- В магазине? – глаза Казакова налились кровью. – Значит, говоришь, в магазине…
Он плавно, кошачьей походкой, приблизился ко мне, затем встал сзади меня.
- А где ж ей еще быть? – ответил я раздраженно и хотел повернуться, чтобы посмотреть, что он делает за моей спиной. Но только я попытался повернуть голову, как услышал грубый окрик:
- Сидеть!
И тут же почувствовал резкую боль. Из глаз моих словно посыпались тысячи искр. На некоторое время я отключился от реальности. Помутнение длилось всего доли секунды, но когда сознание вернулось ко мне, я не сразу смог сообразить, что произошло.
Перед моими глазами стояло растянутое в улыбке лицо следователя. Сильно болела шея. Значит, Казаков ударил меня.
Он все также стоял за моей спиной и молчал.
- Ну, как? Будем признаваться? – следователь вытянул лицо. – Или будем, как партизанэн, молчать.
- В чем? В чем я должен признаться?
И снова резкая боль. Теперь уже уши мои звенели и горели, словно поджаренные на сковородке. Я хотел обернуться, чтобы посмотреть на Казакова. Но он тут же ударил меня папкой по голове. А следователь приказал:
- Не шевелись! Сиди смирно!
Удар папкой был не так болен. Но не менее унизителен для меня.
Во мне все перемешалось: страх, унижение, обида, злость, ненависть. Я испугался. Замкнутое пространство вселяло в меня не просто страх, а ужас. Такое чувство я испытал однажды в драке, когда на меня, завернув, накинули мой же пиджак, словно надели мешок на голову. Я был бессилен. И сейчас я находился в том же состоянии. Невозможность, что-либо сделать и оказать сопротивление всегда пугала меня. Меня пока никто не связал, еще не надел мешок на голову, но я уже был бессилен. Потому что понимал: всякое сопротивление в застенках милиции будет использовано против меня и может, в лучшем случае, стоить отбитых почек.
- Ничего не знаю ни про какую тушенку, - ответил я.
И снова удар. Снова боль. Я вскочил со стула. Они свалили меня на пол.
Теперь били уже вдвоем. По спине, по затылку. Лицо не трогали.
Били молча и рычали, как рычат голодные собаки, разрывая куски мяса. Наконец, они устали. Подняв меня, посадили на стул. Следователь сел за стол. Инспектор опять встал за моей спиной.
- Где тушенка? – тяжело дыша, задал он знакомый вопрос.
Я с тоскою посмотрел на окно. Там, за окном, свобода. Там – я человек. А здесь... Как мне захотелось на свободу! Мне стало казаться, что меня никогда отсюда не выпустят. И я ненавидел себя за то, что боюсь. Что не могу ничего сделать, чтобы воспротивиться насилию. Но самое страшное было не это. Самое страшное было то, что я в этот момент я понял: социалистической законности нет. Я понял, что милиция в своих застенках всесильна.Закон всегда на стороне сильного.
Я повзрослел в один миг, увидев другую сторону жизни - лживую и жестокую.