Ничто так не утомляет, как война.
Даже если сам не воюешь, а только лечишь раненых, как делал это я. То с «Красным крестом», то с «Врачами без границ» - хотя, в сущности, мог бы обходиться и без тех, и без других: вообще в некоторых случаях (особенно безнадёжных) мне достаточно было прикоснуться к раненому, чтобы вытащить его «с того света». Но я считал за лучшее скрывать своё истинное лицо и выглядеть обычным врачом.
Впрочем, иногда я всё же действовал в одиночку. Как, например, сейчас, под этими пыльными пальмами, в убогом городишке, дома которого опустели, жители превратились в беженцев, а на белых, раскалённых солнцем улицах все стены дрожали от непрерывной стрельбы.
Правительственные войска стремились разом покончить с мятежниками, но сделать это было не так-то просто: армия оппозиции состояла фактически из множества разрозненных партизанских отрядов. Честно признаться, я, видевший столько войн, толком не понимал, да и теперь уже не особенно интересовался, за что они здесь воюют – более того, мне казалось, что они и сами в какой-то момент перестали это понимать.
Между тем, раненые нуждались в моей помощи. Я бинтовал раны, давал лекарства, а когда ситуация была особенно безнадежной – лечил просто прикосновением (средство было безотказным — и особенно действенным оказывалось в экстренных случаях). Я не боялся «засветиться» - в этой неразберихе никто не присматривался к моим действиям. Некоторые раненые были без сознания. Я прикоснулся к одному из них, и он открыл глаза — белки ярко сверкнули на тёмном лице с типично африканскими чертами… Он зашевелил губами… Он пытался что-то сказать мне.
- Де… Девчонка, - сказал он через силу. – Понесло её в заминированное здание!
- Девчонка? – переспросил я, хотя сразу прекрасно понял о ком речь. Фотокорреспондентка. Практически единственное здесь белое лицо, и уж точно единственное женское. Аня. Длинные рыжие волосы, молоденькая, почти ребёнок… камуфляжка, всегда два фотоаппарата на шее, курносая, вечно как будто уставшая. – В какое здание её понесло? – спросил я.
- Да вот мы… заминировали… склады… - с трудом произнес раненый (он был ещё очень слабым). – Её вывели… А она вдруг как закричит: янтарь, янтарь… Какой-то янтарь уронила что ли… когда мы были внутри…
- И... и через сколько взрыв? - быстро спросил я.
- Минут пять-десять… у неё ещё есть… на поиски... янтаря... Я не успел...
Я не дослушал его. После этих его слов действовал на автопилоте. Бросил всё (благо, по счастливой случайности никто из раненых непосредственно в тот момент уже не нуждался в моей помощи). Выскочил из палатки и побежал к тем складам, о которых сказал раненый – там хранили когда-то ящики с цитрусовыми, а в последствии, как я сейчас лихорадочно вспоминал, эти солнечные плоды заменило оружие разных типов (никогда в нём не разбирался, хоть и перевидал немало). Теперь его практически всё оттуда вынесли, а склады, оказывается, заминировали (в ожидании подступающих правительственных войск). Зачем я мчался туда – ведь Ани могло там уже не быть (нашла янтарь и убежала), или я мог банально опоздать («пять-десять минут» — понятие растяжимое)? В тот момент, повторяю, я не раздумывал о своих действиях. Влетел в полутёмное огромное помещение, в дальнем конце его с трудом разглядел Аню, подбежал к ней. Она внимательно оглядывала пол вокруг себя – что-то искала, я схватил её за руку и потянул к выходу.
- Я янтарь свой потеряла! – крикнула она.
- Хрен с ним! – сказал я, через секунду мы выскочили наружу и побежали по улице, засыпанной белым песком (ветер приносил его из пустыни). Вдруг она остановилась как вкопанная.
- Я должна вернуться, - затараторила она, - у меня янтарь на шее на нитке висел, с самого детства. Он меня охранял… Это кусочек моей родины… Мама подарила! Я жила у моря, там лес… мы с тобой когда выскакивали, я его у входа заметила!
И внезапно она бросилась обратно к складу. Я рванулся за ней, попытался схватить её за руку, но она вывернулась, я со всего маху растянулся на дороге. Она была ловкая девчонка. И бегала тоже очень быстро.
- Куда! Взорвёшься, дура! – в отчаянии крикнул я, поднимаясь. Но тут упал второй раз, потому что меня опрокинуло взрывной волной.
….
Ничто так не утомляет, как война.
Далеко, далеко от белых раскалённых улиц и пыльных пальм, от морей и янтарей, да и вообще от всего, стоял дом, в окнах его тихонько светились цветные витражи, в единственной комнате горел камин, а перед огнём, растянувшись на полу и укрывшись огромным пледом, спала Аня, и только длинные рыжие волосы виднелись в свете мирного пламени да тонкая рука.
- И давно она так спит? – зачем-то спросил я, отходя от окна. На улице царил приятный полумрак – что-то вроде белой ночи.
Единорог, стоявший у дверей дома, на секунду задумался, а потом ответил:
- Лет двести, наверное. Или триста.
Можно было и не спрашивать его.
- Какие двести? Что за ерунда?
- А зачем ты спрашиваешь всякие глупости? – не растерялся единорог. – Очень я разбираюсь в этих ваших условностях: день, год… время…
- В какие ещё «ваших»? - сказал я. – Ты внимательно глянь, с кем разговариваешь.
Единорог прищурился, вглядываясь в мое лицо.
- Вот оно что! – сказала он. – Ну, так тем более – зачем задаешь дурацкие вопросы? Она сюда еле доплелась – вооон по той дороге… На меня даже не взглянула… Дверь открыла, хлопнулась на пол у камина, и с тех пор почти не шевелится. Только пару раз с боку на бок перевернулась. Странно — казалось бы, зачем ей ТЕПЕРЬ-ТО спать? То есть, ты понимаешь, для поддержания жизни спят, едят, пьют — ТАМ... Но, видимо, она до такой степени устала — что даже ЗДЕСЬ...
Я кивнул и задумался. На миг представил себе Анину жизнь — теперь оставшуюся позади. Все эти походы-переходы, по пустыням, под палящим солнцем, и кто ещё знает где, эти взрывы, постоянная опасность: война — занятие не для молоденьких рыжих девочек... Да и вообще — ни для кого. Я вздохнул. Но ведь война же — не на век!
- Не дело оставлять её тут сейчас, - сказал я. - Ей, по-хорошему, нужно бы быть совсем в другом месте...
- Да пусть спит, - отвечал единорог. – А я её сон буду охранять.
- От кого тут охранять?
На это единорог не нашёлся что ответить.
- Пусть пока поспит, конечно, - вслух размышлял я. – Но однажды ведь она проснётся…
- А если нет? – спросил единорог.
Я посмотрел на него.
- Нет, не может такого быть. Думаешь, стоит попытаться её разбудить?
- Зачем? Она явно не в состоянии сейчас двигаться куда-то, что-то делать — сам видишь, измождена до последней крайности...
- Однако в любом случае - это не дело, - снова повторил я. – Как-то очень по-дурацки всё получилось. Придётся вернуться.
- Вернуться? – спросил единорог, и в его голосе мне послышалось удивление и даже почти отвращение.
- Да, - кивнул я. – Я скоро. Не скучай тут без меня.
…..
На раскалённой полуденным солнцем улице, засыпанной белым песком, принесённым ветром из пустыни, стоял склад. Точнее, когда-то это был склад, а теперь от него остался только фундамент, да валялись вокруг обломки каменных стен.
Стрельба наконец закончилась – партизаны в очередной раз отступили в пустыню, отряд рассредоточился, чтобы собраться вновь в условленном месте. На обочине слева от меня что-то дымилось, что-то догорало. Я пошёл в сторону бывшего здания, сам ещё точно не зная, что буду делать.
Я только знал, что лучшее лекарство от усталости — это любовь и радость, чудо и удивление, я чувствовал, что решение на подходе, совсем рядом, намечалась некая смутная мысль, очертания которой мне, впрочем, никак не удавалось уловить...
«Янтарь, янтарь, он висел у меня на шее, на нитке, с самого детства», - вспоминал я слова Ани, шагая по развалинам. Теперь этот янтарь, вероятно, превратился в несколько разрозненных молекул, которые, возможно, сейчас носятся в воздухе… Меня остановил правительственный отряд, проверили документы. Я объяснил им, что я врач. Документы подтверждали это, указывая на мою принадлежность к знаменитым медицинским организациям. Военные как будто колебались, не зная, как со мной поступить, но в итоге отпустили – видимо, всемирно известные названия сделали своё дело.
Меня мучила жажда. Стояла страшная жара. Я постучался в низенький, полунищий домишко, открыла старуха-негритянка – одна из тех немногих жителей, кто не покинул город.
Странная была это женщина – абсолютно седые волосы обрамляли чёрное морщинистое лицо, а на нём горели яркие, совершенно молодые глаза. Я попросил пить, и она принесла какую-то весьма сомнительную на вид воду в грубой, некрашеной деревянной чашке. Я всё же поблагодарил старуху и выпил предложенное – жажда была сильнее сомнений по поводу качества воды.
- Почему вы не убежали, как другие? – спросил я её.
- Просто очень люблю свой дом, - отвечала она. – Вам он кажется нищенской хибаркой – а для меня лучше любых дворцов.
- Лучше бы вы уехали. Дом как стоИт, так и будет стоять. А на тот свет его с собой не захватите, если не дай Бог что случится, - сказал я.
- Как знать, - загадочно ответила негритянка. – Может, и захвачу.
И в этот момент меня осенило.
Я ещё раз поблагодарил женщину и пошёл прочь от её дома – в сторону взорванного склада.
Хотя делать там, конечно, было уже нечего. Теперь можно было спокойно возвращаться в комнату с камином.
……
Единорог по-прежнему стоял возле дома, умилённо заглядывал в разноцветное окошко. А что прикажете ещё делать Ангелу-хранителю. Да, вот такой необычный был у Ани Ангел-хранитель – да ведь и она сама была далеко не обычная девушка. Мы с единорогом молча переглянулись – мои глаза встретились с его удивительными, полными звёзд очами, он безмолвно пожелал мне удачи, и я толкнул дверь, входя в комнату.
- Аня! Аня! – позвал я, легонько тряся её за плечо. Она что-то пробормотала сквозь сон. Я потряс её сильнее и позвал громче. Она с трудом разлепила веки и села.
- А, привет, - сказал она.
- Аня, вставай. Пора возвращаться. Тебя ждут солнечные города, счастливые совпадения и незабываемые встречи.
Аня кивнула.
- Вот где у меня ваши солнечные города, - проводя ребром ладони по шее, отвечала она заплетающимся со сна языком. – Я устала. Не мешай мне спать.
И снова хлопнулась на пол.
- Аня, - сказал я. – Я нашёл твой янтарь. Помнишь, камень, который ты с детства носила на нитке. Который подарила тебе твоя мама. Кусочек твоей родины. Море, лес…
Она села. Сон слетел с неё.
- Правда?! – она протянула было руку, но вдруг на лице её отразилось сильное сомнение. – Но как же… Но где же он был?
- Почему был? – спросил я. - Он ЕСТЬ. Он у тебя.
- У меня?.. – не поняла она. Провела рукой по шее… и нащупала знакомую нитку. Не веря глазам, поднесла камень к лицу… Он светился в отблесках камина очень ярко – гораздо ярче, чем обычно горит янтарь в свете пламени.
- Но как???… - снова спросила она.
- У вещей, как и у людей, есть бессмертная сущность, - сказал я. – Никогда раньше не интересовался этой темой – потому что у меня прежде не было вещей, которые бы сами по себе для меня что-то значили… Может быть, такая сущность есть не у каждой вещи – я пока этого точно не знаю, эту истину открыла мне лишь недавно одна мудрая старая женщина. Возможно, важна не сама вещь, а только твоё к ней отношение и то, что она для тебя означает…
- Ну и дела… - сказала Аня. Как странно – её совершенно не удивило то, что после взрыва на складе она оказалась в этой уютной комнате с камином, живая и невредимая, но маленький кусочек янтаря на нитке её поразил. Человеческая душа – загадка, и всегда была и остаётся для меня до конца не постижимой.
- В общем, Аня, - подытожил я, - надо бы тебе встать, выйти из уютного домика и вернуться – да, да – на эти раскалённые улицы, под пыльные пальмы. Ты не пожалеешь, если вернёшься. Тебе за твои фотографии дадут премию – я узнавал, так оно и будет.
- А ты там будешь? – спросила Аня.
- Конечно, - ответил я. – Уж хотя бы ради тебя я там точно буду.
….
В больнице, которая после окончания боевых действий снова начала нормально функционировать, было не так жарко, как на улице – на окнах висели длинные шторы, чтобы не пропускать полуденный свет, работал кондиционер. Аня приходила в себя – она получила сравнительно небольшие травмы, отделалась удивительно легко, хотя была и очень близко к месту взрыва. Я периодически приходил проверять, как она – и не только потому, что в этом состояла моя работа… Моя работа в этом странном, диком для Ангела, малопонятном мире, называемом Землёй.
Местные жители начали возвращаться в город. В палату каким-то образом пробралась маленькая чернокожая девочка, пожелавшая взглянуть на белую рыжеволосую иностранку. Аня улыбнулась, увидев её.
- Постой, я тебя сфотографирую, - Аня потянулась за фотоаппаратом и вдруг замерла – на угольно-чёрной шейке девочки висел солнечный, яркий, медово-жёлтый камень, так хорошо знакомый Ане. Только нитка была другая.
- Ты где это нашла? – спросила девушка с фотоаппаратом.
- Где раньше склады были, - улыбаясь до ушей, отвечала девочка. – У меня там бабушка рядом живёт. Она не убежала, когда все убегали… А мы теперь вернулись к ней, я пошла гулять и нашла эту жёлтую штуку. Хочешь, подарю?
И она мгновенно сняла с шеи неизвестный ей, никогда не виденный раньше удивительный камень, и со сверкающей улыбкой протянула его Ане.