А Голованов страдал рядом. Он тоже переоценил себя. Он никогда не оставлял неисполненным любое своё желание, ни от кого не терпел отказа… и всегда находил способ заполучить желаемое, чего бы это ему не стоило. Своими любовными похождениями, несмотря на молодость он мог гордиться. Женщины любили красивого, не жадного купчика, молодого, веселого и бесшабашного.
Увидев Дарью он сначала захотел просто развлечься со смазливой хохотушкой – купеческой дочкой. Ему смешно было видеть, как обожает и балует её папаша, как млеет от её благодарных, вполне невинных ласк. Заметил, что ей скучно… а со скуки иной может такого нагородить…
А глазки у неё шалые, шуточки дерзкие – с такой весело может быть…
И вдруг, отобедав в чайной, барышня перестала обращать на него внимание… пухлые губки презрительно кривились, взор её стал надменным, скользящим, как сквозь воздух…
Ба-аа! Как это его зацепило! Продолжать скоморошничать стало неловко… да что она о себе возомнила! Эта простушка кареглазая! Да я её как орешек! … а не тут-то было…
Остановиться и перестать обращать на дерзкую девку внимание он не захотел… опять же – со скуки.
Договорился с товарищем, перепоручив ему дядюшкины повеления, пообещав ему долю из жалованья.
И отправился за коляской скотопромышленника с дочерью вдогонку. Полностью полагаясь на волю случая.
Решив для себя, что влюбится в него гордячка уже завтра и своей волей, как собачонка побежит за ним куда он ни позовёт…
Высмотрел – где проживают, поспрашивал немного у сельчан – что за семейство, наслушался разного – в основном слышалась зависть, но и гадостей особых никто не лил.
А вечером столкнулся с девушкой, ну просто нос к носу… не смог удержаться – пошалил, да грубовато как-то вышло с подножкой… но пожалеть об этом не успел - полетел мордой в пыль…
Так удивился, что даже осерчать сильно не смог, но всё же отшлёпал дерзкую по заднице, как зарвавшееся дитя… решил пойти в лавку, опрокинуть стаканчик с досады на хреноватое начало… глядь, а барышне-то совсем худо… не откликается… подхватил на руки – показалось, что и не дышит вовсе.
Чуть ли не бегом отнёс девушку домой… наворотил с три короба, наплёл… зачем-то навязался в работники - дурь впереди него бежала… на попятный вроде несолидно как-то…думал, вот оклемается Дарья, тогда уж и уедет восвояси.
А пока болела, да выздоравливала Дарёна желание уезжать у него пропало… увяз…
Хоть и много было у него женщин, и покрасивее Дарьи, но все какие-то поверхностные… быстро ему надоедали.
А эта - с её пронзительным, всё понимающим взглядом… вот начинаешь откровенно врать – она вроде слушает, соглашается, а сама прищурится как-то по особому, и понимаешь – это она снисходительно ждёт, когда натешишься…
А сама станет рассказывать, чаще всего племяшам Прошиным сказки – заслушаешься – спрашивает у ребятни: « про кого?», они верещат: « про колдунью!» … она прижмурится, вздохнёт и начинает… и каждый раз по разному. Вот ведь талант к выдумке…
А на свадьбе у брата – да краше неё не было… а пляшет как! Так бы и схватил, и зацеловал, затискал, утащил подальше от остальных взоров масляных…
Уехала как-то на дальний хутор на неделю, Василий истенькался… когда осознал, что именно по Дарёне скучает удивился, насторожился, решил тут же уехать в город и жить, как прежде… его только воля радует, та которая захомутает ещё и не родилась.
Вот только дождётся Дарьюшку, попрощается… адрес свой городской оставит – пускай когда в гости заглядывает по-приятельски… и уедет…
А вернулась – голос её услышал, будто воды в жару напился…
И чего плохого жену такую иметь… красивую, умную, в делах хваткую и не бедную вдобавок… а вот возьму и женюсь!
И так к ней, и этак… она его всерьез не принимает… хоть убейся!
И ведь не поймёшь её – по нраву ей пришелся или совсем в нем мужика не видит…
Настёна Забеляева под ногами крутится, смотрит на него, как на лик святой… приударил в лёгкую… думал приметить – будет Дашка ревновать или нет, а она даже не заметила – вся в делах и заботах…
И вдруг, как обухом по голове – замуж выходит… да за кого! За батюшку названного! Не может она его любить! Что-то тут нечисто… Не я буду - выпытаю причину… отговорю её… увезу из болота этого…
… вот душу невинную покоя лишил по дурости, сжил Настёнку из дому… ан сделанного не отменишь…
А после свадьбы, на глазах у домашних, не особо стесняясь, Проша стал обнимать, ласкать Дарену - его Дашеньку – такую желанную и недоступную… У Голованова чуть крышу не снесло. Опять засобирался уехать срочно. А потом приметил – а ведь плохо ей, тошно - не смог бросить, оставить. Даже надежда появилась – вот осточертеет ей совсем муженёк наянный и уедет Даша с ним.
Увезу её в Москву! Дядюшке в ноги брошусь – простит. Да я для неё… я ей такую жизнь обеспечу!
***
Крупные траты, связанные со свадьбами, приобретением жилья и с военными поборами натолкнули Прокофия на мысль самому гнать по осени скот в Астрахань на продажу и не пользоваться услугами посредников…
Раньше он не перегонял скот дальше Енотаевска. А сейчас время было неспокойное, нравы буйствовали анархические, цены скупщики держали – в пору по миру идти. Рука не поднималась отдавать задарма.
Но чтобы избежать лишних трудностей Гаршин решил посоветоваться со своим кордасом – Тулеген-Абаем.
Его род значительно преуспел в скотопромышленности, процветал, имел связи в губернском комитете, мог влиять на сезонные цены и размеры оптовых скупок. Сам Абай входил в первую купеческую гильдию губернии.
Прокофий приехал к нему в Хошоутовку с полными чересседельными мешками гостинцев. Сладости и украшения - для жён и детворы, а самому Тулеген-Абаю подарил охотничье ружьё…
Пока варился беш, пили чай с баурсаками, кумыс и «беленькую» - беседовали. Тулеген смеялся, хитро прищуривая и без того узкие глаза, дразнил Прошу недомолвками, потом всё же подробно указал самую удобную и безопасную дорогу.
- А почто в Енотаевске не продашь бычков? В Астрахань очень долго гнать, да и небезопасно – отнимут по дороге казачки, даром-шаром для военных нужд… беспорядки большие, грабежей много…
- Ничего, как-нибудь… некоторые рыбьей косточкой давятся – за своим столом помирают…
Тулеген покачал удивлённо головой, наблюдая, как изменился его кордас – в глазах блеск, задоринка, во всех движениях – кипучесть жизненных сил.
– Бахвалишься? Молодая жена – молодая душа?
- Ой, ничего не говори, Тулеген… Я только теперь жить и начал… раньше вроде как –надо, вот и живу, а теперь хочу жить…Жить хочу!
- Ай, молодец! Живи! Тоже что ли третью себе взять… Да, боюсь, моя Саулеша глаза мне вырвет… Чего не взял с собой Дашу? Они давние подружки, пообщались бы, посплетничали… привози давай…
- Привезу… просто в этот раз я с серьёзным разговором приехал…
- Ну если надумаешь всё же гнать бычков, через Шавраур не гони… вообще через Замьяновскую мель не гони… там дальше сплошные кордоны – обдерут, как липку. Лучше время потрать… по-над Сухой Ахтубой гони до Хоры, потом вдоль Ахтубы до Балчуга, потом Ковантиевский ерик справа, а ты по над Гнилушей, через Прорвинский остров переплавляй, ниже Дурновской станицы, и гони в Городофорпостинскую – там сейчас ещё две скотобойни открылись и цену приличную дают…
- А через Красный Яр не спокойнее?
- Э-ээ, там все ерики топкие, за Бузаном озёр полно, займища камышом поросли, потом Тинакские грязи… нет по-над Волгой удобнее…
***
Вернувшись домой Прокофий стал готовиться к перегону. Попросил у сына помощи, у брата…
Гриша не стал даже разговаривать, не пошёл на примирение.
Вася не хотел бросать беременную жену, но отказать в помощи отцу не смог, сцепив зубы собрался в долгую, дальнюю дорогу…
Голованов напросился в погонщики сам, после того, как Гаршин велел ему перековать любимого Дашиного мерина…
***
Не желая расставаться с молодой женой, Прокофий взял Дарью с собой…
Поддев, по детской своей привычке, под широкую юбку штаны, потуже перевязав на голове
яркий платок она носилась по ковыльной степи вокруг стада, гикая и щёлкая бичом. Вальяжно откинувшись назад, пускала коня рысью… хулиганила – срывая на ходу цветы и хохотала над пугающимся мужем.
Её тёмно-карие, с калмыцким прищуром глаза сверкали азартом.
Она любила простор родной степи. Любила этот горячий, порывистый ветер, это высокое, белёсое небо, покрытое кудрявыми лебедиными пёрышками – облаками, среди которых парили грозные коршуны.
Любила, когда из под копыт брызгами разлетались фазанчики или перепёлки, а любопытные суслики вытягивались столбиком в сторонке, чтобы получше разглядеть расшумевшихся, а нахальные байбаки*, копошащиеся у своих норок, не очень то и пугались, лениво поворачивая щекастые мордочки и ускользая чуть ли не в последний момент.
А грозная, серая гадюка, раскачиваясь поднимается в рост на соседнем бархане… и, заметив её своими прекрасными, гордыми очами, падает тёмной молнией степной орёл и уносит добычу в своих мощных, когтистых лапах…
Он разорвёт её на части для своих вечно голодных птенцов.
Любила наблюдать, как на горизонте перемещается сайгачиная лавина или проносится мимо дикий табун, и осёдланные кобылицы начинают нервничать, заслышав призывное ржание жеребца…
Любила на полном ходу из жаркой, степной пыли вырваться на просторный ахтубинский берег. И взбивая копытами фонтаны брызг, нестись по меляку, наслаждаться прохладой и свежестью, ароматом родной реки.
***
Перегон полугодовалых бычков занимал много времени. Приходилось часто давать им роздых, уделять время на пастьбу, водопой…
Дарья довольно оглядывала крепких, шеястых, широкоспинных телков… много усилий и хитростей пришлось ей применить, выпрашивая у Джукашева Серекжана племенного бугая. « Не напрасно…» - отметила про себя - все затраты с лихвой оправдались..
… и вдруг вскинувшись, припустила наперерез стаду, крича: «Останавливай! В кучу сбивай! Сдерживай, не видишь что-ли?!».
На горизонте приближалась полосой стена пыли и стоял монотонный гул…
- Табун! Сейчас увидим – гонят или дикий… давай собак наперёд!
- Ишь, ты, глазастая моя… вовремя! Проша подъехал к жене, довольно улыбаясь, - ты будто всю жизнь только этим и занималась, погонщица моя распрекрасная!
Не обращая внимания на нежности, Даша, напрягшись, вслушивалась…
- Нее-ет, не дикие, казахи гонят..
- И как ты слышишь? Далеко ведь ещё…
Приподнявшись на стременах, прикрыв ладошкой солнышко, Дарья оглядывала нежданных попутчиков…
- Перекрыли они нам путь… наверное там впереди брод…
Придётся с этой стороны на ночёвку становиться, а с рассветом дальше двинем.
***
Казахи тоже не погнали табун на другую сторону ерика, остановились в ковыльной лощине
- Гляди, Проша, чего они встали так? Беспокойно мне как-то… нас всего четверо… А этим степь дом родной… Дарья подозрительно прищурилась, оглядывая нежеланных соседей.
Прокофий, чувствовавший себя молодым и всемогущим вообще не стал задумываться над словами женщины.
- Да их-то трое. И один молоденький совсем, и вообще! Ты не бойся ничего, когда я рядом…
Наклонился, хотел чмокнуть женушку в нос… Дашка крутнулась, приподнялась в стременах, оглядываясь. Проша недовольно насупился – не приняла ласку егоза.
Васята ехал всю дорогу молча. Он любил отца… души не чаял в Дашке, да и как иначе она ведь выросла у него на руках… и он знал, что она-то его только и любит, только она его жалеет… Он никак не мог привыкнуть к их новым отношениям, какое-то брезгливое состояние страшного греха не покидало его. Но он по природной своей доброте, верил их счастью и прощал им всё. А тут еще Лёнушкины слёзки при расставании, страх за жену и жалость из-за того, что на ней, «тяжелой» повисло всё хозяйство… дядёчек хоть и обещался приглядывать, да на него надёжа слабоватая… как Катюша прошипит, так и будет, а эта переломиться завсегда побаивается.
Привычный сызмальства к кочевой жизни он направился за бурьяном, намереваясь вскипятить чайку. Нацепляв на веревку целую кучу с шумом приволок её к месту становища.
Дашка отвязала от седла кусок скрученной кошмы, расстелила её и уселась, разувшись и вытянув уставшие от стремян ноги…
Прокофий примостился рядышком и делал попытки ухватить её уставшие ступни, поразмять, погреть в ладонях. Дашка капризно отстранялась, просила оставить её в покое…
Голованов, злой, как бес, плюясь во все стороны, ухватил ведро и направился к ерику.
Васята, разыскав треногу с котелком, расчистил дернину, стал налаживать костерок.
Новоявленные соседи тоже гомонились вдалеке. Дарья, как ртуть приподнималась на подстилке, пытаясь рассмотреть чужое становище.
- Э-ээ, гляди они юрту ставят… видать дальше гнать не намереваются… гляди – гляди, гости к нам. Дашка заегозила на кошмённой подстилке, которую кинула под дымную сторону костерка.
Прокофий поднялся пошёл навстречу, поприветствовал, поговорив несколько минут, вернулся.
- Зовут ужинать… на куырдак… у них жеребёнок ногу сломал, попал в суслиную нору неудачно…
-Ой, хорошо, - захлопала в ладоши Даша, а то от ухи вашей уже мутит…
продолжение http://www.proza.ru/2014/07/04/1656
Словарик:http://www.proza.ru/2014/07/04/1661