CТАРУХИ
Узкий,грязный подъезд. Поднимаюсь на второй этаж. Звоню. Сначала шарканье ног. В проёме двери совсем седая старуха с крупным носом, в очках, через которые глаза, и без того, огромные и красивые, ещё больше кажутся.
-А мне Раскина нужна. Вы Раскина? - спрашиваю её.
-Нет.Рябых,Рябых я..
-Cтранно. А где же Раскина живёт? Этот адрес дали.
И тут замечаю, что двухкомнатная хрущёвская квартира и коммуналка ещё, и из двери, так называемой, второй квартиры, решительно двинулась ко мне маленькая, сгорбленная вторая старуха в ночной измятой рубашке, в огромных валенках с калошами на босу ногу, хотя июнь на дворе. Видно, что с трудом поднялась с кровати. Её былая красота другая. Черты лица более мелкие, но красота была, была когда-то...
-Ой,Вы Раскина?-соображаю я.
-Я,я Раскина.
-А я, тут, творожок и сметану принесла Вам.
-Да, да. Спасибо,спасибо, что прислали.
Мне не по себе от унылой обстановки жилья одинокого, беспомощного, больного человека.
-А творожок жирный, вкусный, - говорю ей, чтобы как-то смягчить возникшую неловкость.
-На несколько дней теперь мне хватит, а вот адельфана и клофелина попросили бы. Ничего уж от давления нету.
А дверь открыта. И из коридора наблюдает, вернее поджидает меня, вторая старуха, Рябых которая, и обиженно причитает, что ей вот ничего никогда не носят...
-Наверное, Вы не одна живёте, поэтому?
-Да с дочкой, с дочкой живу я.
-Вот видите, Вы хоть с дочкой живёте, а соседка, ведь, совсем, совсем одна.
-Да, одна, но мы, вот, пять лет за ней ухаживали, а она плохая, неблагодарная, кивая в сторону счастливой обладательницы творога, с обидой, тихо говорит Рябых.
-И почему-то мне ничего не носят,-возмущенно твердит она.
-А мне 90 лет уже и муж воевал у меня. Он, он,- решается открыть секрет, но в последнюю минуту девяностолетняя бдительность оказывается, всё-же, сильнее желания объявить, наконец, кем же был её муж, и она сообщает очень важное, обтекаемо и с намёком.
-Он, он не простым солдатом был, а мне так ничего и не приносят...
Подняв вверх с обидой руку, и сжав свой старенький, сухонький, но грозный кулачок ,она воинственно обещает, что напишет, обязательно напишет в Москву. Пусть-ка там разберутся...
Тем временем Раскина, ковыляя, провожает меня к двери и шепчет:
- Плохая, очень плохая она, - указывая на Рябых.
В растерянности выхожу и закрываю за собой дверь, но не решаюсь сразу уйти, хотя хочется, ой как хочется, чтобы не слышать обид друг к другу двух несчастных старух, милых и добрых врозь и плохих вместе.
Но я ничем, решительно ничем не могу помочь ни одной из них в этой ещё тлеющей, но уже завершённой жизни.
Выбегаю на улицу и стараюсь свернуть с дороги, по которой идут унылые люди. Я реву, реву по-настоящему. Мне страшно. И мне так хочется увидеть мою старенькую, умную, сильную маму, спрятаться за неё, как это бывало в далёком, далёком детстве, и чтобы она просто пожалела меня. Мне очень нужно сейчас это...
P.S.
Я работала волонтёром у пожилых людей, когда на Украине купить продукты было трудно, а уж, про творог и сметану, и мечтать нельзя было. Директор молокозавода выделял один раз в неделю бесплатно творог, сметану и мы разносили одиноким старикам. Молокозавод находился рядом с макаронной фабрикой г. Донецка
22 июня 1994 год, Донецк.
Украина уже была независимым государством.
Коломоец Т.( Мертц Т.)