Вика уткнулась лицом в подушку и прижала к себе крошечную плюшевую собачку – подарок дочки. Она не могла больше видеть ни эти стерильно-безжизненные больничные стены, ни тюлевые занавески с застарелым пятном, ни соседок по палате – приятных щебетух. У щебетух были небольшие проблемы со здоровьем, на разрешение которых ушло три дня. Готовясь к выписке, дамы напропалую кокетничали с мужским населением палат. «Пусть народ повысит тонус!» -- хохотали они, пытаясь расшевелить Вику.
Сейчас в палате было тихо: соседки по случаю жары фланировали на природе – среди жидких больничных кустиков и редких скамеек.
Боже, как она, Вика, раньше боялась этой больницы! Старалась даже не смотреть в ее сторону… Странно, но теперь, когда лежала здесь сама с «тем самым» диагнозом, ей было все равно. Только болезненно кололо прошлое.
Оно, это прошлое, имело конкретное имя: Юра, Юрка. Когда муж, отводя глаза в сторону, выдавил, что уходит, она не скандалила, не швыряла тарелки на пол. Вяло помогла собрать чемодан, вяло закрыла за бывшим мужем дверь, вяло объяснила дочке, что теперь они будут жить вдвоем. Но жизнь, она чувствовала это, уже умирала в ней. Без Юры жизни просто не могло быть.
Мать взашей вытолкала ее к врачу. Доктор, кудрявый и веселый, довольно потирал руки и говорил, что все очень удачно и очень вовремя. «Чуть-чуть порежем, чуть-чуть подлечитесь, -- сиял он, -- и опять жить, жить и жить!» Он не мог понять, что жизнь без Юры ей просто не нужна…
За дверью звонко громыхнули ведром. «На улице так хорошо, а вы лежите в этой духоте!» -- раздался мелодичный голос. Вика повернула голову: санитарка. Санитарки здесь были необычные: молодые, красивые, с умело наложенной косметикой. Впервые увидев одну из них, Вика с присущим ей когда-то (в «той жизни») чувством юмора едва не спросила словами из любимого фильма: «А где бабуля?».
Потом из разговоров, которые здесь велись беспрерывно, Вика узнала подробности: рыженькая (Лена) полгода была без работы, пока нужда не заставила взяться за тряпку. Марина, так, кажется, звали эту, пришла сюда с тихо-мирно скончавшегося завода, на котором честно «протарабанила» лет 15.
--Лежите все время, глаза на мокром месте, так и здоровый заболеет, -- выговаривала ей Марина. А вам надо настраиваться жить!
«Сколько ей? 30? 35? – оторвалась от своих мыслей Вика. – Хорошее лицо! Наверное, купается в счастье…» И неожиданно произнесла вслух то, о чем думала все это время:
--А зачем мне жить? Муж сейчас с другой, ждут ребенка. А у меня все в прошлом… Я ведь однолюбка. Он в командировке – я места себе не нахожу. Приедет – ему тут же горячий обед на стол: борщ по маминому рецепту, вареники, стопочку… Сердце поет! Отпело. Теперь – похоронная тишина…
-- Ну и дура! – выпалила Марина. – Он наслаждается, а ты себя гробишь. Очнись! Тебе врачи такую операцию сделали, только жить! Благослови своего Юрочку и посмотри наконец на жизнь через другие очки! Вон листик – и тот солнышку радуется!.. Ой, простите, что я на ты!
-- Да ерунда это: ты, вы, -- вздохнула Вика. – Просто так тепла хочется! Плеча крепкого рядом. У тебя, наверное, все здорово, вот ты и не понимаешь…
-- А кому его не хочется, тепла-то?! – сорвался вдруг Маринин голос. – У меня муж в 35 лет «сгорел»! Я год как мертвая ходила: пыль на тумбочке – черт с ней. В холодильнике хоть шаром покати – черт с ним! Мать поставила передо мной детей и сказала: «Очнись!» И я живу! Ради них! И ради себя! И смеюсь! И глаза крашу! И на комплименты отвечаю! А у тебя дочь! Да и не было бы ее, для себя надо жить. Понимаешь, для себя!
В палату вошли хохотушки, и Марина сердито завозила шваброй. Вика опять отвернулась к стенке, но страдать уже не хотелось. Она представила, как сейчас выглядит: тусклые волосы, бледная кожа, затравленные глаза… «Уродец с планеты Гав!» -- вдруг весело подумала она и полезла в шкаф за шампунем.
…Вечером, когда Марина шла со смены, Вика сидела во дворе с хохотушками, волосы ее отливали свежим каштановым блеском. Марина легонько махнула ей рукой. Вика ответила первой за долгие месяцы улыбкой…