(Краткое трагическое произведение, основанное на исторических событиях)
Проснулся. Вспотел. Открыл глаза. Снились мне этой ночью кошмарные сны. Приподнялся с ложа и сел на него. В голове смутно метались отголоски нехорошего сна: вспоминались крики и стоны мерзких моему сердцу людей, заживо сгоревших на кострах в саду Золотого дворца. Поразмыслив об этом и чмокнув губами, я забыл о тревожных воспоминаниях.
Вышел на балкон и стал смотреть вдаль. Была яркая ночь, освещенная луной; холодные звезды равнодушно смотрели на меня сверху. В саду было свежо и тихо, и на душе воцарилось спокойствие. Стало холодно, и я вернулся в опочивальню.
Мой взор был направлен в угол комнаты, где стоял на мраморном столике кувшин с вином на золотом подносе. Кубка рядом не было. И как обычно, забыв о требовании этикета, я собрался жадно хлебать вино прямо из горла. Но мой глаз не уловил маленькой загвоздки – кувшин был пуст! …
В моей душе зажегся огонь, глаза налились кровью. Из пересохшего горла уже начало доноситься хриплое сопение, которое должно было перерасти в душераздирающий крик.
Но вдруг! В этот самый момент ко мне в кубикул ввалился тяжело дышащий гонец с бледным лицом. В его глазах был страх, губы его дрожали. Он сообщил мне, что преторианский лагерь поднял мятеж и перешел на сторону восставших галлов. Преторианцы провозгласили Гальбу императором.
Потух огонь, затихла буря,
По телу пробежала ледяная дрожь.
И стало жутко одиноко,
Остановилась в жилах кровь.
Гнев в моей душе погас окончательно, и стало быстро нарастать новое, слабо знакомое чувство – звериный страх. Моя храбрость исчезла, как будто ее никогда и не бывало. Я стал метаться по комнате в панической вакханалии.
Гонец вышел за моими послушниками, и я через несколько минут успокоился.
Примерно через полчаса в комнату вошли четверо приближенных мне людей, да еще как вошли: надменной царской походкой, с усмешкой на лицах. Видимо, этим псам не хватило храбрости меня покинуть.
Один из них предложил укрыться у него в доме за городом. Я не был против, и мы начали спешное бегство из дворца.
Шли темными, плохо освещенными коридорами. То там, то тут мелькали зловещие тени полумрака, как будто кто-то крался вдоль стен. Наши шаги отдавались глухим эхом, моя обитель была пуста. Идти было слишком трудно - духота царила в помещениях. Мне казалось, что за нами наблюдают, и, подчиняясь собственным страхам, я ускорил шаг. Идти мне было тяжело из-за избыточного веса, приобретенному в бесконечных пирах и симпозиумах.
Вышли. Оседлали коней. Выехали. Начинало светать, улицы приняли нас гробовой тишиной: не лаяли собаки, не пели петухи, не скитались по дорогам пьяные доходяги.
Через некоторое время, проезжая по узким закоулкам, мы наконец-то встретили первое живое существо - это была собака.
Дворняга была средних размеров, с грязной шерстью, которая в некоторых местах вообще отсутствовала целыми клочками. Она прихрамывала на правую лапу, из которой мелкой струйкой текла багровая кровь. Животное решило отдохнуть от долгого скитания и легло на пыльную землю. Передними лапами собака придерживала мосолок, который с остервенением грызла.
С косточки свисали кусочки свежего мяса – видимо, она стащила её из-под лавки мясника. Посередине мосол был сильно прогрызен, и в связи с этим вдруг разломился на две части. Собака растерялась и начала жадно хватать разломленную кость. В челюстях не могли уместиться две половины собачьего деликатеса, но она этого не понимала и продолжала жадно хватать то одну часть, то другую.
Мы поскакали дальше, и в моей голове снова вспыхнули воспоминания:
Амфитеатр. Арена. Рим.
Крик толпы – адреналин.
Бьются люди, льется кровь,
Утоляем жажду вновь.
Но снова и опять обращаем время вспять!
Толпы люда над ареной,
А под ними, как всегда
Бьется смертников орда.
Выбравшись из городских переулков, повернули на запад. Вскоре нашим глазам предстал замечательный природный пейзаж. Слева от нас находился овраг, заросший пышной растительностью, по нему протекал быстрый ручей, в котором купались первые лучи солнца. Справа на широко раскинувшейся равнине стоял одинокий дуб необъятной ширины, высоко тянувшийся своими ветвями к небу. На нем сидел дятел, долбивший его кору созвучно заданному ритму нашей мимолетной скачки.
Конечно, из всех этих прикрас я ничего не заметил или просто мой мозг воспротивился воспринимать реальную действительность.
Я грезил о спасении: может все само собой уладится – меня простят! А может народ поднимет восстание и свергнет Гальбу? Ведь я помогал населению Рима: раздавал хлеб во времена голода, устраивал пиры и цирковые потехи, дарил всем возможность лицезреть мой талант поэта.
Доехали. Слезли с коней. Вошли во двор усадьбы и за нами закрылись крепкие, на вид очень тяжелые ворота. Под нашими ногами пролегала искусно выложенная дорожка из редкой породы камня, ведущая к двухэтажному строению. Около дома был разбит необыкновенной красоты сад, в котором росли фиалки, розы, тюльпаны и множество других неизвестных мне цветов. В тени под кронами клена располагалась беседка, возле нее рядом находился искусственно созданный водоем, в котором плескались причудливые золотые рыбки.
Мы расположились в большой вместительной беседке из белого мрамора, арки которой поддерживались двумя атлантами. Внутри все было обвито диким виноградом, посередине располагался столик, на котором лежало большое овальное серебряное блюдо для фруктов и стояла чаша с вином. В самой фруктовнице лежал огрызок от яблока и ничего более. Я схватил долгожданный кубок фалернского и выпил до дна.
«Мой император! Пришел час сообщить вам страшную весть! Сенатом и преторием был принят указ о вашей смерти. Вас жестоко казнят по старинному обычаю. Осталось мало времени, пришел час умереть!» - произнес один из послушников.
Наступила гробовая тишина: не слышно плескающихся рыбок, дуновения ветра, дыхания собравшихся людей – как будто исчезли все звуки на земле.
«Что?! Что ты сказал?! Повтори!» – единственное, что я мог промолвить в этот роковой для меня момент.
Я не мог поверить своим ушам, возможно он лжет мне?... Услышав свой приговор во второй раз, я стоял, как будто пронзенный молнией. В голове метались страшные мысли, и я вспомнил, как заговорщик Кассий Херея убил моего деда, но меня ждала более страшная участь. И я решился: уйду из жизни сам.
Ничего не сказав, я вышел из беседки и подошел к водоему. Из-под пурпурной тоги я достал маленький кинжал, усыпанный самоцветами, поднес его к горлу, но на большее не решился. Ко мне молча подошли четверо послушников и обступили полукругом.
Вдруг со стороны входа раздался шум – звук копыт, видимо, это были преторианцы, ломающие ворота.
«Быстрей, господин, быстрей!» - крикнули хором мои приближенные.
«Ах, какой артист погибает!» - выговорил я, готовясь к своей неминуемой кончине.
Эпафродит вызвался облегчить мои страдания, и я снова поднес оружие смерти к своему горлу, но в этот самый момент ворота рухнули – гвардия приближалась.
«Вот она – верность!» - сказал я последние слова в этой жизни и Эпафродит надавил на рукоять кинжала.
***
Из толстой шеи ударил фонтан багровой крови, окрашивая поверхность тоги в характерный цвет.
Он стоял с высоко поднятой головой и хватающим движением протягивал к горизонту правую руку с ярко сверкающим на мизинце рубином. Его взгляд был направлен куда-то вдаль, в незримую для наших глаз точку полета его мысли. Глаза свергнутого императора были широко открыты, в них можно было прочесть его тоску, смирение с судьбою и огонек дикой радости. Душа его была открыта и чиста, как у младенца, как будто он заново родился, но увы – он мертв.
По телу владыки Рима и целого мира пробежала судорога с головы до пят. Веки закрылись, и он упал на колени, потом тело с обнимающими весь мир руками рухнуло в водоем. Вода окрасилась в пурпурный цвет и пошла мелкой рябью.
Нерон Клавдий Цезарь Август Германик – пятикратный консул и тринадцатикратный император Рима.
Падет тиран, падут оковы,
Забудет собственный народ
Того, кто бил кнутом жестоким,
Кто проливал на землю пот.
Ноябрь-декабрь 2013г.