Дарья 2

Наталя Василенко 2
 
    Вместе с рассветом пропала тишина. Загомонили  на берегу чайки. Подняли гвалт мелкие птахи, приветствуя щедрое солнышко, а вместе с солнцем пришла духота и выгнала поночевщиков из-под кустов, из затишка на бережок умываться, ну и остальные надобности справлять.
-Что-то ты там, малой,  утолкаться никак вчера не мог, ковырялся полночи, как жук? – спросил Григорий, зайдя по колено в реку, зачерпывая  пригоршнями воду, фыркая и плескаясь,  покрякивая от удовольствия,  умывался, играя мускулами на широченной спине.
- Ну, чего молчишь, как статуй, - стряхнул с пальцев в нахмуренную, мятую со сна мордашку племяша брызги.
- Не-е, дядь Гриша, я взаправду что-то слыхал - будто дитё плачет, и собаки тамошние, вот те крест, будто призывали поглядеть,- округлив глазенята, тревожным шепотком сообщил мальчик.
  Оглядев мирно пасущихся лошадей, потрепав за ушами умницу Черныша, Проша вышел к реке, завидев там серьезно беседующих родичей, лукаво улыбнулся.
- А ну, Черныша, айда купаться!- И наперегонки с псом, свистя и улюлюкая, ринулся в воду почти вплотную к шепчущейся парочке, высоко задирая ноги и поднимая тучу брызг. Рядом ликовал, оглушительно лая, довольный Черныш.
- Ну-у, тятянька, берегитесь! – радостно закричал, принимая забаву, Васятка, - счас вспоймаю, накурнаю*!! Дядёчек! На помощь!
Оживленные, запыхавшиеся вернулись на стан*.
- Ну, чем завтракать будем? Солонины маленько осталось, чего кулеша наварим, или опять за рыбкой в затончик слазим?
- Рыбки, рыбки, - запрыгал Васятка, -Тять, это мясо уже подванивает. Давайте его отмочим с луком, и  на углях запечем, чтоб в обед из-за варева не останавливаться, а мясо и в седле пожевать можно, нам бы уже до поселения какого добраться, хлебца свеженького раздобыть… И когда уже эти Котлы ваши будут… Цельный месяц верхами…
- Не-е, милый, сегодня не тронемся, коням роздых нужен, да и нам не мешало бы …А село то Княжево прозывается, а Котлами его прозвали из-за того, что в старину, когда ещё Русь Святая под игом татарским находилась, закопали в том месте «поганые» два громадных каменных котла…
- Проша, брат, ну ты нашел время для дедовых сказок, айда  за косой, на стрежачке* попробуем сетку поставить, может судак, али сазан попадется…
- Ага, раскатал губени, судак на живца берется, а сазана можно накидкой* взять по ямам, только ямки ещё знать надо…
- Ну давай спробуем, там место узкое, может и получится, нас же некому обсмеивать… и побежал набирать, растянутый на песке для просушки, бредень, оборачиваясь и довольно улыбаясь.
 - И-их, дитё, вот есть тебе дитё,- усмехаясь, пробормотал старшой.
- Ну короче так, Вася, готовь костер. Затем,  видал, в ложбине у затона сколько ботуна дикого растет? Вот, надери поболе, и заделай в мясо, как сам говорил, на ужин забацаем на углях, негоже дать добру пропасть. Вперед, милок.
Васятка, как хворый – с трудом поднялся, с кислой физиономией поплёлся за луком, загребая ногами песок. Его манили окрестности… тёплые застружки,*  лоховые заросли, усыпанные сладкими ягодами… заниматься хозяйством не было никакого желания…
 

***
Братья выбрали местечко поуже, растянули бредень. Гриня забрался на глубину, поплыл на другую сторону, загребая одной рукой, а в другой держа край бредешка. Зацепив ногами плотное, песчаное дно, выбрался, воткнул кляч, хорошенько  утвердив, вылез на ярок – осмотреться.
   Прокофий, улегшись спиной на песок, заложив руки за голову, прищурившись, наблюдал за братом.
  В лицо Григория пахнуло прохладной свежестью заливного луга. Он стоял на взгорке, а внизу колыхалось буйное разнотравье в пояс высотой. Густо  обросшие чаканом и нежными кувшинками гладкие окошки озер сверкали на солнышке.   
   Гомон дикой всевозможной птицы стоял в воздухе. Кого здесь только не было – гуси, утки, мелкие чирочки, величавые лебеди, белоснежные кудрявые чапуры, стаи бакланов, чаек и чаечек…
    Все это жило, сновало, перемещалось…
    И простор, вызывающий ликование в душе, желание взмыть и парить высоко-высоко вместе с жаворонками и стрижами, громко кричать…
 Невдалеке, на берегу  он увидел большую, крытую белыми кошмами калмыцкую кибитку. Рядом с ней – длинную, приземистую, сплетенную из таловых веток и обмазанную глиной овечью кошару. Небольшой коровий баз, с большими яслями и загончиком для телят. В тени которого лежали, лениво пережевывая жвачку, два верблюда. А в полуверсте темнел овечий гурт, паслись коровы с телятами.
- Не доют, вместе пастись пускают, запустенье чой-то везде, - хозяйским глазом отметил себе Гриша и пошел дальше.
    Старая арба, с каким-то тряпьем покосилась на бок, деревянное колесо валялось рядом.
 Под навесом на самодельном столе и под столом валялись ложки, широкое, деревянное, плоское блюдо. В чурбачок, используемый для разделывания мяса, воткнут нож. На вбитых кругом кольях висели перевернутые кувшины, ведра, какие-то тряпки.
  Гриня подошел поближе, дивясь на странную тишину на стойбище.
   На  большой треноге, над давно остывшими, перетлевшими кизяками, висел казан наполненный каким-то протухшим месивом.
   Всё кругом было облеплено тучей огромных зеленых мух, и они нудно, противно гудели.
   В воздухе стоял густой, зловонный, трупный запах.
   Превозмогая тревогу, заткнув пальцами нос, Гриня откинул кошму, заменяющую в кибитке дверь, и перекрестился. Ноги ослабели от ужаса…
  Попятившись, побежал на яр, закричал, замахал Проше. Тот, не раздеваясь, щучкой нырнул в воду, мощными саженками пересек реку и устремился на помощь.
  Теперь они вдвоем стояли и рассматривали трагедию, произошедшую с незнакомой калмыцкой семьей.
   Два разлагающихся трупа находились внутри кибитки.   Молодой, плотного телосложения, калмык, весь изрезанный лежал с ножом в животе. И женщина, видимо  славянка, белотелая, с длиннющей темно-русой косой, со сломанной шеей, со следами жестокого насилия. 
  Всё кругом было затоптано, разорено, разбито и заляпано кровью.
- Ба-а, вот беда какая, кто-то их ограбил и убил. Как всё жесто-око…
- Чего делать будем?
- Чего, чего – не знаю я чего…
- Давай сожжём их, с кибиткой вместе, вонизма такая, закапывать гребостно…
- Хоть и не по-Божески так-то, да видать по-другому их не упокоишь, жара-то… вишь сделалось чего с ними. Огляди вот тут, середь посуды, може серники найдёшь, я пойду сена какого приволоку для разжижки…
 Гриня пошел вдоль кошары, озираясь по сторонам, в поисках сена или хвороста. Не обнаружив ничего подходящего, решил поискать бурьяна сухого, направился в сторону пасшейся невдалеке лошади.
- Ты, гля, а она под седлом, не разнузданная пасется, мешки приторочены… и вонь непотребная…
Подойдя поближе, он натолкнулся еще на один труп -  на когда-то кудрявой, засусленной, окровавленной, белобрысой голове сидела ворона, еще две, при приближении к ним Прокофия, отскакали в сторону. На ноге убитого от задницы до колена зияла огромная резаная рана, кое-как чем-то замотанная, в которой копошились белые мушиные личинки.
- Кровью истёк! Не сумел воспользоваться поживой грешной. В аду теперь душа твоя черная… Не-ет, тебя мы хоронить не будем, так тут и валяйся, погань…
  Причмокивая призывно губами, Проша приманил лошадь, ослабил ей подпругу и оглядел чересседельные сумки. В них обнаружилось награбленное добро, в том числе кисет с табаком, серники*, большие карманные часы на цепочке, узелок со смятыми «екатеринками», несколькими серебряными рублями и купчей бумагой на хутор с земельным наделом, зарегистрированный в селе Княжево, Енотаевского уезда на скотопромышленника Рябинкина А.М.
  - Ну ты тута чего застрял, нету спичек, не нашел я… Фу-у, Проша,  ещё один? – скривился от омерзения Гриня.
- Гляди-ка, чего я нашел. Деньги и бумага ценная.
-О-оой, собаки!! Гляди!!
 На них летели три громадных пса, отмахнуться было нечем абсолютно, братья оцепенели, и вдруг Прокофий пронзительно свистнув, властным голосом стал призывать псов, резко прихлопывая себя по колену. К их общему облегчению собаки повиновались.
- Эх вы, дурни, слушать надо только своего хозяина, защитнички, мать вашу…
- А они видать чабанить только выучены, гля, скотину гонют…
Псы крутнулись и, действительно, погнали стадо к пологому сходу на водопой.
 Набрав по ходу, по охапке бурьяна, взяв под уздцы конягу, братья Гаршины вернулись к разоренному, поруганному жилью.
  Подпалив кибитку, отошли в сторонку, встали, понурившись, перекрестились. Жар от похоронного костра вскоре заставил их отступить к яру.
  Вдруг, из-под разломанной арбы послышался полу-стон, полу-писк. Проша сунулся посмотреть и вытащил  оттуда ребенка…
 Неимоверно грязная,  вся в болячках, в засохшем говне, сопливая, вонючая, белобрысая, да ещё и девчонка. Страдание исказило её худющее личико, огромные карие глаза смотрели затравленно, а ручонки сжимали баранью берцовую кость…  сырую…
- Ба-аа! Ещё беда на наши бедные головушки. И куда ее теперь? Ей, по всему,  и году от рождения нету. Давай бросим, Прош, а? Все одно помрет…
- Да ты чего? Совсем ополоумел, мы же не враги роду людского, помрет – похороним, ну а не помрет…Это же Божий знак нам, дурила, Божья «подаренка», вот тоже ляпнул, как в лужу перднул…
- Ты чего? Чего разорался на меня? – растерянно забубнил Григорий, - ну и чего с ней делать? Ну чего встал? Давай хоть отмоем для начала. Держишь «подарочек» наотлёт. Накормим чем-нибудь… 
При приближении к берегу, еще издали они услышали громкий Васяткин рёв, мальчишка голосил, причитая, звал их…
- Гриня, мы с этим происшествием про своего дитя забыли, дурни, выпугался пацан…
А Григорий уже бежал со всех ног успокаивать своего любимчика и махал ему руками.
- Васята, дитёнок, мы тут! Не бойся, мой золотой!!
  Васёк кинулся плыть навстречу, потом вернулся, всхлипывая, стоял по шейку в воде, дожидался, потом обхватил руками и ногами и заплакал уже от обиды, уткнувшись носом в шею дяди Грини.
- Ой, Васяня, хорошо, что тебя с нами не было… Ты, милок, прав оказался. Там, на той стороне  мы с твоим батькой сейчас семью калмыцкую хоронили, убиенную зверски, а потом ещё и убийцу нашли, он, убегая весь пораненный, подох от потери крови. Мы его, поганца, бросили на растерзание диким зверям, туда ему и дорога…
- Ой-ма, страстей сколько… А чего там тятя делает? Чой-то моет, кажется…
- Ба-аа, я не успел рассказать. Мы с ним девчонку крохотную, живую нашли. Только боюсь, помрет она, такая худющая, страшная, вся в коросте болячечной…
-Фу-уу...   А глянуть можно?
- Ой, милок, чует моё сердце, ежели отживеет, ещё наглядишься досыта… Давай лучше сетку помоги мне вытащить, опростать*, да с рыбой управиться. Как бы там ни было, а жрать охота…

продолжение:http://www.proza.ru/2014/07/04/1615

Словарик:http://www.proza.ru/2014/07/04/1661