всем миром.
--Когда начинался этот диалог, ты тоже не думал, что чем-то из него можно будет поделиться с миром. Давай. Приводи его здесь.
--Это как раз то, чего я меньше всего хочу: чтобы люди подумали, что я заявляю: “Мы написали Совершенный Брачный Обет!”
--Почему тебя вдруг стало заботить, что подумают люди?
--Ты знаешь, что я имею в виду. Видишь ли, ни один человек не назовет это “Совершенным Брачным Обетом”.
--Да, это так. Только лучший на вашей планете мог зайти так далеко.
--Хей...!
--Я просто пошутил. Давай же осветим это здесь.
Продолжай. Приведи свой брачный обет. Я беру за него ответственность на Себя. И людям он понравится. Это даст им представление, о чем мы здесь говорим. Ты можешь даже предложить другим воспользоваться этим обетом—который вообще не является “обетом”, это Брачная Декларация.
--Ну хорошо. Вот что мы с женой сказали друг другу, когда вступали в брак... благодаря полученному нами “внушению”. (Чумак не стал читать о завете автора с женой. Он не думал, а знал, что у каждого индивидуума свой завет и нет смысла читать джругой. Даже если на этом настаивает Бог).


              Глава 14

--Я прочитал эти слова—о моей Декларации о браке--с благоговейным трепетом и глубоким почтением. Спасибо Тебе за то, что Ты избрал такой способ быть в этот момент со мной. Спасибо Тебе, что Ты в этот момент со всеми нами. Потому что миллионы читают слова этого диалога, а еще миллионы хотят их прочесть. И, когда Ты входишь в наши сердца, мы, затаив дыхание, принимаем от Тебя этот дар.
--Дорогие Мои —Я всегда в ваших сердцах. Я рад, что теперь ты по-настоящему почувствовал, что Я здесь. Я всегда с вами. Я никогда вас не оставляю. Я есть вы, а вы есть Я, нас никогда не разделить, никогда, потому что это невозможно.
--Эй, подожди! Это похоже на дежавю. Разве мы уже не произносили все эти слова раньше?
--Конечно! Перечитай начало Главы 12. Только теперь они значат еще больше, чем тогда.
--А что, если дежавю реально и мы действительно иногда переживаем что-то “снова”, чтобы лучше понять, что это было?
--А ты как думаешь?
--Я думаю, что именно это иногда и происходит!
--Не считая тех случаев, когда это не так.
--Не считая тex случаев, когда это не так!
--Хорошо. Еще раз браво. Ты так быстро, так стремительно приходишь к массе новых пониманий, что становится страшно.
--Да, не так ли... — Теперь мне нужно обсудить с Тобой кое-что серьезное.
--Да, я знаю. Вперед.
--Когда душа соединяется с телом?
--А ты как думаешь?
--Тогда, когда она делает этот выбор.
--Хорошо.
--Но люди хотят услышать более определенный ответ. Они хотят знать, когда начинается жизнь. Жизнь в том виде, в каком они ее знают.
--Понимаю.
--Так что же служит сигналом? Это появление тела из чрева—физическое рождение? Или это момент зачатия, физическое соединение элементов физической жизни?
--У жизни нет ни начала, ни конца. Жизнь только расширяется: создает новые формы.
--Подобно вязкому материалу в тех декоративных лампах, которые были так популярны в шестидесятых. Большие, мягкие, круглые комочки, лежащие на дне, под действием тепла поднимаются вверх, от них отделяются новые комочки, которые расходятся в виде розы, а сверху опять соединяются друг с другом и низвергаются вниз в виде более крупных комков, потом все начинается сначала. В трубке никогда не бывает “новых” комочков. Это все тот же материал, преобразующийся таким образом, что он “выглядит” как новый, другой материал. Разновидностям нет конца, очень интересно наблюдать, как процесс повторяется снова и снова.
--Прекрасная метафора. Именно это происходит с душами. Единая Душа—которая на самом деле есть Все, Что Существует, — делится на множество частей, размеры которых становятся все меньше и меньше. Эти “части”, то есть частицы Всего, Что Было Всегда, преобразуются в то, что “выглядит” новыми, другими частями.
Есть прекрасная песня, в которой звучит вопрос: “Что, если Бог—один из нас? Просто разгильдяй, похожий на одного из нас?” Я думаю попросить автора заменить эту строку следующей: “Что, если Бог —один из нас? Просто комочек, похожий на одного из нас?” Ха! Это очень хорошо. И, знаешь,  песни этого автора—блестящие песни. Они переворачивают все человеческие представления. Люди не могут вынести мысли, что Я не лучше одного из них.
--Эта реакция—интересный комментарий, относящийся не столько к Богу, сколько к человеческой расе. Если мы считаем богохульством сравнивать Бога с одним из нас, что это говорит о нас?
--Действительно, что?
--И тем не менее Ты —“Один из нас”. Это именно то, что ты здесь говоришь. Так что автор прав.
--Он безусловно права. Глубоко прав.
--Я хотел бы вернуться к своему вопросу. Можешь ли Ты сказать что-нибудь о том, когда начинается жизнь в том виде, в каком мы ее знаем? В какой момент душа входит в тело?
--Душа не входит в тело. Душа окутывает тело. Вспомни, что Я говорил раньше. Тело не является домом для души. Все происходит совсем иначе. Все живо всегда. Такого понятия, как “смерть”, не существует. Не существует такого состояния бытия. То, Что Всегда Живо, просто приобретает новую форму— новую физическую форму. Эта форма заряжена живой энергией, энергией жизни, всегда.
Жизнь—если называть жизнью энергию, которая Есть Я,—существует всегда. Не бывает такого, чтобы ее не существовало. Жизнь никогда не кончается, как же может существовать момент, когда жизнь начинается?
--Будь добр, помоги мне в этом разобраться. Ты знаешь, что я пытаюсь понять.
--Да, знаю. Ты хочешь втравить меня в дискуссию об абортах.
--Да, хочу! Я признаю это! Я хочу сказать, что я установил контакт с Богом и у меня есть шанс задать монументальный вопрос. Когда начинается жизнь?
--Как ты мог слышать, ответ столь же монументален.
--Проверь меня еще раз. Она никогда не начинается. Жизнь никогда не “начинается”, потому что она никогда не кончается. Вы хотите свести все к биологической терминологии, чтобы можно было составить “правила”, основанные на том, что вы называете “Божьим законом”, которые предписывали бы людям как следует себя вести,—а потом наказывать их, если они не ведут себя подобным образом.
--Что в этом плохого?
--Это позволило бы нам безнаказанно убивать докторов прямо на автостоянках клиник.
--Да, понимаю. Вы годами используете Меня и то, что вы объявляете Моими законами, чтобы оправдывать все что угодно.
--Ну вот еще! Почему Ты не хочешь просто сказать, что прекращение беременности—это убийство!
--Вы не можете убить никого и ничто.
--Да.
--Но ты можешь положить конец какой-то индивидуальности.
--А на нашем языке это называется убийством.
--Вы не можете остановить процесс, в котором часть Меня выражена определенным образом индивидуально, не получив согласия той Моей части, которая в этом выражена.
--Что? Что Ты говоришь?
--Я говорю, что ничто не происходит против воли Бога. Жизнь и все происходящее есть выражение воли Бог—читай, твоей воли—ее проявлением. На протяжении этого диалога Я все время говорю: твоя воля есть Моя воля. Потому что существует только Один из Нас. Жизнь—это воля Бога в ее совершенном выражении. Если что-нибудь происходит против воли Бога, это просто не может произойти. Исходя из определения Кто и Что Есть Бог, оно не может произойти. Ты полагаешь, что одна душа может каким-то образом что-то решать за другую? Ты полагаешь, что вы как индивиды можете оказывать друг на друга воздействие, которого другой не хочет? Такое убеждение исходит из представления, что вы отделены друг от друга. Ты полагаешь, что можешь повлиять на чью-то жизнь не так, как хотел бы этого Бог? Такое убеждение исходит из представления, что вы отделены от Меня.
--Оба представления ложные.
--Крайне самонадеянно считать, что ты можешь оказывать такое влияние на Вселенную, с которым бы Вселенная не была согласна. Вы здесь имеете дело с могущественными силами, и некоторые из вас верят, что вы могущественнее самой могущественной силы. Но вы и не менее могущественны, чем самая могущественная сила. Вы есть самая могущественная сила. Не более и не менее. Так что пусть сила остается с вами!
--Ты говоришь, что я не могу убить никого без его разрешения? Ты утверждаешь, что на более высоком уровне всякий, кто был когда-либо убит, был согласен быть убитым?
--Ты смотришь на вещи с земной точки зрения и думаешь о них в земных понятиях, а ни одно из них не пригодно, чтобы передать смысл.
--Я вынужден думать в “земных понятиях”. Я здесь, прямо сейчас, на Земле!
--Я говорю тебе: ты “в этом мире, но ты не от мира сего”.
--Значит, моя земная реальность—не реальность вообще?
--А ты действительно считаешь ее реальной?
--Я не знаю.
--Ты никогда не думал: “Здесь происходит что-то большее?”
--Да, конечно, думал.
--Вот именно это и происходит. Это Я тебе объясняю.
--Хорошо. Я понял. Значит, я полагаю, я могу сейчас пойти и убить кого-нибудь, потому что я в любом случае не смогу этого сделать, если он не будет на это согласен!
--Люди фактически так и поступают. Интересно то, что вам это настолько трудно сделать, что вы ходите вокруг, пытаясь оправдать это действие законом. И еще хуже, вы убиваете людей против их воли, как будто это не имеет никакого значения!
--Конечно, это имеет значение! Как раз мы хотели бы, чтобы это значило еще больше. Как Ты не можешь этого понять? В момент, когда мы, люди, кого-то убиваем, мы не говорим, что то, что мы делаем, не имеет значения. Пожалуй, было бы слишком легкомысленно так думать. Мы как раз хотели бы, чтобы это значило больше.
--Вижу. Поэтому вам легче принять, что хорошо убивать других против их воли. Это вы можете делать безнаказанно. Вы это делаете потому, что именно их волю считаете неправильной.
--Я никогда не говорил этого. Люди так не думают.
--Не думают? Позволь мне показать тебе, как лицемерны некоторые из вас. Вы одобряете убийство людей против их воли, пока у вас есть основательная причина желать их смерти, например во время войны или во время казни—или докторов на автостоянке у клиники, где производят аборты. И в то же время если другой человек считает, что у него есть основательная причина хотеть своей смерти, вы вряд ли поможете ему. Это была бы “помощь в самоубийстве”, а это плохо!
--Ты делаешь из меня посмешище.
--Нет, это ты делаешь посмешище из Меня. Ты утверждаешь, будто бы Я оправдываю убийство человека против его воли и осуждаю убийство человека согласно его воле.
--Это безумие.
--Но ты не только не видишь в этом безумия, ты, по существу, заявляешь, что тот, кто указывает на безумие, сумасшедший. Ваши головы в порядке, а они просто возмутители спокойствия. Все это разновидность искаженной логики, с помощью которой вы строите свои жизни и создаете теологии.
--Я никогда не смотрел на это таким образом.
--Я говорю тебе это: пришло время посмотреть на вещи иначе. Это момент вашего возрождения как индивидов и как общества. Вы должны воссоздать свой мир сейчас, пока ваше безумие не разрушило его. Теперь слушай Меня. Мы Все Одно. Существует только Один из Нас, Вы не отделены от Меня, и вы не отделены друг от друга. Все, что Мы делаем, Мы делаем сообща. Наша действительность—со-сотворенная действительность. Если вы прерываете беременность, Мы прерываем беременность. Ваша воля есть Моя воля.
Ни один отдельный аспект Божественного не имеет силы над любым другим аспектом Божественного. Ни одна душа не в состоянии воздействовать на другую душу против ее воли. Не существует жертв, как не существует злодеев. При своей ограниченной перспективе ты не можешь этого понять; но Я говорю тебе, что это так. Существует только одна причина быть, делать или иметь, что бы то ни было—непосредственное утверждение того, Кто Вы Есть. Если тот, Кто Вы Есть,—как индивид и как общество—это то, чем вы выбираете и хотите быть, нет причин что-либо менять. С другой стороны, если вы верите, что вас ждет более важное переживание —даже более важное выражение Божественного, чем нынешнее его проявление,—идите к этой истине.
Поскольку все Мы—сотворцы, мы иногда показываем другим путь таким образом, что некоторые части Нас проявляют желание уйти. Ты можешь быть “показывающим”, демонстрирующим жизнь, которую ты хочешь создать, и приглашающим других следовать твоему примеру. Ты можешь даже сказать: “Я есть жизнь и путь. Следуйте мне”. Но будь осторожен. Некоторых за такие утверждения распинали.
--Спасибо. Твое предостережение я учту. Я буду сдержан.
--Я вижу, что ты делаешь действительно хорошее дело. Да, когда ты утверждаешь, что ведешь беседу с Богом, нелегко быть сдержанным.
--Как обнаружили другие.
--Что может послужить хорошей причиной, чтобы держать poт на замке.
--Немного поздновато для этого.
--И чья в этом вина?
--Понимаю, что Ты хочешь сказать. Все в порядке. Я Тебя прощаю.
--Ты прощаешь?
--Да.
--Как ты можешь Меня простить?
--Потому что я понял, почему Ты делал это. Я понял, почему Ты пришел ко мне и начал этот диалог. А когда я понимаю, почему что-либо делается, я могу простить все сложности, которые это может вызвать или создать.
--Это интересно. Ты, похоже, считаешь, что Бог столь же великолепен, как ты.
--Не в бровь, а в глаз.
--У тебя со Мной необычные отношения. Иногда ты считаешь, что никогда не можешь быть столь же великолепен, как Я, а в других случаях —что Я не могу быть столь же великолепен, как Ты.
--Тебе не кажется это интересным?
--Это очаровательно. Это потому, что ты думаешь, что Мы отделены. Ты бы избавился от этих представлений, если бы думал, что Мы—Одно. Это основное отличие вашей культуры—которая, по существу, является “младенческой”, примитивной культурой—от высокоразвитых культур Вселенной. Самое значительное отличие заключается в том, что в высокоразвитых культурах всем разумным существам ясно, что они и то, что они называют “Богом”, неотделимы друг от друга.
Им также ясно, что они и другие тоже неотделимы друг от друга. Они знают, что каждый из них обладает индивидуальным восприятием целого.
--Ох, замечательно. Теперь Ты собираешься познакомить меня с высокоразвитыми обществами Вселенной. Я жду этого.
--Да, я думаю, пришло время поговорить об этом вопросе. Но, прежде чем мы начнем, я просто обязан в последний раз вернуться к вопросу об абортах.
--Не хочешь же Ты сказать, что, поскольку ничто не может произойти с человеческой душой против ее воли, убивать людей не возбраняется, не так ли? Ты же не оправдываешь аборты и не даешь нам “зеленую улицу” в этом вопросе, не так ли?
--Я не оправдываю и не осуждаю аборты, тем более Я не оправдываю и не осуждаю войны. Во всех странах люди думают, что Я оправдываю войну, которую ведут они, и осуждаю войну, которую ведет их противник. Люди любой страны верят, что “Бог на их стороне”. Всякий раз предполагается одно и то же. На самом деле каждый человек чувствует то же самое— или, но меньшей мере, надеется, что любое принятое им решение или сделанный выбор соответствуют истине. И знаешь, почему все создания верят, что Бог на их стороне? Потому что Я на их стороне. И все создания интуитивно это знают.
--Это просто другой способ выразить мысль “Твоя воля для тебя есть Моя воля для тебя”. А эго просто другой способ сказать: Я всем вам даю свободную волю.
--Не может быть свободной воли, если выражение этой воли определенным образом приводит к наказанию. Это превращает свободную волю в насмешку и делает ее фальшивкой. Поэтому, когда речь идет об аборте или войне, покупке машины или вступлении в брак с данным человеком, о том, чтобы заниматься сексом или не заниматься сексом, “исполнять свой долг” или не “исполнять свой долг”, не существует таких понятий, как правильно и неправильно, и Я ничему не отдаю предпочтения.
Все вы находитесь в процессе определения самих себя. Каждый акт—это акт самоопределения. Если то, какими вы себя создали, доставляет вам удовольствие, если это служит вам, вы будете продолжать все де лать таким же образом. Если нет —перестанете. Это называется эволюцией. Процесс этот медленный, потому что, эволюционируя, вы продолжаете изменять свое представление о том, что действительно вам служит; вы продолжаете изменять свое представление об “удовольствии”.
Вспомни, что я говорил раньше. Ты можешь определить, насколько высокоразвит человек или общество, по тому, что этот человек или общество называют “удовольствием”. А сейчас Я добавлю: еще и по тому, что, по их заявлению, приносит им пользу. Если ты видишь для себя пользу в том, чтобы идти на войну и убивать других, ты будешь это делать. Если ты видишь для себя пользу в том, чтобы прервать беременность, ты это сделаешь. Единственное, что изменяется по мере твоего развития, это представление о том, что приносит тебе пользу. А в основе этого представления лежит то, что, по твоему мнению, ты пытаешься делать. Если ты пытаешься попасть в Сиэтл, тебе не принесет пользы, если ты будешь следовать в сторону Сан-Хосе. Лететь в Сан-Хосе не плохо с моральной точки зрения, это просто не приносит тебе пользы.
Следовательно, вопрос о том, что ты пытаешься сделать, превращается в вопрос о первостепенной важности. Не только в твоей жизни вообще, но и в каждое мгновение твоей жизни в частности. Потому что именно в эти мгновения жизни создается сама жизнь. Все, о чем мы здесь говорили, тесно связано с началом нашего святого диалога, которое ты назвал Книгой 1. Я повторяю это здесь, потому что, похоже, ты нуждаешься в повторении, иначе ты никогда не задал бы мне вопроса об абортах. Когда ты готовишься сделать аборт, когда ты готовишься выкурить сигарету, когда ты готовишься зажарить и съесть животное или когда ты готовишься преградить человеку дорогу в потоке машин —независимо от того, о крупном или мелком деле идет речь, является ли этот выбор решающим или несущественным, решается только один вопрос: это то, Кто Я Есть в Действительности? Это то, кем я сейчас выбираю быть? И пойми одну вещь: Нет дел, которые не приводили бы к каким-то последствиям. Все влечет за собой последствия. Последствие —это то, кто и что ты есть. Именно сейчас ты выполняешь поступок, определяющий твое Я.
Вот тебе ответ на вопрос об абортах. Вот тебе ответ на вопрос о курении, на вопрос об употреблении мяса и на любой вопрос о поведении, который у тебя когда-либо возникал. Каждый поступок есть акт самоопределения. Все, что ты думаешь, творишь и делаешь, провозглашает: “Это тот, Кто Я Есть”.

             Глава 15.

--Хочу сказать тебе, Мое дорогое дитя, что этот вопрос о том, Кто Ты Есть и Кем Ты Выбираешь Быть, имеет очень большое значение. Не только потому, что определяет характер твоего опыта, но и потому, что он создает природу Моего. Всю жизнь тебе говорили, что тебя создал Бог. Теперь Я говорю тебе: ты создаешь Бога. Это огромная перестройка твоего понимания, Я знаю. И все же она необходима, если ты собираешься заняться настоящей работой, для которой ты пришел. Это святая работа, которую Мы делаем, ты и Я. Это святая земля, но которой Мы идем.
--Это Путь.
--Каждое мгновение Бог выражает Себя в тебе, с помощью тебя, через тебя. Ты всегда стоишь перед выбором, каким должен быть сейчас создан Бог, и Она никогда не забирает у тебя этого выбора, как и не наказывает тебя за “неправильный” выбор. И все же ты нелишен руководства в этих вопросах, и никогда его не лишишься. В тебя встроена внутренняя управляющая система, которая показывает тебе путь домой. Это голос, который всегда говорит тебе о твоем высшем выборе, который создает твое величайшее видение. Все, что нужно,—обращать внимание на этот голос и не отказываться от видения.
На протяжении всей вашей истории Я посылаю вам учителей. Каждый день и час Мои посланники несут вам приятные вести о великой радости. Написаны Священные писания, прожиты святые жизни, чтобы вы могли узнать эту вечную истину: Вы и Я —Одно. Сейчас Я опять посылаю вам писания —одно из них ты держишь в своих руках. Сейчас Я опять посылаю вам посланцев, стремящихся принести вас в Мир Бога. Хочешь ли ты прислушаться к этим словам? Хочешь ли ты услышать этих посланцев? Хочешь ли ты стать одним из них?
Это очень важный вопрос. Эго серьезное приглашение. Это великолепное решение. Мир ждет твоею сообщения. И ты делаешь это сообщение, проживая свою жизнь. У человечества нет шансов подняться выше своих самых низменных мыслей, пока вы не поднимитесь до своих самых высоких представлений. Эти представления, выраженные через тебя, с помощью тебя, явятся образцом, станут ступенью, послужат моделью для следующего уровня человеческого опыта. Ты есть жизнь и путь. Мир будет следовать тебе. В этом вопросе у тебя нет выбора. Это единственный вопрос, в котором у тебя нет свободною выбора. Это просто Путь, Который Eсть. Твой мир последует твоему представлению о себе. Так всегда было, так всегда будет. Вначале приходят твои мысли о самом себе, за ними следует внешний мир физического проявления. То, о чем ты думаешь, ты создаешь. То, что ты создаешь, ты испытываешь. То, что ты испытываешь, ты eсть. To, что ты есть, ты думаешь.
--Kpyг замкнулся.
--Святая работа, в которую ты вовлечен, на самом деле только начинается, так как теперь ты хотя бы понимаешь, что делаешь. Именно ты добился того, что узнал это, именно ты добился того, что у тебя проявился к этому интерес. И тебя действительно сейчас интересует —более чем когда бы то ни было,—Кто Ты Есть в Действительности. Так как теперь ты хотя бы видишь картину в целом. Кто есть ты, есть Я. Ты определяешь Бога. Я послал тебя —Я благословил часть Меня —в физическую форму, чтобы Я мог узнать Себя на опыте, потому что все, что Я знаю о Себе, концептуально. Жизнь существует как инструмент, с помощью которого Бог превращает концепцию в опыт. Она существует для того, чтобы вы делали то же самое. Так как вы есть Бог, делающий это.
Я выбираю каждый момент вос-создавать Себя заново. Я выбираю испытать грандиознейшую версию самого прекрасного из всех Моих представлений о том, Кто Я Есть. Я создал нас такими, чтобы вы могли воссоздавать Меня. Это Наша общая святая работа. Это Наша величайшая радость. Это Сама причина Нашего существования.

            Глава 16

--Я прочитал эти слова с благоговейным трепетом и глубоким почтением. Спасибо Тебе за то, что Ты избрал такой способ быть в этот момент со мной. Спасибо Тебе, что Ты в этот момент со всеми нами
--Пожалуйста. Спасибо тебе, что ты в этот момент со Мной.
--У меня осталось еще несколько вопросов, и некоторые из них имеют отношение к этим самым “развитым существам”. После этого я позволю себе закончить этот диалог.
--Мой Возлюбленный, ты никогда не закончишь этот диалог, как и не должен будешь всегда его вести. Твоя беседа с Богом будет продолжаться всегда. А поскольку ты сейчас активно вовлечен в нее, эта беседа скоро приведет к дружбе. Все хорошие беседы в конце концов приводят к дружбе, и скоро твоя беседа с Богом перерастет в Дружбу с Богом.
--Я это чувствую. Я чувствую, что мы действительно становимся друзьями.
--И, как случается в любых отношениях, эта дружба, если ее питать, разжигать и позволять расти, превратится наконец в чувство общения. Ты будешь чувствовать и испытывать, что твое Я Общается с Богом, Это будет Святое Общение, потому что тогда Мы будем творить как Одно.
--Значит, этот диалог будет продолжаться?
--Да, всегда.
--И я не должен говорить “прощай” в конце этой книги?
--Ты никогда не должен говорить “прощай”. Ты должен говорить только “привет”.
--Ты чудо, Ты знаешь это? Ты просто чудо.
--И ты тоже, Сын Мой. Все вы чудо. Так же как все вы —Мои дети, повсюду.
--У Тебя есть дети “повсюду”?
--Конечно.
--Heт, я имею в виду в буквальном смысле повсюду. Существует ли жизнь на других планетах? Есть ли у Тебя дети где-нибудь еще во Вселенной?
--Да, конечно.
--И эти цивилизации более продвинутые?
--Некоторые из них--да.
--Вм каком смысле?
--В любом. Технически. Политически. Социально. Духовно. Физически. И психологически. Например, ваша склонность, ваше настойчивое желание производить сравнения, ваша постоянная потребность характеризовать что-то как “лучшее” или “худшее”, “более высокое” или “более низкое”, “хорошее” или “плохое” говорит о том, насколько вы погрязли в двойственности, насколько глубоко вы погрузились в обособленность.
--В более продвинутых цивилизациях Ты этого не наблюдаешь? И что Ты понимаешь под двойственностью?
--Уровень продвинутости общества неизбежно отражается на степени двойственности его мышления. Социальная эволюция проявляется в движении к единству, а не к сепаратизму.
--Почему? Почему мерилом является единство?
--Потому что единство есть истина. Обособленность —иллюзия. Пока общество видит себя разделенным—в виде ряда или собрания отдельных единиц, —оно живет в иллюзии. Вся жизнь вашей планеты построена на обособленности, основана на двойственности. Вы представляете себя в виде отдельных семей или кланов, собранных в отдельных округах или штатах, которые, в свою очередь, собраны в отдельных государствах или странах, составляющих отдельный мир или планету.
Вы представляете свой мир единственным обитаемым миром во Вселенной. Вы представляете свое государство самым прекрасным государством на Земле. Вы представляете свой штат самым лучшим штатом в своем государстве, а свою семью самой удивительной во всем штате. Наконец, вы думаете, что вы лучше всех остальных в своей семье. О, вы уверяете, что ничего подобного не думаете, но вы поступаете так, как если бы действительно так думали.
Ваши истинные мысли ежедневно находят свое выражение в ваших общественных решениях, политических выводах, религиозных тенденциях, в вашем экономическом выборе и в вашем индивидуальном подборе всего—от друзей, до системы верований, до самих взаимоотношений с Богом. То есть со Мной. Вы чувствуете себя настолько отделенными от Меня, что вообразили, будто я не хочу даже разговаривать с вами. И в результате вы отрицаете истинность своего собственного опыта. Ваш опыт говорит вам, что вы и Я—Одно, но вы отказываетесь верить ему. Таким образом, вы отделяетесь не только друг от друга, но и от собственной правды.
--Как человек может быть отделен от собственной правды?
--Игнорируя ее. Видя и отрицая ее. Или изменяя ее, перекручивая, искажая, чтобы она соответствовала вашему заранее составленному мнению о том, как это должно быть. Возьмем вопрос, с которого ты сейчас начал. Ты спросил, есть ли жизнь на других планетах? Я ответил “Конечно”. Я сказал “Конечно”, потому что это очевидно. Это настолько очевидно, что меня даже удивляет то, что ты задаешь этот вопрос. Вот как человек может “отделиться от собственной правды”, совершенно недвусмысленно видя правду своими глазами, он может не заметить ее—и в результате отрицать то, что он видит.
Отрицание —вот механизм, который здесь работает. И нигде отрицание не бывает таким предательским, как самоотрицание. Вы всю свою жизнь тратите на отрицание того, Кто и Что Вы Есть в Действительности. Было бы достаточно грустно, если бы вы ограничивались отрицанием менее личных вещей вроде истощения озоновою слоя, уничтожения старых лесов, ужасного обращения со своей молодежью. Но вы не довольствуетесь отрицанием всего, что видите вокруг себя. Вы не успокоитесь, пока не отречетесь также от всего, что видите у себя внутри.
Вы видите внутри себя добро и сострадание, но отрицаете это. Вы видите внутри себя мудрость, но отрицаете это. Вы видите внутри себя бесконечные возможности, но отрицаете это. Вы видите и испытываете внутри себя Бога, и все же отрицаете это. Вы отрицаете, что Я внутри вас—то есть что Я есть вы, —и этим вы лишаете Меня Моего законного очевидного места.
--Я не могу и я не отрицаю Тебя.
--Ты признаешь, что Ты есть Бог?
--Ну, я не сказал бы этого...
--Вот именно. И Я говорю тебе это: “Прежде чем прокричит петух, ты трижды отречешься от Меня”. Самими своими мыслями ты отрицаешь Меня. Самими своими словами ты отрицаешь Меня. Самими своими поступками ты отрицаешь Меня. В своем сердце ты знаешь, что Я с тобой, в тебе; что Мы—Одно. И несмотря па это, ты отрицаешь Меня.
О, некоторые из вас говорят, что Я существую. Но отдельно от вас. Где-то, не здесь. И чем дальше вы представляете Меня от вас, тем дальше вы уходите от собственной правды. Как и со многими другими вещами в жизни—от истощения природных ресурсов вашей планеты до жестокого обращения с детьми в столь многих домах,—вы видите это, но вы не верите в это.
--Но почему? Почему? Почему мы видим и, тем не менее, не верим?
--Потому что вы настолько захвачены иллюзией, вы так глубоко погружены в иллюзию, что ничего не видите за ней. Фактически, вы не должны позволять иллюзии длиться. Это и есть Божественная Дихотомия. Вы должны отрицать Меня, если вы продолжаете искать, как стать Мной. И это именно то, что вы хотите делать. Но вы не можете стать тем, чем вы уже являетесь. Поэтому важно, чтобы было отрицание. Это полезный инструмент.
--Пока оно не перестанет им быть.
--Мастер знает, что отрицание—для тех, кто выбирает позволить иллюзии длиться. Приятие—для тех, кто выбирает положить конец иллюзии сейчас. Приятие, провозглашение, проявление. Это три ступеньки к Богу. Приятие того, Кто и Что Ты Есть в Действитель ности. Провозглашение этого, чтобы услышал весь мир. И проявление любым способом. Провозглашение себя кем бы то ни было всегда сопровождается проявлением. Ты будешь проявлять то, что твое Я ecть Бог,—именно так, как сейчас ты проявляешь то, что ты думаешь о своем Я. Вся твоя жизнь —проявление этого.
Но это проявление—величайший вызов для тебя. Ведь в тот момент, когда ты прекращаешь отрицать свое Я, другие начинают отрицать тебя. В тот момент, когда ты провозглашаешь свое Единство с Богом, другие начинают провозглашать твое сотрудничество с Сатаной. В тот момент, когда ты произносишь величайшую истину, другие будут говорить, что ты богохульствуешь.
И, как случается с мастерами, которые искренне проявляют свое мастерство, тебе будут поклоняться, тебя будут поносить, превозносить и очернять, почитать и распинать. И, когда для тебя цикл будет закончен, те, кто до сих пор живет среди иллюзий, не будут знать, что с тобой делать.
--Но что произойдет со мной? Я не понимаю. Я сбит с толку. Мне казалось, Ты говоришь, снова и снова, что иллюзия должна продолжаться, что “игра” должна идти дальше, что здесь вообще должна продолжаться некая “игра”?
--Да, я говорю это. И это так и есть. Игра действительно продолжается. Ибо то, что один или двое из вас положат конец циклу иллюзий, еще не означает окончания игры — ни для тебя, ни для других игроков. Игра не прекращается, пока Все-во-Всем опять не становится Одним. Даже тогда она не заканчивается. Потому что в момент божественного воссоединения Всего со Всем блаженство будет настолько безграничным, настолько сильным, что Я– Мы--Вы в буквальном смысле взорвемся от радости —и весь цикл опять начнется сначала. Это никогда не закончится, дитя Мое. Игра никогда не закончится. Потому что игра—это сама жизнь, а жизнь — это и есть то, Кто Мы Есть.
--Но что происходит с отдельным элементом, или “Частью Всего”, как Ты это называешь, Частью, которая поднимается до мастерства, достигает всезнания?
--Такой мастер знает, что только его часть цикла завершена. Он знает, что только его опыт иллюзий подошел к концу. Мастер смеется, потому что мастер видит план Мастера. Мастер видит, что даже после завершения им своего цикла игра идет дальше, опыт продолжается. Мастер также видит роль, которую он может теперь сыграть в этом опыте. Роль мастера—вести других к мастерству. Поэтому мастер продолжает игру, но новым способом, используя новые инструменты. Ибо видение иллюзии позволяет мастеру выйти из нее. Мастер будет делать это время от времени, преследуя свои цели и удовольствие. Таким образом он провозглашает и проявляет свое мастерство, а другие называют его Богом/Богиней.
Когда все представители вашей расы придут к мастерству, тогда ваша раса в целом (поскольку ваша раса есть одно целое) с легкостью будет преодолевать время и пространство (вы преодолеете законы физики, как вы их называете) и будет стремиться помочь другим расам и другим цивилизациям тоже достичь мастерства.
--При том, что другие расы и другие цивилизации делают то же самое сейчас, с нами?
--Совершенно верно. Именно так.
--И только когда все расы всей Вселенной достигнут мастерства...
--...или, Я сказал бы, только когда Все [части] Меня узнают Единство...
--...эта часть цикла завершится.
--Мудро сказано. Поскольку сам цикл никогда не завершится.
--Потому что даже завершение части цикла есть сам цикл!
--Браво! Великолепно! Ты понял!
--Итак, да, на других планетах есть жизнь. Да, многие из них значительно более продвинуты, чем ваша. В чем? Ты никогда по существу не отвечал на этот вопрос.
--Отвечал. Я говорил—во всем. Технически. Политически. Социально. Духовно. Физически. Психологически.
--Да, но приведи несколько примеров. Эти понятия настолько широки, что для меня они лишены смысла.
--Знаешь, мне нравится твоя откровенность. Не каждый решится, глядя Богу в глаза, заявлять, что то, что Он говорит, лишено смысла.
--Итак? Что ты скажешь об этом?
--Правильно. У тебя совершенно правильное отношение. Потому что ты, конечно, прав. Ты можешь бросать Мне вызов, выступать против Меня и задавать Мне сколько угодно вопросов, и Я не сделаю ничего ужасного.
--Но я могу делать благословенные вещи, как в этом диалоге. Разве это не благословенное событие?
--Да, это так.
--Это поможет многим людям. Это тронуло, трогает миллионы людей.
--Я это знаю. Это часть “плана Мастера”. Плана твоего становления мастером.
--Ты знал с самого начала, что эта трилогия будет пользоваться колоссальным успехом, не так ли?
--Конечно, знал. Кто, по--твоему, обеспечил этот успех? Как ты думаешь, благодаря кому эти люди, которые читают ее, нашли путь к ней? Я говорю тебе это: Я знаю каждого, кто пришел к этому тексту. И Я знаю причину, которая привела его к этому.
--Знают и они.
--Остался один вопрос: будешь ты отрекаться от Меня опять?
--Это имеет для Тебя значение?
--Ни малейшего. Все Мои дети в один прекрасный день вернутся ко мне. Вопрос не в том, вернутся ли вообще, вопрос когда. Таким образом, это имеет значение для них. Поэтому кто имеет уши слышать, да слышит.
--Да, хорошо—мы говорили о жизни на других планетах, и Ты собирался привести мне несколько примеров того, в чем она более продвинута, чем жизнь на Земле.
--Технически большинство других цивилизаций значительно опередили вас. Есть и такие, которые отстают от вас, но не слишком. Большинство ушли далеко вперед.
--В чем? Приведи мне пример.
--Возьмем погоду. Вам кажется невозможным ею управлять. (Вы даже не умеете точно ее предсказывать.) Поэтому вы зависите от ее прихотей. В большинстве миров это не так. Существа, обитающие на большинстве планет, могут, например, управлять местной температурой.
--Они могут это делать? Я думал, что температура на планете зависит от ее расстояния от солнца, ее атмосферы и т. п.
--Все это определяет пределы ее изменения. А в этих переделах многое можно сделать.
--Как? Каким образом?
--Контролируя окружающую среду. Создавая или отказываясь создавать определенные условия в атмосфере. Видишь ли, важно не только, где вы находитесь по отношению к солнцу, но и то, что вы помещаете между собой и солнцем. Вы помещаете в своей атмосфере самые опасные вещи—и уничтожаете нечто самое важное. Но вы отрицаете это. То есть большинство из вас этого не признают. Даже когда лучшие ваши умы приводят неоспоримые доказательства того вреда, который вы причиняете, вы не признаете этого. Лучших своих представителей вы объявляете сумасшедшими и говорите, что “вам лучше знать”.
Или же вы утверждаете, что эти мудрые люди преследуют своекорыстные цели, хотят оправдать свою точку зрения и защитить свои интересы. Но это именно вы преследуете своекорыстные цели. Это вы стремитесь оправдать свою точку зрения. Это вы защищаете свои особые интересы. А ваш главный интерес—вы сами. Любое доказательство, каким бы оно ни было научным, каким бы ни было доказуемым или неопровержимым, вы будете отрицать, если оно противоречит вашим собственным интересам.
--Это довольно жесткая формулировка, и я не уверен, что это так.
--В самом деле? Теперь ты называешь Бога лжецом?
--Нет, я, право, не хотел этого сказать...
--Тебе известно, сколько времени потребовалось вашим государствам только на то, чтобы перестать отравлять атмосферу фторуглеродами?
--Да... Хорошо...
--Ничего хорошего. Как ты думаешь, почему это заняло столько времени? Я скажу тебе. Это заняло столько времени потому, что прекращение отравления атмосферы стоило многим крупным компаниям огромных сумм. Это заняло столько времени потому, что для этого многим людям пришлось пожертвовать своими удобствами.
Это заняло столько времени, потому что годами многие люди и государства предпочитали отрицать— вынуждены были отрицать—факты, чтобы защитить свои интересы и сохранить статус-кво: сохранить все таким, как есть. Только когда частота заболеваний раком кожи стала катастрофически возрастать, когда температура начала повышаться и льды и снега начали таять, когда вода в океанах и озерах стала теплее и реки начали выходить из берегов, больше людей стали обращать на это внимание. Только когда ваши собственные интересы потребовали этого, вы заметили очевидный факт, о котором ваши лучшие умы говорили вам много лет назад.
--Что плохого в соблюдении собственных интересов? Мне казалось, в Книге 1 Ты говорил, что все начинается с собственных интересов.
--Говорил, и так оно и есть. Но в других культурах и в других обществах на разных планетах определение “собственных интересов” значительно шире, чем в вашем мире. Просвещенным существам совершенно ясно, что то, что приносит вред одному, вредно для многих, а что приносит пользу немногим, должно приносить пользу многим или в конечном счете от этого не будет пользы никому.
--Но я спрашивал……..
--Вот теперь ты уже перенёсся в другой мир и находишься в другой стихии. Вернёшься—продолжим.





      






    Г Л А В А  1

                --Существует  ли  такая  вещь, как             реинкарнация? Сколько у  меня   было жизней в прошлом? Кем я тогда был? «Кармический долг»--это реальность? Трудно поверить в то, что по этому поводу все еще возникает вопрос, Я с трудом  могу себе это  представить. Было  так много сообщений  о вспоминании прошлых  жизней  из  исключительно  надежных   источников.   Некоторые  люди поразительным  образом воскресили в  памяти  подробные  описания событий,  и доказано, что при этом была исключена всякая возможность того, что они могли каким-то   образом   выдумать   или   изобрести   что-то,   чтобы   обмануть исследователей или своих близких.
        --У тебя было  657прошлых жизней, раз уж ты настаиваешь на точной цифре. Это  твоя 658 -я. В  других ты был  всем. Королем, королевой, рабом.  Учителем, учеником, мастером.  Мужчиной, женщиной.Воином, пацифистом. Героем, трусом. Убийцей, спасителем. Мудрецом, глупцом. А сейчас детективом и будешь им долго, пока самому не надоест. Всем этим ты бы
 --Я иногда  чувствую себя экстрасенситивом. Существует ли вообще такая вещь,  как «ясновидение»? Есть  ли  оно  у меня?  Находятся ли люди, которые называют себя экстрасенсами, «в сговоре с дьяволом»?
--Да, такая вещь, как ясновидение, существует. У тебя оно есть. Оно  есть у каждого. Нет человека, у которого не  было  бы  способностей,  которые  ты называешьэкстрасенситивными, есть только люди, которые их не используют.  Применять ясновидение и другие подобные способности -- это не более чем пользоваться шестым чувством. Очевидно, что это не означает  «быть  в сговоре с дьяволом», иначе я бы не дал тебе это чувство.  И  конечно,  нет никакого дьявола, с которым можно было бы сговориться.
               
       (Уолш. «Беседы с Богом»)



Туман. Это не был прославленный туман  времен гражданской войны в США, напоминающий по цвету гороховый суп, с коричневатым оттенком от грязи и копоти каминных труб, а мягкий, перламутровый. призрачно-бледный туман в Канаде. Он ощутимо сгустился над бульваром согласия, где находилась одна из четырёх судебных корпораций, готовящих адвокатов, итмеющих право выступать в суде. По аналогии с английской терминодоногией их в Канаде также называли барристерами в отличие от солистеров—адвокатов, готовящих дела для барристоров и имеющих право выступать в судах низших инстанций.
Итак, туман, опустившийся околот половины четвертого дня в конце ноября, когда небо уже
начинает темнеть, приглушил свет в окнах нижних этажей, притушил уличные фонари, поднялся клубами, затягивая и другие окна над бульваром. Преодолев четыре лестничных пролета, можно увидеть закрытую площадку с массивными двустворчатыми дверями с табличкой «Ричардсон, Ричардсон и Поташ», за которыми скрывается почтеппая солиситорская контора, основанная
в восемнадцатом веке предком мистера Ричарда Ричардсона, ныне старшего партнера фирмы.
Толкнув тяжелые двери, вы будете немного удивлены. Впереди, по обеим сторонам длинного и широкого коридора, покрытого ветхим ковром, пустые темные кабинеты. Слабый свет просачивался лишь из-под двух соседних дверей в противоположном конце коридора. Над порогом закрытой двери слева пробивался неяркий луч. В этом кабинете молодой мистер Поташ, один из двух младших партнеров, составлял чье-то завещание, проклиная тот  день, когда он родился на свет. Соседнюю дверь мистер Бу Ричардсон, другой младший партнер, должно быть,
машинально оставил слегка приоткрытой.
--Налить тебе еще чаю, милый?--спросил девичий голос.
--Э-э-э...Нет, спасибо,--с достоинством отозвался голос молодого человека.--Нет!--сурово повторил он, как будто отказывался от рыцарского звания.
--Слушай, мой дорогой, хватит дуться.
--Я? Дуюсь?
В кабинете Бу Ричардсона напротив двери, под черной мраморной каминной полкой, пылал жаркий огонь. Перед камином стоял старый черный кожаный дивап. На одном краю неловко сидела Элла Томпсон, на другом--ее жених, столь же смущенный. Оба старательно и осторожно пили чай. Обоим, очевндно, хотелось придвинуться ближе друг к другу, чего не позволяла пыльная, сухая, замороженная атмосфера конторы «Ричардсон, Ричардсон и Поташ».
Тридцатилетний, довольно суровый с виду Бу Ричардсон, темноволосый и темнобровый, сидел выпрямив спипу, одетый в официальный черный пиджак и брюки в полоску. Элла повернула голову, и лица обоих молодых людей отразились в широком, чуть покосивщемся зеркале, висевшем над камин-
ной полкой.
Ее внешность никак нельзя было назвать суровой. Девушка с роскошными каштановыми волосами, с сияющим чистым лицом и темными глазами в обрамлении черных ресниц выглядела не на двадцать восемь, а на восемнадцать лет. Впрочем, фигура в зеленом складчатом платье была вовсе не девичьей, а вполне зрелой, сложившейся.
--Да мне наплевать, дуешься ты или не дуешься!-- отмахнулась она.--Только, честно сказать, я порой гадаю, не превращаешься ли ты в сухое бревно вроде твоего дяди Ричарда ...
--Эй! Полегче!
--... или еще во что-нибудь. Скажи, по чему тебя в университете прозвали Сухарем?
--Никто меня не прозывал.
--Прозвали!--Элла громко поставаила чашку с блюдцем на столик с чайным подносом.--Твоя собственная сестра мне рассказывала. Но если ты собираешься изображать из себя в этой жуткой конторе лорда верховного судью в
мантии, то я лучше уйду. Всему есть предел.
Бу тоже громко поставил свою чашку с блюдцем, шагнул к ней, сел рядом и обнял. На их головы не грянул гром, не обрушилась молния. Только тонкие струйки тумана кружились в убогом кабинете, затуманивая и затягивая ослепшие белые окна. Огонь
вспыхивал и трещал. Прошло много времени, прежде чем Элла пробормотала.
--Милый! Неужели ты действительно должен работать?
Бу резко дернулся, как от булавочного укола, и взглянул на нее.
--Мне бы хотелось ...--проговорил он,--хотелось бы, чтоб ты снизошла и составила обо мне более верное представление. Должен ли я работать?
--Не придирайся, Бу. Я совсем не о том. Хочется только выяснить, любишь ли ты меня.
--Должен ли я работать!--вскричал мистер Ричардсон, выходя из себя.--Он вскочил и словно скрестил руки на груди.--Когда все сотрудники фирмы, начиная с дяди и кончая рассыльным, валяются в гриппе, тебе, может быть, интересно будет узнать, что мы с Чарльзом Поташем пашем как лошади ... Мы ...
Бу озабоченно насупился, заметив страдальчески гневную гримасу, промелькнувшую по лицу Эллы. Однако он ошибся--она морщилась не от душевных страданий. Взглянув через плечо на тощую кожаную подушку у себя за спиной, она протянула руку к спинке дивана и вытащила засунутую
под подушку книжку.
-- Что-то все время впивалось мне в спину,-- объяснила она.--Я думала, это ты, и не возражала, а оказалось, что нет,--и взмахнула книгой в яркой обложке под названием  «Труп в кустах».
--Дай сюда!—с неприличной поспешностыо потребовал Бу.
Выхватив у нее книжку, он направился к металлическому зеленоватому картотечному шкафу, стоявшему между двумя окнами южной стены, выдвинул большой нижний ящик, почти доверху забитый литературой подобного рода, швырнул
туда «Труп в кустах» и с грохотом задвинул.
--Не надо об этом болтать,--серьезно предупредил
он.--Иначе клиенты сочтут меня несерьезным.
Элла прыспула--не сумела сдержаться, расхохоталась ему в лицо. Порой самая любящая и преданная женщина в подобных случаях не способна держать себя в руках, хотя это всегда страшно бесит мужчину.
--Можно спросить, что тут такого смешного?
--Извини, милый. Дело в тебе.
--Неужели?
--Бу, ты врун. Ты просто обожаешь с головой потружаться в бурные приключения, описанные в таких книжках, вычисляя ловкого преступника. Скажешь, нет?
--Нет, конечно.
--Сейчас из тумана появится темнокожий незнакомец с иностранным акцентом,--серьезно продолжала Элла,--представится Кемалом Карбоханом, сообщит о трупе в запертой комнате, ты схватишь шляпу и пулей помчишься за ним.--Лицо девушки затуманилось.--Ох, милый, и я за тобой. Если храбрости хватит.
--Слушай!--с отчаянием воскликнул Бу.
--Что?
--Я не читал детективов уже две недели,--заявил он тоном завзятого наркомана или запойного алкоголика.--Никакой возможности не было! Мы с Чарльзом даже сами бегаем вместо курьеров. Смотри!
Элле сперва показалось, будто Бу указывает на собственный широкий аккуратный письменный стол, стоявший напротив дивана, на котором горела лампа под зеленым абажуром, бросая холодный ровный свет на стены зеленовато-желчного цвета. В этом свете взгляд ее темных глаз смягчился, прелестное лицо засияло, она подалась вперед, раскинув руки по спинке дивана.
У письменного стола стояло старое вертящееся кресло, на сиденье которого лежал потертый кейс, а на спинке аккуратно висело темное мужское пальто, шляпа-котелок и серые перчатки. Элла ненавидела котелки, особешю на своем женихе, но ей не хватало духу его растоптать или выкинуть прочь. Бу прошагал к креслу, покопался в портфеле, вытащил большую папку из желтоватого блестящего картона, пере-
вязанную розовой ленточкой.
--Вот подготовленное для барристера дело со всеми материалами и изложением обстоятельств.
--Знаю, милый.
--Очень хорошо. Его подготовка стоила адских трудов. И ровно в пять часов я обещал доставить папку в кабинет Гарри Чаумака.
--Гарри Чаумаку?--переспросила Элла.--Жуткий
тип!
Лицо Бу озарила дьявольски очаровательная улыбка. Он вдруг на миг предстал в своем истинном облике и сунул папку обратно в портфель.
--Гарри Чаумек, моя дорогая, лучший судебный адвокат, по крайней мере по уголовным делам. Его называют «великим защитником».
--И «проклятым русским». Хотя я и не знаю почему именно »русским».
--Согласен, завистники называют и так. У него действительно российские корни и потому что он всегда выигрывает.--В голосе Бу звучало обожание, восхищение.--Знаешь, он никогда не возьмется за дело, представленное министрами, никогда не выступит от имени государственного обвинения. Гарри Чаумек всегда выступает со стороны защиты.
--Да!--выпалила Элла.--Да! Потому что умеет из-
вратить факты, подольститься к присяжным и оправдать убийцу, основываясь на ложных свидетельствах ...
Она вдруг умолкла. Улыбка Бу слегка изменилась.
--Тише, детка,--мягко сказал он.--Знаешь, нельзя
говорить так ни о ком из моих коллег.
Сначала Элла не чувствовала особой ненависти к известному барристеру. Однажды встречалась с ним, несколько раз слышала выразительные гладкие громкие речи в суде, испытывая к нему только легкую неприязнь. А теперь, когда выяспилось. что Бу почитает его божеством в области своей профессиональной деятельности, по-настоящему не-
взлюбила мистера Чаумака.
--Извини,--сказала она,--но я попросту не выношу
его чудовищного высокомерия ...
--На самом деле он вовсе не высокомерен.
--...или его царственного утверждения: «Я никогда не ошибаюсь». Подумать только! Этот »русский барин» очень самоуверен. Когда-нибудь, Бу, этот человек совершит такую ошибку, что шлепнется в глубокую яму и никогда из нее не выберется.
--Пока он подобных ошибок не совершал, правда? --улыбнулся Бу.
--Ха! --усмехнулась Элла.
--И хватит нам ребячиться.
Девушка вздохнула. Ровный яркий свет настольной лампы сверкнул на подаренном женихом в честь помолвки кольце с бриллиантом, которое она крутила на пальце. Бу не обратил на это внимания.
--Допустим,--продолжал он, с важным видом расхаживая по кабинету,--Чаумак пользуется не совсем обычными методами. Он видит в судопроизводстве интеллектуальную игру, где требуется победить соперника. Между нами говоря,
он предпочитает защищать виновных. Говорит, в защите невиновного нет никакой чести для истинного спортсмена.
--И ты тоже так думаешь?--вскричала Элла.
--О, без сомнения, это очень прискорбно. Да, да. И все-таки! Ты только что упрекнула меня, будто я хочу жить как герои детективных книжек.
--Так оно и есть! И к тому же подражаешь своему драгоценному мистеру Чаумаку и в данный момент выражаешься точно как он.
Бу замер па месте.
--Святой Георгий, надеюсь, я есть я!--Элла промолчала, он махнул рукой.--Суть в том, что Чаумак действительно живет среди подобных проблем. После дела о колдовстве шесть-семь лет назад на него свалилась целая куча процессов, на основе которых можно было бы писать настоящие детективы--с исчерпывающими доказательствами и логическими
заключениями. С другой стороны, твой Камал Карбахан ...
--Какой еще Камал?
Бу снова замолчал.
--Откуда мне знать, черт возьми? Ты же упомянула этого возмутителя спокойствия. Сказала, если он сюда войдет ...
--Почему же он мой?--с достоинством уточнила Элла.--Он никто. Я его просто выдумала для иллюстрации.
--Элла, что это значит?
--Ничего, разумеется. Продолжай, дорогой.
--Ладно,--согласился Бу,--давай возьмем его для
иллюстрации. Личность, называемая Камалом Карбаханом, никак не может фигурировать в детективе. Ему место только в триллере. Я против триллеров ничего не имею, не думай, а даже их люблю! Но к реальной жизни они имеют
такое же отношение, как мавританский кинжал, которым я разрезаю бумагу. Если сейчас в дверь войдет старик Камал, он не станет рассказывать об убийстве в закрытой комнате, а наболтает что-нибудь о международных поставщиках наркотиков или о белых рабах, что абсолютно неинтересно, даже если это и правда. Камала Карбахана не существует, даже как мифа. Его быть не может. Ясно?
В этот самый миг далекие церковные часы за бульваром Согласия начали глухо отбивать пять. Оконные стекла задрожали от боя, приглушенного туманом. И сразу же в приоткрытую створку двери кто-то тихо, но настойчиво постучал. Элла потом рассказывала, что сердце у нее чуть не остано-
вилось. Странно. Нет ничего зловещего в стуке в дверь под бой часов. Но последующие события убедили Бу с невестой в обратном.
От резкого толчка дверь широко распахнулась внутрь, чуть не стукнувшись о стену. В проеме стоял невероятно странный карлик. Ростом он был не более пяти футов, костлявый, худой, но казавшийся плотным, в длинном темном, довольно поношенном пальто с каракулевым воротником, какое в пос- ледние пятьдесят лет редко можно увидеть.
Живые черные глаза на худом смуглом лице с топкими чертами и длинным носом бегали из стороны в сторону--то ли от страха, то ли от волнения. Торчащее адамово яблоко прыгало вверх-вниз на тощей шее над чистым белым воротничком и довольно грязным галстуком-самовязом. На голове чуть набекрень сидела зеленая феска с кисточкой
почетный знак паломничества правоверного мусу льмаципа в Мекку. Так он и стоял на пороге, вращая глазами, обливаясь потом, а вокруг струились клубы тумана.
--Добри... дэн,--произнес визитер неожиданно низким, но тихим голосом.
--ээ-э...--протянул Бу.--Добрый день.
Маленький человечек быстро, опасливо глянул налево, потом, помедленпее, направо. И четырьмя стремительными шагами вбежал в кабинет.
--Ты... мистер ... Ричардсон?--спросил он, сражаясь с английским языком.--Тот самый мистер Ричардсон?
--Да, моя фамилия Ричардсон, по ...
--Камал Карбахан,--представился незпакомец.-- Можно, пожалуйста, поговорить, только мы с тобой, ты и я? А?
Стихал последний из пяти гулких ударов. Бу озабоченно взглянул на свои наручные часы, поко-
сился на кейс с материалами дела, которые обещал доставить Гарри Чаумаку ровно в пять, на Эллу, которая по-прежнему сидела под настольной лампой с широко раскрытыми глазами, раскинув руки по спинке дивана. Он понял, что она не случайно угадала имя незнакомца. Видимо, где-то недавно слышала или читала об Камале Карбахане. Элла тоже
подумала об этом, хотя лишь смущенно махнула рукой. Тем временем Камал Карбахан забился в истерике.
--Я пришел ...--начал он, и тут вдруг его осенило.
--Месье, минутку. Может быть вы говорите по-французки?—спросил он на французском.
--Мало…немного…да.–Ответил Бу тоже по-французски.
--Тогда слушайте. У моего брата, чародея, обманом выманили деньги.--крикнул Камал Карбахан, схватив Бу за лацканы пиджака. 
--Вашего брата-чародея обманули?
Потрясенный Бу вовсе не был уверен в точном значении французского слова «еsсrоque».--Он чувствовал, что это слово имеет еще какое-то значение--более точное, более специфическое. Однако выяснять было некогда, а мужчина
в зеленой феске вроде бы утвердительно тряхнул головой.
--Да,да! Если вы не поможите, то может произойти убийство!
--Говорите, что если я не помогу, произойдет убийство?
--Да.
Элла грациозно поднялась с дивана.
--Пожалуй, я пойду.
--Да мне и самому надо бежать.
--Нет!--взмолился Камал Карбахан.
Элла почти не красилась. вьющиеся на концах волосы длиной до плеч лишь слегка растрепались. Даже не взглянув в зеркало над камином, она схватила со стоявшего рядом стула меховую шубку. Бу, вырвавшись из рук визитёра, шагнул к ней и помог одеться. Она ему ничего не сказала, кивнула по пути Камалу Карбахану, нервно улыбнувшись при этом, на что тот ответил глубоким, не менее нервным поклоном. В дверях девушка остановилась.
--Бу, мы все-таки сегодня обедаем вместе?
--Да, конечно. А что?
--Ничего. Я просто спрашиваю.
--Ну послушай, Элла ...
--Да?
Бу тяжело сглотнул и взял себя в руки.
--Я за тобой заеду. Ладно? В семь.
--О, как хочешь,--холодно ответила Элла и с достоинством удалилась.
Бу, с виду выдержанный, уравновешенный молодой человек, подавил импульсивное желание рвануть себя за волосы и продолжал стоять столбом перед Камалом Карбаханом, глядя сверху вниз на клиента мрачным, байроническим взором.
--Проходите, мистер Карбахан,--предложил он.
--Pardon?
--Проходите, пожалуйста. Снимите пальто и ... нет ... феску, наверно, вы в помещении не снимаете?
--Нет. Никогда в жизни!
Бу сдернул с костлявых плеч визитера пальто с каракулевым воротником, и Камал Карбахан предстал перед ним в облегающем темном костюме французского покроя с широкими лацканами. Пальто Бу бросил на каталожный шкаф рядом с забытым дневным выпуском популярной канадской газеты, метнулся к камину, отодвинул в сторону столик с чайным подносом. Чашка подскочила, упала и, ударившись об угол камина, разбилась. Камал Карбахан вздрогнул, словно от выстрела.
--Успокойтесь! Документы и…. Дело в том..ох, проклятый французский язык! Проходите сюда, сэр. Садитесь.
Камал Карбахан уселся на диван. Хозяин кабинета взял в руки щипцы, подбросил в угпсавший огонь три куска угля, от которых пошел черпый дым.
--Во-первых, мистер Камал, позвольте сказать, я отдал бы десять лет жизни за то, чтобы сию же минуту вас выслушать ...
--Ах!
--... но, увы, не могу. У меня назначена деловая встреча, на которую я уже опоздал.
Камал Карбахан, не сводя с него выжидающих, собачьих глаз, вскочил с дивана. Бу непрофессиональнo толкнул его обратно.
--Однако,--продолжал он,--я вернусь не позже чем
через полчаса, максимум--через сорок пять минут. А тем временем мой партнер,--Бу мотнул головой в сторону соседнего кабинета справа,--запишет все факты, которые вы соблаговолите изложить. К моему приходу …
--Нет!--Возразил Камал Карбахан.--Не партнер. Ты. Никто, один мистер Ричардсон! Через три четверти часа?
--Не больше, обещаю.
--Хорошо. Жду.
--Значит, вы намерены ждать, сэр?--уточнил Бу, привыкший к нетерпеливым и властным клиентам.--У вас есть время?
--Время?--повторил визитер по-французски.--Что
такое время?--На смуглом лице промелькнуло скептическое выражение, он откинулся на спинку дивана, скрестил на груди руки.--В моей стране, в Персии, время всего лишь дар, который позволяет нам немного подольше поспать. Время!..
--В таком случае,--сдался Бу,--если желаете, про-
смотрите газету.--Он поспешно схватил с верхней полки каталожного шкафа »Новости» и сунул посетителю.--Турецкие, виргинские сигареты в ящичке на каминной полке. Если понадобится что-нибудь еще, позвоните.
--Хорошо. Спасибо.
Бу напялил на себя пальто, натянул серые замшевые перчатки, надел котелок и только тут заметил, что вспотел не меньше, чем Камал Карбахан. Он закрыл кейс и защелкнул замки, по-прежнему сгорая от любопытства.
--Вы говорите,--спросил он, отважно бросаясь в пучину французского языка-- произойдет убийство?
Сигнал тревоги--посматривай по сторонам!  Камал дернул головой, сидевшей будто на сломанной шее.
Он был так мал ростом, что за спинкой дивана виднелись одни глаза, сморщенный лоб и зеленая феска с пляшущей кисточкой.
-- И кого же убьют? --поинтересовался Бу.
--Моего ... брата.
--Из-за чего?
--Из-за денег!--страдальчески воскликпул Камал Карбахан.--Деньги, деньги, деньги...
Маленький человечек оказался непревзойденным мастером пантомимы. Гибкие руки живо изобразили растущие стопки монет, пачки банкнотов, связки ценных бумаг, большой и указательный пальцы левой руки жадно пересчитали кипу бумажек.
--Кто же хочет убить вашего брата?
Камал сознательно пропустил вопрос мимо ушей, отвел взгляд, осмотрел углы кабинета, бросил взгляд на руки Бу Ричардсона.
--Ваши перчатки,--отрывисто произнес он по-французски.
--Мои--что?
--Все беды,--воскликнул Камал Карбахан, по-прежнему по-фрапцузски,--свалились на мою голову из-за ваших перчаток!
Первое впечатление Бу--либо он ослышался, либо
имеет дело с сумасшедшим--развеял умный, проницательный, даже лукавый горящий взгляд глаз, смотревших на него с дивана.
--Идите, не тратьте зря время,--приказал Камал, разворачивая газету.
Бу повернулся к двери. Он автоматически окинул взглядом письменный стол, проверяя, все ли в порядке, и смутно почувствовал: нечто, что должно было там находиться, с него исчезло. Возможно, газета, а может быть, что-то другое... Но когда он
подумал о газете, другая мысль промелькнула у него в голове. Однако маленький перс не дал ему времени на размышление.
Выходя и закрывая за собой дверь, Бу начал колебаться. Его состояние ума было явно далеко от нормального. Охваченный нетерпением, он страшно боялся, что этот таинственный клиент улетит от него, растворится в тумане, прежде чем он успеет до конца его выслушать.
Поэтому, оставив дверь приоткрытой на пару футов, он на цыпочках подошел к закрытой двери соседнего кабинета, отделенноii от него двумя косяками и узким простенком, и тихонько постучал. Ответа не последовало. Бу постучал погромче с тем же результатом.
--Чарльз,--шепнул он и толкнул дверь. Кабинет был пуст.
Он сделал пару шагов вперед, огляделся вокруг. Кабинет Чарльза был почти таким же, как его собственный, только перед камином отсутствовал удобный диван. На захламленном письменном столе-- не то что у аккуратного Бу--стоял точно такой же потертый открытый кейс.
--Чарльз!
--Чего тебе, старик?--Голос прозвучал так близко, что Бу вздрогнул и оглянулся.
За его спиной стоял крупный, неряшливо одетый, рыжеволосый Чарльз Поташ.
--Ш-ш-ш!--зашипел Бу, оттолкнул его и опять за-
глянул в свой кабинет.
Камал Карбахан пока не исчез. Он сердито расправлял страницы газеты, приглаживал их ладонью и делал неодобрительные замечания, предположительнo на персидском или арабском языке.
Не покидая точки наблюдения, Бу повернул голову и посмотрел на своего компаньона.
--Ш-ш-ш!--повторил он.
--Да что с тобой, черт побери?
--Ш-ш-ш! Где ты был?
--Я? В туалете в конце коридора, а ты что думал? Но повторяю ...
--Прошу еще раз, говори потише.
Чарльз подбоченился, вздернул песочные брови над ярко-голубыми глазами, отступил на шаг, пристально глядя на Бу. Они вместе выросли, служили в одном морском десантном полку, Чарльз был помолвлен с его сестрой Моникой Но, несмотря на тесную дружбу они были разные.
Чарльз вырос крупным, плотным, а Бу гибким и стройым. Чарльз был ленив, но практичен: трудолюбивый Бу любил дать волю буйной фантазии. Обычно Чарльз являлся на службу в черном форменном пиджаке и полосатых брюках. В данный момент он был без пиджака, с закатанными
рукавами, обнажавшими веснушчатые руки, распущенным узлом серого галстука под накрахмаленным воротничком и расстегнугыми на животе пуговицами жилетки. Замечание,
что у него начинает расти брюшко, считалось смертельным оскорблением.
Тем не менее он покорно понизил голос до шепота.
--Ладно, ладно. Что стряслось ? Где Элла?
--Давно ушла. Кажется, я ее снова обидел, хоть и не знаю чем.
--Неужели не знаешь?--прищурился Чарльз.--Ну-ну!
--Ш-ш-ш! ..
--Если эта девушка, по причинам абсолютно мне непонятным, не признаёт тебя Божьим даром для женщин, считай, ты ее уже потерял. Тебе никогда не приходило в голову сказать ей комплимент? Послать цветы? Поухаживать время от времени?
--Я все это делал!--возразил Бу, искренне, но оши-
бочно в этом уверенный.--Только нельзя хватать через
край, иначе она сочтет меня слабовольным. Ей это не поправится.
--Всем женщипам это нравится. Слушай, а разве у тебя не назначена встреча с Гарри Чаумаком?
--Назначена! Назначена! В том-то и дело: мне нужна твоя помощь.
--Да? В чем же?
--У меня в кабинете сидит клиент. Поговори с ним, займи его, постарайся, чтобы он не соскучился и не ушел. Ты ведь хорошо говоришь по-фрапцузски?
--Пожалуй. А что? Он француз?
--Нет, перс по имени Камал Карбахан в зеленой феске. Если я не помогу, его брата убьют. А все беды на него свалились из-за моих перчаток, хотя я не понимаю, что бы это значило. Он ...
Последовала пауза. Бу умолк, задумавшись вдруг над собственными словами и видя выражение лица компаньона.
--Ну-ну,--буркнул Чарльз. И снова пауза. Затем он
продолжил.--Кстати, твой клиент толковал о гуриях в
чадрах, о девяти бриллиантах, о северной башне в полночь? Господи помилуй, неужели старик Камал ничего не упустил?
--Черт возьми, Чарльз, дело серьезное! Думаешь, что я тебя разыгрываю?
--Вовсе нет. Но ставлю десять против одного,-- палец Чарльза остановился в двух дюймах от носа собеседника,--что тебя кто-то разыгрывает. Я часто подозревал, старик, что ты идеально подходишь на роль простака для мистификации из какого-нибудь триллера. И вот пожалуйста! Так оно и есть!
Шли минуты, Бу все глубже погружался в отчаяние. Стараясь не кричать, он от нетерпения слегка приплясывал на месте.
--Говорю тебе, дело серьезное! Взгляни на этого парня! Сунь в дверь голову и просто взгляни!
--Нет, спасибо, меня на это не купишь. Возможно, он принял рвотное, чтобы создать эффект отравления,--фыркнул Чарльз,--слушай, когда ты повзрослеешь?
Тут в кабинете Бу кто-то вскрикнул. Может быть, даже в тот самый момент, когда Чарльз Поташ высказал свое саркастическое замечание. Крик все звучал и звучал, он летел по пустой холодной конторе, пробуждая в памяти темные ночные кошмары, завораживая слушателей чисто животной болью.
Партнеры посмотрели друг на друга. Их торопливый шепот в затуманенном коридоре, освещенном лишь светом, пробивавшимся из-под двух дверей, оборвался, как лопнувшая струна. По-прежнему цепляясь за дверной косяк, Бу повернул
голову и заглянул в свой кабинет. Затем вбежал туда на дрожащих ногах и споткнулся о вертящееся кресло перед письменным столом.
Теперь Камал Карбахан как-то неуклюже стоял между кожаным диваном и невысокой медной каминной решеткой. Лицо его, на которое Бу не хотелось смотреть, отражалось в покосившемся зеркале над камином. Отражалось бы там
частично и тело, если б он не держал в трясущихся руках развернутую газету. Газетные листы упали. Тощая грудь визитера раздулась, ноги ударили в каминную решетку, он сам чуть не влетел в
топку, успев в последний момент оттолкнуться руками. Когда он упал, отражение в зеркале исчезло.
--Потише,--предупредил Чарльз, стоявший рядом с Бу. Тот бросился мимо письменного стола к дивану.
--Потише, я тебе говорю! 
Камал Карбахан лежал лицом вниз между диваном и решеткой. Феска с головы свалилась, обнажив сморщенную лысину; рот, открытый от боли, стал похож на рот ребенка. В костлявой груди был длинный кинжал. Он вошел в тело сверху
вниз, и рукоятка из слоновой кости торчала косо, как плохо забитый гвоздь.
Спина еще выгибалась, скрюченные пальцы тянулись к ножу, пиджак и жилет пропитала кровь, у лезвия ножа набухали кровавые пузырьки. Глаза упавшего были широко открыты от напряжения. Бу Ричардсон  уронил кейс на кожаный диван, сорвал перчатки, сунул их в карман пальто, через спинку дивана потянулся к трубке телефона, стоявшего на письменном столе.
--Чарльз... Может быть, врач сможет ...
--Ты же видишь, не сможет.
Бу упал на колени рядом с содрогавшимся телом, пытаясь поднять Камала. Тот со слабыми стопами воспротивился ему, и Бу осторожно опустил его на пол. Почти все газетные листы упали в огонь, остался только один, зацепившись за угол решетки. Внезапно и этот последний лист вспыхнул, поднялся,
охваченный пламенем, и рассыпался ослепительно-желтыми искрами, ярко осветив лицо Бу. Тут Камал Карбахан, медленно вращая глазами, узнал того, кто стоял перед ним на коленях. Окровавленной левой рукой он поймал и притянул к себе правую руку солиситора.
-- Ваши перчатки,--отчетливо проговорил он и умер.




       




         









            


         

          Г Л А В А  2


Наручные часы Бу Ричардсона громко тикали, отсчитывая секунду за секундой. Огонь в камине, сожрав три подброшенных куска угля, сник. Бу поднялся на ноги.
--Бедняга...бедняга...
--Да.
--И одна странная вещь.
--Какая?
--Я вот о чем думаю.--Бу прижал пальцы к глазам.
--В армии нас учили убивать мгновенно и бесшумно. О, я знаю, это не настоящая жизнь, она прошла, мы о ней забыли. Но вот отчего меня затошнило, когда я увидел это: кто-то плохо сделал свое дело и заставил несчастного мучиться перед кончиной. Понятно?
--Понятно.--Чарльз вдруг встрепенулся.--Да ведь
старик Камал сам покопчил с собой ...
--Нет.
--Что?
--Нет, я тебе говорю.
Тут уже практичный Чарльз упал в кресло, нашаривая и расстегивая пуговицы жилетки. На его побледневшем лице отчетливо выступили веснушки. Потом он приподнялся.
--Но этот нож!--вскричал Чарльз, указывая на названный предмет и снова падая в кресло.--Нож-то твой... Мавританский кинжал, который старый мистер Как Его Там привез тебе из Марокко в подарок. Смотри, вон на столе ножны ...
Ножны были изготовлены из прочной синей ткани с толстой картонной прокладкой внутри, семидюймовое лезвие кинжала с дымчатой рукояткой из слоновой кости сужалось к концу до одного дюйма.
Бу кивнул, не оглядываясь.
--Вижу, Чарльз. Я всегда держал его в ножнах, чтобы никто случайно не порезался.
--Ну и дальше?
--Слушай же. Пока я был в кабинете, Камал никак не мог взять нож--я за ним очень внимательно наблюдал. И потом не мог. Выходя из кабинета, я автоматически взглянул на свой письменный стол. Там чего-то не хватало, что-то пропало. Только через несколько секунд, оглянувшись, я понял, что кинжала в ножнах нет.
--Ты точно уверен?
--Абсолютно. Рукоятка всегда видна под включенной лампой. Готов присягпуть--точно. Камал не мог взять нож, которого не было в ножнах. Значит, кто-то вошел раньше, схватил кинжал и убил его.
Чарльз круто развернулся.
--Стой, стой!--крикнул он.--Когда ты в последний
раз видел кинжал в ножнах?
--Часа два назад.
--К тебе кто-нибудь заходил, кроме Эллы и Камала?
--Никто.
--Допустим. Но кто-нибудь мог пробраться тайком, схватить кинжал и незаметно выскользнуть из кабинета.
--Не вижу такой возможности.
--Тогда о чем мы спорим, разрази меня гром!--воскликнул Чарльз, предвидя для них обоих гораздо больше неприятностей, чем могло прийти в голову Бу, и стараясь загипнотизировать его взглядом.--Если ты на секундочку успокоишься, старичок, я тебе объясню кое-что. Оставив Камала одного, ты все время заглядывал в дверь и следил за ним?
-- Да. Кроме того момента, когда ты заговорил у меня за спиной.
--Но я же подошел к своей собственной двери с другой стороны. Сообрази, удалось бы неведомому убийце незаметно для нас проскользнуть в кабинет?
--Разумеется, нет.
--Когда мы вбежали, был еще кто-нибудь в кабинете? Мог кто-нибудь где-нибудь спрятаться?
--Разумеется, нет. Тут негде прятаться.
Чарльз, считая, что выиграл спор, испустил долгий вздох.
--Вот именно, Бу. Мошенника никто не мог убить. По каким-то соображениям он покончил с собой ...
Он умолк, уловив во взгляде приятеля неожиданно возникшую мысль. Красавчик Бу, внешность которого портили только жесткие складки от крыльев носа до кончиков губ, выглядел теперь по-другому. Серые глаза возбужденно сверкали, перебегая с топки камина на труп, потом на окна на южной степе. Он быстро шагнул к окнам, осмотрел шпингалеты, вновь оглядел помещение и кивнул в подтверждение собственных мыслей.
--Кроме того,--сказал Бу,--зачем Камалу Карбахану кончать жизнь самоубийством, если он рвался мне что-то рассказать? Он был сильно испуган. Сказал, что опасается за своего брата, однако слово «браг» произнес неуверенно
и с запинкой. Думаю, он за себя боялся. Могу поспорить ...
Бу снова подошел к камину, сунул руку в узкое пространство между решеткой и топкой. Один газетный лист сгорел, свернувшись в черный ком, другие уцелели и лежали па кафельных плитках. Помня, что на его правой руке еще не высохла кровь
умиравшего человека, он схватил листы левой рукой и с содроганием перешагнул через труп Камала Карбахана. Той же рукой развернул газету на диване и принялся лихорадочно листать страницы.
--И что же теперь пришло тебе в голову?--почти спокойно спросил Чарльз.
--Остается надеяться, что это было не на сгоревшей странице ... Хочу посмотреть, что идет в кино и в театрах.
--Отлично. И главное--полезно. Именно сейчас нам требуется хорошее кино с кучей трупов,--хмыкнул Чарльз.
Бу не услышал его.
--Вот!--воскликнул он, водя пальцем по газетной странице.--Нашел. Ничего другого быть не может.-- Затем, надев пальто и котелок, он схватил левой рукой ручку кейса.--Чарльз,--подвел итог Бу,--ты правильно изложил факты.
--Приятно слышать. Если бы тебе еще хватило ума признать самоубийство ...
--Никто,--перебил его Бу,--не мог незаметно для нас проскользнуть в дверь, никто не мог здесь спрятаться. Дымоход слишком узок, оба окна—посмотри--крепко заперты изнутри на шпингалеты, а вдобавок в сырую холодную погоду створки так разбухают, что их не откроешь. И все-таки,
приятель, кто-то незаметно вошел в кабинет и вышел.-- Он повысил голос.--Ничего не поделаешь, Чарльз, произошло убийство в непроницаемой комнате.
Последовало молчание.
--Бу,--небрежно проговорил Чарльз,--а ты не мог
бы сообразить, в чем тут дело?
--В чем?
Несмотря на мощную комплекцию, Чарльз быстро метнулся к нижнему ящику железной картотеки, выдвинул его и начал один за другим выхватывать детективные романы, восклицая.
--Вот в чем! И вот в чем! И вот в чем!--Он швырял
книжки на пол, поднимая клубы пыли. красочные обложки распахивались, куча росла... Раскрасневшийся Чарльз схватил Бу за руку.--А теперь,--пропыхтел он,--я уведу тебя в свой кабинет и изложу реальные факты.
Они орали друг па друга, как в детстве, однако, несмотря на протесты, Чарльз утащил приятеля в соседнюю комнату. Там было холоднее, во всех смыслах этого слова, холоднее и мрачнее. Бу шлепнул свой кейс на стол рядом с потертым  портфелем Чарльза. А Чарльз, стараясь не выдать охватившего его страха, уселся, подперев кулаками подбородок.
--По какой-то причине,--начал он,--этот тип, прибывший на ковре-самолете, покончнл с собой в нашей конторе. Начнем с того, что это плохая реклама. Мы занимаемся исключительно семейными делами, не беремся ни за уголовные преступления, ни за разводы. Как ты думаешь, что обо всем этом скажет твой дядя? Разумеется, ничего хорошего.--Бу
молчал.--Нам, естественно, надо набрать три девятки и вызвать полицию,--бушевал Чарльз.--Нас, естественно, спросят, почему мы этого раньше не сделали. И если мы расскажем сомнительную историю о невозможном убийстве, они не поверят ни единому слову!
--Знаю.--Бу глубоко вздохнул.--И поэтому ухожу.
Тяжелой рукой Чарльз случайно задел телефон на письменном столе, который дрогнул и звякнул.
--Уходишь?
--Да.
--Смываешься? А меня оставляешь с младенцем на руках?
--Нет, нет, нет!--крикнул Бу, ударив кулаком по
столу.--Кто сказал, что я смываюсь? Дай мне пять минут, потом звони в полицию. Я вернусь к их приезду.
--Но куда, черт возьми ...
--К Гарри Чаумаку, я к нему все равно собирался.
Можешь назвать кого-то другого, кто способен помочь в подобной ситуации?
--Но мы не можем представить ему факты, Бу! Нам просто нечего представлять!
--Ничего представлять и не надо. Я ему просто все расскажу. Он ухватится за это дело, ты же знаешь. Для Чаумака это хлеб, соль, вода--сама жизнь.
Чарльз все-таки сомневался.
--Согласен, если ему поможет Гедеон Болл ...
--В данном случае не получится. Гедеон Болл сейчас на Кубе, или на Гавайях, или где-то еще. Да какая разница ...
--Какая разница?--вскричал Чарльз, в свою очередь ударив кулаком по столу.--Слушай! Кто на самом деле решил проблему в том странном деле об отравлении Купера? Я могу привести тебе не один пример ...
--Чарльз, это не имеет ни малейшего ...
--Нет, имеет! Без Гидеона Болла Чаумак в десять раз тупее тебя. Слушай, серьезно, он слишком самонадеян. Ни одного совета не слушает. Бу, остановись, ради бога!
Но было уже поздно. Бу, схватив кейс и снова велев Чарльзу через пять минут звонить в полицию, пробежал по коридору, с некоторым трудом открыл двустворчатую дверь и выскочил на выложенную
кафелем лестничную площадку. Очень узкий лифт в стальной клетке не работал уже месяцев пять, нахально застревая между вторым и третьим
этажом, несмотря на отчаянные жалобы обитателей здания. Поэтому Бу ринулся вниз по лестнице.
На бегу кейс открылся, он поплотнее защелкнул застежку. На нижнем этаже сгустился туман, но в вестибюле кто-то включил очень яркую верхнюю лампу в круглом стеклянном колпаке. Она освещала каменные ступени лестницы, спускающейся к тротуару, даже сам тротуар и ограду, хорошо вид-
ную на расстоянии десяти--двенадцати футов.
Бу распахнул застекленную дверь, сбежал по каменным ступеням и наткнулся прямо на полицейского. Величественный констебль в черном дождевике, услышав на лестнице топот, свернул влево. Бу налетел на него лоб в лоб, инстинктивно правой рукой схватил представителя
закона за левую руку, высунувшуюся из плаща, а тот столь же инстинктивно поймал его левое запястье. Оба споткнулись, пошатнулись, глядя друг на друга. У Бу чуть сердце не выскочило.
--Э-э-э ... простите, офицер.
--Ну-ка, стойте,--начал полицейский и вдруг замолчал.
Бу отдернул правую руку, на пальцах и тыльной стороне которой виднелась свежая кровь. Полицейский взглянул на нее, на свой левый рукав, на кровавые пятна вокруг замка кейса. Хотя рядом не оказалось эксперта, способного установить,
что это именно пятна крови, но одного взгляда на виноватую физиономию Бу было вполне достаточно. Справа, со стороны аллеи, вывернули размытые желтоватые фары подъезжавшего автомобиля, водитель которого, безусловно, считал, что в тихом квартале, несмотря на туман, можно прибавить
скорости.
Полицейский, вытаращив глаза, открыл рот, чтобы что-то сказать, но Бу его опередил, вежливо извинился и бросился бежать навстречу машине. Фары подпрыгнули, автомобиль вильнул, скрипнул ши-
нами, промчавшись в трех дюймах от него. Летящая черная ракета каким-то чудом выправилась на дороге и загородила обзор.
Бу был уверен, что полицейский пустится за ним в погоню, по крайней мере, ждал, что служитель закона вытащит свисток и свистнет. Однако констебль, разумеется, не сделал ни того ни другого. Тщательно запечатлев в памяти приметы Бу, он побежал по лестнице выяснять, что стряслось в здании.
Бу, тяжело дыша, стоял на противоположной стороне тротуара. Вдруг он почувствовал жгучий холод, перед глазами у него поплыл туман. Он мельком заметил поднимавшегося по лестнице полицейского, догадался, что у того на уме, и побежал по широкому мощеному тротуару к центру обширного сада посреди бульвара Согласия. До той самой минуты Бу был убежден, что поступает мудро и верно, но теперь его решение показалось ему ошибочным. Он мысленно представил себе дядю Ричарда Ричардсона, холеного толстяка, лежавшего с гриппом в своем невероятно роскошном особняке. Представил и собственную темноволосую сестру Монику, помолвленную с Чарльзом Поташем, хотя их свадьба дважды откладывалась из-за пристрастия жениха к играм на скачках.
Впрочем, все это мелкие неприятности. А теперь ... Теперь его серьезно разыскивает полиция. Это отнюдь не забавное приключение. Набирая три девятки или звоня дежурному в полицию,
почти все считают, что вызов поступает в главное или районное отделение. Бу Ричардсон знал, что это не так. Звонок идет прямо в информационный центр полицейского управления, сотрудники которого без всякого шума мигом расставляют сети с очень мелкими ячейками.
«Успокойся!--сказал себе он.--Без паники!».
Посреди сада на бульваре Согласи стоит павильон-
чик, вокруг которого летом шелестят деревья зеленой листвой да стучат по твердому покрыгию теннисные мячи. Бу в холодном поту нырнул туда на минутку, чтобы собраться с мыслями.
--Хуже всего в этом проклятом деле,--провозгласил он вслух,--то, что у меня есть ключ к разгадке! Кто такой Камал Карбахан? Что он собой представлял, каково его прошлое, как он жил до того, как получил смертельный удар кинжалом?
Бу Ричардсон был уверен, что сможет
найти ответы на эти вопросы, если только удастся на пару часов улизнуть из сетей уголовной полиции.
»Хорошо. До конторы Гарри Чаумака шесть-семь минут быстрой ходьбы. По пути придется задержаться, лишь чтобы смыть с руки кровь и позвонить Элле. Она в любом случае будет его поддерживать, а при том плане, который уже складывался в его голове, он в этом страшно нуждался».
Выйдя из павильона, Бу свернул к югу и пошел влево по вымощенной дорожке, которая привела его к Керри-страат. Чуть дальше стояла известная пив-
ная под названием «Семь невест» , где можно вымыть руки. Напротив, за корпусами Дворца правосудия, располагалось не менее четырех кабин таксофонов. В закрытой пивной было темно. Видимо, сейчас не боль-
ше половины шестого, во что, правда, трудно поверить, а паб, должно быть, открывается после шести.
Он стоял в нереальном мире. Впереди слева, в нескольких футах, едва различались низкие дома, мостовая, дальше высилась белая стена, мистически мерцая в туманной тьме, освещаемой немногочисленными бликами света. Тем не менее неподалеку маячили прямоугольные телефонные
будки. Все они пустовали. Бу шмыгнул в одну, чудом нашарил в карманах три пенни, набрал номер квартиры Эллы.
Пока гудели гудки, он взглянул на окровавленную правую руку, повесил трубку, вытащил из кармана пальто перчатки, которые сунул туда после убийства, и натянул обе. Крови больше не видно, это самое главное.
«Все беды свалились на мою голову из-за ваших перчаток».
Хуже того.
«Мой брат, чародей, еsсгоquе». Черт побери, что значит «еsсгоque»? Я понимаю это как »обман», но оно означает что-то ещё».
Бу снова набрал номер, и снова бесконечные безответные гудки. Отправившись домой в подземке, Элла, несомненно, уже успела доехать. Правда, она почему-то разозлилась, но не настолько же, чтобы не отвечать на звонки. Вряд ли ...
Неожиданно его бросило в жар. Наконец-то!
--Да?--произнес знакомый голос, добавив что-то неразборчивое.
Он нажал кнопку, и пенни провалились в щелку автомата.
--Элла!
Последовала пауза.
--А ...--холодно протянула она.--Это ты?--Снова
пауза.--Знаешь, ты вытащил меня из ванны. Я вся мок-
рая и завернута в полотенце. Слушай, Бу, даже если ты меня считаешь маленькой девчонкой ...
Вот в чем дело! Вот что ее мучит. Он никогда в жизни не называл ее девчонкой, но, видимо, обращался с ней именно так, а она этого не забывает.
--Слушай, дело серьезное. Я звоню из автомата, по пути к мистеру Чаумаку. Меня ищет полиция, мне
нужна помощь ...
Снова пауза. Много миль отделяло его от Эллы, но он видел выражение ее лица столь же четко, как если бы она стояла с ним рядом: мгновенно забыла, что он считает ее девчонкой или того хуже, взгляд карих глаз смягчился, губы сочувственно дрогнули.
--Ох, Бу, рассказывай! Наверно, какой-нибудь бред из твоих детективных романов? Что случилось?
--Некогда сейчас рассказывать. Только тот самый перс ... мертв. Возникла проблема.
--Ничего, дорогой, ничего. Что ты от меня хочешь?
--Во-первых, собери два чемодана без инициалов и опознавательных знаков. Потом ...
На этот раз Бу сделал паузу, чтобы хорошенько подумать.
--Опять детективная белиберда?--совершенно справедливо уточнила Элла.
Разрабатывая замечательный план поисков убийцы, он действовал слепо, не думая о последствиях. Кровь была настоящей. Констебль, который поднимался по лестнице дома номер 13 на бульваре Согласия, уже поднял тревогу в
уголовной полиции. Бу прокашлялся.
--Извини,--буркнул он.--Я свалял дурака. Не надо
тебя впутывать.
--Бу!
--Я потом позвоню, дорогая. Пока.
--Постой! Не вешай трубку!
Он помедлил в мучительной нерешительности. Казалось, будто Элла протягивает к нему руки, умоляет бесконечно любимым тихим, нежным голосом.
--Я не знаю, в чем дело,--сказала она,--и знать не
желаю. Но какой во мне прок, если я не сумею помочь? Если ты вообще меня любишь ...
--Ты знаешь, что люблю. И поэтому не могу тебя впутывать. До свидания.
Телефонная трубка решительно щелкнула. Близость исчезла, призывы и уговоры смолкли. Бу подхватил кейс, толкнул плечом дверцу, выскочил на
холод, свернул направо на Бонд-стрит к Феликс-стрит. Его преследовал образ Эллы, что ранило еще больнее. Чарльз, без сомнения, справедливо упрекал его в том, что он плохо за ней ухаживает. Дело поправимое, но пока о ней надо забыть.
Однако забыть оказалось не так-то просто. Элла шла вместе с ним по затянутой пеленой тумана Феликс-стрит, сквозь плотные потоки ползущих мимо домов машин. Неожиданно выплывали автобусы, громоздкие, словно красные освещенные дома, потом останавливались, все вокруг замирало под
визгливые требовательные автомобильные гудки. Ничто не двигалось с места, кроме торопливых пешеходов с бледными лицами, которые норовили смести Бу с тротуара.
--Мистер Ричардсон, мистер Ричардсон!-- укоризненно вскричал тонкий старческий голос, когда Бу распахнул переднюю дверь кабинета Гарри Чаумака.
Маленькие часики на каминной полке в передней показывали почти без четверти шесть. Бу взглянул мимо них на дверь Чаумака. Она была закрыта. За аккуратным письменным столом сидел старый маленький мистер Познер, давний помощник Чаумака, качая никогда не седеющей головой с волосами табачного цвета.
--Мистер Ричардсон, мистер Ричардсон...--повторял он.
-- Наверно ... он ушел?
--Да, сэр.
Познер мог бы напомнить, что Бу опоздал на сорок пять минут. Но старичок настолько же отличался от прочих помощников адвокатов, насколько сам Великий Защитник отличался от своих коллег.
--К сожалению, сэр, мистер Чаумак ушел в четыре.
--В четыре?
--Да, мистер Ричардсон. Просил передать вам свои извинения. Понимаете, некая юная леди ...
--А, клиентка ... Тем не менее ...
--Нет, сэр.--Познер сложил вместе кончики пальцев.--Не клиентка. Юная леди, к которой, осмелюсь сказать, мистер Чаумак проявляет особый личный интерес.
Бу от изумления забыл о приличиях.
--Разве он не женат? Разве лет семь назад он не женился на вдове, миссис Люси Ренно?
--Нет, мистер Ричардсон. Это новая юная леди, --пояснил Познер, тщательно подчеркнув определение.
--Слушайте,--отчаянно взмолился Бу,--я должен
его найти. Вопрос жизни и смерти. Вы, случайно, не знаете, где он?
--Знаю, сэр.
--Отлично! Если можно до него дозвониться ...
Познер сочувственно посмотрел на него. Ему всегда нравился младший Ричпрдсон за несгибаемую честность, тогда как его дядюшку он всегда считал жирным старым мошенником.
--В данных обстоятельствах, сэр, трудно будет до него дозвониться. С другой стороны, он находится неподалеку. Вы легко найдете его, если постараетесь.
Бу облегченно вздохнул.
--Превосходно! Где же он?
--Мистер Чаумак, сэр, в Управлении уголовной полиции.
Бу напровился в Управление, хотя и понимал, что это опасно. Поднимаясь по лестнице Управления, Бу пришел к заключению, что его действия не так глупы, как кажется. На подобную мысль навело его одно слово, случайно прозвучавшее в разговоре с Познером.
--Понимаете, сэр,--доверительно объяснил Познер,--сложились необычные обстоятельства. В полиции мистер Чаумак не пользуется популярностью. Но ему захотелось показать той самой юной леди Музей столичной полиции.
--Неужели тот самый, где выставлены чудовищные экспонаты? Тот самый, который называют «черным музеем»? 
Познер кивнул головой с волосами табачного цвета.
-- И она охотно приняла предложение?
--Леди Сильвия, сэр, потомственная аристократка. Пресыщенная, иначе не скажешь. Можно сказать, скучающая. Вряд ли в нашем огромном городе можно найти другую такую же
юную даму, настолько уставшую от привычных ...
--Спасибо,--тихо поблагодарил Бу и вышел из кабинета с уверенностью в душе и с блистательным планом в уме.
Центр! Оттавский центр...
Он совсем забыл, что бульвар Согласия
располагается в центре города, который
фактически вовсе не принадлежит столице. В Центре имеется своя полиция, которая занимается всеми преступлепиями, совершаемыми в его пределах, и ревностно оберегает свои права. Сообщение об убийстве и убежавшем мужчине с окровавленной правой рукой должно поступить в полицейское управление, где бы оно ни находилось. По крайней мере, на данный момент известие еще не дошло до Управления. Пока он в безопасности даже в самом логове врага.
До Управления полиции Бу добрался за несколько минут. Высокая железная решетка, некогда золоченая, скалила зубы вокруг открытой арки, увенчанной королевским гербом. Дальше поблескивал булыжник вымощенного переднего двора, по сторонам которого стояли массивные здания из красно-белого кирпича, теперь зловеще темнеющие в тумане.
Справа светился в туманной дымке сводчатый проем с каменными ступенями, которые вели к широкой застекленной двери с табличкой «Комиссар столичной полиции». Бу без всяких колебаний поднялся по лестнице и распахнул застекленную дверь. В просторном вестибюле со стенами кремового цвета неподвижно стоял одинокий полицейский и смотрел на него.
И все. Широченный коридор, перекрытый стеклянным сводом, шел налево, другой, точно такой же, тянулся прямо, мимо могучего полицейского. Кроме него, в помещении вроде бы никого не было. Бу направился к нему, слыша громкое эхо собственных шагов.
--Добрый день,--поздоровался он с притворной сердечностью.
Констебль молча кивнул.
--Моя фамилия Ричардсон,--с излишней громкостью объявил Бу.
Констебль снова молча кивнул.
--Я солиситар. Ищу здесь барристера по имени Чаумак ... Его помощник сказал, что он повел кого-то осматривать музей. Нельзя ли мне увидеть его?
--Без проблем, сэр,--наконец оживился могучий констебль и даже улыбнулся.--Только вы должны получить разрешение.
Бу, хорошо помня о своей окровавленной правой руке, натужно улыбнулся в ответ
--Разрешение? У кого?
--У мистера Чена, мистера Классена или мистера Вирта.
--Кто они такие?
--Мистер Чен--заместитель комиссара. Мистер Классен--начальник уголовной полиции. Мистер Вирт--из отдела по связям с обществешюстыо. О ... вот и он.
Констебль кивнул куда-то за спицу Бу. Дверь какого-то кабинета рядом с парадным входом распахнулась настежь. Из нее вылетел тощий, державшийся прямо мужчина с абсолютно белыми волосами, в очках в роговой оправе, с
цветочным бутоном в петлице твидового пиджака. По лицейский неторопливо подошел к нему, чтобы провести тихое совещание.
Проклятое здание нервировало Бу. Слишком похоже на школу или на церковь. Однако название отдела по связям с общественностью
подействовало успокаивающе. Еще больше облегчила душу сердечная, хотя и вымученная улыбка мистера Вирта.
--Мистер Ричардсон?--уточнил он.--Желаете осмотреть музей? Да-да, я очень рад. Инспектор Бартоламей как раз сейчас там.
--Спасибо. Гм ... мне нужен пропуск или еще что-нибудь?
--Пропуск? Нет-нет, проходите, под мою ответственность. Без всяких проблем!--Мистер Вирт гостеприимно махнул рукой в сторону своего кабинета.--Не желаете ли снять пальто? Шляпу? Перчатки ...
--Нет, спасибо!
--Как угодно. Извините, что не могу уделить вам больше времени,--добавил мистер Вирт, взглянув на наручные часы.--Пойдемте со мной. Сюда, пожалуйста.
Бу очутился в большом коридоре за спиной полицейского. Перед ним открылась и закрылась стеклянная дверь, после чего он попал в нишу перед дверью с железным номерком 31. Она была чуть приоткрыта, придерживаемая язычком английского замка.
--Ах,--сказал мистер Вирт,--я не захватил ключ. Спускайтесь вниз.
Они спустились по деревянной лестнице в глубокую и гораздо более теплую тишину. В длинном высоком зале стояли плоские стеклянные витрины и разделявшие помещение на отсеки шкафы с застекленными дверцами, увенчанные сверху какими-то бесцветными бюстами. Сначала атмосфе-
ру школьного класса нарушало лишь шарканье ног по бетонному полу, когда невидимый инспектор Бартоламей вел посетителей в дальний зал.
А потом прозвучал другой, неожиданный звук. Он раздался совсем рядом, там, где двое визитеров решили задержаться перед выставленными в витринах и шкафах воровскими орудиями. Бу Ричардсон услышал его, стоя у подножия лестницы возле вешалки, нагруженной пальто, замер на месте и круто обернулся. Даже мистер Вирт вытаращил глаза.
Это был громкий и звонкий шлепок, отвешенный, без всякого сомнения, мужской рукой. Послышалось восклицание.
--Ой!
Разгневанная девушка, высокая, статная, с переброшенной через руку норковой шубкой, отскочила от своего спутника, наткнулась на столик с жуткой посмертной маской Генриха Гиммлера--то ли гипсовой, то ли каучуковой, остановилась
и высокомерно вскинула аристократическую голову.
-- Вы меня шле-епнули!--протянула она.
Ее спутник тоже выпрямился он скрестил на груди руки.
--Да, мадам,--подтвердил он.
Мистер Гарри Чаумак успешно преобразился в галантного кавалера восемнадцатого века. Недоброжелатели давно утверждали, будто с годами он превратится в краснолицего толстяка, однако в сорок семь лет знаменитый адвокат выглядел не старше Бу Ричардсона. Светлые волосы блестели под мягким светом над орудиями грабителей, высокомерно вздернутый нос компенсиро-
вали широкие добродушные губы, интеллектуальное превосходство над окружающими--искрящиеся голубые глаза. Если бы он не обладал искренним добросердечием и почти с идиотским легкомыслием не швырялся деньгами, у него было бы очень много врагов.
Впрочем, в данный момент голубые глаза не искрились. Красивый раскатистый голос заполнял весь музей, как обычно заполнял он судебные залы.
--Как это для меня ни прискорбно. мадам ...
--Вы меня шле-епнули!
--Признаю, мадам. Я могу простить вашу непроходяшую апатию. Могу, хоть и с трудом, стерпеть ваши дурные манеры. Но не надругательство над английским языком. Когда я услышал, что музей «жутко клевый», я просто не выдержал,
разрази меня гром.
Высокая девушка повернулась к нему лицом.
--Вы меня шле-епнули!--трагически повторила она, разразившись слезами.
--Ох ты, черт побери!--воскликнул Чаумак, мгновенно преисполнившись искреннего раскаяния.
Бу бросил быстрый взгляд на мистера Вирта, который молча демонстрировал всего лишь умеренный интерес к этой сцепе, будто нечто подобное ежедневно происходит в Управлении полиции. Однако раскаяние Гарри Чаумака длилось недолго.
--Прошу прощения, дорогая Сильвия,--величественно произнес он,--но скажите, в конце концов, разве вы человек?
--Да! Да! Да!
--А откуда этот ваш эфирный облик, будто вы вот-вот у летучитесь?
--Вы меня пуга-аете,--жалобно заныла Сильвия.—До кошма-ариков пуга-аете.
Поведение Чамака вновь изменилось. Он-- выходец из престижной школы и университета-- частенько и абсолютно сознательно пользовался местным акцентом, который жители называют--»провинциальным», хотя страшно любят.
--Слушайте, милочка, ничего не мог с собой поделать. Вы уж зла на меня не держите. Подойдите поближе.
--Не-е-вт,--рыдала Сильвия, высоко держа голову.
--Вы меня опять шле-епнете.
-- Чтоб мне провалиться! Идите сюда.
--Н-ну-у ...
Тут мистер Вирт вмешался. Таща за руку Бу, который в тот момент снимал шляпу, он поспешил к парочке. Гарри Чаумак в прекрасном костюме  сразу почтительно выпрямился.
-- А, коммандерр --воскликнул оп.
--Простите, что помешал, мистер Чаумак,--извинился мистер Вирт, торопливо взглянув па часы. --Этот джентльмен, как я понял, ваш друг, хочет вас видеть. Теперь, прошу прощения, я должен предупредить инспектора Бартоламея о его визите. И мистер Вирт исчез.
--Дорогой друг!--вскричал адвокат, просияв и по-
жимая руку Бу. Он искренне любил молодого человека, зная, что тот, со своей стороны, обожает его и готов для него на все.--Что вы здесь делаете среди кандалов и восковых масок убийц? О, вы, наверно, не знакомы с Сильвией.
--Мистер Бу Ричардсон,--грохотал раздраженный Чаумак, пока Сильвия оглядывала нового знакомого.--Леди Сильвия Уилсон!
Сильвия пробормотала. что ей очень и очень приятно. Гарри Чаумак закрыл глаза, задумчиво помахивая ладонью правой руки. Неожиданно девушка бросилась к Бу, обняла за шею,
поцеловала в губы, причем не небрежно, а, можно сказать, вполне полноценно. Потом отпустила его, отступила, по-прежнему с норковой шубкой в руках.
--Вот так,--объявила она с победоносным взглядом невинных глаз.--Да он ведь жутко милый! И симпати-и-ич-ный ...--пояснила Сильвия, глядя на Чаумака.
Чаумак снова закрыл глаза.
--Это правда,--любезно согласился он.--Страшно
подумать, моя кошечка, что вы с первого взгляда можете в него влюбиться. Слушайте, старина, Вирт сказал, вы зачем-то хотели меня видеть ...
Бу поспешно вытащил носовой платок и стер с губ помаду.
--Минуточку!--попросил он.--Как вы назвали того
беловолосого типа, который носится повсюду вроде курьера? Кстати, кто он такой?
--А?--переспросил Чаумак. - А вы как думаете?
--Я его принял за старшего клерка. Слышал, что он служит в отделе по связям с общественностью.
--Совершенно верно. Кроме того, это коммадор Джон Вирт, кавалер ордена Виктории, начальник особого отдела.
--Вот это да!—Воскликнул Бу.—А коммадер—это кто?
--Это приравнивается к подполковнику.
--О, чёрт побери.
--Вот именно,--согласился Чаумак.--Ради бога, будьте поосторожнее в данном обновленном учреждении. Тут никак не поймешь, кто есть кто.
--Стало быть, слово »мистер» означает высокопоставленную персону...--простонал Бу.--Если бы им всем присваивали высокие звания, как в романах, можно было бы догадаться, с кем разговариваешь: с заместителем Комиссара или с простым уборщиком...Почему коммандер Вирт
постоянно поглядывал на часы?
--Потому что к шести часам посетителей отсюда выставляют. А шесть давно уже минуло. Музей обычно открывается в четыре, показывают картографический зал и информационный центр. Но повторяю, зачем я вам понадобился?
Бу оглянулся и понизил голос.
--Во-первых, затем, что меня ищет полиция.
--Что?
--Ш-ш-ш... Мистер Чаумак, я не могу вам представить материалы дела ...
--Да и не надо,--вставил Великий Защитник, презрительно отметая подобный вопрос.
--Но могу рассказать о загадочном убийстве. Мне точно известно, что мужчину насмерть закололи кинжалом в комнате, куда никто не мог проникнуть. Причем убийство, видимо, связано с парой перчаток.
Бу взглянул на собеседника, ожидая увидеть на его лице недоверие. Но Великий Защитник не проявил ни сомнения, ни скептицизма. Напротив, пришел в экстаз.
--Ничего себе,--прошептал он.--Рассказывайте.
--Здесь?
--Почему бы и нет?--переспросил адвокат.--Можете выдумать более поэтичное место для разработки заговора против невежд и бездельников, чем их собственная контора?
--Н-ну,--пробормотал консерватор Бу,--вы пони-маете, речь идет о полиции?
--Разумеется.
--Значит, вы поможете мне?
Чаумак величественно выпрямился.
--Не просто помогу, сэр. Я вместо вас разгадаю загадку.
--А ... вдруг ошибетесь?
--Я никогда не ошибаюсь,--провозгласил Гарри Чаумак.
Надо добавить, что говорил он без всякого высокомерия. Будучи ростом шесть футов два дюйма и обладая пропорциональным телосложением, барристер с приятной улыбкой на красивом, хотя несколько красноватом лице просто констатировал очевидный, по его мнению, факт. И был по меньшей мере один солиситор, который этому факту верил.
--Теперь попрошу выложить все детали,--добавил
Чаумак.
--Но сюда в любую минуту может вернуться инспектор Батроламей со своей компанией! А где коммаидер Вирт? Неужели требуется так много времени, чтобы доложить инспектору о моем приходе?
--Попрошу изложить детали.
--Ну ладно!
Бу тихо, быстро, толково начал рассказывать о своем споре с Эллой и приходе Камаля Карбахана. Сильвия немедленно перебила, спросив, кто такая Элла. Бу поспешил ответить, дабы адвокат не успел заткнуть ей рот.
В бетонной пещере со светлым деревянным полом и посмертными масками повешенных в витринах едва слышался мопогонный голос инспектора Бартоламея, объяснявшего устройство мошеннической ярмарочной рулетки.
Бу тихо продолжал излагать деталь за деталью--открывающуюся внутрь кабинета дверь, которая была под постоянным наблюдением, закрытые и крепко запертые окна, отсутствие других выходов, корчившийся на ковре умирающий мужчина,--чувствуя, как в обоих его компаньонах нарастает волнение. Закончил он тем, как сбежал по лестнице дома номер 13 на бульваре Согласия, столкнувшись с полицейским из Управления.
Сверкающие глаза Чаумака, погрузившегося в раздумья, бегали по сторонам.
--По-моему,--невнятно промямлила Сильвия,--ты просто молото-ок!--И снова поплыла к Бу, но адвокат не глядя схватил ее сильной рукой за шею и потянул назад.
--Мистер Ричардсон, предлагаю посовещаться у меня дома. Это недалеко, у меня тут машина. Но продолжайте! Что было дальше?
--По пути в ваш в офис я позвонил Элле, попросил собрать два чемодана ...
--Зачем?
--Понимаете, мистер Чаумак, я не был уверен, что вы воэьмётесь за подобное дело ...
--Вы так думали? Хо!
--Тут требуется слежка, возможно, погоня, охота ... я даже точно не знаю, кто такой Камал, где искать его родственников и знакомых, хотя, наверно, из его рассказа можно вывести методом дедукции какие-то заключения. Вот какой у меня план.--Готовый изложить упомянутый план, Бу вдруг остановился.--Кстати, что означает французское слово »escroque»?
--Обман, конечно.
--Обман?
--Угу-у,--вставила Сильвия, кипя радостным возбуждением.--Слушайте, Гар-ри! Последние слова бедняжечки ...
--Пролейте бальзам на мое сердце, заткнитесь.
--Н-ну, Га-ри ...
--Мадам, мы рассматриваем уголовное дело, вмешательство женщины в которое не только не поощряется, но и запрещается с помощью оплеухи. О, боги Вавилона! Если начнется охота, то пусть о ней знает весь город! Мы с Ричардсоном об этом позаботимся.
--И я с ва-ами пойду,--простодушно заявила Сильвия. Чаумак оглянулся, бросив на нее долгий, медленный взгляд, как говорится в романах. Она вытащила откуда-то сумочку, прнчесала белокурые волосы, внимательно рассмотрела и накрасила губы, придав им для пущего еффекта круглую форму.
--Да, пойду-у,--повторила она, прерывая процесс.--
Или скажу папуле. А он скажет министру внутренних дел, комиссару полиции и ... ох, кому хо-очешь, кто делает самые жуткие ве-ещи. Вот так вот.
--Избани меня, Боже, от всех женщин!--вскричал Чаумак, который оказался бы в тяжелом положении, поймай его Господь Бог на слове.
--Да, я иду с мистером Ричар-дсоном,--утверждаясь в своем решении, добавила Сильвия и бросила на Бу соблазняющий взгляд.
--Мадам, вы испорченная девчонка с единственным девическим достоянием--интеллектом. Будьте любезны, позвольте расспросить клиента, пока мы все преждевременно не очутились на виселице.-- Он повернулся к Бу.--Слушайте! Вы, разумеется, вымыли окровавленную руку?
-- Ээ э-э ... нет. Не успел.
--И после всего, что мне рассказали, отправились прямиком в уголовную полицию?
--Что я еще мог сделать? Ваш клерк сказал, что вы здесь. В конце концов, опасность мне не грозит.
--Да? Почему вы так думаете?
--Я же вам говорю,--объяснил Бу,--преступления, совершенные в Центре расследует своя полиция. А т от констебль оттуда.
--Я сильно опасаюсь,--покачал головой барристер,--что у вас в мозгах все перепуталось. Возможно, вы в гораздо большей опасности, чем думаете.
--Почему?
--Преступления в своем районе действительно расследует полиция Центра города,--подтвердил Чаумак.--Но когда надо выслать полицейский автомобиль на поиски беглеца, федеральная полиция действует даже в Центре. Вы же знаете, машины у них общие. Было бы просто чудом, если бы сведения
о вас уже не поступили в здешний информационный отдел.
Вдали послышался веселый добродушный голос инспектора Бартоламея.
--Ну, джентльмены, по-моему, все. Прошу сюда, пожалуйста.
Послышалось шарканье ног, восторженное бормотание, толпа посетителей двинулась мимо выстроившихся в ряд шкафов к деревянной лестнице, ведущей наверх. В тот же самый момент на ее нижних ступенях материализовался коммаидер Вирт. Бу так и не понял, как он мог подняться и спуститься незамеченным. Тем не менее высокий чин стоял, сверкая большими очками, повернув голову к трем за-
говорщикам в первом зале и пристально глядя на них.


      

            

          Г Л А В А  3

Бу, который уже чувствовал предупредительный приступ опасности, когда заметил, как смотрит на него Сильвия, теперь осознал гораздо более страшную угрозу. Но Гарри Чаумак, как всегда, когда сталкивался с неприятной проблемой. стал еще спокойнее и любезнее.
--Не бойтесь, дорогой сэр. Мои скромные таланты полностью к вашим услугам.
--Наверняка мистеру Вирту уже все известно!-- отчаянно прошептал Бу.
--Не думаю.
--Почему?
--Это не его отдел. Правда, он отвел нас с Сильвией в информационный центр в полуподвале ...
--В информационный центр!--простонал Бу.
--Но после этого там не остался. Вдобавок тот самый отдел был самым тихим в Управлении.
--Неужели вы думаете, будто это меня утешает?
Оба говорили не шевеля губами, как чревовещатели. Чамак, по-прежнему улыбаясь, сурово посмотрел на Бу.
-- Я вам говорю, молодой человек, что никто туда-сюда не бегал, не орал по телефону. Когда высылают машину с разыскной бригадой, сотрудник в наушниках бежит к карте города, помечает объект красным кружком. Вот и все.
--Слушайте! Что мне делать, черт побери?
Адвокат поднял брови.
--Что делать? Вообще ничего. Поменьше говорите, ничего пе делайте, а когда все будут выходить, смешайтесь с толпой. Возьмите себя в руки!
Толпа состояла из трех квебекских майоров,  почетного отставного полицейского деятеля и автора детективов, досаждавшего инспектору Бартоломея тем, что он знал о знаменитых преступлениях существенно больше его. Инспектор Бартоломей подпрыгивал впереди--плотный, хорошо одетый мужчина, похожий на школьного учителя в
воскресный день. Теперь семь пар глаз, включая коммандера Вирта, с любопытством смотрели на Чаумака и его компаньонов.
Барристер это заметил и верно оценил ситуацию. Он взял у Сильвии норковую шубку и с заботливой нежностыо накинул ей на плечи.
--Ничего не бойтесь, леди Сильвия,--громко и официально провозгласил он.--Не расстраивайтесь, не забивайте ненужными мыслями прелестную головку. Здесь все специально устроено так, чтобы как следует напугать посетителей. Ничего не вышло. Все уже кончено.
Сильвия круто обернулась. рассерженно сверкая серыми глазами.
--А я испуга-алась!--вскричала она с полной искренностью.--Вы меня шле-епнули! По по-опке,--страстно добавила девушка.--А я не хочу, чтобы меня считали ребеенком! Не хочу-у, не хочу-у!
Чаумак проигнорировал ее вопли.
--Неудивительно, джентльмены,--продолжал он звучным ораторским голосом,--что юная девушка, хрупкая и чувствительная, с тонкой нервной системой, испугалась выставленных здесь, как на параде, кошмаров. Поистине меня изумляет, что наши так называемые стражи порядка демонстрируют молодым дамам подобные вещи.
Экскурсанты, прятавшие до той минуты ухмылку, преобразились, сочувствено забормотали, кто-то даже рассерженно заворчал.
--Ну-ну, леди Сильвия,--утешительно проворковал инспектор Бартоломей, бросая на Чаумака не поддающийся никакой расшифровке взгляд и даже не заметив исчезновения Бу.--Мистер Чаумак сам вас сюда привел. Все не так уж и плохо, правда? Фотографий дамам мы никогда не показываем. По-
звольте мне вас проводить ...
--О-ох, спаси-ибо!
В результате Бу влился в общую массу, толпившуюся у вешалки и занятую своими пальто и шляпами, а потом, вообще никем не замеченный, поднялся наверх. Как он ни боялся макиавеллиевых козней коммандера Вирта, выясни-
лось, что у того только одно желание--как можно скорее выставить докучных посетителей.
Абсолютно невидимый среди трех квебекских майоров, Бу прошел по коридору и миновал вестибюль. Посетители бормотали без умолку, подобно всем людям после осмотра Музея столичной полиции. Громче всех тараторила Сильвия
с величественной осанкой, воображая себя приговоренпой к казни героиней, которая поднимается на эшафот, неимоверно любуясь собой. Все покрывал мощный голос Гарри Чаумака, критиковавшего полицейские беззакония. Бу был уже в двух шагах от парадных дверей и свободно вздохнул, как вдруг разразилась беда.  Заботливый коммандер Вирт решил убедиться, что до конца исполнил свой долг.
--Вам лучше, леди Сильвия? Отлично, отлично. До свидания, мистер Ричардсон!
Фамилия Ричардсон громом грянула в тихом вестибюле. Необычайно высокий мясистый мужчина в нарукавниках, шедший по левому коридору с папкой в руках, замер на месте, оглянулся, продемонстрировав густые черные брови, и подал какой-то почти незаметный знак. Коммаидер
Вирт, способный проследить даже за сверкнувшей молнией, бросился к нему.
Чаумак, не шевеля губами, обратился к Бу.
--Тот верзила,--вымолвил он,--коммандер Гатавей
из отдела уголовного розыска. Исчезайте немедленно. Только не бегите!
--Но ...
--Сильвия, проводите его к машине. Сидите там, пока я не улажу дело. Через пару минут приду.
Какой-то экскурсант толкнул застекленную дверь. Сильвия и Бу выскочили вместе с ним. В крытой арочной галерее над сходившей во двор каменной лестницей на них налетел пронзительный ледяной ветер. Бу споткнулся на верхней ступеньке. Норковые рукава обвились вокруг его левого локтя,
норковая шубка прильнула к левому боку, прямо в ухе послышался шепот.
--Ми-ивый ...
У подножия лестницы посетители остановились, болтая, как всегда бывает с незнакомыми людьми, которые не знают, как друг с другом расстаться. Сильвия закинула руки на шею Бу, придвинулась ближе, запечатлев па губах еще более головокружительный поцелуй.
»Ну, с отчаянием подумал Бу, опять двадцать пять …».
Восхищенные зрители онемели. Девушка слегка отвела губы, но лицо свое не отстранила.
--Зачем ты просил эту самую твою неве-есту,-- проворковала она,--Эллу ... собрать два чемода-ана?
--Слушайте, я ...
--Хочешь смы-ыться с ней? Жить в грехе? А-а?
--Нет, боже упаси! О грехе,--запнулся Бу,--я даже никогда не думал.
--Ох, милый. А на-адо бы. Я без конца думаю.
Губы вновь приблизились, объятие стало крепче.
Полностью преданный своей невесте, Бу не интересо-
вался грешницами. Но бывают обстоятельства, при которых ни один джентльмен не может или не хочет устоять.
»Ладно, решил он и стиснул Сильвию так, что у той подкосились ноги.
--Бу!,--крикнул другой девичий голос.
Не зря он задолго до этого чувствовал предупредительный страх. Без преувеличения можно сказать--Бу знал, чей это голос, еще до того, как услышал его. Стряхнув руки Сильвии со своей шеи, он оглянулся. Справа в тумане, футах в четырех от него, стояла Элла с большими нагруженными чемоданами в обеих руках.
Она молчала--дурной знак. Лицо--пожалуй, мило-
виднее, чем у Сильвии, живей, симпатичней--сначала слегка покрасцело, а потом слегка побелело. Элла поставила чемоданы, взглянула на Бу и инстинктивно отвела глаза.
--Эээ-э ... я ...--начал Бу.
Воздушная Сильвия порхнула назад, уткнулась головой ему в грудь и хихикнула, чем испортила общий эффект. Элла еще чуть побледнела, но не вымолвила ни слова.
--Ну, я ...--опять начал Бу чуть поживее, хотя не
имел ни малейшего представления, что сказать. К счастью, ничего говорить не понадобилось. На верхней площадке каменной лестницы у него за спиной открылась и закрылась стеклянная дверь. Вниз прыжками, раскачиваясь, бежал Гарри Чаумак неясный силуэт в желтом туманном свете. Он остановился на нижней ступеньке и закричал всей компании, грозно и страшно.
--Бегите! Не то плохо будет! Скорей!
Сама атмосфера Управления уголовной полиции настолько пропитана коварством и могуществом, что действует даже на самые крепкие первы. С прискорбием следует призрать, что три квебекских
майора, невинный джентльмен и относительно
невинный автор детективных романов развернулись и рассыпались во все стороны, как петухи на куриных бегах. Энергичней всех несся писатель.
Чаумак постоял секунду в позе Генриха У, наслаждаясь собственной значимостью. Потом, видимо опознав Эллу по какому-то смутному воспоминанию, схватил обеих девушек за руки и вместе с ними ринулся в туман. Не имея другого
выбора, Бу подхватил чемоданы и побежал за ними.
Бум! Грохнула стеклянная дверь, вновь открывшись и закрывшись. Дежуривший в вестибюле констебль, получивший приказ задержать мистера Бу Ричардсона, чтобы задать ему несколько вопросов, скатился по ступенькам и изумленно замер. Опознать мистера Ричардсона, а тем более задержать его не
было ни малейшей возможности. По всему двору тяжело топали ноги--казалось, будто человек пятьдесят летят на восток и на запад. Выругавшись про себя, констебль бросился наверх за дальнейшими указаниями.
Чаумак бежал не к банку. В клубившемоя в свете
автомобильных фар тумане было видно, что он тащит своих подопечных в другую сторону: между темневшими зданиями, через западные ворота, которые ведут к Виктории-стриит и Яков-лаан. Держась всего в трех шагах за ними, Бу
свернул за воротами влево, в крошечный переулочек. Там стоял длинный, сверкающий лаком черный лимузин. Из него выскочил шофер в униформе и распахнул заднюю дверцу.
--Джонсон.
--Слушаю, сэр.
--Поставьте чемоданы этого джентльмена на переднее сиденье. И гоните домой со всей возможной в такую погоду скоростью.
--Слушаю, сэр.
Чаумак принес девушкам краткие, хоть и цветистые извинения и грубо толкнул в машину Сильвию, которая с визгом плюхнулась на дальний край заднего сиденья. С Эллой он обошелся более церемонно, дернув ее за руки и указав пальцем место.
Потом сам адвокат, в роскошном модном пальто и мягкой серой шляпе, нырнул в салон и уселся между ними.
Влезшему последним Бу досталось откидное сиденье, так что он сидел к ним лицом. Дверцы хлопнули, как помповые ружья, и машина развернулась по направлению к Яков-лаан.
--Ну вот!--тяжело выдохнул Гарри Чаумак с видом
героя, ожидающего поздравлений.
--Слушайте,--возмутился Бу, тоже запыхавшийся,
что это еще за игры?
Несколько обиженный барристер возмущенно взглянул на него.
--Игры?--прогремел он.--Разве вы не поняли, что
 хотели вас задержать?
--Понял, но ...
--Поэтому я с ним вежливо попрощался, выскользнул и произвел диверсию, которая обеспечила ваше бегство. Боже
правый! Неужели чувство благодарности вам вовсе не свойственно?
--Нет-нет, я очень вам благодарен ... Только хочу спросить, за нами не будет погони?
--Нет. Они придут к заключению, что столь уважаемых, благоразумных людей вроде вас и, конечно, меня в случае необходимости всегда можно найти.
--А вдруг вы ошибаетесь?
--Я никогда не ошибаюсь.
Бу обеими руками вцепился в поля своего котелка.
--Разумеется,--добавил Чаумак,--если желаете остановиться, выйти из машины и изложить дело первому попавшемуся полицейскому ...
--Нет-нет ... ни за что!
--Очень хорошо. Тогда, мой мальчик, хорошенько подумайте и проявите должную благодарность.—Чаумак помолчал.--Может быть, вас успокоит известие, что полиция больше, чем вас, жаждет найти кого-то другого?
--Да? Кого же?
--Вашего партнера, мистера Поташа.
--На сей раз Бу не поверил собственным ушам. Все равно, как если бы лимузин неожиданно поднялся в воздух и полетел, словно в фантастическом романе.
--Чарльза Поташа?
--А кого же еще?
--Да ведь Джим причастен к убийству не больше, чем я!
--Так я и понял из вашего рассказа. Полная нелепица. Однако сейчас за ним гоняются по всей Оттаве, проводя крупнейшую после последней операции в 1913 году.
--Но почему? Что случилось после того, как я убежал из конторы?
--Напомню с вашего любезного позволения,--с высокомерной ноткой проворчал Чаумак,--что я разговаривал с начальником отдела уголовных дел меньше двух минут. Он сказал только то, что хотел сказать, ни словом больше. Могу, тем
не менее, предположить ...
--Да-да, продолжайте!
--Ну, наверно, вы помните, как при своем драматическом бегстве столкнулись с полицейским из Центра. Ох-ох! Какое неуважение ...
--Дальше!
--Видно, бобби потратил какое-то время на осмотр трех этажей, прежде чем на четвертом обнаружил труп. Тем временем ваш друг мистер Поташ набрал три девятки. На служащих информационного отдела сообщение не произвело надлежащего впечатления. В конце концов, в день они принимают в среднем двенадцать сотен звонков, в большинстве своем ложных, включая двадцать--тридцать сообщений о внезапной смерти.
--Вы серьезно утверждаете, будто в день совершается двадцать--тридцать убийств?
Чаумак недовольно поднял брови.
--Объясните, пожалуйста, кто говорит об убийствах?
--Вы же сами ...
--Я говорю о внезапной смерти. Это может означать что угодно, начиная с автомобильной аварии и кончая смертью в собственной постели престарелой старушки или старичка. Сколько бы я ни выступал против эловредцых, назойливых полицейских, в них есть все-таки кое-что замечательное, о чем
никто не знает и не упоминает.
Все его симпатии и антипатии вдруг перевер- нулись.
--Клянусь святым Патриком!--вскричал барристер,
хлопнув себя по колену.--Они терпеливо всех выслушивают и разбираются с каждым звонком. Ласково уговаривают поспать лунатика, который трезвонит чуть ли не каждую ночь, успокаивают какого-то беднягу с петлей на шее... Бог знает сколько они предотвратили самоубийств, вовремя прислав патрульную машину.
Пока лимузин вилял и маневрировал в плотном потоке автомобилей, ползущих в тумане, Бу Ричардсон погружался во все большее отчаяние.
--Мистер Чаумак! Я против полиции ничего не имею. Расскажите, что было с Чарльзом Поташем после того, как он набрал три девятки ...
--Ах да,--слегка смутившись, спохватился адвокат.--Итак, повторяю, сообщение надлежащего впечатления не произвело, однако полиция выслала старенький транспорт...
--Что это?
--Патрульный автомобиль полиции Центра. Пожалуйста, перестаньте перебивать меня. Машина с сержантом и двоими полицейскими прибыла как раз в тот момент, когда констебль из Центра вошел в контору «Ричардсон, Ричардсон и Поташ».
--Дальше!
--Ваш друг объяснил, что вы запачкались кровью, когда умирающий схватил вас за руку. Сказал, что вы выбежали только затем, чтоб привести полицию ...
--Это не показалось им несколько странным? Ведь я прямо наткнулся на полицейского и ни словом не упомянул об убийстве ...
Чаумак задумчиво кивнул.
--Да, они обратили на это внимание. Мистер Поташ слегка позеленел и заявил с большой искренностью, что вы довольно пугливы ...
--Да знаю я. Чарльз действительно так считает.
-- Потом изложил подлинную историю убийства точно так же, как вы мне ее рассказали.
-- И ему не поверили?
--Правильно. Ни единому слову. Затем сержант из Центра откопал совершенно новое свидетельство ...
--Какое?
--Откуда мне знать? Неужели вы думаете, что коммаидер Гатавей мне все рассказал? Упомянутое свидетельство неким образом подтверждает возможную виновность мистера Поташа.
-- О боже!
--Успокойтесь,--велел Чаумак, небрежно махнув рукой.--Я докажу его певиповпость. Тем не менее к тому моменту ваш друг, естественно, сильно затрясся. И выскочил из конторы.
Бу застонал, обхватив руками голову.
--И все же,--продолжал Чаумак,--не могу не восхищаться мистером Поташом. Он вырвался из рук четверых полицейских из Центра, скатился по лестнице без пальто, потеряв один рукав пиджака, и растаял в тумане.
--Его нашли?
--Нет. Но вся столичная полиция и полиция Центра пытаются это сделать. Простая порядочность требует, чтобы мы отыскали его ...
Чаумак прервался, как будто припомнив какой-то свой собственный, чертовски непорядочный поступок, взглянул на Эллу, источая любезность, даже нежность, и промурлыкал необычайно ласковым тоном.
--Надеюсь, мадам, вы простите меня, что я столь бесцеремонно утащил вас после довольно щекотливой сцены, не дождавшись официального знакомства. Хотя уверен, что раньше мы где-то встречались, по крайней мере виделись.
--Д-да,--выдавила Элла первое за все это время слово.
--А!--сказал Чаумак.—Вы--мисс Элла Томпсон? И помолвлены,--он ткнул пальцем в Бу, как в четырнадцатилетнего мальчишку,--с моим юным другом, который сидит перед нами?
--Была помолвлена,--подтвердила она.
При этом последнем адском ударе поверх предыдущих Бу просто взбесился. Только взгляд Чаумака заставил его промолчать. Адвокат быстро оглядел обеих девушек.
--Выслушайте меня, мадам,--попросил он, дотронулся до подбородка Эллы, повернув ее голову так, что ей пришлось посмотреть на него.--Мы глубоко увязли в безнадежном уголовном деле. У нас сейчас нет времени на женские обиды.
--Пожалуйста, отпустите меня!
--Нет, мадам, не отпущу. Посмотрим, сумею ли я дедуктивным способом выявить причину данной конкретной обиды.
Недостойная попытка Эллы пнуть его в голень была заранее разгадана и пресечепа.
--Как нам известно, он попросил вас собрать два чемодана, потом совесть ему не позволила втянуть вас в дело об убийстве, он предложил вам забыть о своей просьбе, безусловно успев сообщить, что идет ко мне. Вы, мадам,--продолжал Гарри Чаумак,--не согла-
сились, послушно и героически уложили вещи, помчались к моей конторе, чтобы продемонстриро-
вать верность и преданность, хотя вас умоляли этого не делать.
--Будьте добры, пожалуйста ...
--Нет, мадам. Вы, безусловно, помчались к моей конторе. Мой помощник уведомил вас, что ваш жених отправился в полицейское Управление. Отбросив всякие опасения, вы брсились туда же. И как я заключаю, увидели его в объятиях юной персоны, которая сильно смахивает на размалеванную
куклу. «Вот--трагически подумали вы,--награда за мою
верность!» И взбесились. Верно, мадам, или нет?
--Все верно.
Собственно говоря, слишком верно. Если бы точно знать, что у женщины на душе, оказалось бы, что она способна взбеситься в десять раз больше. Но неутомимый барристер не дал Элле времени крикнуть, что это неправда.
--Мадам,--строго сказал он,--вы обошлись с молодым человеком крайне несправедливо. Разве он виноват, что нравится другим женщинам? Если бы вокруг его шеи обвились нужные ему ручки, разве он торчал бы в объятиях, словно пугало па шесте в грязной луже, даже не прикасаясь к самому пугалу и делая вид, будто ничего особенного не происхо-
дит? В душе вам известно, что нет. Наконец, позвольте напомнить, что ему грозит серьезная опасность.
Элла попыталась вырваться, но Чаумак по-прежнему держал ее за подбородок.
--Опасность?
--Если его найдут--серьезнейшая.
--Ч-что за глупости! Не верю! Вы шутите ...
Теперь тон барристера испугал бы любых слушателей историй с привидепиями.
--Его повесят за шею,--пояснил Чаумак, глядя прямо в глаза Эллы,--и он будет висеть, пока не умрет.
Тут даже Сильвия встревожилась. За все это время она, то ли из скромности, то ли просто от недомыслия, не произнесла ни слова, поправляя макияж и любуясь собой в маленькое зеркальце.
Гарри Чаумак выпустил подбородок Эллы, отряхнул руки, откинулся на спинку сиденья и объявил.
--Я закончил, мадам.
Элла, по крайней мере с виду, не смягчилась. Однако карие глаза взгляпули на Бу, намекая, что она его охотно простит, если оп признает себя единственно виноватым. Бу, с другой стороны, был так зол и обижен столь несправедливым к нему отношением, что сидел, словно трость проглотил, скрестив на груди руки.
--Бу,--тихо окликнула его Элла.
Пылкий мистер Чаумак, который несся по жизни как смерч, не дал им ни секунды на передышку.
--Слушайте!--наставил он в лицо Бу указательный
палец.--Чемоданы! Я вспомнил. Вы упомянули о своей теории, которая якобы может целиком и полностью раскрыть тайну или хотя бы позволит отыскать решение. Скорее всего, это значения не имеет ...
--Да?--возопил Бу.
--Да. Так что вы можете нам рассказать?
--Могу рассказать,-- закричал Бу,--кто такой на самом деле Камал Карбахан. Могу рассказать ...
Лимузин резко остановился. Чаумак умолк, покачнулся, автоматически ухватившись за колено Эллы.
--Продолжим через минуту,--предложил он.--У растопленного камина в моем кабинете. Выходите все!
Джонсон открыл заднюю дверцу. Они стояли перед уединенным домом Чаумака. Пока выбирались из автомобиля, в дверях появилась маленькая сморщенная старушка. В тумане казалось, будто она слепо щурится, пытаясь прочитать что-то в блокноте для записи телефонов.
--Миссис Вудс!--крикнул Чаумак.--Вы на-
смерть простудитесь в такую погоду! Немедленно вернитесь в дом.
--Очень хорошо, сэр,--покорно ответила старушка,
оставаясь на месте.--Сэр, вы знакомы с мистером Чарльзом Поташом?
Бу, стиснув ручку кейса, рванулся вперед. Адвокат его опередил.
--Я никогда не встречал этого джентльмена, но имя и фамилия мне хорошо известны. В чем дело?
--На протяжении последнего часа, сэр, он звонит сюда каждые пятнадцать минут и, похоже, довольно взволповап.
--Где он?
--В том-то и дело, сэр. Он не говорит. Твердит, что ему хочется одного,--тут миссис Вудс вновь вгляделась в блокнот,--убить мистера Бу Ричардсона.
В маленькой библиотеке, расположенной в дальней части дома, все стены, кроме одной, были до потолка заставлены белыми книжными полками. Xfevfr и Элла стояли, грея руки над жарко горевшим в топке бревном под каминной полкой. Мягкие светло-каштановые волосы девушки поблескива-
ли в отблесках пламени и рассеянном электрическом свете. Великолепную фигуру подчеркивало облегающее выходное платье, на которое Сильвия, развалившаяся перед камином в глубоком кожаном кресле, лениво щурила глаза.
А Элла смотрела на рисунок в рамке, висевший над каминной полкой. Это был черно-белый набросок женской головки, неким странным образом оживлявший всю комнату. Лицо в общем-то нельзя было назвать красивым, однако неотразимое
очарование крылось во взгляде, в загадочной легкой улыбке.
--Прелестный портрет,--выдохнула она.--Можно
полюбопытствовать, кто это?
Гарри Чаумак не отрывал глаз от огня, протягивая к нему растопыренные пальцы.
--Ее звали почти, как вас--Елена,--скупо ответил он.--Единственная женщина, которую я искренне любил.
-- Звали?-- с живым состраданием переспросила она. --Мне очень жаль ... Значит, она мертва?
--Нет. Жюри присяжных признало ее виновной, но невменяемой. Она отбывает пожизненный срок в больнице для душевнобольных.
Воцарилось молчание. Никто не нашелся что сказать. Огонь горел манящими колеблющимися золотистыми язычками. Книги тоже вносили свой вклад, создавая особую атмосферу. Для книголюбов вроде Бу столь богатое собрание криминальной литературы источало зловещий, даже дьявольский дух. Войдя в библиотеку, вся компания словно пе- реступила невидимый порог. Чаумак отошел от камина и взглянул на диктофон, стоявший за одним из кожаных кресел.
--Кляпусь святым Патриком!--воскликнул он, на мгновение погрузившись в черное уныние,--тогда он, по обыкновению, проклинал весь белый свет.--Какая разница? Это было много лет назад. Я всегда говорю, что это этюд к портрету викторианской актрисы, игравшей Розалинду с короткой стрижкой. Зачем я вам признался, черт побери?--Помедлив,
он потер руки.--Ну ладно. Перейдем к делу. Ричардсон!
-- Слушаю ...
--Рассказывайте об убийстве Камала.
--Еще раз?
--Да, еще раз. В музейной суете некогда было осмыслить все как следует.
--А я вообще ничего не слышала,--добавила Элла,
повернувшись и посмотрев в глаза Бу. Руки она почему-то держала за спиной.
--Охотно,--согласился Бу,--если вы мне сначала
покажете, где можно было бы ...
Сняв пальто и шляпу, он по-прежнему оставался в перчатках. Поднял правую руку, принялся стягивать перчатку, но она не снималась--прилипла.
--Кровь засохла,--задумчиво пробормотал он, произведя немалое впечатление на Эллу и даже на Сильвию.--А еще,--поспешно продолжал он,--разрешите позвонить по вашему телефону, связаться с Чарльзом Поташем...
--С Поташем?!--воскликнул Чаумак, стряхивая с себя мрачность.--Слушайте, старина, вся полиция не имеет понятия, где он находится. Откуда же вам это знать?
--Я не знаю, только догадываюсь. Чарльзу хватит ума не ходить домой. Он помолвлен с моей сестрой. Ставлю пять против одного, что он прячется у нее. Кроме того, пока мы не узнаем о том самом липовом свидетельстве, ничего сделать не сможем.
Чаумак кивнул на дверь между книжными полками.
--В конце коридора,--указал он,-- в чулане под ле-
стницей умывальник. Телефон в столовой--первая комната слева. Поторопитесь!
Бу поторопился. Нелегко было содрать перчатку, но он справился, опустив руку чуть ли не в кипяток и обильно намылив, после чего сунул перчатки в боковой карман. Поспешно возвращаясь назад по узкому коридору восемнадцатого века с черно-белыми мраморными дверями, он никак не мог понять, почему дом кажется таким зловещим.
Наверно, потому, что именно здесь разыгралась последняя сцена знаменитого убийства наряду с предпоследними сценами нескольких прочих.
В столовой было темно. Откликаясь на его шаги, звякали призматические стеклянные подвески на люстре. Щелкнув у дверей выключателем, Бу нашел на угловом столике телефон. Позолоченные часы на камине показывали почти половину восьмого. Моника жила неподалеку от дяди. Трясущимся пальцем он набрал номер: Вес--4873.
Снова, как у Эллы, бесконечно долго гудел гудок. Наконец, послышался ответ.
--Да?--бросил холодный знакомый голос его младшей сестры Моники.
-- Это Хыо. Мне надо поговорить с Чарльзом, если он у тебя. У тебя?
--Куда вы звоните?
Он мысленно видел Монику, темноволосую, симпатичную, несколько высокомерную. Была бы, по его убеждению, милой, добросердечной, отзывчивой девушкой, если бы не служила личным секретарем у какого-то важного деятеля из правительства, которого Бу всей душой ненавидел.
-- Моника, это я! Твой брат! Полиция не знает, где Чарльз, а я могу только догадываться. Но по-моему ...
-- Вы, наверно, ошиблись номером.
Представив ее растерянной, нерешительной, готовой бросить трубку, он понял, что эта минута --рубеж между успехом и провалом, может быть, между жизнью и смертью.
--Если ты воображаешь, будто какой-нибудь искусный детектив говорит моим голосом, я скажу тебе то, чего не знает никто, кроме твоего родного брата. Когда тебе было лет одиннадцать, у тебя была жутко глупая кукла по имени Кэролайн- Джейн. Ты вечно цепляла ей на нос, а заодно и себе, проволочные лорнеты. Однажды ты собрала гостей
на чай, и каждый должен был носить лорнет и выбрать себе фамилию, а я шлепнул на стол мяч для крикета ...
--Не мели чепухи,--пробормотала Моника изменившимся тоном, сдавленным, испуганным, чуть не паническим.--Обожди секундочку.
В трубке послышался шепот, оживленные споры, тяжелое мужское дыхание.
--Дружище,--выдавил Чарльз неописуемым тоном.
--Чарльз, прости! У меня не было выбора, но тебе не следовало убегать ...
Бу совершил ошибку. В результате возникла пауза, потому что его собеседник, видимо, разинул рот. Бу поспешил загладить промашку.
--Слушай, я вовсе не то имел в виду! Знаю, я сам виноват, удрав первым.--Дальше Бу заговорил спокойно.--Слушай, если дело к завтрашнему утру не раскроется, я сдамся, пусть меня обвиняют в убийстве.
Вновь запыхтело тяжелое дыхание, а потом прозвучал слабый голос.
--Серьезно?
--Конечно!--ответил Бу, продумывая каждое слово.--Дам даже письменное признание. Но что произошло в конторе?
--Я ведь предупреждал тебя, что будет, если рассказать полиции правду!
--Предупреждал. А я все-таки спрашиваю: почему ты удрал?
-- Ты в кейс давно заглядывал ?
Бу ничего не понял из этой белиберды. Во время молчания он мысленно представлял себе вес-
нушчатого Чарльза, сидевшего на роскошном синем неудобном диване в гостиной у Моники, со сбившимся набок галстуком и оторванным рукавом пиджака, и любые разумные мысли улетучивались из головы.
-- В какой кейс?
--Не в свой, где все аккуратно разложено по отделениям, а в мой! Понял? В  мой! Не помнишь?
--Стой! Кажется ...
--После смерти старика, обкуренного гашишем, ты пришел в мой кабинет со своим кейсом, закрытым на замки, и поставил на письменный стол рядом с моим, пустым и открытым. Признаюсь, в волнении я не заметил, что ты выскочил, схватив мой портфель. Если он при тебе, загляни.
--Обожди секундочку, не клади трубку!
--Слушай ...
Бу отчетливо услышал на фоне восклицание Моники «Боже мой!», подытожившее ее точку зрения. Выскочив в коридор, он все вспомнил. Старые потертые кейсы были очень похожи. Кейс, схва-
ченный с письменного стола в кабинете Чарльза, был открыт. Он вспомнил, как его закрывал, оставив вокруг защелки размытые красные пятна с отпечатками своих пальцев, когда сбегал по лестнице дома номер 13 на бульваре Согласия.
Кейс лежал на одном из двух чемоданов в слабо освещенном коридоре дома Гарри Чаумака. Присмотревшись поближе, Бу признал, что это не его кейс, а Чарльза; открыл--пусто. Содрогнулся при мысли, что шел в полицейское Управление с запятнанными кровью никелированными защелками, хотя засохшие пятна можно принять за ржавчину
или грязь.
Он по несся назад к телефону, и Чарльз рассказал ему о приходе полиции и о расспросах, в ходе которых его сочли Князем лжи.
--Слушай,--тараторил Чарльз,--я не мог понять, чего они так суетятся. На рукоятке кинжала не обнаружилось ничьих отпечатков. Поволокли меня в мой кабинет для дальнейших допросов. Признаюсь, я занервничал.
--А при чем же тут кейс?
--Если послушаешь дальше, бесстыжий предатель, поймешь.
--Выбирай выражения, Чарльз!
--Это ты мне велишь выбирать выражения? Ладно. Все было бы не так плохо, если бы не наглость полиции. Красномордый сержант из полиции Центра рыскал повсюду. Впрочем, в мой письменный стол он не полез, просто остановился возле него.
--И что?
--Спрашивает: «Ваш портфель, сэр?»--так небрежно, словно дамскую ручку целует. Я, конечно, подтвердил. «He возражаете, если я его открою, сэр?». Говорю, открывайте, пожалуйста.
Рука Бу, державшая телефонную трубку, вспотела.
--Чарльз, там ровно ничего не было, кроме материалов дела Родригеса, которые я должен был передать Чаумаку!
--Да, там лежала папка с материалами, а в придачу пара белых хлопчатобумажных перчаток, одна из которых была вся в крови.
Снова перчатки.  Бу опять услышал, как Моника что-то сказала Чарльзу, на сей раз с холодным спокойствием. Ну, решил он, ничего не поделаешь, естественно, она валит всю вину на брата. Хочет, чтобы Чарльз устроился, подыскал после свадьбы «приличный», по ее мнению, дом, скажем
в пригороде Оттавы, стал бы членом –«приличиого» клуба, вступил бы в «приличный» гольф-клуб, где можно завести «полезные эпакомства».
Ясное дело--женщина! Перетрудившиеся мозги Бу заключали в кавычки слова, обозначавшие то, что он ненавидел и презирал не меньше, чем адвокат Гарри Чаумак.
«Полезные знакомства, разрази меня гром!-- выкрикнул однажды барристер в зале для членов клуба «Гарпун».--Если мужчина не может добиться успеха с помощью одних своих способностей, он его вообще не заслуживает!».
С тех пор это высказывание стало девизом Бу Ричардсона. Впрочем, сейчас не время думать об этом. Надо думать только о кошмаре с перчатками и о трещавшей телефонной трубке.
--Чарльз, я ничего не знаю о тех самых белых хлопчатобумажных перчатках. Неужели ты мне не веришь? Даже не представляю, как они очутились у меня в портфеле!
Холодным тоном, которого Бу никогда раньше не слышал, Чарльз проговорил.
--Ну хватит. Этого я тебе не прощу. Я удрал из конторы, пока полиция не успела опомниться от изумления. Тебе превосходно известно, что убить Камала мог только ты.
--Да,--согласился Бу после паузы-- Похоже на то.
--Только ты оставался с ним наедине. Ты утверждал, будто, когда вышел из кабинета, он, живой, сидел на диване. Кто еще подтвердит этот факт? Кинжал твой. Ты завел разговор насчет комнаты, куда никто не мог проникнуть ...
Бу отвел телефонную трубку от уха. Каждое тихо произнесенное слово пронэителыю звенело в холодной столовой.
-- Ты удрал. Ты подменил кейс. Ты ...
--Бесполезно продолжать этот разговор. Мое предложение остается в силе.
--Ты согласен явиться с повинной и все рассказать?
--Согласен.
--Когда?
--Тут проблема. Я сейчас в доме Гарри Чаумиака, не знаю, где буду ночевать. Прошу об одном: дай мне двадцать четыре часа.
-- Нет!--воскликнула Моника, видимо вырывая трубку у Чарльза.
--Даю!--крикнул Чарльз, борясь с ней.--Сутки я продержусь.--Голос дрогнул.--Слушай, старик, наверняка есть объяснение ...
--Договорились,--оборвал его Бу, грохнув трубкой
он немного посидел, ни о чем не думая, глядя на теле-
фонный аппарат и слушая тиканье часов на каминной полке. И вскочил на ноги из-за некоего реального физического ощущения. В дверях стояла Элла в выходном темно-синем платье, как бы раздумывая, надо ли ему знать, что именно она успела услышать. Ее розовые губы были приоткрыты, лицо бледное.
--Элла!--крикнул он, вскочив со стула у столика с
телефоном, спеша высказаться раньше ее.--Тебе хочется, чтобы я заводил полезные знакомства, подыгрывал в гольф и умасливал перспективных клиентов? Или хочешь, чтобы я с диким воплем вырвался, как будто из клетки, и без всякой причины совершил какой-нибудь идиотский поступок?
Она широко открыла глаза, невнятно пробормотала.
--Да ... Нет ... Да!--и протянула руки.--То есть я как
раз нынче вечером говорила, что не вынесу, если ты превратишься в набитое мертвое чучело.-- Почему-то ее била сильная дрожь.--Я имею в виду гольф, бизнес и никаких сумасбродств ...
--Я когда-нибудь говорил, что без памяти тебя люблю?
--Не говорил, но можешь попробовать,--предложила Элла, бросившись к нему в объятия.-- Интересно послушать.
Высившаяся за ее спиной величественная фигура со светло-рыжими волосами похлопала девушку по плечу.
--Ну а что касается меня,--протянул Гарри Чаумак,--я испытываю глубочайшую эстетическую неприязнь к любовным излияниям. Хотя следует оговариваться, что подобное возражение не относится к иэлияниям в мой адрес.--Затем выражение его лица полностыо изменилось.--Вам предъявлен ультиматум? --мрачно спросил барристер.
--Слышали?
--Весь дом слышал, сэр. Итак, вам предъявлен ультиматум?
Взглянув в лицо Чаумака, Бу вдруг понял, что ни при каких обстоятельствах не пожелал бы себе такого противника, как этот самый человек.
--Ну ... да.
Мягкое, податливое тело Эллы окостенело в его объятиях.
--Если ты думаешь, будто кто-нибудь позволит тебе взять на себя преступление, которого ты не совершал,--проговорила она, прижавшись к его шее губами,--то лучше забудь об этом. Ненавижу ее,-- добавила Элла.--Она ж твоя род- ная сестра ...
--Моника ничего подобного не имела в виду! Я слишком хорошо ее знаю. В данный момент она просто взволнована и напугана, вот и все. В душе Чарльз хочет стать респектабельным нисколько не меньше, чем она.
-- Я ее ненавижу!
--Кроме того, какие у меня еще варианты? Сегодня я навсегда потубил будущее конторы, замужество Моники, вычеркнул дядю Ричарда из очередного наградного списка--он надеялся получить рыцарский титул ...
--Учитывая и то, что в тяжелый момент вы обратились за помощью ко мне?--не без торжественности уточнил Чаумак.--Хорошо. Давайте вернемся в библиотеку и перестанем, наконец, молоть чепуху,-- отчеканил он. --Пошли!
В библиотеке спиной к камину стояла высокая стройная Сильвия, не столько скучающая и томная, сколько глубоко задумавшаяся над какой-то нераэрешимой проолемой.
--Я хочу есть,--объявила она.
На какое-то мгновение Бу всерьез подумал, что Чаумак вот-вот схватит краткий университетский словарь и швырнет в нее.
-- Она хочет есть,--передернулся он, словно при мысли о смертельном яде.-- Есть! В такую минуту!
--Гнусный жмот,--заныла Сильвия,--жу-уткий, жуткий жмот! Обещал сводить меня в ресторан!
Чаумак указал на самое дальнее кресло и сказал низким дрожащим голосом.
--Ну-ка, сядь вот там и закрой варежку. Иначе, помилуй бог ...
Сильвия поспешно прикрыла ладонями зад и исполнила приказание.
--Ну,--рявкнул Чаумак, обращаясь к Бу,--расска-
зывайте все сначала, не упуская ни одной подробности.
Бу послушно принялся повторять рассказ. Золотистый трещавший, мерцавший огонь освещал загадочное женское лицо, глядевшее на них с этюда. Чаумак прохаживался вдоль стен с книжными полками, Элла пристроилась на краешке кожаного кресла и до самого конца рассказа, от которого Бу уже тошнило, не сводила с него глаз. По окончании изложения барристер остановился и посмотрел на Бу.
--Будьте любезны ответить па пару вопросов. Вы уверены, что оставили в кабинете живого Камала?
--Да! Когда я уходил, он был жив.
--В тот момент точно никто не мог прятаться в ка- бинете?
--Точно. Там просто негде спрятаться.
Чаумак открыл рот, чтобы что-то сказать, по, взглянув в потолок, передумал.
--В дверях вы оглянулись, боясь, чтобы клиент неожиданно не ушел, не исчез?
--Я упоминал об этом как минимум дважды.
--Он сидел к вам спиной на диване и был настолько мал ростом, что лицо его не отражалось в зеркале над камином. Вы по-прежнему убеждены, что оружия у него не было?
--Да-да-да! Он листал страницы той самой газеты и что-то бормотал про себя. И никто не успел бы к нему подойти, это точно!
--В ту минуту, когда вы стучали в дверь мистера Поташа, мог убийца войти в ваш кабинет, заколоть Камала и выйти?
--Нет, не мог.
--Хорошо. Когда вы прислушивались, стоя у соседней двери, не мог ли наш гипотетический убийца проскользнуть за спиной?
--Определенно не мог.
--Так-так-так.
Волосы на голове у Бу встали дыбом, видя, как Гарри Чаумак улыбается, щурясь в угол потолка,--в этой библиотеке, пропитанной запахом табака и убийства.
--Действительно, похоже на классическую запертую комнату,--подтвердил барристер, сделав изотерический пасс.--И последний вопрос: каким образом ваша достославная теория поможет нам разобраться с Камадлом Карбаханом?
--А таким, что он вовсе не Камал Карбахан. Мне милостиво отпущено всего двадцать четыре часа. Если выяснить, кто он такой на самом деле и зачем явился ко мне в кабинет, разве это не поможет изобличить убийцу?

         



         


         









                Г Л А В А  4

Элла соскочила с ручки дивана, Чаумак жестом усадил ее обратно.
-- Продолжайте,--приказал он.
-- Дело в том,--повиновался ему Бу,--что, как я уже объяснял, он вошел в тот момент, когда мы с Эллой спорили по поводу детективных романов. Она привела в пример вымышленного--или, с ее точки зрения, вымышленного—Камала Карбахана. Когда мнимый Камал  представился, мне подумалось мельком, что столь близкое к настоящему имя не выдумаешь, скорее всего, она его сравнительно недавно слышала или где-нибудь видела.
-- Не помню ничего подобного и не знаю...--в недоумении возразила Элла.
--Не важно. Я знаю. Коротышка Камал, для ясности будем по-прежнему так его называть, был до смерти испуган. Почти сразу заговорил о своем так называемом брате: «У моего брата, чародея, обманом выманили деньги». Я в тот момент не знал, что слово «escroque» означает обман, иначе многое сра-
зу же прояснилось бы.
--Что именно?--уточнил Чаумак,--вытаскивая порт-
сигар.
--Разрешите еще кое-что процитировать,-- настаивал Бу.—«Если вы мне не поможете, произойдет убийство».--«Кто же будет убит?» Камал, поколебавшись, ответил: «Мой ... брат». Даже говоря по-французски, он все время запипался на этом слове.
--Значит, иными словами ...
--Никто не стал бы так бояться за брата или за кого другого. Либо у Камала вообще нет брата, либо брат тут совсем ни при чем. Он имел в виду себя.
--Такая мысль уже приходила мне в голову,--сухо
заметил Чаумак, щелкнув портсигаром.--Больше вы нам ничего не можете сказать?
--Да ведь я только начал! Называя «брата» чародеем, Камал имел в виду не сказочного волшебника, которого вызывают, потерев старую лампу, а фокусника, выступающего в каком-нибудь красочном шоу, которые нынче даются ежедневно, кроме Рождества. Поэтому можно предположить,
что он сам фокусник.
Чаумак вытащил из портсигара сигарету, прикурил, защелкнул изысканную серебряную коробочку, выпустил из уголка рта ровную струйку дыма, поплывшую вверх, и вновь принял высокомерно-презрительное выражение.
--У вас есть подтверждения? --спросил он.
--Да. Не стану упоминать о пальто с каракулевым воротником из театрального гардероба, о костюме из мюзик-холла с белым галстуком, даже о его манерах и речи, но ... --Бу начал постукивать указательным пальцем по своей левой ладони,--поверьте, это гениальный мастер пантомимы.
-- Какой пантомимы?--переспросила Элла.
--Бессловесных жестов.--Бу бросил взгляд на Чаумака.--Клянусь святым Георгием, когда он принялся дрожащими руками показывать, сколько у него вытянули денег, я буквальпо видел нараставшие до потолка груды монет, банкнотов, ценных бумаг ... Подобное мастерство,--быстро добавил он,--абсолют-
но необходимо выступающему на сцене фокуспику, плохо говорящему по-английски. Помните старых китайских циркачей--или тех, что выдавал себя за китайцев,--которые никогда не произносили ни слова? Эффект достигается исключительно за счет жестов и музыки, которые безотказно действуют на воображение. Бьют литавры, мерцает свет,
женщина исчезает ...
Сильвия порывисто вскочила, словно сама участвовала в иллюзионе, и выдохнула.
--Как ми-ило! О-ой, как ми-ило!
--Сейчас же сядьте,--приказал адвокат.
--Наконец,--захлебывался Бу,-- у вас есть газета? Любая, утренняя или вечерняя, за прошлую неделю ...
Гарри Чаумак направился к деревянной этажерке, стоявшей за одним из кожаных кресел, битком набитой книгами и старыми журналами, и вытащил выпуск «Ньюс кроникл», двухдневной давности. Бу схватил его, развернул, зашелестел страницами, нашел искомое и показал присутствующим.
--Вот,--ткнул он пальцем в колонку, протягивая газету Элле.--Объявления о представлениях в театрах Канады. Читай.
Она бросила взгляд на страницу и вскочила, воскликнув.
-- Конечно! Ох, как глупо с моей стороны! Я же видела ...
-- Вслух читай!--потребовал Бу.
--Университет Оттавы,--покорно прочитала Элла в своем собственном драматическом стиле,--телефон: Кроникл--0006, начало в 19.30 ...
--К чертям телефон! Читай, что идет в театре «Университет Оттавы».
--Камал Карбахан. Всевозможные чудеса и магия. Дневные представления по средам, субботам ...
Леди Сильвия  Уилсон снова пришла в экстаз.
--Га-рри!--выдохнула она, стиснув руку Чаумака.--
Папуля водил меня смотреть фо-окусника. Как было ми-ило! Сводите меня на э-этого, а?
--Нет. Он мертв.
--Кто мертв?
--Киска моя,--Чаумак опустил голову, словно желая ее остудить,--некогда сейчас втолковывать в ваши и без того перегревшиеся мозги весьма сложные объяснения. Пожалуйста, хоть на минуту перестаньте дергать меня за волосы.
И, дымя зажатой в углу рта сигаретой, он величественно поднялся. Бу уже знал, что барристер всегда принимает такую позу , когда собеседник прав, проявляя любезность и милость, когда тот ошибается. В данном случае адвокат направился к камину и дернул веревочный шнурок звонка восемнадцатого века.
--Допустим,--проворчал он,--допустим ради продолжения дискуссии, будто к вам действительно пришел Камал Карбахан, выступающий в театре «Университета Оттавы», что можно немедленно опровергнуть или подтвердить. Но объясняет ли это цель его визита?
--Конечно! И не только.
Чаумак милостивым жестом велел продолжать.
--Начнем с того,--проговорил Бу,--что я таких лю-
дей знаю. Они любят рискованные спекуляции, особенно на несуществующем золоте или нефти, и представляют собой очень легкую добычу для мошенников. Кто-то его обобрал, выманив, видимо, очень крупную сумму. Что же сделал Камал? Пошел прямо к адвокату, чтоб разузнать о возможных
законных действиях.--Он нерешительно замолчал, тяжело сглотнул и признался.--Тут-то и возникла проблема. Поэтому мне не хотелось впутывать Эллу. Нам грозит опасность, возможно ужасная.
--Опасность?--быстро переспросил Чаумак, в глазах которого сверкнуло ожидание чего-то особо интересного.--Почему?
--Ну, вы когда-нибудь слышали, чтобы мошенники выкидывали подобные фокусы? Они не убийцы, не душители. Выдоив жертву, обычно спешат удрать от полиции. А тут что-то новенькое.
--Что именно?
--Наш суетливый и жадный до денег маленький фокусник заключил сделку с каким-то опасным, сильным человеком, который без колебаний навсегда заткнул бы ему рот, посмей Камал подать жалобу. Так и случилось--четыре глухих стены кабинета и находившаяся под наблюдением дверь не спасли персиянина от удара кинжалом, прежде чем он успел что-то сказать. Понимаете, с кем нам, возможно, при-
дется иметь дело?
--Господи боже мой!--пробормотал Чаумак и удовлетворенно присвистпул.
Дверь библиотеки открылась. В ответ на звонок явилась терпеливая миссис Лили Вудс.
--Будьте добры,--обратился к ней Чаумак, швыряя
свою сигарету в камин,--позвоните, пожалуйста, в театр «Университет Оттавы».
--Пожалуйста, сэр.
--Где чертова газета? А!.. Телефон: Кроникл--0006. Представление начинается в семь тридцать, сейчас десять минут восьмого. Ну все равно, спросите, можно ли заказать на сегодня четыре места в первом ряду.
--Как ми-ило!--воскликнула Сильвия.--О-ох, как ми-иво!
--Мы не пойдем на спектакль, моя маленькая умница,--отрезал Чаумак, бросив на Сильвию странный взгляд, который Бу не смог истолковать.-- Миссис Вудс, если услышите, что представление отменили, кладите трубку. Если услышите, что оно состоится, то поинтересуйтесь, когда выступает Камал Карбахан и не заменяет ли его нынче кто-то другой. Поняли?
--Да, сэр,--кивнула миссис Вудс, не поняв ре- шительно ничего.
Как только за домоправительницей закрылась дверь, Чаумак стремительно повернулся к Бу.
-- Итак, ваши дедуктивные выводы имеют какое-то отношение к оригинальному плану поисков убийцы?
--Разумеется, черт побери!
--И какое же именно?
-- Ну, Камал едва говорил по-английски. Вряд ли в Оттаве у него много знакомых. Он обязательно должен быть связан с неким англичанином или с кем-то, свободно владеющим языком, кто близко и хорошо его знает. Дальше, где надо начинать расследование убийства? Уверенно заявляю: за кулисами театра «Университет Оттавы». Кстати, где он находится?
-- По-моему, в на западе Оттавы,--подсказал Чаумак.--Да, точно, на западе города.
В напряженной паузе огонь с треском выстрелил в присутствующих.
--На зарпаде Оттавы?!--воскликнула Элла.--Знаете, я столько лет слышу о западных кварталах, но, убейте, понятия не имею, где они находится.
В воображении Бу из мягкой тьмы выплывали картины и образы, почти нестерпимо живые. Высоко над семиэтажным бетонным фасадом светилась красная электрическая вывеска отеля, театральное фойе было залито приглушенным светом, двигались человеческие тени, в витрине антикварной лавки мерцало синее сияние ...
Ну ладно.
--Квартал западного рпайона,--объяснил он, --крошечное пространство. В каждом кварьале по семь улочек и они сходятся, как спицы колеса, к кро- шечпой площади. В одном из таких кварталов стоит театр «Университет Оттавы», на другом—отель «Шаратон». На третьем антикварная лавка... гм. Больше ничего не помню. Но мой план связан имен-
но с этим отелем, хорошим, современным ...
--Почему именно с этим отелем? Милый друг, перестаньте кусать губы и постоянно вертеться! Почему?
Бу нетерпеливо махнул рукой.
--Один мой друг и давний клиент, Кевин Дарвин,
живет в Квебеке. Приезжая в Оттаву, они с женой
часто там останавливаются, но, по словам Кевина, ру-
ководство отеля и даже регистраторы в лицо их не знают, только по фамилии. Вот я и подумал явиться туда с Эллой под видом мистера и миссис Дарвин ...-- Захлебываясь словами, он не осмеливался взглянуть на невесту.--Понимаете? Повторяю: разгадка тайны кроется за кулисами театра. Пусть даже меня ищет полиция, я вправе вести любое расследование. В театре два входа--центральный и служебный. Если верить газетам, туман простоит еще несколько дней. Если меня вдруг заметит какой-нибудь по-
лицейский или детектив, я за одну секунду исчезну ...-- Чаумак легонько хлопнул в ладоши, чего, кроме Бу, никто не заметил.--А кому придет в голову искать меня в отеле, откуда можно камень до Управления уголовной полиции добросить? Даже если кто-нибудь вдруг заподозрит или дознается, все равно не поверит, что я там торчу. В регистрационной книге найдут только фамилии ни в чем не повинных супругов
из Квебека. Вот и все.
В мертвой тишине миссис Вудс снова открыла
дверь.
--Прошу прощения, сэр. На сегодня свободных мест пет. Сам мистер Камал Карбахан приболел ...
Чаумак с Бу перегляпулись.
--Правильно, лучше не скажешь,--кивнул Чаумак,--
именно приболел. Лежит на столе в морге.
--Ох, не надо!--простонала Элла.
--Во всяком случае,--заключил Бу, немного устав- ший и павший духом,--план был такой. Теперь он смысла не имеет. Валяйте, рвите его на клочки. Наверно, он был глупый, идиотский ...
Он не понял возникшего вдруг молчания. Мрачно уставясь в ковер, гадая, почему дело сводится к его перчаткам, Бу вдруг осознал, что на него неотрывно смотрят три пары глаз, и поднял голову.
--Кто называет ваш план глупым и идиотским? --спросил Гарри Чаумак.
--Вот именно!-- вскричала Элла.--Кто мог даже по-
думать такое?
--Глу-упый! .. Надо ж такое бря-якнуть!--фыркнула
Сильвия, призывно глядя на Бу.
По библиотеке словно пронесся волнующий вихрь.
--Бу,--запротестовала Элла,-- тебя ищет полиция! Твоя родная сестра вместе с ближайшим другом так перепуганы, что дают тебе всего двадцать четыре часа. А ты, дорогой, думаешь только о поисках неведомого убийцы, согласный в случае неудачи явиться с повинной ... С таким безумцем я готова отправиться куда угодно! Фактически уже ...
Она вдруг замолчала, опять спрятав за спину руки. Бу только в этот момент мельком заметил нечто, до тех пор не замеченное. На безымянном пальце левой руки Эллы, над кольцом с бриллиантом, которое он ей преподнес в честь помолвки, красовалось обручальное кольцо из белого золота, которое Бу точно ей не дарил и даже никогда раньше не
видел. Порозовев, она с таинственным кивком заверила.
-- Все в порядке! Все в полном порядке.
Глубоко задумавшийся Чаумак расхаживал взад и вперед по комнате.
--Разумеется, я еду с вами, сниму номер в том же отеле.
Бу в душе содрогнулся.
--Зачем?--спросил он.--Вас никто не разыскивает,
не собирается арестовывать. Вы вольны, как туман.
Адвокат встал.
--Значит, отвергаете предложение, сэр?
--Нет, конечно нет, что вы!
--Тогда будем считать вопрос решенным.
Чаумак несколько снизил уровень высокомерия и снова прошелся по библиотеке.
--Вы,--продолжал он,-- будете мистером Дарвином
из Квебека. Я, конечно, не могу представиться мисте-
ром Копенном из Квебека, однако кем-то должен пред-
ставиться ...
--Ох, святители небесные,--выпалила Элла,--зачем? Почему не назвать настоящее имя? Или вам очень правится играть разные роли? Великий барристер до сих пор остается мальчишкой?
На сей раз молчание Гарри Чаумака было чревато смертельной угрозой.Он остановился и выразительно посмотрел на Эллу.
--Вам, мадам, видно, в голову не приходит, что полиция непременно проявит некоторое любопытство, обнаружив меня в том отеле, где разыскивают вашего жениха. Боюсь, здравый смысл вас немного подводит. Впрочем, в вашем замечании что-то есть. Я—Гарри Чаумак.--Адвокат отвесил поклон.--И останусь Гарри Чаумаком даже если бы это привело к аресту моей невесты.
--Постойте! Я не понимаю...
--Вы решили проблему, мадам.-- И он пренебрежи-тельным жестом отмел эту тему.
--Бу! Объясни ему, что я имела в виду!
--Успокойся, Элла.
--Одну минуту, миссис Вудс,--попросил хозяин дома.
--Я здесь, сэр.
--О да. Вы еще здесь. Сделайте одолжение, позвоните в  отель и закажите номер ... двуспальный номер ... для мистера и миссис Дарвин. И апарта- менты ...
--А я, Га-арри,--безмятежно вставила Сильвия,--буду вашей же-енушкой. О-ой, только не говори-ите, будто вы этого не хоти-ите!
--А что делать? Иначе вы позвоните в отель и наговорите про всех нас всякой ерунды. Так что если угодно ...--Чаумак вновь бросил на Сильвию абсолютно непонятный взгляд.--Миссис Вудс, забронируйте апартаменты для мистера и миссис Гарри Чаумак.
-- Очень хорошо, сэр.
--Стойте! Совсем забыл... Если я правильно помню, вам сообщили, что Камал Карбахан приболел. А кто-нибудь его заменяет?
--Да, сэр. Мадам Якобсен. Джейн Якобсен. Француженка с такой фамилией. Жена мистера Камала. Прошу прощения, сэр.
--Француженка?--пробормотал адвокат, когда дверь закрывалась.--Знаете, Ричардсон, может быть, вы были правы с самого начала. Жена Камала! Вот источник информации, способный подтвердить наши-- надеюсь, верные дедуктивные выводы.
--Правильно,--подхватил Бу,--только полегче!--Он хотел добавить.--Без всяких театральных эффектов,--но вместо этого сказа.--Не переигрывайте,--и добавил. --Дело может обернуться плохо. Больше того, если в театре будет полиция ...
--«Если будет полиция»?--сухо переспросил Чаумак.—Святая простота. Вам не пришло в голову вместо дедуктивных рассуждений покопаться в карманах убитого, пока он лежал на месте?
--Нет,--пожал плечами Бу.--Есть вещи, которых
просто нельзя себе позволить ...
--Уверяю вас, не столь щепетильная полиция давным-давно околачивается в театре. Черт побери, поторопимся!
Бу показалось, что всего через несколько минут-- хотя на самом деле гораздо позже--вся компания очутилась в машине с солидным Джоном за рулем. Задержка возникла из-за длительных пререканий Чаумака с Сильвией, которая заявила, что ей требуются соотвестсвующие наряды, поэтому по пути надо заехать в бутик. Он спокойно отказал, полюбопытствовав, не собирается ли она на три недели в Канны. Однако велел собрать для себя самого чемодан, отчего Сильвия забилась в истерическом припадке, который барристер созерцал с огромным удовольствием.
Элла, хоть и с некоторым сомнением, предложила ей кое-какую одежду. Сильвия была на три с лишним дюйма выше, имея вдобавок несколько иную конфигурацию, и поэтому с преувеличенной благодарпостыо отказалась, Пылко обняв Эллу, что
последнюю в высшей степени насторожило.
А Бу больше всего настораживало холодное, зловещее отчуждение между Эллой и Чаумаком. Когда они заговаривали друг с другом, то обменивались исключительно вежливыми и любезными репликами, хотя в целом мало общались, подчеркнуто не замечая один другого. В напряженной атмосфере, воцарившейся в лимузине, катившем в тумане и холоде к западу, Сильвия осушала слезы, а Бу, снова прыгавший на откидном сиденье, погрузился в уныние и отчаяние.
Почему, думал он, одно неверное слово или вообще неведомо что ввергает людей в подобное эмоциональное состояние? Почему они, в отличие от него, не могут держаться спокойно и рассудительно?
«К тому же, если не найдется разгадка, мне придется признаться в убийстве. Это единственная возможность спасти Монику, Чарльза, даже дядю Ричарда. Кроме того, если я заколол перса, оставшись с ним наедине, исчезает тайна запертой комнаты. Поверит ли кто-нибудь моим признапиям? Полиции нужна не явка с повинной, а правда. Какой у меня был мотив? Зачем мне вообще без всякой причины убивать незнакомого человека?
Фактически закон не обязывает Королевский
суд выяснять и оглашать мотив преступлепия, хотя это просто одна из юридических фикций. Присяжных без мотива не убедишь. Чаумак явно видит или догадывается о чем-то, что я упустил. О чем, черт побери? Он уже заслужил в полной мере,
чтобы его как минимум лишили звания и навсегда выгнали из судебного зала. Если он слишком долго будет молчать и секретничать, мы все пропали».
Лица спутников расплывались перед глазами Бу туманными белыми пятнами. Все молчали. Выбирая кратчайший путь, Джон проехал по площади Маршала, вокруг Триумвиальной арки, вверх по Виктории стрит, объезжая другие визгливо сигналившие машины.
Миновали несколько улиц за людным городским сквером, залитым разноцветными огнями, а когда оставили позади Салливан-стрит, атмосфера слегка измепилась. Звуки заглохли в густой дым-
ной тьме.
Первой нарушила молчание Элла.
--Почему мы едем так. Я не помню маршрута?
Вопрос был адресован Бу, но она как-то невольпо обратилась к Чамаку.
--Может, объезжаеи трущобы какие-то?
Чамак снисходительно улыбнулся, что могло свести с ума любую женщину и на Эллу произвело почти такое же воздействие.
--Шестьдесят-сеиьдесят лет назад, мадам, вы были бы совершенно правы.
Она передернулась, но промолчала.
--В викторианские времена,--любезно и галантно объяснял барристер,--там действительно были самые что ни на есть омерзительные трущобы, славившиеся нищетой, драками, лавками с джином, шлюхами и балладами.
--Балладами?--удивилась Элла.
--Именно, Уличными балладами. В честь любого поистине сенсационного происшествия, Когда, скажем, торговец свечами убил сразу трех своих любовниц или известный взломщик усадил купца из Сити в его собственный горящий камин,
выпытывая, где он держит деньги. Складывались там и разнообразные песни, еще менее грамотные, но гораздо более впечатляющие, чем современейшая продукция музыкантоа поп-музыки.
Чамак повернулся к левому окну.
--Подобные вещи считались в викторианские времена развлечением?--спросил Бу.
--Самым интересным было повешение.
--А что стало с трущобами?
--Трущобы снесли в середине восьмидесятых годов девятнадцатого века, прокладывая улицы. Может быть, улица Коннинг стрит не самая фе-
шенебельная  в западном районе города, но не менее респектабельна, чем в других районах. Фактически наиболее безопасный и, кроме того...--Адвокат вдруг умолк и схватил трубку переговорного устройства с шофером, сидевщим за стеклянной перегородкой.-- Джон, притритесь к тротуару! Вон там, у магазинной витрины с синей лампочкой!
Двигавшийся в туманной тьме автомобиль резко остановился.
-- Что там?--взвизгнула Сильвия.
--Ничего, милая Иезавель. Джон! Я не успел раз- глядеть объявление на картонке в витрине антикварной лавки. Если у вас при себе тот большой электрический фонарь, включите его.
Они уже въехали в западный квартал. Антикварный магазин, стоявший, как помнилось Бу, на углу, в действительности располагался в десяти ярдах от конца маленькой улочки. В одном он не ошибся: длинная запыленная витрина с выведенной белой эмалевой краской надписью «Ард Схенк» освещалась горевшей внутри низко висевшей над при-
лавком газовой лампой в грязном синем шелковом абажуре с длинной бахромой.
Было смутно видно, как Джон наклоняется, тянется к бардачку, открывает его и что-то оттуда вытаскивает. Потом на тротуар упал широкий бриллиантовый луч.
--Выше!--приказал Чаумак.--Светите на табличку!
Он сказал только это и больше пока ничего. На вывеске--куске грязно-белого картона--кто-то не-
твердой рукой вывел крупными печатными буквами объявление. Когда на него упал свет, оно четко предстало перед глазами.

                ПЕРЧАТКИ МЕРТВЕЦОВ

Исторические реликвии для истинных ценителей.
Спрашивайте в магази
Гарри Чаумак выбрался из машины секунд за пять, Бу за ним, оставив дверцу открытой. Однако Чаумак, готовый, кажется, ворваться к Схенку (магазин закрыт, не так ли?}, остановился и огляделся вокруг. Хотя они вроде бы были одни, за туманной пеленой ощущалась жизнь. По диагонали напротив над стеклянной дверью театра мерцали расплывчатые, но тем не менее ярко светящиеся зеленые буквы «К» и «К», частично проблесквала фамилия Карбахан, тянулись узкие зеленые лучи, поскольку театр имел треугольную форму, вписываясь меж двумя улицами. В фойе медленно передвигались призрачные фигуры, попыхивая сигаретами.
Прямо впереди, в тридцати-сорока ярдах, светились верхние окна  отеля. Высокой ярко-красной
электрической вывески почти не было видно, но свисток, которым портье вызывал такси, верещал беспрестанно. Кто-то невидимый тихими приг- лушенными шагами переходил маленькую площадь. Невидимый автомобиль продвигался и пятился, ревел мотором, будто сыпал проклятиями. Пусто было лишь в освещенном синим светом магазинчике антиквара А.Схенка.

              ПЕРЧАТКИ МЕРТВЕЦОВ
 
Исторические реликвии для истинных ценителей.            
          Спрашивайте в магазине

--Джон!--услышал Бу голос Чамака.
--Слушаю, сэр.
--Идите сюда. У меня к вам просьба. Погасите фонарь.
Дверца лимузина открылась, захлопнулась, солидный Джон выскочил, олицетворяя в данный момент внимание и готовность.
--Видите театр? Там сейчас антракт, возможно единственный за все представление. Пойдите смешайтесь с толпой в фойе. Шоферская форма послужит вам пропуском, сделайте вид, будто кого-то ищете.
--Кого, мистер Чамак?
--Никого. Слушайте, что говорят люди о спектакле, удался он или пет. Главного исполнителя заменяет некая мадам Якобсон. Возможно, она провалилась, возможно, имела успех. Потом возвращайтесь и доложите.
--Слушаюсь, сэр.--Джонсона одолело любопытство.--Разрешите спросить ...
--Не разрешаю, старик. Не спрашивайте, зачем это нужно. Вперед, быстро! Нет, стойте. Сначала отведите машину футов на двадцать, чтобы она не торчала перед антикварной лавкой.
Под наблюдением хозяина Джонсон выполнил распоряжение. Адвокат просунул голову в заднюю дверцу, заверив.
-- Здесь вы в полной безопасности, леди.
Было очевидно, что ни Элле, ни Сильвии это вовсе не нравится. Тем не менее он, любезно кивнув, хлопнул дверцей и вернулся к стоявшему у магазинчика Бу. Последний тем временем не сводил глаз с застекленных дверей слева от длинной
витрины А.Схенка. Там на жалюзи на веревочке висела маленькая табличка с надписью »OTKPЫTO». На деревянной дверной панели под щелкой для почты белыми буквами была написана другая фамилия, но так низко, у самого тротуара,
и в такой тени, что Бу не разобрал ее.
--А теперь,--сказал Чамак,--за перчатками мертвецов.
--Зачем нам сюда идти?
Нерешительно закусив губу, барристер протянул руку к круглой дверной ручке.
--По правде сказать, повесьте меня, если я сам знаю. Однако в сомнительные моменты надо действовать по наитию, тыкаться в глухие закоулки. Больше ничего не поделаешь.
-- Вас интересуют перчатки?
--Интересуют?!--воскликнул барристер.-- Перчаток
слишком много, и они вообще не имеют значения, но должны обрести некий смысл, иначе мы окажемся в лечебнице для душевнобольных. Фактически это почти единственное, чего я в данном деле
не понимаю.
-- А комната, куда никто не мог проникнуть ?
--Ах,--нетерпеливо бросил Чаумак,--это объясняет- ся проще простого.
Он открыл дверь и протиснулся в нее плечом. За ней они наткнулись на закрытую деревянную дверь,
за которой шла вверх деревянная лестница, ведущая, по ошибочному предположению Бу, в жилище антиквара. В магазине стоял обычный для антикварных лавок кислый, застойный запах, чувствовался жгучий холод. Обнаружилось и нечто необычное--короткий прилавок, пристроенный к лестнице справа. Лампа в грязном синем аба-
журе свисала на длинном шнуре с потолка, почти касаясь бахромой прилавка.
В тусклом свете было видно содержимое лавки-- главным образом помоечный хлам: масса фарфора, стекла, плохие, потемневшие от времени картины в затейливых, некогда позолоченных рамах, часы восемнадцатого века без стрелок ...
--Эй, есть тут кто-нибудь?--крикнул Чаумак, стукнув по прилавку костяшками пальцев в перчатках.
Газовая горелка шипела под синим шелковым абажуром. Оглянувшись, Бу пережил легкий шок. За прилавком слева от лестницы стояла восковая жен-
ская фигура в причудливом наряде времён короля Эдуарда из коричневой тафты. Потом он понял, почему она даже с первого взгляда казалась столь странной. Голова куклы с натуральными волосами и стеклянными глазами была вполне современной--волосы всклокочены, на губах усмешка, характерная для двадцатых годов двадцатого века, никак не вязавшаяся с костюмом времен короля Эдуарда. И голову и фигуру покрывал слой пыли.
--Эй!--повторил адвокат.
Где-то справа от них торопливо звякнули японские колокольчики, распахнулись расписные дверцы, вылетела солидная фигура и метнулась за прилавок.
--Ах!--вздохнул низкий хриплый голос, прокашлявшись.
Представший перед ними мужчина некогда, видимо, был очень сильным, а теперь стал просто очень толстым. Из-под редких седых волос смотрели внимательные вопрошающие глаза спаниеля. Обвисший второй подбородок почти закрывал накрахмаленный белый воротничок рубашки и узел галстука-самовяза. Положив на прилавок ладони, он старался проявить любезность.
--Добрый вечер, мистер Схенк,--с максимальной сердечностью поздоровался барристер.--Полагаю, вы именно и есть мистер Схенк?
При желании Чаумак умел заставить улыбнуться тотемный столб. Мистер Схенк заметно просветлел.
--Он самый, сэр. Доброго вам здоровья,--добавил он, как будто выпивал вместе с гостем.
Слова прозвучали фальшиво. Толстый старик был либо страшно испуган, либо страшно зол, либо одновременно источал страх и злобу вместе с перегаром выпитого джина, что усугубляло сверхъестественную атмосферу, царившую в ма- газине с жуткой восковой куклой, усмехавшейся в пустоту.
Мистер Схенк зачем-то бросил быстрый взгляд на потолок.
--Наверно, сэр, вам интересно, почему я до сих пор не закрыл магазин?
--Да нет, я как-то не думал об этом.
--Ах, в театр ломится столько народу, сэр, всем требуются прелестные старые вещи для украшения дома. Наверно, вы тоже идете в театр, сэр? И другой джентльмен тоже?--Мистер Схенк покосился на Бу.--Или вы собрались в отель на собрание ОСГ?
--В общем-то в театр. Скажите, пожалуйста ...
--Чудесные часы, сэр!--рванулся к нему продавец. Могу показать старинные часы в стиле Людовика XIV, настоящие ...
--Нет, спасибо.—Гарри Чаумак сознательно повысил тон.--Меня привлекло объявление о перчатках мертвецов. Исторические реликвии для истинных ценителей.
Мистер Схенк вновь уставился в потолок. На лбу у него снова выступила испарина--то ли от страха, то ли от гнева. Однако он старался не выдавать своих чувств.
-- Вот как, сэр? Ну, что ж, если угодно ...
Протянув руку к другому шнуру, он сначала прибавил газ, потом поднял лампу высоко над своей головой. Свет из синего стал ярким, прозрачным, золотисто-белым, высветив пыль. Бу сдержался, не свистнул. На небольшой деревянной  панели за спиной мистера Схенка в большой квадратной
деревянной раме, затянутой потертым бархатом, висели кружком, внутрь остриями, двенадцать длинных ножей.
Когда мистер Схенк наклонился, доставая что-то из-под прилавка, Чаумак взглянул на ножи, а потом на прилавок.
--Ну, сэр,--очень громко сказал мистер Схенк, распрямляясь с тяжелым вздохом и держа в руках два предмета, завернутые в папиросную бумагу,--интересно, что вы скажете вот об этих перчатках. А?

Хрипло пыхтя, он выложил обе завернутые пары на прилавок. Бу едва на них взглянул. Ножи большой ценности не имели. Резные фигурные рукоятки из какого-то металла, имитирующего серебро, изоб-
ражали каждого из двенадцати апостолов. Отполированные ножи необъяснимо притягивали, слабо поблескивая в кругу на фоне окружающего убожества.
--Честно сказать,--отвечал Чаумак разочарованным тоном,--я не очень-то разбираюсь в перчатках. Может быть, вы расскажете мне их историю?
--Ах, сэр, вы будете удивлены!
--Ну, в настоящий момент это не имеет значения. У вас есть и другие?
Мистера Схенка вдруг обуяло вдохновение, и он проявил его в полной мере.
--Будьте уверены, сэр! Я держу их в гостиной. Обождите минутку, пойду принесу. Извините.
Спотыкаясь и сгорбившись, мистер Схенк выскочил из-за прилавка и свернул направо. Бу не мог забыть его жалобный взгляд. Следом бешено зазвенели японские колокольчики. Склонив к прилавку голову, Чаумак приложил палец к губам и поманил к себе Бу. Наверху кто-то расхаживал из стороны в сторону.
--Ричардсон! Вы меня слышите?--прошептал барристер.
Тот кивнул.
--Если окажется, что здесь бандитский притон ...
--Притон?--прошептал удивленный Бу.
--Да. Сумеете за себя постоять?
Чаумак умолк, но через секунду опять зашептал, на этот раз с какой-то горечью.
--Много лет назад я услышал такой же вопрос. И, как дурак, ответил, что не стану марать руки и драться с мерзавцем. С тех пор стал умнее. Сумеете?
--Да. Я бывший десантник. Нас учили действовать быстро и тихо.
--Хорошо. Держитесь спокойно.
--А что?
--Плохо дело. Скоро начнется. Когда Схенк вернется, заговорите с ним. Говорите что угодно, что взбредет в голову ... я хочу хорошенько разглядеть перчатки.
Летел шепот, сверкали ножи, наверху все звучали шаги.
--Понимаете, эти перчатки ...
Гонгом грянули японские колокольчики. Мистер Схенк опрокинул статую богини Дианы, она покатилась, свалившись на пол. Хозяин магазина вбежал, задыхаясь, держа в руках обувную коробку.
--Вот, джентльмены, то, о чем я говорил.
Он поставил коробку, бросив рядом клочок бумаги, на котором были нацарапаны два слова, и беззвучно стукнул по нему указательным пальцем.
На клочке было написано. «Уходите немедленно».  Стучавший палец кричал об опасности еще громче, чем высоко задранные брови на крупной перекошенной физиономии мистера Схенка. Бу расстегнул пальто, полез во внутренний карман пиджака за авторучкой, написал на том  же клочке бумаги.
--Почему?--и показал антиквару.
Чаумак отодвинул в сторону две пары перчаток. Бу взглянул на них, не увидев ничего особенного, кроме того, что они сморщились и высохли от времени, хотя находятся в идеальном состоянии. Первая пара представляла собой мужские перчатки с крагами, некогда серые или белые, изящные, на небольшую руку, с шитьем на пальцах. Другие, длиной по локоть, выцветшие почти до серости, изна-
чально черно-алые, были хоть и побольше, но явно принадлежали женщине.
--Вот что я вам скажу, мистер Схенк,--громко за-
говорил Бу.--Меня здесь кое-что очень сильно интере-
сует. Вон те апостольские ножи.
Выражение лица мистера Хенка полностью переменилось. Даже гортанный голос зазвучал иначе.
--Нет!--вскричал он и вскинул худую руку, как бы прикрывая ножи.--О пет! Только не это!
-- Извините. Я просто ...
Антиквар снова молниеносно сменил тон.
--Это я должен просить прощения, сэр, за невольную грубость,--с достоинством проговорил он.-- Метательные ножи не продаются.
--Метательные? И кто же их мечет?
--Я,--ответил мистер Схенк.--Метал на пред- ставлениях. До того как Белл ушла от меня. Теперь мы с Белл ...
За пару секунд вся прошлая жизнь хозяина магазинчика отразилась в его глазах. На него вновь неожиданно снизошло вдохновение.
--Не верите?--спросил он, охваченный гневом.--
Смотрите!
Бу не успел остановить его--обезумевшие руки мистера Схенка взметнулись вверх. Дальше последовал некий магический трюк. В левой руке очутились три ножа, образующие форму веера, рукоятками вверх, на одинаковом расстоянии друг от друга. В правой материализовался другой нож, схваченный за кончик лезвия большим и указа- тельным пальцами.
--Смотрите на Модницу,--предложил он, кивнув на
восковую куклу, стоявшую спиной к тонкой деревянной перегородке у лестницы.
Мистер Схенк повернулся к ней, отступил от прилавка сначала на десять, потом на пятнадцать шагов. Кукла улыбалась из-под пыльных взбитых волос.
--Я зову ее Модницей, сэр, потому что Белл не позволяла дать ей настоящее имя, когда я практиковался. Сказала, что приревнует. Такая уж была Белл. Хоть она все равно меня бросила.
Правая рука метнулась назад и вверх. Бу сделал шаг вперед.
--Эй! Потише ...
--Не беспокойтесь, сэр,--сказал мистер Схенк и с достоинством улыбнулся.--Даже после первого глотка джина по вечерам рука у меня по-прежнему твердая.--Он нахмурился.--Дело не столько в руке, как думают люди, а в сноровке. Видите?
Бимс! Бу не видел броска. Однако нож с фигурой апостола Павла вибрировал и сверкал над макушкой манекена, не задев ни единого волоска. Деревянная перегородка затрещала, затряслась от удара.
Мистер Схенк под этот шум бормотал.
         »Отец девушки вас ищет ... »
Вимс!
          »...бегите, пока его ребята...»
Вимс!
            »... до вас не добрались. Они почему-то                запаздывают»...
От широких взмахов руки мистера Схенка лампа над его головой закачалась. Синий, желтый, белый свет газовой горелки отбрасывал дикие тени. Еще два ножа вонзились у щек куклы с обеих сторон. Кто-то спускался по закрытой лестпице. Все услышали
шаги.
Неуместное в данной обстановке безымянное имя--отец девушки--ничего не сказало Бу, но, как только оно донеслось до Гарри Чаумака, тот сразу оставил перчатки и оглянулся.
Вспотевший мистер Схенк замахнулся четвертым ножом. В тот самый момент, ударившись в степу, широко распахнулась дверь на лестницу. В ней стоял худой моложавый мужчина и смотрел на присутствующих.
То ли джин пе укрепил руку мистера Схенка, то ли он был расстроен, а может, пальцы соскользнули. Нож сверкнул, полетел в сторону, острие вонзилось в створку двери дюймах в трех от горла стоявшего там мужчины. Никто не проронил ни слова, слышалось только тяжелое дыхапие мистера Схенка. Сине-белый свет покачнулся, уравновесился. Вошедший заговорил не грубо и не мягко, не слишком приятным, но и не слишком неприятным голосом.
--Ну не глупо ли метать ножи в вашем возрасте и в нетрезвом состоянии?
--Может, глупо, а может, и нет,--парировал мистер Схенк заискивающе, но в то же время и вызывающе.--Вы, мистер Эттингер, человек образованный.--Он взглянул на Бу и Чаумака.--Знаете? У мистера Эттингера наверху контора.
Мужчина, поименованный мистером Эттингером, молча выдернул из дверной створки нож и шагнул вперед. Темные волосы были стрижены очень коротко, словно он хотел избавиться от докучной проблемы чересчур частой стрижки. Лицо недурное, с тонкими чертами, взгляд внимательный, настороженный, но сдержанный. Коричневый ко-
стюм не хорош и не плох, он просто висел на нем, как будто подобная мелочь его не заботила.
Весь его вид и манеры можно было бы описать одним словом--практичность. Практичный, сухой, уравновешенный деловой человек. Из пиджачного кармана торчала свернутая газета.
--Да,--сказал он, покачивая в руке сверкающий апостольский нож,--моя фамилия Эттингер. Гюнтер Эттингер. Возможно, вы видели табличку на двери. Солиситор.
--Солиситор?--встрепенулся Бу.
Гюнтер Эттингер внимательно их оглядел--без особой приязни и без неприязни.
--Людей вроде вас,--заметил он,--удивляет, что юрисконсульт держит контору не в самом популярном районе.
--Почему же?--вставил Гарри Чаумак, величественно распрямившись.
Куртуазность окутывала его плащом дуэлянта эпохи Регентства.
--Бедняки тоже нуждаются в юридической помощи,--заявил Эттингер.--И получают ее за очень малую плату почти от такого же бедняка. Необразованным людям и иностранцам надо советовать, как обращаться с деньгами. Некоторые
совсем потеряли надежду. Могу привести статистические данные ...
Темно-карие глаза Эттингера вдруг вспыхнули. Держа в одной руке сверкавший нож, он другой вытащил из кармана газету и развернул ее.
Это был экземпляр «Дейли уоркер». Чаумак еще сильней напрягся. Взглянув на него, Эттингер положил нож и газету на прилавок.
--Впрочем, не важно,--устало вздохнул он.--Вам
вообще неизвестно о существовании бедняков.
--Неизвестно, друг мой? Я защищаю их чаще, чем вы консультируете, и вообще бесплатно.
Эттингер поднял брови.
--И вы этим гордитесь? Не мелите чепухи. Вы можете себе это позволить.
--Почему?
--Вы получили образование. Вы заплатили за него?
--Вы получили несколько пар перчаток.--Чаумак постучал по прилавку.--Вы заплатили за эти перчатки?
Проигнорировав его вопрос, Эттингер повернулся и бросил через плечо.
--Поднимайтесь ко мне в контору, вы оба. Я обязан рассказать кое-что полезное для вас и для вашего друга.
-- Одну минуточку!--спохватился Чаумак.
Эттингер оглянулся, посмотрел в окно. То же самое сделал и мистер Схенк, обливавшийся потом и тайком подававший им предупредительные знаки.
--Меня привела в восхищение табличка насчет исторических реликвий,--добродушно признался Чаумак.--Наверняка вы ее написали.
--Нет.
Чаумак рассмеялся.
--Да бросьте, до чего вы любите спорить! Допустим, вы сочинили, а наш приятель мистер Схенк написал. При всем моем к нему уважении сомневаюсь, чтобы он употреблял такие слова, как <реликвии» и даже «ценители»,--тут Чаумак заговорил другим тоном.--Только, ради бога, ответьте: зачем вам понадобилась такая затейливая приманка, чтобы заманить меня в магазин, а потом к себе в контору? Я мгновенно примчался бы на телефонный звонок, сообщи вы о какой-нибудь чрезвычайной проблеме.
--Телефонный звонок или письмо,--усмехнулся
Эттингер,--могли и не дойти до великого мистера Гарри Чаумака. А чего вы добились, в конце концов?
--Когда молодой человек спрашивает о моих успехах,--улыбнулся Чаумак,--пусть лучше расскажет сначала о собственных.
Эттингер обернулся с горящими глазами.
--По-моему, я не сделал ничего хорошего. Да. Слишком мало принес добра миру, который в нем так нуждается. Но и не причинил никакого вреда.
--Никакого вреда!--вскричал Чаумак.--Никакого вреда?--Он кивнул на мистера Схенка.--Запугали старика чуть не до смерти вместе с вашим проклятым отцом девушки. Как хоть его звали? Джон? Билл? Или Грегор?
--Джон.
--Я так и знал. И если мы когда-нибудь снова встретимся, вы за это заплатите, мой лицемерный друг!
--Берегитесь, мистер Чаумак!
--Чего?--спросил барристер.
Он смерил собеседника взглядом с головы до ног, лениво застегнул пальто, натянул кожаные перчатки с меховой подкладкой и взглянул на
Бу.--Пойдем, мальчик?
--Я готов,--кивнул Бу, хотя сгорал от любопытст- ва.--Только что это за разговоры об исторических перчатках? Вот эти, например, на прилавке. Чьи они?
--Ах эти! Каждая пара стоит как минимум небольшого состояния, если Схенк их не продаст или Эттингер не использует как приманку. Возможно, их раздобыл отец Джон, крупнейший мошенник нашего времени. Именно он украл одну пару из Музея Оттавы. Они нас заманили в ловушку с помощью интригующего объявления. Пошли.
--Предупреждаю ради вашей же безопасности,-- сказал Гарольд Эттингер,--не выходите в ту дверь.
Взяв Бу под руку, Чаумак плечом отодвинул его и открыл парадную дверь. Бу задохнулся в сыром и туманном морозном воздухе, остановился на тротуаре, глядя по сторонам. Адвокат, громко хлопнув дверью, прошел вперед и встал слева от Бу, чуть поодаль.
--Приготовьтесь,--шепнул он, кривя губы.--Скоро
появится шайка отца Джона.
Никто не появился. Поле обзора по-прежнему составляло в лучшем случае десять футов. В дымке тумана медленно, очень медленно возникли три мужские фигуры, бесшумно шагавшие по асфальту, не сводя глаз с Бу Ричардсона и Гарри Чаумака.
Остановившись футах в десяти, они радостно переглянулись.



         




       



         









         Г Л А В А  5

Гарри Чаумак расстегнул пальто, сорвал его с себя, швырнул налево на тротуар и почувствовал, что его активность возросла вдвое. Бу сделал то же самое, бросив пальто направо. Еще кто-то замаячил среди возникших перед ними мужчин. Бу с Чамаком стояли спиной к большой витрине мистера Арда Схенка, начинавшейся в восемнадцати дюймах от тротуара. В водянистом газовом свете противников было видно
плоховато, однако они были вовсе не иллюзорными.
Крайний слева мужчина в котелке, напяленном на плоский нос, был одного роста с Чамаком, но гораздо плотнее. Крайний справа, хотя и существенно ниже, имел широченные плечи и твердый взгляд. Он стоял с непокрытой головой, капли тумана сверкали на рыжих прямых волосах. Но Бу, словно чуя настоящее зло, не сводил глаз с худосочного юнца посередине.
Худосочный юнец, которого он мысленно окрестил Змеюкой, был, в отличие от товарищей, без пальто. Лицо, включая верхнюю губу, затеняли очень широкие поля шляпы. Пиджак длинный, узкий, без жилета, только с галстуком, завязанным огромным, но все-таки аккуратным узлом. Общий вид чрез-
вычайно зловещий.
--Ну!--сказал он.
Потом, к неподдельному изумлению своих друзей и противников, сунул за борт пиджака руку, в которой после этого оказался плоский револьвер с коротким стволом. Плотный мужчина в котелке оглянулся по сторонам. То же самое сделал рыжий Коротышка. Их голоса зазвучали в тумане.
--Не надо, черт возьми! Не надо шума!
--He надо шума! Хочешь, чтоб нас замели?
--В таком тумане?--оскалился Змеюка.--Свободно слиняем!
Дуло револьвера нацелилось не на Бу а на Чамака.
--Две в брюхо,--объявил Змеюка,--на счастье. При- нимай, корешок.
Палец лег на курок. Что-то просвистело над ухом у Бу, краем глаза он уловил, как промелькнуло совсем рядом что-то сверкающее. Острие апостольского ножа, брошенного с расстояния в десять футов, вонзилось Змеюке прямо под правую ключицу и застряло в спине. Он закрутился на месте, споткнулся, вновь оказался лицом к ним. Парень пошатнулся, но не упал, он стоял, раскачиваясь, с разинутым ртом, с
глупым, изумленным выражением на лице. Не собиравшийся рисковать Бу все же бросил быстрый взгляд назад и направо.
--Вот мой ответ отцу Джону,--громко провозгласил
взбешенный мистер Схенк.--Видите, а?
Вышедший из себя, доведенный чуть не до умопомрачения, он трясся в дверях своего магазина. Руки его были теперь пусты. Гюнтера Эттингера не было видно в освещенной синим светом витрине.
-- Видите?--возопил мистер Схенк.
Змеюка, с торчавшей под ключицей рукояткой в виде апостола Луки, ничего не видел. Как всякий человек, пронзенный ножом или сраженный пулей, он даже не понял, что произошло. Внезапное потрясение преодолело боль. Но револьвер из его руки выпал, звонко ударившись о дорогу.
Этот звук вернул к жизни громилу в котелке и рыжего коротышку. Они оглянулись на мистера Схенка. Ножей у него больше не было, а жертвы стояли прямо перед ними. Бу краешком глаза увидел, как тип в котелке занес ногу, целясь в Чаумака, и больше ничего не успел заметить. Рыжий, сгорбив широкие плечи, выхватил бритву с фик-
сированным лезвием. Держа ее перед собой в правой руке, он качнулся вперед, зная, что в любой момент можно прыгнуть на тротуар, метнулся, подскочил и бросился на Бу.
Впоследствии, старательно все припоминая, рыжий так и не смог воссоздать всю картину. Он кинулся на противника, а того не оказалось на месте. Чья-то левая рука схватила его за запястье и дернула
вниз. Ноги под ним подломились. Он по инерции нырнул вперед, а Бу ребром правой ладони, как мясницким ножом, хрястнул его в двух дюймах ниже правого уха.
Еще летя в воздухе, рыжий потерял сознание, после чего врубился головой в большую стеклянную витрину. Стекло сверху донизу раскололось, брызнуло рассыпавшимися осколками. Рыжий влетел внутрь, рухнув ничком без движения, так что только его ноги торчали из деревянной рамы.
Застывшему в ужасе Бу, который нечаянно послал рыжего чересчур далеко, показалось, будто на весь окружающий мир проливается звенящий стеклянный дождь, ливень, потоп, который непременно привлечет внимание каждого
полицейского в радиусе полумили. Он обернулся, мельком отметил, что выпавшая из рук
рыжего бритва валяется на мостовой.
Должно быть, это сон, подумал он, видя в восьми футах справа Эллу и Сильвию. И тут же услышал совсем близко удары и шум борьбы между Чаумаком и мужчиной в котелке. В этот момент Змеюка поднял голову, завопил, дотронулся кончиками пальцев до фигуры апостола, с трудом поднялся на ноги и ринулся в туман, не разбирая дороги.
Затянутый в перчатку кулак врезался в человеческую плоть. Бу видел, как у мужчины в котелке лопнуло на спине пальто, видел, как Чаумак нанес удар левой, потом правой. Бу увернулся и подскочил к нему сбоку. Мужчина в котелке дрался хорошо, и тем не менее он был повержен последним ударом. Шатаясь, он сделал пару шагов к
разбитой витрине. Чаумак, оскалив зубы, снова ударил.
--Осторожно!--Предупреждение застряло в горле у
Бу; оно было адресовано отнюдь не сбитому с ног мужчине.
Тот споткнулся о деревянную раму витрины, широко взмахнул руками, потерял равновесие и повалился на спину. Прежде чем он влетел в магазин, Бу разглядел его лицо, изумленное, испачканное кровью, которая сочилась из пореза над правым глазом. Он упал на осколки фарфора, ударился виском о мраморную статуэтку богини Дианы, которая подкатилась прямо к разбитой витрине, и полностью отключился.
Теперь оба подручных отца Джона бесчувственно лежали в пустой витрине--один на животе, другой на спине, врезавшись головой в грязную картонку с рекламой перчаток мертвецов. На заднем плане неуклюжая фигура мистера Схенка скакала и хрипела от радости. За немыслимо короткое время сердце и нервы Бу Ричардсона обрели благословенный покой. Но Гарри Чаумак, хотя и запыхавшийся, не мог никого надолго оставить в покое.
--Покойтесь в мире,--пропыхтел он.
--Черта с два!--крикнул Бу.--Бежим отсюда!
--Правильно.
Чаумак снова напялил шляпу, выскочил на дорогу, схватил короткоствольный револьвер Змеюки и прибежал обратно. Шагнув в витрину, он вложил оружие в руку мужчины в котелке, прижав к рукоятке его пальцы. Потом сунул в руку рыжего бритву, на рукоятке которой уже имелись его отпечатки.
--Бежим!--взмолился Бу, таща его за полу пальто.---Там сирена ... полиция ...
--Не спешите, мой мальчик, успокойтесь, потише, --уговаривал взбудораженный Чаумак.--Сначала убедимся ...
Он умолк. Послышалось тяжелое топанье ног, у Бу тревожно перехватило горло, точно так же, как у задохнувшегося Чаумака.
Но это оказался всего-навсего Джонсон, возвращавшийся из театрального фойе. Он бросил взгляд на место действия и огорченно поморщился.
--Не успел!--трагически воскликнул он и, совсем потеряв голову, рванулся вперед.--Ух ты! Хозяин снова дрался, а я опять не успел! 
--Джон!--окликнул его Чаумак, мгновенно обретая
прежнее величие.
--Слушаю, сэр.
--Бегите обратно к машине, включайте мотор. Мы должны достойно прибыть в отель.
Натянув пальто, Чаумак отыскал левую перчатку, запачканную кровью мужчины в котелке, и сунул вместе с правой в карман. Потом поманил к двери мистера Схенка вытащил пачку  банкнотов и сунул ему в руку.
--Вы мне помогли!--оскорбленно дернулся антиквар.--Не надо денег, вы мне помогли!
--Нет, возьмите, пожалуйста. А теперь внимательно слушайте. Вы меня понимаете?
--Да, сэр ...
--Когда прибудет полиция ...
--Через пару секунд,--вставил Бу.--Ради бога, не читайте лекций!
--...когда прибудет полиция, ни словом не упоминайте о ноже, который вы метнули в возмутительно одетого человека. Рана легчайшая, но ужасно болезненная. Даже если полиция его разыщет, что вряд ли, у вас есть два свидетеля, которые подтвердят, что вы сделали это лишь потому,
что он выхватил револьвер.
--Они и меня бы убили, и его превосходительство Гюнтера Эттингера, если б не вы, джентльмены.
--Вы меня поняли?--настойчиво спросил Чаумак.
--Да, сэр, понял.
--Если придется сказать, что здесь был мистер Ричар… мистер Дарвин и я, постарайтесь назвать другие фамилии и дать иное описание. Ясно?
Глаза мистера Схенка наполнились слезами.
--Благослови вас Господь, сэр. Можете на меня положиться.
Бу с Чаумаком побежали к машине, столкнувшись по дороге с Сильвией и Эллой. Девушки неподвижно замерли на месте, полностью или частично лишившись дара речи, что очень
даже неплохо для женщин. Затем обе развернулись и нырнули в лимузин, мотор которого тихо урчал.
Джонсон пренебрег формальностями, не стал придерживать заднюю дверцу, а сразу скользнул за руль. В возникшей суете Бу мистическим образом очутился на заднем сиденье, причем Сильвия сидела у него на коленях. Знакомые руки в норке обвились вокруг шеи, знакомый голос шепнул прямо в ухо.
--Мивый, ты вел себя обалденно!.--Присутствующие ничуть ее не смущали.--И чего ты сделал с тем жутким ти-ипом? Просто рукой махнул, а он переверну-улся и влетел в витри-ипу ...
--Все не так просто. Я сам виноват. Давно не тренировался и промахнулся.
--Промахнулся?
--Слишком далеко бросил. Разбитая витрина могла нас погубить. Собственно ...
Шум борьбы, холодный раздраженный голос справа заставили Бу поднять глаза. Элла вертелась, сидя на коленях у Чаумака. Хорошо ее зная, он понял, что она вовсе не так сердится, как пытается изобразить.
-- Будьте добры, мистер Чаумак, отпустите меня и уберите руки.
--Успокойтесь, моя дорогая, с этой минуты вы можете называть меня Гарри.
--Слушайте ...
--О господи,--вздохнул в восторге Чаумак.--Краси-
вая была драка, и прочее и прочее ...
--Возмутительное безобразие!
--И ваш замечательный молодой человек потрясающе отличился ...
--Я часто думаю,--объявила Элла,--что Бу по на-
туре присуща жестокость и даже садизм. Да! Однажды мой кузен совершенно невинно заметил, что в десантниках, в конце концов, нет ничего хорошего,-- между прочим, это чистая правда,--так этот садист швырнул кузена  лицом в коровью лепешку. Иногда мне кажется, что он не совсем нормален.
Хотя Бу понимал, что Элла просто раздражена и расстроена, он попробовал высвободить голову из норки и подать знак протеста.
--Ну-ну,--усмехнулся Чаумак.--Садист он или нет,
но я пошел бы с ним в бой. Думаю, долго ждать не придется, если отец Джон решит нанести ответный удар.
Сильвия по каким-то соображениям еще крепче стиснула Бу. Тем не менее он сумел глухо выдавить.
--Когда-нибудь мне расскажут что-нибудь о загадочном преступпике, которого вы называете отцом Джоном? О том, кому принадлежат перчатки, которые, по вашим словам, стоят целого состояния? Могу поклясться, они семнадцатого-восемнадцатого веков. А больше ...
--Тише!--предупредил Чаумак.--Вот и отель.
Компания подъехала к вращающейся двери отеля, пожалуй, не столь достойно, как хотелось бар-
ристеру. Первым выскочил Джонсон. Высокий портье в фуражке и длинной серой с золотом форме отдал честь, когда шофер открыл дверцу машины, и поспешно отвел глаза, увидев, что творится внутри.
Все же, высадив Эллу, Чаумак принял облик римского императора, сошедшего с прогулочной барки на Капри.
--Добрый вечер,--поздоровался он.
--Добрый вечер, сэр,--отозвался портье, вновь ко- зырнув.
--Для нас... э-э-э... должпы быть заказаны номера.
--Совершенно верно, сэр,--радушно подтвердил портье, помогая Джонсону вытащить из багажника три чемодана и призывая на помощь другого носильщика. --Сегодня общее ежегодное собрание членов ОСГ, которые забронировали целых три этажа, не говоря уж, естественно, о банкетном зале. Эй, Бретон, заноси чемоданы!
Войдя следом за Эллой и Сильвией в вестибюль, Бу испытал очередное потрясение. Не только потому, что обширное помещение было забито людьми. Не только потому, что все были официально одеты: мужчины во фраках с белыми галстуками, женщины в вечерних платьях. Этого следовало ожидать. Ошеломлял собственно контингент. В отеле, несомненно, должны были присутствовать
и наверняка присутствовали люди моложе шестидесяти. Однако казалось, будто большинству си- льно за семьдесят, если не больше. Они двигались медленно, переговаривались слабым шепотом, призрачно улыбаясь, кивая, как бы для демонстрации слабых признаков жизни.
Впрочем, худшее было еще впереди. Семенивший в голове процессии носильщик с тремя чемо-
данами вильнул к администраторской стойке. За ним шествовал Чаумак, дальше Сильвия и Элла, в хвосте Бу. Последний увидел трех священнослужителей, включая епископа в полном облачении, трех известных адвокатов, прославившихся остроумием, наконец, он мог бы поклясться, что узнал помятую физиономию судьи Стоуна, злейшего врага Чаумака, беседовавшего с чьей-то пятидесятилетней дочерью.
Бу втянул голову в плечи и поспешно отвернулся. Один из священников громко смеялся. Это было хуже всеобщего съезда полиции. За администраторской стойкой без всякой надобности суетились двое хорошо одетых молодых людей. Клерк в модном
костюме--очень тощий юноша с гладко прилизанными волосами--обратил внимание на впечатляющую фигуру Гарри Чаумака и подскочил к стойке
--Слушаю, сэр?
Барристер, величественно позабыв о своей грязноватой физиономии и разбитой губе, высокомерно огляделся вокруг.
--Моя фамилия Чаумак,--объявил он.
--Мистер Чаумак? Конечно, сэр!-- Клерк продемон-
стрировал широкую сердечную улыбку безвсСякого раболепия.--Мы очень рады вас видеть. Сегодня у нас много ваших друзей.
--Вижу. И признаюсь. удивлен, что вы пускаете к себе невежественных и глупых свиней вроде сэра Худера Стоуна.
Чаумак сознательно и намеренно произнес эту фразу звучным раскатистым басом. Клерк, приняв подобное замечание за шутку, нервно
усмехнулся.
--Гм ... да, сэр.--Он понизил тон.--Сожалею, мис- тер Чаумак, но из-за нынешнего необычайного наплыва гостей мы можем предложить вам и вашему другу мистеру ...Дарвину,--коротко подсказал Чаумак.-- Вы, разумеется, помните вашего давнего клиента, мистера Дарвина?
--Конечно!--улыбнулся клерк, который давнего клиента не помнил. Однако было ясно, что Бу, старавшийся сойти за надменного гордеца и даже злодея, сильно вырос в его глазах.--Как я уже сказал, мистер Чаумак, к сожалению, мы можем предложить только «королевские» апартаменты и номер для новобрачных на верхнем этаже. Что предпочитаете, сэр?
--Пожалуй, «королевские».
--Отлично, сэр.--Клерк замешкался в нерешительности.--Позвольте спросить, сэр, вы член ОСГ?
Адвокат сразу сменил тон.
--Послушайте,--буркнул он,-- я нисколько не любо-пытней всех прочих, но что это за ОСГ?
--Прошу прощения, мистер Чаумак, разве вы не знаете?
--Нет!
--А! Я только хотел вас уведомить, что обед начинается через десять минут, поэтому вам следует поскорее переодеться. Естественно, сэр, члены ОСГ собираются в этом квартале. Мы всегда с радостыо их принимаем. Приятно видеть, как архиепископ Кроел наслаждается «Дочерью палача».
Гарри Чаумак вздернул одну бровь.
--Несомненно,--заметил он,--хотя его больше вдох-
новила бы тетка викария. Ну и что же это за чертовщина?
-- Официальное название, сэр, Общество старых грешников.
Сильвия радостно заворковала, склонившись к стойке.
-- Ой, как миво!--воскликнула она.--Они умеют гре-
шить лучше на-ас?
Покрасневшая Элла грозным взглядом заткнула ей рот. Сильвия, источая ангельскую невинность, выглядела удивленной. Чаумак, опираясь локтем на стойку, обернулся и оглядел собравшихся. Очень пожилой джентльмен нашептывал своей жене какие-то игривые шуточки, на что та отвечала молчаливой улыбкой. Кругом стоял слабый гул голосов
--А это и есть грешники?--уточнил Чаумак.
--Да, сэр, так говорится.--Клерк улыбнулся.--Разу-
меется, фигурально. Дело связано со старыми балладами, которые сочинялись и переписывались от руки и пользовались когда-то широкой известностью, например «Слёзы падшей». Ваш... э-э-э... друг, сэр Херед Стоун, любит петь «Балладу о гулящей».
-- Старина Стоун поет эту балладу?
--Гм...Господин судья Стоун ее поет. Распишитесь, пожалуйста, мистер Чаумак.
Барристер цветисто написал: «Миствр и миссис Гарри Чаумак», добавив весьма впечатляющий адрес-- замок такой-то в Мексике. Бу хотелось бы, чтобы он несколько ограничил свою художественную фантазию. Правда, вскоре ему стало известно, что замок действительно принадлежит Чаумаку.
--Благодарю вас, сэр. Не желаете ли теперь вместе с миссис Чаумак ...
Клерк в замешательстве переводил взгляд с Эллы на Сильвию. И вдруг Бу с ужасом и чувством обреченности ощутил, как рука в норке крепко схватила его за левый локоть, сбоку прижалось стройное тело, губы скользнули по уху.
--Ой, не-ет!—проворковала Сильвия, поднимая глаза, полные обожания. Я--миссис Дарвин. Чудно после стольких лет брака занимать номер для новобра-ачных. Добрый знак, Бу, скажешь, не-ет?

Стоя у окна гостиной в номере для новобрачных на седьмом этаже, глядя вниз, но не видя театр «Университет»--раз что слабо светящуюся зеленую вывеску,--Бу перебирал в уме горькие воспоминания.
Ох, память! Где-то позади Сильвия болтала по телефону, заказывая грандиозный обед. Он был совершенно уверен, что по гроб жизни не забудет выражения лица Эллы после заявления Сильвии у администраторской стойки. Никогда не забудет любезных слов адвоката: «Пойдем, дорогая», с которыми он взял Эллу под руку и тихонько
увлек к лифту. Она молчала, только тяжело дышала.
Вдобавок Бу слышал краткий разговор Чаумака с Джонсоном, который, смахивая на шофера из контрразведки, доложил об обстановке в театральном фойе, после чего дело представилось, если такое возможно, еще более фантастическим и загадочным. Потом лифт пошел вверх. В конце концов, все они недооценили леди Сильвию Уилсон, принимая ее за пустоголовую пчелку, за легковесный одуванчик. Или Чаумак действительно знает ей цену, несмотря на
свое поведение? Почему он бросает на нее столь странные взгляды? Так или иначе, когда четверо неженатых людей, прикинувшихся супругами, подходят к администраторской стойке в отеле и одна женщина твердо объявляет конкретного мужчину своим мужем, нельзя же ее опровергнуть. Тут уж
ты попался. Попался в ловушку столь же неотвратимо, как в сети, которые сам Чаумак раскидывает в суде.
--... и для му-ужа,--мурлыкала в трубку Сильвия,-- то же са-амое. Повторяю: полдюжины парижских устриц, рыбное филе, бифштекс, о-очень хорошо прожаренный ...
Бу, наконец, прервал горестное молчание.
--Нет!--вскричал он.--С кровью! Бифштекс никогда
не прожаривают. Я не стану есть прожаренный! С кровью! Почти сырой!
-- Совсем, совсем прожа-аренный,--ворковала она в телефон,--и с овощами. На десерт? Ой, да! Ему тоже персик мельба.
Бу подавил ярость и снова оглядел гостиную. Весь отель был отделан в довольно дурном вкусе, а в номере для новобрачных дал себе волю какой-то безумец, обставив его мебелью необычных цветов, якобы пробуждающих чувственность, завесив мягкими портьерами и шторами, как в голливудских фильмах.
Бу скрипнул зубами.
--Сыр!--простонал он.--Думаешь, я смогу прогло-
тить тошнотворную сладость вроде мельбы? Сыр! «Стилтон», если имеется. Сыр!
Сильвия деликатно передернула плечами.
--Записали ви-ина к каждому блюду?--бормотала она.--Очень хорошо. Кофе, конечно, и арманьяк. Ой! Лучше притащите бутылку. Поня-ятпо? Хорошо. Большо-ое спа-си-ибо.
Хрупкая ручка положила трубку. Белокурая головка склонилась, Сильвия взглянула на Бу.
--Ми-ивый!--протянула она.--Тебе будет гора-аздо
лучше, если ты хоть чуточку расслабишься.
--Не могу я расслабиться! Разве ты не понимаешь?
Он ткнул пальцем в окно, выходившее на улицу.
Как только Джонсон сообщит, что представление подходит к концу, мы с Чаумаком отправимся в театр «Университет».
--Бу!
--Что?
--Я тебе не нра-авлюсь?
--Э-э-э ... конечно, нравишься.
В том-то и дело. Сильвия по-своему привлекательна. Привлекательность, как ни странно, усилилась после открытия, что под чрезмерной аффектацией прячется проницательный острый ум, порядочность, строгое кальвинистское воспитание.
Все это заставляло Бу путаться в собственных мыслях.
--Наве-ерно,--мурлыкнула Сильвия, отводя взгляд, --ты думаешь, будто я со все-еми мужчинами так обращаюсь.
-- Да, честно сказать.
--Не-ет!--возразила она, с неожиданным оживлением вскинув голову.--Чего тебе обо мне наболтали?
--Ничего. Я вообще никогда о тебе не слышал, пока клерк Чаумака не упомянул сегодня твое имя. А он только сказал, что ты «потомственная аристократка».
--Папуля стал лордом два года назад,-- объяснила Сильвия.--Купил титул, чтоб угодить мамуле, и это ему стоило жу-уткую кучу денег. Знаешь, какая я? Такая же гру-убая, вульга-арная и проста-ая, как сам папуля. Но такая же упорная и решительная, когда мне чего-нибудь на-адо.--Она вдруг презрительно расхохоталась.--А та самая твоя же-енщина ...
--Женщина!--потрясенно охнул Бу.--Минуточку ...
--Ты куда?
--Недалеко, через секунду вернусь.
Он выскочил в массивную дверь из красного дерева, выходившую в коридор, и закрыл ее за собой. Номер для новобрачных и «кородевские» апартаменты располагались друг против друга по сторонам широкого, застеленного коврами коридора, занимавшего переднюю часть первого этажа, освещенного мягким, приглушенным светом.
В подобных делах наверняка действует телепатия. В тот же самый миг Элла открыла противоположную дверь и затворила, представ перед ним. У Бу был виноватый вид, она сохраняла внешнее спокойствие. Возможно, обманчивое впечатление. Когда Горацио описывает своему потрясенному другу Гамлету призрак отца последнего, Гамлет спрашивает, красен он был или бледен. Горацио отвечает, очень бледен, и оба считают вопрос решенным.
Но все-таки, благодаря какой-то необъяснимой алхимии организма, лицо хорошенькой разгневанной девушки бывает одновременно и сильно раскрасневшимся, и очень бледным.
--Ну?!--воскликнула Элла.--Чем вы сейчас с блон-
динкой занимаетесь?
--Ничем. Она только заказала обед.
--Да? Почему бы нам всем вместе не пообедать--в вашем номере или в нашем?
--Я предлагал, но она завопила во все горло. Нам нельзя привлекать к себе внимание.
Элла подняла голову, посмотрела ему прямо в глаза.
--Бу! Не смей.
--Что значит--не сметь?
--Тебе известно, что я имею в виду.
--Господи боже, Элла, неужели ты ни о чем больше не можешь думать?
--Нет. И она тоже, если на то пошло. Я не оставила бы с этой вертихвосткой святого Иоанна Крестителя, не говоря о тебе. Если уж Гарри ...
--Ах, значит, он уже «Гарри»? Ты что, влюбилась в него?
--Нет,--слишком быстро отозвалась Элла,-- причем тебе об этом отлично известно. Признаю ... я прежде в нем ошибалась. Он вовсе не высокомерный. Страшно озабочен, взволнован... Все время расхаживает туда-сюда ...
-Я же говорил, что ты в нем ошибаешься, правда? --А Сильвия ...
Краски полностью схлынули с лица Эллы, она совсем побелела.
--Да. Вы с Сильвией...--голос стал набирать резкость,--заранее договорились поменять номера, чтоб остаться вдвоем? Ох, не отрицай! Взгляните на себя в зеркало, мистер Бу Ричардсон, прежде чем осмелитесь сказать мне еще слово!
Элла принялась лихорадочно выкручивать безымянный палец своей левой руки--с определенным трудом, ибо поверх подаренного Бу кольца было надето позаимствованное у кого-то обручальное.
--Хорошо!--кричала она.--Если тебе угодно что-то
видеть в первой попавшейся костлявой, немытой. размалеванной блондинке, которая пялит на тебя викторианские глазки, если ты воспылал к ней страстью единственно потому, что у нее есть деньги, а у меня нет, то меня это вполне устраивает. Только лучше забери обратно свое кольцо,
пока не найдешь настоящую женщину, хотя я сомневаюсь, чтобы такому, как ты, это удалось даже через сто лет!
Бу, терпеливый мужчина, внимательно смотрел на нее, склонив голову набок. Но теперь она зашла слишком далеко. Он схватил ее за плечи и встряхнул так яростно, что глаза у нее затуманились, а зубы застучали.
--Ну-ка, послушай меня!--прогремел Бу вроде ка-
питана броненосца из американского филъмя,--не думай, я благодарен тебе за поддержку в тяжелый момент. Но кое-чего, моя кошечка, я не могу и не стану терпеть.--И продолжал трясти ее, пока волосы Эллы не растрепались.--Отныне ты не будешь прикидываться рассерженной, когда вовсе не сердишься, для того только, чтобы я на коленях
молил о прощении. Не будешь покатываться со смеху над моим пристрастием к детективным романам, как нынче у меня в кабинете. Если я тебя чем-нибудь оскорбил, объясни, чтобы я мог извиниться или оправдаться, а не убегай из конторы. как сегодня днем, без единого слова. Можешь оставить себе кольцо, можешь вернуть, мне плевать, черт
возьми! Только не называй себя настояшей женщиной, пока не научишься соответственно себя вести.--И тут он отшвырнул ее так, что девушка ударилась в стену.
--Ох!--прошептала она, как только сумела вдохнуть, и повторила.--Ох!
Сама того не зная, не будучи свидетельницей события, Элла охала точно так же, как Сильвия Уилсон, шлепнутая по попке в Музее столичной полиции. Обе они не играли, переживая ярость и унижение. Элла сорвала обручальное кольцо, швырнула в одну сторону. Сорвала кольцо, подаренное в честь помолвки, и швырнула в другую. Рванулась к Бу, чтобы влепить пощечину. Он ее оттолкнул, кипя гневом, но, будучи джентльменом, сохранил абсолютно беспечный вид, спокойно подо-
брал оба кольца и небрежно подбросил--пусть летят куда хотят. Тут в дверях появился Гарри Чаумак в полном вечернем наряде.
--Ну и ну!--проворчал он, подняв брови.--Как вы
себя ведете?
Элла взмахнула рукой, ткнула в сторону Бу дрожащим указательным пальцем.
-- Он ... вот этот человек ...--задохнулась она, как будто собралась предъявить обвинение в государственной измене
.--Ах да, слышал. И надо сказать, вы заслужили каждое сказанное им слово.--Чаумак взглянул на Бу.-- Слушайте, да ведь вы не одеты!
--Зачем мне одеваться?
Адвокат призадумался, озабоченно склонив голову набок.
--Честно сказать, не знаю. Просто всегда считаю такую привычку достойной и правильной. Все равно что надеть перед битвой доспехи. Заходите оба.
Чисто инстинктивно Элла хотела отказаться, если бы придумала, куда еще можно пойти. Безгранично терпеливый Бу всегда сохранял спокойствие. Иногда она даже с легким презрением думала, что он чересчур уж терпелив. А теперь ...
Поэтому она, повизгивая лишь в душе, влетела в гостиную «королевских» апартаментов и оглушительно захлопнула за собой дверь спальни. Чаумак  не обратил на это внимания, а Бу в данный момент слишком злился, чтобы волноваться по такому поводу. Кроме того, его беспокоило поведение Гарри Чаумака.
Свихнувшийся оформитель заполонил гостиную золочеными, белыми и стеклянными канделябрами, слишком роскошными даже для Букингемского дворца, среди которых едва можно был протиснуться. Чаумак уселся в гигантском поэолочеппом кресле, как па троне. Почему-то казалось, что там ему самое место.
--Джонсон,--предупредил он, сверяясь с плоскими
часами в кармашке белого жилета,--очень скоро придет с сообщением об окончании представления. Слышали, что он рассказал мне у лифта перед тем, как мы поднялись?
--Что?
--Наша мадам  имеет бешеный успех. По словам Джонсона, «есть на что посмотреть, настоящая французская пышечка».
--Он ее видел?
--Нет. Но фойе сплошь увешано ее фотографиями. Видно, Камал Карбахан говорил очень мало, а мадам  без умолку тараторит с французским акцентом, и, очевидно, публика считает это неотразимым. Когда фокус не получается, она просто громко хохочет, а зрители все равно аплодируют. Ричардсон, мне это не нравится.
-- Почему?
--К концу представления непременно нагрянет полиция, мы к этому готовы. Но молва об успехе разнесется очень быстро, и сразу налетят репортеры с фотоаппаратами.
Бу ничего не ответил.
--Я так понимаю,--склонился вперед адвокат, барабаня кончиками пальцев по подлокотникам,-- вы слышали новость, которая касается вас лично?
Он слышал, но никак не мог объяснить.
--До сих пор не верю! Чтобы мой дядя Ричард ...
--Тем не менее мистер Ричард Ричардсон сидит в вестибюле, курит свою любимую вызывающе длинную сигару и с обычной для него величественной неодобрительной манерой созерцает присутствующих на развлекательном мероприятии.
--Мистер Чаумак, это невозможно! Дядя Ричард лежит дома в гриппе! Джонсон наверняка обознался ...
--Джонсон редко ошибается. Он знает, по крайней мере в лицо, ровно столько людей, сколько и я. Впрочем, проблема для нас не в полиции и не в прессе.--Чаумак презрительно щелкнул пальцами.--И отнюдь не в вашем дяде.--Он снова щелкнул пальцами, выражая личную неприязнь и презрение к Ричардсону-старшему.--У нас другие заботы. Понимаете ...
Бу украдкой взглянул на дверь спальни, воображая спокойно и высокомерно сидевшую за ней Эллу. На самом деле она лежала на кровати лицом вниз, горько плача, в безнадежном отчаянии колотя кулаком по подушке. Бу о том не догадывался, иначе мгновенно ринулся бы в ту самую дверь. Вдобавок выражение лица Чаумака удерживало его на
месте и заставляло молчать.
--Да?--тут же отозвался Бу.
--Понимаете ли,--сказал Чаумак,-- возможно, я ошибся.
Наступила мертвая тишина, не считая бормочущих голосов этажом ниже. Адвокат постарался сказать это как можно легкомысленнее. Закованный в доспехи вечернего костюма с длинным
рядом наградных колодок на левой груди, он поднял глаза, изобразив беспечную усмешку. Он всегда выглядел лет на десять, как минимум, моложе своих лет. Бу никогда раньше не замечал набухших синих вен у него на висках.
-- Ошиблись?-- переспросил Бу.
--Я считал загадку запертой комнаты сравнительно простой.--Чаумак сжал пальцы в тяжелые кулаки.--Теперь вот что мне скажите. Недавно в антикварной лавке Схенка вы видели, как старик метнул в восковую куклу три ножа. Так?
--Так. И что?
--Вы заметили, как летят брошенные ножи?
--Нет. Он их слишком быстро бросал. Взмахнет рукой--и нож вонзается в стену.
--Теперь снова вспомните сцену убийства Камаля Карбахана так, как вы ее мне описали. Вы находитесь слева от двери своего кабинета. Ваш друг Чарльз Поташ стоит от вас слева, лицом к своим дверям. Если бы кто-то метнул нож у вас за спиной из широкого темного коридора, один из вас мог бы это заметить?
Картина вновь ожила в памяти. Бу увидел Чарльза в жилетке, расстегнутой на растущем животике, дверь, которую он приоткрыл еще шире, спинку дивана перед камином ...
--Возможно,--подтвердил он.--Однако все равно не
выходит.
--Почему?
--Жертву ударили спереди, сверху вниз. Можете себе представить, чтобы кто-нибудь сумел бросить нож так, чтобы он закрутился в воздухе, как бумеранг, и убил человека, сидевшего спиной к убийце?
--О, снова повторю--святая простота!
-- Почему это?
Чаумак опять забарабанил по ручкам кресла.
--Спрашиваю еще раз,--почти взмолился он,-- неужели вы не помните и даже не догадываетесь о смысле разыгравшейся на ваших глазах уличной сцены? Она полностыо опровергает ваше только что высказанное возражение. Если ответите отрицательно, я вас сочту ненормальным. Если, в
конце концов, за всем этим стоит кто-нибудь из ребят отца Джона...--Он уставился в ковер.--Как все бывшие ирландцы, я иногда бываю... напыщенным болваном. Пару раз заявлял, не знаю, заметили вы или нет, мой юный друг, будто никогда не ошибаюсь.
--Н-ну,--пробормотал Бу, тоже глядя в ковер,--
есть один никому не известный солиситор, согласный с таким заявлением.
--Благодарю вас.
--Не за что. Я только ...
--Нет, богом клянусь!--взревел Чаумак, вскочив на
ноги.--Я не отдам им себя на посмешище! Говорят, буд-
то мне никогда в жизни не раскрыть убийства без помощи полиции ... Говорят?
По правде сказать, именно так утверждал Чарльз. Бупробормотал нечто невразумительное.
--Что ж, посмотрим, даже если я и ошибся. У меня осталось почти двадцать два часа, чтобы вернуть вам честное имя и доказать свою правоту. Фактически, дорогой друг ...
В дверь быстро коротко постучали, и в гостиную, не дожидаясь ответа, скользнул Джонсон. Вид у него был далеко не спокойный.
--Лучше поторопитесь, сэр!--прошипел он.--Пред-
ставление через шесть минут кончится.--Тут шофер нерешительно замолчал.--Только не знаю, как вы выйдете. В отеле полным-полно полиции.


 


           Г Л А В А  6

Это решило дело. Гарри Чаумак мигом преобразился в совершенно иного человека. Встал, выпрямил спину, держась небрежно, приятно улыбаясь. Под люстрой блестели светлые волосы.
--Прекрасно, прекрасно.--Он потер руки.--Служи-
тели Зла, да? Мы с ними справимся. Столичные или из
Сити?
--Столичные, сэр. Хотя их возглавляет инспектор Каргторн из уголовного розыска Сити, переодетый в штат-
ское.
--Ах! Теперь они уже и меня ищут?
--Нет, сэр. Просто вы уже числитесь в списке зарегистрированных. По-моему, они быстро сообразят, кто находится тут вместе с вами.
--Даже если предположить, что они опросили весь район, каким образом нас отыскали так быстро?-- удивился
Бу.
--Видите ли, сэр, вы, находясь в таком же смятении,
как и юная белокурая леди, написали в регистрационной
книге «Гюстав Дарвин» вместо «Джордж Дарвин» и указа-
ли адрес вашего дяди. Кроме того, если бы
мистер Чаумак расписался менее крупными буквами, чем на рекламе пива «Гиннесс» ...
--Ах-ах!--просиял Гарри Чаумак, ничуть не расстроив-
шись и кивнув на дверь спальни.--Я говорил вашей милой
невесте, что будет, если я назову свое настоящее имя. Она еще увидит!
--Хозяин, ради бога, поторопитесь!
--Успокойтесь, Джонсон,-- сказал его хозяин. Он со- рвал с ближайшего кресла огромный черный чехол и набросил на плечи, застегнув его спереди серебряной булавкой, нахлобучил набекрень, на манер д' Артаньяна, мягкую черную шляпу.--Э-э-э... Джонсон! Надеюсь, вы оставили за кулисами мою карточку? Не настоящую, а из тех, которые мы на такой случай приберегаем? И послали цветы по моим указаниям?
--Давным-давно, сэр! Мадам--как ее там--давно их
получила. Но ...
--Прекрасно. Пойдемте, дорогой мой Ричардсон.
--Да я же без пальто и без шляпы ...
--Тихо!--шикнул Чаумак, любовно похлопав Бу по
спине.--Зачем вам пальто и шляпа? Нам надо лишь пе-
рейти через улицу. Быстро!
Все трое выбежали в едва освещенный, застеленный
толстым ковром коридор. Пробегая мимо перпендикуляр-
но идущего коридора, адвокат быстро глянул направо, на-
лево.
--Никогда не доверяйте лифтам, дорогой друг,--тихо
посоветовал он Бу.--Каждый полицейский питает дет-
ское пристрастие к лифтам, обожает кататься вверх-вниз.
Кажется, я где-то видел лестницу. Правильно. Вон она.
Лестница с длинным окном, наглухо, от самого верха,
затянутым шторами, спускалась вниз вдоль стены широки-
ми ступенями, которые под прямым углом поворачивали на
площадках к нижним этажам. Чаумак легко пробежал первый пролет, а потом даже он испытал потрясение-- остановился и прижал спиной к стене своих подопечных.
Суровый хриплый голос явственно пререкался с дру-
гим, столь же суровым, на нижнем этаже у подножия лест-
ницы.
--Я уже предъявлял вам удостоверение,--громко го-
ворил Кто-то,--и больше не собираюсь показывать. Моя
фамилия Каргтон. Инспектор Каргтон. И я вас спрашиваю ... О господи! Это еще что такое?
Инспектор имел полное право на подобный вопрос.
Ясное дело: никто не может учредить клуб или общество
с таким рвением и с такой идиотски бессмыслешюй целью,
кроме собравшейся в отеле компании весьма культурных
людей благородного происхождения в возрасте от среднего
до очень старого. Пока жив этот старый и добрый обычай,
будет жить Мир.
Время от времени Бу слышал громкие голоса на ниж-
нем этаже, видимо в банкетном зале. Теперь в том не осталось сомнений. Громыхнули три фортепьянных аккорда, их подхватили две скрипки. Зазвучала жалобная печальная нота, и сто пятьдесят голосов, которые прежде казались тихими, нестройными, грянули хором с проникновенной слезливой торжественностью:
Оплачь падшую женщину у ее одинокой могилы          
Полюбила она моряка, а паршивый пес воткнул в нее вилы!
И убил, и убил, перепившись ужасного жуткого джина,
Потому что она впала в дьявольский грех, а когда-то была невинна!
Ни Чаумак, ни Бу, ни Джонсон не видели инспектора
Каргтона с его собеседником за поворачивавшим под прямым углом пролетом, но слышали голос инспектора.
--Я вас спрашиваю,--орал инспектор в перерыве пе-
ред вторым куплетом-- что это такое?
--Это, инспектор, Общество старых грешников,--хо-
лодно отвечал голос, кажется, старшего официанта.
--Старых грешников? Я им сейчас покажу грешников!
--Позвольте напомнить, инспектор, вход в эту дверь запрещен. Председательствует сам мировой судья, мистер
Стоун ...
-- О, слава всем святым!--шепнул Чаумак, и глаза его
вспыхнули, словно при виде открывающихся врат небес-
ных.--Думаете, он заметет старика Стоуна за публичное
исполнение непристойных песен?
--Сэр, сэр!--шептал обезумевший Джонсон.--Как
нам отсюда выбраться? Они через секунду будут здесь!
--А, да. Не волнуйтесь.
Барристер оглянулся, стрельнул глазами и сразу же побежал вверх по лестнице--остальные за ним. Он рывком
раздвинул тяжелые портьеры, открыв высокое окно, и ве-
личественно заяви.
--По пожарной лестнице, разумеется. На площадке вечно кто-нибудь торчит.--Чаумак не без шума, заглушенного, правда, пением на нижнем этаже, открыл и поднял оконную раму.--Видите?--спросил он, ткнув пальцем.
К сожалению, пожарной лестницы за окном не оказа-
лось.
--Гм,--хмыкнул адвокат.
Они стояли над густой пеленой тумана, стлавшегося внизу черно-белыми облаками. Кроме тумана, виднелось только слабое свечение вывески. Вдоль всей задней стороны здания отеля тянулся каменный карниз шириной всего дюймов восемнадцать. Конечно, по нему можно было бы добраться до пожарной лестницы, если б она не располагалась в тридцати футах справа.
Вновь зазвучал голос инспектора Каргторна
--Я вовсе вас не допрашиваю. Не имею полномочий. Просто спрашиваю ...
Снова послышался хор. Исполнялась ещё одна непристойная песня.
--Номер для новобрачных находится этажом выше, инспектор. В самом начале коридора, вторая дверь ...
С той минуты Бу Ричардсон всегда заявлял: если Гарри Чаумак утверждает, будто что-либо существует, то знает, что оно существует.
--Видите пожарную лестпицу?--спросил он.--За мной! Закройте кто-нибудь окно и задерните шторы. Скорей!
И без малейшего колебания шагнул за окно седьмого
этажа. Первая мысль, промелькнувшая в голове Бу: Чаумаку где-то привиделась лестница, и он решил столь неординарным способом покончить с собой,--быстро улетучилась. Стоя лицом к стене и держась за нее, адвокат шагнул вправо по восемнадцатидюймовому каменному карнизу к подлинной пожарной лестнице.
И все же Бу, следящий за ним в окне, слегка дрогнул. Потом, разозлившись, как потревоженный шмель, выпрыг-
нул па карниз и поспешно побежал вдоль стены с подня-
тыми руками. Следовавший за ним Джонсон, рискованно
балансируя на карнизе, стоял на коленях лицом к окну и
плотно задергивал шторы. Ноги его торчали над клубами
тумана. Чуть не сорвавшись вниз, он умудрился все же за-
хлопнуть тугую створку.
Бу, во время войны проделывавший подобные трю-
ки, оказался ловчее, чем думал. Очень хорошо, что улица
внизу была не видна--практически на уровне поручня
пожарной лестницы простиралось плотное черно-белое по-
крывало. Впрочем, воображение порой выкидывает безобразные фокусы, когда перед тобой нет ни окон, ни оконных ручек.
На полпути к настоящей пожарной лестнице Чаумак вдруг замер на месте. Подумав, будто адвокат наткнулся на препятствие, Бу попробовал заглянуть через его плечо. Он инстинктивно отклонился назад, нерв в лодыжке дернулся, он пошатнулся, впав в полную панику, однако обрел равновесие и выправился, памятуя, что ни в коем случае не следует цепляться за гладкую бетонную стену.
--В чем дело?--выдавил он.
-- А?
--Я спрашиваю: что случилось? Почему вы останови- лись?
-- Задумался ... О том, что было между страшным раз-
бойником с большой дороги и девушкой.  Я о песне...
--Я могу сказать, что будет с нами,--завопил Бу,--
если вы станете размышлять об уличных балладах на
высоте шестьдесят с лишним футов! Немедленно прекра-
тите!
--Успокойтесь, мой мальчик. Не давайте воли своему  темпераменту. Мы почти добрались.
И действительно, через пару минут они должны были
добраться. Беглецы ориентировались, как на маяк, на мерцание света в большом, но плоховато видимом окне другого номера отеля. Это было тоже высокое окно, свет из которого падал на пожарную лестницу. Лестница была встроена в стену приблизительцо в двух футах выше окна. Металлические прутья ступеней мокро поблескивали, виднелись очертания вертикальных опорных конструкций и железных поручней.
Чаумак дотянулся до поручня, перепрыгпул через него, напоминая в своем длинном черном пальто князя Дракулу, но только забыл, что обязательно нашумит. Нога гулко топнула по металлической перекладине, от-
чего любой человек, находившийся за окном, закричал бы:
«Грабитель!».
Хуже того, на мокрых и скользких ступенях
барристер качнулся направо, пошатнулся, потерял равнове-сие, влетел в открытое окно и упал прямо на пол чьего-то
номера. Бу тоже прыгнул через поручень и, приземлившись ловко, как кошка, крепко зажмурился в ожидании катастрофы. И услышал раскатистый адвокатский голос, обольстительно пророкотавший.
--Мадам, примите мои заверения в чисто случайном вторжении. Прежде чем вы закричите,чего я умоляю вас не делать, хочу сказать, что никогда в жизни не видывал такой
чудной фигуры и более стройных ножек.
--О господи,--простонал Джонсон, дыша в шею Бу,--
хозяин снова за свое ...
--Хорошо, хорошо,--откликнулся тихий женский го-
лос,--только уходите отсюда! Пожалуйста! Мой муж...
--Ах, имеется и муж? Вот чего я боялся. Какое-нибудь
бездушное чудовище с фондовой биржи ...
--Прошу вас!
Голова Чаумака высунулась из-за оконных портьер, высоко задранная левая нога нащупала перекладину пожарной лестницы.
--Отступаю,--провозгласил он.--Но, как сказал один
прославленный генерал, я вернусь.
Галантный эффект был несколько смазан тем фактом, что нога находилась почти на уровне его талии, а задыхавшийся Бу изо всех сил махал ему с лестницы. Чаумак распрямился.
--А вот это лишнее,--очень сурово сказал он.--Оба
следуйте за мной. Постарайтесь, пожалуйста, производить
как можно меньше шума.
Спускаясь, они погружались в густой плотный туман,
съеживаясь и оглядываясь при каждом повороте пожарной
лестницы. Один этаж, два, три, четыре--больше никаких
открытых или незанавешенных окон. Внизу замелькали автомобильные фары, послышались слабые звуки, главным образом энергичные проклятия водителей, пытавшихся вывести машину стандартных разме-
ров со стоянки, вмещающей только крошечный «остин».
Пройден был еще один темный этаж. Беглецы едва разглядели поднятую руку Чаумака, который приказывал остановиться перед последним пролетом пожарной лестницы, висевшим параллельно тротуару.
--Теперь слушайте,--провозгласил он.--Как только
мы втроем на него ступим и пролет под нашей тяжестью
опустится, не прыгайте, пока я не начну звать полицию.
У Бу голова пошла кругом.
--Ясно,--пробормотал он.--Все-таки, может быть, не
стоит звать полицию, которая и без того нас разыскивает?
Прищелкнув языком, барристер невозмутимо спросил.
--Дорогой друг, неужели вы разучились стратегически
мыслить? Если инспектор Каргтон случайно окажется собразительным малым, то он непременно поставит кого-нибудь под пожарной лестницей, чтобы перекрыть возможный путь к бегству.
--Констебля?
--Естественно. А кого же еще? Но если мы, якобы его не заметив, примемся звать на помощь полицию, инспектор
Каргтон ни в чем не сможет нас заподозрить, правда?
Бу Ричардсона впервые ошеломила мысль, что в очевидном безумии Чаумака гораздо больше системы, чем кажется.
--Правильно,--согласился он.--А что мы скажем
констеблю?
--Очень просто. Скажем, будто в номере на седьмом этаже ревнивый муж задушил прелестную женщину, практически раздетую--истинная правда. Если констебль после этого молниеносно не влезет на лестницу, значит, полиция вообще никуда не годится.
--Мне пришло в голову,--признался Бу,--что мы
с вами подняли волну преступлений. Сбежали из уголовной полиции, разнесли витрину антикварной лавки, вырубили двух бандитов, третий рухнул с кинжалом под ключицей ... А теперь вы хотите, чтобы невинного человека арестовали за убийство жены ...
--Очень хорошо. Предложите что-нибудь получше.
--Не могу. Пошли!
Все втроем ступили на железные перекладины последнего пролета, крепко схватившись за поручень. Секция лестницы с неожиданной скоростыо качнулась вниз. Чаумак успел лишь
трижды кликнуть констебля, прежде чем перекладины звучно, с дребезжанием стукнули по тротуару.  Беглецы спрыгнули, лестница медленно и торжественно поднялась и исчезла в тумане. Никакой констебль не появился, никто не обратил на них
внимания.
Кругом туманно светились фары, рокотали моторы, скрипели тормоза. Два взбешенных джентльмена, машины которых безнадежно сцепились передними бамперами, стояли на
дороге, потрясая кулаками перед носом друг друга.
--Вперед,--приказал Чаумак.--Инспектор Каргторн разочаровал меня. Ну и ладно. Теперь бежим, мы свободны.
Прямо, первый поворот направо по улице, с восточной стороны отеля. Все ринулись в туман. Джонсон бежал впереди, вытянув руку, чтобы остановить каждого, кто преградит им путь.
Свернули направо, за угол отеля, и помчались дальше.
--Позвольте повторить,--пропыхтел на бегу Чаумак.--Инспектор Каргторн меня разочаровал. Я закупорил бы отель, как бутылку. Если бы я когда-нибудь встал на сторону закона ...
--Что невероятно ...
--Совершенно верно...
--Но мне послышалось легкое неодобрение моих методов?
--Ни в коем случае, упаси боже! Но строго между нами, разве образованные адвокаты всегда действуют таким образом?
--Я всегда так действую. В чем, позвольте заметить, моя уникальность.
--Согласен.
--Солиситоры,--продолжал на бегу барристер, воздев указующий палец,--часто проклинают меня за то, что я разрываю в клочки подготовленные ими бесполезные материалы и сам допрашиваю свидетелей. Почти каждый из них ненавидит меня всей душой. Давайте возьмем барристера
так называемой старой школы, которому предстоит защищать какого-то беднягу, обвиняемого в убийстве, но который даже не поговорил с клиентом, чтоб его не обвинили в «предвзятости».--В тихом запыхавшемся голосе Чаумака зазвучал подлинный гнев.--Ему суждено гореть в вечном огне за предательство клиента и самого себя. Что он, так или иначе, обязан сделать? Оправдать клиента всеми правдами и неправдами, не более и не менее! Клянусь богом, вот как я понимаю закон. Пусть над этим усмехаются
те, кто выиграл столько же дел, сколько я.
--Но ведь за вами все время пристально следят, страстно желая на чем-нибудь подловить?
--Разумеется. И когда-нибудь ... Стойте!
Они вышли на тонувшую в тумане площадь. Стало ясно, что представление в театре «Университет Оттавы» не просто закончилось, а закончилось довольно давно. Слабо звучали шаги расходившихся зрителей, почти все машины разъехались, фойе опустело.
--Сэр!--выдохнул Джонсон, опомнившись.--Может,
мне лучше пойти на разведку к служебному входу, удостовериться, что там нет полиции? 
--Конечно. Хотя вы, по-моему, вряд ли кого-нибудь
увидите.
Бу с Чаумаком остановились, оглянулись через плечо в сторону антикварного магазинчика мистера Схенка, но буквально ничего не увидели. По мнению Бу, туман все же не мог полностыо заглушить всякий горевший свет, однако противоположная сторона улицы тонула во тьме. Нигде не было никаких признаков вездесущих представителей
закона.
Чаумак, нахмурившись, приготовился что-то сказать, а потом передумал, нетерпеливо махнув рукой. Троица торопливо помчалась по узкой улице, тянувшейся справа от театра, если стоять к нему лицом,--названия ее Бу так и не запомнил. Сзади, прямо за углом, находился служебный вход.
Там они остановились в некотором замешательстве. Зрители разошлись. Рядом не было никого, хоть немного похожего на полицейского. Однако возле маленькой двери на сцену стояла многочисленная шумная толпа восторженных поклонников. За окном комнатки справа от двери
с ними сражался обезумевший лысый мужчина в рубашке с короткими рукавами.
--Нет!--вопил он.--Никакой вы не друг мадам Якобсон, я знаю вас! Нет, вы не из «Дейли экспресс», все репортеры уже ушли. Нет, никаких автографов на сегодня ...
Его заглушил фанатический рев.
--Джонсон,--сказал Чаумак, сдернув с себя черную накидку и перебросив ее через руку,--я ждал чего угодно, кроме обезумевших толп. Тут снова понадобятся фальшивые визитные карточки.
После чего он их вытащил, выбрал одну с надписью «Высокочтимый маркиз Долич», торжественно вручил шоферу, который столь же торжественно ее принял, козырнул и, набычившись, врезался в толпу.
--Вас опять шокируют мои методы?--спросил Чаумак каким-то безжизненным голосом, оглядывая одним глазом улицу, явно имея в виду антикварную лавку, с мрачным и озабоченным выражением лица.
--Оставим в покое ваши методы,--спокойно отмахнулся Бу.--Бог с ними! Почему вы в себе сомневаетесь?
--Что?
--Пока мы не пришли в магазин Схенка, вы были уверены, что решение проблемы лежит на тарелочке у вас перед глазами. А как только вы увидели старые перчатки и услышали имя отца Джона, пережили настоящее потрясение. Почему?
Пару секунд Бу не сомневался, что ответа он не получит.
--Нет!--рявкнул охранник у служебного входа в те-
атр.--Мальчик, тебе не больше шестнадцати лет, а ты
хочешь ...
В поднявшемся шуме Чаумак четко проговорил.
--Помните первую пару перчаток? Некогда серые или белые перчатки с крагами на довольно маленькую мужскую руку ...
--Помню, конечно. А что?
--В них английский король Карл 1 принял смерть на эшафоте, --провозгласил адвокат.
--... хочешь встретиться с мадам Якобсон, потому что у нее потрясающая фигура? На месте твоего отца я бы ...
Мерцавший уличный фонарь и приглушенный свет из служебного входа освещали мрачное лицо Чаумака.
--Серьезно?--пробормотал ошеломленный Бу.
--Да, да, да! Извините, сорвался. Вторая пара еще старше--шестнадцатого века. Принадлежала очень известной женщине, казненной в замке Фотерингей.
Свет, рассеиваясь в тумане, отбрасывал фантастические пляшущие тени над головами толпившихся у служебного входа людей. Бу стоял неподвижно.
--Неужели ...
--Снова да,--кивнул барристер.--Если соблаговолите заглянуть в книгу «Суд над Марией, королевой шотландцев», имеющуюся у меня в библиотеке, найдете свидетельства очевидцев казни. Перчатки были черно-алые, в тон костюму.
--Нет, нет! Представление окончено. Эй, вы, там, в
шоферской форме ...
Чаумак расправил плечи.
--Кажется, я припоминаю: вторая пара была продана на аукционе «Сотби» месяцев восемь назад. Досталась одному дельцу с Бонд-стрит, который, как обычно, выступал в качестве подставного лица весьма состоятельного клиента, имя которого не называлось. Ну и что из всего этого следует?
--Говорите,--попросил Бу,--ваи больше известно. Попробую догадаться.
--Во-первых,--начал Чаумак,--ловушку расставил
некто дьявольски богатый. Во-вторых, тот, кто может позволить себе приобрести подобную историческую реликвию в тот самый момент, когда ее выставили на продажу. Кстати, в том, что это ловушка, вы не сомневаетесь?
--Не сомневаюсь. Но для кого из нас она предназначена?
--Ясно, что для нас обоих!--пробормотал Чаумак.-- Смотрите. Если бы вы один проходили мимо антикварной лавки и увидели объявление, то зашли бы?
--Конечно. Немедленно.
--Почему?
Потому что на табличке написано «Исторические реликвии для истинных ценителейь, я бы не устоял.
--Я тоже. В-третьих,--отчеканил Чаумак,--ловушку
расставил некто, хорошо нас с вами знающий, осведомленный о наших увлечениях и, главное, о нашем сотрудничестве. Очень хорошо. Над чем мы вместе работаем?
--Над раскрытием убийства Камаля Карбахана!--тихо ответил Бу. Хотя он трясся на холоде без пальто, его охватило горячее волнение.--Значит, по вашим словам,--это в-четвертых,--исторические перчатки не случайное совпадение. «Некто», о котором вы говорите, знал, что Камал перед смертью говорил о моих перчатках: знал о запачканных кровью белых хлопчатобумажных перчатках, которых я даже не видел, и, стараясь максимально запутать дело,
расставил ловушку с помощью других перчаток ...
--Совершенно верно. Хотя,--всплеснул руками Чаумак,--в этом случае моя теория рассыпается в прах.
--Почему?
--Потому что мы знаем, кто действует против нас, отец Джон. Это точно. Однако если он велел своим наемникам убить Камаля, а потом убить нас или жестоко избить в качестве предупреждения, то я допустил идиотскую ошибку. Совершенно дурацкую, черт побери. А я никогда не ошибаюсь.
--В последний раз спрашиваю,--воскликнул дошедший до белого каления Бу.—Кто такой отец Джон?
--Этого никто не знает. Впрочем, я, кажется, знаю. Исключительно благодаря тому, что ко мне стекается больше осведомителей с секретной информацией, чем в Управленик по уголовным делам. Я им гораздо больше плачу.
--Хорошо. Еще раз спрашиваю ...
--Кто такой отец Джон?--Чаумак бросил на собеседника непонятный взгляд.--Вроде бы один из крупнейших в стране букмекеров, открывший в разных городах больше шестидесяти филиалов своей конторы. Дела ведет вполне честно, хотя помоги Бог тому, кто не заплатит вовремя. По вполне очевидным причинам отец Джон остается в тени. И, оставаясь в тени, ведет доходный рэкет, включая столь жуткий, что
даже я не смею о нем говорить.
В туманном свете толпа заколыхалась в разные стороны под ропот и крики тех, кто пробовал из нее выбраться. Чаумак снова загадочно взглянул на собеседника. И небрежно добавил.
-- Надеюсь, вы догадались. что Сильвия  Уилсон-- дочь отца Джона?
Некоторые психологические удары действуют на мозги хуже физических. Стараясь распутать каверзное дело, Бу получил еще не последний, но на данный момент самый тяжкий удар. Разумеется, он об этом не догадывался, что хорошо знал Чаумак, снова игравший какую-то роль. И все-таки мысленный образ Сильвии всплыл в его кружившейся голове вместе с
определенными замечаниями о «папуле». Его мнение о ней снова перевернулось, нисколько не изменившись.
--Ее отец?--автоматически пробормотал он, лихорадочно припоминая титул.--Неужели лорд Пантекорно?
-- Именно.
--Да ведь он известен благотворительностыо и добрыми делами!
--Конечно. Почему бы и нет?
-- Он же аристократ!
--Ну-ну. Вы вечный романтик. Некоторые благородные аристократы, к примеру, наживают состояние самым гнусным мошенничеством. Разве старая милая профессия букмекера, существующая столько же лет, сколько кровавый спорт, такая уж честная?
--Да-да, я просто неправильно выразился. Я имею в виду, разве может знаменитый отец Джон, гангстер с телохранителями ...
Чаумак совсем потерял терпение.
--Мой дорогой Ричардсон,--изрек он, высясь, как башня, особенно впечатляющий в официальном фраке,--вы чересчур начитались так называемых «крутых» триллеров. Что значит знаменитый отец Джон? Вы о нем когда-нибудь слышали до нынешнего вечера?
--Гм ... нет.
--И он вовсе не гангстер, просто имеет возможность дергать за сценой за ниточки. Для чего ему телохранители, черт побери?--Чаумак задумался.-- С определенным трудом можно было бы доказать, что именно он стоит за букмекерским бизнесом. Ну и что? Никого это не интересует. А его причастность к грязному рэкету даже за миллион лет не докажешь. Если я заявлю об этом публично, он привле-
чет меня к суду за клевету.
Поблизости замаячили три фигуры--две крупные, одна маленькая. Чей-то голос громко, даже грубо заговорил. Чья-то рука легла на локоть адвоката. Но ни Бу, ни Чаумак, охваченные бурными эмоциями, не обратили на происходящее никакого внимания.
--Тем не менее,--твердил Чаумак, сверкая глазами,--пожалуй, я вскоре устрою красочное представление для старого грешника.
-- Из-за убийства Камала?
--Нет. Он позволил себе кое-какие замечания на мой счет, они попали в газеты, чего я ему никогда не прощу. Сначала я решил побольше о нем разузнать, учинив его дочке беспристрастный допрос.
--Значит, вы с Сильвией не ...
Чаумак пристально взглянул на Бу.
--О боги Рима, да вы что, старина? Неужели по-
думали, будто я покушаюсь на ее целомудрие? Неужели вы думаете, будто она еще сохранила его?
--Господи помилуй, теперь я уже ничего не думаю. Не могу ...
--Нет-нет-нет!--несколько оскорбленно воскликнул Чаумак.--Я люблю зрелых женщин. Женщина моложе тридцати пяти лет ничего не знает, причем меня не интересуют ее академические достижения. За Сильвией можно слегка поухаживать, и не больше. Что касается ваших собственных планов
насчет ее прелестей ...
-- Моих?
--А чьих же? На вашем месте я бы поостерегся. Эта девушка--свет папочкиных очей, ее тщательно стерегут. Сегодня она улизнула только потому, что папа с женой на два-три дня уехали.
--Но послушайте ...
--Черт побери, разве вы ничего о них не слышали и не читали? Они живут в большом доме с уймой проигрывателей. Пантекорво обожает проигрывающие устройства и раритеты, о чем свидетельствуют перчатки. Но если он узнает, что вы играете на чувствах его дочери, то моментально с вами расправится.
Чей-то голос пытался привлечь внимание барристера, кто-то поднялся на цыпочки и заорал ему прямо в ухj-
-- Милорд! Милорд!
Бу шарахнулся, даже Чаумак дрогнул. В голову Бу, перед глазами которого мелькал искажен-
ный, основанный на догадках образ лорда Пантекорво, на секунду взбрела дикая мысль, будто их кличет сам лорд, стоя в некоем зловещем обличье разбойника девятнадцатого столетия в дверях служебного входа в театр. Но он увидел только лысого охранника, который дергал Чаумака за руку, шофера Джонсона и мальчишку-посыльного с прилизанными волосами.
--Милорд!--хрипел охранник.--Мадам Уилсон про-сит вас немедленно прийти. Будьте добры ...
И хотя Чаумак сразу забыл, что приложил к цветам карточку, представившись высокочтимым маркизом Блиндом, он вошел в роль с такой же легкостью, с какой сменил бы шляпу.
--Ах да,--пробормотал он устало и томно.--Прошу
прощения за невнимательность.--Шуршащая бумажка непринужденно перекочевала из рук в руки.--Э-э-э ... Как пройти в гримерную мадам Уилсон?
--Наверх, милорд. Джонни вас проводит.--Лысый мужчина кивнул на посыльного, потом взглянул на Бу. --А этот джентльмен? 
Чаумак снова оглядел Бу так, будто он был примерно ровесник посыльного, что сильно его разозлило.
-- Мой юный друг. Да. Он со мной. Не волпуйтесь.
Посыльный звучными криками расчистил дорогу в угрюмой толпе, привилегированная компания поднялась по узенькой лестнице слева и пошла по коридору, шепотом обмепиваясь репликами, как боксеры в легком спарринговом бою. Однако Бу решил прояснить еще один вопрос.
--Слушайте! Вы что-нибудь узнали от Сильвии?
--Нет. Можете мне не верить, но она слишком умна. Я решил притвориться, будто в самом деле считаю ее такой пустоголовой, какой она прикидывается. А вот вы вполне можете что-нибудь узнать.
-- Я?
--Она в вас крепко втюрилась, старина. Никогда себя так не вела. Впрочем, эта девица отлично знает, чего хочет. Развлекайтесь, но, повторяю, не забывайте о папаше. С другой стороны, ваша Элла ...
--Что Элла?
-- Я в самом деле нахожу ее привлекательной.
-- Вот как! Неужели?
--Решительно. Ей, правда, не тридцать пять. Хотя ждать не долго. Догадываюсь, что она опытнее, чем кажется. Надеюсь, не возражаете, если я попробую выяснить?
-- Постойте минуточку! Я ведь с ней обручен ...
--Правда? При вашей последней встрече мне так не показалось. Будьте спортсменом.
-- Слушайте! ...
--Ш-ш. Не повышайте голос, старина.
Пока Чаумак успокаивал Бу, посыльный, чисто по привычке, забарабанил в дверь гримерной. За дверью послышалось шевеление, отрывистый шепот, шорох. Открывшая дверь дама--безусловно, мадам Уилсон
собственной персоной--встретила их приветливой лучистой улыбкой.
Фигура действительно замечательная. Джонсон не ошибся, назвав ее «французской пышечкой». Хотя, судя по смуглой коже, родилась мадам ближе к французскому Марокко, чем к Парижу, возможно, в ней была доля мавританской крови. Она уже сняла сценический грим с хорошенького оживленного лица с широкими ноздрями и красиво очерченными губами, но обычная косметика была почти столь же яркой, как театральный грим, подчеркивая блестящие черные волосы и живые, несколько навыкате темно-карие гла-
за. Вместо театрального костюма на ней был плотный халат, алый с золотом, под которым, видимо, ничего больше не было, кроме чулок, и туфли на высоком каблуке.
Мадам мгновенно продемонстрировала визитерам искренюю приэнательность и удовольствие, постукивая визитной карточкой по прекрасным зубам. Потом превратилась в образец корректности.
--Монсеньёр маркиз?--обратилась она к Чаумаку с легким реверансом.—Я очень польщена.
--Ну, что вы, мадам,--промурлыкал Чаумак, сняв шляпу, и поднес к губам протянутую руку.
Мадам Уилсон приняла поцелуй серьезно, торжественно, после чего с улыбкой подала руку Бу. Тот, чувствуя себя последним идиотом, повторил процедуру. Она вдруг обратила внимание на посыльного, глазевшего во все глаза.
--Джонни!--Контральто наполнилось притворной суровостыо.--Гадкий мальчишка! Уходи сейчас же! Убирайся ...
Посыльный, скорчив безобразную гримасу, втянул в плечи голову и шмыгнул в дверь. И все-таки, несмотря на радушие и оживление, несмотря на то, что мадам источала сексуальную привлекательность столь же сильно, как аромат «Шанель» номер такой-
то, Бу первым делом почуял надо всем этим некую тень. Точно, точно! И сразу вспомнил ее убитого мужа, который наверняка выглядел рядом с ней совсем крошкой.
«Бедняга!--подумал он.--Видно, никто даже не ду-
мает о несчастном Камале ... ».
Мадам Уилсон быстро оглянулась. осторожным движением закрыла дверь, и все трое остались стоять в коридоре. Потом она обратилась к Чаумаку нежным, но бесстрастным тоном.
--Я огорчена ... Сильно! Очень. Ах! Зачем вы дважды присылали карточки какого-то дурацкого лорда, которого не существует, когда мне ужасно хочется познакомиться с великим Гарри Чаумаком? А?
Тот на мгновение опешил.
--И зачем,--допрашивала мадам Уилсон,-- послали в фойе расспрашивать обо мне своего шофера, безобразная физиономия которого всем отлично известна, раз вы повсюду его посылаете? Думали, мне не расскажут?
--Вы прекрасная артистка, дорогая мадам,--усмехнулся Чаумак.--Если бы вы провалились сегодня, то расколотили бы мебель в щепки и никого не желали бы видеть. А после столь потрясающего успеха ...
Зубы мадам Уилсон сверкнули в короткой улыбке, темно-карие глаза вспыхнули, засверкали.
--Я всех потрясла, правда?--просияла она.--Да, черт побери!--И объявила совсем другим, многозначительным тоном.--Вы мне нравитесь. Вы тоже...--Мадам оглянулась на Бу.--Как вас зовут?
--Моя фамилия Ричапрдсон. Бу Ричардсон.
Искрившиеся глаза сощурились, накрашенные ресницы почти сомкнулись.
--Ричар-рдсон?--повторила она почти точно с такой интонацией, с какой к Бу обращался ее покойный муж. От этого воспоминания по спине у него побежали мурашки. Ее лицо вновь омрачилось.--Ричардсон, говорите? Но ведь это...--Мадам замолчала, передернув пышными плечами, и добавила.--Ну, не важно. Вы--это вы.--Она посмотрела на Чаумака.--И вы --это вы. Что мы здесь стоим? Нет-нет-нет,
заходите!--И распахнула дверь гримерной.
Там не оказалось никаких театральных костюмов. Комнату, где царил ужасающий беспорядок, вполне можно было б принять за ее личный номер в отеле, если бы не отсутствие окон. Единственная лампа ярко горела над засыпанным пудрой туалетным столиком, на котором в данный момент прежде всего бросались в глаза большая открытая банка с кольд-
кремом и выцветшее полотенце. На краю стола слева стояла огромная ваза с красными и белыми гвоздиками.
Бу сделал три шага следом за Чаумаком, обошел стоявшую сбоку вешалку и замер на месте. Неподалеку от туалетного столика сидел его дядя, мис-
тер Ричард Ричардсон. Бу открыл рот и закрыл, не вымолвив ни слова. Мадам Уилсон кивнула на цветы в вазе, собралась что-то сказать, но, увидев выражение лиц Чаумака и Бу, промолчала.
Дядя Ричард, в своем превосходно сшитом смокинге с белой гвоздикой в петлице и обычной гигантской сигарой в руке, сидел столь же мирно и безмятежно, как в гостиной какой-нибудь леди. Он был среднего роста, плотный, но не толстый. Из-за слишком тяжелого подбородка нижняя губа
почти накрывала верхнюю под короткими седыми усами. Редкие седые волосы, стриженные ежиком, никогда полностыо не закрывали скальп. Лицо его, как обычно, ничего не выражало.
В мертвой тишине он поднялся, надел пальто, взял в одну руку шляпу, в другую трость. Перчаток на нем не было.
--К сожалению, мадам Уилсон,--проговорил он гортанным невыразительным голосом,--уже поздно, я должен идти. Доброй почи. Надеюсь, не забудете?
--Нет!--воскликнула она.—Никогда.
-- А, так я и думаю,--кивнул дядя Ричард, сунув в рот сигару.--Еще раз доброй ночи.
Бу, наконец, обрел дар речи.
--Дядя Ричард!--вскричал он.--Мне говорили, что
вы в театре, а я не поверил ... Наверно, выздоровели от простуды?
Дядя Ричард задержался, вытащил изо рта сигару и спокойно взглянул ему прямо в лицо.
--У вас передо мной преимущество, сэр,-- вежливо, но холодно ответил он.--Я вас никогда раньше не видел и не желаю видеть впредь.
Поклонившись мадам Уилсон, коротко, довольно презрительно кивнув Чаумаку, старший мистер Ричардсон вышел из гримерной. Дверь за ним тихо закрылась. Ошеломленный Бу уставился в пол. Барристер гневно побелел и выпрямился. Мадам Уилсон села спиной к столику, положила ногу на ногу и тоже стала вглядываться в пол столь упорно, что блестящие черные, коротко стриженные
волосы свесились ей на глаза.
Теперь Бу понял. Все от него отреклись. Сначала Моника с Чарльзом, потом дядя Ричард. Осталась одна ... Нет, и Эллу он тоже потерял. Сам во всем виноват. В этой гримерной, в отличие от других, даже зимой было
слишком жарко. Откуда-то из полной пустоты прозвучал голос Чаумака.
--Не вешайте нос, мой мальчик,--проговорил адвокат с какой-то смертоносной уверенностью.-- Обещаю, и дня не пройдет, как старый проклятый мошенник очень сильно пожалеет, что отказался от собственного племянника.
--Ох, нет! Не ругайте его.
--Стало быть, вы обожаете старика?--сухо уточнил
Чаумак.
--Нет ...Мы никогда особо не ладили. С его стороны это вполне естественно. Моника любит светскую жизнь, я ее терпеть не могу. Конечно, дядя Ричард сноб... и закон плохо знает. Но никакой он пе мошенник! На свой лад он очень порядочный человек.
--А каково ваше мнение, мадам Уилсон?--с чрезвычайной любезностыо поинтересовался Чаумак.—Или я должен назвать вас настоящим именем?
--Мое?--Она слегка подняла голову, тряхнув черными волосами.--Никакое. Откуда мне знать? И я не боюсь своего настоящего имени, так что закроем эту тему. Разве в англоязычной стране звучало бы моё марроканское имя?
--Что, например, делал здесь нынче вечером этот проказник?—удовлетворённо спросил Чаумак.
--Спрашивал о письме. И больше ничего. Ах, будь тут что-нибудь важное, разве я впустила бы вас?-- Мадам Уилсон широко раскрыла глаза.
--Хороший удар,--с тихой радостыо признал Чаумак.--Точный и ощутимый. Очень приятно беседовать с вами, мадам.--И снова поднес к губам ее руку.
--Вы противный!--воскликнула мадам Уилсон, мигом превратившись в истинную женщину. Из глаз ее брызнули слезы.--Я скажу правду. Я вас впервые увидела в суде, когда вы защищали женщину, которая якобы отравила любовника,--я была восхищена вами ... Ну ладно! Сегодня я с вами встретилась лично, вы мне нравитесь ... Я покорила зрительный зал. Все кричали, аплодировали. Я до слез была тронута. А ведь сначала публика думала, будто я провалюсь. И поэтому,--она кивнула на огромную вазу с красными и белыми гвоздиками,--никто не подумал прислать мне цветы, кроме вас.
Она опять повесила голову, глядя в пол. Чаумак, явно устыдившийся самого себя, поскольку этот
жест был просто пунктом его плана, тоже отвел глаза. Но молчал он недолго.
--Вам ясно, зачем мы на самом деле пришли?
Мадам кивнула.
--Чтобы найти убийцу вашего мужа.
Она снова кивнула, не поднимая глаз, и после паузы пробормотала.
--Бедный Камал ...
--Его настоящее имя Камал? Или Омар? Или как?
--Камал... Но мы звали его и Ахметом. Какая разница? Все зависит от того, в какой мы стране и какое имя там лучше звучит.--Она неожиданно вскинула голову, вызывающе глядя на визитеров. От слез тушь потекла и размазалась по щекам.--У нас был деловой брак, понятно? Я чревовещательница. Почти во всех таких представлениях участвует чревовещатель. Камал решил, что женщина будет
иметь успех, и я его имела. А супружество!.. Знаете, мы бывали в таких странах, где плохо думают об артистах.
--Да, мадам Уилсон, знаю.
Мадам тряхнула головой, вздохнула, стараясь вытереть рукой слезы.
--Ох, перестаньте любезничать!--И вздернула подбородок.--Зовите меня Марри. И вы тоже.--Она оглянулась на Бу.
Бу и Чаумак с признательностью поклонилисъ.
--Нет, я Камала не любила,--продолжала Марри,--
хотя была к нему привязана. Не ранила его гордость. Когда он устраивал жуткие публичные скандалы--однажды опрокинул в ресторане столик, поколотил официанта, доказывая, что он пусть и маленький, но настоящий мужчина,--я только говорила: «Хорошо, милый». Ох! Он кидался в драку, даже когда знал, что ему придется туго. Понятно?
Бу кивнул. Казалось, будто мертвый перс расхаживает по жаркой комнате, говорит, жестикулирует...
--А фокусы делать мне не разрешал. Никогда! Еще жутко любил играть, получать дармовые деньги.
Возможно, мадам этого не почувствовала, по атмосфера сразу измепилась.
--Ну вот мы и дошли до дела,--кивнул Чаумак.--
Полицейские здесь уже были, как я понимаю. Когда они приходили?
Марри взмахнула руками.
--Великий Боже, они все время тут! В первый раз пришли часов в семь. Сказали, что Камал мертв, что нашли у него в кармане паспорт и прочее, установили личность ...
-- Дальше?
-- Ну, я им говорю, ужас какой, очень жалко, да мне надо бежать на сцену. Я сама все умею. Сама! Меня расспрашивал какой-то инспектор Каргторн, пытавшийся говорить по-французски с таким английским акцентом, что я его едва понимала. Спросил, нельзя ли отменить представление ...
-- Вы отказались?
-- Да, да, да!-- ответила Марри, выпрямившись и с каждым словом хлопая в ладоши.--Если пойдет слух, что представление отменяется хоть на один вечер, пиши пропало.
--Вот как? Продолжайте.
--Поэтому полицейские сидели в театре, смотрели шоу. В перерыве, в восемь сорок пять, я хотела отдохнуть, а они, черти, снова явились с расспросами. Ну это уж слишком!
--Что вы им рассказали?
--Точно то же, что и вам. Вам побольше.
--Кстати, вы упомянули, что ваш муж любил играть. В карты? На скачках?
На смуглом лице промелькнуло презрительное выражение.
--В карты? На скачках? Боже сохрани. Он этого терпеть не мог. Говорит: «Никаких азартных игр. Я покупаю акции, пакеты акций». Я говорю: «Хорошо. Спроси совета в банке, в хорошей брокерской конторе».
--«В банке?--говорит Камал.--Нет! Там посоветуют надежные бумаги с очень маленькой прибылью. Я хочу получить пятьдесят, сто, двести процентов».
А я говорю: «Выходят те же самые
азартные игры. Тебя все равно надуют».
Марри замолчала, переводя дыхание после быстрой страстной речи. Чаумак молчал, не двигался, пристально наблюдая за ней.
--Ну,--пожала она плечами,--как-то пришел домой,
рассказал, что ему посоветовали сделать очень крупное тайное капиталовложение. В конторе посоветовали, в самой уважаемой во всей Оттаве.
--В какой?--резко перебил ее Чаумак.--В какой конторе?
--Я тогда не знала. Когда речь шла о деньгах, Камал вечно скрытничал. Не назвал ту контору, даже когда...когда...
--Дальше!
Марри тяжело сглотнула.
--Два дня назад он пришел сюда, в театр, просто в неописуемом виде. Руки тряслисъ, мне почти целиком пришлось вести представление, как сегодня. Признался, что два-три месяца назад его уговорили вложить шесть тысяч фунтов в одну канадо-американско-иракскую нефтяную компанию. И он только что выяснил, что такой компании вообще нет, его обманули. А название адвокатской конторы я
услышала только сегодня от полицейских: «Ричардсон, Ричардсон и Поташ».
В гримерной стало так тихо, что слышалось слабое бульканье и шипение в паровой батарее. Борясь с приступом тошноты, Бу Ричардсон спокойно и властно вмешался.
--Чаумак! Позвольте, пожалуйста, мне спросить.
--Пожалуйста, валяйте.
Марри повернулась к Бу. Он почуял ее женственность, увидел призывный, волнующий взгляд и приступил к допросу.
--Надеюсь, вам известно, что наша фирма никогда не консультирует клиентов по инвестиционным вопросам?
--Да,--кивнула Марри,--теперь уже известно.
--Что это значит? Объясните, пожалуйста.
Она надула губы, скорчив гримасу, отвела на секунду глаза, потом снова взглянула на Бу и объявила с каким-то вызовом.
--Отчасти поэтому Камал и узнал, что его обманули. Выяснил, что какой-то обманщик прикинулся служащим этой самой конторы, пред ... пред ...
У Бу в душе вспыхнула слабая искра надежды. Неужели ему, наконец, повезет?
--Представившись партнером?--подсказал он.
--Спасибо, я хорошо говорю по-английски. Не
знаю, партнером или не партнером, но обманщик представился служащим!
Ох, только бы дойти до конца! Только бы тихо-тихо подвести ее к самой сути! Бу подался вперед.
--Марри,--сказал он,--вы знаете, что полиция по-
дозревает меня в убийстве Камала? Это мог сделать либо я, либо другой скрывающийся человек, которого зовут Чарльз Поташ.
--Поташ? Ох! В девять часов его уже поймали.
--Поймали Чарльза Поташа? Где?
--Точно не знаю!--выкрикнула Марри.--Полицейс- кие говорили так быстро, все вместе, я совсем растерялась. По-моему, на квартире у вашей сестры.
--Арестовали?
--Нет. Допросили. Он что-то рассказывал насчет кейса, я не поняла. Кажется, доказал, что это не его кейс. Полицейские сказали, он чистый, как в кино говорят.
--Тогда остаюсь только я. Вы верите, что я убил вашего мужа?
--Пф!--фыркнула Марри, не сводя с него глаз.--
Конечно нет. Я мужчин знаю. Как только вы вошли, я сразу же поняла.
--Знаете, я в самом деле партнер юрисконсультской фирмы. Могу доказать, что никогда не продавал фальшивых нефтяных акций. Скажите на милость, зачем мне попадобилось убивать Камала?
Что сквозило в глазах, в губах, даже в широких ноздрях женщины--сочувствие, симпатия? Она медленно дышала, обхватив руками колени, обтянутые золотисто-алым халатом. И вдруг спросила.
--В самом деле хотите услышать?
--Конечно.
--Ну, полиция думает, что Камал побежал к вам в контору, чтобы отыскать мошенника.
--Вполне возможно. Это многое объясняет.
--Хорошо. Он послал письмо вашему дяде, а вы ничего не знали. Прибежал, принялся толковать о нефтяной компании и обманщике и только запутал дело. Он плохо говорил по-английски. Может быть, вы подумали, будто он угрожает, обозвали его сумасшедшим, Камал разозлился, полез в драку...
Вечно скандалил с высокими мужчинами вроде вас ...
--Тогда я схватил мавританский кинжал и зарезал его. Так?
--Да.
--Действительно, мотив. По крайней мере, хоть какой-то мотив. Нелепый, смешной, но звучит ...
Краешком глаза Бу покосился на Чаумака, который, перебросив пальто через руку, стоял лицом к зеркалу с закрытыми глазами и слушал.
--Марри,--тихо сказал Бу,--я в ваших словах не
сомневаюсь, но почему полиция столько вам сообщила, даже высказала свое мнение?
--Разве вы еще не поняли?
-- К сожалению, нет.
--Все это время,--просто ответила она,--здесь был и ваш дядя.
--Дядя Ричард?
--Да. Как только обнаружили мертвого беднягу Камала, полиция ему позвонила, спросила, что это за чертовщина. Он еще раньше их в театр приехал.
--Ради бога! Дальше.
-- Выслушал до конца полицейских, меня и сразу успокоился. Даже инспектор Каргторн, который одних канадцев-англичан считает порядочными, признал, что он в полном порядке. Как можно уважать этого старого ... Не знаю, как можно его уважать! А они его зауважали.
--Не волнуйтесь, Марри. Что именно он сказал полицейским?
Женщина напряженно пожала плечами.
--Сказал, наверно, они правы.
--Вот как!--шепнул Чаумак, не открывая глаз.
--Сказал,--продолжала Марри, по-прежнему глядя на Бу,--что вы...как это? вспыльчивый, неуравновешен-
ный, легко слетаете с катушек, потеряли голову, схватили нож, когда Камал полез в драку... Сказал, однако, что ничего страшного.
--То есть как?
--Сказал, в худшем случае вас обвинят в непредумышленном убийстве. А если со стороны защиты будет выступать Гарри Чаумак, то представят дело как самозащиту.
Барристер по-прежнему стоял перед зеркалом с закрытыми глазами.
--Естественно,--саркастически вставил он,--Ричард Ричардсон прекрасно знает, что я способен это сделать. Ну, что скажете, старина? Пойдете сдаваться?
--Нет!--возопил Бу так, что комната дрогнула. Марри с безумной радостью во взоре сорвалась с пуфа, халат соскользнул с плеч, она его поспешно поправила и снова села.
--Значит, не хотите являться с повинной?-- настойчиво повторил адвокат.
--Нет! Вы же видите, я на свободе, Чарльз оправдан, а это единственное, что меня угнетало. Отказываюсь от любых уговоров о явке с повинной. Причем это еще не все. Дядя Ричард, Моника, даже Чарльз сговорились превратить меня в козла от- пущения исключительно для того, чтоб самим избежать неприятностей или скандала. По их мнению, ничего страшного, раз меня не повесят, не бросят в тюрьму... Пусть катятся ко всем чертям!--рявкнул Бу.--я буду бегать от полиции, пока не докажу свою непричастпость к убийству, даже если для этого потребуется чудо.
--О,--с тихим удовлетворением вздохнул Чаумак.
Бу взял себя в руки.
-- Еще только один вопрос ...--начал он и умолк в нерешительности.
--Какой?
--Насчет того, о чем мы, по домыслам полицейских, говорили с Камалом. Он ни разу не упомянул о фальшивых нефтяных акциях. И не злился, был только испуган. По-моему, я
ничего не упустил. Проблема в том, что я почти так же плохо, если не хуже, говорю по-фраццузски, как он по-английски, А последняя часть нашей беседы шла по-фрапцуэски ...
Результат оказался не менее впечатляющим, чем недавний вопль Бу. Глаза барристера распахнулись. Левая рука, на которой висело пальто, сделала столь энергичный жест, что сшибла огромную вазу с красными и белыми гвоздиками. Ваза ударилась в стену, разбилась, вода выплеспулась, цветы раз-летелись. Марри вскрикнула, бросилась их подбирать. Чаумак отвернулся от зеркала, молча шевеля губами.
--Позвольте до конца убедиться,--попросил обрадованный адвокат.--Вы точно помните, что разговор шел по-французски?
--Я же вам дважды рассказывал. Клянусь, не упустил ничего. 
Чаумак жестом остановил его, устремив выразительный беспокойный взгляд куда-то далеко за пределы гримерной.
--Значит, я не ошибся,--заключил он, щелкнув пальцами.--Естественно. Я никогда не ошибаюсь. Ричардсон! Все наши проблемы, возможно, решатся, если я услышу ответ всего на один вопрос. Вот он. Когда Камал сказал ...
Адвокат замолчал. В тихом коридоре театра звонкими молотками застучали бегущие шаги. Дверь распахнулась без предварительного стука. В ней предстала встревоженная физиономия посыльного Джонни с прилизанными волосами.
--Мадам Уилсон!--выпалил он.--Полицейские снова тут. Не один десяток. С ними инспектор Каргторн злющий, как бешеная собака!
Марри резко выпрямилась, злобно скривившись, прижимая мокрые гвоздики к груди, и прошипела.
--Джонни! Что сказал Гарри?
--Гарри сказал, что вы тут. С маркизом и его другом.--Джонни быстро покосился на Чаумака.--А инс-
пектор Каргторн говорит,--посыльный очень похоже изобразил инспектора,--«с маркизом, поцелуй меня в задницу! У нее Чаумак с Ричардсоном. Рассыпьтесь. Перекройте все входы и выходы. На этот раз они не уЙдут.
Бу с Чаумаком переглянулись.
--Пожалуй, плохо дело,--признал последний.--Впро-
чем, по-моему, можно найти ...
Марри величественно расправила плечи.
--Плохо, говорите? А я скажу--пфу! Ах, поганые сыщики!--И она посмотрела на Бу с поистине материнской любовью и жалостью.--Они тебя не получат, бедняжка. Нет! Я постараюсь, чтобы ты исчез.
-- Исчез?
Марри уже сладко заворковала посыльному.
-- Джонни! Будь умницей, помоги ...
--А как, мадам?
--В вестибюле темно?
--Конечно. Никого нету, кроме нас с Гарри.
--Хорошо, хорошо. Беги выключи свет за кулисами и сразу возвращайся. Я уведу джентльменов по железной лестнице, потом скажу, что делать дальше. Скорей!
Дверь рывком захлопнулась. Бегущие шаги постепенно заглохли. Марри стояла почти с царственным величием.
--Леди и джентльмены,--Чаумак в мрачной радости потер руки,--начнем все сначала.
Марри топнула, крепче прижав гвоздики к груди.
--Не шутите,--предупредила она.--Потом, я думаю,
можно будет и пошутить.--И взглянула на Бу.--Ты
сказал, для спасения потребуется чудо? Хорошо. Пойдемте со мной. Я покажу вам чудо!

       








            



        Г Л А В А  7

Минуты через три с половиной Марри тихонько шик-нула.
--Где мы?--так же тихо прошептал Чаумак.
--Ш-ш-ш ...
Бу ничего не мог сказать, кроме того, что они находятся в полной тьме и, видно, где-то совсем близко к сцене. Кругом стоял запах пыльных тканей, рядом чувствовались декорации и театральная механика, голоса звучали гулко, как в пещере.
Бу и Чаумак понимали одно: Марри ведет их тихонько, на цыпочках, вниз по железной винтовой лестнице. По шороху Бу догадался, что она затягивает и потуже завязывает пояс халата. Потом она едва слышно приказала Чаумаку держаться сзади за один конец пояса, а Бу-- за две пуговицы на спине адвокатского фрака. В таком порядке процессия двинулась блуждающей змейкой.
--Все в порядке?
--Великолепно, дорогая мадам. Однако искушение вас ущипнуть почти ...
--Мистер Чаумак!
--Марри?
--Не время и не место меня щипать,--сурово прошипела она и высокомерно добавила, будто судья, уведомляющий советника, что он предъявил вещественные доказательства в неудачный момент.--Может быть, попозже.
--Во имя милосердного Бога,--прошептал Бу Чаумаку,-- ведите себя прилично.
--Вы плохо обо мне думаете, дорогой друг,-- с неподдельной искренностыо заявил Чаумак.--Я уже разработал два варианта вашего бегства, если план Марри не сработает. Но эти африканские джунгли, где мы топаем по реке, а на обоих берегах каннибалы бьют в барабаны, действуют мне на нервы.
--Мне тоже,--подтвердил Бу.--Вы понимаете, что мы лишь на долю секунды разминулись с дозорным Каргторна на лестнице за кулисами? А теперь они заняли весь театр. С этим фактом не поспоришь.
Голоса, поспешные шаги, шевеление за сценой и за кулисами--все указывало, что там уверенно движутся люди. Почти в полночь в призрачном пустом театре звук любого голоса казался криком, каждый шаг-- погоней. Где-то вдалеке замелькали узкие белые лучики электрических фонарей. Бу страшно боялся, что один из них опишет круг и упадет прямо на них. Время от времени слышался рев инспектора Каргторна, перечислявший каждую дверь, каждый путь к отступлению, которые надо взять под охрану.
Именно в этот момент Марри шикнула, а Чаумак спросил, где они находятся.
--Ш-ш-ш!
--Милая чаровница, что толку бесконечно шипеть, ког- да нас окружают эти охотники за головами? Что там у вас за хитрый план? Я предлагаю ...
--Ш-ш-ш,--повторила Марри, когда маленькая процессия остановилась.--Ах, продажные флики!--ядовито выдохнула она.--У моего мужа, у первого, которого я любила по-настоящему, ох, как я его любила, вечно были неприятности с фликами, я все время старалась его увести, пока они его не пристрелили. По-французски «флик»--прозвище полицейских. Как канадцы их называют?
--Смотря каких полицейских,--прошептал Чаумак.--Скажем, сыщиков в штатском--стукачами, ищейками,
легавыми, пугалами,... Сотрудников летучей  бригады зовут свиньями. В Квебеке также фликами. Женщины-полицейские--зомби, простые постовые ...
--Пугала!--с ненавистью выдохнула Марри.--Хо-
рошо. Пугала ...
--Где мы все-таки?
--Обождите, сейчас вытяну руку, проверю. А, точно! Я стою перед электрическим щитом, к которому подключено почти все освещение.
--И где это?
--В кулисе. Если пройти отсюда налево, выйдем прямо на сцену перед зрительным залом.
Судя по шепоту, даже Гарри Чаумак затрясся.
--Все это очень интересно, дорогая мадам, но каким образом ...
--Ш-ш-ш,--шикнула Марри, отделившись от спутников.--Сейчас покажу.--Послышалась возня, дыхание, правой рукой она схватила Бу за левую руку и объявила, крепко поцеловав его в щеку.--Я твоя французская мамочка. Остальная родня и гроша за тебя не даст. Старый боров с сигарой не сделает для тебя чудо. А я сделаю.
Для Бу и Марри слово «пугало» приобрело реальное значение. Полицейские без конца топтались, перекликались, водили фонарями. Выхода из ловушки не было.
--Пошли!--настаивала она.--Ты мне не веришь?
--Верю,--сказал Бу.--Простите. Куда идти?
--Я проведу тебя тихо-тихо прямо на середину сцепы, вернусь сюда, на миг чиркну спичкой, очень быстро, чтобы разглядеть нужные выключатели. И зажгу рампу на полу и верхний свет.
Тьма качнулась и поплыла перед изумленными глазами.
--Замечательно,--не без горечи констатировал он.--может быть, и прожектор на меня направить, чтобы лучше было видно? Вдобавок я могу спеть инспектору Каргторну арию.
Марри разозлилась.
--Веришь ты мне или нет?
--Да! Прекрасно. Ведите.
--А как насчет меня?--драматически прошептал Чаумак.
--Ш-ш-ш! Стойте тут. Я вернусь.
Тем временем чей-то голос, звучавший, как подсказывали расходившиеся нервы Бу, футах в двенадцати сзади, пропел в темноте.
-- Инспектор!
--А?--Прокричал в ответ инспектор, невидимый на расстоянии.
--Без света не справиться, сэр! Есть тут какой-нибудь центральный щит, как во всех нормальных театрах?
--По-моему, сынок, должен быть.
--С какой стороны--слева, справа?
-- Не знаю. Ищи!
--Слушаюсь, сэр!
К счастью, у энтузиаста не оказалось фонарика. Быстрые шаги прогрохотали три раза по голому полу и смолкли, наткнувшись на груду холстов, сваленных у стены.
--Не бойтесь,--тихо проговорил Чаумак, почти совсем пришедший в себя в предчувствии физических действий.--С радостыо вышибу дух из гада, если он подойдет к щиту. Ведите его, Марри!
Марри с Бу зашагали на цыпочках. В самом конце партера ненадолго вспыхнул белый глаз фонаря, пробежал по десятку рядов кресел с красной обивкой, утонул в пустоте. Марри прижалась губами к уху Бу.
--Посреди сцены,--выдохнула она,--стоит каменная стена.
--Что?
--Каменная стенка высотой восемь футов, шириной два, узким концом обращена к залу. Ее сложили недоверчивые зрители перед тем, как я сделала фокус. Вот она. Пощупай.
Бу ступил на какой-то толстый прямоугольный ковер и, вытянув руки, наткнулся на невысокую кирпичную стну с еще свежим раствором.
--Видишь?--почти беззвучно спросила Марри. Прежде, чем ее сложили, я им показала ковер. Зрители осмотрели его со всех сторон, проверили, что в нем нет ни дыр, ни порезов и под ним не скрывается потайной люк. Потом выложили на ковре стенку.Понял?
--Понял. И что?
--Слушай! С одной стороны от кирпичной стены поставили посередине трехстворчатую складную ширму. С другой стороны, тоже посередине, другую. Видишь?
--Вижу. Но ...
--Ш-ш-ш! Я захожу за ширму справа. Человек двадцать зрителей выстраиваются вокруг стены. Бьют барабаны--бум! Сдвигают ширму с другой стороны-- бум!--я прошла прямо сквозь стену. Потом снова внимательно осмотрели все кругом--полный порядок.
В дальнем уголке памяти Бу зашевелились воспоминания. Вспомнилось, как ему кто-то рассказывал про иллюзион, буквально сводивший с ума: стена действительно кирпичная, настоящая, вокруг нее зрители, ковер плотный, целый ...
Марри тихонько рассмеялась.
--Инспектор Каргторн тоже видел.
--Да, по ...
--Он чуть не рехнулся. Выскочил на сцену, а там кирпичная стена, никаких фокусов.
Несмотря на тихие вопросы и протесты Бу, Марри приложила его ладони к очень легкой деревянной ширме, покрытой лаком, три створки которой образовывали прямоугольник с правой стороны сцены. Потом втолкнула внутрь, очень тихо
придвинула две створки к стене, оставив слева крошечную дюймовую щелку со стороны темного пустого зала, куда можно было говорить.
-- Пригнись и сиди,--приказала она.--Молчи, не двигайся и ничего не делай, что бы ты ни услышал и какие бы события за этим ни последовали. Понял?
--Марри!
--А?
--Как я сбегу от «пугал», если даже сумею пройти сквозь кирпичную стену?
--Я знаю способ, о котором они не имеют понятия. Ха-ха-ха.
--Марри!
Судя по легкому шороху шелкового халата и по звуку шагов, она уже исчезла. В тот же самый момент вдалеке послышался гулкий голос.
--Инспектор Каргторн!
--А?
--На сцене кто-то ходит!
Хотя щель между стеной и одной створкой ширмы была шириной всего дюйм, Бу видел отраженный трепещущий свет фонаря. На фоне театральной стены над ширмой, мелькнула огромная плоская тень кентавра.
--Эй, потише!--крикнул инспектор Каргторн.-- Выход отрежь! Не беги. Стой! Где тот малый, что пошел искать электрический щит?
--Тут, инспектор!--крикнул голос с другой стороны.
-- Где?
--На полу за сценой. Лежит замертво, под левым глазом синяк!
Инспектор даже не успел ответить--сцену залил мягкий, но ослепительный свет. Бу видел в щелку край рампы, сиявшей сквозь оранжево-желтое стекло. В его небезопасное убежище свет лился даже сверху. Длинный ряд одиночных, довольно высоко висевших софитов осветил продолговатую кабинку из створок ширмы столь же ярко, как синий ковер.
Раздались громкие голоса, явно рассчитанные на инспектора Каргторна с его подчиненными,--на сцену вышли Марри Уилсон с Гарри Чаумаком.
--Ладно!--сердито вскричала Марри.--Если требу-
ете, милый Гарри, я покажу, как прохожу сквозь каменную стену.
--К сожалению, милая моя Марри,--ласково выкрикнул Чаумак,--любопытство кошку сгубило и практически потубит меня. Я должен узнать секрет каменной стены.
--Если я его открою,--проворковала она,--вы сде-
лаете мне что-нибудь приятное?
--Приятное, дорогая, не то слово--слабое, неподходящее. Я на колени перед вами встану! Только почему, позвольте спросить, мы даже здесь не можем остаться одни? Почему среди почи шатаются пьяные рабочие сцены ...
--Рабочие сцены?--рявкнул вдали голос инспектора Каргторна.
Со всех сторон неслись полицейские. Бу вспотел.
В желто-оранжевом свете рампы мимо щелки мелькнули силуэты Чаумака и Марри. Она задержалась, схватилась за край ширмы, где прятался Бу, пальцами с накрашенными красным лаком ногтями.
Буквально выполняя ее указания, он присел, сгруппировался, словно бегун на старте, опершись на правое колено, выставил вперед левое, касаясь ковра пальцами. Только бежать ему было некуда, разве что прямо в каменную стену, стоявшую перед ним.
--Рабочие сцены?--повторил голос инспектора гораздо ближе.
Кто-то--несомненно, сам инспектор Каргторн--перебирался через барьер, отделявший партер от оркестровой ямы, потом он с шумом туда прыгнул, свалив пюпитр. Кто-то поволок по полу стул. Послышалась лихорадочная возня--кто-то пытался взобраться на сцену.
--Клянусь Юпитером, Марри, один ваш рабочий здорово набрался! Сюда, приятель, держи руку.
--Не бесите его,--молился Бу.--Не доводите до белого каления, ради бога!
Разнозвучащие бегущие шаги свидетельствова- ли, что констебли выскакивают со всех концов сцены, полностыо отрезая пути к бегству. Раздался тяжелый стук--видно, инспектор свалился на сцену, потом поднялся на ноги. Бу его не видел, но слышал даже дыхание.
--Боже правый, Марри! Это не рабочий сцены... Скорей, кажется ...
--Вам отлично известно, кто я такой, мистер Чаумак, и зачем я здесь! Где Бу Ричардсон?
--А, да.--Несмотря на все старания сдержаться, вы-
сокомерие барристера проявилось во всей полноте, хотя тон его оставался спокойным.--Кажется, припоминаю, инспектор: пару раз мне доводилось подвергать вас перекрестному допросу на свидетельском месте. Помнится, с неприятным для вас результатом.
--Где Бу Ричардсон?
--Где б он ни был, инспектор, полагаю, вы не думаете, что он где-нибудь рядом с мадам Умлсон или со мной?
--Нет, не думаю,--угрюмо буркнул инспектор.--Но
где он сейчас прячется?
--Даже если бы я знал, милый мой, то вам бы не сказал.
Инспектор Картгорн заговорил спокойнее, что Бу показалось зловещим признаком.
--Делаю вам небольшое предупреждение, мистер Чаумак. Не заходите слишком далеко. Или я арестую вас так же быстро, как любого другого.
--Да ну? Интересно. И в чем же мое преступление?
--Вы препятствуете представителю закона исполнять свои должностные обязанности, вот в чем.
--Ясно. Кстати, инспектор, какое обвинение предъявляется мистеру Ричардсону?
--Он должен быть допрошен по делу об убийстве ...
--Ладно, сэр, хватит.--Куртуазная любезность испарилась.--Бросьте увертки. Какое ему предъявляется обвинение? Хотите арестовать его за убийство?
--Пока, вероятно, нет. Пока нет! Но ...
--Как? Никаких обвинений?--удивленно расспрашивал Чаумак.--И вам хватает наглости угрожать мне?
--Не спешите, не спешите,--зловеще успокоил его инспектор.--Тут кто-то сбил с ног офицера полиции, моего подчиненнго, и подбил ему глаз шагах в десяти от того места, где вы стояли.
--С юридической точки зрения,--задумчиво проговорил Чаумак,--будет весьма любопытно послушать, как вы докажете, где я стоял и, разумеется, каким образом сбил кого-то с ног. Хотите осмотреть мои руки? Никаких следов.
--Конечно ...
--Позвольте также напомнить,--продолжал адвокат,--что вы находитесь не на своей территории, а на столичной, где можете действовать лишь с разрешения мистера коммисара, заместителя комиссара уголовного розыска. Кстати,--отры-
висто бросил он, будто его осенила новая мысль,-- коммисар мой друг и коллега. Тоже адвокат. Культурный человек, с чувством юмора. Впрочем, факт остается фактом, дорогой инспектор: у вас вообще нет такого права--производить аресты в районе, который находится в компетенции столичной
полиции.
--Нет?--громко завопил инспектор.
--Нет!--завопил Чаумак еще громче.
--Посмотрим, приятель! Сержант! 
--Сэр!--с готовностью отозвался новый молодой голос.
--Ты служишь в никчемной и неумелой столичной полиции?
--В никчемной?--Сержант захлебнулся и ответил
ровным тоном.--Так точно, сэр.
--Тогда я приказываю тебе! Арестуй вот этого типа по обвинению в нападении на полицейского, находившегося при исполнении ...
--Постойте, инспектор!
--Что?
--Не делайте этого, сэр,--торопливо проговорил сержант.--Вы же знаете, мы не можем предъявить обвинение. А ведь это Гарри Чаумак! Знаете, что он с вами сделает в муниципальном суде ...
--Плевать, что он сделает! Отправится отсюда вместе с дамочкой прямо ...--Инспектор замолчал.-- Эй!--крикнул он еще более угрожающим тоном.--Зачем вы сюда пришли?
Чаумак слегка насмешливо посмотрел на инспектора.
--Ради вот этой кирпичной стены.--Бу видел, как ладонь Чаумака протянулась и хлопнула по стене.--У вас уши есть? Мадам Уилсон обещала еще раз показать мне фокус и потом объяснить, как он делается.
--Мне плевать...--Инспектор Каргторн опять замолчал.--Что за фокус?--переспросил он.
--Она пройдет сквозь кирпичную стену.
--Гм ...--промычал инспектор, тяжело дыша.
--А теперь,--горько посетовал Чаумак,--я никогда в жизни не узнаю, как он делается. Вы ее слишком рас-
строили.
И в самом деле, все это время Марри проливала слезы и всхлипывала с таким эффектом, что у любого мужчины голова пошла бы кругом.
--Э-э-э... прошу вас, мадам...--промычал инспектор.
--Нет!--вскричала Марри между рыданиями.--Вы
нехороший, злой человек! Я никогда ничего вам не стану показывать...--И к ужасу Бу, она, переигрывая, оттащила ширму от стены еще на два дюйма.
--Мадам,--с достоинством обратился к ней инспектор,--я никак не хотел вас расстроить. Про- хвост Ричардсон не уйдет. Дело нескольких минут. Пока я не свихнулся, покажите нам, пожалуйста, этот фокус.
--Ни за что!--завопила Марри и так взмахнула рукой, что Бу пришлось придержать ширму, чтобы та не опрокинулась.
--Мадам, я уже не прошу, а приказываю!
Марри оборвала рыдание на высокой драматической ноте. Шагнула вперед, загородив щель своей темной фигурой.
--Хорошо, покажу,--согласилась она.--Но только
не по вашему приказанию, а по просьбе мистера Чаумака. Я пройду за ширму, задвину ее, потом крикну: «Готовы?». После чего пройду сквозь стену и выйду из-за другой ширмы. Обещайте не прикасаться к ним, пока я не скажу.
Бу почти слышал, хотя и не видел, как инспектор Каргторн скрежещет зубами.
--Обещаю играть честно. Эй, ребята! Встаньте вокруг стены и ширмы. Ставлю шесть пенсов, на этот раз не получится!
Тяжело дыша, Марри скользнула за ширму, задвинула створку, бросила на Бу лукавый взгляд, упала на колени и резко, быстро ударила по ковру посередине у основания стены. Бу молниеносно понял, в чем дело. Ковер действительно не был ни разрезан, ни порван. Почти в любом первоклассном иллюзионе то, что делает фокус на первый взгляд невозможным, в действительности облегчает его.
У стены находился сценический люк. От толчка не- видимые дверцы огкрылись, ковер провис над ними. Фокусник мог свободно нырнуть вниз, поправить ковер, полностью скрывавший дверцы, и снизу пробраться за ширму на другой стороне. Марри сделала больше того--быстро действуя на ощупь,
она крикнула.
--Подам сигнал ровно через три секунды. Спрошу: «Готовы?» Понятно?
В ответ прозвучал целый хор голосов. Под прикрытием шума она выхватила из кармана халата завернутое в бумажку лезвие безопасной бритвы, сорвала бумажку и сунула ее обратно в карман. Острым лезвием резанула крест-накрест ковер, провалившийся в дверцы под самой стеной шириной в два фута.
--Ложись,--не сказала, а лишь пошевелила губами Марри,--ногами вперед.
Прежде чем он понял, что делает, ошеломленный простотой трюка Бу принялся действовать: лег и начал протискиваться в длинный разрез ногами вперед, дергаясь всем телом, задевая за края ковра лицом, а потом начал падать.
Он слышал про глубокие подвалы под театральными сценами и, собрав в кулак свою храбрость, приготовился долго лететь. Но вместо того свалился спиной на толстый пружинистый мат, лежавший на глубине менее восьми футов.
--Готовы?--послышался крик Марри.
Вспыхнувший огонек зажигалки высветил физиономию посыльного Джонни, стоявшего наготове возле матраса. Тут же гибким умелым прыжком, хоть и с огорчительной нехваткой скромности, рядом с Бу свалилась Марри.
--Джонни, поганец!--прошипела она.--Снова не вы-
полнил, что было сказано. Ладно, давай скорей! Я тебя подсажу.
Подхватив парня под мышки, она подняла его. Держа в одной руке зажигалку, он плотно соединил края разреза, передал зажигалку вставшему на ноги Бу, расправил ковер, поднял и закрыл дверцы люка. Наконец задвинул тяжелый засов, и на том месте снова возник ровный цельный пол.
Марри соскочила с матраса на козлах, легко сбежала по деревянным ступеням на каменный пол. Спотыкаясь в очень высоком, холодном и сыром подвале, освещавшемся лишь огоньком зажигалки, Джонни с Бу пустились следом за ней. В ее широко открытых глазах сверкало удовлетворение.
--Видел?--уточнила она.--Ковер разрезается как раз под стеной. Никто не увидит и ни о чем не догадается, пока не разломают стену. А этого никто не сделает. Решат, будто ...
Что решат, стало сразу же ясно. Благодаря некоему любопытному акустическому эффекту, их голоса и шаги звучали глухо, но необычайно четко.
--Инспектор!--крикнул неизвестный.--Чего-то она
слишком долго проходит сквозь стену ...
--А правда. Сдвиньте ширму на другой стороне!
Ширму не просто сдвинули, а повалили. Слышно было, как стукнула и задребезжала деревянная рама.
-- Смотрите, она не прошла сквозь стену! На этой стороне ее нет ...
--Вижу, вижу, уберите ту, за которую она зашла.
Снова стук--упала и далеко отлетела вторая ширма. Марри расправила плечи с неудержимой сладострастной улыбкой.
--Ха-ха-ха!--расхохоталась она.--Ха-ха-ха! ..
--Ш-ш-ш!--зашипел Бу, зажимая ей рот ладонью. --Раз мы их слышим, то и они нас слышат!
--Да, но не так хорошо, как мы.
И все же она притихла.
--Может, вам все же следовало пройти сквозь стену? Инспектору Каргторну вот-вот понадобится смирительная рубашка.
--Для того я это и устроила,--отрезала Марри.--Он
мне не поправился. Ну ладно. Выведу тебя на улицу и вернусь. Устрою драматический выход--свалюсь с потолка прямо на спину инспектору Каргторну.
--О боже!
--Не нравится?
--Нет, замечательно! Только как мне отсюда выбраться, даже через подвал? Ведь все выходы перекрыты ...
--Ха!--вскричала довольная Марри.--Так полиция и
думает. Я же слышала, как расставляют посты. Нет-нет-нет. Нашли дверь на сцену, увидели за ней подвальную лестницу и довольны. Решили, что тут один выход ...
--А он не один?
--Ах! Как, по-твоему, заносят и выносят громоздкое оборудование для таких представлений, как наше? С той же стороны, где дверь на сцену, в ста футах от нее, на улицу открывается двустворчатая дверь с пандусом. А все думают только о двери на сцену. Джонни! Щелкни зажигалкой, чтоб я не
споткнулась. Пошли!
Кошмарное путешествие по подвалу, где на Бу глазело лицо высохшей мумии, трясся скелет в волшебном исчезающем шкафчике, было, к счастью, недолгим. Зажигалка погасла, стало холоднее, по ногам пробежал сквозняк--они подходили к двустворчатой двери. Марри тихо открыла верхний и нижний засовы, быстро выглянула наружу.
--Видишь? Никого нет. Больше ничем помочь не могу. Сворачивай налево, подальше от дверей на сцену, и беги. Понял?
От возбуждения, переживаний, событий безумного вечера в горле у Бу встал удушливый ком.
--Марри,--выдавил он, --не знаю, как вас отблаго-
дарить. Никогда не смогу ...
--Ах! Я всегда буду твоей французской мамочкой, и довольно!
Бу инстинктивно стиснул ее в объятиях, крепко поцеловал. Ответный поцелуй никто бы не назвал материнским, но потом Марри похлопала его по щеке, подтолкнула вперед и велела.
--Иди. Я против поцелуев не возражаю, только очень уж холодно--брр,--а я практически раздета. Может, потом ты еще меня поблагодаришь, а?--И она исчезла, тихо закрыв дверь.
Бу побежал на цыпочках по каменному пандусу к туманной улице и остановился, словно наткнулся на ту самую каменную стену Марри. Посередине пандуса, изумленно глядя на него серыми
глазами, столь широко открытыми, что Бу видел их при тусклом свете уличного фонаря, стояла Сильвия Пантекорво.
Мысли лихорадочным вихрем закружились у него в голове: Бу никак не мог понять, как она сюда попала, каким чудом ее занесло не в то место.
--Сильвия!--шеппул он, подбежав и схватив ее за руку.--Сильвия, это никакого значения не имеет! Просто ...
-- Ш-ш-ш!--шикнула она, подобно всем прочим.--У меня тут такси-и с включенным мото-ором, Не туда, там у две-ери на сцену патрульный стоит ... Бежи-им!
Они тихонько побежали. Действительно, у бровки тротуара стояло такси с открытой дверцей. Сильвия нырнула в машину, довольно неловко, он последовал за ней, бросив единственный взгляд направо. Сцепическая дверь располагалась слишком далеко в тумане, но была ярко освещена. Бу увидел, как возле нее появился мужчина в котелке, который, вытянув шею, начал озираться по сторонам.
Дверца хлопнула. Шофер, явно щедро подкупленный, взревев мотором, ринулся в туман. Неизвестно, услышал ли он позади полицейский свисток. Сильвия, держа на коленях пальто и шляпу Бу, сидела выпрямившись, словно трость проглотила, с полными слез глазами.
--Ну и ну-у!--воскликнула она.--Сколько тебе надо
же-енщин? И все должны быть разде-етые?
Вокруг нее клубилось ангельское облако, издававшее сильный, но довольно приятный коньячный аромат. Бу вдруг вспомнил длинный список вин, заказанных в  отеле, заканчивавшийся арманьяком и указанием принести всю бутылку.
--Сильвия, ты напилась?
--Фу, какой у-ужас!--возмутилась она, чуть покачиваясь и прижав к груди руку.--Гадко ду-умать, будто я могла напи-иться!
Тут ее настроение изменилось. Она приподнялась, пересела к Бу на колени, угнеэдила голову у него на плече и замурлыкала.
--Ла-адно, мивый. Я точно знаю, что никакие же-нщины тебе не помогут. А я помогу-у.
Заинтересовавшийся Бу не возражал против ее присутствия в машине, напротив, с большим удовольствием обнял ее.
--Слушай, Сильвия, куда мы едем?
--Просто домо-ой, мивый. Ко мне домо-ой. Там никого не-ет, даже прислуги. Ви-идишь?.. Видишь...
Сильвия в тот вечер здорово поработала, коньяк тоже. Она доверчиво прижалась к Бу, закрыла глаза и со вздохом, подобным шелесту ангельских крыльев, намертво отключилась в его объятиях, пока такси с ревом и дребезгом мчалось к дому лорда Пантекорно, или отца Джона.


Бу Ричардсон открыл глаза. В первые секунды мысли разбежались в разные стороны, бешено тычась в глухие углы, как бывает с каждым, кто
просыпается в незнакомом месте. Он пребывал в просторной роскошной спальне, правда обставленной слишком массивной, приземистой мебелью
такой ему никогда прежде не доводилось видеть. Лежал он в постели--один. Для проверки Бу ощупал себя и обнаружил, что на нем чья-то чужая пижама со слишком короткими рукавами и штанами, слишком узкая в плечах и столь широкая в поясе, что пришлось туго подпоясаться.
Правая рука автоматически, как в собственной квартире, принялась нашаривать на тумбочке наручные часы. Тумбочка действительно стояла, однако рука наткнулась на какую-то выступающую панель с кнопками. Из невидимого места на потолке раздался треск, шипение, в полную силу грянула музыка, которая по идее должна была звучать
тихо. Музыку поддержал могучий баритон
Бу вскочил, будто получил удар током. Он принялся нажимать па все кнопки подряд, пока не
попал в нужную. С очередным шипением и треском голос заглох. 0н все вспомнил. Это чья-то спальня в доме лорда Пантекорно. Наручные часы лежат на столе, куда он их положил. Хотя тяжелые оконные портьеры не совсем плотно задернуты, о времени практически невозможно судить, ибо стекла застилал туман, просачиваясь струйками в одну приот-
крытую створку.
Бу взглянул на часы, недоверчиво поднес их к уху, но они по-прежнему тикали. В полном изнеможении от вчерашних безумных событий, он проспал почти полсуток. Стрелки показывали половину второго.
--Сильвия!--громко окликнул он.--Элла! Чаумак!
Потом спустил ноги с кровати, сел, задумавшись, расставляя по местам все, что случилось после его поспешного бегства из театра «Университет Оттавы».
Почти любому мужчине, особенно в юности, приходит-
ся доставлять домой чью-то подвыпившую дочку. Дело не слишком приятное. Встречаешься лицом к лицу как минимум с одним разъяренным родителем, чаще с двумя. Тебя ждет либо леденящая холодность, либо крикливая мелодрама из тех, что разыгрываются в эстрадном театре «Аквариум». Каких бы взглядов родители ни придерживались, папа с мамой едины в одном: вы напоили невинную девочку крепкой водичкой с единственной злодейской целью--со-
блазнить ее.
 Если говорить правдиво и честно, то надо признать: во многих случаях они совершенно правы. С другой стороны, очень часто бывает и так, что невин-
ной девочке вообще никаких поощрений не требуется.
Напротив, несмотря на слезные мольбы или проклятия сопровождающих, она хлещет рюмку за рюмкой, пока не достигнет такого состояния, когда никому уже в голову не приходит ее соблазнять, а если и приходит, то от нее ничего не добьешься. Видно, именно в таком состоянии находилась Сильвия Пантекорво, когда такси остановилось в тумане перед домом лорда Пантекорво. Это был один из тех домов, которые с угрюмым упорством препятствуют наплыву  безобразных современных построек,--желтоватый, мощный, с виду узкий, но явно просторный, с крепкими трехстворчатыми окнами справа и длинной каменной лестницей перед парадной дверью.
Свет нигде не горел. Бу вздохнул свободней. Легко подхватив Сильвию в норковой шубке вместе со своим пальто, шляпой и ее сумочкой, он открыл дверцу такси и вылез. Весьма дружелюбный таксист, благоговейно пыхтя, выскочил с другой стороны и поспешил на помощь.
--Ключ есть, хозяин?
--Нет. Должен быть в сумочке. Откройте и посмотрите, если не возражаете.
--Ладно. А, вот!--прохрипел таксист.--Всего один
ключ, не считая ключа от машины. Несите ее на лестницу, сэр. Я открою.
--Хорошо. Спасибо.
--Надо же,--бормотал таксист, пока они поднимались по лестнице,--чего девчонки теперь вытворяют!
--Что вы хотите сказать?--огрызнулся Бу.
В интересах истины здесь следует развеять еще одну литературную иллюзию. Когда в романе девушка отключается, не видя больше белого света, провожатый якобы испытывает возмущение и
отвращение. Почему--непонятно, разве что он сам--на-
дутый осел, ни разу не напивавшийся до такой степени, что не мог подняться по лестнице без посторонней помощи.
Бу вовсе не был таким надутым ослом и нисколько не возражал против данной миссии. Напротив, крепко прижимая к себе Сильвию, он чувствовал сильный прилив нежности. Чересчур здравомыслящая и щепетильная Элла, мелькнуло у него в голове, никогда не попала бы в подобное положение. Нелогичная мысль привела его в ужас, хотя и утверждала истину. Необходимо было задать Сильвии тысячи вопросов об Элле, о себе, о том, что происходило в  отеле после их с Чаумаком бегства, но сейчас даже это казалось не важным.
Замечание таксиста взбесило Бу.
--Что это значит?--рявкнул он.--И вообще, в чем дело?
--Эй, хозяин! Без обид!
Шофер наклонился, поспешно вставил ключ в замочную скважину, повернул, открыл дверь, бросил ключ в сумочку, защелкнул и сунул ее своему пассажиру.
--Все?
--Да. Дальше сам справлюсь, спасибо. Гм... извините, что накричал. Понимаете ...
--Хозяин,--ухмыльнулся таксист,--я же сказал: без обид.
Бу порылся в кармане, вытащил банкнот.
--Хватит за проезд?
--Да, сэр! Спасибо вам, сэр. Спокойной ночи, желаю удачи.
Бу пинком захлопнул за собой массивную дверную створку. Тишина, темнота, тепло. Больше ничего. Перед ним высились три огромных стены, выступавшие вперед,--видно, не что иное, как передняя комната. Бредя вдоль правой стены, он разглядел дверь, открыл ее ногой. Слабый туманный свет, лившийся с улицы сквозь незадернутые портьеры, освещал шестиугольное помещение с
мягким креслом у двери, куда Бу осторожно опустил Сильвию и принялся искать у дверей выключатель. Нащупал пальцами четыре кнопки, нажал самую верхнюю и шарахнулся в сторону, словно на него упал яркий луч полицейского фонаря.
Так он впервые столкнулся с проигрывающими устройствами, встроенными в каждой комнате адского дома. Откуда-то с потолка послышалось шипение, треск, оглушительные струнные аккорды вальса из «Веселой вдовы». Прежде чем удалось выключить дьявольское приспособление с помощью тумблера, спрятанного за стоявшим на столе
телефоном, пришлось прослушать несколько арий, столь вдохновенно исполненых, что казалось, будто за стенными панелями прячется объединенный гвардейский оркестр.
Тумблер громко щелкнул при сокрушительном залпе литавр. Бу, задыхаясь, привалился к письменному столу, потом поспешно задернул шторы. Что говорить, он сам любил музыку. Приятно поздним вечером сидеть дома у негромкого радиоприемника, читая классику или классический детективный роман. И совсем неприятно, когда та же самая музыка привлекает внимание каждого полицейского отсюда со всего города.
Возможно, призадумался Бу, музыка и не была такой громкой, просто у него взвинченные нервы. Он старался угадать, по каким диким соображениям лорд Пантекорво, которого он даже в лицо не видел, установил здесь эту аппаратуру на радость себе, друзьям и знакомым.
--Ну ладно!--сказал он вслух, собираясь тащить Сильвию наверх.
Неловко подхватив ее, держа в одной руке спичечный коробок, а в другой приготовленную спичку, Бу на сей раз не дотрагивался ни до какой электрической арматуры. Перепутав в нынешнем расположении духа выключатели, вполне можно вместо тихого дома очутиться в душевно больном.
Наверху в темноте, среди плотных пушистых ковров обнаружилось около десятка спален. Шестая или седьмая была явно женской, и он инстинктивно принял ее за комнату Сильвии. Бу тихонько уложил девушку на кровать, снял с нее--не без труда--шубку и туфли, накрыл золоченым покрывалом, свернутым в ногах кровати, и чиркнул очередной спичкой.
На тумбочке у кровати стояла небольшая лампа с белой кнопкой на белой ножке. Бу внииательно ее исследовал.
«Это, надо думать, лампа,--сказал он себе.-- Конечно, вполне возможно, что после нажатия кнопки я услышу хор, распевающий: «Веди нас, свет любви»--Но если эту лампу поднять, то белый провод тянется прямо к розетке над плинтусом, и больше никуда. Рискнем».
И рискнул. Включилась только лампа. По какому-то непонятному побуждению он двинулся на цыпочках к приоткрытой двери в другом конце комнаты. Ему хотелось увидеть Сильвию без маски макияжа. По ночам время особенно четко отсчитывают неуловимые призрачные биения сердца. Пока Бу в смежной ванной комнате смачивал и отжимал полотенце, неподвижное тело Сильвии шевельнулось, одно веко дрогнуло, слегка приоткры-лось. Затуманенный, любящий, глубоко изумленный серый глаз взглянул в сторону ванной. Но когда Бу вошел с полотенцем, она вновь лежала без движения, легко дыша, с закрытыми глазами.
Стараясь не потревожить ее, Бу легонько провел по лицу полотенцем. Дело оказалось далеко не таким простым, как он думал. А потом ...
Боже мой, как она хороша без дурацких румян! Лицо с тонкими чертами в обрамлении растрепанных золотистых волос обрело нежный естественный цвет, не нуждавшийся ни в каких дополнительных средствах. Брови выгнуты дугами над длинными черными ресницами, пухлые розовые губы нечего пачкать помадой ...
--Черт побери,--сказал он почти вслух,--зачем тебе мазаться? Для чего?
Отшвырнул полотенце, Бу собрался уйти, но не смог удержаться--поднял нежную ручку Сильвии и прижал к своим губам. На какой-то ужасный миг ему показалось, что она очнулась--неожиданно зашевелилась, перевернулась на бок, из-под одного века выкатилась слеза, потекла по щеке ...
Перепуганный Бу быстро выключил лампу. Снова зажав в руке спичечный коробок, добрался до верхней площадки парадной лестницы, забрал из шестиугольной комнаты пальто, шляпу и приготовился вновь выйти в ночь. Но на полпути вниз вдруг пошатнулся, и лишь перила, в которые он крепко вцепился, удержали его от падения. Глупо оступился в потемках ...
Хотя нет! Все понятно. Он слишком устал, и не столько от бегства, сколько из-за того, что ничего не ел после скудного ленча в середине дня. Но ведь если родители уехали всего на несколько дней,
в доме должны остаться продукты. Отсюда родилась еще одна мысль. Почему бы не переночевать в этом доме? В конце концов, куда еще можно пойти? Все, кто считался ближайшими родственниками и друзьями, его предали, отреклись от него, дядя Ричард готов выдать племянника «пугалам». Можно было бы разбудить какого-нибудь приятеля, но порядочный человек, скрываясь от полиции, не
впутывает в свои проблемы деловых друзей.
--Почему б не остаться?--вслух спросил Бу, адре-
суя вопрос в темноту.
Чувствуя одиночество, знакомое только отверженному, он пришел в чрезвычайное возбуждение. Снова взлетел по лестнице, нашел дорогу в дальнюю часть дома, на кухню, щелкнул выключателем, наплевав на возможный музыкаль- ный ответ, которого на сей раз, как ни странно, не последовало.
В доме, выстроенном в конце девятнадцатого века, имелась просторная и солидная кухня. Первые владельцы использовали прочные и надежные викторианские приспособлепия: от грабителей черный ход запирался на два железных засова. Во всем прочем кухня напоминала хирургическую операционную из белого кафеля и белой эмали.
Бу дернул ручку высокого холодильника, не услышав при этом сладострастного хора, прославляющего гастрономические радости. Зато увидел в свете электрической лампочки холодную курицу, холодную ветчину, холодный язык, масло
и молоко. В другом белом эмалированном шкафчике обнаружились хлеб, ножи, тарелки, стаканы. Он принялся жадно есть на белом эмалированном столике, и через десять--пятнадцать минут на него снизошло утешительное ощущение благополучия. Оставалось лишь выпить чего-нибудь и чего-нибудь
покурить. Бу с большим удивлением вспомнил, что, будучи завзятым курильщиком, со второй половины дня не вытаскивал из кармана пачку сигарет.
За виски пришлось совершить рейд в большую столовую, завешенную причудливыми гобеленами и обставленную странной мебелью. Видно, таков вкус отца Джона, купившего перчатки шотландской королевы и укравшего или позаимствовавшего перчатки Карла I. Бу вовсе не нуждался в напоминаниях о своих злобных врагах. Но когда он поднял графин с виски с затейливой серебряной подставки на стойке буфета, раздались звуки
шотландских волынок, а с гобелена оскалился и зарычал инспектор Каргторн.
Это была просто музыкальная шкатулка. Он позволил ей играть, пока наливал свой стакан, добавлял содовой, а потом заглушил мелодию «Слава Кагнаде», поставив графин на место. Вновь вернувшись на кухню, сидя под громко тикавшими
часами с белым циферблатом, стрелки которых показывали двадцать минут второго часа ночи, Бу, медленно потягивая виски, выкурил две сигареты.
Потом с кружившейся от усталости головой выключил свет, взобрался по лестнице и ... пережил очередное потрясение. Он мог бы поклясться, что где-то у комнаты Сильвии мелькнула вспышка света и сразу исчезла. Он замер на месте, протер глаза. Потом решил, будто это ему показалось, как многое другое. Слева в конце коридора нашел, кажется, мужскую спальню.
В ящике комода лежали пижамы, короткие, но очень широкие. Поспешно раздевшись и облачившись в пижаму не по размеру, Бу сел на краешек кровати, снимая с руки часы и разрабатывая планы.
--Ну хорошо,--твердо объявил он самому себе.--
Можно установить биологические часы на шесть утра и проснуться, прежде чем кто-нибудь явится. А потом незаметно улизнуть. Можно ... И вот что из этого вышло.
Бу очнулся через очень короткое, по его ощущению, время, врубил и вырубил другой проклятый проигрыватель, схватил свои часы и теперь снова сидел на краешке кровати с часами в руке, которые упорно показывали половину
второго. Он выпрямился и прислушался. В доме не слышалось ни единого звука.
Невзирая на панику, он чувствовал себя необычайно свежим, готовым встретиться лицом к лицу с любым «пугалом» на свете. В полуоткрытую створку веял прохладный ветерок, несмотря на слабое тепло от батарей центрального отопления. Одежда по-прежнему висела на спинке кресла. Под ногами стояла пара маленьких войлочных тапочек, которые все-таки можно было надеть. На другом конце комнаты виднелась открытая дверь в сибаритскую ванную.
-- Все в порядке,--снова вслух заверил себя Бу. --
Надо бы поторопиться, черт побери, однако все в порядке. Наверно, Сильвия даже еще не проснулась. Отсюда можно мгновенно удрать, но я не удеру без ванны и бритья.
Он втиснул ноги в тапочки и направился в ванную. Ванная комната, к сожалению, была облицована черно-зеленой мраморной плиткой. Перед ним, в длинной глубокой нише, была мраморная ванна, отгороженная до самого потолка стеклянной перегородкой со стеклянной дверью и
посеребренной ручкой справа. Бу понял идею, хоть и не совсем ее одобрил. Высоко на правой стене в нише висел душ. Ниже слева над ванной тянулись в ряд затейливые краны.
--Гм,--хмыкнул он.
Бу сбросил тапочки и высвободился из пижамы. Затем открыл стеклянную дверь, шагнул за перегородку, закрыл за собой дверь, влез в ванну из черного мрамора и принялся осторожно исследовать краны. Не раз бывая в чужих домах, он убедился: желая наполнить ванну, можно получить в спину пронзительный ледяной душ. Вдобавок следовало помнить о страсти лорда Пантекорво к установке проигрывателей в неподходящих местах.
Бу решил удовлетвориться душем. Где бы ни располагались душевые краны, они наверняка находятся не на обычном месте. В глаза бросились две маленькие безобидные черные кнопки посреди зеленой кафельной стены. Он, торжествуя, нажал левую. Послышался треск, шипение, и в закрытом пространстве радостно грянуло:
       О, скажите, мадемуазель....
Совершенно опешивший Бу поскользнулся и чуть не рухнул в ванну. Он лихорадочно завертел головой в тщетных поисках источника демонического голоса с полным аккомпанементом. Сообщив, что мадемуазель сорок лет не откликалась на просьбу, радостный голос с таким безнадежным отчаянием возопил «Остановитесь», что Бу изо всех
сил надавил на кнопку.
Голос, словно принадлежавший боксеру, которого у канатов ритмично бьют в солнечное сплетение, захлебнувшись, умолк. Бу, в самом приподнятом настроении, рванулся к кранам и стал крутить все подряд. Из душа хлынул поток воды нужной температуры. Прекрасно. Превосходно. Если бы не последние события, он запел бы, чтобы усилить удовольствие.
Бу долго, внимательно разглядывал овальный кусок мыла, соблазнительно лежавший в овальном углублении в стене. Мыло, конечно, необходимо, но важно, чтобы оно притом не заиграло. Бу с опаской протянул к нему руку--ничего плохого не случилось. Наконец последним удачным тычком удалось пустить холодную воду, под которой он некоторое время стоял, поскрипывая зубами. Без каких-либо проблем закрыв краны, Бу вышел в стеклянную дверь со- вершенно другим человеком.
Он поспешно вытерся, надел тапки, затянул пояс пижамных штанов. Рядом с дверью в ванной комнате была раковина и аптечный шкафчик--идеальная возможность побриться. Бу провел по лицу тонким лезвием и, как только дошел до скулы, замер на месте. По спине побежали мурашки. Кто-то открыл дверь спальни.
Подумав сначала, будто это Сильвия, Бу рванулся за пижамной курткой, но та выпала у него из рук. В комнате звучали короткие тяжелые гулкие шаги-- очевидно, мужские. Шаги остановились, все стихло. Бу с застывшей в воздухе бритвой неподвижно стоял перед зеркалом. Шаги двинулись дальше.
В открытой двери ванной возник невысокий плотный мужчина с багровым лицом, куривший сигарету. Он уставился на Бу выпученными глазками. Потом вытащил изо рта сигарету и спросил, задыхаясь от изумления.
--Вы кто такой, черт возьми?
Бу принял достойный вид, с максимальной скоростыо строя всевозможные планы. Склонив голову набок, он осмотрел чисто выбритую правую щеку, провел еще две широких полосы и, осмотрев их, оглянулся.
--Полагаю, вы--лорд Пантекорво?



       











       Г Л А В А  8


Бу изо всех сил старался задать этот вопрос точно таким же тоном, каким, по его представлению, покойный мистер Стэнли задал его доктору Ливингстону в девственных лесах Конго. Избранный тон беспрецедентной в письменной истории
беззаботности произвел надлежащее впечатление. Бу хорошо понимал, что попал в весьма затруднительное положение. Ему снова грозила опасность. Хотя в ванную вошел мужчина маленького роста, толстый, краснолицый, в слишком плотном твидовом костюме, в каких ходят владельцы индийских каучуковых плантаций, с золотой часовой цепочкой на животе, это все же всесильный, могущественный отец Джон, исподтишка дергаюший за ниточки.
Бу сразу решил копировать своего героя Гарри Чаумака, думать, говорить и действовать точно так же, как он. Возможно, решение неразумное, однако он его принял. Толстенький человечек бросил и раздавил каблуком сигарету.
--Да,--подтвердил он хриплым, пропитым, прокуренным голосом,--я лорд Пантекорво. И еще раз спрашиваю,--пропыхтел он,--а вы кто такой?
Пока лорд Пантекорво оглядывал ванную, можно было не отвечать. Он еще сильней побагровел, открыл рот и бешено заорал.
--Кто спал в моей постели? В моей пижаме! Кто взял мое специальное мыло для бритья? Кто ... кто ...
Спокойно добривавшийся Бу холодно заметил.
--Дорогой сэр, вы произвели бы большее впечатление, если бы не ревели, как один из трех медведей--ну, из той сказки ...
Глаза толстяка полезли па лоб. Потом он проговорил хриплым, грозным, басовитым голосом.
--Сейчас вы увидите, молодой человек, что я гораздо хуже трех медведей. Отвечайте немедленно: кто вы такой?
Тут терпение Бу лопнуло с громким шумом. Нескольких цивилизованных объяснений (исключая доставку домой в стельку пьяной дочери лорда Пантекорво) было бы вполне достаточно для благополучного исхода дела. Проблема заключал- ась в бритье. Ничто так не бесит и не отвлекает бреющегося мужчину, чем вопросы, задаваемые
в тот момент, когда бритва обходит скулу. Это угнетает его, раздражает, внушает желание завопить во все горло.
--Я друг Гарри Чаумака,--отчеканил Бу, ополас- кивая бритву.--А он намерен показать вам кузькину мать. Надеюсь, вам об этом известно?
--Чаумак? Этот пустозвон?
--Пустозвон? Вы когда-нибудь слышали, чтобы он кому-нибудь угрожал, не имея возможности исполнить угрозу?
--Чаумак? Да вы рехнулись! Я вернулся нынче утром именно потому ...
--Однако вы все же испугались, не так ли? Поэтому придержите язык, отец Джон, прежде чем угрожать людям!
Возникла короткая пауза. Слышалось лишь тяжелое дыхание.
--Кто такой отец Джон?--еще тише спросил лорд Пантекорво.--Кто говорит про отца Джона?
--Я,--ответил Бу, подняв голову и взглянув собеседнику прямо в глаза.--И что вы собираетесь делать?
--Увидите своими глазами, молодой человек, как только я доберусь до телефона.
--Папуля!--прозвучал вдали звонкий укоризненный голос.
Разумеется, это была Сильвия, стоявшая в нескольких шагах за дверью ванной, задрав подбородок. Трудно было судить, кто такой лорд Пантекорво, ибо на пару секунд он перестал быть рассерженным хозяином дома и дергающим за ниточки злодеем. Золотые часы в жилетном
кармане ходили ходуном от тяжелого дыхания. Старые романисты сказали бы сейчас о его невинной овечке, свете его очей.
--Силли...-- выдохнул он.
Такого мерзкого имени Бу еще никогда в жизни не слышал. Нынче утром Сильвия определенно выглядела совсем иначе. В шлепанцах вместо туфель на четырехдюймовых каблуках она оказалась даже невысокой. Густые светлые волосы
были тщательно расчесаны, лицо почти не накрашено, лишь немного пудры и губной помады, и больше никаких прикрас, кроме легкого высокомерия. Бу ничего другого не выявил в ходе анализа, пока не сообразил, что она плотно кутается в просторный шелковый тонкий халат с синими драконами, под которым, как хорошо было видно, ничего больше нет.
--Папуля!--повторила она.
Лорд Пантекорво Только вздохнул.
--Я его люблю-ю,--объявила Сильвия, зардевшись и потупив глаза.--Он не даст за меня даже фа-артинга, но я его люблю-ю.
Лорд Пантекорво посмотрел на дочку, на Бу и потерял рассудок. Вот в чем проблема с овечкой. Возникают эмоциональные сцены, в которые простые смертные не способны поверить.
--Ты ... с ним была вчера вечером, да? Ох, боже, за что мне такое несчастье?--взвыл лорд Пантекорво.--Мы с матерью уехали на несколько дней, и мне пришлось вернуться по делу ... Ты была с ним вчера вечером, да?
--Да-а,--холодно подтвердила Сильвия.
Лорд Пантекорво рванулся к ней.
-- От тебя коньяком разит!--рявкнул он.--Да-да, детка, несмотря на все твое душистое мыло и дорогущие полоскания, коньяком несет!--Он перевел взгляд с Сильвии на Бу, вдруг заметил как они одеты, и сменил тон на трагический, даже жалобный.--Он тебя напоил, да? Заставил
напиться ... Поганый мерзавец вливал в бедный невинный ротик стакан за стаканом? А потом ... а потом ...
--Папуля! В жи-изни не слы-ышала таких га-адостей.
Лорд Пантекорво резко повернулся к Бу.
--Я убью тебя,--почти спокойно объявил он.--Ты
погубил мою дочь. Двух пенсов за нее не дашь, а навлек беду и бесчестье на наши с матерью седые головы!
--Кто говорит, что не дам?--прогремел Бу, тоже теряя голову.
--Я тебя ...
--Папуля!--взвизгнула Сильвия, выпрямляясь. --Сейчас же прекрати молоть чепуху-у. Дай мне его послушать. Вроде бы он сказа-ал ...
--Задушу собственными руками,--продолжал совсем обезумевший лорд Пантекорво.--Собственными руками,--подтвердил он, взмахнув ими.--Задушу ...
Совершенно потеряв над собой контроль, Бу с размаху швырнул бритву в раковину.
--Теперь я вас предупреждаю!--крикнул он.-- Держитесь от меня подальше, старый пень, эгоист, сумасшедший! Держитесь подальше!
--Что?--отозвался лорд Пантекорво.--Хочешь, чтоб я держался от тебя подальше? Почему это?
--Потому что я не хочу вас калечить, а здесь слишком тесно, можно ушибиться. Поэтому помогите мне ...
--Я убью тебя!--завопил разъяренный отец, бросившись па него.
И совершил прискорбную ошибку. Ради справедливости надо отметить, что взлетевший в
воздух лорд Пантекорво ударился в стеклянную перегородку высотой до потолка не головой, а ногами.

Тонкое стекло треснуло, разлетелось вдребезги. Лорд Пантекорво, упав в ванну спиной к прочим участникам сцены, не получил ни единой царапины. Однако, шлепнувшись на мягкое место, он до полусмерти был ошарашен могучим ударом от копчика до шеи, столь уязвимой для палача. При полете одна его короткая ножка ударила в левую кнопку над ванной. На шлепок радостно откликнулась очередная песня.
        Обутый в тапки Бу, не обращая внимания на осколки, открыл уцелевшую стеклянную дверь. С убийственно-любовной заботливостью он протянул руку над головой хозяина дома, находившегося в полубессознательном состоянии, и безошибочно пустил холодный душ. Сильные колкие ледяные струйки широким веером брызнули в лицо лорда Пантекорво. Вода лилась во все стороны, текла по щекам, медленно стекала по твидовому костюму.
 Остыньте, старый разбойник,--посоветовал Бу.--
Мне глубоко плевать, кто вы такой, отец Джон или Сан-
та-Клаус. Но, давая своим громилам следующее задание, пошлите их к тому, на кого это произведет впечатление.--И с силой грохнул стеклянной дверью.
Сильвия, в распахнувшемся тоненьком белом халате, ворвалась в ванную и в ужасе застыла.
--Ой, бо-оже,--пробормотал а она.
Даже в этот безумный момент Бу пришло в голову, что Сильвия, может быть, огорчится, видя, как он швырнул старика в ванну сквозь стеклянную перегородку, облив холодным душем, и с любопытством гадал, что будет дальше.
Она обхватила его за шею, прижалась к нему, поцеловала в губы. Он почувствовал во всем теле то самое ощущение, несомненно химическое, которое возникает в очень редкие моменты жизни. Потом Сильвия оттолкнула его и быстро приказала деловым
тоном.
--Иди в спальню и жди. Я его обработаю за пять минут. Как обычно. А ты пока оденься. Только не уходи, у меня есть другой план, как выручить тебя из беды. Скорей.
Снова иллюзия? Или она действительно заговорила тихо, быстро, без всякой аффектации и детской жеманности? Непонятно. Впрочем, Бу поспешил выйти. Дверь за ним была закрыта и заперта. Граммофонный голос по-прежнему сладострастно пел о дальнейших приключениях мадемуазель, и очень хорошо, так как лорд Пантекорво начинал бесноваться. Душ заглох.
Закончив бриться, Бу вытер остатки мыла рубашкой лорда Пантекорво, вытащив ее из ящика комода, и только успел одеться, прилично завязав галстук, как дверь ванной открылась и закрылась. Нет, он ошибся.
--Мивый,--снова залепетала Сильвия, словно сунув в рот сливу,--у тебя прямо стра-асть какая-то швырять людей в сте-екла. Только меня, пожалуйста, не швыряй. Сту-ук-нуть можешь, я не возражаю, а стекла ре-ежутся.
--Сильвия, извини, очень жаль, что так вышло. Все равно я должен был расплатиться с ним за то, что вчера он натравил на меня какого-то бандита из шайки.
--А ...--Она махнула рукой.--Если честно  по пра-
авде, папуля ничего об этом не зна-ает, иначе я задала б ему взбу-учку. Кто-то командует от его имени, а он никакого понятия не имеет. Но из-за-а-этого,--она кивнула на ванную,--придется с ним повозиться подо-ольше. Пойди, пожалуйста, на кухню, поэа-автракай. Все готово. Потом я приду, расскажу-у.
--А кто же приготовил завтрак?
--Я,--ответила Сильвия, широко открывая глаза-- И в доме я убираю чище и быстрее, чем все наши го-орничные, вместе взя-ятые. Только мне не разреша-ают.--Тут она сменила тон.--Мивый, мивый, пожа-алуйста, не уходи, пока я не приду. Обеща-аешь?
-- Обещаю все, что пожелаешь, Сильвия.
В ее глазах снова вспыхнула невероятная нежность. Но девушку отвлек шум в ванной, где, судя по всему, лорд Пантекорво крушил все подряд, за исключением распевавшего динамика. Она бросилась обратно.
Бу мрачно потопал вниз по лестнице, стараясь разобраться в собственных мыслях и чувствах. На кухне под металлическими крышками и на конфорке
оказался завтрак, так замечательно приготовленный, что просто не верилось, будто это дело рук Сильвии. Не многим женщинам, да и мужчинам, если на то пошло, удается найти идеальное сочетание яиц, бекона и тостов. Кому-то в этом доме это
удалось на славу.
Были заварены и кофе, и чай. Выпив чаю в достаточном количестве, Бу закурил сигарету и снова заволновался при взгляде на громко тикавшие часы. На них было десять минут третьего. За ним по-прежнему ведется погоня. Глядя в окна, настолько завешенные туманом, что хотелось включить свет,
он снова припомнил вчерашние события.
Зачем Сильвия взяла с него обещание ждать на кухне? Надо добраться до телефона, связаться с Гарри Чаумаком, если, конечно, разъяренный инспектор Каргторн не упек адвоката в тюрьму, чем грозил вполне серьезно. Бу раздавил сигарету в пепельнице, заметался по кухне.
Единственный телефон, который он видел в доме, находился в шестиугольной комнате справа от парадной двери. Наверно, лорд Пантекорво называет ее кабинетом. Пожалуй, ничего страшного не случится, если выйти из кухни на пару минут. В коридорах было почти так же темно, как прошлой но-
чью, свет проникал лишь в большое дверное стекло в свинцовом переплете, хотя даже его заволакивал белый туман. Пробираясь вперед, Бу почти дошел до двери шестиугольной комнаты, которая находилась на этот раз слева, и замер на месте. На улице за стеклом внезапно замаячила голова.
Возможно, ничего плохого в том не было. Возможно, дело в расшатавшихся нервах после всех приключений и капризов судьбы. А может, и было, ибо чья-то рука потянулась к звонку, причем в человеке, стоявшем за дверью, подсознательно чувствовалось что-то знакомое. Бу не понял, что именно, но почему-то пришел к твердому заключению, что другие
обитатели дома ни в кoe случае не должны встретиться с визитером.
Он пробежал мимо шестиугольной комнаты, где, как ему показалось, звучали тихие голоса Сильвии и другой женщины, которой здесь ни в коем случае быть не могло, и успел открыть парадное до звонка. На лестнице оказался мужчина без шляпы, в дождевике
с поднятым воротником вместо пальто, который посмотрел на него снизу вверх--он стоял на фут с лишним ниже, на второй ступеньке. Увидев коротко стриженные черные волосы на длинной голове, взволнованные темные глаза, Бу узнал его прежде, чем молодой человек представился.
--Моя фамилия Эттингер.--Он тряхнул головой и, как бы раздраженный своей хрипотой, нетерпеливо прокашлялся.—Гюнтер Эттингер, адвокат. Вероятно, лорд Пантекорво никогда не слышал обо мне. Но если возможно, если он случайно дома, мне хотелось бы с ним повидаться по чрезвычайно важному и неотложному делу.
Туман был еще гуще вчерашнего, если такое возможно,--не видно было даже другой стороны улицы. На Бу смотрели честные, серьезные глаза идеалиста. Он очень хорошо помнил адвоката из конторы над антикварным магазинчиком мистера Схенка, с которым познакомился незадолго до жестокой уличной драки. Именно Гюнтер Эттингер  предупредил Чаумака об опасности.
--Я...--тихо вымолвил Бу.
Судя по взгляду, Эттингер его не узнал, что, впрочем, неудивительно, поскольку он стоял в темном дверном проеме. Если он что-нибудь и видел, то лишь силуэт Бу и его костюм: темный короткий пиджак с полосатыми брюками, приличествующий не только человеку какой-нибудь профессии, но и в высшей степени достойному швейцару.
--Проходите, сэр,--еще тише шепнул Бу, абсолют-
но не понимая, что он делает, черт побери.
Тем не менее Бу отступил глубже в тень и придерживал створку двери. Эттингер кивнул, шагнул в дом, и Бу совершенно беззвучно закрыл дверь.
--Не знаю, дома ли лорд Пантекорво,--еле слышно шепнул он, что обоим вовсе не показалось странным.--Сейчас справлюсь.
--Спасибо.--Эттингер снова прокашлялся.
Повернувшись к нему спиной, Бу пошел к второй двери слева, не зная, куда она ведет, может быть в гардеробную. Однако дверь открылась в какую-то гостиную.
--Обождите, пожалуйста, здесь,--попросил он, кивая на кресло.
Бу не осмелился включить свет, прикоснуться к каким-нибудь выключателям, ибо могла загреметь музыка, лишив рассудка обоих молодых людей. Эттингер кивнул, снова поднял глаза, в которых явственно промелькнуло безумие. Неизвестно чего испугавшись, Бу быстро выскочил, закрыв за собой дверь. В любом случае обязательно надо добраться до телефона в передней комнате.
Промчавшись по коридору, он увидел неподалеку дверь, к тому времени совершенно забыв,
что несколько минут назад слышал там голоса. Приготовившись широко распахнуть ее, он открыл створку дюймов на десять и замер.
Один голос принадлежал Сильвии. Одетая в серое платье, она сидела спипой к нему на жестком стуле, лицом к письменному столу, стоявшему у окна. Другая девушка расположилась в кресле за столом лицом к Сильвии. Обе тонули в сумерках.
--...я позвонила по телефону и попросила разрешения прийти сюда,--довольно громко и резко говорила другая девушка,--чтобы спросить, что вы делаете.
С такими словами она протянула руку и включила лампу в зеленом абажуре. Лампа осветила стол, пространство в несколько футов над ним, и больше ничего. Виднелся только силуэт Сильвии, неподвижно сидевшей на стуле перед письмен-
ным столом со светящимся ореолом вокруг белокурых волос. Четко высветилось лицо другой девушки, одновременно пылающее и бледное.
--Что ж вы делаете?--почти прокричала она.
Это была Элла, невеста или, возможно, бывшая невеста Бу.  Элла явно была в расстроенных чувствах. Губы бесстрастно сжаты, в карих глазах, более темных, чем волосы, сверкал гнев, который она старалась сдержать. Девушка была в меховой шубке, в ярком, наброшенном на голову шарфе, выделяв-
шемся на фоне темных задернутых штор.
--Исключительно между нами,--доверительно продолжала девушка.--Я прекрасно понимаю, что вы далеко не такая глупышка, какой притворяетесь.
Сильвия молчала.
--Опять же между нами, --добавила Элла, повышая тон, как бы желая ударить или встряхнуть собеседницу, вывести ее из ступора.--Признаюсь. что в отеле вчера вечером вы меня поставили в жуткое и почти неприличное положение. И кто же мне помог-- Бу, Гарри Чаумак? Никто! Они помчались в театр «Университет Оттавы». А через пять минут явилась полиция. Едва не разразился скандал!
--Да,--равнодушно проговорила, наконец, Сильвия.--Кстати, вы знаете, что у нашего дома стоит полицейский автомобиль?
Элла этого, очевидно, не знала. Она привстала, чтобы взглянуть в окно, однако передумала и снова села. Лицо ее все больше краснело от раздражения.
--Нет!--отрезала она.--Пока не знаю. Слишком гу-
стой туман. Наверно, не заметила. Только пытаюсь угадать: какую игру вы ведете сейчас?
--Никакую,--отчужденно ответила неподвижная Сильвия.--Если вы мне не верите, пойдите и поговорите с теми, кто сидит в машине.
Элла в страхе хлопнула обеими ладонями по стопке бумаги на письмеппом столе.
--Это правда?
--Да.
--Значит, они приехали, чтобы арестовать ...
Сильвия промолчала. Элла снова стукнула по бумаге.
--Ты ведь дочка ужасно богатого человека ...
--Какая ты дура,--заключила Сильвия после паузы недрогнувшим, ровным голосом.--Если хочешь, я тебе скажу, о чем ты действительно хочешь спросить.
--Будь добра.
--Ответ отрицательный,--объявила Сильвия.--Я Бу
ничего не сказала.
--О чем?-- воскликнула Элла.
--О том, что ты говорила полицейскому инспектору, явившемуся в отель после бегства Бу с Гарри.
Теперь она повысила тон, но не сильно,--видно, она изо всех сил старалась сохранить спокойствие.
--Заявила, будто ничего не знаешь. Понятия не имеешь, что Бу разыскивает полиция. Заявила, будто он подарил тебе поддельное кольцо, которое ты, узнав об ужасных событиях,--Сильвия тяжело сглотнула,-- швырнула ему в лицо вместе с обручальным. Сказала, что кольца валяются в коридоре. Там их полиция и отыскала. А потом окончательпо доказала свою добропорядочность, сообщив полицейским, что Бу отправился в театр «Университет Оттавы». Пролила крокодильи слезы и ушла из отеля.
Элла выслушала тираду без всяких эмоций. Можно было бы сказать, что лицо ее чересчур раскраснелось, взгляд стал слишком жестким, но она твердо смотрела на Сильвию, сцепив па бумаге руки.
--Ты запаниковала. Я тебя не упрекаю. Ты на самом деле хорошая, добрая...--продолжала Сильвия.
--Спасибо.
--Но не доводи меня,--предупредила Сильвия.
На секунду Элла содрогнулась от холодных, вызывающих, угрожающих слов, хотя Сильвия опять успокоилась.
--Ведь когда ты впервые услышала историю, которую Бу рассказывал Гарри у него дома, ты очень сильно расстроилась из-за того, что никто ему не помог. И решила, что запросто можешь помочь. Потом пришла в отель ...
--Где ты,--вставила Элла с быстрой колкой усмеш-
кой,--устроила красочное представление у администраторской стойки ...
--Правильно,--подтвердила Сильвия, кивая, как эагипнотизированная.--Знаешь, это не трудно. Я всю жизнь разыгрываю дурочку в угоду папе и маме, которые ничего больше мне не позволяют. Поэтому было очень легко ...
--Потерять голову из-за бедняжки Бу?-- усмехпулась Элла, снова сильно хлопнув по листам бумаги.--Изображать глупенькую девчонку? Причем в конце концов практически ничего не добиться, не правда ли?
--Правда.
--И дальше ничего не получится, милочка. Теперь тебе это ясно?
--Да,--подтвердила Сильвия, опустив голову.--Но я еще не ответила на вопрос, ради которого ты пришла.
--На какой?
--Я ему не сказала, что ты отреклась от него, предала, как и все остальные. Я в стельку напилась, опрокидывая рюмку за рюмкой и выдумывая всякую чушь, чтобы направить полицию по ложному следу. Только я была не такой уж пьяной, Я ему ничего не сказала и не скажу. Пускай сам поймет, что в толпе окружающих его чертовых снобов хотя бы один человек будет стоять за него насмерть. Даже если
бы это была ты. Хотя ты ... оказалась почти хуже всех.
Все краски схлынули с лица Эллы, глаза стали непомерно огромными.
--Хочешь знать, почему ты не сумела его защитить?--поинтересовалась Сильвия.
--Собственно,--проговорила Элла неестественно высоким голосом,--нет ни малейшей необходимости вдаваться в такие вопросы ...
Сильвия, резко вскинув голову, с глубоким убеждением заявила.
--Потому что ты никогда его не любила.
--Могу лишь повторить,--пронзителыю расхохоталась Элла,--что не считаю нужным обсуждать некоторые вопросы ...
--Да ладно,--хмыкнула Сильвия точно так же, как хмыкнул бы ее отец.--Думаешь, я ничего не поняла из вашего безобразного и дурацкого скандала в коридоре?
--Какого скандала? В каком коридоре?
--В отеле, в коридоре, между номером для новобрачных и «королевскими» апартаментами. Ох, только не надо врать, будто не помнишь! Он был со мной в гостиной в номере для новобрачных, когда я заказывала обед. Потом вспомнил о тебе и выскочил в коридор. Там он столкнулся с тобой, я слышала. Насмехайся сколько хочешь. Может быть, твои ухмылки совсем не такие победные, как ты
думаешь.
Взбешенная, но неестественно спокойная Элла оскалилась в жестокой улыбке.
--Ты с ним скандалила из-за меня,--безжалостно продолжала Сильвия.--Из-за меня!  Хотя настоящая причина не та, и тебе это отлично известно. Ты слишком самонадеянна, чтобы ревновать его ко мне.
--Возможно, моя милочка.
--Давай смейся! Тебе уже недолго осталось смеяться. Он насквозь видит все твои фокусы, потому что ты их слишком часто выкидывала.
Воцарилось мертвое молчание. Казалось, на всем свете никого больше не существует, кроме двух девушек с их переживаниями, бушующими в кружке света над письменным столом в чересчур жаркой комнатке.
--Я должна тебе растолковывать?--спросила Сильвия.--Ты поговорила обо всем в гостиничном номере с Гарри Чаумаком, так?
--Ну и что?
--До того момента ты видела в этом деле занятное приключение, увлекательную забаву. А Гарри все понимает. Любит опасность, но знает, что такое опасность и риск. Ты вовсе не злилась--ты боялась. Поэтому побежала искать Бу. И, как всегда, устроила сцену, не потому, что злилась, а потому, что боялась.
Сильвия не дала Элле возможности возразить.
--Не отрицай!--воскликнула она.--Ты всегда немножечко презирала Бу за его терпимость, не так ли? А в этот раз не вышло. Потому что он тебя насквозь разглядел. И честно сказал кое-что-- абсолютную правду. Ты закатила жуткий скандал, сорвала и выбросила кольца. Не потому, что люби- мый сделал тебе больно, а потому, что уязвил твое тщеславие, сказав правду. Теперь ты скажи правду. Ведь ты никогда его не любила?
Потрясенный предмет обсуждения, лишившись дара речи, неподвижно стоял за приоткрытой дверью. Он хотел куда-нибудь уйти, давным-давно хотел удрать, но буквально не мог сдвинуться с места. Бывают ситуации не просто ошеломляющие. Иногда эмоции настолько выходят из-под контроля, что просто невозможно решить, вправе джентльмен подслушивать или не вправе.
Сильвия его не видела, сидя к нему спиной. Элла тоже не видела в свете настольной лампы, который слепил ей глаза. Чудовищно униженный Бу оставался на месте. Он получил по полной программе. После восклицания Сильвии «Ты никогда не лю6ила его!» казалось, что хуже 6ыть уже не может. Впрочем, самого худшего он еще не услышал.
Стараясь разглядеть затуманенными глазами лицо Эллы, он понял, что она имеет над Сильвией преимущество, ибо последняя открывает всю душу и сердце.
--Не лю6ила?--переспросила Элла и как бы задумалась.
Рука в перчатке, лежавшая на стопке бумаги, потянулась к сумочке.--По-моему, милочка, я тебя дважды предупреждала, что не намерена обсуждать некоторые вопросы.
--Ну ладпо! Ты его уважала?
Возникла пауза. Этот простой вопрос совершенно озадачил Эллу. Она взглянула на Сильвию, приоткрыла губы, расхохоталась громче
и резче обычного, возбужденно, но вполне искренне.
--Что ж!--иронически воскликнула она.--Уважала
ли я старичка Бу? Честно сказать, не знаю. Никогда не задумывалась.
--Дура!--завопила Сильвия.--Пустоголовая, бесчувственная распроклятая дура!
Элла вскочила.
--Ну, с меня хватит,--с достоинством заключила она, спасибо. Если не возражаете, я немедленно ...
Сильвия тоже поднялась.
--Нет,--сказала она, сделав шаг к письменному столу,--стой на месте. Иначе я вмажу в твою глупую морду, как вчера чуть не вмазала. Помнишь?
--Я ...
--Помнишь?--требовательно повторила Сильвия.-- Когда ты валялась в спальне, рыдая из-за оскорблённой гордости, а полиция на нас обеих набросилась? Я 6ы охотно вырубила тебя намертво, чтобы ты им ничего не наболтала!
--До чего ты вульгарна!
--Конечно, вульгарна. Могу еще добавить вульгарности. Если б наш изначальный план сработал, если б полиция нас не нашла, если б я позволила те6е остаться с Бу Ричардсоном в номере для новобрачных, ты бы решилась ...
--На что?
--Да ладно! Одним словом, решилась бы ...
--Стой! Молчи ...
--Ну, решилась бы?
--Не знаю,--тихо ответила Элла.--Просто не знаю
--Не решилась бы,--так же тихо заключила Сильвия.
--И поэтому ты меня так презираешь?--спросила Элла ровным тоном.—Вы--люди богатые,--добавила она
с неожиданной и страстной завистью.--Для тебя ничего значения не имеет. Ты можешь делать все, что угодно.
Сильвия рассмеялась.
--Чем это я тебя рассмешила?
--Ничем. Извини. Просто уверяешь, будто я могу делать все, что угодно...--и Сильвия, как бы совсем утратив задор и жизненные силы, вновь села.
--Разве нет?--спросила Элла и продолжала, повышая голос с каждым словом.--Наряды, меха, машины, драгоценности--все, что пожелаешь, все, за что почти каждая женщина душу продаст!.. Утверждаешь или намекаешь, будто я...чересчур осторожна, не решилась бы... лечь с Бу в постель ...
--Да нет,--объяснила Сильвия.--Я совсем не про то. Я имею в виду, что ты сильно запала на Гарри Чаумака.
Вновь последовала пауза. Потом Элла схватила со стола свою сумочку и бесстрастно проговорила.
--Неправда. Но раз уж мы говорим откровенно, признаюсь, было такое.
--Конечно, было.
--Когда я много лет назад впервые увидела и услышала Гарри в зале суда,--откровенничала Элла звонким, чистым голосом,--он не произвел на меня сильного впечатления. Я тогда его не знала. Пока он вчера вечером не затолкал нас насильно в машину, не поговорил со мной по дороге к своему дому, я понятия не имела о его... гипнотической силе. Несмотря на все мое сопротивление, меня к нему потянуло. Наверно, поэтому я и сопротивлялась. Он делает дело. Никому не позволяет стоять у се6я на пути! Бу очень хороший, но не такой.
Сильвия снова вскинула голову и напряглась всем телом.
--Не такой...--повторила она.--Не такой впечатляющий, да?
--Ты о чем?
--Не кичится своими поступками, просто их совершает, скрипя эубами ...
--Я пришла сюда,--откровенно сказала Элла, раскрасневшаяся и прелестная,--не для того, чтоб с тобой или с кем-иибудь ссориться. Но ты свое получишь. Хочешь знать, любила ли я Бу? Очень хорошо, отвечу утвердительно. Это наверняка поддас т тебе жару, да?
Да. Сильвия хотела что-то сказать, но вместо того уставилась в пол.
--Точнее сказать,--продолжала Элла, открывая сумочку трясущимися руками,--любила ровно столько, сколько было нужно. Если хотела над ним посмеяться, то от всей души насмехалась. Если хотела, чтоб он призадумался над моим настроением, чувствами и так далее, то мне это вполне удавалось.--Она помолчала, прелестная, раскрасневшаяся, потом проговорила с задумчивым удивлением.—Наверно, тебе этого не понять ... Ты ведь на блюдечке преподнесешь мужчине
всю свою жизнь, правда?
Сильвия кивнула, не поднимая глаз, прошептала.
--Да ... Жизнь и все остальное. На блюдечке ...--и закрыла руками глаза.
--Значит, это ты дура,--спокойно заключила Элла.--Не знаю, поймешь ли когда-нибудь это. Женщина никогда не будет свободной, если не поставит мужчину на место. О, я часто проявляла врожденную слабость, но в принципе это мне удавалось.--Тут Элла с глубоким вздохом перешла к теме, которая почему-то ее беспокоила больше всего.--Хорошо, леди Пантекорво, вы дочь графа Пантекорво. На его деньги можно купить норковую шубку, в которой вы расхаживали вчера вечером, поехать в средиземноморский круиз, купить почти все, что вам будет угодно. Но вот этого не купишь.
Лихорадочно копаясь в сумочке, она, наконец, отыскала искомое и вскинула руку. Сильвия ннстинктивно взглянула на маленький круглый предмет, сверкнувший на свету. Это было кольцо с бриллиантом, подаренное Бу в честь помолвки, которое сначала невеста, а потом жених швырнули в коридоре отеля.
--Если помнишь,--прокричала Элла,--мне его вер-
нул инспектор полиции! Я какое-то время не хотела его надевать, чтобы немножечко наказать Бу. Но поскольку ты заслуживаешь пощечины, разумеется, метафорически, то я как следует накажу тебя, детка. Снова надену на палец кольцо и ...
Элла замолчала, сверкая глазами. Бу в безмолвной ярости широко распахнул дверь.
--Привет,--поздоровался он, видя окостеневшие плечи Сильвии и страстно желая оградить ее от любых оскорблений.—Извини, Сильвия,--добавил он тем же небрежным тоном,--я долго сидел на чертовой кухне, но больше ждать не мог. Мне надо позвонить Гарри Чаумаку, если не возражаешь.
И все время он напряженно следил за Эллой-- наденет ли она на палец кольцо. Сообразительная, как всегда, она догадалась об этом. Элла стояла неподвижно, держа сверкающее кольцо в правой руке над безымянным пальцем левой. Криво улыбаясь,
она как бы предупреждала, что, несмотря на смиренный вид, не потерпит ни одного упрека ни от кого на свете. И высокомерно, осторожно, медленно стала надевать кольцо.
Бу тоже слегка улыбнулся, чуть-чуть передернув плечами. Элла это заметила. Если б она осмелилась сделать то, что задумала, он спокойно вывихнул бы ей палец, а то и запястье. На краю письменного стола лежало тяжелое каменное пресс-папье, которое наверняка вдребезги разнесло бы кольцо, разбило
бриллиант, если такое возможно, в любом случае исковеркало и уничтожило символ.
Элла мгновенно побелела, облизнула губы, по-прежнему не отводя взгляда от Бу. Потом опустила глаза, глядя в свою открытую сумочку, и как ни в чем не бывало, как будто никакого кольца не существовало на свете, уронила его туда и тихо, едва слышно щелкнула застежкой. А в следующую секунду вновь обернулась смеюшейся, добродушной, беспечной девушкой, которую, по мнению Бу, он всегда знал.
--Мы с Сильвией,--с легким смешком объяснила она,--обсуждали проблемы, в которые вы с Гарри Чаумаком впутали нас вчера вечером. Могу сказать, мы обе сильно на вас разозлились.--Очередной смешок смягчил данное замечание, после чего Элла заговорила серьезно.--Надеюсь, ты самостоятельно выпутаешься из беды, Бу. Ну, я по бежала. Остаётся надеятся, что меня не прихватят патрульные в полицейской машине.
Она кивнула ему, дружелюбно похлопала Сильвию по плечу и вышла. Дверь шестиугольной комнаты закрылась. Через некоторое время тихо и плотно захлопнулась и парадная дверь. Сильвия по-прежнему сидела спиной к нему. Он медленно
вышел на середину комнаты, попытался прокашляться, а потом прохрипел.
--Сильвия ...
Она упорно отводила глаза. Наконец с усилием поднялась на ноги, с веселым отчаянием повернулась и радостно воскликнула.
--Привет! Ты ... позавтракал?
--Да, спасибо. Очень вкусно. Я ...
--Не надо звонить Гарри Чаумаку,--поспешно пре- дупредила Сильвия.--Я ему уже звякнула. Он обещал все устроить ... устроить ... О чем это я? А! Папуля ... Он жутко бесился. Я угомонила его, и он, больше того, обещал ... обещал ... она запнулась и замолчала.
Бу не сумел сохранить на лице бесстрастное выражение, как ему частенько, но безуспешно хотелось. Он взглянул в глаза девушке, и та правильно поняла его.
--Значит, прошлой ночью в отеле ты притворилась пьяной, чтобы не отвечать на вопросы полиции? Чтобы ...
О боже! Ему следовало бы прикусить язык, произнося такие слова. Он их нечаянно выпалил, думая, будто все знает и угадал реакцию Сильвии по глазам и губам. Даже в этот момент можно было бы поправить дело, немножко соврав, но несокрушимая собачья честность не позволила ему это сделать.
--Да,--кивнул Бу,--я все слышал. До смерти не-
навижу вранье. Пусть люди говорят то, что думают, и думают, что говорят. Милая Сильвия, я хочу тебе сказать ...
--Ты слышал, что я говорила? С начала до конца?
--Конечно. А что тут такого?
Тут, к его ужасу и изумлению, Сильвия попятилась. Бу пришел в полное замешательство, не понимая, как вышло, что он любит ее и хочет в этом признаться. Однако она шарахнулась в папике, наткнулась на кресло в котором сидела, и чуть не упала. Метнулась за письменный стол, на то место, где прежде сидела Элла, буквально рухнула в вертящееся кресло, отвернулась, глядя па оконные шторы, и прошептала.
--Уходи.
--Сильвия!
--Уходи, пожалуйста,--выдавила она тихим дрожа- щим голосом.
Вот так вот. Бу повернулся, окинул затуманенным взором чье-то пальто, котелок, лежавшие в мягком кресле справа от двери. Ух ты! Это же его собственное пальто и шляпа. Тут он их бросил прошлой ночью, когда...
Он полез в правый карман и обнаружил там свои перчатки. Они ссохлись, особенно правая, запачканная кровью, однако их можно было надеть. Бу надел пальто, шляпу, втиснул руки в перчатки. Затем открыл дверь, неплотно прикрыв ее за собой, и направился к парадному. Он вышел в туман и закрыл дверь. В шестиугольной комнате вдруг раздался громкий крик Сильвии.
--Бу! Ты куда?
За закрытой дверью он ее не услышал. Спустился по каменной лестнице на тротуар, огляделся вокруг. Слева в укромном местечке притулилась машина. Стоял густой туман, но Бу узнал бы ее даже без светившейся, как на такси, желтой таблички -е Полиция». Он подошел прямо к ней и спросил у водителя.
--Наверно, вы меня поджидаете?
Двое мужчин на передних сиденьях, один из которых пытался читать газету в слабом свете циферблатов на приборной доске, несколько опешили. Но в машине на заднем сиденье находился еще один мужчина, плотный, крепко сбитый, он отреагировал по-другому.
--А,--буркнул знакомый голос,--вот и вы!
Бу вдруг смутно сообразил, что никогда раньше не видел инспектора Каргторна, а теперь увидел.
--Что ж, джентльмены,--заключил Бу,--игры кон-
чились. Я сдаюсь, если не возражаете. Подвиньтесь, инспектор.


                Г Л А В А  9

Полицейская машина относительно быстро, учитывая густой туман, двинулась на вос-
ток. Никто пока не произнес ни единого слова. Бу, скрестив на груди руки, погрузился в столь мрачные, почти самоубийственные мысли, что молчание только
утешало его. По сравнению с поведением Сильвии арест выглядел столь незначительным, что о нем не стоило даже думать.
         Сначала ему показалось, что для доставки арестованного в Управление уголовной полиции выбран не совсем обычный путь. Ан нет! Его везут в Центр, в логово инспектора Каргторна. И если полицейские намеренно молчат, то очень хорошо. Бу переглотнул и стиснул зубы. Вид у инспектора Каргторна был вовсе не радостный. Похожий на Кромвеля, он пару раз поворачивал голову в натяну-
том почти на уши котелке, бросая быстрые суровые взгляды на пленника. Он нарушил мертвое молчание один-единственный раз, наклонившись вперед и зловеще крикнув в пустоту.
--Эге-гей!
Двое мужчин на передних сиденьях, видимо посчитав, что инспектор просто выражает эмоции, не оглянулись и никак не прокомментировали восклицание. Но инспектор Каргторн не мог больше сдержаться: когда машина пересекла несколько улиц, направляясь к Центру, он обратился к Бу.
--Так-так. Интересно бы знать, мистер Ричардсон, о чем вы думаете?
--Правда?
--Конечно.
--Вам действительно хочется знать, о чем я думаю?
--Угу.
Бу стиснул скрещенные на груди руки, уставился вперед и произнес одно слово.
--О женщинах.
Признание возбудило неожиданный, даже сочувственный интерес мужчин в форме. Однако инспектор Каргторн возмутился.
--О женщинах?!--воскликнул он, и, поразмыслив,
проговорил с тихой яростью.--А! Вы думаете о той без-
божной сучке из театра «Университет Оттавы»? Которая свалилась на мою голову невесть откуда после того, как исчезла прямо у меня на глазах? Причем голая, как новорожденный младенец ... Знаете, что при этом сделали никчемные болваны из
так называемой столичной полиции?
--Нет.
--Посмеялись,--объявил инспектор Каргторн, словно речь шла о богохульных обрядах черной мессы.—Посмеялись.
Бу повернул голову.
--Инспектор,--пробормотал он,--вы женаты?
--Угу.
--Стало быть, понимаете собственную жену? Понимаете каждую встречную женщину, черт побери?
Сидевший на переднем сиденье полицейский в форме и сверкающей фуражке неожиданно повернулся и протянул Бу руку. Тот ее пожал. Мужчина отвернулся и скрестил руки на груди.
Инспектор Каргторн скорчил откровенно зловещую гримасу.
--Мистер Ричардсон, сейчас не время думать о плотских грехах!
--Кто говорит о плотских грехах? Никто, кроме вас самого. У вас только одно на уме ...
--Мистер Ричардсон!--задохнулся инспектор Каргторн, стукнув кулаком по спинке переднего сиденья.--Мое терпение имеет предел. Лучше сидите и молча молитесь. Вам за многое придется ответить.
Бу, перед мысленным взором которого живее прежнего стоял образ Сильвии, был не в том настроении, чтобы позволить простому офицеру полиции изводить себя.
--За что именно мне придется ответить?--уточнил он.--Прежде чем станете перечислять все мои прегрешепия, вспомните, что я тоже юрист. За что я должен отвечать?
--Вы постоянно скрывались и препятствовали представителям закона, желавшим вас расспросить ...
--Любой человек, не имеющий криминального прошлого и которому не предъявлено никаких обвинений, имеет законное право уклоняться от полицейских допросов. Этот припцип установлен в 1875 году и закреплен Верховным судом. Что еще?
--У антикварной лавки в квартале...
--У антикварной лавки в квартале Север Оттавы,-- спокойно перебил его Бу,--двое бандитов, вооруженных смертоносным оружием, затеяли драку и перебили друг друга. У вас, думаю, есть беспристрастный свидетель в лице хозяина магазина, мистера Схенка. Вижу, есть. Что еще?
Инспектор Каргторн снова взглянул на него и тихо вздохнул.
--Боже правый! Да вы чуть ли не хуже самого Гарри Чаумака...
--О котором, как я полагаю, вы имеете самое худшее мнение.
Даже пребывая в состоянии злобного раздражения, Бу удивился, почему инспектор Каргторн нерешителыю заколебался, поскреб подбородок и глубоко призадумался. Наконец он высказал свое суждение.
--Мистер Чаумак,--объявил он, тщательно взвешивая каждое слово,--Бога не боится. Зачем-то пустился вчера вечером провожать вашу голую сучку француженку... Очень подозрительно. Ну ладно! Может быть, иногда--не всегда, заметьте, только иногда--мистер Чаумак рассуждает правильно и даже здраво.
--Что?
--Угу.
Бу пришлось дважды взглянуть на инспектора. Он меньше удивился бы, если бы инспектор Каргторн рванулся к окну, высунул голову и громко свистнул какой-нибудь проходившей юной леди.
--Что вы сказали, черт побери?..
Автомобиль плавно притерся к бровке тротуара и остановился. Свистеть инспектор Каргторн не стал, открыл вместо этого дверцу, сурово взглянул на Бу, кивнул на тротуар и коротко бросил.
--Выходите.
Преступник, не зная, куда его привезли, круто обернулся. Машина стояла на бульваре Согласия. Не просто на бульваре Согласия, а прямо у лестницы перед дверями дома номер 13, на верхнем этаже которого располагалась контора фирмы «Ричардсон, Ричардсон и Поташ». Тут Бу с неожиданным страхом понял, что дело, возможно, принимает новый и убийственный оборот.
--Инспектор, какую игру вы затеяли?
--Выходите!--сурово повторил инспектор.
--В чем дело? Зачем вы меня сюда привезли?
--Слушайте, сэр,--извинительным тоном проговорил водитель автомобиля.--Может, дело вовсе не так плохо, как вам кажется. Понимаете ...
--Я приказал помалкивать,--рявкнул инспектор Картгорн. Он находился теперь в своем районе и раздулся от важности.--Приказываю молчать и не рыпаться. Выходите.
Бу вышел, пожав плечами. Туман сгустился сильнее, чем вчера, и вдобавок начинало темнеть. Инспектор Картгорн поднимался впереди всех по лестнице. В гулком вестибюле с клеткой лифта, в которой не было видно кабины, шла выложенная кафелем лестница, по которой вчера сбегал Бу,-- пустая, слабо освещенная. Теперь он в сопровождении инспектора Картгорна топал вверх к дверям верхнего этажа. Слева виднелась закрытая
двустворчатая дверь конторы «Ричардсон, Ричардсон и Поташ».
--Заходите,--ткнул пальцем инспектор.
--Послушайте!--воскликнул Бу.--Не погоняйте ме- ня! Мне пока не предъявлено никаких обвинений, я не арестован ...
--И так можно сказать.
-- Тогда какого черта ...
--Заходите,--снова сурово ткнул пальцем инспектор.
Бу открыл правую створку, вошел, инстинктивно сняв шляпу, и тут же отпрянул, словно вдруг получил удар прямо в лицо. Он думал, что в конторе темно, пусто, как вчера. Но сцена полностыо преобразилась. Горели все лампы, казалось, что во всех кабинетах сидят люди, как в обычный рабочий день. В широком центральном коридоре, застеленном скромным
потертым ковром, из-за тумана было темно. Бу увидел вдали горевшую лампочку над своим кабинетом. Соседняя дверь, ведущая в кабинет Чарльза, была приоткрыта, там тоже горел
свет.
За дверью слева слабо и равномерно клацала пишущая машинка. Поблизости в комнатке за дамским и мужским туалетом у газовой конфорки дребезжали чайные чашки. Пустовал только самый большой, внушительный кабинет дяди Ричарда, располагавшийся справа посередине. Бу заглянул в приемную слева от входа. В темной комнате сидела Марри Якобсон, рядом с ней с независимым видом затягивался сигаретой посыльный по имени Джонни. Бу резко оглянулся на инспектора Картгорна, тот толкнул его вперед, прошел следом и закрыл дверь.
Клак, клак, клак-клак--стучала пишущая машинка. В закутке, где готовился чай, раздался громкий стук и шипение, словно кто-то зажег не ту газовую конфорку и сразу же выключил. Сладкий голос мисс Бессон, секретарши Чарльза, тихо выругался. Бу инстинктивно перешел на шепот.
--Троих пока нет на месте, а остальные, видно, одновременно оправились от гриппа.
--Угу,--подтвердил инспектор Картгорн, указывая вперед.--Давайте!
--Что значит «давайте»? Что я должен делать?
--Идите к своему кабинету, открывайте дверь, заходите.
--И что будет?
--Своими глазами увидишь, приятель.
--Вы пойдете со мной?
--Ох, едва ли,--с большой осторожностью ответил инспектор и, не сказав больше ни слова, прошагал в
приемную.
Марри издала радостный смешок, подмигнула Бу, но под взглядом инспектора помрачнела. Одетая в пятнистое леопардовое пальто поверх ярко-красного платья, в восточной шляпе на темных волосах, она, на взгляд канадцев, выглядела весьма сомнительно. Джонни взглянул на инспектора и выпустил кольцо дыма.
Бу медленно пошел по коридору, стараясь отделаться от видений. Тут дверь его кабинета быстро открылась и закрылась. По коридору шла мисс Нора Скайс, его личная секретарша, с пачкой бумаг под мышкой. Не блиставшая, может быть, красотой, мисс Скайс всегда отличалась сочувственной доброжелательностыо и глубокой чуткостью. В данный момент у нее отвисла челюсть. Она вцепилась в бумаги, собираясь завизжать, потом еле
слышно шепнула.
--Мистер Бу...
--Прошу прощения, мисс Скайс, что тут страшного? Надеюсь, мы с вами и прежде встречались?
Мисс Скайс, как говорится, не смогла с собой совладать. Издав нервный тихий смешок по примеру Марри, она метнулась к себе, словно встретилась с привидением. Шагая к своему кабинету, Бу заметил приоткрытую дверь Чарльза Поташа. Остановился перед ней, широко распахнул. Сидя за письменным столом, Чарльз разговаривал с кем-то, невидимым за дверной створкой. Справа от стола на полном виду сидела в кресле сестра Бу, Моника.
--... итак, по словам Моники ...--говорил Чарльз невидимому собеседнику, а потом взглянул в сторону.
Он всегда старался безупречно одеваться в присутствии невесты. Лоб и нос темноволосой Моники в профиль напоминали лезвия ножей, хотя анфас она выглядела просто хорошенькой добродушной девушкой двадцати с лишним лет, роскошно одетой, с надутыми, как в детстве, губками,
когда она собирала гостей, предлагая им выбрать фамилии лордов из справочников «Кто есть кто».
Песочные брови Чарльза вздернулись над яркими голубыми глазами. Он вскочил в инстинктивном дружеском порыве, горячо воскликнул.
--Боже мой! Бу, старина! Скажи на милость...--и
выскочил из-за стола.
Моника взглядом остановила его.
--Не забывайся, Чарльз. Когда к тебе приходят клиенты, о них докладывает секретарша.
Бу посмотрел на нее и закрыл дверь. Он прошел чуть дальше, открыл дверь своего кабинета,
вошел, тихо закрыл ее за собой, повесил на вешалку шляпу, пальто, сунул в карман перчатки. В топке камина за черным кожаным диваном снова с ревом
пылал огонь. За письменным столом, повернувшись широкой спиной к двери, сверкая в свете настольной лампы серебряным ежиком седеющих волос, сидел мистер Ричард Ричардсон.
Дядя Ричард просматривал небольшую стопку документов. Ящики письменного стола Бу были выдвинуты, равно как и ящики зеленоватого металлического картотечного шкафа, стоявшего между двумя окнами справа. Оттуда были вытащены все документы, письма, ревностно хранимые бумаги. Кто-то рвал их на клочки и бросал в мусорную корзинку. Правда, многие были сложены в высокие
аккуратные стопки--на столе, на верхней полке архивного шкафа, на диване. В мусорной корзинке валялись деловые и личные письма, выхваченные охапками из нижнего ящика картотеки вместе с детективными романами, презрительно сваленными в корзинку. Дядя Ричард не оглянулся. С прочими собеседниками, кроме клиентов, он всегда разговаривал высокомерным, не слишком приятным тоном.
--Я вас не вызывал, мисс Скайс.
--Правильно,--коротко ответил Бу.--И меня тоже не вызывали. А я все-таки здесь.
Казалось, ничто не способно было удивить, озадачить  и вывести из себя дядю Ричарда. Он медленно повернулся в вертящемся кресле, шевельнул тяжелым подбородком, вновь надвинув нижнюю губу на верхнюю, и опустил веки.--
Лиuо его выражало лишь усталое терпение.
--Опять ты?--спросил он.
--Теперь вы меня хотя бы узнали.
Дядя Ричард проигнорировал этот ответ, сохраняя неколебимое спокойствие.
--Видно, снова удрал от полиции. Если рассчитываешь найти здесь убежище, то, боюсь, ты ошибаешься.--Рука дяди Ричарда потянулась к телефону.
--Хотите позвонить в полицию?
--Разумеется. А куда же еще?
--Нет такой необходимости. Инспектор Картгорн сейчас в приемной, полицейские машины стоят вокруг дома. Достаточно просто крикнуть.
--Значи, тебя сюда доставили как арестованного?
--Нет,--четко ответил Бу.--Некое подспудное чув-
ство, которое я не могу объяснить, говорит мне, что меня никогда не арестуют. А вы в данный момент не собираетесь ли тайком ознакомиться с моими бумагами, вытаскивая их из моего письменного стола?
--Нет. Поскольку ты уже не служишь в фирме, то автоматически исключен из регистра ...
Казалось, будто могучая фигура дяди Ричарда передернула плечами. Он дотронулся до белой гардении в петлице и вдруг устало поднял веки.
-- Много лет я старался понять тебя, Бу. И не смог. Могу только заключить: ты очень похож на своего покойного отца.
В пылавшем камине треснул кусок угля, вспыхнуло пламя. Бу сделал шаг вперед. Дядя Ричард холодно поднял руку.
--Пожалуйста, учти, я не сказал ничего оскорбительного о твоем отце. Он был моим старшим братом и блистательным барристером, по мнению многих.--Последние слова были сказаны ироническим тоном. В топке пыхнул другой кусок угля.--Но,--продолжал дядя Ричард,--почти
столь же небрежно, как ты, относился к своему общественному долгу. Сильно пил--ты ведь этого не отрицаешь? Бегал за распутными женщинами--не будешь отрицать? Потерял клиентов. Я изо всех сил старался не допустить публичного скандала.
--А теперь послушайте меня,--тихим дрожащим голосом проговорил Бу.--Вы хотите сказать, мой отец без должного почтения относился к деньгам?
--Вот именно. Хочешь возразить?
--Эта контора,--Бу обвел рукой вокруг,--суще- ствует двести лет и теперь погибает. Он вас в нее привел. Он вас финансировал. В молодости поставил вас на ноги и поддерживал, пока вы в том нуждались ...
--Разве я это когда-нибудь отрицал?--спросил дядя Ричард, еще сильней задирая верхнюю губу.-- Разве я не выполнял свои обязательства по отношению к его детям?--Лицо дяди Ричарда приобрело подозрительно безмятежное выражение.-- Нет, нет, Бу. Это не поможет.
--Что не поможет? Если я сверну вам шею, черт побери, как вы того заслуживаете?
--И что ты от этого выиграешь? Хватит глупостей. Ты романтик вроде своего отца. Такой же донкихот. Он не видел реального мира.
--Что вы хотите сказать? 
--Правду,--спокойно объявил дядя Ричард.-- Зачастую она неприятна. Так что это ему дало? По-моему, ты всегда восхищался отцом. Будь у тебя в детстве побольше самоуверенности, ты бы не послушался меня и стал бы баристером, как отец. К сожалению, никто не разделял твоего мнения об отце. Твоя мать его бросила. Он умер рано, в пятьдесят два года, никем не оплаканный. Спроси собственную сестру хоть сейчас, что она о нем думает. Я ее не настраивал против него. Просто возьми и спроси.
Бу не мог смотреть ему в глаза. Он отвернулся, ничего не видя, кроме мусорной корзинки, полной книжек в кричащих обложках.
--Хочешь мне возразить, Бу?
--Я никогда не встречал человека лучше его.
Дядя Ричард вздохнул.
--Я не сомневаюсь, что так ты и думаешь. Очень жаль. Ты не видишь, что происходит на белом свете. Выбрал собственный путь...
--И не жалею об этом, спасибо!
--Ожидая неизбежного ареста за убийство? Довольно молоть чепуху,--усмехнулся дядя Ричард, но взял себя в руки.--Позволь тебе откровенно сказать. Ты заводишь друзей по своему усмотрению, совершенно не думая о полезности дружеских связей, отказываешься от приглашений в приличное общество и даже, как я слышал, посмеиваешься над тем, что ныне называют «контактами».
--Я только сказал, и опять повторю ...
--Пожалуйста, не перебивай меня, милый мальчик. И каков результат всего этого? Ты опозорил фирму даже хуже, чем твой отец опозорил свою профессию.
--Можете сказать, что я свалял дурака.
Дядя Ричард вздернул брови, не поднимая тяжелых век.
--Свалял дурака?--повторил он.--Конечно. Пожа- луй, иначе не скажешь. И каков результат? Ты нарушил все обязательства, подвел всех, включая меня, кто мог бы оказать тебе помощь. Мы воспользовались бы своим влиянием, контактами, связями, помогли бы тебе идти своим путем, куда хочешь. Теперь тебе никто не поможет.
--Бог мой, неижели?--произнес другой голос.
Дверь открылась и тихо закрылась. На пороге стоял воинственный Гарри Чаумак с портфелем. Вопрос прозвучал не громко. Адвокат говорил убийственно тихо и дружелюбно, будто, загнав свидетеля в угол, готовился нанести безжалостный удар. Ви-
димо, он давно стоял в дверях, без пальто и без шляпы, в модном темно-синем костюме с белым воротничком, серым галстуком,--источая зловещий лоск в старой конторе.
--Простите, милый друг,--продолжал он, любовно
похлопав Бу по плечам,--что не позвонил вам утром.
Целый день занимался вашими делами. И по-моему, с удовлетворительным результатом.
Выражение лица дяди Ричарда не изменилось, только стало чуть более высокомерным. Стиснув зубы, он смерил взглядом визитера.
--Что вы здесь делаете, сэр?--спросил он.--Не припомню, чтоб я приглашал вас к себе в контору. Прошу немедленно удалиться.
Чаумак шагнул вперед, его голос изменился.
--Поцелуй меня в задницу, старая сволочь!-- грубо рявкнул он.--Я пришел свести счеты.
Ричард Ричардсон лениво открыл портсигар, вы-
тащил сигару, срезал кончик серебряными кусачками, висевшими на часовой цепочке, и спокойно вернул портсигар на место.
--Если вы отказываетесь уйти, мистер Чаумак,-- продолжал он, опять поднимая глаза,--придется кликнуть швейцара, чтобы он выставил вас на улицу. Давайте попробуем.
 Чаумак вновь излучал улыбки и благожелательность.
--В самом деле,--кивнул он.--Давайте попробуем.
Дядя Ричард дотянулся до кнопки па письменном столе Бу.
Чаумак бросил свой кейс в кресло и подошел к столу.
--Сейчас у меня имеются доказательства,-- объявил он,--с помощью которых я намерен упечь вас в тюрьму. Хотите услышать их здесь, между нами, или в присутствии офицера полиции?
Подняв брови с хладнокровным презрением, дядя Ричард снова нажал на кнопку и чиркнул спичкой, раскуривая сигару. Чаумак кивнул, повернулся, направился к двери и широко ее распахнул.
--Инспектор Каргторн!--крикнул он в коридор.
Бу в полном отчаянии, не имея понятия, что будет
дальше, увидел весь знакомый коридор с дверями по обеим сторонам. Справа из приемной высунулся инспектор Каргторн в котелке, с мрачной физиономией.
--А?--крикнул он в ответ.
--Пожалуйста, идите сюда.
Подносивший спичку к сигаре дядя Ричард погасил ее.
--Минуточку!--бросил он.
Чаумак поклонился и снова выглянул в коридор.
--Старый мерзавец,--крикнул он вдаль,--просит вас
немного подождать. Хорошо?
Инспектор Каргторн кивнул, его голова исчезла.
Пишущие машинки вдруг перестали клацать. Из даль-
него чуланчика вышла мисс Траубе, с трудом удерживая поднос с покосившимися чайными чашками, и попятилась назад. Живот дяди Ричарда по-жабьи раздувалея и опадал.
--За такие слова вы ответите перед судом, сэр! --рявкнул он.
--Знаю,--сурово согласился Чаумак, не закрывая двери.
Барристер встал перед дядей Ричардом, высоко вскинув голову. Левая рука автоматически схватилась за лацкан черного шелкового пиджака--как в судебном зале.
--По-моему, вы знакомы с мадам Марри Якобсон?
--Встречался, как вам известно,--отрезал дядя Ричард.
--Встречались. Очень хорошо.
В полном параличе, охватившем контору, мисс Нора Скайс, секретарше Бу, понадобилось немало времени, чтобы подняться и ответить на дважды нажатый звонок. Когда она возникла в дверях, Чаумак ее приветствовал очаровательной, неотразимой улыбкой.
--Ах, моя дорогая,--проворковал он, дотронувшись до ее подбородка,--до чего я завидую каждому, кто имеет такую прелестную секретаршу! Окажите любезность, попросите присоединиться к нам мадам Якобсон. Она сидит в приемной, моя милая.--И снова ущипнул ее за подбородок.
Мисс Скайс побагровела--от гнева и негодования, как позже объясняла друзьям и знакомым. Тем не менее вздернула голову и пошла выполнять поручение.
--Славная девушка!--просиял Чаумак, закрывая дверь, и снова обратился к дяде Ричарду.--Итак, сэр,-- объявил он.--Вчера вечером, после вашего ухода, мы с вашим племянником расспросили мадам Якобсон в ее гримерной. Судя по всему, вы ей не сильно понравились, правда?
Дядя Ричард опять чиркнул спичкой, раскуривая сигару, и с тихим злорадством ответил.
--Я не специалист, мистер Чаумак, не разбираюсь в симпатиях и антипатиях французских проституток. В отличие от вас.
--Вы мне льстите,--улыбнулся барристер.--Но если еще раз назовете ее проституткой, я обойдусь с вами гораздо круче, чем намеревался.--Он заговорил совсем другим тоном.--Это честная, порядочная женщина. Врать не любит. В основном рассказала нам правду. Лишь в одном солгала-- импульсивно.--Он оглянулся на Бу и продолжал с какой-то дружелюбной злостью.--Милый друг, она солгала, отвечая на ваш вопрос. Отводила глаза, говорила вызывающе ... Не обратили внимания?
--Обратил!--воскликнул Бу.--Конечно, обратил. Но ничего не понял. Она говорила ...
--Минуточку,--тихо остановил его Чаумак.
Раздался осторожный стук в дверь. Мисс Скайс ее открыла, впустила Марри и поспешпо закрыла. Было очевидно, что сначала Марри была страшно испугана, несмотря на ее бравый вид, леопардовое пальто, алое платье и восточную шляпу. Но, увидев Чаумака вместе с Бу, сразу приободрилась. Даже более того. Будучи хорошим тактиком, адвокат просто выжидал.
Ошибку совершил Ричард Ричардсон, вытащивший изо рта сигару.
--Позвольте предупредить вас, милая женщина, --произнес он властным гортанным голосом,--что перед вами солиситор, то есть юрисконсульт. Будьте поосторожнее.
Марри остановилась. Пальто заколыхалось на тяжело дышавшей груди, бледное лицо вспыхнуло, пристальные темно-карие глаза гневно загорелись, на лбу выступил пот, ярко накрашенные губы открылись, зубы оскалились.
--Черта с два!--прошипела она.
--Правильно,--улыбнулся Чаумак.--Вы же знаете, в присутствии нас с юным Ричардсоном никто не причинит вам вреда.
--Знаю, черт побери!
--Тогда прошу садиться,--предложил Чаумак, указывая на кожаное кресло, стоявшее перед дядей Ричардом,--и ответить на несколько моих вопросов, как ... гм ... прошлым вечером.
Бу, тоже улыбаясь, подвел ее к креслу. Опустившись в кресло, она расправила юбку и пальто, а когда Бу уселся на подлокотник ее кресла, схватила его за руку, глядя на него изучающим взглядом.
--Я ведь твоя французская мамочка, да?--со страстным волнением спросила Марри.--Правда?
--Правда, Марри. Теперь слушайте мистера Чаумака.
--Вы когда-нибудь раньше видели этого человека?--спросил Чаумак, презрительно ткнув пальцем в дядю Ричарда.
-- Я же вам уже говорила!
--Нет!--воскликнул Чаумак, словно топором отру-
бил.--Отвечайте, как на свидетельском месте в зале суда, по всем правилам. Вы когда-нибудь раньше видели этого человека?
--Да. Однажды.
--Когда? Где?
--Вчера вечером. В театре «Университет Оттавы».
--Это было до или после того, как явилась полиция вас допрашивать?
--Да ведь я вам обоим уже говорила вчера.--Она переводила взгляд с Чаумака на Бу.--Он пришел раньше полиции!
--Насколько раньше, скажите, пожалуйста?
--Не знаю ... То есть точно не помню. Он ...
--Хотя бы приблизительно. За пять минут? За десять? За пятнадцать?
--По-моему, за пятнадцать. Около того.
Поведение Чаумака разгорячило Марри. Каждым жестом, каждым словом адвокат создавал атмосферу зала судебного заседания, которая действовала на нее, и она соответственно реагировала, трепетала, любуясь собой не меньше, чем улыбавшийся Чаумак. Сверкая темно-карими глазами, она возбужденно тянулась вперед, быстро отвечая на быстро задаваемые вопросы.
--Он сказал,--отвечала она,--что его зовут мистер Ричардсон из фирмы «Ричардсон, Ричардсон и Поташ». Сказал, что очень огорчен, когда услышал от полиции по телефону о смерти моего бедного мужа, Камала, заколотого мавританским кинжалом в кабинете его племянника.
--Минуточку, будьте добры. Мавританским кинжалом?
--Я ...
--Продолжайте, мадам. Не бойтесь. Он описал кинжал?
--Нет. Объяснил только, что один их старый клиент, который живет в Касабланке, во французском Марокко, прислал нож в подарок.
--А вы что на все это ответили?
--Я сказала: «О боже». Что я еще могла сказать, услышав о смерти бедного Камала ...
Чаумак пристально посмотрел на Марри. Голова ее была высоко поднята, губы слегка дрожали, но взгляд оставался твердым.
--С вашего позволения, мадам, вернемся к другому вопросу. Муж вам что-нибудь рассказывал о своих отношениях с юридической конторой «Ричардсон, Ричардсон и Поташ?»
--Да.
--Что именно?
--Рассказывал, что познакомился с ее служащим, большим партнером ...
--Большим? Возможно, со старшим партнером?-- быстро вставил Чаумак.--Вы точно помните?
--Да! Так Камал говорил.
--Продолжайте, пожалуйста.
--Ну, он рассказывал, что служащий этой фирмы уговорил его тайно вложить десять тысяч долларов в крупную англо-американско-иракскую нефтяную компанию. Камал передал ему чек, получил акции.
--Эти так называемые акции сейчас у вас?
--Да. В сумочке.
--Мы их предъявим в качестве первого вещественного доказательства. А пока расскажите, что затем произошло с вашим мужем.
--Камалу как-то стало известно--не знаю откуда,-- что той самой нефтяной компании вовсе не существует. И он понял, что тот человек его обманул.
--Понятно. И все это вы вчера вечером рассказали мистеру Ричарду Ричардсону?--Чаумак небрежно махнул рукой.--Вот этому человеку?
--Да.
--Правда? И как он среагировал?
--Ох!--чуть не истерически воскликнула Марри.--
Принялся со мной любезничать, кокетничать...-- Изображая дядю Ричарда, взбешенная женщина помогала себе красноречивой жестикуляцией, мимикой и ужимками.--Схватил за руку, говорит: нет-нет-нет, полиции не надо рассказывать. Нет-нет-нет. Велел сказать полиции, будто не служащий
конторы обманул Камала. Велел сказать, что какой-то обманщик прикинулся служащим ...
--Вы так и сказали полиции?
--Да!--Марри беспомощно пожала плечами.--Поэтому соврала потом вам и моему сыночку. Ничего не могла поделать.
--И полиции солгали?
--Великий Боже, а что мне было делать?-- вскричала Марри. Слезы начали размывать тушь на ресницах.--У меня выхода не было!--Она наставила на дядю Ричарда палец, словно кинжал.--Он мне угрожал! 
--Ах!--стрелой вылетело восклицание из уст Чаумака.--Угрожал?
--Да!
--Чем же, скажите, пожалуйста?
Марри уронила руки на колени. Голова по-прежнему была гордо поднята.
--Я француженка,--объявила она,--а родилась в Марокко. Вчера вечером я вам рассказывала про своего первого мужа.--Она взглянула на Бу и Чаумака. --Он ... был грабителем по кличке Лис. Я любила его. Вам даже не понять, как я его любила! Часто помогала скрываться. Когда его застрелили в Ницце, вообще долго жить не хотела. А он,--снова указала Марри на дядю Ричарда,--сказал, что все обо мне знает от одного клиента из Марокко. Сказал, Интерпол до сих пор меня ищет, чтобы упечь в тюрьму за помощь мужу. Если я не сообщу полиции то, что
он велел, он звякнет в Интерпол, и меня даже через столько лет посадят за решетку.
Запрокинув голову, держась левой рукой за лацкан пиджака, Чаумак мягко и успокаивающе проговорил.
--А если я вас заверю, мадам, что Интерпол ни в чем вас не обвиняет?
Она открыла рот, но не вымолвила ни слова.
--От всей души уверяю вас в этом, мадам Уилсон. Канадское отделение Интерпола находится рядом с информационным центром полиции Оттавы. Благодаря любезности коммисара, я нынче утром все выяснил.
Марри заморгала, зашевелила губами. Чаумак, не дав ей времени на раздумье, снова махнул рукой.
--Значит, этот человек вам угрожал?
--Да!
--Еще кто-нибудь слышал его угрозы?
Он снова и снова подчеркивал слово «угрозы», точно гвоздь вколачивал.
--Да. Посыльный Джонни, он за дверью стоял. Вряд ли жирный насмешник об этом догадывался, а Джонни все слышал.
--Вы согласитесь, мадам, повторить сказанное в суде под присягой?
--Если попросите, соглашусь.
--Мадам, вам полностью понятно значение английского слова «шантаж»?
Марри заколебалась.
--Это когда у кого-нибудь деньги выманивают? А если не заплатишь, сильно пожалеешь, о тебе наболтают каких-нибудь гадостей ...
--Нет,--поправил ее барристер.--В большинстве
своем люди именно так понимают это слово. На самом деле понятие шантажа гораздо шире.
--То есть как это?
--Тот, кто угрозой принуждает кого-то сделать опасное, а тем более ложное заявление,--Чаумак скрестил на груди руки,--виновен еще больше, чем если бы выманивал деньги. Шантаж, мадам,-- уголовное преступление, влекущее за собой долгие сроки тюремного заключения. Я позабочусь, чтобы наш шутник получил сполна.--Отвесив легкий поклон, Чаумак отступил на шаг и развел руками.--
У меня все,--вежливо объявил он.--Желаете провести
встречный допрос, мистер Ричард Ричардсон?
Дядя Ричард не пожелал проводить встречный допрос.  Проклятый барристер нанес свой знаменитый последний удар--сокрушительный, парализующий. Дядя Ричард давно утратил превосходство и властность. Даже идеально сшитый пиджак с гарденией в петлице как-то обвис на нем. Он дрожащей рукой сунул сигару в пепельницу, попытался подняться, скрипя вертящимся креслом, но
не сумел и гортанно каркнул, сильно повысив голос.
--Чаумак! Вы шутите... Неужели вы серьезно намерены ... Неужели действительпо собираетесь ...
--Хо! Еще бы!--с нескрываемой радостыо подтвердил барристер.
Бу, пристроившийся на подлокотнике кресла Марри, вскочил.
--Эй, минуточку!--крикнул он.--Я никогда и не ду-
мал ... никогда не хотел ...
Чаумак схватил его за плечи и тихо напомнил.
--Дорогой друг, я ведь вам обещал: старый плут сильно пожалеет, что отказался от вас, что не желал впредь вас видеть. Обещал?
-- Да! Но ...
--Теперь разгадали его игру?--ласково осведомился адвокат.--Он невзлюбил вас с самого детства. Вы ему не подчинялись, не вписывались в его злодейские планы. Отдадим ему должное--он не хотел отправлять вас на виселицу за убийство, он хотел представить дело как непредумышленное убийство, даже самооборону. А дальше он не шел. Его нисколько не волновало, убили вы кого-нибудь
или нет. Он считает вас легкомысленным, неуравновешенным и никчемным. Но мошенничество в уважаемой адвокатской конторе полностью погубило бы дело. Он понял, что нельзя обвинить вас в обмане, но можно обвинить в убийстве. По крайней мере, так ему казалось. Слушайте! Когда Камал впервые вошел в кабинет, он, по вашему собственному признанию, спросил мистера Ричардсона... Того самого мистера Ричардсона?
Бу обхватил руками голову.
--Да ... Если вспомнить, именно так он и спросил.
--Объясните, пожалуйста, кого он имел в виду, если не старшего партнера?
--Я ...
--Вчера вечером Марри сказала,--Чаумак кивнул на почти неподвижную женщину,--что Камал несколько дней назад послал письмо мистеру Ричардсону-старшему. Разрази меня гром, только не уверяйте, будто бы он понятия не
имел, что происходит вокруг!
Бу Ричардсон впервые осознал, что дружелюбие Гарри Чаумака бывает страшнее враждебности.
--Не волнуйтесь, мой мальчик,--продолжал барристор, хлопнув его по плечу.--Он это заслужил в полной мере.
-- Но я не хочу ...
--Не хотите? Значит, будете отрицать, что ненавидите его всей душой?
--Нет, не буду отрицать!--завопил в ответ Бу.--
Ненавижу! И все-таки не хочу видеть его в тюрьме. Может быть,--молодой человек тяжело сглотнул,--он обманул Камала потому, что нуждался в деньгах... Разве нельзя найти компромисс? Пожалуйста, прекратите пускать фейерверк ...
Чаумак отошел от него на пару шагов и рассмеялся, запрокинув голову.
--Прекратить фейерверк, говорите? Милый мальчик, вы даже начала не видели. Посмотрите, прошу вас.
Он прошел к письменному столу, несколько раз нажал кнопку звонка, вызывая секретаршу Бу. Видимо, любопытная мисс Скайс подслушивала под дверью, так как открыла ее слишком быстро. Адвокат мигом разулыбался, источая сплошное очарование.
--Ах, моя дорогая!--приветствовал он ее.--Свет моих очей! Скажите, пожалуйста, не прибыл ли, случайно, лорд Пантекорво?
--Д-д-да, мистер Чаумак, он сейчас в приемной ...
--Милая, вы оказали бы мне неслыханную услугу, проводив его сюда.
--Х-хорошо, мистер Чаумак ...
Дверь поспешно закрылась.
--Лорд Пантекорво?
Бу в душе испустил громкий вздох и начал, фигурально говоря, биться головой о стену в предвидении встречи графа Пантекорво с Гарри Чаумаком, находившимся в чертовски воинственном настроении. Его переживаний нисколько не облегчала Марри, которая рукавом утирала слезы, лившиеся из широко распахнутых глаз.
--Жуткий тип,--шептала она, лихорадочно кивая на Чаумака,--просто ужас, я тебе говорю, черт возьми! Даже если мой первый муж был бандитом, с ним ему не сравниться. Вызвался проводить меня домой вчера вечером--и, как ты думаешь, до которого часа не давал заснуть?
--Ш-ш-ш! 
--Знаю, черт побери, но скажи, как ты думаешь, до которого?
--Заткнитесь, ради бога!
Возможно, Бу и пришлось бы все-таки услышать исповедь растрепанной Марри, если бы мисс Скайс вновь поспешно не распахнула дверь.
Лорд Пантекорво, казавшийся еще толще и меньше ростом в жемчужно-сером пальто с черными лацканами, шагнул в кабинет с воинственным видом. Эффект усугубляла мягкая серая шляпа, надвинутая на один глаз. В губах дымилась сигарета. Вместе с ним вошла Сильвия, стараясь делать вид, будто ее
тут вообще нет.
Прекрасные серые глаза, которые стали еще красивей без всякой косметики, блуждали по сторонам, старательно избегая Бу, преувеличенно интересуясь книжными полками и любуясь камином. На долю секунды ее взгляд упал на Бу и мгновенно уставился в пол. Последний, окаменев, стоял рядом с креслом Марри и неотрывно смотрел на Сильвию.
Лорд Пантекорво шагнул к подбоченившемуся Чаумаку. Дальнейшее оказалось полной неожиданностью для Бу Ричардсона.
--Ну,--буркнул лорд Пантекорво, вытащив изо рта сигарету,--по вашему звонку я нынче утром промчался через всю страну. Значит, мы помирились?--И протянул руку, хоть и с угрюмым видом.
--Помирились,--искренне подтвердил Чаумак, пожимая ее.--И отныне добровольно сотрудничаем. Если чем-нибудь могу помочь, я к вашим услугам.
--Ладно,--проворчал лорд Пантекорво, глядя на пуговицы своей жилетки, чтобы не смотреть в глаза адвокату.--Между нами сказать, признаю, лучше, чтобы вы стояли на моей стороне, а не наоборот.--Он раздраженно, нетерпеливо махнул сигаретой.--Гонорар потом обсудим. Я на вас зла не держу. По телефону уже говорил, если со своей стороны
что-то смогу для вас сделать ...
Тут лорд Пантекорво, стараясь не смотреть на Чаумака, покосился направо и увидел Бу. Пухлые губы широко открылись, глаза выпучились.
--Папуля!--предупредительно крикнула Сильвия, но тщетно. Лорд Пантекорво не просто разозлился, а преступил все человеческие и божеские пределы. Швырнул на ковер сигарету и растоптал. Сорвал с го-
ловы серую шляпу, высоко ею взмахнул и бросил на пол.
--Вот этот самый тип,--взревел он,--сбил мою дочь
с пути истинного! Накачал коньяком бедненькую овечку, которая никогда раньше ничего не пробовала крепче лимонада.--Тут лорд вспомнил еще об одном преступлении.--Бросил меня в стеклянную перегородку в моей собственной ванне!  Пустил на меня холодный душ, прости господи! 
--Сильвия!--крикнул Бу, взбешенный не менее ее отца. Она мельком бросила на него любящий взгляд.
--Сильвия!
--Я убью его!--завопил лорд Пантекорво и попытался перейти к действию.
Несмотря на свое душевное состояние, Бу вовсе не собирался допускать повторения утренних недостойных событий. Как только разъяренный лорд замахнулся правым кулаком, от которого увернулся бы даже слепой, он крепко подхватил его под обе руки и вскинул высоко в воздух.
Кулаки лорда Пантекорво замолотили впустую. Проклятия разносились по всей конторе. Бу, по его мнению, более или менее осторожно усадил лорда в кожаное кресло, стоявшее у двери.
--Ну-ну,--хмыкнул Гарри Чаумак.--Дорогой друг,
мы рассматриваем уголовное дело. Вряд ли сейчас подходящее время ...
--Пусть проваливается ко всем чертям обманщик, и обманутый, и старший партнер фирмы!--заорал Бу.-- Не это главное. Сильвия, пойдем со мной!
Схватив за руку не особо сопротивлявшуюся девушку, он широко распахнул дверь и вытащил ее в коридор.

      








        Г Л А В А  10


Пожалуй, в долгой и славной истории адвокатской конторы «Ричардсон, Ричардсон и Поташ» никогда не бывало подобного прецедента. Служащие участия в событиях не принимали. В каби-
нетах, расположенных по обе стороны длинного коридора, чувствовалось напряжение, слышалось приглушенное бормотание--свидетельство того, что люди толпятся у дверей и шепчутся по углам.
Правда, мисс Скайс бежала по коридору, будто от этого зависело спасение ее жизни. Секретарь Ричарда Ричардсона снова вынырнула из закутка с другим подносом, заставленным чайными чашками, и снова поспешно шмыгнула назад. Но из открытой
двери кабинета Бу несся ужасный рев, как будто все, кто там присутствовал, кричали одновременно.
--Черт побери,--возмущенно визжала Марри Уилсон,--не знаю, кто хуже!
Упавший в кожаное кресло лорд Пантекорво орал, как предводитель воинов-зулусов.
--Убью! Убью!--Он заткнулся лишь тогда, когда рука Чаумака схватила его за горло, а правый указательный палец барристера угрожающе помахал перед его носом.
--Ну-ка, слушайте!--в свою очередь рявкнул Чаумак.--Если скажете еще одно слово, я, помоги мне Бог, не стану защищать Громилу Джо, ясно?
Побагровевший лорд Пантекорво задрыгал в воздухе обеими ногами.
--Сейчас объясню вам, что будет, если Громила Джо сядет надолго!--гремел Гарри Чаумак.--Большой Луи лишится единственного медвежатника... гм... то есть взломщика сейфов, которому только свистни и затем спокойно, без шума и пыли, бери из легко открытого сейфа деньги. Наконец, что это за белиберда насчет галлонов бренди и позорной гибе- ли вашей дочки?--Лорд Пантекорво перестал брыкаться.--Ваша дочь,--продолжал адвокат,--способна принять такое количество коньяка, шампанского и прочих спиртных напитков, какое вам даже не спилось. Всегда может и всегда хочет. А что можно сказать о Бу Ричардсоне? Мальчик из порядочной, хорошей семьи, другого такого за титул не
купишь. Он среагировал молниеносно. Одному ему хватило духу швырнуть вас в ванну, хорошо зная, кто вы такой. Он любит вашу дочь, и она его любит. Если я хоть что-нибудь понимаю, у него самые искренние и честные намерения ...
--Ну да?--вымолвил первое связное слово лорд Пантекорво.
Усугубляя безумную ситуацию, дверь кабинета Чарльза Поташа распахнулась. Из нее выглянули Чарльз и Моника Ричардсон.
--Бу!--окликнул друга Чарльз громким театральным шепотом.--Что тут происходит?
--Ш-ш-ш,--прошипел тот.
По-прежнему таща за собой Сильвию, он не знал, где можно укрыться, кроме закрытого дядиного кабинета с двустворчатой дверью слева от него. По крайней мере, там никого не было.
Толкнув дверь, он поспешно впихнул туда Сильвию и решительно закрыл за собой створку. Кабинет был большой и не такой убогий, как прочие. Там было тепло и светло не только от жарко пылающего огромного мраморного камина. Отсветы огня мягко сверкали на массивной мебели.
В самом центре стены прямо напротив двери красовался написанный маслом портрет основателя конторы Д.Ричардсона в полный рост, в напудренном парике и расшитом кафтане, с гнусной ухмылкой. Под портретом стоял диван восемнадцатого века. Усадив на него Сильвию,--девушка будто сама позировала для портрета,--Бу встал перед ней и спросил.
--Ну? Теперь что еще за игры?
--О-ой, мивый,--залепетала она, запрокинув голову. Я повидала кучу всякой жу-ути, но такого, наве-ерно ...
--Брось сейчас же!
--Ч-чего?
--Свой дурацкий акцент. Бога ради, где ты этому научилась?
Последовало молчание. Лишь золотистый свет мерцал на стенах и потолке.
--Прошу прощения,--извинилась Сильвия нормальным тоном.--Так уж меня научили. Сразу трудно избавиться. Папуле с мамулей нравится, они это считают приличным, не разрешают мне говорить по-другому,--и затем придирчиво спросила.--Зачем ты убежал из дома и сдался полиции? Думал, теперь уж пропади все пропадом?
--Да.
--Думал так, потому что увидел насквозь свою гадюку Эллу, а кроме нее, тебя никто больше не интересует.
--Что?--вскричал совсем обалдевший Бу.
--Разве нет?
--Нет, нет, нет!--Он упал перед ней на колени и стиснул в объятиях.--Неужели женщины вообще ничего не соображают?
--Разве нет? Знаю, что не имею права спрашивать,--пробормотала Сильвия, опустив голову и ощупывая расшитую обивку дивана,--но ведь все было именно так!
--Нет, нет, нет! Я хотел сказать, что люблю тебя ...
-- Что?!--в свою очередь воскликнула Сильвия.
--Да! Хотел признаться... Ты от меня шарахнулась, словно от прокаженного. И дважды приказала уйти. Я, конечно, подумал, что ты меня видеть не хочешь, поэтому...
--Ой, мивый, неужели мужчины вообще ничего не соображают?--В глазах сверкнули слезы.--Иди сюда,--
всхлипнула она, похлопывая по сиденью дивана.-- Сядь рядом. Обними меня, то есть, я имею в виду, если хочешь. Объясни, наконец, весь этот жуткий бред.
--Какой бред?—уточнил Бу, быстро сев рядом с ней.--То, что ты меня выгнала?
--Ну ... ты ж меня опозорил!
--Я? Тебя?
--Ты же слышал, что я говорила! Неужели не понимаешь?
--Абсолютно ничего не понимаю,--подтвердил Бу и продолжал, сделав широкий ораторский жест.-- Возможно, тут кроется некий высший загадочный смысл, недоступный моему прозаическому рассудку. В то же время ...
--Слушай!--взмолилась Сильвия, уткнувшись лицом ему в плечо.--Послушай, пожалуйста!--И чуть-чуть помолчала.--С момента нашей первой встречи я позорно к тебе приставала. Нарочно, специально ... Просто мне так хотелось.
--Все-таки не понимаю ...
--Мне было глубоко плевать. Я была в маске.
В маске? Да! Коверкала язык, расхаживала в жуткой одежде, которую папуля с мамулей считают шикарной, размалевывала лицо, словно клоун. Аффектированная, глупая манера поведения, но папуля всегда настаивал на этом. Ясно? Очень хорошо. Будто пляшешь на костюмированном балу,
где тебя никто никогда не узнает. Вытворяй что хочешь, разыгрывай из себя идиотку--наплевать, ты же в маске. Понял?
--М-м-м ... пожалуй.
--А сегодня, во время кошмарного разговора с Эллой ...
--Говори!
--... я была настоящей,--передернула плечами Сильвия,--без маски. Ненавидела себя. Многолетняя ненависть и презрение выплеснулись наружу. Потом выяснилось, что ты нас слышал. Этого я уже не стерпела. Вот и все.
Последовала пауза. Он вспомнил, с какой искренностью во время того самого
разговора Сильвия изливала душу, с какой воинственной преданностью отстаивала Бу перед непреклонной Эллой и не выдержал. У него перехватило горло, в глазах потемнело.
Он приложил к щекам девушки обе ладони, приподнял ее голову и тихо, нежно сказал.
-- Милая ...
--Что?
--Видно, ты до сих пор не понимаешь, что во время того безобразного разговора была самой очаровательной женщиной, когда-либо созданной Богом ...
--Не обижай меня,--отпрянула Сильвия,--Бу не надо, пожалуйста! Зачем ты это делаешь?
--Господи, неужели ты думаешь, будто я хочу тебя обидеть? Я слишком сильно тебя люблю. Именно в тот момент я это окончательно понял.
--Правда?
--Выйдешь за меня замуж?
--Я ...
--Да,--пробормотал Бу, совсем упав духом,-- знаю, это трудно ...
--Трудно? Почему?
--Для тебя, я имею в виду. Старик лишит тебя своих денег, придется жить на мой заработок... Согласна, моя дорогая? Сумеешь?
--Позволь тебя уведомить,--воскликнула Сильвия, впервые по-настоящему разозлившись,--что я веду хозяйство не хуже любой другой женщины в Канаде! Мама меня научила, когда у папы в кармане не нашлось бы и двух донаров! Я хотела тебе рассказать, только папа не разрешил. Сказал, что это неприлично.
--Есть еще одна проблема. Мне придется бороться с твоим отцом. Возможно, я должен буду разбить еще десяток стекол. Хочу, чтобы ты была такой, как ты есть, не изображала глупую куклу, пытаясь угодить старому распроклятому дураку. Стерпишь?
--Пожалуйста, мивый, выбери самую широкую и высокую стеклянную витрину в нашем доме. Я тебе пособлю.
--Но если ты откажешься стать моей женой ...
--Откажусь? Ты же знаешь, что не откажусь! Не мели чепухи ...
--Никак не пойму,--пробормотал Бу в самом мрачном унынии,--почему мне вдруг выпала такая удача... Никогда ничего подобного не бывало. Я этого не заслуживаю.--И вдруг, придя в ужас, добавил.--Ты не шутишь? Ты действительно любишь меня?
--Люблю?--всхлипнула Сильвия и раскрыла объятия.--Иди сюда. Я тебе докажу.
Последовала пауза. Невозможно сказать, долго ли она длилась--в золотистом свете, мерцавшем на потолке, на стенах, на пудреном парике эсквайра Дж. Ричардсона,--Бу с Сильвией имели об этом весьма смутное представление. Через неопределенный период времени шокированный женский голос возмущенно воскликнул.
--О!..
Негодующее восклицание издала, естественно, не Сильвия, а мисс Скайс, стоявшая в открытых дверях в освещенном коридоре.
--Я трижды стучала!--взвизгнула она, отпрянув, будто случайно попала на оргию в честь богини Иштар, что фактически было не так уж и далеко от истины.--Четырежды стучала! Никто не отвечал ...
Нервы у пары влюбленных были на пределе, оба так разозлились, что Бу заорал.
--А зачем вообще вы стучали?
--Слушайте, мистер Бу, я хочу сказать...
--Нет, это я хочу сказать: в чем дело?
--П-прошу прощения, мистер Бу, мистер Чаумак ждет вас в кабинете. Там происходит нечто ужасное! Пожалуйста, идите ...
И мисс Скайс убежала. Бу с Сильвией, стараясь собраться с мыслями, поспешно последовали за ней.
--Слушай,--выдохнула Сильвия в коридоре,--ты ведь не будешь сейчас разговаривать с папой ... про нас?
--Буду. При первой возможности.
-- Но не прямо сейчас? Если начнется какой-то скандал, папа в него обязательно ввяжется.
Она была совершенно права. В собственном кабинете Бу, как и следовало ожидать, шла поистине знаменательная перепалка между Чауаком и лордом Пантекорво.
--Вы своего добились!--вопил лорд, топча
собственную шляпу.--Я вас нанял! Добились! Теперь вы обязаны...
Невозмутимый Чаумак, величественный, как крепостная башня, медленно смерил его взглядом с головы до ног.
--Слушайте, старичок,--хмыкнул он,--слово «обязан» неприменимо к Гарри Чаумаку.
Лорд  Рантекорво опять заплясал на своей шляпе.
--Ненормальный!--заорал взбешенный лорд, обращаясь к собравшимся в целом.--Чокнутый! Совсем съехал с катушек! Я вас спрашиваю ...
--Слушайте, мелкий и невыносимый ядовитый гад,--нараспев произнес адвокат.--Мне придется из-за вас рисковать. Ладно--разве я без конца не рискую? Если возьмусь защищать ваших дружков, ваше имя, понятное дело, не прозвучит никогда, даже в виде намека. В нравственном смысле,-- прищелкнул он пальцами,--вопрос чисто
академический. Я по возможности предпочитаю виновных клиентов.
--К чему тогда столько шума? Зачем вы поднимаете такой ...
--Еще не родился на свет человек,-- провозгласил адвокат,--который мог бы мне приказывать.
--Никто вам не приказывает. Я просто ...
--Ах, сообразили? Прекрасно. Отдайте оплаченный чек.
Рука лорда Пантекорво, полезшая было в нагрудный карман пиджака под жемчужным пальто, нерешительно дрогнула.
--Да-да-да,--подтвердил Чаумак.--Все хорошо по-
нимают, что вы абсолютно не связаны с интересующей нас компанией. О чеке мне сообщил мистер Луис Корф, которого иногда называют Большим Луи. Предъявите, пожалуйста.
Лорд  Пантекорво вытащил серую чековую бумажку, прикрепленную скрепкой к другой. Атмосфера в кабинете незаметно переменилась. Марри Уилсон по-прежнему сидела в том же кресле, еще сильней тараща глаза. Дядя Ричард оставался за письменным столом. Он повернулся ко всем спиной и, поставив на стол локти, поддерживал руками голову. Вошли Чарльз Поташ с
Моникой. Чарльз привалился к картотечному шкафу, откровенно наслаждаясь схваткой Чаумака с лордом Пантекорво. За него цеплялась испуганная Моника.
Впрочем, схватка в данный момент прекратилась. Раскрасневшийся, изумленный, растерянный лорд Пантекорво шлепнулся в кресло, куда насильно усадил его Бу. Огонь трещал и прыгал под каминной полкой с косо висевшим над ней зеркалом. Чаумак, держа в одной руке чек, схватил свой портфель с кресла лорда Пантекорво, взглянул в открытую дверь, причем стоявшему возле нее Бу, обнимавшему одной рукой Сильвию за плечи, показалось, будто барристер подал какой-то знак.
Посмотрев через плечо, он заметил в конце коридора инспектора Каргтона, который, похоже, ответно кивнул. Барристер закрыл дверь, шагнул с чеком и кейсом к пылающей топке, встал между каминной решеткой и кожаным диваном, спиной к огню и покосившемуся зеркалу. Его быстрый взгляд ухватил засохшие пятна крови на каминной ре-
шетке и в топке, стопки детективных романов, лежавшие на диване, куда он бросил свой портфель.
Потом Чаумак повернулся лицом к присуствующим, воздействуя на них не только силой личности, но и чем-то еще. Бу был совершенно уверен, что Чаумак собирается провозгласить: «Ваша честь и господа присяжные...»--однако адвокат опомнился, раздул ноздри и заговорил иначе.
--Кажется, все забыли,--начал он,--что в этом кабинете почти ровно двадцать четыре часа назад на стоящем передо мной диване был насмерть заколот человек. Никто, видимо, не способен ответить, почему и каким образом его убили в помещении, куда никто не мог незаметно проникнуть.
--Бам!--глухо пробили часы далеко на площади.
Тяжелый бой курантов, приглушенный туманом, звучал точно так, как слышал его вчера Бу. Чаумак ждал, оглядывая присутствующих, пока часы не пробили пять.
--Если сказать точнее,--продолжал он,--в данный
момент минуло ровно двадцать четыре часа с той минуты, как Камал Карбахан вошел в дверь кабинета.
Если кто-нибудь и хотел что-то вставить, бой часов всех заставил молчать. Адвокат небрежно прихватил с дивана несколько детективных романов в кричащих обложках, сбросил почти все на пол, взмахнув одним, названия которого не было видно.
--Мистер Бу Ричардсон вовсе не случайно читал эти книжки,--заключил он.--Мы все их читаем, часто сталкиваясь со следующей банальной деталью: получив смертоносный удар, жертва все-таки умудряется выдавить пару слов. Естественно, умирающий должен назвать убийцу. А он в подобных романах, в отличие от любого нормального че- ловека, мелет какую-то дикую чепуху исключительно в интересах автора, который жаждет окончательно сбить читателей с толку. Казалось, наша загадка заключена в перчатках. Перчатки посыпались на нас со всех сторон. По всей видимости, исключительно потому, что Камал Карбахан перед смертью схватил Бу Ричардсона за руку и прохрипел, что все
беды на него свалились из-за перчаток последнего.
Чаумак замолчал. Терпение Бу лопнуло.
--Да ведь я сам слышал!—воскликнул он.-- Он так и сказал.
--Нет, ничего подобного,--отрезал адвокат, с тихим шлепком бросил книжку на диван и вновь обратился к присутствующим.--Впервые ознакомившись с делом, которое мне изложил в уголовной полиции мой юный друг Бу Ричардсон, я его счел недвусмысленным и простым. Фактически
так и есть, не считая загадочной фразы насчет перчаток. Последовавшие вскоре события,-- нахмурился барристер,--ненадолго заставили меня усомниться в собственных заключениях.--Он виновато махнул рукой.--Бог свидетель, чертовски глупо сомневаться в своей правоте! Непростительно. Больше такого не повторится.
Поразмыслив еще до нашего визита с младшим Ричардсоном в гримерную мадам Уилсон, я убедился в верности своих рассуждений. В беседе с упомянутой дамой явилась окончательная разгадка. Меня осенило. Мне все стало ясно, благодаря
мимолетному замечанию о том, что заключительная часть беседы Бу Ричардсона с Камалом Карбаханом шла по-французски.
Марри вдруг встрепепулась.
--По-французски?
Чаумак слегка иронически улыбнулся, отвесив поклон.
--Дорогая мадам, вы при этом присутствовали. Это было в вашей гримерной, когда я, к несчастью, в волнении свалил с туалетного столика вазу с красными и белыми гвоздиками...
--Допустим, разговор шел по-французски, и что тут такого?--настойчиво допытывалась Марри.
--Попробую объяснить. Вижу, вы пользуетесь очень яркой помадой,--добавил адвокат, скосив глаза в потолок. Не соблаговолите ли одолжить на минуточку?
--Губную помаду? Зачем?
--Будьте любезны,--поклонился он, протянув руку и прищелкнув пальцами.
Марри бесконечно долго копалась в сумочке, выкидывая оттуда всякую ерунду, пока не нашла позолоченный тюбик. Чаумак по-прежнему неподвижно стоял с протянутой рукой. Несмотря на полное самообладание, она чуть не споткнулась. выйдя из-за стола и вручая ему помаду.
--Еще раз спрошу: для чего она вам?
-- Вместо карандаша,--объяснил он.
Чаумак шагнул в сторону, повернулся боком к продолговатому зеркалу над каминной доской, высоко поднял правую руку и быстро начертал два кратких слова. В зеркале отразилась надпись крупными темно-красными буквами:  VOS GANTS.
--Вряд ли стоит объяснять,--насмешливо продолжал Чаумак,--что это словосочетание по-французски означает «ваши перчатки».--Он бросил взгляд на Бу.--Будьте любезны, произнесите вслух.
--Зачем?
--Произнесите, пожалуйста, бегло. Давайте!
--Пожалуйста—«во ган». Конечное «эс», разумеется, не произносится, посередине носовое «эп»... Звучит одним словом: «BoraII»...
Бу замер с разинутым ртом, не веря собственным ушам. Голос Чаумака звучно раскатился по кабинету.
--Вот и убийца,--провозгласил он.--Недостойный
любимец служащих фирмы, мистер Чарльз Поташ. Несчастный Камал с последним вздохом назвал его имя! Всем известно, что второе имя его—Воган.
Позвольте объяснить тем, кто не говорит по-французски,--сухо продолжал Чаумак.--Это самый что ни на есть пустяк из всех свидетельств против него. Если позволите, мне хотелось бы обратиться с вопросом к мисс Монике Ричардсон.--Левая рука адвоката снова вцепилась в лацкан пиджака.--Не испытывая никакого желания расстраивать вас, мисс Ричардсон, я вынужден спросить: правда ли, что ваша свадьба с мистером Поташом дважды откладывалась? Из-за того, что он дотла проигрывался на скачках?
Голос адвоката на мгновение канул в пустоту--в пустоту перенапряженных нервов, когда люди находятся на пределе. Содрогнулись даже Сильвия с отцом, никогда не знавшие Чарльза, разве только слышавшие его имя. По-прежнему сидя спиной к Бу, дядя Ричард вздернул голову, сверкнув серебристыми волосами. Чарльз Поташ, которого Бу считал лучшим другом, прижался окостеневшим телом к картотечному шкафу. Виден был лишь его силуэт. Яркие голубые глаза глупо остекленели, верхняя губа безобразно вздернулась. Моника решительно от него отцепилась, попятилась и бросилась к Бу.
Прозвучали одновременно три голоса. Дядя Ричард сказал.
--Вы считаете это юридическим доказательством, мистер Чаумак?
Барристер любезно ответил.
-- Да, сэр.
Моника жалобно вскрикнула.
--Бу! Помоги мне! Пожалуйста!
Он молниеносно припомнил, что в последний раз перепуганная и обиженная сестра обращалась к нему за помощью в пятнадцать лет, и протянул руки. Моника бросилась в объятия сильного старшего брата.
--Все в порядке. Не бойся.
Чаумак обратился к ней громким безжалостным тоном.
--Поверьте, мисс Ричардсон, сейчас дело уладить значительно легче, чем было бы после вашей свадьбы с гнусным неблагодарным убийцей, который в данный момент жмется к шкафчику. Действительно ли женитьба дважды откладывалась из-за его проигрышей на скачках?
--Да!--рявкнул Бу, защищая сестру.--Откуда вам
это известно?
--Вы рассказали.
-- Я?
Видимо, сами того не заметили, как часто бывает со свидетелями, которых просят несколько раз повторить показания. Впрочем, наверно, вчера вечером поняли ...
И правда. Теперь Бу припомнил, что когда бежал сломя голову из оффиса на проспекте Свободы, то
подумал о дважды отсроченной свадьбе Моники, о причине отсрочки и о необходимости скрыть ее от дяди Ричарда.
--Итак, у меня в руках,--неумолимо продолжал Чаумак, вновь обращаясь ко всем присутствующим,-- оплаченный чек на шесть тысяч фунтов, выписанный Камалом Карбаханом в филиале Столичного банка  на имя мистера Вогана Поташа. Мадам Уилсон, вы узнаете подпись своего мужа?
Марри, сидевшая у письменного стола и рассеянно смотревшая по сторонам, вдруг очнулась, взглянула на чек и выкрикнула по-французски нечто непечатное.
--Да, да, да!--добавила она.--Это подпись Камала.
--А теперь, мистер Чарльз или Воган Поташ, не удостоверите ли свою подпись на обороте?
Чарльз неестественным голосом взвизгнул.
--Какого черта?--и сразу спохватился, некрасиво скривившись в привычной заискивающей усмешке.--Бу, старичок,--воскликнул он,--ты же знаешь, что я не виноват! Если честно играешь ...
--Кажется, Чарльз, ты долго водил меня за нос. --Бу буквально физически затошнило. Но нельзя же вот так вот порвать старую дружбу.--Тем не менее, если я могу тебе чем-то помочь ...
--Бу, я не виновен! Клянусь!
--Правда?--переспросил Чаумак, бросив вопрос, как стеклянный стакан, в стену и сорвав скрепку, прикреплявшую чек к какой-то бумажке.--Штамп на оплаченном чеке вместе с копией приложенного письма свидетельствуют, что сумма переведена на счет букмекерской конторы, зарегистрированной под названием «Джек Шимон лимитед», главный филиал которой находится на Канадиен-стрит. В сопроводительном письме, подписанном мистером Лизером Рихардсоном, недвусмысленно сказано, что мистер Воган Поташ задолжал конторе четыре тысячи пятьсот долларов. К нему приложен чек на оставшиеся пятьсот долларов--для продолжения его успешной карьеры. Все это вместе с фальшивыми акциями, весьма неуклюже выписанными рукой мистера
Поташа как одного из директоров несуществующей нефтяной компании, служит великолепным вещественным доказательством.
Чаумак осторожно положил чек и письмо на стопку детективных романов.
--Вещественные доказательства номер два и три,-- объявил он.
Ричард Ричпрдсон протянул руку к пепельнице
с погасшей сигарой. Но пальцы слишком дрожали. Вместо этого он хлопнул ладонью по лежавшему на письменном столе блокноту.
--Мистер Чаумак, мне послышалось,--проговорил он с остатками былого превосходства,--будто вы называли меня мошенником и сообщником ...
--Вас?--поднял брови Чаумак.--Да бросьте. Вы мел-
кая сошка. Вам нельзя доверить даже содержимое детского игрушечного банка. Вы слишком осторожны, чтобы выкинуть подобный фокус. Чек вместо наличных! Именные акции! Мистер Поташ внушает мне отвращение.
--Вновь подсудное заявление, сэр!
--И я снова вам предлагаю предпринять законные действия,--кивнул барристер с таким устрашающим выражением на лице, что дядя Ричард отшатнулся.--Думаете, дорогой сэр, будто нам, служителям закона, ничего о вас не известно? Вы так и не простили отцу этого мальчика,--палец Чаумака указал на Бу,--что
он был гораздо способнее вас. Ваша любовь к племяннице весьма похвальна. Видимо, ваш протеже, мистер Поташ, обладает всеми качествами, которые отсутствуют у вашего племянника. Он выполняет ваши распоряжения, подчиняется, повинуется, гладко причесан, прилично выражается. Брак между племянницей и мистером Поташем представлялся вам идеальным. Вы решили устроить его любой
ценой.
Дорогой сэр, вы давно знали, что Чарльз Поташ обманом выманил у Камала Карбахана шесть тысяч фунтов. Узнали это из полученного письма Камала...
Разгневанный дядя Ричард вскочил на ноги.
--Прекратите немедленно!--крикнул он.
--Прекратить, говорите вы?--вскричал в ответ Чаумак.
--Недопустимое...противозаконное... оскорбление ...
-- Поэтому,--продолжал адвокат,--под удобным предлогом вы сидели дома, трясясь от страха, очень своевременно заболев гриппом. Но после убийства вам пришлось выйти на сцену, что-то предпринять. Вы с готовностью принялись кое-кого выгораживать, отдав племянника на заклание...--Чаумак взял себя в руки и заговорил спокойнее.--Тем не менее в час испытания именно презренный племянник за вас заступился и спас. По каким соображениям--одному только
Богу известно ...
Сильвия положила руку на плечо Бу. Последний в крайнем возбуждении, не смея взглянуть на Монику, желал, чтобы свершилось чудо и пол провалился под ним. Однако дальше было хуже. Совсем побагровевший лорд Пантекорво, сгорбившийся в кресле, неожиданно выпрямился и ткнул пальцем в Бу.
--Не так плох этот парень!--воскликнул он.--Никто
со мной, правда, не обращался хуже, чем он. Швырнул ... Ну ладно. Все равно, он не так плох.
--Прекратить, вы сказали?--гремел Чаумак, которого это слово как бы взбесило.--Давайте посмотрим. Я сейчас очень коротко проясню один вопрос, который едва не увел меня на ложный путь. Потом продемонстрирую, что Камала Карбахана мог убить Воган Поташ, и только Поташ.--Он потя-
нулся к кнопке звонка на письменном столе и продолжал уже тише.--Лишь один человек знал, что Бу Ричардсон пошел ко мне, что мы с ним сотрудничаем, знал о наших общих интересах, даже о том, что мы отправились ко мне домой. Это Чарльз Поташ. Просто удивительно, что я не обратил внимания на столь очевидный факт. Но ...
Дверь открыла перепуганпая мисс Скайс. Бу показалось, что за ее спиной некто, кого он не смог опознать, быстро шмыгнул в сторону, скрывшись из вида.
--Ах, моя дорогая,--приветствовал ее Чаумиак.-- Скажите, пожалуйста, не сидит ли в приемной мистер Гюнтер Эттингер?
--Д-да, мистер Чаумак...
--Будьте добры пригласить его сюда.
--Эттингер!--прохрипел лорд Пантекорво.--Уж не тот ли ...
--Не беспокойтесь. Он никого не будет обличать.
С первого взгляда на вошедшего Гюнтера Эттингера по-прежнему без шляпы, в застегнутом доверху дождевике--было ясно, что он никого не собирается обличать. Очень самоуверенный, даже высокомерный прошлым вечером молодой человек теперь проявлял еще меньше решимости, чем
даже при встрече с Бу нынче утром. С увлажненными в тумане коротко стриженными темными волосами и худым лицом, он выглядел на десять лет старше, чем утром, прокашливаясь и стискивая кулаки в
карманах дождевика.

Чаумак обратился к нему с официальной вежливостью.
--Мистер Эттингер, первым делом позвольте принести извинения. При нашем знакомстве в антикварной лавке мистера Схенка я счел вас невыносимым доктринером, тогда как на самом деле вы просто идеалист.
--Идеалист...--сокрушенно и презрительно шепнул Эттингер.
--Тем не менее это так. Понимаете, я так же консервативен, как вы ... радикальны. Поэтому не поверил вашему заявлению о ненависти к насилию. Посчитал лицемерным ваше утверждение, будто вы считаете своим долгом консультировать бедняков, не поверил и предупреждению, что нам лучше не выходить на улицу. Даже на меня влияют политические соображения. Вы были абсолютно
честны ...
--Взяв деньги у Большого Луи?--горько вставил Эттингер, сверкая темными глазами.
--Ну, это было в прошлом ...
--Чтобы помочь друзьям,--перебил его Эттингер,-- берешь деньги у ненавистного человека. Не можешь отказаться. Думаешь, что тут такого плохого, если грязные деньги пойдут на доброе дело. Однако это страшнейшее заблуждение ...
--Оставим эту тему. Поведайте нам о событиях вчерашнего вечера.
--Приблизителыю в четверть девятого,--нахмурил-
ся Эттингер,--ко мне в контору над антикварной лавкой позвонил по телефону некий Ральф Редфорт и передал просьбу своего доверенного клиента о небольшой услуге. Сказал, что услуга действительно небольшая и мне нечего опасаться.
--Кто же этот клиент?
--Кажется, мистер Поташ. Чарльз Воган Поташ. Я с ним незнаком.
--А... и чего он просил?
--Ч-чтобы вас покалечили,--запнулся Эттингер,-- отправив примерно на месяц в больницу и отбив всякий интерес к расследованию убийства.
Чарльз Поташ, скривив губы, рванулся вперед. Чаумак бросил на него единственный взгляд, и тот снова попятился к картотечному шкафу.
--Понятно,--кивнул адвокат.--Как же это предпо-
лагалось устроить?
--Насколько я понял, Поташ сказал Редфорту, что вы с мистером Бу Ричардсоном и двумя дамами долго пробыли в вашем доме, а потом поехали в большом автомобиле к  отелю ...
--Минуточку!--резко перебил его Чаумак.-- Поташу,
которого вы не имеете удовольствия знать, было известно, что мы находимся у меня дома. Откуда он узнал, куда мы потом направились?
--Наверно, от вашей домоправительницы. Поташ, кажется, близкий друг мистера Бу Ричардсона, он весь вечер названивал по телефону, ему могли рассказать ...Видно, звякнул после вашего отъезда, и она, не видя ничего подозритель- ного, сообщила ему.
--Конечно, конечно. Какой же план составил наш славный мистер Воган Поташ?
--Чтобы. .. чтобы я ...
--Успокойтесь, мистер Эттингер. Я вас долго не задержу.
--Как я понял со слов Редфорта, он сказал, что вы можете ехать только одной дорогой. Надо вас по пути заманить в лавку мистера Схенка.
--Каким образом?
--Выставить объявление о каких-нибудь исторических реликвиях. Лучше всего о перчатках, которые вас почему-то сильно интересуют, так что вы бы не устояли. Большой Луи заверил, дело проще простого. У босса ...
--Эй!--рявкнул лорд Пантекорво.
--... у одного коллекционера,--выдавил Эттингер сквозь стиснутые зубы с ненавистью во взгляде,-- имеются такие перчатки. Большой Луи, как ни странно, тоже человек богатый, у него дом неподалеку от города, и ключ от дома того самого неизвестного коллекционера--на всякий случай. Если послать кого-нибудь в гоночном автомобиле, можно вполне успеть забросить в магазин перчатки, тем более что из-за тумана вы будете ехать медленно. Тут возникла
проблема.
--Какая?
--Ребятам, которые ...--Эттингер вытащил руки из карманов.
--Должны были нас изувечить?
Молодой человек на вопрос не ответил.
--... потребовалось гораздо больше времени, чтобы доехать. Тут я и сообразил, наконец, во что вляпался. Очутился в ловушке. Мне противна сама мысль о насилии. Решил вас предостеречь, хотя бедный старик Схенк считает меня таким же мерзавцем, как эти бандиты. А вы заупря-
мились, мистер Чаумак. Я старался увести вас к себе в контору, там спрятать ... Но вас не переспоришь. В конце концов вы с мистером Ричардсоном взяли верх в драке. Я всю ночь не спал, к утру понял, что должен сделать. Пошел к тому самому коллекционеру перчаток--предупредить, что намерен положить конец всему этому делу. А джентльмен, видимо, заключил с вами сделку, потому что послал меня к вам в судебную палату.
Эттингер помолчал, поднял трясущуюся руку, потер мокрую костистую скулу.
--Все это,--добавил он полубезумным тоном,--я готов повторить в суде, не упоминая коллекционера. Объявлю, что идея моя, целиком и полностью. Обманутые должны расплачиваться за то, что у них есть идеалы.
Он открыл рот, желая еще что-то сказать, но сдержался. Кивнул коротко стриженной головой, повернулся и вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.
--Он сумасшедший!--крикнул дядя Ричард, крутнувшись в своем кресле.--Он опасен! Остановите его ... Он ...
Однако остановился сам дядя Ричард, крутнувшись обратно. Чаумак со скучающим видом открывал свой портфель. Вытащил узкие ножны из грубой темно-синей материи длиной дюймов семь, откуда торчала дымчато-коричневая рукоятка кинжала из слоновой кости.
--Показания Этиннгера,--продолжал он тем же прозаическим тоном,--в суде не понадобятся. Я сам продемонстрирую, как Воган Поташ убил свою жертву.--И выхватил из ножен шестидюймовый кинжал с прямым лезвием. Эфеса у него не было,
только узенький желобок посреди лезвия, до самой рукоятки испачканного засохшей кровью.
Чаумак сдул остатки серой пудры, использовавшейся для снятия отпечатков пальцев. Кто-то выругался. Марри, вскрикнув, выскочила из-за
стола и упала на стул. Дядя Ричард поднялся с вертящегося кресла и тоже шагнул в сторону на коротеньких ножках. Чаумак осторожно положил пустые темно-синие ножны на правый край письменного стола под свет лампы в зеленом
абажуре.
--Ну,--обратился он к Бу,--будете моим следую-
щим свидетелем?
--Разумеется! Если смогу.
--Сможете.--Барристер закрыл глаза.--Кажется, вы мне рассказывали, что, когда выходили из кабинета, оставив Камала одного, кинжала в ножнах не было. Вы в последний раз его видели часа два назад. Значит, за это время нож кто-то вытащил?
--Видимо.
--В конторе никого не было. Заходил кто-нибудь, кроме мисс Эллы  Томпсон?
--Нет! Никто ... Чарльз сам задавал мне тот же вопрос.
--Быстрый, небрежный, обманный вопрос. Кто же мог взять кинжал, кроме мистера Вогана Поташа?
Бу открыл рот и снова закрыл, не находя ответа.
--В этом деле,--признался Чаумак,--меня все вре-
мя изумляет пренебрежение очевидными фактами. Кабинет Поташа находится рядом с вашим. Несомненно, ваш дядя ему позвонил, предупредив о визите Камала в пять часов.--Он оглянулся на дядюРичарда.--Так?
--Я отказываюсь отвечать!
--Вы ответите,--возразил адвокат с широкой и грозной улыбкой.--Будьте уверены, сэр, вы ответите.
--Не имею никакого отношения ...
--Хорошо. Но вернемся к визиту Камала в пять часов. Он вошел театрально, почти полностью распахнув дверь. Покажите, пожалуйста, как он ее распахнул.
Моника и даже Сильвия вздрогнули, когда Бу открыл дверь, оставив между створкой и левой стеной дюймов десять.
--Так. И тут он вошел. Что он еще сделал?
--Ну...--поколебался Бу.--Сначала, по-моему, це-ленаправленно взглянул налево ...
--Ах, конечно. Камал знал, что слева находится кабинет Вогана. Будучи достаточно сообразительным, он догадывался, что Воган опасен и при малейшей возможности без колебаний убьет его. Потом вошел ...
--И по ошибке принял меня за дядю?
--Конечно. Уточнил, тот ли вы мистер Ричардсон, и, получив подтверждепие, что ваша фамилия Ричардсон, сделал соответствующий вывод. Может быть, удивился, видя перед собой человека гораздо моложе, чем думал, но не придал значения. Юноши часто бывают старшими партнерами. Байка о «брате», которому грозит убийство, объясняется легче
всего. Каждый юрист и врач знает, что обманутые и больные люди не любят говорить о собственных бедах, ссылаясь на кого-то другого, и лишь по прошествии времени признаются, что пострадали сами. Итак, он начал выкладывать вам свою историю ...
Держа в руках кинжал, с которого не сводили глаз все присутствующие, Чаумак помолчал,
подняв брови. 
Воган Поташ мог слышать все, о чем вы оба го-
ворили?--спросил он.
--Разумеется. Запросто.
--Каким образом?
--Взгляните на двери! Они неплотно прилегают к полу, из-под каждой свет виден по всему коридору.
--Очень хорошо. Поташ, вытащивший из ножен кинжал, сидя или стоя в своем кабинете, понимал, что Камал может выложить все. Надо было немедленно его убить. По вашим словам, вы помогли Камалу снять пальто, уселись вместе с ним на диван лицом к камину, спиной к открытой двери. Кто-нибудь из вас хоть раз оглянулся назад?
--Нет, как я вам уже говорил.
--И в зеркало не смотрели?
--Нет. Я вам и об этом рассказывал.
Голос Чаумака снова звучно раскатился по кабинету, производя гипнотический эффект.
--Значит, никто из вас не мог заметить, как Поташ шмыгнул в кабинет, распластавшись за открывающейся внутрь створкой.
Молчание длилось невыносимо долго. Все присутствующие не сводили глаз с окровавленного
лезвия кинжала с дымчато-коричневой рукояткой из слоновой кости, который адвокат неустанно вертел в руках.
--Вы сообщили Камалу, что немедленно должны со мной встретиться, и предложили тем временем побеседовать со своим партнером. Он, разумеется, категорически отказался, не желая встречаться с опасным врагом. И решил обождать, думая, будто его прихода никто не заметил.
Вы вручили ему газету, надели пальто, шляпу, перчатки, схватили кейс и вышли. В тот самый момент Чарльз-Воган Поташ  стоял за распахнутой дверью. Конечно, вы его не видели--зачем заглядывать за открытую дверную створку? Вы ее просто
слегка притворили, оглядываясь на Камала.
Что дальше? Рассмотрим внимательно, по секундам. На все про все ушло не больше десяти секунд. Вы подошли к соседнему кабинету партнера. Постучали и не получили ответа. Открыли дверь и вошли в кабинет. Партнера там не было.
--Да!
--Он был в вашем кабинете. Как только вы оттуда
вышли, он быстро бросился к человеку, сидевшему к нему спиной. Сообразительный мистер Поташ надел белые хлопчатобумажные перчатки--сейчас мы их увидим. В армии его научили мгновенно наносить ножом смертельный удар. Но рукоятка из слоновой кости скользнула в хлопчатобумажной перчатке, поэтому он нанес удар сверху вниз, не сразу прикончивший жертву. Заколов Камала, он сунул перчатки в карман, выскочил из кабинета, наткнулся на вас. Повторяю, все это заняло не больше десяти секунд. Он окликнул вас из-за спины--вы никак не могли видеть, откуда он явился,--пояснив, будто вышел из туалета в другом конце коридора. Вот и все. Очень просто. Когда вы сразу же заглянули к себе в кабинет, то увидели затылок Камала.
Вам показалось, что он углубился в газету и что-то бормочет про себя. Лица не было видно--вы сами отметили, что при его малом росте лицо в зеркале не отражалось. И туловища с торчащим в груди кинжалом тоже видно не было. Поэтому вы сочли его целым и невредимым.
Безумная сцена полностью нарисовалась перед мысленным взором Бу. Но все-таки он видел в ней что-то странное, необычное ...
--Стойте!--воскликнул он.
--Что?
--Разве Камал не вскрикнул бы, получив удар кинжалом? Не попытался бы увернуться, не сделал бы что-нибудь?
-- Нет,--четко, раскатисто ответил Чаумак.--Позже
вы своими глазами видели ту же самую сцену, хотя и не со смертельным исходом. На улице у магазинчикаСхенка.
--Вы о чем это, черт побери?
--Видели, как Схенк в суматохе метнул нож? Что за этим последовало?
Бу опять открыл рот и промолчал, все поняв.
--Почти любой человек,--объяснил Чаумиак,--не-
ожиданно получивший удар ножом или пулю, слишком ошеломлен, чтобы кричать. Он пока еще не понял, что стряслось. Возможно, вскоре дернется, что-то шепнет, как Камал. И только со временем, осознав случившееся, начинает вопить, лихорадочно суетиться... Вот почему Камал обеспечил алиби мистеру Чарльзу-Вогану Поташу и оставил нам тайну запертой комнаты.
--Значит, Поташ старался обеспечить себе алиби и оставить нам тайну запертой компаты?
--Нет!--звучно крикнул барристер.--Зачем ему за-
пертая комната? Он хотел выдать убийство за самоубийство. Разве он не старался изо всех сил убедить вас в том! Приводил всевозможные доводы, блистал красноречием ... Если вы правильно описали его поведение после убийства, он едва голову не потерял, уверяя вас в самоубийстве Камала. Вы не поверили, утверждая, что это убийство. Поэтому он,
сам того не желая ...
--Что?
--Постарался переложить вину за убийство на вас,--заключил Чаумак.
Кабинет медленно закружился перед глазами Бу.
--Но ведь Чарльз удрал, ошалев от страха! Навлек на себя преследование полиции! Навлек на себя подозрения!..
Он замолчал, увидев кисло сморщившуюся физиономию адвоката
--Неужели?— переспросил Чаумак.--Когда вы убе- жали, случайно захватив его портфель, Небеса ниспослали ему идеальный шанс. Он просто сунул в ваш кейс окровавленные перчатки и принялся ждать. Полицейские непременно должны были их обнаружить. Ваш драгоценный друг ни на миг не терял головы. Он убежал от полиции, хорошо зная, что в итоге полиция заподозрит не его, а вас. Он,
конечно, легко объяснился бы при задержании. Полиции показалось бы, будто друг рыцарски вас выгораживает. Он поступил очень умно. Даже по телефону вас уговаривал явиться с повинной, признаться в убийстве... Неплохое, хоть и тошнотворное представление. Он успешно продвигал-
ся к цели.
Адвокат взял со стола темно-синие ножны, сунул в них окровавленный кинжал, бросил к себе в портфель.
--Наконец, позвольте объяснить мою роль в этом деле,--продолжал он.--Заместитель комиссара уголовного розыска сам юрист и мой друг. Кое-кому из присутствующих, наверно, известно, что полицией города управляет Совет палаты общин. Несмотря на легенды о соперничестве, его председатель тесно сотрудничает с отделом уголовного розыска города. И мне разрешили заняться расследованием при условии постоянного согласования моих действий с инспектором Каргторном.--Чаумак повысил голос.-- Инспектор!
--А?
--В моем кейсе,--отчеканил барристер,--вы, кроме

всего прочего, обнаружите хлопчатобумажные садовые перчатки, которые надевал Чарльз-Воган Поташ. Он мог незаметно купить их в любой сезон, кроме конца ноября. Собственно, две про-
давщицы опознали его по фотографиям. Как считаете, доказательств достаточно для передачи дела в суд?
--Угу,-- буркнул инспектор Каргторн.
-- Ну тогда забирайте его.
Собравшись с духом, Чарльз что-то выкрикнул --что именно, Бу так и не расслышал,--наклонил голову, словно бык, и ринулся на инспектора Каргторна. Завязалась жестокая, но короткая схватка, после которой инспектор уверенно заломил ему за спину руки и, защелкнув наручники, пробормотал.
--Ладно, ладно,--и осторожно вывел Чарльза-Вогана из кабинета, держа в другой руке кейс Чаумака.
В кабинете опять воцарилась мертвая тишина. Первой ее нарушила Марри.
--Ну,--выдохнула она, смахнула с глаз слезы, шлепнула по коленям ладонями и поднялась на ноги,-- сегодня у меня представление, черт побери! Все это ужасно и очень печально. Но мне надо идти.
--Позвольте мне вас проводить,--вскинулся Гарри Чаумак с предельной галантностью.--Если только соблаговолите минуточку обождать, пока я заберу пальто и шляпу из пресловутого кабинета Вогана ...
--Конечно, черт возьми!
--Чаумак,--выдавил Бу сквозь ком в горле,--как мне вас отблагодарить ...
--Дорогой друг! Чепуха. Впрочем,--добавил адвокат, переходя на шепот,--хотелось бы пригласить вашу подругу Эллу  Томпсон пообедать со мной нынче вечером. Надеюсь ... гм ... вы не возражаете?
--Нисколько, Бог свидетель!
--Очень хорошо. Возможно, по отношению к ней я даже питаю серьезные намерения. По-моему, девушка замечательная, а я льщу себя мыслью, что никогда не ошибаюсь. До свидания.
И они с Сильвией вышли с победоносным видом.
--Я, пожалуй, пойду к себе в кабинет,-- пробормотал дядя Ричард, грызя собственный ус, --немножко посижу.
Направившись к двери, он нерешительно остановился.
--Бу, мой мальчик ... Если я несправедливо к тебе относился ...
--Не будем говорить об этом. Забудьте, пожалуйста.
--Но твое место в конторе ...
--Я собираюсь подать в отставку, хочу открыть собственное дело. Я и сам кое-что накопил, и у меня есть друзья ...
И дядя тоже вышел. Бледная темноволосая Моника, крепко запахнувшись в зеленое пальто, решительно пресекла попытку Бу что-то сказать.
--Спасибо, я в твоем сочувствии не нуждаюсь,-- заявила она.--Провожать меня тоже не надо. Я уйду одна, как всегда уходила. Знаю, что Чарльз преступник. Но, кро-ме него, у меня никого больше нет.
В сгущавшейся за окнами темноте в кабинете остались лишь трое. Лорд Пантекорво, мрачно и неуверенно что-то бормочущий про себя (возможно, в душе старого грешника все-таки заговорила совесть), как бы ничего не слышал. Бу посмотрел на Сильвию. Та беззвучно пошевелила губами: «Я люблю тебя!» --и он понял, что должен сделать.
--Лорд Пантекорво...
--А?
Сильвия тоже поняла, что он хочет сказать, и инстинктивно взглянула на окно--контора располагалась на четвертом этаже, и она на мгновение встревожилась. Однако Сильвия была
слишком счастлива, чтобы о чем-то беспокоиться.
--Лорд Пантекорво,--повторил Бу с широкой и грозной улыбкой,--я вам должен кое-что сказать.