Дарья 16

Наталя Василенко 2
     А Голованов страдал рядом. Он тоже переоценил себя. Он никогда не оставлял неисполненным любое своё желание,  ни от кого не терпел отказа… и всегда находил способ заполучить желаемое, чего бы это ему не стоило. Своими любовными похождениями, несмотря на молодость он мог гордиться. Женщины любили красивого, не жадного купчика, молодого, веселого и бесшабашного.
   Увидев Дарью он сначала захотел просто развлечься со смазливой хохотушкой – купеческой дочкой. Ему смешно было видеть, как обожает и балует её папаша, как млеет от её благодарных, вполне невинных ласк. Заметил, что ей скучно… а со скуки иной может такого нагородить…
    А глазки у неё шалые, шуточки дерзкие – с такой весело может быть…
    И вдруг, отобедав в чайной, барышня перестала обращать на него внимание… пухлые губки презрительно кривились, взор её стал надменным, скользящим, как сквозь воздух…
  Ба-аа! Как это его зацепило! Продолжать скоморошничать стало неловко… да что она о себе возомнила! Эта простушка кареглазая! Да я её как орешек!  … а не тут-то было…
   Остановиться и перестать обращать на дерзкую девку внимание он не захотел… опять же – со скуки.
   Договорился с товарищем, перепоручив ему дядюшкины повеления, пообещав ему долю из жалованья.
    И отправился за коляской скотопромышленника с дочерью вдогонку. Полностью полагаясь на волю случая.
   Решив для себя, что влюбится в него гордячка уже завтра  и своей волей, как собачонка побежит за ним куда он ни позовёт…
  Высмотрел – где проживают, поспрашивал немного у сельчан – что за семейство, наслушался разного – в основном слышалась зависть, но и гадостей особых никто не лил.
  А вечером столкнулся с девушкой, ну просто нос к носу… не смог удержаться – пошалил, да грубовато как-то вышло с подножкой… но пожалеть об этом не успел -  полетел мордой в пыль…
  Так удивился, что даже осерчать сильно не смог, но всё же отшлёпал дерзкую по заднице, как зарвавшееся дитя… решил пойти в лавку, опрокинуть стаканчик с досады на хреноватое начало… глядь, а барышне-то совсем худо… не откликается… подхватил на руки – показалось, что и не дышит вовсе.
   Чуть ли не бегом отнёс девушку домой… наворотил с три короба, наплёл… зачем-то навязался в работники - дурь впереди него бежала… на попятный вроде несолидно как-то…думал, вот оклемается Дарья, тогда уж и уедет восвояси.
   А пока болела, да выздоравливала Дарёна желание уезжать у него пропало… увяз… 
   Хоть и много было у него женщин, и покрасивее Дарьи, но все какие-то поверхностные…  быстро ему надоедали. 
   А  эта  - с её пронзительным, всё понимающим взглядом… вот начинаешь откровенно врать – она вроде слушает, соглашается, а сама прищурится как-то по особому, и понимаешь – это она снисходительно ждёт, когда натешишься… 
   А сама станет рассказывать, чаще всего племяшам Прошиным сказки – заслушаешься –  спрашивает у ребятни: « про кого?», они верещат: « про колдунью!» … она  прижмурится, вздохнёт и начинает… и каждый раз по разному. Вот  ведь талант к выдумке…
   А на свадьбе у брата – да краше неё не было… а пляшет как! Так бы и схватил, и зацеловал, затискал, утащил подальше от остальных взоров масляных…
    Уехала как-то на дальний хутор на неделю, Василий истенькался… когда осознал, что именно по Дарёне скучает удивился, насторожился, решил тут же уехать в город и жить, как прежде… его только воля радует, та которая захомутает ещё и не родилась.
   Вот только дождётся Дарьюшку, попрощается… адрес свой городской оставит – пускай когда в гости заглядывает по-приятельски… и уедет…
   А вернулась – голос её услышал, будто воды в жару напился…
   И чего плохого жену такую иметь… красивую, умную, в делах хваткую и не бедную вдобавок… а вот возьму и женюсь!
  И так к ней, и этак… она его всерьез не принимает… хоть убейся!
  И ведь не поймёшь её – по нраву ей пришелся или совсем в нем мужика не видит…
 Настёна Забеляева под ногами крутится, смотрит на него, как на лик святой… приударил в лёгкую… думал приметить – будет Дашка ревновать или нет, а она даже не заметила – вся в делах и заботах…
  И вдруг, как обухом по голове – замуж выходит… да за кого! За батюшку названного! Не может она его любить! Что-то тут нечисто… Не я буду -  выпытаю причину… отговорю её… увезу из болота этого…
  … вот душу невинную покоя лишил по дурости, сжил Настёнку из дому… ан сделанного не отменишь…
  А после свадьбы,  на  глазах у домашних, не особо стесняясь, Проша стал обнимать, ласкать Дарену  - его     Дашеньку – такую желанную и недоступную…  У Голованова чуть крышу не снесло.  Опять  засобирался уехать срочно.  А  потом приметил – а ведь плохо ей,  тошно - не смог бросить, оставить.  Даже  надежда появилась – вот осточертеет ей совсем муженёк наянный и уедет Даша с ним.
  Увезу её в Москву! Дядюшке в ноги брошусь – простит. Да я для неё… я ей такую жизнь обеспечу!


***

  Крупные траты, связанные со свадьбами, приобретением жилья и с военными поборами  натолкнули Прокофия на мысль самому гнать по осени скот в Астрахань на продажу и не пользоваться  услугами посредников…
   Раньше он не перегонял скот дальше Енотаевска. А сейчас время было неспокойное, нравы буйствовали анархические, цены скупщики держали – в пору по миру идти. Рука не поднималась отдавать задарма.
    Но чтобы избежать лишних трудностей Гаршин решил посоветоваться со своим кордасом –  Тулеген-Абаем.
     Его род значительно преуспел в скотопромышленности, процветал, имел связи в губернском комитете,  мог влиять на сезонные цены и размеры оптовых скупок. Сам   Абай входил в первую купеческую гильдию губернии.
 Прокофий приехал к нему в Хошоутовку с полными чересседельными мешками гостинцев. Сладости и украшения - для жён и детворы, а самому Тулеген-Абаю подарил охотничье ружьё…
  Пока варился беш, пили чай с баурсаками, кумыс и «беленькую» - беседовали.  Тулеген смеялся, хитро прищуривая и без того узкие глаза, дразнил Прошу недомолвками,  потом всё же подробно указал самую удобную и безопасную дорогу.
- А почто в Енотаевске не продашь бычков? В Астрахань очень долго гнать, да и небезопасно – отнимут по дороге казачки, даром-шаром для военных нужд… беспорядки большие, грабежей много…
  - Ничего, как-нибудь… некоторые рыбьей косточкой давятся – за своим столом помирают…
Тулеген покачал удивлённо головой, наблюдая, как изменился его кордас –  в глазах блеск,  задоринка, во всех движениях – кипучесть жизненных сил.
 – Бахвалишься? Молодая жена – молодая душа?
- Ой, ничего не говори, Тулеген… Я  только теперь  жить и начал… раньше вроде как –надо, вот и живу, а теперь хочу жить…Жить хочу!
- Ай, молодец! Живи! Тоже что ли третью себе взять… Да, боюсь, моя Саулеша глаза мне вырвет… Чего не взял с собой Дашу? Они давние подружки, пообщались бы, посплетничали… привози давай…
- Привезу… просто в этот раз я с серьёзным  разговором приехал…
- Ну если надумаешь всё же гнать бычков, через Шавраур не гони… вообще через Замьяновскую мель не гони… там дальше сплошные кордоны – обдерут, как липку. Лучше время потрать… по-над Сухой Ахтубой гони до Хоры, потом вдоль Ахтубы  до Балчуга, потом  Ковантиевский ерик  справа, а ты по над Гнилушей,  через Прорвинский остров переплавляй, ниже Дурновской станицы, и гони  в Городофорпостинскую – там сейчас ещё две скотобойни открылись и цену приличную дают…
- А через Красный Яр не спокойнее?
- Э-ээ, там все ерики топкие, за Бузаном озёр полно, займища камышом поросли, потом Тинакские грязи… нет по-над Волгой удобнее…
   
                ***
Вернувшись домой Прокофий стал готовиться к перегону.  Попросил у сына помощи, у брата…
   Гриша не стал даже разговаривать, не пошёл на примирение.
   Вася не хотел бросать беременную жену, но отказать в помощи отцу не смог, сцепив зубы собрался в долгую, дальнюю дорогу…
   Голованов напросился в погонщики сам, после того, как Гаршин велел ему перековать любимого Дашиного мерина…


***

  Не желая расставаться с молодой женой, Прокофий взял Дарью с собой…


    Поддев, по детской своей привычке, под широкую юбку штаны, потуже перевязав на голове
яркий платок она носилась по ковыльной степи вокруг стада, гикая и щёлкая бичом. Вальяжно откинувшись назад, пускала коня рысью…   хулиганила – срывая на ходу цветы и хохотала над пугающимся мужем. 
    Её тёмно-карие, с калмыцким прищуром глаза сверкали азартом.
     Она любила простор родной степи.  Любила этот горячий, порывистый ветер, это высокое, белёсое небо, покрытое кудрявыми лебедиными пёрышками – облаками, среди которых парили грозные коршуны.
 

   Любила, когда из под копыт брызгами разлетались фазанчики или перепёлки, а любопытные суслики вытягивались столбиком в сторонке, чтобы получше разглядеть расшумевшихся, а нахальные байбаки*, копошащиеся у своих норок, не очень то и пугались, лениво поворачивая щекастые мордочки и ускользая чуть ли не в последний момент.
  А грозная, серая гадюка, раскачиваясь поднимается в рост на соседнем бархане… и, заметив её своими прекрасными, гордыми очами, падает тёмной молнией степной орёл и уносит добычу в своих мощных, когтистых лапах…
Он разорвёт её на части для своих вечно голодных птенцов.



   Любила наблюдать, как на горизонте перемещается сайгачиная лавина или проносится мимо дикий табун, и осёдланные кобылицы начинают нервничать, заслышав призывное ржание жеребца…
   Любила на  полном ходу из жаркой, степной пыли вырваться на просторный ахтубинский берег. И взбивая копытами фонтаны брызг, нестись  по меляку, наслаждаться прохладой и свежестью, ароматом родной реки.
 
 
***

Перегон   полугодовалых бычков занимал много времени. Приходилось часто давать им роздых, уделять время на пастьбу, водопой…   
    Дарья довольно оглядывала крепких, шеястых, широкоспинных  телков… много усилий и хитростей пришлось ей применить, выпрашивая у Джукашева Серекжана племенного бугая. « Не напрасно…» - отметила про себя - все затраты с лихвой оправдались..
   … и вдруг  вскинувшись, припустила наперерез стаду, крича: «Останавливай! В кучу сбивай! Сдерживай, не видишь что-ли?!».
     На горизонте приближалась полосой стена пыли и стоял монотонный гул…
- Табун! Сейчас увидим – гонят или дикий… давай собак наперёд!
- Ишь, ты, глазастая моя… вовремя! Проша подъехал к жене, довольно улыбаясь, - ты будто всю жизнь только этим и занималась, погонщица моя распрекрасная!
   Не обращая внимания на нежности, Даша, напрягшись, вслушивалась…
- Нее-ет, не дикие, казахи гонят..
  - И как ты слышишь? Далеко ведь ещё…
   Приподнявшись на стременах, прикрыв ладошкой солнышко, Дарья оглядывала нежданных попутчиков…
- Перекрыли они нам путь…  наверное там впереди брод… 
Придётся с этой стороны на ночёвку становиться, а с рассветом   дальше двинем. 
 


***


   Казахи тоже не погнали табун на другую сторону ерика, остановились в ковыльной лощине
 
-  Гляди, Проша, чего они встали так? Беспокойно мне как-то…   нас всего четверо… А этим степь дом родной…   Дарья подозрительно прищурилась, оглядывая нежеланных соседей.
   Прокофий, чувствовавший себя молодым и всемогущим  вообще не стал задумываться над словами женщины.
- Да их-то трое. И один молоденький совсем, и вообще! Ты не бойся ничего, когда я рядом…
Наклонился, хотел чмокнуть женушку в нос…   Дашка крутнулась, приподнялась в стременах, оглядываясь. Проша недовольно насупился – не приняла ласку егоза.

   Васята ехал всю дорогу молча. Он любил отца…  души не чаял в Дашке, да и как иначе она ведь выросла у него на руках… и он знал, что она-то его только и любит, только она его жалеет…   Он никак не мог привыкнуть к их новым отношениям, какое-то брезгливое состояние страшного греха не покидало его. Но он по природной своей доброте, верил их счастью и прощал им всё.    А тут еще Лёнушкины слёзки при расставании, страх за жену и жалость из-за того, что на ней, «тяжелой» повисло всё хозяйство…   дядёчек хоть и обещался приглядывать, да на него надёжа слабоватая… как Катюша прошипит, так и будет, а эта переломиться завсегда побаивается.
   
   Привычный сызмальства к кочевой жизни он направился за бурьяном, намереваясь вскипятить чайку. Нацепляв на веревку целую кучу с шумом приволок её к месту становища.
  Дашка отвязала от седла кусок скрученной кошмы, расстелила её и уселась, разувшись и вытянув уставшие от стремян ноги…
  Прокофий примостился рядышком и делал попытки ухватить её уставшие ступни,  поразмять, погреть в ладонях.  Дашка капризно отстранялась, просила оставить её в покое…
  Голованов, злой, как бес, плюясь во все стороны, ухватил ведро и направился к ерику.
  Васята, разыскав треногу с котелком, расчистил дернину, стал налаживать костерок. 
 
Новоявленные соседи тоже гомонились вдалеке. Дарья,  как ртуть приподнималась на подстилке,  пытаясь рассмотреть чужое становище.


 - Э-ээ, гляди они юрту ставят… видать дальше гнать не намереваются… гляди – гляди, гости к нам. Дашка заегозила на кошмённой подстилке, которую кинула под дымную сторону костерка.
  Прокофий поднялся пошёл навстречу, поприветствовал, поговорив несколько минут, вернулся.
- Зовут ужинать… на куырдак… у них жеребёнок ногу сломал, попал в суслиную нору неудачно…
-Ой, хорошо, - захлопала в ладоши Даша, а то от ухи вашей уже мутит…

продолжение http://www.proza.ru/2014/07/04/1656
Словарик:http://www.proza.ru/2014/07/04/1661