84. Мистерия фэнсиона (Большой театр истории)
…Где-то хоры сладкие Орфея
И родные темные зрачки,
И на грядки кресел с галереи
Падают афиши-голубки.
Что ж, гаси, пожалуй, наши свечи,
В черном бархате всемирной пустоты.
Все поют блаженных жен крутые плечи.
А ночного солнца не заметишь ты.
Осип Мандельштам.
В ближайшем Александринском театре 25 февраля 1917 г., в день, когда треснула и обломилась глыба царской России, состоялась премьера драмы «Маскарад» Лермонтова в постановке Мейерхольда, с Юрием Юрьевым (житель фэнсиона) в роли Арбенина, Евгением Студенцовым в роли Звездича. Спектакль прошел при полном зале и даже с нездоровым каким-то успехом.
Это был (что очень показательно) самый дорогой спектакль за все время существования Александринки. Для него было сшито по эскизам лучших художников более 400 исторических костюмов: мундиров со звездами, фраков с галстуками, бутоньерками, пластронами; женских платьев с необъятными юбками и глубокими декольте, пушистых боа и палантинов...
А из зрительного зала, из лож лорнировали и аплодировали господа в смокингах, в ослепительном крахмальном белье, дамы в вечерних туалетах арт-нуво и бриллиантовых колье… Тоже ряженые. Превратившиеся назавтра в «бывших», в реликт эпохи, в «нафталин».
Костюмная эпическая битва.
Очень интимная маленькая история, любовный треугольник: Арбенин, юная жена его и Звездич.
Черное солнце уже всходило. Очень скоро «чистой публике Александринского театра предстояло развеяться, исчезнуть, как исчезают с наступлением утра пестрые вьющиеся тарантеллы (тарантулы!) маскарада.
В ад, в Гулаг, в Освенцим, в забвение, в никуда.
Отплытье на остров Цитеру, где нас поджидала ЧК.
По партеру и ложам загремели настоящие, а не бутафорские выстрелы, пролилась настоящая кровь, а не «клюквенный сок». Что, в сравнении с российским Апокалипсисом – маленькая Нина, отравленная ядом в стаканчике мороженного? Но плакали в тот вечер о ней. Его величество Карнавал прощался на заключительном балу со своими верными вассалами.
Вновь шелестят истлевшие афиши,
И слабо пахнет апельсинной коркой,
И словно из столетней летаргии -
Очнувшийся сосед мне говорит:
- Измученный безумством Мельпомены,
Я в этой жизни жажду только мира;
Уйдем, покуда зрители-шакалы
На растерзанье Музы не пришли!
На Троицкой, 13 одно время давал постановки театр «Кривое зеркало» Евреинова (тоже очень карнавальная фигура).
Его можно считать королем маскарада только за то, что именно он поставил на Дворцовой знаменитый «Штурм Зимнего» с восемью тысячами статистов. И неважно, что в жизни все было не так. И Керенский не переодевался в женское платье, а женский батальон – в кители и галифе. И «Аврора», пожалуй, не стреляла. Но несколько поколений советских людей воспринимали этот фильм, как доподлинную правду, значит, искусство в нем было, есть.
А только это имеет значение.
Даже сейчас сто раз разоблаченные кадры смотрятся свежо.
Отечественная история. С элементами эпопеи, трагедии, конного цирка, перформанса, богослужения, кровопролития и сумасшедшего дома.
Бессмертны мемы: «Караул устал», «Которые тут временные? Слазь!»…
Кстати, режиссер культовой картины «Октябрь («Десять дней, которые потрясли мир») Сергей Михайлович Эйзенштейн также в Трапеции отметился. Перед революцией он прожил несколько месяцев на Ивановской, в квартире своего приятеля Шмулевича (автора знаменитого школьного учебника по тригонометрии.) Тангенсы революции? Косинусы искусства? Высшая (над волей человека, над исторической правдой, справедливостью) математика?
…Словно в зеркале страшной ночи,
И беснуется, и не хочет
Узнавать себя человек.
А по набережной легендарной
Приближался не календарный –
Настоящий Двадцатый Век.