повесть по мотивам музыкального альбома
2009-2014 (by Pest Ardens)
Послушать:
https://vk.com/pestardens?w=wall-6097363_79
_________
Глава I: Разрыв… (Denouement)
____
Чёрная копоть мёртвых фраз и талых сантиментов застыла в воздухе, вне времени, безразличная к жизни. Тлеющие угли камина в последнем вздохе похоронили под облаком пепла обрывки тоскливой неровной прозы воспоминаний. Стрелки часов довершили круг и застыли, решаясь на очередной нелепый шаг в новую неизвестность. И откуда-то появился покой… Быть может, он прилетел на драконе ветра, обрывающем с деревьев за окном сухие листья – беспокойном вестнике грозы, что станет эпилогом нашего игрушечного счастья…
Этой ночью мы были вместе в последний раз. Красное вино, розовые духи, шёлковые простыни и изысканный бархат твоего тела – в последний раз я наслаждался иллюзией любви, предаваясь заключительному крещендо плоти. И наши крики – неровные дуэты разбитых сердец – сковывали дрожащее сияние имбирных свечей отчаяньем… Безвыходным сонетом безысходности…
Я знал, что ты уйдешь… Явившись из тумана надежд и желаний ты покинула пристань наших фантазий, погрузившись в разрубленные саваны волн отчужденья, оставив после себя лишь увядший букет белых роз… Те цветы, что ты сама приказала купить в день нашей встречи… приказала…
Смеясь, ты сказала: «Я буду любить тебя, пока не завянет букет». Приняв тогда твои слова за шутливое кокетство, теперь я понимаю – ты не лгала…
Быть может, это был странный план твоего взбалмошного самолюбия? Зачем ты оказалась поблизости тогда, когда я, словно слепой, бродил по узким улицам в надежде завязать свою жизнь в узел, который никто никогда не смог бы развязать? Зачем ты стояла возле тех цветов, чьи лепестки показались мне сотканными из ангельских крыльев? Почему ты заговорила со мной? А я откликнулся…
Ты стала моим откровением, открытием среди множества одинаковых лиц и механических голосов! Ты была моим нежным проклятием… Ты научила меня любить, страдать и ненавидеть! И теперь ты ушла…
Быть может, такова твоя миссия? Искать утихающие блики этого мира и возвращать их к жизни, чтобы потом они остались с каменным сердцем и израненной душой? Что же, тогда ты добилась своего! Но почему, уходя, ты не унесла с собой этот дурманящий аромат твоего страстного великолепия, которым пропитан каждый дюйм этой заброшенной лачуги, где мое тело едва дышит, проливая остатки вина на пару с собственным призраком, сотканным из безудержных мыслей и безумных очертаний последних отголосков тебя! Почему не уходит это губительное, гробовое чувство…
Ветер усиливается. Дракон, обгладывая прощальные краски осени, извиваясь, закручивает в воздухе пыль, мусор, прах… Всё ближе и ближе тёмные морщинистые тучи, словно примчавшиеся для того, чтобы изгнать чувство, превращающее меня в увядающий бутон сумасшествия.
Невидящий взгляд сквозь плёнку дымчатой слюды вновь натыкается на букет, что ты оставила мне, словно возложив на могилу. Резкий рывок, распахнутое окно – и вот уже ветер играет с созвездием скелетов роз, нахально поднимая его над крышами домов, унося вдаль дары затухающей осени угрюмой, неласковой зиме.
Острые неувядающие шипы намарали на стекле этюд крови… Маленькие вздрагивающие капельки, дельтовидные линии, полумесяцы дуг… Сжав букет с силой, я не заметил, как стал краской для прозрачных полотен…
Проводя ладонью по стеклу, я ощущаю твоё прикосновение с другой стороны. Даже вижу твою улыбку… Как будто… Я сошёл с ума…
Ты была моей луной… Я – твоим солнцем… Ты светила для меня… Я – горел, благодаря тебе… Сгорел… И что осталось? Полное затмение…
И долгожданная тишина… Затишье, из которого капля за каплей рождается мелодия дождя… Она не залечит раны сердца, не высосет яд из души… Но откроет другой мир, отличный от пустынной истерики разрыва…
Хоть и не знаю, каким буду я – в нём…
_________
Глава II: Дождь… (Raining)
____
Как и ожидалось, ближе к ночи пошёл дождь. Частый, но нежный, успокаивающий раненое сердце. Сначала я хотел выйти, укрыться его приятной покалывающей прохладой, но потом… не нашёл повода зачем. После разрыва… с мечтой или иллюзией… мне не хотелось встретиться с кем-то ещё. Эти мокрые улицы, как жидкие полотна вдохновения, просили рисовать, играть по ним, но не ступать – один неловкий шаг, и крах творению. И я прислушался к дождю… и слышал голос.
Что если дождь – это девушка? Она кокетливо стучала по открытому окну, и мне казалось, она хочет войти внутрь, но как будто смущается, ждёт приглашения. Она хотела целоваться, или даже кататься по шёлковым простыням. Но она была дождём, а я – воспоминанием увядшего букета роз. И нам не суждено было быть вместе, но мы не могли по отдельности, никак.
Я пододвинул ближе к ней бокал с абсентовым вином. Дождь осторожно, каплей, лизнула… потом лизнула ещё. Капель было так много – теперь она целовалась с бокалом моей крови и тоски по утерянным дням, словно знала, что это такое, привыкла вкушать поцелуи таких же, как я.
За окном, казалось, вырос сад могил: кресты наклонились к земле, хоть как-то пытаясь спрятаться от капель; надгробия наполнились водой; медленно, словно пугливая ящерица, бежала струйка грязной мутной жижи в сторону места, где ночами заливал себя своим собственным горьким дождём, полынью, анисом и фенхелем.
Иным утром, просыпаясь, я смотрел в окно – и видел поблескивающий, словно чешуйки тысяч только выловленных рыб, асфальт, колодец-двор. И никакого кладбища. Оно жило у меня в голове, составленное из воспоминаний о тех, кого знал, кого, зная, убил, кто ушёл, умерев для меня, и кто попросту умер. И только дождь – она – помогала мне каждую ночь пережить мысль о том, что та мутная ящерица заберётся по водосточной трубе и юркнет в мою одинокую комнату, чтобы, дождавшись момента, когда я потеряю бессонницу, прокрасться в горло, вниз, и разодрать на части лёгкие.
Когда я просыпался, то хватался за грудь, тут же сильно и глубоко дышал, чтобы убедиться – мне ещё нужен воздух. Воздух… ласковый, сырой, гвоздичный. Дождь словно охраняла меня от хвостатых призраков воспоминаний, когда на грани забытья я мог ненароком остаться в них жить навсегда.
В то время, лишь задумаюсь о том, что было, о белых розах, о разрыве, дождь плевала в окно – мне в лицо – возвращая в свою тихую прозрачную реальность, то ли ранней весны, то ли середины осени, и я был благодарен. Я чувствовал, каждый раз, как только мысль о чём-то позади тянет меня к очередной порции абсентовой стужи, кто-то выбивает моё имя на могильной плите.
Иной раз дождь хотела мне что-то подсказать. Она пила из моих бокалов, а после каплями чертила силуэт на нераскрытой створке. Губы, глаза и волосы – то ли игра воображения, то ли знак, что нет, не всё потеряно. И я бы мог раствориться в дожде и стать с ней одним целым навечно, но она мне шептала в ответ, не давая скользнуть за черту.
Обретёшь ли покой ты в смертельной тоске?
Решишься ли пойти за мной?
Захочешь ли поверить мне?
Тогда эхо дождливых шептаний останавливало мой очередной безнадёжный порыв раствориться в её пряной нежности. И я чувствовал себя глупцом, крича, что ведь когда-то жил и наслаждался тем, страданием из белых роз; и был когда-то слаб настолько, что отдался без сомнений чувствам, столь сомнительным сегодня… А дождь сильнее била в подоконник, изящными длинными пальцами, привыкшими не раз играть на арфе облаков, и приводила меня в чувство вновь и вновь. В другое чувство – ощущение себя. А если не получалось – бросала мокрые комки чертополоха, так, что они прилипали к глазам, заслоняя ненужные мысли, и когда получалось их наконец отодрать – я снова становился собой.
И, быть может, тогда я всё ещё боялся встретиться лицом к лицу с тем… существом… или словом, что тянуло из меня воспоминания. Но дождь помогла мне понять, чего нет – того нет. И ей нравилось пить из моих ночных абсентовых бокалов, поэтому она не позволила мне сделать неосмотрительный шаг.
Дождь словно умыла меня, научив забыть многое. Без имени, без чувств, болезненный, но не ищущий боли, бессердечный, но разумный и, иногда, сожалеющий… о любви, которой всё ещё желаю, но боюсь.
Но, с новым сном, дождь уходила, каплями по-сестрински целуя и качая брызгами волос на мой вопрос.
Умерла бы ты, чтоб быть со мной?
Умерла… бы?
_________
Глава III: Память… (Memorie)
____
Однажды я проснулся не в своей комнате. Скорее, эта комната выглядела, как моя, но не совсем. Напротив кровати, на стене, висело зеркало. Раньше там было окно. Я любил лежать напротив окна и наблюдать луну или общаться с дождём. Но в тот момент, в тот самый день, окно оказалось по левую сторону от кровати, и меня, поднимающегося в недоумении с кровати, и было закрыто. По привычке, я направился сначала к зеркалу, чтобы открыть окно, но потом вспомнил, что сегодня всё иначе. Повернувшись к настоящему окну, я опустил щеколду, потянул за ручку, но не смог открыть. Никогда раньше окно мне не сопротивлялось. Что страннее, за окном ничего не было видно. Сплошной то ли туман, то ли гарь, то ли просто ничто. А ещё, оглядевшись, я заметил, что в этой комнате нет двери. Только никак не открывавшееся окно… и зеркало, которого на этой стене никогда не было. С долей неприятного мне опасения я приблизился к зеркалу, встал напротив него и принялся всматриваться в своё отражение. Вроде, всё как обычно, немного небрит и круги под глазами, а ещё лицо чуть покрасневшее от дождливых вечерних питий. Но, лишь только я решил попробовать ещё раз открыть окно, показалось, что там, в зеркале, или за зеркалом, есть кто-то ещё.
Она лежала на кровати уже который день, или неделю, или месяц… она не помнила. Она просматривала старые фотокарточки: с друзьями, с прохожими, с ним. Через какое-то время, отложив фотокарточки в сторону, она встала с кровати, надела домашние туфли и прошлась от кровати к окну и обратно, прислушиваясь к тому, как стучат каблуки о тщательно подметённый, но всё равно безобразный, бетонный пол. Словно отдалённые деревянные молоточки звучали «бон-ток-ток-ток-бон». Или невидимые существа строили лестницу, которая никому не нужна. В небо, или не в небо. Но ей вдруг захотелось подняться на это самое небо, и, вторя невидимым строителям, она продолжила намеренно топать по комнате, надеясь им помочь. А потом она увидела зеркало, и даже стоя возле окна, ей привиделось, что в нём – чьё-то лицо. Осторожно, чтобы не спугнуть, хоть и сама пугалась, она подошла поближе и посмотрела вглубь вьющейся, словно дикий виноград, зеркальной лозы. В тот же момент в её голове пронеслась мысль, что, поднявшись по лестнице вверх, она может упасть глубоко, глубже, чем люди. И ей стало страшно. Она вспомнила, что не помнит, как оказалась в этой комнате, и зачем.
Память… Будоражащая память. Отравляющая кровь. Разрывающая изнутри. Рождающаяся из глубины желаний. Превращающаяся в эхо обезумевшей мечты.
Он смотрел в зеркало, но видел не своё лицо. Её. Она застыла, словно отражение, лишь только губы что-то повторяли, но не было слышно. Далёкое эхо, отстраняясь от стен, говорило то «па-мять», то «по-мять». Он подумал, это просто сон, достаточно проснуться. Потряс головой – она всё ещё в зеркале. Отвернулся к окну ненадолго, вернулся – она всё ещё там, но ему показалось, что она тоже поворачивалась к окну. Память заполняла комнату, начинала душить, словно язва, поражающая лёгкие, просочилась сквозь окно или зеркало и запустила свои корявые споры в его ноздри и недостаточно туго сомкнутый рот. Медленно, еле дыша, он направился к кровати. Под подушкой лежал нож.
Она пыталась дотянуться до него, но всё бессильно. Она билась о зеркало, стучала кулаками, вплоть до трещин, но стена не расходилась, и она не оказывалась в комнате, где он. В тот день, когда они впервые повстречалась, она попросила его купить белые розы. Ей нравились именно белые розы; она относилась к ним как к чистым бумажным листам, с которыми можно делать всё, что угодно. И, несмотря на то, что он ей очень нравился, она рассчитывала на то, что он сам, словно белая роза, станет для неё всем, чем угодно. Любовь? Она знала любовь. Но тогда ей это чувство было невыгодно. А потом, когда любовь сгубила, он уже ушёл.
Закрой глаза, отдайся мне… И утром, и ночью, твоё лицо является ко мне… Я часть тебя… Ты моё бремя… Отдайся мне, запей грехом… Своим грехом сведёшь в могилу.
Нет, это не любовь. Это желание иметь и приручить. Это желание в ответ на вопрос: «Умер бы ты за меня?» – получить однозначное «да». Только, нет. Эта память – обман. Она тянет назад, притыкает к зеркалам, сметает двери, закрывает окна. Возможно, есть такое чувство, когда не хочешь от кого-то быть свободным. Но не от неё.
Он занёс перед зеркалом нож.
Она почувствовала, что вот-вот случится что-то страшное.
Он прицелился метко, меж глаз, и направил вперёд.
Она рванулась в сторону окна.
Он разрубил зеркало надвое, и трещина, словно расщелина, пошла дальше, разрывая пополам комнату, и кровать, и его.
Она разбила себя об окно, прыгнув прочь из томительных воспоминаний.
Он, едва заметно разошедшийся надвое, смотрел на разбитое окно. В нём – будто растворилась фигура из льда. Вскоре смоет дождём… всё безумие.
Память… Будоражащая память. Отравляющая кровь. Разрывающая изнутри. Рождающаяся из глубины желаний. Превращающаяся в эхо обезумевшей мечты.
Память… звон битого стекла из пустоты.
_________
Глава IV: Безвременье… (Timeless)
____
Есть ли время для чувств. Для любви. Для вражды или ненависти. Есть ли время для тех, кто безвременен. Кто они? Помнят, видели мир, и по-разному. Безвременные помнят времена. Они не исчезали, не умирали, не терялись в круговоротах судьбы. Они были всегда, но встречались под разными звёздами и не всегда с одними теми же людьми.
Он и она… безвременные… как-то раз повстречались друг другу. Как раз в одно из тех времён, когда им не было суждено повстречаться. Но их стремление друг к другу оказалось сильнее закона безвременья.
Кто-то мог раньше сгореть – и фениксом ворвался не в то время. Кто-то замечтался, и упустил посадку на новую стрелку часов. Он и она… случайно, вроде… оказались в одном и том же времени безвременья. И одновременно, как волки, завыли на блюдо луны, то ли от голода, то ли от жажды, то ли от слепоты.
Одинокие, как и все безвременные, они скользнули в мир потерянный, безликий. И подумали, что, если оказались тут, мир должен стать другим. На что мир возмутился, но сначала не подал и виду. После начал мешать.
Но неслучайно безвременные были безвременными. Они привыкли к тому, что во все времена им мешали: к ним относились, как к угрозе, большинство. Но в каждом времени к ним прислушивались новые, другие безвременные, и вместе они становились сильнее: они понимали, что способны изменить мир.
Они считались безрассудными и даже глупыми. Но те, кто их таковыми считали, вскоре исчезали. А безвременные не могли умереть.
Он и она, они были безвременными. Безбожными, в том числе, ведь они не любили ложь. Они любили друг друга иначе, не словом «любовь». Их любовь была чем-то другим. А их слёзы и боль обращались дождём, и те люди, что собирали его в чаши, кривились от вкуса грейпфрутовой корки.
Он и она часто кричали или плакали, на их телах отражались порезы и ссадины, и люди говорили им, что так, как они, жить нельзя, таких не любит общество. Но безвременные знали, это всего лишь временные разговоры, ни к чему не ведущие. Как и знали то, что любовь в этом и прочем времени имеет абсолютно разные причины и значения. И не существует той, что связывает времена. Ведь время – всегда в движении. Но безвременные могут любить, хоть не так, как привыкли другие. Потому что их время всегда неподвижно в своём более чем быстром стремлении.
Их слова и крики задевали за живое. Потому что сердца безвременных способны были вмещать в несколько сотен раз (то и больше) сердец тех, временных, чьи сердца не выдерживали напора страстей, что открывали им безвременные. Он и она.
Безвременные часто гуляли под руку со смертью, приглашали её на пикники, советовались в отношении своих произведений, делились любимой музыкой. Они рассказывали ей о том и этом, и другом мире, так, чтобы она была в курсе последних тенденций человеческих тел и голов. А она их, в ответ, как ни странно, учила любить. Заново, словно новорожденных, но тех, кто забыл, как не только изучать время и петь или биться о стены, окна, зеркала – ради него – но и быть искренними в своих чувствах.
Он и она, безвременные, чувствовали много. Но не решались любить. Тогда смерть нашла выход. Она сделала их безрассудными. И с тех пор в головах безвременных значения многих важных слов сильно разнятся от значений слов, привычных временным. И каждый раз, в новом времени, эти значения меняются.
Так один безвременный теряет смысл в ходе времени. Пока не встречают другую безвременную, потерявшуюся в поиске имён. И будь разрыв, и дождь омыл их раны, и кто-то не поддался зеркалам – безвременные смело выходят навстречу друг другу, готовые к риску, ведь жизнь для них – время всего лишь – за ней ещё много времён.
_________
Глава V: Последний вздох страсти…
(Last sighs of Passion)
____
Чёрная копоть мёртвых фраз. Последние вздохи каминных углей. Застывшее время на стрелках разбитых часов. За окном ритмом сердца пульсирует дождь. Я лежу и смотрю в потолок, словно бы не живой. С потолка капают редкие капли вина. Бокал без ножки – где-то под кроватью. Мне кажется, я не дышу. Ты ли это, покой?
"Этой ночью мы были вместе в последний раз. Я постучалась, он открыл, лицо измождено, все руки в ссадинах, рубашка порвана. Я обратилась, что случилось, но он только кивнул в сторону кровати и закрыл за мной дверь. Потом он подошёл к столу, небольшому письменному столу, за которым так часто работал – он писал рассказы для какого-то издания, названия не помню. Он налил бокал вина, всего один, что было странно, но я не стала возражать. Могло случиться, он разбил другой – их было всего два. Но он не предложил, отпил сам, чуть постоял, задумавшись, как будто бы меня и нет, после направился к окну. Раскрыл. В комнату ворвался свежий осенний ветер, было слышно, как игриво шелестят сухие листья на улице. Его окно выходило в тихий сад, и только ветер или дождь могли принести в него хоть какие-то звуки. Он любил эти звуки больше, чем что-либо, чем людей. Но и меня... любил. "
Когда мы встретились на той аллее, он был сам не свой, не таким, каким узнала его после. Он бросился ко мне с букетом роз. Белых… я не очень любила белые розы, но, глядя в его глаза, не могла отказать. Они были полны отчаянием, и я чувствовала, что отказом могу его ранить в самое сердце. Интересно, что поначалу он мне даже не нравился. Я привыкла к романам, в которых влюбляются с первого взгляда, а тут – и не то, и не это. А он продолжал приглашать меня прогуляться по скверам, провести вечер с бокалом вина в уютной беседке неподалёку от его дома, пробежаться по набережным так, словно ветер подхватывает наши одежды, как паруса, и уносит вперёд. Он приносил белые розы, и мы мокли под дождём, кутая их в полы плащей, а после прятались в кафе, где он лишь иногда заказывал абсент. И то смущённо, словно нарушает какие-то правила. Мы пили его на брудершафт, залпом, и посетители недовольно ворочали головы в сторону наших хихиканий.
"Немало дней, немало белых роз мы провели с ним вместе. Но он никогда не приглашал меня к себе. А я… уже влюбилась. И хотела большего. Я спросила его накануне, почему бы не встретиться вместе в том месте, где он живёт? На лице его как будто всё переменилось, и любовь, что он показывал мне всегда, застыла, словно каменная маска, но я не придала тому значения, а он только кивнул в ответ.
И я пришла. Хоть, почему-то, было страшно."
Она пришла. Я не знал, что с ней делать. К тому моменту, как она полюбила меня, я успел разлюбить. Мне неизвестна слепота любви, только порыв – страсть, временно ослепляющий душу. Только временно. И чем больше ей становилось со мной хорошо, тем меньше она становилась мне интересней. Белые розы… я сам их не очень люблю. Но тогда именно эти цветы показались мне наиболее верными для знакомства. Она стояла возле цветочного ларька и смотрела на них. Тогда я подумал, что именно их она желает. Так я услышал приказ, и порыв не оставил себя долго ждать. Но, как оказалось потом, когда мы проходили мимо цветочных ларьков, она смотрит на лилии.
Постепенно, я стал задаваться вопросом, зачем она ходит со мной? Ей не нравятся белые розы, она подыгрывает моим чувствам – в чём смысл траты времени, если я ей не интересен. И вдруг, она хочет быть ближе со мной…
В одной из книг, наиболее полюбившихся мне, есть сказание о безвременных. Они всегда вдохновляли меня, и я верил, что тот, кто может оказаться рядом, должен быть безвременным. И тогда мне стало тошно и тоскливо от белых роз. И неё.
Я отпил вина, открыл окно. Повернулся к ней. Мой разум словно замутнел от болевой агонии. Она сидела на кровати и ждала… чего?
"Его взгляд был холоден, бесстрастен. Я решила, что сейчас не время, поднялась, решив уйти. Но он направился ко мне. Я испугалась, но он схватил меня за талию и… поцеловал. В это мгновение как будто вся жизнь пронеслась мимо. После – ничего не помню."
С последним вздохом страсти я сломал ей шею. Она очнётся позже, в другом месте. Может, даже будет преследовать меня. Пока не поймёт, что нужно жить дальше. Мы можем вспыхивать, гореть – сколько угодно. Можем сгореть, перегореть. Но ни любовь, ни жизнь не могут сделать нас слабее.
Свежий ветер манил прочь из клетки. Дверь приоткрылась, намекая – выход. И я вышел – прочь. Навстречу к безвременью. Дождь целовала мои губы.
Головокруженье…
С последним вздохом страсти – всегда начинается вдох.