Ему - двенадцать лет. Война.
И сорок первый, злобный год.
Еще мальчишка он. Спина
Худая. У отца ж - забот
Семейных - не пересчитать.
Ведь надо прокормить детей!
Любимая жена, им мать -
В тени кладбищенских аллей…
Его отец - один за всех.
И все они - за одного…
Вот только слёзы, а не смех,
А из еды - одно пшено…
А мой отец - ещё мальчишка.
Недоучившийся юнец.
Тетрадей нет, закрыты книжки,
Идёт война, где ж ей конец…
Тот сорок первый, злобный год,
И бомбы - как смертельный град.
"Прогноз" сиреной выл, и вот -
Вернуться можно им назад.
А дома - нет. Одна стена.
Обломков каменных полно.
Квартира их - была. Была.
Лишь с занавескою окно
Запомнилось на много лет.
Здесь детство - было. И ушло.
Лишь - память, самый яркий свет,
Сквозь закопчённое стекло.
А где-то близко, за рекой -
Уже немецкие войска.
И беженцев усталый строй,
В обувке, полною песка…
Семейный, маленький отряд -
Три сына и седой отец.
Фашист проклятый был им рад,
В плен захватя всех наконец...
И шли они, опять в строю,
А пот струился, как вода,
Под жарким солнцем - как в бою,
И - голод донимал всегда…
А толстый, наглый, рыжий фриц
Не выпускал свой автомат:
«Вы все - рабы, падите ниц,
Иначе - по зубам приклад!»
Поджарый, строгий офицер
Порой поверку проводил,
Интеллигентностью манер
К себе вниманье обратил.
Мой дед - он, точно, хватом был,
Полковник царственных времён.
С себя он званье не сложил,
Таил до времени с тех пор.
В кармане он носил часы,
От Фаберже, из серебра,
Для пользы лишь, не для красы,
Вверял часам свои дела.
И те часы исправно шли,
Был мелодичен перезвон,
Минуты счастья берегли,
Стучали с сердцем в унисон.
Полковник-дед немецкий знал,
И в ранней юности своей
Он Гёте, Шиллера читал,
Внимал поэзии страстей.
Загнали немцы всех в село,
К колодцу, жажду утолить,
Как ею горло обожгло!
Как всем скорей хотелось пить!
Толпились люди у ведра,
Глотали жадно, торопясь,
О, как вода сладка, вкусна!
Как холодна! И, насладясь,
Устало опускались вниз,
На пожелтевшую траву,
Привал, как драгоценный приз,
В плену, в плену, в плену, в плену…
И била правда та в висок,
А впереди, наверно, смерть?
А жизнь - как тонкий волосок,
И - может завтра - умереть?
Три пары ясных, детских глаз,
Три пары пыльных башмаков…
И взвилась флагом мысль-приказ -
Спастись из плена он готов!
Полковник-дед немецкий знал…
Он к офицеру подошёл,
И из кармана вдруг достал
Старинные часы. Нашёл
Он, видно, верные слова.
И отвернулся офицер,
Часы себе забрав сперва,
С интеллигентностью манер…
Все дальше, дальше от врагов,
Земля бежала из-под ног,
Три пары пыльных башмаков,
И пара стоптанных сапог…