Роден. Мыслительница.
мини-рассказ
----------------------
Однажды, ещё на заре своей политической карьеры (а было это в середине "лихих девяностых"), Мизулина зашла в Эрмитаж. Ничего особенного, она просто хотела приобщиться к искусству. Она даже слышала, что искусство возвышает человека, наполняет душу смыслом да, и вообще - культурному депутату проще избираться в представительные органы власти.
Одета она была как обычно: невнятной формы длинное платье тёмно-синего цвета, похожее чем-то на сарафан, колготки советской поры да простецкие чёрные туфли с невысоким каблуком. Стиль одежды её годами не менялся, да и куда наряжаться? - не "интердевочка", чай! Краситься Елена за сорок лет так и не научилась, а теперь - стоит ли и начинать? А вот на причёску потратить своё время решилась - всё же суббота сегодня. Через минут сорок у неё из волос образовалось нечто вроде косичек. Но болтающиеся по сторонам косички показались ей слишком молодёжными и она решительно отправила их на макушку. "Да, вот так-то лучше!", сказала она сама себе, посмотревшись в зеркало, и вышла из номера гостиницы...
Бродя туда-сюда по залам Зимнего дворца и думая о судьбах России - великой и... ещё раз великой страны, Елена Борисовна незаметно для себя зашла в зал, где была самая настоящая ПОРНОГРАФИЯ!
Сначала она даже не поняла, что произошло, может ей показалось... Да, несомненно, ей показалось! Но приглядевшись внимательнее, она впала в оцепенение. В этом зале были представлены скульптуры обнажённых, да что уж там! - абсолютно ГОЛЫХ - мужчин и женщин. У них ВСЁ было видно! Хуже того - скульптуры эти располагались в самых противоестественных позах, будто нарочно выпячивая свои сомнительные "достоинства", и занимались явным непотребством, в частности (о Боже!) целовались.
Все мысли о величии России сразу же испарились. Елена Борисовна едва пришла в себя от шока. Первым делом ей захотелось позвать на помощь сотрудников музея, но как назло в этом зале никого не было. Никакого твёрдого и тяжёлого предмета, навроде кувалды, там тоже не оказалось. Наконец, Елена Борисовна решилась сорвать шторы, чтобы хоть как-то прикрыть наиболее срамные места этих, с позволения сказать, "экспонатов". Но со шторами тоже ничего не вышло - они очень крепко держались на карнизах и решительно не хотели срываться.
Закрыв лицо руками, шатаясь от пережитого, она медленно направилась к выходу из злополучного зала. Мысли её путались, а тело дрожало. Внезапно, ей захотелось поплакать. Но она быстро взяла себя в руки: "Нельзя - слышишь, нельзя! - даже на минуту позволять себе душевную слабость. Ты же сильная женщина, Лена, соберись!"
"Но что-то с этим надо делать", - продолжала размышлять Елена Борисовна, "ведь сюда может придти кто угодно, двери распахнуты всем". Вдруг её прошиб холодный пот: "Сюда могут придти даже ДЕТИ... И они - эти невинные создания - увидят всю эту мерзость! Нет, с этим надо решительно бороться".
Елена присела на лавочку, располагавшуюся возле входа в зал. Она наклонила чуть вперёд спину, опустила голову под углом примерно 45 градусов, её ступни как будто бы подпирали лавочку, колени были чуть разведены в стороны, левая рука удобно расположилась на левом же колене, а правая, согнутая в локте и сжатая в кулак, находясь локтём своим на правом бедре, кулаком подпирала подбородок. Елена вдруг поймала себя на мысли, что в такой позе очень удобно думать. "И как это раньше меня никто до этого не догадался?", - подумалось ей.
А размышлять было о чём. "Прежде всего, нужно оградить толпы людей от этого дегенеративного "искусства". Лучше всего сделать это юридически - мы ведь живём в правовом государстве?" - как будто спрашивая сама себя, Елена, не меняя позы, ещё крепче задумалась. Она считала себя грамотным, да что там - просто блестящим - юристом! "Сейчас мы быстренько найдём какую-нибудь статейку" - от этой мысли она даже заулыбалась. Однако, с каждой минутой напряжённого размышления улыбка её становилась всё меньше, пока совсем не сошла на нет. Никаких подходящих статей в Уголовном кодексе не находилось. Более того, в последних актах, принятых новым тогда ещё законодательным органом - Государственной Думой, также не оказалось никаких законов, ограничивающих свободу творчества художников. "Хм, даже странно как-то... Или не странно?"
Вдруг её осенило! "Это ведь неспроста. Ну, конечно, это заговор! Пока эти депутаты болтают о налогах, праве собственности, свободе слова, международном сотрудничестве и прочих совершенно отвлечённых предметах, наши дети подвергаются растлению". Эта мысль показалась Елене Борисовне настолько очевидной, насколько и гениальной. "Действительно! Есть ли хоть один, я подчёркиваю - хоть один! - пакет законов, отдельный законопроект или хотя бы крошечный подзаконный актик, регулирующий нравственность, наказывающий за распутство и ограничивающий право детей лицезреть эти, прости Господи, "художества"? Вопрос риторический! А эта новая модная штука, ну как её? - компьютерная сеть интернет, да. Пока она распространена слабо, но ведь это только пока. Сейчас же такое время, что можно всё! А ну как детишки залезут в эту самую сеть из компьютеров и насмотрятся таких вот картинок, что с ними станет в дальнейшем? Страшно представить! Да и слово какое противное: "сеть". Сети плетут только пауки. И про этот, как его, интернет вообще нет ни одного закона, творят, что хотят!" Слышала Елена, что компьютерная сеть пришла к нам в Россию, как и всё остальное в последнее время, из Америки. "Наверняка, в ЦРУ придумали? Да, так и есть же!"
И вдруг, как Солнце пробивается из-за туч и озаряет землю своим небесным светом, точно так же ей - начинающей политактивистке - пришло озарение! Елена теперь ясно осознала своё призвание - бороться за чистоту и нравственность общества, а главное - подрастающего поколения. И так несерьёзно теперь стало для неё всё то, чем она до этого дня занималась: все эти бесконечные заседания в Совете Федерации, предвыборная агитация в Ярославской области, монологи скучнейшего их председателя партии Явлинского. "А ведь у нашего Явлинского тоже, наверное, есть эта штука, как в этой скульптуре, как её... да, "Бронзовый век", фф-у-уу!" Елену Борисовну аж передёрнуло от отвращения. Теперь её путь был ясен как луч Солнца золотого. Она быстро поднялась с лавочки. А лицо её впервые за последний час источало улыбку.
"Ну это мы ещё посмотрим, кто кого! Насильникам, педофилам и прочим растлителям наших детей не будет места в наших русских музеях, кинотеатрах и мульфильмах. ЦРУ пусть гадит у себя в Америке! Надо только запомнить это место. Ну, Эрмитаж я знаю, его ещё Пётр Первый построил", - Елена всегда гордилась своим знанием истории родной страны, - "а вот дальше куда? Тут немудрено и заблудиться". Новоизбранная сенаторша посмотрела на табличку над дверью в зал: "тре-тий-э-таж-зал-ро-де-на", - по слогам, как её учила когда-то мама, прочитала она. "Кто такой, этот Роден? Наверняка, из Госдепартамента сотрудник. Да, так и есть. Развели тут либеральную заразу! Но ничего, мы в нашей стране всех почистим, духовность надо возрождать! Дел просто непочатый край, но нужно начать с малого. Пожалуй, помогу сперва своей кошечке..."
И решительным шагом, распространяя впереди себя флюиды духовности, зашагала прочь из Эрмитажа - этого царства разврата - избранная членом Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации от Ярославской области юрист Елена Борисовна Мизулина. Никто не обращал ни малейшего внимания на скромно одетую, как попало зачёсанную, слегка полноватую и не слишком красивую женщину среднего возраста и среднего же ума. Никто из любителей искусства, праздношатающихся туристов Петербурга да вечно любопытных студентов - ни один из этих посетителей Эрмитажа - и представить не мог, что женщина эта, совместно с такими же скудоумными, но гордыми коллегами, через пару десятков лет сделает жизнь большинства россиян невыносимой до такой степени, что они рады будут уехать туда, где есть она - "Вечная весна".
Ни одна живая душа не провожала Елену Борисовну и никто не шёл рядом с ней. Лишь из глубины зала, сквозь открытые двери, своим вечно холодным и надменным взглядом, который в тот день был даже холодней, чем обычно - ей вслед смотрела Варвара Елисеева...