Тем вечером отца Иннокентия можно было застать за весьма любопытным занятием: он вылил на стол чернил и, окунув в лужицу тонкую трубочку, дул в нее таким образом, что появлялись и лопались пузыри, выпачкивая гнусный нос его и прочее лицо в иссиня-черный колор.
Любопытных собралось множество: все столпились вокруг хитро щурящегося отца Иннокентия и, свесив рожи над столом, отпускали вполголоса комментарии.
— Все. Все. Не могу, немогу, нимагу! — один из собравшихся с отчаянным криком вынул кое-что из штанов и начал этим колотить по столу. Отец Иннокентий хитро посмотрел на него — мол, даешь! — и вынул из кармана полкило абрикосов и ягоду-томат. Все как ахнут!
Отчаянный гражданин тоже ахнул, спрятал предмет и заплакал, а потом умер. На него никто не обратил внимание, поскольку в этот самый момент в комнату зашел Свистунов и грамотно свистнул. Все тут же начали свистеть наперебой, но не настолько профессионально, как свистел Свистунов, у которого по этому поводу имелась даже грамота. Он любил прилюдно доставать ее и читать, он от этого чувствовал, как у него в штанах что-то происходит.
— Это как будто, — говорит, — я становлюсь приоритетным самцом в своем ареале, и все самки будут смотреть на меня, пока я в ванной.
Свистунов подошел к стушевавшемуся отцу Иннокентию и, хмыкнув, извлек из него квадратный корень. Зрители зааплодировали, кое-кто подпрыгивал на месте; одна впечатлительная барышня даже снесла яйцо. Повертев корень в руках, Свистунов оторвал совсем уж униженному отцу Иннокентию ладонь и, приделав к ней дощечку, смастерив тем самым что-то наподобие лопаты или винограда, выкопал яму, поместив туда корень и закопав, как было.
— А? — горделиво окинул он взглядом пораженную публику и позволил себе икнуть от гордости, после чего немедленно свистнул.
На свист вошел Мертвяков и профессионально умер — очень он в этом был хорош. Кое-кто в толпе повторил фокус, но на довольно пошлом, честно сказать, уровне.
Свистунов хмыкнул, залез на стол и начал доставать из штанов грамоту. Из толпы оперативно вышел Оплеухин и начал кланяться, гадко улыбаясь:
— Зрасссссссьти! Страссссьи! Здрррраааассе!
В это время квадратный корень принялся, и в дом начали сбегаться дачники с лейками, лопатами и медведками. Даже когда дом совершенно заполнился, дачники продолжали втискиваться до тех пор, пока собрание не превратилось в однородную массу, вылившуюся на улицу и впитавшуюся в землю, щедро дарующую свои соки квадратному дереву из квадратного корня.