РУССКИЙ ГАМЛЕТ
Михайловский замок угрюмо стоял в убранстве красного кирпича и тоскливо оглядывал окружные каналы и поднятые к замку мосты. Павел I в ночной рубахе и чепце, держа перед собою подсвечник с множеством горящих свечей, обходил любимое убежище и размышлял о том, какую комнату выбрать сегодня для ночлега.
Неспокойные мысли навязчиво лезли в голову, воспоминания нагло преследовали, а пламя свечей предательски меняло огненные языки: они начинали то удушливо коптить, то сиять таким чистым светом с голубым отливом, как будто дразня и маня его в такое близкое и в то же время такое далекое прошлое.
Невольно вспомнилась огромная зала, освященная таким же волшебным светом и спектакль «Гамлет», премьера которого должна была быть разыграна в Вене. Павел Петрович улыбнулся, вспомнив тот свой приезд в Австрию и радушный прием в его честь.
Но воспоминания неожиданно прервал посторонний шум, он вздрогнул, услышав торопливые шаги.
— Кто здесь? — спросил он, испуганно озираясь по сторонам.
Шорох платья и печальный вздох рядом заставили Павла обернуться. Перед ним стояла фрейлина Екатерина Нелидова. В свете ходили слухи, что она была единственная любовь царя. Слишком много времени проводил он с нею в последнее время. Для всех было не совсем понятно, как обыкновенная женщина, не отличающаяся красотой и выдающимся умом, так умело овладела его вниманием и была для него очень близким человеком.
— Павел Петрович, позвольте побыть с Вами сегодня вечером. Мне почему – то неспокойно, — произнесла она нежным голосом.
— Идите к себе, — произнёс сухо Павел I. — Сегодня я не расположен к беседе. Мне хочется побыть одному.
Нелидова вздохнула, мягко присела в реверансе, скромно опустила голову и подумала: «Как же одному? В спальне его ждет Мария Федоровна, законная супруга и мать его десятерых детей. Не зря о ней говорила сама Екатерина II, что она мастерица детей на свет производить».
Нелидова ещё раз недовольно обернулась в сторону Павла I, который так и стоял в коридоре с подсвечником, вздохнула, окинув взглядом уродливые тени, обступившие со всех сторон самодержца великой страны. Она заметила, что тени пытались о чём – то предупредить своего хозяина: они догоняли его, забегали вперёд, причудливо скакали по стене вверх и вниз в свете колышущихся огней от множества свечей.
«Точно, Павел Петрович размножается, как эти тени в замке, которые меняются на глазах, так же как и он сам», — раздраженно подумала Нелидова. — Каждую секунду он разный: то нежный, то строгий, то не в меру серьезный, то склонен к шутке и веселию, единственно, в чем постоянен, так это в том, что всегда одержим фобиями и приступами справедливости, — произнесла она про себя и, передернув брезгливо плечами, быстрым шагом удалилась к себе в комнату.
Павел застыл в одной позе, заворожено наблюдая за играющим огнём свечей, который всегда почему – то привлекал его внимание.
Затем он медленно подошел к любимому креслу в гостиной, поставил подсвечник на комод, сел, продолжая смотреть на пламя, и постепенно отдался воспоминаниям: он вдруг неожиданно оказался в зале, где должны были играть спектакль «Гамлет». Глядя на свечи, он увидел роскошные люстры, которые заливали всё вокруг волшебным голубым светом и невольно вспомнил то время, когда матушка его отправила в это путешествие.
«Ну чем не Гамлет?» — улыбнулся он своим ощущениям. — Тот тоже был отправлен матушкой и ее любовником в Англию. Было, конечно, не по себе, от того, что он путешествовал тайно под именем графа Северного. Именно под этим именем отправила его Екатерина II в качестве некоей компенсации, за всё отнятое и недополученное. Великий князь Павел Петрович старательно культивировал образ отверженного принца, которого судьба обрекла на существование на грани между видимым и иными мирами.
«Но чем не русский Гамлет?» — подумал он, улыбаясь и вспоминая ту поездку в Вену, где в подтверждении этому спешно отменили представление. Он вспомнил, как в ноябре 1781года австрийский император Иосиф II устроил ему пышную встречу. Павел очень хорошо помнил тот радушный прием и пышные увеселительные мероприятия, которые входили в эту встречу.
Тогда, как и сейчас Павел сидел в креслах и ожидал заявленного спектакля. Он, как всегда, был обворожителен. Несмотря на то, что Павел I был небольшого роста, он был очень привлекателен, потому что обладал прекрасными манерами и был очень любезен с женщинами, отличался от всех собеседников литературной начитанностью, умом бойким и открытым. Павел Петрович склонен был к шутке и веселию, любил искусство, французский язык и литературу знал в совершенстве и, конечно, он знал шекспировского «Гамлета» наизусть.
Он ожидал начала спектакля и сидел в царской ложе. Но представление по какой – то причине не начинали, и Павел точно также занял себя тогда своим любимым делом. Он с детства любил смотреть на огонь. Больше всего ему нравилось играть им в призме прищурившихся глаз.
Павел поднимал голову, прикрывал незаметно глаза, улыбался и в сиянии разноцветным искрящихся оттенков начинал видеть причудливые лица, окружавших его людей. Вот неожиданно выплыло лицо, которое он никогда не забудет. Это лицо Натальи Алексеевны, его первой красавицы жены. Он вспомнил, как кричали придворные:
— Принцессу везут! Посторонитесь, принцессу везут!
Семнадцатилетняя красавица принцесса Вильгельмина Гессен – Дармштатская, получившая в крещении имя Наталья Алексеевна, была само совершенство и уверенная в себе высокомерная особа, которая была красива и к тому же очень хитра.
Эта взрывчатая смесь, когда есть красота, хитрость, а нет мало – мальского разума и приводит к таким плачевным результатам: её отравили, после неудачного заговора против Екатерины II. Молодая жена Павла I была известна своей независимостью, своенравием и пренебрежительным отношением к мужу, но
Павел очень тяжело переживал смерть жены. Он безгранично ее любил.
«Какое нелепое совпадение, — думал Павел. — Гамлет тоже потерял любимую Офелию, которая утонула и преждевременной смертью разбила его сердце. Вот так же и я, ворвавшись в покои матушки, рыдал, как ребёнок, страдая от потери близкого человека.
Павел вспомнил, как не щадила его Екатерина II, которая, конечно, не была такой нежной и отзывчивой, как фрейлина Нелидова, — его личный психотерапевт, нежели любовница. Екатерина Нелидова понимала Павла с полуслова и всегда была небезучастна к его чувствам и сомнениям. Чего не скажешь о маман, которая совершенно не щадила его. Павел вспомнил, как жестко оборвала она его, когда он забежал в ее покои, ища поддержки и сострадания. Она зло взглянула на него и холодно произнесла:
— Полноте убиваться о шлюхе, которая не достойна быть матерью и женой государя великой державы.
— Как Вы можете так говорить? — возмущался цесаревич. — Маменька, как же это возможно? За что? Я ведь жить без неё не могу, — кричал, рыдая, Павел.
— Запомни, дорогой мой, именно я могу так говорить, потому что люблю тебя и являюсь, прежде всего, тебе родной матерью, а потом уже регентшей! И не смотри на меня так. Вижу, не веришь мне. Ты думаешь, я железная и мне было легко в России одной без поддержки, когда все ненавидят. Я тебе рассказывала, как меня при дворе приняли? — спросила она у Павла.
И он отчетливо вспомнил, что мать ему рассказывала, как рожала его: это было холодным сентябрем 20-го числа 1754 года. В не отапливаемой комнате одной из царских покоев, была брошена полуживая от тяжелых родов его мать принцесса Фике, будущая Екатерина II. Маленькая худенькая девушка лежала на кровавых простынях, и у нее зуб на зуб не попадал от холода или уже от начинающейся лихорадки. Она прижимала к себе крошечный только что родившийся комочек, на который едва успела взглянуть, как услышала противный голос Елизаветы Петровны, который вторил, как эхо:
— Боже ж ты мой! Тщедушного родила! Что это за уродец такой? Одно слово немка. Нет в нём ничего нашего. Петюня наш красавец, каких поискать. Ладно, сучка курляндская лежи тут, может быть сдохнешь, —произнесла она над ухом Екатерины II. — Ты свою миссию выполнила. Забирайте мальца в мои покои.
— Боже милостивый, Елизавета Петровна, мне бы водички, плохо мне, —произнесла Фике, жадно облизывая губы.
— Сейчас распоряжусь, — грубо ответила Елизавета Петровна и, хлопнув дверью, тут же забыла о её существовании.
Павел знал, что Елизавета Петровна вызвала из Германии своего любимого племянника Петюнюшку, Петра Федоровича, его будущего отца, чтобы передать ему бразды правления. Однако к тому времени не признала Петра способным к управлению огромной страной и к тому же проникнутым ненавистным ей духом преклонения перед Пруссией, с которой Россия вела тяжелую войну.
Поэтому и решила она возвести на престол несовершеннолетнего Павла при регентстве Екатерины II. Но Екатерина не собиралась поступаться полной своей властью ни тогда, ни позже, когда Павел повзрослел. Получалось, что сын превращается в соперника, на которого будут возлагать надежду все недовольные ею, поэтому она и решила распустить сплетню о том, что Павел не её сын. Очень уж ей хотелось управлять страной, о которой она говорила: «Россия — не страна, она — Вселенная».
Павел, конечно, знал все о маменькиной выходке, как, впрочем, и о других ее злостных преступлениях, к которым он причислял и смерть жены, и вот теперь эта женщина вместо того, чтобы объясниться с ним, выливает ушат грязи на его единственную любовь, жену Наталью Алексеевну.
Екатерина II c пренебрежением посмотрела на своего сына и громко произнесла:
— Ну что ты опять бьёшься в истерике? Не веришь мне, как всегда.
Она, передернув плечами, открыла ключом, висевшим на запястье, шкатулку и достала оттуда пачку писем.
— Что это? — спросил Павел, уже не сдерживая рыданий.
— Письма твоей шлюхи, за которой ты убиваешься, письма, между прочим, к её любовнику, графу Разумовскому, — произнесла она, ехидно улыбаясь и небрежно бросив их на стол перед Павлом.
Павел взял дрожащими руками безжизненные листки бумаги с живым узнаваемым почерком любимой жены.
— Опять предательство, опять лживые признания в любви. Боже ж ты мой! Почему женщины такие грязные твари? Я больше никогда не смогу полюбить, никогда! — кричал Павел, перечитывая эти отвратительные душевные признания.
— Какой ужас, она даже не утруждала себя тем, чтобы как – то иначе рассказать графу Разумовскому о своих чувствах. Она говорит в письмах то же самое, что, говорила мне. Лживая, безпринцыпная тварь. Я никогда больше не полюблю.
— Куда ты денешься, — произнесла с высокомерием Екатерина II. — Тебя ждет новая принцесса, Софья Доротея Августа Вюртембергская, в православии наречем ее Марией Федоровной. Кстати, она полная противоположность твоей шлюхе, — засмеялась Екатерина II. — К тому же влюблена в тебя с первого взгляда.
Вторая жена Мария Федоровна действительно была красавицей, каких поискать и большая умница. Она полюбила Павла всем сердцем. Мягкая, податливая и спокойная она была предана ему до конца своих дней. Мария Федоровна была очень мудрой женщиной, потому что никогда не показывала мужу своих переживаний по поводу его странной дружбы с Екатериной Нелидовой,
Павел глянул в сторону тёмного коридора, по которому удалилась фрейлина. Воспоминания мгновенно перенесли его снова в действительность: в его любимый Михайловский замок. Павел встал с кресла, спину предательски потянуло. Он почувствовал дискомфорт и вспомнил, как красавица жена за ним нежно ухаживала, когда у него вот так же болела спина. Он всегда признавался ей, что очень любит лечебную энергетику её волшебных рук. Павел I вспомнил, с каким трепетом жена всегда смотрела на него, насколько чистый взгляд неподдельной любви он видел всегда в её глазах.
«Конечно, Мария Федоровна, умница и красавица, но после стольких предательств окружавших меня женщин, я ничего не могу с собой сделать, — думал Павел I, прохаживаясь по коридору своего замка и наблюдая, как тени навязчиво идут за ним чуть поодаль. — Конечно, она думает, что у меня с Нелидовой связь, но я никогда не пытался объяснить жене, что эта связь лишь платоническая.
Нелидова мне нужна только для того, чтобы защитить меня от этих частых фобий, которые преследуют меня очень часто в последнее время. А я в свою очередь хочу уберечь Марию Федоровну, не посвящая ее в свои страхи и сомнения. В моем сознании всегда существовали две различные стороны женского начала, которым почему – то не суждено было соединиться в одном человеке. Я ведь никогда не смогу забыть предательства коварных женщин, которые меня окружали с самого моего рождения».
Павел Петрович опять подошел к своему любимому креслу, сел и откинулся на спинку, вытянув ноги и скрестив перед собой руки. Это была его любимая поза, которая помогала ему немного расслабиться и спокойно уйти в свои воспоминания. Он вновь глянул на горящие свечи, прикрыл глаза и повторил последнюю фразу вслух:
— Виноваты женщины, которые окружали меня с самого рождения. Все верно, — произнес он, кивая головой, в подтверждение своих слов. Он опять прищурил глаза, глядя на плачущие свечи. — Шерше ля фам.
Воспоминания опять назойливо полезли в голову, и Павел в свете мерцающих огней отчетливо увидел своё детство, как он в сорокоградусную жару сидит в тёплом собольем манто и тоскливо вытирает пот со лба. Опять Елизавета Петровна забыла распорядиться, что его нужно переодеть. Есть тоже ужасно хочется, такое ощущение, что он не ел уже более двух суток. О маменьке Екатерине не разрешали спрашивать вовсе.
— Нет в ней нужды! — говорила Елизавета Петровна грозно. — Учи языки! Тебе уже три года. Ты будущий государь царства российского. Солдатики с буквами на спинах тебе, что уже наскучили? Читать научился и думаешь, этого хватит, чтобы страной управлять?
— Нет, маменька – тетушка. Я играть хочу. У меня кроме этих содатиков ничего нет.
— Все верно! Будешь внимательным и врага мимо себя не пропустишь. Державу нашу сбережёшь. Что толку, что Петюня, отец твой, всю жизнь в этих солдатиков проиграл, а ума не нажил. Даже женой не может править, не то, что страной. Только и слышно от него: « Дура и дура!»
— Тётушка, а можно Константин станет царевичем, а я не хочу. Мне этого не нужно.
— Может и можно, да нельзя, — засмеялась Елизавета Петровна своим прерывистым раскатистым смехом. И в кого ты такой ершистый? Вон мать твоя смиренна и покорна, глаз ни на кого не поднимает. Вот точно ты в Петра, да и похож на него, ирод. Не скажешь, что подложили.
Павел усмехнулся, вспомнив слова тётушки о смирении и покорности матери Екатерины II и тут же вспомнил, как весь дворец кричал плача:
— Петр III умер! Такой молодой и от геморроидальных колик за один вечер сгорел!
Павел вспомнил, как посреди огромной залы Александра – Невского монастыря стоял гроб отца, и как никому не разрешалось близко подходить к телу. Но даже издалека было видно, что он лежал чёрный от побоев и все догадывались, что умер он не своей смертью, что над ним зверски издевались: лицо в синих кровоподтёках, одутловатое и выражающее страх от насилия «смиренных и покорных» особ.
Языки пламени ярче осветили Михайловский замок. Павел приоткрыл глаза и тревожно оглядел свой любимый дворец. Какое – то дурное предчувствие снова накатило на него удушливой волной. Он глубоко вздохнул, поудобнее сел, посмотрел еще раз на огонь, прикрыл глаза и опять оказался в своих воспоминаниях, но теперь уже на премьере спектакля «Гамлет».
— Павел Петрович, извольте начинать? — спросил его австрийский император Иосиф II.
— Да, пажалуй, можно, — кивнул Павел Петрович и опять грустно оглядел зал.
В этот момент на сцену вышел актёр Брокман, игравший главную роль и, обращаясь к залу, громко произнес:
— Я не буду играть Гамлета, потому что в зале уже есть один Гамлет.
Павел встал из ложе, внимательно посмотрел на убийц отца братьев Орловых, улыбнулся и медленно вышел. В зале наступила мёртвая тишина.
Очнувшись от воспоминаний, Павел подумал: «Точно такая же тишина в Михайловском замке в эту ночь? Он встал, взял подсвечник и направился по коридору, выбирать себе спальню для ночлега.
«Как всё – таки быстротечно время, — продолжал размышлять Павел. — Как будто только вчера Екатерина II была опекуном меня восьмилетнего ребёнка, а уже совсем недавно, я заставил её фаворитов братьев Орловых нести убитого ими моего отца Петра III, чтобы перезахоронить его вместе с матерью в Петропавловской крепости.
Только вчера я за такой короткий срок своего правления создал столько манифестов, сколько мой прадед Петр I не смог сделать за свое долгое правление.
Только вчера я вызвал на поединок, как шекспировский Гамлет всех монархов Европы.
Только вчера я ослабил крепостное право и укрепил главенствующую роль Православной Церкви и тем самым очень помешал всем сильным мира сего, поэтому, будучи Великим магистром Мальтийского ордена, был свергнут на Мальте.
Только вчера Англия не могла даже подумать о том, что я буду вести подготовку к заключению военно – стратегического союза с Наполеоном Бонапартом.
Только вчера родилось у меня десять детей, и красавица жена стала мне верной подругой и помощницей.
Как скоротечно время? И как ничтожна человеческая жизнь?
— Сегодня я буду спать в этой комнате, — подумал Павел. — В моём замке мне ничто не может угрожать. Меня защищают мои комнаты, которые сделаны в виде подков. Дверь Рождественского входа я лично проверил, она заперта.
Да, нужно лестницу - веер, в задней части замка, сделать чуть пошире. Совсем мне показалась она сегодня узкой. И всё – таки мне очень нравится Михайловский дворец. Каналы глубоководные, мосты подняты. Мне ничто не угрожает. Кроме моей семьи и преданной охраны здесь никого нет. Отчего же опять тревожно бьется сердце? Опять приступы фобии?»
Павел зашел в покои и приготовился лечь в постель. Он откинул тёплые грелки, которые обогревали кровати одновременно во всех комнатах дворца, лёг, сладко потянулся в своей постели и подумал: « Как много нужно сделать для России, как хочется всё успеть.
И всё – таки очень хорошо, что я отблагодарил этого актёра, который отказался играть Гамлета, наградив его 50 дукатами.
Мне очень понравилось, что он бросил со сцены вызов всем моим обидчикам. Я всю жизнь искренне желал делать добро, и передо мною все были равны: бедняк и богач, вельможа и крестьянин. Горе сильному, который с высокомерием притесняет убогого».
В дверь настойчиво постучали, и перед Павлом I предстал сын Александр, рядом с ним стоял английский посол и Екатерина Нелидова. А сзади подпирала дверь пьяная буйная толка заговорщиков, которая возмущалась, что лестница, ведущая от Рождественских ворот, была очень узка.
— Павел Петрович, одна ваша подпись, что вы отрекаетесь от престола, и Вы будете жить, — безапелляционно произнёс английский посол.
— Весьма благодарствую! Но я же Русский Гамлет и ты, Александр, — обратился он к сыну, теперь тоже будешь им после моего убийства, — засмеялся он в лицо сыну. — Я знал, что именно сегодня это случиться и именно сегодня я не боюсь смерти. Я устал ее бояться. Давайте, скорее покончим с этим. Вот вам мой шелковый шарф…
ЭПИЛОГ:
Прошли годы. В 1864 году в глухой сибирской деревне на лесной заимке близ Томска умирал восьмидесятисемилетний монах - старец Федор Кузьмич. В предсмертном бреду, он выкрикивал одно и то же:
— Я — Русский Галет! Я никогда себе не прощу смерти отца. Такой ценой коронация мне не нужна, мне всей жизни не хватит отмолить этот грех. Я никогда не буду царём, никогда.
— О чем он говорит? — удивлялись прихожане маленького сибирского прихода. — И откуда он хорошо осведомлен обо всем, что твориться при дворе? Кто он такой?
— Отец, я все сделал верно, — продолжал в горячке свою исповедь монах - отшельник. — Тогда в Таганроге, когда я имитировал свою смерть, я расстался с мирской жизнью. Отец, прости, если сможешь, мы скоро увидимся. Я не мог поступить иначе. Мне не нужен трон, окрашенный твоей кровью. Я ушел в отшельники в Сибирь. Сегодня мне восемьдесят семь лет и я — Русский Гамлет, — произнес Александр Павлович, сын Павла I перед смертью.
Михайловский замок всё так же стоит угрюмо в убранстве красного кирпича и тоскливо оглядывает окружные каналы и поднятые к замку мосты. А по замку до сих пор ходят два призрака Русского Гамлета. Их тени часто можно увидеть ночью в окнах Михайловского замка в отблеске несгораемых свечей…