Долог путь до Бликсенбурга, долог путь...
Пожилого одра я купил в стойбище башкортов, выложив три последних флирона из кошелька. Мне всё дули в уши, каким он был отменным производителем, покуда мог взобраться на кобылу. Лет этак десять назад. Или пятнадцать. И как был пригляден, покуда соловая масть не стала грязновато-жёлтой. И наказывали, чтоб я не особо утруждал его своей задницей - вёл в руках. По снегу, которого в степи навалило по щиколотку, а на лесной опушке - по колено. Хотя понизу прощупывалась убитая тропа. Убитая - значит плотный снег, и всё.
Есть непреложные правила насчёт того, что паладин дорог обязан ездить верхом. Правила отличаются от законов тем, что не писаны или писаны вилами по воде. Концом катценбальгера по жёсткой корке сугроба. Их надо знать хотя бы ради того, чтобы игнорировать, когда тебе это удобно. Потому что лошади не умеют ходить на лыжах, в отличие от тебя.
Зато на ядрёный конский дух с готовностью приходят вольфхунды, которые иначе вволю попользовались бы тобой.
Твёрдое под ногами не даёт заблудиться. Впрочем, если боишься такого - следуй по торговому тракту, он шире тропы раза в два и ведёт прямо к привратным башням Бликса.
Только вот уже с год как не ездят туда купцы-торгаши - уж я хоть под каким предлогом да прибился к каравану.
Хотя тогда мне и дела бы не было до городишки. Подумаешь, столица пушного и кожевенного промысла!
Степные кони послушней собак: управлять ими легко и на расстоянии. Углубившись в заросли, я сошёл с седла, насторожил арбалет и приторочил хилый мешок с пожитками поверх старого суконного плаща с начёсом. Мех на плечах, особенно свежевыделанный, греет куда лучше, но и выдаёт за компанию.
Мой рысак хорошенько пропотел, ныряя по пухлым снеговым подушкам. Я хлопнул его по крупу рукоятью кошкодёра и погнал вперёд, а сам двинулся стороной. Он даже не оглянулся - приобвык ко всяким дикарским хитростям. Только полез вперёд куда как решительней.
Я уже начал думать, что можно было бы и подсократить расстояние между конягой и мной, когда они дружно вымахнули из кустов.
Трое: два молодых, серых с белой маской на морде и тёмными ногавками на передних лапах, и один матёрый - сплошь седой. Побежка была натурально волчьей, вихлявой, с отбрасыванием ног, телосложение - таким же по виду хлипким, но размеры потрясали. Любой из них был лишь вполовину меньше моего сивки-бурки.
Раздался дикий, сдавленный храп. Ноги коня грузно подломились, и он рухнул набок, заливая волчьи спины и грудь пузырящейся кровью. Лужа растеклась и на снегу.
- Дань, - сказал я, наводя мой самострел. - Или лошадь, или вот он, с магазином и самовзводом. Десятка болтов враз.
Получилось косноязычно - в последнее время я и думаю нисколько не складней:
"Налево пойти - жёнку отыскать, направо пойти - коня потерять, прямо пойти - самому пропасть".
Тривиальная истина. Я на правой, правильной тропе. Прямой путь - самый честный и оттого заброшенный. Платить приходится слишком много или вообще собой. Ну а "сходить налево" - без комментариев.
" Дань не от сердца и не от плоти, - услышал я внутри черепа. - Десять стрел на десяти ветрах, лук из веток и цветущих трав - наглая ложь. Три - вот истина. Торной дороги не дадим, перекидывайся со своей на другую сторону".
Кто это помыслил? Наверное, вожак. Прочие хладнокровно копались мордами в лошадином брюхе, выискивая лакомые куски, а он скалился прямо мне в лицо: из-под сморщенной верхней губы алым цветом сияли клыки, из глаз сыпались круглые фосфорно-зелёные молнии. Стальная шерсть на загривке стала торчком, уши напряглись, полено со свистом било по бёдрам. Никакое моё оружие не помешает этому бастарду вырвать мне глотку. И ведь белое чудище мечено - тёмная полоса ошейника видна сквозь лунную шерсть. Его, как меня учили, придётся оставить в живых по некоему правилу Братства Волка.
Я повернулся с чувством, что один из вольфхундов вот-вот запрыгнет мне на бурку всеми когтями, и закинул арбалет на плечо. Стоило бы вовсе его бросить, по моему неразумению он помешал вытащить клинок. Но от меча и не было бы особенной пользы - такие жуткие твари. И ведь как есть поняли расклад.
Дальше я двигался быстрее. Соорудил из коры снегоступы, тем же ножом выстрогал палки. В зимнем лесу с едой скудно, я, собственно, рассчитывал на одра, буде ему суждено уцелеть. А так придётся жить всухомятку и по мере возможности растягивать запас жареной пшеницы.
Снег местами выметало, и краем глаза я цеплял за то, что по временам обнажалось. Останки домашнего скота, крупного и мелкого, торчащие рёбрами без клочка мяса на них, скелеты упёртых авантюристов, понадеявшихся на авось. Монстры не числились в людоедах, просто плоть и тряпьё порядком обветшали.
Наконечник лыжной палки ковырнул нечто рядом с очередным трупом, и это нечто звякнуло. Я нагнулся: прямая удача. Опойковый кошель наполовину сгнил, через прорехи глядело золото - круглые, изжелта-зеленоватые бляшки, чем-то похожие... Не додумал, на что, - и сунул, как есть, себе в двойной пояс. Удобная деталь экипировки, неизвестная аборигенам.
Надо чистить запас слов, даже не думать на чужеземный склад. Когда прибуду в Бликс, не все глаза удастся замазать флиронами. Хотя это, пожалуй, старые дублеты, кто скажет, сколько провалялся покойник без погребения. Стоило бы пошарить в окрестностях, есть правило, что удача не ходит в одиночку, но ей факт... явно не наступают на пятки сторожевые гибриды. Мошна была туго набита, золото пришлось выцарапывать из травы и льда.
Теперь я одного только и боялся - как бы не сбиться с дороги. Вгорячах, похоже, пропустил главную. Рыцарь, тоже мне. Следопыт чёртов. Но следующую поймал - двумя снегопадами раньше её как следует расчистили, и второй не успел хорошенько замести труды по ликвидации (тьфу!) первого.
После того, как я заночевал в берлоге под корнями опрокинутого ветром дерева, сварил на костре утреннюю похлёбку из остатков кускуса и закопал поглубже зажигательный снаряд, чужака из меня выдуло зимним ветром - и в зеркало не глядись, что называется.
Бликс должен был показаться ближе к полудню - он и показался. Тоже мне бург, это и на штадт еле тянет. Стена далеко не крепостная: саженные брёвна, поставленные торчком и обмазанные глиной, сторожевые вышки вместо ожидаемых башен и везде кривые берёзки, какие иногда прорастают на заброшенных балконах. А рва нет и ворота нараспашку.
Часовые обозрели мой облик и потребовали денежку за вход. Будто бы на починку крепости и казённых домов.
- Я паладин дорог, а паладины не платят, - сказал я обоим. - Или платят очень щедро.
Не уверен, что понял насчёт местного денежного курса, но золотому оба как-то не очень обрадовались.
- Если вы путевой рыцарь, то где ваша лошадь? - спросил тот, кто помоложе.
- Пала в снегах, - ответил я.
Они выразительно переглянулись.
- Тогда погодите, я отсчитаю сдачу. Вам ведь придётся потратиться ещё и на коня, - сказал старший, роясь за широким поясом. - Не беспокойтесь, серебро честное, от наших менял.
И вручил мне увесистую горсть, которую я еле пристроил на место. Так и не понял, оскорбили меня или пожалели.
За стенами расстилался почти безлюдный и насквозь мокрый пейзаж - казалось, нечто грело мостовую из-под земли, плавило снег, высушивало грязь и нечистоты на камнях и выгоняло из них нечто вроде поганок с двухэтажными шляпками - фахверковые домишки, меж балок, похоже, набитые всяким мусором. Верхние этажи выпятились над нижними, закрывая их бахромой узких флагов и стираного белья, что нередко мела по лицам ходульных персон.
Архитектурные противоположности нередко сходились арочным мостом, перекинутым над дорогой, отрицая друг друга симптоматичными палисадниками, что прятались в тени верхних ярусов. В одном из палисадничков на голом пятаке чернозёма вовсю цвела рождественская роза, и когда я это узрел, то понял, что начинаю сбиваться с панталыку от голода и усталости.
По счастью, харчевни тут водились на каждой улице и свидетельствовали о себе висячими картинками с изображением страхолюдного котла над очагом или компании питунов с поднятыми в салюте рогами. Я зашёл в одну, с котлом особо крупных размеров: народу - никого, приземистый потолок, устоявшийся запах съестного, столы для чистой публики за отодвинутой занавесью, высокие лавки типа "фуршет" для простого сброда под чистенькими скатёрками. Четырехугольное углубление в стене - тлеющий очаг, рядом с ним в позе сфинкса - явный кот, усатый, полосатый, недурной пушистости. Он посмотрел на меня так, будто бы хотел провещать: "А кличут меня Машенька - люди так ненаблюдательны". Поскольку он не торопился звать хозяев, мне пришлось деликатно покашлять и стукнуть по столу белой монеткой: зайдя в проулок, чтобы отлить, я кстати разложил мелочёвку поудобнее, в кармашки нательного пояса, рядом с дублетами.
Тотчас приоткрылась задняя дверь, в лицо мне ударило свежестью, и явился грустный хозяин.
- Вы держите харчевню или трактир? - спросил я, слагая мешок и арбалет на пол. - В смысле могу ли я получить не один стол, но и кров с дороги, весьма затруднительной?
Он воззрился на меня, будто слышал какую-то невнятицу. Но быстро овладел собой:
- Конечно, конечно. От нас никто не уходил обиженным. Располагайтесь вон там, за шторкой, в креслах, гер...Э?
- Гер Ланс.
- Гер Ланселот. Вот-вот поспеет пулярка, запеченная в шампиньонах, если же хотите чего-либо попроще, то увы, остался лишь холодный пирог с горохом, недурно идёт под октябрьское пиво, либо одно, либо другое можно мигом разогреть, если вам больше по вкусу. А то и оба.
"Страна вроде бы не Кархайд называется", - подумал я и ответил на его скороговорку:
- Давайте холодное. Я не так простыл, как переночевать охота.
Нет, определённо стоило бы последить за тем, что срывается с языка, ибо он тотчас ответил:
- К сожалению, мы можем вас расположить в лучшем месте дома, в светлице моей дочери Гвен. Завтра поутру она покинет отца - решила ждать своего часа во внутреннем дворике. Тревожится: её, видите ли, выбрал лично сам старина Вайс. Пулярку с трюфелями ведь ей готовим, только она и половины не скушает, гер Ланс.
- Да бросьте, хозяин, какой я вам господин. Кстати, как вас по имени?
- Рогир, гер Ланс, "ты" - и не противьтесь. Господа - они и есть господа, если не кому, то самим себе.
Я рассудил, что вполне успею поесть, расспросить Рогира и слегка "перемогнуться", то есть, если перевести с мужицкого, одолеть сытную дремоту. Потому что именно ради подобной авантюры я и прибыл в Бликсенбург.
Кот тем временем сладко потянулся и мяукнул навстречу пухлой женщине, заключённой в полотняный фартук почти до самого горла: стряпухе или матери. Последнее маловероятно - лицо у неё так и прыгало от сдерживаемого смеха.
- Ильзе, как там пулярка... э... малышка? Наш гость пожелал горячего.
- Да уплела добрую часть прямо с вертела. Хорошо, располовинила за-ради батюшки. Ведь здоровенная тварища, каплун прямо. Останки на оловянном блюде еле уместились.
Я рассудил, что с гороха только барабанную дробь в кишках наживёшь, и сказал:
- Если так обстоят дела, то я принимаю... э... твоё предложение, Рогир. И желал бы познакомиться с такой почтительной дочерью, как Гвен. Можно или есть запрет?
- Да какой уж запрет! - ответила женщина, задорно тряся щеками. - Стать блюдут - вот и все дела.
Кажется, она не вполне поняла мои слова.
Пулярда оказалась на диво сочной, грибы, - как мне пояснили, выращенные на своём навозе, - ароматными, и я осоловел без всякого пива. Вынул монетку, две, три, вопросительно посмотрел.
- Не надо, - ответил хозяин добродушно и суховато. - Кто берёт золото с земли, берёт и его судьбу, сколько уж ни меняй. И кто размен принял - тако же.
Они что - видели, как я обирал мертвеца? Кто-то из них? Суеверы...
А потом Рогир провёл меня на задворки, чтобы, скажем так, освежиться.
Там росли крошечные туи, а на низкой скамеечке сгорбился худенький, наголо стриженный, зарёванный мальчишка-подросток в толстой вязаной рубахе и трико самых мещанских тонов - серо-бурых, или, как здесь говорят, бусых.
Мы поздоровались. Ясное дело, это и была Гвен.
- Сколько тебе лет, Гвендолен...
- Гвиневер, - поправил папаша. - Четырнадцать на днях получится.
- А старик Белый... Вайс - он кто?
Впрочем, я догадался, Знание мифов кой-чего да стоит.
- Главный Волкопёс, - ответила девочка, утерев носишко узким рукавом. - Сильный - жуть и грозный - аж жуть!
- Рогир, охота тебе отдавать дочку? Ей так уж надо идти?
"На заклание", подразумевал я, и это отразилось на моей физиономии.
- Да нет, - он поморщился, - кому, как не ей, дело наследовать: жена, покойница, мальчишек только мёртвых рожала. Но и Вайсенвульфу никак не откажешь. Они дороги хранят, порядок блюдут, леса чистят, зверя и птицу от потравы защищают.
Ну конечно, рассказывали мне. И своими глазами видел я эту защиту. Трупы по всем обочинам. Дракон Шварца вон цыган истреблял, озеро кипятил, дабы чумы не случилось. И крепко девушек любил.
- Вы ему настолько признательны? - спросил я прямо. - Что детей единокровных отдаёте.
- Да как же иначе! - ответил он солидно. - В иных краях, куда ни глянь, нестроение, и дичина мрёт, и на дорогах шалят, и купцы иноземные мзду гребут, и сосед идёт на соседа с мечом да топором. А к нам не суются. Крепко научены.
Известный синдром. Обожают своего поработителя. Только смотри, друже, вслух такого не ляпни.
- Я об ином говорю. Вот я безрассудно решил, наверное, только хочу посостязаться с Белым Волкопсом один на один. Он ведь меня сюда пропустил - думаю, согласился на поединок.
- Вы заплатили за своё право, - догадалась Гвиневер. - Так тоже делают, но редко. Теперь город обязан дать вам коня и оружие. Знаете?
- Знаю, - кивнул я.
"Плохое, старое, ржавое. И неясно, кто из горожан прячет, кто делает и есть ли вообще в Бликсенбурге что-то магическое. Я чужак. Но вот Гвен... Ба, а если убить двух зайцев одной стрелой?
И ещё некто по прозвищу Мартин-маг считал, что если рыцарю встретится стриженный наголо мальчишка из простых, который таким вовсе не является, то это удача. Надо лишь...
- Гвен, только не удивляйся. Если я... вызову старого Вайса на поединок, мне можно будет взять и какого хочу помощника? Оруженосца?
Она воззрилась на меня с тревогой и - ну да, с явной надеждой.
- Вы, добрый паладин, по ходу, со шпулек съехали. Он же вас чисто в блинчик раскатает!
- Но это по закону?
- Разозлится. Ох как разозлится, старый чёрт! - вступил папаша. - Но и верно, есть такое, только хорошо подзабылось. Тогда, в случае победы, ученик останется за вами. До того сможете её поднатаскать. Но это совсем небольшая отсрочка. И ведь вам нипочём Волка не победить.
- Да, конечно. Понимаю, - ответил я.
Сэру Ланселоту говорили в точности то же. И Дунку из Блошиной Ямы, который всё же победил и стал славным рыцарем.
- Так я жду ответа, - повторил я. - Отсрочка - это кое-что. Отсрочка - это даже много для человека, который нарочно покупает свою неудачу.
- Дочь, ты согласна? Тогда по грабарям, - ответил важно трактирщик. И с со всей силы хлопнул своей пятернёй о мою.
Я содрогнулся.
Что наш сговор погонит волну уже с утра, когда хозяин города явится взять обговоренное и натолкнётся на нежданную препону, можно было догадаться. А вот что всё обойдётся по виду спокойно и никто не пострадает - того я не предусмотрел.
Мы не разошлись по постелям и ждали во дворе: я, она, стряпуха и кот. Поскольку я гость и меня должно было ещё представить, первый удар взялся принять на себя трактирщик.
Прямо на рассвете по камню дробно зацокали копыта.
- Сам-трое, - пробормотал Рогир. - С парадом. И встречать его таково же требуется.
И пронырнул сквозь здание навстречу.
- Добро бы ему для хлеба-соли тарелку потонее взять, - бормотнула Ильзе.
Почти в тот же самый момент раздалось еле слышное рычанье голосов и грохот. Женщины зажали уши ладонями.
- Глиняное, - ахнула Гвен. - Праздничное, добрый фунт весом.
И тут двери чёрного хода вновь отворились.
Рогир пятился задом и в три погибели и ломая в руке шапку: все волосы были в рыжей крошке и белых кристаллах.
За ним по очереди шли трое с покрытыми головами.
Первый человек был стар, жилист, облачён с ног до головы в белую кожу: на шее красовалось узкое колье из переплетённых ремешков. Двое спутников, помоложе и в буро-сером, привычно расправляли на ходу расшитый серебром плащ.
- Паладин Ланселот, - представил нас друг другу хозяин. - Воевода Вайс и его камрады.
Боги земные. Он ещё и оборотень. Вервольф. Да и помощники предводителя - вон какие у всех гляделки. Без тепла. Без жалости. Такие вцепятся намертво и больше не отпустят.
- Паладин? Мой будущий соперник, безусловно, - Вайсенвульф иронически поклонился. - Знатный стрелок из арбалета. Мастер ложных ходов.
Если бы он произнёс "обманных" - это сошло бы за комплимент.
- Что ж, ваше право, если так. Оба секунданты мои, поэтому в обоюдную драку не вступают. У вас, как понимаю, все равно нет знакомых. Условия поединка тоже мои - право вызванного. Бьёмся ровно через три дня, считая рыночный, - завтра ярмарка. Лёгкий половинный доспех, фризонский конь для первой сшибки, длинный клинок для второй, кинжал для третьей. Распоряжусь, чтобы вам продали надобное за дурные деньги. Вы должны уложиться и в то же время потратить золото в пыль: тогда оно большого вреда не причинит. Ни Бликсенбургу, ни вам. Девочка остаётся при семье, но вы обязаны её учить, иначе предлог будет ложным, а вас накажут как обманщика.
Кажется, Гвен всхлипнула?
- Подбери сопли, выше голову, - жёстко сказал Вайс. - В смертный бой не ввязывайся, но в конце его имеешь право поддержать того, кто на земле. Это азбука.
Ага. И что режемся насмерть - тоже она.
Рогир проводил меня, как и обещано, в каморку на чердаке, холодную, вылизанную добела, с узким матрасом, брошенным на пол, табуреткой, закрытым горшком для нестерпимой нужды и шеренгой вбитых в стену крючков, где я и расположил мешок и самострел. Девичьего присутствия не ощущалось, как и любого иного: блох и клопов, по счастью, не предвиделось. В воздухе витал тонкий аромат жавеля и прочей аптеки.
Я рухнул на постель как был, в сапогах, кафтане и камзоле, сунул меч в изголовье, накрылся плащом поверх жидкого льняного покрывальца. И отдал себя во власть чужих снов.
На другое утро мы с моей ученицей выбрались из бурга. Теперь я понял - город был по преимуществу "спальным": свои дома, церкви, трактиры и аптека. Ремёсла, торговля, церковные праздники и всё нарушающее покой было расположено снаружи - Бликс с радостью выплёскивался за стены и неохотно уводил плоть в тесную раковину.
Ярмарка гуляла вовсю: месила талый снег до зелёной травы. Гвиневра в стремлении добраться до кузнецов и барышников мимоходом проскакивала палатки с дорогими нарядами и украсами, ряды лакомств и чужеземных диковинок, так что я даже поразился:
- Ты и на даму не похожа - вылитый мальчишка.
- Бабы отличаются от мужиков лишней дыркой между ног, - она шмыгнула носом и картинно сплюнула наземь. - Прочего от них ожидают, но добиваются не всегда.
Тут глаза её зажглись двумя крошечными лунами - мы добрались до "фасонных" оружейников, которые продавали изысканный доспех.
- Это не всегда их собственная работа, - отметила девочка, поднимая кверху потрясающего вида стальной шлем в виде личины барса. Весь он был изукрашен мелким тиснением. - Штука иноземная, надёжная, да одна всех проклятых денег стоит.
Потом прошлась мимо выстроенных в ряд железных кукол:
- Полный набор, турнирный. Эта скорлупа вам вообще ни к чему: тяжёла, неприёмиста, сотворена вопреки мастерскому правилу. Ударить со спины бесчестье и ждать такого - не меньшее. Эй, а Горам-кузнец где стал?
Оказалось, что его телега, заваленная по виду сплошным хламом, спустила оглобли на самом краю торжища. Рядом пасся лохматый мерин диковатого вида.
- Привет, Горам, - девочка свойски потрясла лапу медвежеватого молодца. - Ты не привёз, часом, ту скорлупу, от которой сам отступился, в плечах-де широка да поручни-наножи длинноваты? У меня другой покупатель отыскан.
- Убавить - не прибавить, - ответил молодец. - Приволок. Думал ещё и чеканку на месте обговорить.
- Сойдёт и без. Вон ему к спеху.
- Соревнователь Белого? Наслышаны.
- Угу.
Тут он пригнулся, разгрёб свой лом и с натугой извлёк футляр из яловичины. А уже оттуда - изящно выгнутую кирасу, поножи и наручи, сложенные в виде половины человека. С обратной стороны у всего были ремни с застёжками. Чуть покопавшись, вынул остроносые башмаки и шлем: глубокое ведро с выгнутыми наружу краями, по всей личине до самых краёв шла узкая буква "Т". Личина была намечена несколькими скупыми штрихами - благородная волчья морда, как и ожидалось. Прекрасная по виду работа, ничего лишнего. О надёжности будем молить здешних святых.
- К плечам шлем не крепится, но так даже удобней, - отметил Горам. - Легко снять, просто и надеть. Щель пригнана так, чтобы добрый обзор получился и остриё не воткнуть. Мечи поединошные более рубят, чем колют.
У меня был сходный, но короче необходимого. Возьмём слова на заметку.
Я прикинул на себя, отсчитал деньги, не торгуясь, и поручил лоботрясу, пробегавшему мимо, доставить тюк на место за два гроша серебра. Гвен сказала, что так делают все, чтобы не заморачиваться, а воровства и нечестности у них пока не завелось.
Щита и длинного копья, которые обычно преломляют до пешей схватки, мне оказалось не положено.
- Что есть, о том вам говорено, - бормотала юная дева, на рысях волоча меня мимо железных рядов. - Чего нет - такого уйма. Вайс лишних слов не тратит.
- Шпага, - проговаривал я на ходу. - Чтобы заменила и то, и это.
- Сначала низ, потом верх, - отзывалась она сквозь зубы.
Когда мы подошли к изгороди, за которой паслись мощные жеребцы серо-стальной расцветки, у меня буквально разбежались глаза.
- Вам не павой выступать и не гоголем, - сказала Гвен, бросив меня на ограду так, что она сотряслась. Тяжи разом подняли головы. - Эти коняги сначала бьют грудью в грудь, потом кусаться начинают, а люди - как хотят.
- Что же, командуй, раз такая умная, - ответил я.
Она поманила барышника, и где-то после часу ожесточённого торга мне вручили недоуздок высоченного мышастого коня, за который мне и пришлось его вести, как лодку на плаву. Ибо оказался на редкость смирён, даже копыта ставил деликатно, хоть и в прямой близости от моих ног, заранее обутых в латные башмаки. Возможно, фризоны от волчьего запаха ярятся, - подумал я. - Хотя не знаю - под оборотнем будет такой же.
- Кличут Вомпер, - сообщила моя подружка, суя ему в пасть морковку. Пасть уютно захрумкала.
Седло со стременами, массивный наголовник с коротким поводом и нагрудник из бычьей кожи явились и приросли к скакуну как бы сами по себе. Правда мошна моя с того порядком облегчилась.
- Так что с мечом и кинжалом? - спросил я. - Уж тут позволь мне распорядиться самому.
Я уже понял, что острая сталь здесь свята и на торжище её не отправляют. Но мне повезло: когда мы уже заворачивали назад, к посудным рядам (девчонке позарез хотелось купить на мои деньги новую семейную реликвию взамен погибшей), глаза мои встретились с неким длинным блеском. Посреди источенной червем рухляди, бесценного брик-а-брака, лепестков облетевшей роскоши.
Старинная шпага без ножен, о трёх хищных гранях.
В этих краях не понимают истинной красоты и смысла гард: прямая крестовина, плоская литая чашка, миниатюрный щит. Но я увидел как бы корзинку из витых воронёных прядей. Достаточно глубока, чтобы защитить кисть руки от боковых ударов, достаточно широка, чтобы не мешать её вращениям. Западня для чужака.
Словом, я купил шпагу, едва приценившись и почти не торгуясь, - решил отыскать влагалище и перевязь в другом месте, что, кстати, и сделалось весьма легко. Узкий и прочный кинжал-"милосердник", каким вскрывают латных устриц, шёл вместе с ножнами - в них был специальный карман. Последние крупицы презренного металла ушли на фаянсовое блюдо, щедро облепленное цветочно-звериной гирляндой. Стоило оно как вся конская упряжь вместе взятая.
- Мыть будет трудно, - укорил я девчонку, которая так и влипла в это чудище.
- Не мне, - отбрила она.
Едва прибыв домой, мы с Гвиневрой начали приноровлять лошадь, доспех, клинок и меня друг к другу. И если с Вомпером всё было отлично - думаю, он участвовал не в одних турнирах, - то девчонка меня обескуражила. Я, собственно, рассчитывал использовать её для оттачивания приёмов. Заранее узнал, что какой-то ржавый колишемард у них в доме имеется, батюшка на нём вчерась подсвинка над костром палил. Я посмотрел: практически той же длины, что и Маргрета. У моего приобретения было женское имя, как у урагана.
Так вот. Отбивала девчонка так себе, нападать сначала вообще не рискнула, но раз от разу становилась ловчей, будто высасывала из меня умение. Природная гибкость и ухватистость у неё были выше всяких похвал, хотя сила удара... какая уж там сила. Но когда тупое жало воткнулось мне сначала в рукав, потом в ключицу, а на третий раз в потайной нагрудный карманчик, что я пришил с левой стороны камзола, я решил, что не одному мне стоило бы нацепить на остриё защиту.
И почти пожалел, что всё это скопом - оружие, лошадь и девушка - в случае моей гибели уйдёт на сторону. В качестве приза победителю. Хотя мне будет всё равно.
Ну нет, если я верно уловил школу, которую проходят здесь все, от мала до велика... То мы с нашей выучкой в стиле Руматы Эсторского и кунштюками, какие здесь и вообще не снились, имеем неплохой шанс. Даже очень.
Дни слились в одну картину тренировок, вольтижировки и сна, глухого, как тупик.
Лет через сто я проснулся оттого, что один из серых оборотней ухватил меня за плечо и пытался поставить на ноги.
- Гер Ланселот, время обряжаться и пить чашу, - сказал он. - Ваш ваффентрегер уже начал тревожиться.
- То есть Гвен, - пояснил её папаша. - Оруженосица. Пажесса.
; Оно и видно. Облачала она меня дрожащими лапками, будто мы только что воровали кур. Потом меня и мой доспех резво протащили через главный обеденный зал, до краёв полный народу с военными ухватками.
И повели через пустынный Бликсен за ворота и на ярмарочный луг - окружённый копьями, поставленными торчком, и густой толпой местных. Гвалт стоял похуже, чем на былом торжище.
На одном конце неправильного овала - я. На другом, с солнышком за плечами, - он. Даже не поприветствовал, сидит гора горой. Посередине и с краю - приз в лице Гвен, на богатырском фоне особо тощенькой и невзрачной. Стёганый жилет с прямыми плечами, трико, тупоносые туфли вроде лапок - чисто муравей, как только в талии не переломится.
Затрубили фанфары или ещё что.
- При втором сигнале пригибайтесь к седлу, - зычно крикнул герольд. - При третьем - съезжайтесь.
Ещё одна звучная трель. Я буквально лёг на седло, упершись в стремена, и прижал шпагу локтем. Ещё. Мой жеребец переливисто гикнул и во весь мах пошёл навстречу противнику.
Страшно. Меня учили такому прежде, да и тренировался без устали, но всё равно...
Разинутые пасти с саженными зубищами. Глаза в глаза, грудь в грудь. От толчка я теряю стремена и лечу вперёд головой на жёсткую траву.
Поднимаюсь, ворочаясь и скользя коленками по грязи. О радость - мой противник тоже. Поменяли солнце, как говорится. Оборотились, перевернулись, слава богам, не в волков. По-прежнему люди. Мечи и кинжалы наголо, жеребцы, бросив седоков и став на дыбы, грызутся и пинают друг друга пудовыми копытами, храпят и брызгают пеной из пастей. Рады повыставляться, как говорят в здешних краях.
Айн - и мы обнажили клинки. Цвай - скрестили их, синхронно, как жонглёры в пьесе. Драй.
В этих краях о фехтовании понятия не имеют, снег скользит, Америки не открыли - клеить на обувь каучук не додумались, лихорадочно думал я, отбивая нападение за нападением, у меня два, нет три преимущества перед этим зверем. Ибо товарищи за дальним морем держат за меня большие пальцы в кулаке.
Крики болельщ... о, зрителей поединка куда-то ушли, отдалились, ржание тоже проходит как через толстый слой хлопчатой бумаги. Я парирую, не время нападать. Дразни и лови, хитри, пока в силах. Пока глаза цвета медной яри блестят из-под стального козырька.
Наконец, мне удаётся подманить Белого Волка, не соблазняйся лёгкостью этого, нет времени думать иначе как действием...
Я ударяю, он отвечает, острие попадает в мельницу гарды.
Валится ничком, шерстистой спиной кверху. Не мех - суконный кафтан.
Сырая луговина с чего-то гудит как бронзовый гонг.
Его меч цел, но летит в сторону, моя Маргрет против его гляделок - не вывернуться.
Кинжалы. Я забыл...
Ничтожный муравьишка, хрупкий мышонок рвётся в бой против слона. Волчий клинок в руке Гвен, у моей груди, против горла.
- Так нечестно! - кричит она. - Ты схитрил - выманил штурм и не взялся за нож! Длинное против долгого, краткое против короткого!
- Отвали, девчонка, я и сам пока силён, - бормочет Волк, кое-как поднимаясь на четвереньки.
Штурм - имя меча, догадываюсь второпях. "Буря".
Теперь это меч Гвен, и она обрушивает на меня всю мою науку без изъятий.
До последней капли.
Меч в моей руке носит имя урагана. В пару к тому, другому.
"Он придёт издалека,
Меч Дождя в его руках".
Куда уж дальше, откуда уж дальше прийти...
К тройному разветвлению путей. Да.
"Белый волк ведёт его сквозь лес..."
Не Вайсенвульф выбирал мою дорогу - но, может статься, он тоже? Уговорённую плату ведь взял.
Наши с ним кони дерутся из-за кобылки. Двуногой. Как и мы сами.
Дрались.
Помещение с котлом - можно сказать, янычарским или Дагды, - не корчма. Место сбора воинского братства. Где принимают новичков и уславливаются о состязании и испытании.
Испытали.
Обоих.
Ибо мой несравненный, мой избранный, мой искуснейший клинок ожил - и тотчас пал наземь от прямого удара. Отбился от рук.
Незадачливых. Поистине я Рыцарь Незадача, которому ничто не идёт на пользу, хоть ты его носом в это самое ткни.
Белый Вервольф стоит, чуть сгорбившись, с мизерикордом в правой руке и Бурей Клинков у левого бока. Буря - это Гвен, которая меня обезоружила и теперь рыдает, уткнувшись носом в победителя, - сопли размазаны по доспехам, Штурм поник и мотается хвостом по раскисшему снегу.
- И чего боялась? - говорит он. - Победила ведь? Вызволила? Всё ладно, всему научиться можешь. Беру под моё начало.
- Ло... Лошадок есть боязно.
- О боги. Да у нас в дружине людей половина на половину, и все верховые. Иначе за нами не угонятся. А в Волчихи тебе пока рано. Вот его, Ланса этого, хомутай, коли уж дался. Пускай учит своим утехам, коль начал.
- А потом?
- Ну, годика через три, не раньше, когда созреешь и если карта ляжет, - станешь моей женой-соратницей.
- Вот тогда я своё новое блюдо о жениха и расколю - на счастье. Да?
- Да, разумеется. Бедные мои седины!
Подходят секунданты - не кони, ликантропы. Надевают мне на шею кольцо, вдвое тоньше Волкова. Теперь я раб девчонки. Раб-обручник.
Не помогло и не поможет ничто. Я сотворён из книжных слов и бумаги, против живого они слабы.
О боги. Что мне теперь засылать товарищам по ансиблю?