За окном стоял месяц март. Не такой промозглый, как в прошлые годы, но и до весеннего тепла было ещё далеко.
Сегодня на работе целый день казалось, что меня бросало в дрожь из-за холодных сквозняков, просачивающихся в наши пластиковые окна. Однако я вспомнила твои бездонные бирюзовые глаза и большие чувственные губы и улыбнулась. Ты смотрел тогда на меня так пристально, что можно было увидеть в них блеск и понять заморочки всех твоих мыслей. Будучи стеснительной, от возраста и по природе, я не сопротивлялась твоему взгляду, лишь немного смущалась. Сравнивая это с удовольствием, когда ем печёные яблоки и малиновое варенье с корицей в любимой кафешке и гордом одиночестве, поняла - виновник моей дрожи ты. Нас с тобой связывала ни страсть, ни похоть, а простая добрая дружба, которой, порой, мне теперь так иногда не хватает. И приятно было осознавать, в блеске твоих необыкновенных глаз, что я искренне тебе нравлюсь. … Прошло столько лет. А я всё же изредка думаю о тебе. Чаще даже не стоит, чтобы не переживать лишний раз. Ведь каждый раз ловлю себя на мысли, встречая где-нибудь похожее лицо, что таких больше нет!
Иногда думаю, что слишком плохо знала тебя, кроме некоторых общих событий и неизгладимого впечатления, которое ты производил. И так хотелось бы сейчас развести костёр в камине, в саду, в лесу, где угодно, и под разгоравшееся пламя огня и треск пален поговорить о тебе, узнать больше, чего я не знала, например, услышать, что тебя тревожило, вдохновляло, чем ты жил, когда мы были с тобою, порою, далеки. Но, увы, наше время разговоров и разведения костров прошло.
Наверное, это норма, кто-то рождается – кто-то умирает. Слова Сергея Есенина тому подтверждение: «…В этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей». Только, когда из жизни в безызвестную вечность уходят молодыми наши родные и друзья, к этому всё равно не привыкнешь. И отзывается в сердце боль, а в памяти светлая грусть, потому что нет больше такого человечка на этой Земле по имени Рома Згардан, Ромочка, Ромашка.
Не стану сейчас причитать и нудить словами типа: «На кого ты нас оставил?». Пусть память о тебе в моём рассказе будет светлой! А боль, действительно, несоизмерима – единственный ребёнок в семье, ни жены, ни внуков, только вернулся живым из Чечни и, вдруг, авария, какой-то нелепый, несчастный случай уносит тебя в никуда, забирая навсегда тепло твоих рук, сочность губ и блеск красивых глаз.
Наша память избирательна и помнит не всё в подряд. Родители переехали в Липецкую область из Воронежской, когда мне исполнилось пять лет. Ты был старше меня на четыре года, поэтому в садике и на подготовке встретиться не пришлось, наши судьбы пересеклись позже. Мы познакомились в начальных классах школы, будучи детьми.
Я запомнила тебя сияющим и довольным на школьном конкурсе красоты, в котором участвовала, – ты сидел среди зрителей в зале. Представившись первым заданием – длинным стихотворением и закончив свою речь наивно-романтичными словами: «ждёт она в глуши села красавца – богатыря», сорвала щедрую улыбку с твоих губ. Участие в жизни школы мы принимали постоянно: пели, танцевали, участвовали в КВНах, районных кроссах, эстафетах и соревнованиях, были ведущими на праздниках, посвящённых восьмому марта, двадцать третьему февраля, дню матери, девятому мая и другим праздникам. Слава Богу, воображению наших учителей не было предела, каждое мероприятие отличалось от другого, и всем было интересно, как детям к ним готовиться, так родителям и зрителям их смотреть. Я никогда не могла и подумать, что тебя можно сподвигнуть на исполнение песни, но оказалось, что возможно. Если мне не изменяет память, это произошло, всё-таки, однажды, на девятое мая. Вы с одноклассником душевно исполнили и, даже своим печальным видом, проникновенно передали содержание песни «Стоит над горою Алёша».
Иногда мы почти не замечали друг друга, но ты всегда оказывался рядом, если мне грозила беда. Когда я училась в третьем классе, пришлось пережить весьма неприятный инцидент. Один из старшеклассников и твоих лучших друзей, то ли в шутку, то ли всерьёз, почти перед дверьми нашего класса, обмотал шею шарфом и приподнял меня, как одуванчик, на вытянутую руку. Не знаю почему, но никого не оказалось рядом, кто бы обратил на это внимание и позвал учителей, только ты бежал, перепрыгивая через две и три ступеньки, будто по одной. Прогнал его криками, и кулаки в ход пускать не пришлось, а я уже в это время не могла сказать ни слова.
Шли дни, отрывая новые страницы календаря. Так мы дожили до твоего последнего звонка. Речь о тебе, которую написала одна из наших учительниц в стихотворной форме, досталась мне. До сих пор легко вспоминается начало того стихотворения: «Ни ветер он, ни ураган, зовётся Рома он Згардан. В класс стрелой, из класса пулей, чуть не сбил он тётю Гулю. Раз, два, три – он на верху, четыре, пять – уже внизу. Охи ахи раздаются, это девочки несутся, а за ними Рома по пятам со словами: «Я кардан»! … Ну и всё такое в юмористической форме.
Можно удивиться тому факту, как некоторые люди легко расстаются с жизнью, никчёмно её проводят, по уши погрузившись в наркотики и алкоголь, на тот путь, откуда уже почти нет возврата, но продолжают жить, а ты, жизнерадостный, активный и позитивный человек, безмерно любивший жизнь, по какой-то нелепой ошибке, был выхвачен из неё стечением определенных обстоятельств.
В круговороте быстротечных лет чередой сменялись зимы, вёсна, много за это время «утекло воды», как говорится, и произошло разных событий. Что нормально, ведь жизнь не стоит на месте, и Земной шар вертится. Кстати о зиме. …
Мы уже подросли, к сформировавшимся телам и красивым лицам добавились мысли о любви, свободе, независимости. Считая себя почти взрослыми, хотели и вести себя по взрослому, принимая смелые решения.
Я рано стала привыкать к самостоятельной жизни, поступив после девятого класса в педагогический колледж небольшого провинциального городка, что за час езды от нашего дома. Отец забирал меня по субботам, меняясь с чьими-то родителями, и привозил каждый понедельник на квартиру к чужой бабушке. Общеобразовательная школа находилась от села, в котором мы жили, на расстоянии пяти или семи километров. Многие одноклассники пошли в неё. Мы же с отцом решили, что учёба в колледже для меня лучший вариант. Хотя бы потому, что ежедневные утренние автобусы и поход пешком обратно, так как последний рейсовый проходил по трём близлежащим сёлам в пять вечера, а привоз и отвоз детей школьным транспортом в то время не осуществлялся, я буду переносить плохо. В автобусах меня укачивало и сильно тошнило, и, переболев ОРЗ в три, шесть и девять месяцев своей жизни, легко подхватывала любой грипп от сквозняков или промочив ноги. Лишь позже мой иммунитет окреп, и я почти забыла о своих старых болячках.
Моей мечтой было стать актрисой. За артистичный характер мама иногда меня так и называла: «Моя актрисушка». Однако эту идею не поддержал отец. Стоя перед школой, произнёс, навсегда запомнившуюся мне, фразу: «Москва далеко, денег и связей у нас таких нет, да и вообще, все они шлюхи, будешь учителем, на кусок хлеба всегда заработаешь». Я с сожалением посмотрела на него, ответив только: «Не хочу на кусок». Но отец меня не услышал. И спросил, какой из предметов мне нравится больше. После девяти классов колледж предлагал не особо богатый выбор, и мы остановились на учителе немецкого языка, который, в основном, в то время преподавался в школах, а не английский, как теперь. Подумала про себя тогда: «Если снова начнётся война с немцами, буду переводчицей или партизанкой». Вот так и шло время в селе, которое не найти ни на одной карте, где отец начал агрономом, а позже проработал в нём почти двадцать лет директором.
В свои четырнадцать лет, так как пошла в школу с шести и перепрыгнула четвёртый, полностью погрузилась в учёбу, привыкая к смене количества класса от девяти человек до тридцати шести. Стала осваивать нелюбимый баян и нравившийся немецкий, иногда попутно рисуя стенгазеты, участвуя в беговых эстафетах и танцуя на конкурсах аэробику, а в шестнадцать лет начала публиковаться в местной газете со своими стихами.
Естественно, мы почти не виделись с тобой. Ты уже закончил одиннадцать классов. Мой отец рассказал как-то, чего я не знала в ту пору, что наши родители хотели сначала, чтобы ты поступил на учителя физкультуры, ведь тебе это было близко, и нас могли возить вместе. Но потом в твоей семье произошёл неприятный инцидент, и твоя судьба изменилась. Ты отучился на права и пошёл через некоторое время в армию, попав молодым мальчишкой в самое пекло тогдашних событий – Чеченскую войну. А перед ней, сказочной снежной зимой, когда от снега наше село становилось похожим на настоящую сказочную долину, мы решили с тобой встретить новый год.
Набралось около двадцати человек. Большинство гуляли по одному, но были и пары. Всю молодёжь в селе, желающую собраться вместе, вместить небольшой старенький домик у кладбища не мог. И тех, кто не принимал участие в праздничной подготовке, просто не пригласили. Пятистенок принадлежал давно умершей бабушке одного местного парня. Нас это нисколько не пугало, преобладало лишь хорошее настроение в ожидании новых чудес. Радовали глаза пушистая наряженная ёлка в углу комнаты и в центре шикарно накрытый стол, благодаря одной девушке, учившейся на повара, и нам, девчонкам, разделившим блюда между собой и с родителями усердно старавшимся угодить другим своими кулинарными способностями.
Начался вечер с тостов, застолья, бенгальских огней, речи президента по телевизору, песен. От веселья потянуло в танцы. Но в этот момент кто-то постучался в дверь. Было уже за полночь. На пороге стояла худощавая старая бабка. Самый смелый из парней открыл ей дверь, чтобы узнать, чего она хотела. Впускать в дом, конечно, её никто не собирался. Как ни странно, а они за вечер прибавлялись, старушка протянула ему одноразовые пакетики шампуней. Он не придал этому особого значения, взял их и бросил в комод, закрыв перед ней дверь. Старуха будто растворилась за окном в неизвестном направлении. Все присутствующие отметили необычность неприятного визита, но решили на этом не зацикливаться и продолжить гулянье. Однако до веселья в этот вечер дело так и не дошло. Мы, будто, кому-то мешали своим присутствием, и нам хотели испортить праздник. Спустя минут двадцать снова кто-то постучался в дверь.
На этот раз «на огонёк» заглянули выпившие ребята, естественно, сюда не приглашённые, которым стало скучно в клубе и они вспомнили о нас. Им не очень были рады, и впускать внутрь их не хотели, чтобы не приглашать к общему столу, за которым предполагали не раз собраться. Неожиданно на улице завязалась драка. Перед моими глазами предстал ужас происходящего – снег смешался с кровью на фоне весёлой музыки, доносившейся откуда-то из окон дома. Все как обезумили. Я осторожно ходила между ними, но никого не смогла разнять. Тогда обратила внимание, что поодаль, на проезжей части дороги, стояли ухмылявшиеся и оцепеневшие ребята помоложе, мои одноклассники, можно сказать, абсолютно не собиравшиеся вмешиваться в наши разборки, потому что тоже не были приглашены. Всему этому безумию не хватало логического завершения. И вот оно, наконец, наступило.
В тёмно-синих дверях старой избы показался мой дорогой друг со стеклянной чистой трёхлитровой банкой в руке, которую не понятно, зачем нёс. Подумала, что хотел в кого-то запустить. Но неожиданно твой кулак ударил по ней со всей силой, присущей спортивному атлетическому телу. Осколки разлетелась по сторонам и устали крыльцо. Все остановились и замерли. Из руки сильно хлынула кровь. Ты задел стеклом вену, вырвав её наполовину. Повернулся и зашёл в дом, многие побежали за тобой, и я в том числе. Перевязать было не чем, ни аптечки, ни перекиси, ни бинтов в доме не было. Девчонки сорвали с окон пыльные занавески, чтобы обмотать тебе руку, кто-то догадался промыть рану холодной водой, кровь хлынула ещё сильнее. Казалось, она была повсюду. Один парень, не обращая внимания на царившую панику, включил магнитофон и стал танцевать прямо на кровавом полу. Я думала, что упаду в обморок. Видя безысходность нашего вечера, стала уговаривать тебя пойди домой к своей или моей матери. Ты долго сопротивлялся, хотел остаться в доме до утра и выспаться. Но потом решил идти к моей матери, говоря, что она классная. Кроме данного факта, приведённого тобой, нужно отметить, что моя мама работала медсестрой, и к нам идти было логично.
Надев пальто и кое-как накинув на голову шарф, нацепила на тебя куртку, просунув одну руку в рукав, другой же помешали две занавески, намотанные на неё. Когда мы вышли на порог, никто уже не дрался, все куда-то разошлись. На улице в это время, как назло, началась метель. Не очень близкую дорогу от старого домика до своего пришлось придерживать куртку на твоём плече, обнимая красивый торс и накаченные плечи. Стройный, высокий, коротко стриженый брюнет этому абсолютно не противился. Мы шли молча, слегка наклонив головы, ветер со снегом дул нам прямо в лицо. Я поправляла, красными от мороза руками, то свой, раздувавшийся на ветру, шарф, то, спадавшую с твоего плеча, куртку. Внутри меня трясло от холода, твоей кровившей раны и сложившейся ситуации, но надо было выглядеть сильной, чтобы ты меня слушался, и я не подавала вида.
Родители открыли дверь нам очень быстро и много ни о чём не спрашивали. Сохранять спокойствие мне удавалось до тех пор, пока мы не стали разворачивать занавески с твоей руки, смёрзшиеся на морозе, в которых кровь превратилась в красные кристаллики льда. На столе стоял давно остывший чайник с кипячёной водой. Скорее всего, родители пили чай с тортом после холодных закусок. Им – то я и стала поливать на твою руку, безболезненно снимая занавески, насколько возможно, и промывая рану. Мама принесла бинты и перекись, попыталась перебинтовать, но кровь не останавливалась, и это её сильно насторожило. Она позвонила врачу, объяснив происходящее, та обещала ей вскоре перезвонить. Увидев целый таз кровавых тряпок и красных пузырьков перекиси, у меня впервые в жизни затряслись руки. В зале зазвонил долгожданный телефон. Отец велел подойти. Я побежала к нему, зная, что звонит врач, но дрожавшие руки не слушались, поднять трубку у меня не получилось. Отец заругался, как обычно бывало, если что-то происходило не по его. Только я с собой ничего не могла поделать. Мама позже перезвонила врачу. Та не спала и велела придти к ней. В сопровождении матери, по хрустящему снегу, вы отправились к единственному врачу – терапевту в нашем селе. Через некоторое время снова зазвонил телефон. Подошёл отец, сказав грубо: «Иди отсюда». Будто я в чём-то провинилась. Потом положил трубку и пошёл заводить машину в гараж. Объяснив, всё-таки, что надо ехать в район к хирургу, зашивать, рана глубокая. Больше я тебя в тот вечер, к сожалению, не видела. Отец заехал за вами с матерью прямо к дому нашего врача. И во всей этой царившей кутерьме, к лучшему или худшему, только один человек ничего не знал пока о происходящем, - твоя мама.
В нашем доме всё стихло. Брат спал в соседней комнате. Меня немного тошнило от вида крови, и я решила выйти на улицу, подышать. В этот момент ко мне заглянули ребята, стоявшие пару часов назад на асфальте, их, наверное, единственных волновало, как себя чувствую я. Общее моё состояние было удовлетворительным, оставалось только найти силы, чтобы вымыть злополучный таз. Немного поговорив, со вздохами и сожаленьями, о вечере, мы разошлись по домам. Таз я, всё-таки, вымыла, прилегла на мягкий диван и, глядя на сверкавшую игрушками, мишурой и гирляндами ёлку, уснула. Во сколько проснулась, не помню, но родители были уже дома. Мама сказала, что правильно я сделала, приведя тебя к нам, ты терял сознание на кресле у хирурга, и неизвестно, чем бы всё закончилось, если б не зашили руку. Я поинтересовалась: «Где ты»? И была удивлена ответу: «Спит в доме, котором отмечали. Так захотел. Но самое страшное теперь позади». «Когда теряют много крови, всегда хочется спать», - пояснила она.
Прошло несколько месяцев. Твоя рана затянулась, оставив на руке небольшой шрам. Я заканчивала колледж, ты уехал на работу в Москву. Но, когда приезжал домой, часто заходил к матери в больницу и передавал мне приветы.
И вот, наконец-то, мы дожили до того тёплого майского вечера, когда я впервые увидела блеск твоих глаз и заморочки всех твоих мыслей. Ты стоял напротив меня, рядом с цветущим шиповником, и широко улыбался. Летом наше село всегда утопало в зелени, и этот год был не исключением. Дурманило голову от запахов сирени и черёмухи, цветущих нарядных яблонь и слив, радовали набухшие почки на берёзах и наперебой поющие птицы. При всей этой красоте как-то не логично было услышать от тебя фразу, пронзившую мой слух до глубины души: «А что такого особенного ты для меня сделала?» Я смотрела на тебя зачарованно, старалась ни о чём больше не думать и не принимать ничего близко к сердцу, кроме того, что чувствовала. Хотелось добавить: «Разве ты не сделал бы тоже самое для меня»? Но мы оба промолчали, глядя в глаза друг другу. Постояв в таком положении ещё некоторое время, пошли гулять по дороге, навстречу ярко-алому закату. Садившееся багровое солнце отражалось своими лучами на наших счастливых лицах, встречный ласковый ветер играл с нашими волосами, и хотелось верить только в самое хорошее, доброе и светлое, что могло произойти у нас впереди.
Но, к сожалению, впереди у тебя была Чечня. После неё ты вернулся совсем другим. Лишь позже начал приходить в себя, постепенно возвращаясь к жизни.
У нас в селе, как и в других местах, наверное, устраивают ребятам проводы в армию, так же и встречают после, хотя это дело, возможности и желание каждого. Поздравить тебя с возвращением многие считали своим долгом, ведь ты был единственным из пятисот человек, живущих здесь, кого призвали в это пекло, и кто вернулся оттуда живым. Твоя мама наготовила шикарный стол, собрав молодёжь. Меня посадили рядом с тобой. И мне как никому другому было видно, что телом ты находился рядом, а мысленно был где-то далеко. Когда тебя позвала твоя мама, ты её просто не услышал. Тогда она обратилась ко мне, чтобы я тебя растормошила. Не придумав ничего лучше, я коснулась своей рукой твоей руки со словами: «Тебя мама зовёт». Ты задумчиво посмотрел на меня, потом на неё и, будто очнувшись, откликнулся ей. Не помню, как среди завязавшегося общения, мы улизнули ото всех и оказались в ванной комнате по вполне обоснованной причине, чтобы замыть тебе испачкавшуюся футболку. Но, глядя на меня, ты забыл про неё, и, осторожно приблизившись, поцеловал, сказав, что пойдёшь сегодня провожать меня домой.
Тёмной тёплой звёздной ночью, как затерявшиеся песчинки во вселенной, мы стояли в обнимку перед моим домом, целуясь снова и снова. Потом ты прошептал мне на ухо: «Хочешь услышать, как будет, я люблю тебя, на чеченском языке»! И впервые в своей жизни я это услышала, к сожалению, улыбнувшись и ничего не ответив тебе в ответ.
Мы снова разъехались по разным городам. Каждый жил своей жизнью, оставив в памяти светлые моменты детства и юности. Время неумолимо мчалось вперёд, оставляя в прошлом прожитые минуты, дни, недели, месяца, годы со своими постоянными заботами, радостями и горестями.
Снова наступил тёплый, ласковый, цветущий май, в котором было твоё день рождение. В связи с предстоящими выборами главы администрации, ты и ещё четверо сельских ребят вызвались покрасить столбы на мосту. Набившись пятером в иномарку, вы отправились к указанному участку работы.
Я жила и работала в то время уже в Липецке, что за два с половиной часа езды от нашего дома. В обычный день, точнее вечер, у меня зазвонил телефон. Мама странным голосом произнесла: «Рома Згардан погиб, разбился в аварии». В телефонной трубке возникла пауза. Я переспросила: «Как? Как это произошло?» Она подавлено ответила: «На мосту в них врезалась машина, её водитель погиб и Рома, остальные живы, один парень в тяжёлом состоянии в больнице. Перед смертью, лёжа на траве в кювете, к нему подошёл один из наших ребят и поднял ему голову, он открыл глаза и сказал: «Ну вот, наверное, и всё»».
Могилка находится в самом начале кладбища. Рядом с крестом памятник, на ней немая фотография с почти неулыбающимся милым личиком, которую я иногда целую в те редкие минуты, которые бываю на кладбище и в селе. Мы были друзьями, и я не хотела бы никому ничего объяснять. Из-за некоторого непонимания прихожу к тебе, скрывая свои визиты от многих, кроме брата.
Однажды зимой мы с ним поехали на его машине в гости к отцу и матери. Мне захотелось тебя проведать. Я купила цветы. Заехать на могилку пришлось сразу, втайне от родителей, не показывая букет, чтобы не возмущались и не комментировали. В это время темнеет рано. Брат со мной не пошёл, осветив только фарами ночной погост. Снега выпало много, ни одной прочищенной дорожки или тропинки. Свет от фар рассеивался, и я совсем не видела, куда нужно идти. Сделав первый шаг, провалилась по колено в сугроб, испугалась, но знала, что надо либо двигаться вперёд, либо возвращаться, чего совсем не хотелось, глядя на подарок в руке. Остановившись на секунду и успокоившись, смело ринулась напрямую, слегка свернув направо. Каково же было моё удивление, когда через пару минут я оказалось именно перед твоим памятником. Посмотрела издалека на машину брата, подумав про себя, что путь – то оказался недалёк, каким он представлялся в начале. Зная, что он не любит долго ждать, быстро поцеловала знакомую фотографию, положила мелкие красные розочки на белый снег и с лёгкой душой побрела обратно.
Миновал ни один год с тех пор, а ничего почти не изменилось. … Всё так же утопает в зелени летом наше село, цветут тюльпаны, сирень и черёмуха, дурманя своим запахом, на тысячи голосов переливаются птицы. Иногда у меня в ушах будто звенит объяснение в любви на чеченском языке, и хочется теперь смело крикнуть в пустоту: «И я тебя люблю»!
Эти слова как прекрасная и грустная музыка дождя. И смысл их сейчас намного глубже, чем обычно в него вкладывают люди, объясняясь в своих нежных, светлых чувствах. Я люблю тебя, значит, ты будешь жить вечно и никогда не умрёшь!
P.S.
Возможно, кто-то другой написал бы совершенно иную историю, рассказав свои обстоятельства и факты. А я передала лишь то, что лежало у меня на сердце! Спасибо тебе за то, что был в моей жизни!
02.07.2014