Ужин проходил приятно, со своей стороны Гаршины принесли на стол малосольных огурчиков, печёную картошку и подчерствелого, но ещё очень аппетитного печева, баранок, байхового чаю в красивой жестяной баночке, пилёного сахару.
Сидели, угощались, беседовали… справлялись о новостях, выискивали общих знакомых.
Хозяева юрты всё чаще переходили на родной язык, стали посмеиваться…
-Жаксы мал бас олардын, кажет бы, тартып ал-
- Тамактарды кесемiз, кумга кемемiз, ал кызды мен тартып аламын…
Не, жакксы?
Иэ! Ыстык…ал бiз мында, келесi еткелде, агалы-iнiлiлердi шакыру жэне барлыкты жасау, сиякты кажет…
Даша сидела на краю кошмы, как мышка, не поднимая глаз, прислушиваясь к каждому слову…
Потом прошептала что-то на ухо брату, тот вскочил и через минуту притащил четверть первака-самогона, который везли на любой непредвиденный случай…
Прокофий удивлённо приподнял бровь, но сказать ничего не смог. Даша, прикрыв мягкой ладошкой ему рот, горячо прошептала ему в ухо: «Что хочешь делай, но напои их, пои пока не свалятся…»
Дальше всё было как в кошмарном сне…
Оставив на время, долизывающих из бутыли самогонку, потерявших контроль казахов, Дарья, отправив к своей стоянке впечатлительного Ваську разжигать костёр, а Прокофия за водой – попросила нагреть ей полный котелок… подозвала к себе Голованова. Тот даже вскинулся с места, тут же подлетел, - Что сделать надо, Дарья Андреевна?
- Надо, Вася. Ты решительно пойдешь на всё ради меня?
Василий судорожно глотнул воздух, глаза туманом подёрнулись…
- Умру… хочешь?
- В том-то и дело… не хочу. Крови не боишься? Иначе все пропадём, всё равно достанут… этих сволочей надо зарезать и зарыть тут в песок, я одна не совладаю, побужу их… Им наша скотина уж больно приглянулась, а тому, самому плюгавенькому – я. Они решили кликнуть братьев и нас на следующей стоянке перебить…Одного не учли, что я по ихнему всё понимаю… как чуяла… не стала с ними по-казахски разговаривать…
Дарья говорила быстро и тихо. В карих глазах её сверкала дикая решимость.
Голованов нахмурился, молча кивнул. Отошёл к своей лошади, через минуту вернулся с двумя ножами, которыми ещё утром чистил и свежевал рыбу.
В этот момент они были единым целым – думали одинаково, чувствовали одинаково – оба молодые, дерзкие, не ведающие сомнений и страха… они спасали свои жизни, жизни своих близких и своё добро…
Глубоко вздохнув, переглянувшись, они нырнули в дымный есык юрты, где рядом с тлеющими углями, завалившись, спали пьяные табунщики.
С лицом искажённым злобой, с абсолютно бешеными глазами Дарья подлетела к крайнему казаху и, наступив ногой ему на обритую голову, как барану воткнула под ухо нож по самую рукоятку…
Ливанул горячий, липкий фонтан, мгновенно покрыв все руки, лицо, волосы…
Как волчица, она кинулась и маханула по горлу следующему погонщику, пьянея от приторного запаха крови …
Голованов за это время успел прирезать только одного…
Дарья стояла, до судорог сжимая нож в руке. Её качало. Она смотрела и не видела, слушала и не слышала. Потом её начало колотить… ноги обмякли, она оползла наземь и не заплакала, а завыла, зарычала, забутела*…
Василий попытался отобрать у неё нож, с трудом разомкнул ей пальцы… взял на руки и понёс к реке…
И только тогда, когда она почувствовала на себе его крепкие руки, услышала его ободряющий, спокойный голос – расслабилась.
Навстречу к ним с ружьями бежали Прокофий с Васятой.
- Что? Что произошло? Дарёнушка! Она жива? Она вся в крови!
- Это не её кровь… там зарыть надо тех… поскорее, от греха подальше… юрту сжечь… и сниматься отсюдова надо… мы с Дарьей вот только отмоемся… Васёк, принеси ей чистую одёжу… эту зароем… и мне тоже…
- Дарья, успокойся, хватит… сама же прекрасно знаешь - нельзя было иначе! Василий приподнял её, сжимая предплечья…
-Отдай! Дай её мне! Деточка моя! – Запричитал Проша. Чуть ли не силой вырвал жену из рук Голованова, понёс в воду…
Васята притащил чистое бельё, положил на бережку. В двух словах прослушал подробности и помчался копать ямину. Рыл рядом с юртой, ухватив трясущимися руками широкое, деревянное блюдо. Внутрь зайти духу не хватило.
Голованов не стал смывать с себя грязь, сел в траву, скрутил цигарку… курил и слушал, как Проша квохчет над своей жёнушкой… слушал и думал о том, что хочет его убить… тогда она будет моя… и тут же чётко осознавал, что она не может быть чьей-то, она всегда будет сама по себе. Она только позволяет себя любить… Уеду, вернусь в город… чтоб не видеть её больше! А-аа! И подохну с тоски…
Поднялся, проверил на-глаз глубину ямины, которую разворотил в песке Васька… стаскал в неё трупы… стал закидывать сверху землёй… крикнул в помощь испереживавшегося, изметавшегося Гаршина-младшего… облил керосином юрту, потратив всю бутылку, и подпалил …
***
А Дашку рвало… не переставая… Васята уже и полынку нарвал, поразмял для запаха и зарыл всю грязную одёжу… Еле-еле успокоилась… лежала ослабевшая, тихая…
***
Остаток ночи, уставшие и измученные, Голованов и Васята искали брод. Обнаружилась сарма в двух верстах.
Не дожидаясь утра погнали скот дальше. Прокофию пришлось оставить поникшую Дарью на Васяту. А самому укротить взнузданного, но не оседланного казахского жеребца… этот вожак уже сгрудил весь табун недалеко от воды… лошади, напуганные сильным пламенем вели себя беспокойно. Уговаривая и понукая, ухватил его под уздцы, повёл в поводу… водил, приучая к голосу… потом вскинулся верхом… на его радость жеребец оказался не слишком норовистым.
- Упп. Упп. Жаксы… жаксы… приговаривал Проша. – Джайляб… джайляб…
И так потихоньку направил его к броду. За вожаком потянулись остальные лошади. Голованов вертелся позади табуна и подгоняя бычков, не давая им рассыпаться по степи. Васята ехал краем, помогал по возможности.
Предрассветный холодок освежил и вернул силы Дарёне. Она пересела в седло. Стремя в стремя следовала рядом с мужем.
- Проша! Мне давно сказать тебе надобно… Я тебе к следующему лету дитё родить должна! Последняя видно прогулка моя… потом не до того будет… Мне в церковь надо бы сходить… грех теперь на мне… сказала… и подумала – да не один, ты мой первый грех, муженек мой разлюбезный, а он, стрельнула взглядом в Голованова - еще один…
А Прокофий ликовал! Вот когда открылась! Ещё один сынок у меня будет! Ах оторва моя! Скрыла, а то б не взял с собой… не взял бы и сгинул! Вот судьба. Сначала я ей спас жизнь, а теперь она мне…
***
Захваченный табун сослужил им хорошую службу.
Перейдя Прорвинский остров, они сразу столкнулись с казачьим разъездом, занимающимся закупкой провианта. Наглые казаки потребовали себе всю скотину, давая совсем смехотворную цену.
И Прокофий растерялся под их напором… стал волноваться за жену, которую окружили полупьяные военные, всё это отразилось на его лице.
Даша больными глазами посмотрела на Голованова, с немой просьбой о помощи… Сама она с казачками не договорится, у них один сказ: «Курица не птица – баба не человек».
Он выматерился… вздохнул и пошел к есаулу для разговора.
- Лошадей отдай… за сколько поставят, хоть задарма… тихонько напутствовала его Дарья. И остановила мужа, который засобирался вместе с Головановым на разговор…
- Оставь, он лучше сторгуется…
Гаршина перекосило от её недоверия. Он уже справился с собой, уже додумал, что делать надо. У него росла злость из-за собственной трусости первоначальной, да и из-за вчерашнего ещё точил червячок – почему не его, а этого «пройду»* Дарья на помощь зовёт…
– Ой, да не ревнуй ты, Прокошенька, нашёл время, - устало, с досадой высказала она мужу, - не думай даже… а вчерашнее вообще забудь… не было ничего, понял?
Верченый, жженый Голованов выторговал вполне сносную цену за табун, предложив офицеру аферу: в официальной ведомости для военного торгового представительства указана цена, откат от которой он отдаст есаулу…
***
Добравшись до города они благополучно сдали оставшийся скот по хорошей цене.
Измотанные, они решили остановиться на несколько дней у знакомого лавочника,
сдававшего верхние комнаты, отоспаться и на базар сходить за покупками.
Даша первым делом в баню запросилась.
Прокофий снял номер на пару часов – в два захода все перекупались.
И теперь все сидели в любимой чайной, пили, отдуваясь, горячий чай с баранками. Голованов вертелся, беспокоился, затем улучив момент шепнул Даше, мол, поговорить надо. Все после обеда прилягут отдохнуть, так он её будет ждать у входа в церковь…
Стоял, ждал. Мучился. Вдруг не захочет прийти. Не хотел совсем лишать себя надежды на…
Даша пришла. Не могла не прийти после пережитого… Ох, если Прокофий узнает, будет ревновать, попрекать, жизнь совсем опротивеет…
- Говори скорей что хотел, да пойду я… пытаясь не выдать волнение, проговорила Даша.
Василий скривившись, как от зубной боли сжимая кулаки, со стоном выдохнул.
- Дарья Андреевна, я с вами попрощаться хочу… Дашенька, радость моя, всё поздно теперь… не могу я больше… быть рядом и не иметь возможности прикоснуться… нет-нет не хмурься, я канючить тут не собираюсь. Для другого вызвал… хочу дом свой показать… адрес оставить… жизнь ведь она длинная, буду нужен – только кликни… письмеца ждать буду, знать хочу, как ты там… времена, поговаривают, смутные близятся…
Так, приговаривая, провёл её в стороне от Больших Исад, берегом Кутума по протоптанной дорожке сквозь камыши, мимо «блошиных рядов» к крепкому пластинчатому дому с тяжелыми ставнями и настежь распахнутыми высокими воротами.
Дом стоял напротив бревенчатых настилов, укрепляющих береговую насыпь. Мимо с пыхтением волоклась баржа, груженая фуражными тюками.
Молодая женщина прошла в дом, оглядывая заброшенное, неухоженное жильё. Поднялась по скрипучим, крутым ступеням на второй этаж.
Следом шел Василий. Кусал губы и молча наблюдал за Дарьей. Он то приподнимал руки, желая её обнять, то рывком убирал их за спину – сам себе не доверял…
А она посмотрела на него с нежностью и тихо-тихо, будто для самой себя проговорила,
- из-за того, что я в своей жизни наворотила, натворила - меня всё равно уж ни в какой рай не пустят… уважение людское только властью и деньгами держится, да и плевала я… а всё же не хотелось бы, чтоб Проша, аль родня моя, прознали про то, что я сейчас хочу…
Но Голованов уже понял её… поцелуем заставил замолчать…
Утомленные, они лежали на её пышных юбках… роскошные Дашкины волосы разметались, глаза сияли счастливо…
- Как же мне тебя отдать ему после этого… ты моя! Неужто сама не чуешь? Оставайся… брось всё… со мной оставайся…
- Замолчи, Васенька… сам знаешь , не буду я этого делать… не рви себе душу… ну всё, потешились и хватит…
Василий отвернулся, обхватил себя руками, а Дарья спокойно привела себя в порядок, подошла к большому овальному зеркалу, придирчиво огляделась…
- Ну… давай прощаться… хватит с нас… нечего мучить и мучиться…
Голованов проводил женщину до берега, глубоко вздохнул, не глядя ей в глаза, произнёс с болью в голосе:
- Вот дорожку короткую тебе в нашу Криушенскую слободку показал… будешь в городе – заглядывай… ну прости меня, моя радость, постарайся быть счастливой… помни только, что я есть и жду…
Дарья в ответ не проронила ни одного слова, да это и не нужно было. Все и так было ясно.
продолжение http://www.proza.ru/2014/07/04/1657
Словарик: http://www.proza.ru/2014/07/04/1661