В петле Мёбиуса. Часть 2, главы 13 - 23

                Ч А С Т Ь   2
               
              «Если долго мучиться, что-нибудь получится…»
                *                *
                * 

                Глава 13

    … Моя душа, невидимым облачком вылетев из клетки бренного спящего тела, легко проткнула дымчатую стёганую подушку времени. Словно фантастический космический корабль, прогрызший червоточину во временной петле, она вышла в точно заданную точку с нужными, словно бы по заказу подобранными, значениями координат, и, видимо, поэтому, образы, представшие передо мной, отличались неожиданной чёткостью, контрастностью и изобилием мельчайших деталей.

    Ядовитая эфа мирно спала на камне, свернувшись на нём галактической спиралью. Нервная судорога иногда волнообразно пробегала по кольцам недвижимого тела. Змеи не имеют наружного уха и могут воспринимать только те колебания, которые передаются по земле, поэтому её долгий сон был спокойным и крепким, несмотря на то, что в воздухе громко гудели, проносясь совсем низко, какие-то невиданные стальные птицы с замершими, широко раскинутыми треугольными крыльями. Однако после того, как любопытные солнечные лучи, весело играя, озорно попрыгали по чешуйчатым щиткам, закрывавшим плоскую, вытянутую голову, из приоткрытой пасти показался раздвоенный язык-жало; и чешуйчатые веки, прикрывавшие во время сна холодные глаза, синхронно поднялись вверх.

    Она неуловимым стремительным движением выпрямилась и, извиваясь, поползла всё быстрее и быстрее, шурша шкуркой о перегретый песок. Совсем недалеко, за соседним барханом, к своему великому несчастью пробегала небольшая зеленовато-бурая ящерица - по принятой у специалистов-биологов классификации, отдалённая родственница проснувшейся эфы, которая настоятельно ощущала вполне естественные позывы к завтраку. И хотя родственные чувства, конечно же, - вещь и немаловажная, но… природная необходимость – превыше всего… Вот так и случилось то грустное событие, которое, будь оно осознано невеликим количеством серого вещества, впечатанного в плоский череп, наверняка выдавило бы скупую слезу из немигающих, с металлическим отливом, глаз. А так… едва заметно облизнувшись раздвоенным язычком и даже не икнув от сухомятки, что, кстати, согласно последним научным исследованиям совершенно не полезно, необразованная эфа заскользила дальше, по-прежнему шурша сверкающей шкуркой о песок и настоятельно высматривая в унылом однообразном, пейзаже таких, искренне и от всего сердца любимых, родственников.

     …Звено  «Фантомов F-4» шло низко - не выше, чем пятьдесят метров, на дозвуковой крейсерской скорости. Катящаяся воздушная волна сносила желтки-вершины песчаных барханов. Выкрашенные сверху коричневато-жёлтой краской, боевые машины сливались с безбрежной пустыней. Для стороннего наблюдателя снизу, если бы таковой нашёлся, самолёты были бы неразличимы, полностью растворяясь в улыбающейся голубизне тропического неба. Под фюзеляжем каждой машины уверенно и ровно, с сознанием собственной значимости и силы, гудели в металлическом кожухе пара «J-79» знаменитой американской двигателестроительной кампании «Пратт и Уитни». Их зоной ответственности сейчас был район от Эль Ариша до северного побережья Синайского полуострова. Через какое-то время дежурный радиооператор наземной службы управления полётами доложил о том, что в районе крутятся египетские истребители. Звено «Фантомов» спикировало до высоты 1500 метров, но, кроме плотного огня с земли, летчики ничего не обнаружили, поэтому вскоре вернулись на заданную высоту 6500, и тут они обнаружили ниже себя тройку «МиГ-21», за которой тут же увязалась пара «Фантомов» из патрульного звена 107-й эскадрильи. Естественно, лётчики решили не упустить представившуюся им возможность и ввязались в бой. Очень быстро один из них, на высоте 15 - 30 метров и на скорости примерно в 1400 км/ч, -  вышел на своего противника. Нажатие на спуск, и... - тишина. Оказалось, что в спешке он забыл перевести гашетку в положение "огонь". К счастью, пилот быстро осознал свою ошибку и буквально метров с 250-ти дал длинную очередь. Арабский самолет перевернулся и, взорвавшись, рассыпался в воздухе дождём пылающих обломков. Египетский лётчик за мгновение до взрыва вылетел из объятого пламенем обречённого «МиГа»,  спасённый катапультой, словно чёртик из табакерки. Израильтянин, чтобы избежать поражения горящими обломками, был вынужден сделать головокружительный кульбит-переворот с перегрузкой в 9 g!... Над необъятными песками пустыни  огромным белым шампиньоном повис купол парашюта чудом спасшегося от верной смерти египетского пилота. Выпученные глаза, побелевшее до оттенков синевы  смуглое лицо  и губы, сосредоточенно возносящие молитву аллаху….

    Патрульный полёт над Синаем в Йом Кипур 1973 года продолжался…
    … В жарком вагончике, раскрашенном песчаной краской, в том самом, что едва заметно пристроился в тени небольшого бархана, сидел за одним из четырёх зеленоватых экранов странный военный. Он был одет в форму египетского офицера, но без каких-либо знаков различия. По сторонам от него гудели электронные блоки, в которых основным элементом были электронно-вакуумные лампы, своим трудом поднимавшие температуру воздуха в вагончике до нетерпимо запредельных высот. Было очевидно, что отражается сие только на том самом светлокожем, на мундире которого знаки различия, наверно незаметно для его обладателя, слизала какая-то приблудившаяся корова, проходившая недалече по своим коровьим надобностям. Три остальных  египетских офицера внимательно вглядывались в экраны, каждый в свой, выискивая на них хоть какие-то пятна-цели. Один из этих троих перебирал в своих руках старинные, ручной работы, костяные чётки, исключительная ценность которых была совершенно очевидна любому, даже не специалисту. Микроскопический резной орнамент оплетал таинственной вязью каждую из этих скользящих, будто живых, чёток. Это приятно и успокаивающе поглаживало кожу пальцев и вызывало воспоминания, приходившие из глубин минувшего постепенно, подобно волнам, накатывающим на берег моря в ранний утренний час… Он привык к ним, к этим невыразимо дорогим для него чёткам, за последние пять лет. Ровно столько прошло уже с той поры, когда он, Али Хуссейн Курейш, вернулся из далёкого северного города, холодной и снежной Москвы. Он был послан туда в составе немногочисленной группы офицеров лично президентом страны на учёбу в академию ПВО. Правительство СССР  и «дорогой Леонид Ильич лично»  тогда искренне и от всего сердца стремились дружить на Ближнем Востоке с тамошними арабскими государствами и быть против израильтян, осуждая этим и заокеанского Дядюшку Сэма, который совал свой горбатый длинный нос везде, куда ни попадя, что, само по себе, раздражало престарелых обитателей Московского Кремля. Вот и текли новейшие танки, самолёты, радары и ракеты полноводной рекой по Средиземному морю, к его лазурным южным берегам, а в обратном направлении, значительно более тонким ручейком, перемещались арабские военные, будущие курсанты военных училищ и академий. За всё это «содружество братских народов», так сказать, в действии, согласно непреложным законам экономики, кто-то должен был непременно платить - ну не молодые же арабские государства, борющиеся с акулами-империалистами! Вот и затягивали горемычные граждане, вкушавшие от «развитого социализма», потуже пояса и взирали завистливыми взглядами на единичные иномарки, равнодушно проносившиеся в сторону охраняемых бритыми юношами «рублёвских» дач.

    … Все коллеги-студенты академии ПВО учились прилежно и старательно. Изучали теорию и материальную часть, но…результаты экзаменов, проведённых суровыми русскими преподавателями, хотя и были отличными у всей группы, но, в то же время, они, со всей очевидностью, показали неоспоримое превосходство Али Курейша. И вот, когда по возвращении в Египет  в Каирском президентском дворце их принимал, с пожеланиями успешной службы, сам президент страны, Гамаль Абдель Насер, Али из его рук получил памятный подарок –  шкатулку из покрытой чёрным лаком слоновой кости. В ней, на мягкой синей подушечке, оказались те самые чётки, с которыми молодой офицер ПВО с тех пор  не расставался никогда. В те редкие часы или дни, когда ему удавалось пожить дома, в маленькой квартире на окраине Каира, с любимой женой и двумя детьми, Али был по настоящему, по-человечески счастлив. Он учил ходить только поднимающуюся, совсем маленькую дочку или рассказывал о ракетах и самолётах, рисуя их, любопытному восьмилетнему сынишке, который, как впоследствии оказалось, никогда и ничего не забывал… Больше всего на свете маленький Гамаль, названный так в честь обожаемого его отцом, боготворимого президента, любил играть отцовскими чётками, перебирая их детскими ручонками и задумчиво наблюдая за заходящим за великие пирамиды Гизы, красноватым Каирским солнцем.

    Подполковник Андрей Данишевский, не выдержав ощущения текущего прямо в глаза солёного пота, взял со стаканчика на столе-карте белоснежную салфетку и с наслаждением убрал с себя это отвратительное жидкое  безобразие. Всё вокруг было - как всегда, всё - как обычно на боевом дежурстве: и металлическая плетёнка антенны, как ей и положено, без устали вращалась на крыше, и замаскированные сетью ракеты ПВО зенитно-ракетного комплекса «Бук» грозно поблёскивали под нещадными лучами солнца, устремлённые в небесную бесконечность, - но что-то опытному офицеру внезапно показалось не так, скорее на уровне подсознания, без всякой видимой на то причины… - какой-то едва различимый светлячок (почти что невидимая белая точка) появился на одном из экранов, на фоне обычной, матовой спокойной зелени. «Между дежурствами надо будет сказать египтянам, чтобы смыли эту грязную крошку», -  подумал Андрей. Однако… светлячок-крошка, словно какое-то время поразмышляв, подвинулся левее ещё на миллиметр. Подполковник от неожиданности резко изменился в лице. Скомканная мокрая салфетка полетела в сторону, безжалостно угодив в чёрный блестящий затылок одного из египтян.

    «Тревога!», - рявкнул советский офицер, белки глаз которого налились кровью и вылезли из орбит. Тонким, срывающимся фальцетом, переходящим иногда в поросячий визг, подполковник Данишевский диктовал  офицерам-операторам параметры засечённой цели. В стороне от вагончика огромный и внешне неуклюжий блок из трёх ракет вдруг словно ожил, встрепенулся и, легко поворачиваясь на станине, начал своё движение, словно бы сопровождая редкие, одиночные облака.
 
        - Господин подполковник, цель захвачена, уверенно сопровождаю…, -
    сосредоточенно доложил голос принадлежащий Али Курейшу.
        - Разрешите пуск?
        - Пуск разрешаю!

    Адское чёрное облако, вперемежку с тучами песка, окутало пусковую установку. Пара серебристых сигар, извергая из своего хвоста гигантские бело-желтые факелы, стремительно унеслась вверх и влево от точки пуска, оставляя за собой клубящийся белый инверсионный след, и через несколько секунд огненно розовая противоестественная клякса разлилась на прогнувшейся от удивления голубой линзе сентябрьского неба… Прогремел отдалённый гром, хотя в такое время года в этих местах - дождям и грозам быть совершенно не позволительно.

        - Молодец, Али, я обязательно доложу командованию о твоих успехах
          И - поверь мне, мой друг - прослежу, чтобы это событие незамеченным
          не осталось,-
    с глубоким вздохом проговорил подполковник Данишевский, уныло промокая облитый лоб очередной бесполезной салфеткой.

    … Патрульный полёт над Синаем в Йом Кипур 1973- го года продолжался… Пилот, управлявший тяжёлой красивой машиной, вспоминал свою жену, с которой не успел проститься, так как он получил приказ срочно прибыть на базу «Тель-Ноф» и только то и мог, что отвести маленького сына в садик, а времени разбудить Сюзанну и проститься с ней уже попросту не было. Да и зачем? Пусть себе поспит побольше, и так устаёт ужасно. Вечером или, максимум, через несколько дней, с Божьей помощью, увидимся. - Он улыбнулся, взял за руку непривычно поникшего сынишку, который словно бы чувствовал что-то страшное, и, замкнувшись на чём-то своём, конечно же, весьма важном, брёл, понурив голову, и не произносил ни единого слова… А на улице лил настоящий дождь! Гешем - на иврите… Здесь это большое, божественное благо и счастье для всего живого, так как вода тут, как нигде, является необходимым условием жизни. Природа расцветает и зеленеет, всё вокруг отвлекается от ужасов войны, от самоистребления, от этого страшного, уродливого порождения человеческой цивилизации, в котором она, к сожалению, преуспела так, как, пожалуй, ни в чём другом…  Серебристые капли дождя под ярким, сентябрьским солнцем мириадами падали на землю, утоляя её нестерпимую жажду, словно жажду уставшего путника, обессилевшего от своего бесконечного пути по бескрайней пустыне, в полном безмолвии под палящими солнечными лучами… И вот  - эти холодные низвергающиеся капли, несущие прохладу, чарующую влагу, возрождение почти исчезнувшей, но от этого на самом деле вечной, жизни… Они струились по асфальтовым мостовым, смывая ежедневно и самопроизвольно возникающую грязь, которая портила лики улиц, этих транспортных сетей насиженных мест человеческого обитания. Может, поэтому люди с такой искренней радостью и детским восторгом смотрели в доброе дарящее небо этой Обетованной Земли, когда на неё проливался благодатный, животворный дождь…

    …Он уверенно пилотировал свой «Фантом F-4», лучший на это время боевой самолёт - пилотировал, иногда общаясь по внутренней связи с оператором боевых систем оружия, расположившимся в задней кабине. Он слишком поздно успел заметить коварно подкравшуюся снизу ракету, у которой, словно живая гончая, ощерилась инфракрасная головка самонаведения, обеспечившая через доли секунды попадание в мягкое, цвета нежно голубого неба, самолётное подбрюшье. В последнее мгновение, когда ужаснувшееся время замерло в плоской описанной математиками петле, по которой в обратной последовательности вихрем проносились события, составлявшие его жизнь, рука, практически инстинктивно, успела надавить на ярко-красную спасительную панель отстрела контейнера с дипольными отражателями, но… как оказалось, действительно, слишком поздно…  И кто знает, быть может, отсюда и до небес душе лётчика, и в самом деле, пришлось гораздо ближе? Можно сказать, что рукой подать…
 
                Глава 14

    …Ребята сидели на тёплом каменном полу вокруг воспитательницы и, хлопая ритмично в ладоши и раскачиваясь в такт, пели песню. За стенкой шелестели листья деревьев под дуновениями прибегающего на мгновение ветерка. Вдалеке слышался деловой рокот и сосредоточенное урчание проносящихся по трассе машин. Утро только что вступило в свои законные права и выглядело совершенно обыденно, хотя… голубую бескрайнюю небесную синь то и дело разрезал какой-то непривычный уху звук, напоминающий одновременно и скрежет зубьев пилы о металлический лист, и отдалённые раскаты весеннего, слегка сердитого грома. Бездонный купол в самых разных направлениях прочерчивали белые инверсионные следы – результат напряженной работы высотных турбореактивных двигателей.

    В окно падали яркие солнечные лучи. Они с непосредственным любопытством бегали по стенам и шкафам с игрушками, сверкая бело-жёлтыми смешными зайчиками. Мне совершенно не хотелось петь и веселиться. Настроение было явно плохое. Утром отец, приведя меня в садик, почему-то очень спешил и, не попрощавшись - а раньше он это делал всегда - быстро ушёл. Он был непривычно хмур и сосредоточен, и я запомнил обрывок фразы, сказанной им воспитательнице, что вчера, в Йом Кипур, арабы напали на нас, и началась тяжёлая война с непрогнозируемым пока концом. Я как-то, видимо из-за того, что был ещё слишком мал, никак не среагировал на услышанное, а вот то, что папа ТАК ушёл, не могло остаться в моей душе без последствий. Хотя я тогда и не подозревал, что видел папу в последний раз. Воспоминание о том, что я мог проститься с ним и не сделал этого, будет жечь меня далее всю жизнь… Потом - этот долговязый Ави,  который - непонятно почему - всегда обязательно пристаёт к кому-нибудь… Сегодня он вытащил из моего пакета сделанный мамой сэндвич и, смеясь и  дурачась, раскидал его по залу садика. Когда я увидел это, то, не раздумывая, ударил пацана по физиономии. Его зубы клацнули, словно сломанная дверная ручка. Ави взвыл, как раненый зверь. Вскочив, он схватил меня за волосы и огромными лошадиными челюстями намертво вцепился в мою руку. Мы переворачивали и мотали друг друга, отчаянно пыхтя, а мальчишки и девчонки, словно автоматически продолжая своё пение, заворожено следили за действом. Я вижу это сейчас так чётко, как будто случилось сие только вчера, а не минуло с тех пор уже несколько насыщенных жизненными перипетиями десятилетий… Ави, злобно рыча,  всё сильнее и сильнее сдавливал свои безжалостные челюсти, и вот наконец из прокушенной кисти моей руки потекла горячая струйка алой крови. Но я тоже ни на миг не останавливался и упорно, со всё возрастающей от раза к разу силой, молотил и молотил оставшейся свободной левой рукой этого ублюдка куда попало, в расчёте на то, что на каком-то этапе он таки ослабит свою бульдожью хватку. Наконец-то, слава Богу, это, действительно, произошло. Но, открыв глаза, я вдруг увидел, что воспитательница держит зарвавшегося пацанёнка за шкирятник.

    «Абордиж, прекрати! Кому я сказала?! Ну сколько это безобразие может продолжаться? Завтра же пусть твоя мама придёт сюда и мы с ней наконец-то решим, что с тобой будем делать дальше, негодник!». Ави, размазывая слюни и сопли по зарёванному вспухшему лицу, гнусаво канючил : «Лея, ну пожалуйста, ну я не буду больше никогда, ну не надо… не надо сюда мою маму! Ну я никогда… никого… совсем -совсем…честное слово…».

    « Господи, ну сколько же можно?! Да замолчи ты, наконец! Сядь в углу и сиди там тихо, чтобы я тебя больше не слышала  и не замечала»,– произнесла в сердцах разгневанная воспитательница. Ну а я в это время совсем недолго победно смотрел на своих друзей. « Йоселе,- раздался за моей спиной знакомый голос с характерными поучающими интонациями,- Я очень сожалею, но ты обязательно передай сегодня вечером своей маме, что я завтра прошу её тоже утром прийти в садик ко мне на беседу по поводу недопустимости твоего поведения». Волчонок Ави в своём углу на миг прекратил всхлипывать, и его злобное опухшее лицо на мгновение озарила счастливая улыбка.

    Следующим утром моя бедная мама всё-таки не пришла в садик. Я сам тоже, в конце концов, остался дома. Всегда ранее остаться дома было для меня особым праздником, ведь можно было делать практически всё, что заблагорассудится, без опасения жёсткого контроля со стороны недремлющего ока воспитательницы. Но… то, что на сей раз я остался дома, не принесло мне, в конечном итоге, никакой радости. Рано утром, когда мы с мамой только ещё собирались в мой сад, вдруг пронзительно и тревожно прозвенел звонок со стороны входной двери нашей небольшой квартирки. Мама, удивившись и глянув по привычке в глазок, отворила дверь. На пороге стояли два офицера с чрезвычайно хмурыми лицами  и  глазами, устремленными в пол.

        - Сюзанна Меламед?
        - Да, это я, – взволнованно произнесла моя мама.
        - Это Вам, – сказал один из них, протянув пакет с печатью Армии обороны Израиля…  Этот пакет по сей день хранится в ящике моего стола…
        - Майор ВВС Израиля Нахум Меламед был вчера сбит над Синаем во
          время  выполнения боевого задания и погиб смертью героя…

    Едва слышно охнув, мама сползла по дверному косяку на пол. А я, ошарашенный, всё стоял и стоял рядом, перетаптываясь с ноги на ногу, совершенно не осознавая полностью того, что сейчас произошло и не зная, что же мне следует предпринять…

    … Городское кладбище… Послеобеденная, стелящаяся по окрестным холмам, жара… Старый, седой раввин с длинными заплетёнными пейсами громко читает поминальную молитву – кадиш… Небольшое количество понурых людей со скорбными лицами стоит неподалёку… Маленький военный оркестр только что сыграл «А-Тикву» - гимн государства Израиль. На каменном постаменте лежит усопший с горящими рядом свечами… Проглядывает силуэт человеческого тела, завёрнутого, согласно традиции, в белый саван… Сверху он покрыт бело-голубым Израильским флагом… Звезда Давида переломана складками ткани точно так, как вчера была переломана жизнь моего отца… Это его похороны… Это ему отдаются последние воинские почести… Это для него - прощальный салют в бездонную небесную даль… Тело опускается в могилу… Мама застыла в немом горе, с неслышным криком на лице, опухшем от слёз... Я, стоя рядом с ней, принял решение продолжить путь своего отца - стать военным летчиком…

    Сизый голубь с любопытством следил за всем происходящим с соседнего памятника, философски приоткрыв алый клюв и задумчиво склонив голову к правому крылу.

                Глава 15

                …Отпустите врача, убирайте бинты и таблетки…
                Я вполне сознаю – этой ране уже не зажить.
                Равнодушно смотрел городской воробей, что на ветке…
                Сумрак чёрный в глазах, но как  хочется, хочется жить…

     … Я проснулся в призрачно-белой больничной палате. Квадратным розовым пятном выделялся на стене, над снежно белой раковиной, настенный календарь на 2008-ой год. Он был открыт на жарком, еле текущем   августе. Створки большого окна были открыты наружу. Они словно вытянули свои стеклянные руки к любопытным веткам деревьев, шелестящим на ветру, но вместе с тем и заглядывающим внутрь. Сон отступал медленно, словно бы нехотя сдавая одну за одной занимаемые им позиции. Неожиданно из этого ватного тумана возник жёлтый, подобный пушистому цыплёнку, строительный кран с длинным тонким клювом-стрелой,  вытянутым в светло-голубое полуденное небо,…  и тут воспоминания навалились резкой кричащей критической массой, которая вызвала в моём мозгу какофонию звуков. Крики мятущихся по площади людей, выстрел молодого бойца, по-киношному, залихватски, с колена, сирены полицейских экипажей и громогласные завывания мчащихся машин скорой помощи «Маген Давид Адом», напряжённо ищущих, как проехать и где притормозить, но так, чтобы не задеть многочисленных раненых, усеявших своими телами привокзальную площадь. Я вспомнил и вновь ощутил, как полз по автобусному салону в направлении задней площадки. До неё было, можно сказать, что рукой подать, но мне казалось, что я полз и полз, сжигаемый ужасающей жаждой, и время словно бы тоже замерло от ужаса увиденного. Казалось, не одно столетье уже минуло но, я сумел преодолеть только половину необходимого расстояния… Мои запёкшиеся и растрескавшиеся губы едва шевелились, произнося бессвязные звуки, казавшиеся стороннему наблюдателю, если бы таковой вдруг объявился, бормотанием сумасшедшего паралитика, свалившегося с больничной койки в отсутствии утомлённой сиделки. Наконец, вот оно! Ступеньки, ведущие вниз, к жизни, к спасению… а  за спиной, в раздавленном салоне автобуса, в этой железной братской могиле, со всё сильнее и сильнее разрастающимся гулом происходит пиршество вырвавшегося на волю огня. Чёрный дым, ползущий по полу салона, режет мне глаза. Удушающий, отвратительный смрад сгорающих человеческих тел, приносимых в дьявольскую жертву неизвестно кому и неизвестно зачем, забирает у меня последние крупицы надежды выжить, лишая возможности дышать…  Но - что это? Мир и происходящий Армагеддон закружились перед глазами, словно в гигантском, размером с небо, калейдоскопе… Я скатился, не чувствуя боли, на асфальт и распластавшись на нём, перед тем как сознание покинуло меня, успел сделать вдох живительного воздуха и боковым зрением заметить милое, дорогое лицо…

  - Ну вот! Слава Богу! Здравствуй, мой родной, ты хочешь попить воды
    или, быть может, сока? Пожалуйста, не поворачивайся слишком резко,
  доктор сказал, что при контузии и сотрясении мозга это категорически
  запрещено и может отрицательно повлиять на твоё выздоровление.
  Не волнуйся, всё самое страшное уже позади. Врачи говорят, что ты
  очень быстро приходишь в себя. Ещё бы, ведь ты у меня сильный!
  После обеда ребята вернутся из школы и придут сюда погостить
  к своему папе

    Рахель улыбалась и произносила обычные для такого случая фразы, но при
этом старалась поворачиваться к мужу боком, чтобы он, не дай Бог,
не заметил стекающих по её лицу слёз…

    Тяжёлая многолетняя обида-боль, лежавшая на этих хрупких плечах полтора десятилетия  незримым непомерным грузом, вдруг растаяла, словно утренний туман под лучами сияющего солнца – внезапно и без остатка. Она моментально позабыла о том, что послышалось ей, молодой и счастливой невесте, подошедшей к закрытой тонкой белой дверью палате, за которой…

     Позабыла она и о том, как потом замечала в глазах сперва жениха, а потом и мужа мгновения отсутствия, словно бы он не сидел с ней рядом с этой холодной, ничего не значащей улыбкой, словно бы не отвечал невпопад и однообразно: «Да, дорогая - нет, дорогая - не знаю, дорогая…». В такие минуты ей хотелось выть волчицей от обиды и отчаяния, хотелось ударить его наотмашь по этому лицу, которое она так любила, ведь человек, которому она была так предана, делал ей невообразимо больно… И вот, наконец, - этот накативший ужас. Этот страшный мрак возможной потери. Отчаяние и паника, царящие в душе…. Впалые, такие знакомые, щёки, покрывшиеся щетиной, осунувшееся лицо близкого человека на мертвенно белой плите подушки… - и вдруг - столь ожидаемый момент появления характерных признаков жизни: сначала - полный хаос, а затем - и вернувшаяся, всегда ему свойственная, логика в открывшихся глазах. Где она, слава Богу, исчезнувшая, - обида? Нет её больше! Вот только бы он не заметил стекающих по счастливому лицу слёз…

                Глава 16

        - Мама, ты, главное, не волнуйся, ты обязательно поправишься. Я это
          знаю. Мы с тобой ещё сплаваем на Кипр и в Турцию… И
          попутешествуем по Европе… Мы…
        - Ирис, доченька моя, смотри на жизнь реальнее - так, как я тебя
          всегда учила. Ибо нет в этом мире ничего более болезненного, чем
          неожиданная беда.

    Блики, отбрасываемые старым, местами порванным, зелёным торшером, соединялись на матовой стене в волнообразный узор. В приоткрытом окне на чёрном пластилине вечернего неба мигали невообразимо далёкие, безразличные ко всему звёзды. Тихий летний вечер опустился на город царей Давида и Шломо. Многообещающие, как будто бы сулящие долгожданный мир, девяностые годы заставляли всех - как веривших в подобную возможность, так и тех, кто с сожалением её исключал - всё-таки, несмотря ни на что, улыбаться, читая ежедневные газеты и слушая многозначительные, насыщенные литературным пафосом, новостные теле- и радио сводки. Вот и сейчас на журнальном столике в одноместной уютной палате лежал сегодняшний экземпляр «Маарива» от 15.02.1990, открытый на статье о тайных контактах-переговорах в Париже израильтян и представителей ООП…

         - Мама, доктор сказал, что появилось волшебное, чудодейственное
           лекарство. Оно, действительно, побеждает лейкемию, причём у
           больных, считавшихся ранее абсолютно безнадёжными, находящихся
           почти что на стадии метастаз.

    В эмоциональном порыве, не управившись с потоком нахлынувших на неё чувств, молодая девушка с тонкой талией и черными. цвета воронова крыла, волосами вскочила на ноги и в отчаянии выгнула свой тонкий стан, протянув в мольбе  вверх свои прекрасные, словно бы точёные греческим скульптором, руки …
   
     - Гибкая ты моя! Милая доченька! Не нужно надеяться на неведомых
          призраков. Они не меняют что-либо в этой нашей бренной жизни -
          только рассеиваются в самый неподходящий момент неожиданными
          миражами. Это лекарство стоит невообразимо дорого. Тебе на твоей
          военной базе такую сумму и за десять лет не удастся заработать.
          Поэтому не обольщайся призраком надежды и лучше мужественно
          смирись с происходящим, ибо всё есть Божий промысел, и во всём
          заложен ведомый только Ему высший, Божественный смысл.

    Девушка погладила худенькую, со вздувшимися узлами синих вен, руку,
поправила съехавшие вбок подушки, и попрощавшись с матерью до завтра, вышла из палаты, едва слышно прикрыв за собою скрипнувшую дверь.

        - Гибкая… значит - Гибкая? Ну что ж, вполне подходит, и… пусть будет
          так!

                *       *      *

    Тель-Авив когда-то был маленьким пригородом древнего портового города Яффо (Яффа). Где-то здесь Ной построил ковчег, здесь Персей освободил Андромеду, прикованную к скале... Финиковые пальмы и маслины, вороны и бабочки… Башня с часами… Вид на Тель-Авивскую набережную… Ослик, запряжённый в тележку... Тель-Авивская Алмазная биржа - самый высокий на Ближнем Востоке небоскрёб в 72 этажа. На побережье Средиземного моря с напускной суровостью дует тёплый ветерок, и даже облезлый чёрный кот, когда-то, между прочим, вполне домашний, не просто прогуливается по берегу, а целеустремлённо идёт, упрямо наклонив голову, навстречу ветру…

    …Ночной Тель-Авив, никогда не засыпающий в эти часы, суетился за окном. Люди, не замечая друг друга, бежали в разных направлениях, разделяемые на две неравные по численности группы. Меньшая – это та, представители которой стремились доставить кому-либо какие-либо удовольствия - разумеется, при условии гарантированного получения своего рода  прибавочной стоимости в долларовом эквиваленте, ну, а большая - это все остальные, которые поголовно были весьма охочи до того, чтобы эти самые удовольствия получить - причём частенько сомнительного качества, но лишь бы числом поболее. Алые рубины габаритных огней создавали причудливую симфонию светомузыки транспортного потока. Она постепенно отвлекла пассажира от холодных аналитических размышлений в пользу глубинных чувственных эмоций.

        - Поверни на набережную и в бар.
        - Слушаюсь босс…

    Чёрная громада джипа  «Чероки», сверкнув блестящим лаковым боком и надсадно взвыв перегруженными тормозами, встала, как вкопанная, у залитого неоновым сиянием входа в ночной бар с простым, но в тоже время весьма многообещающим именем « Войди…». Громила охранник,  выпрыгнув с места, расположенного рядом с водителем, внимательно оглянулся по сторонам и, только убедившись в отсутствии какой-либо угрозы, вытащил руку из-за пазухи. Там по-прежнему характерно топорщился предмет совершенно конкретного предназначения. Охранник привычно подобострастно пригнулся и услужливо распахнул правую заднюю дверь:  « Прошу Вас, босс! Вокруг всё в полном порядке».  Ави, а это был именно он, не спеша, с совершенно очевидным сознанием собственного достоинства, вышел из джипа. Приняв привычную, отработанную годами царственную осанку, он  едва заметно кивнул обоим охранникам и отправился к входу, стряхнув с лацкана своего пиджака серый пепел сигареты.

     Метрдотель,  натянуто улыбаясь, семенил на полусогнутых, на полкорпуса впереди,  периодически оборачиваясь и делая одни и те же приглашающие жесты.

        - Очень рад, мар Абордиж, то есть я хотел сказать, что мы все
          несказанно  рады и счастливы. Вот, пройдите, пожалуйста, в Ваш
          любимый кабинет. Я полагаю, что заказ будет таким же как обычно,
          верно?
        - Да, Хаим, именно так, только…  только не надо Веред, не хочу её
          больше видеть. Пришли, пожалуйста, новенькую, посвежее и
          пооригинальнее.
        - Всё ясно, мар Абордиж, не извольте сомневаться, будет сделано в
          самом лучшем виде.

    Комната была изящно оформлена «под старину», на стенах развешаны картины в стиле классицизма, каждая - в массивной золочёной раме. Витиеватые канделябры целыми батареями поддерживали самые настоящие восковые свечи, пламя которых лениво подрагивало и отбрасывало вокруг загадочные двигающиеся тени, одновременно создавая по углам помещения глубокий  и таинственный полумрак. Два широких окна были полностью задрапированы тяжелыми гардинами под тёмное небо с искусно вышитыми вручную россыпями серебряных звёзд. Пол устилал бежево-красный ковер, за красотой которого угадывалась рука выдающегося мастера, а по сюжетам, изображённым на нём, можно было легко прочесть целую повесть. Огромный круглый стол на изогнутых, покрытых мелкой лепниной ножках, был со вкусом сервирован и ломился от выставленных на нём напитков, яств и редчайших деликатесов типа перепелиных яиц, фаршированных муравьиными яичками, салата из копчёных мидий с острова Пасхи  и бургундского вина «Мишель Шаль - жертва обмана» – производства 1880-ого  года. За столом, в небольшом от него отдалении, у самой стены помещения, виднелись очертания роскошного будуара под атласным вишнёвым балдахином с массивными жёлтыми кистями, свисающими по углам.
 
    Ави расслабленно расположился в глубоком кресле у входа неподалёку от маленького журнального столика с характерными журналами и неизменной сигарницей. В бесстрастной задумчивости он выпил бокал любимого «Мишель Шаля» и, неожиданно громко крякнув, достал неизменную «Гавану». Весь сегодняшний день ,не спеша, проплывал перед глазами. Утренняя стрелка с главой клана Альпера закончилась даже лучше, чем можно было ожидать. Это было самое важное сегодняшнее достижение  -пожалуй, что и не только сегодняшнее, ибо оно будет, разумеется, иметь весьма и весьма далеко идущие последствия. Такая, казалось бы, мелочь, как тара…. Пустые, никому не нужные бутылки из стекла и пластика… Ерунда, на первый, да и на второй тоже, взгляд. Но  многое несправедливо воспринимается, как ерунда, в первом приближении. Так уж устроена практически любая человеческая натура. А вот если спокойно и обстоятельно поразмыслить, взвесить внимательно и здраво все «за» и «против», то частенько можно, неожиданно для себя, найти значительный интерес и прямую, становящуюся прямо-таки очевидной, выгоду там, где, как первоначально казалось, её не может быть и в помине. И тогда… тогда надобно успеть схватить за шикарный распушенный хвост пролетающую стороной жар-птицу! - а то умчится в неведомую даль, и поминай, как звали.  Бутылочки, бутылочки, бутылки - вот и уважаемый господин Рон Альпера решил, что это просто дешёвая ерунда и блажь конкурента. Что ж, искренняя  благодарность за это ему и создателю! Спасибо, от всего сердца, обоим одновременно. Правда, пришлось в обмен взять на себя обязательство регулярно переправлять на Средиземноморские острова и в порты Турции,
вместе со своим, и герш господина Альпера. Ну что ж, помогать необходимо по возможности всем, иногда даже и самым отъявленным… конкурентам, до поры, разумеется, - криво улыбнулся начинающий скучать Ави.

    Послышался тихий, словно бы, нерешительный стук в дверь. Ави не успел ответить, как дверь распахнулась настежь, и на пороге возникла… солдатка! Самая что ни на есть настоящая… То есть, девушка в военной форме цвета хаки, хотя и без каких-либо знаков различия и оружия. Точёная фигурка и роскошная копна волос цвета воронова крыла привлекли к себе профессиональный, цепкий взгляд вора в законе. Ави поймал себя на мысли, что просьбу об оригинальности метрдотель Хаим, можно сказать, выполнил полностью и даже буквально.

        - Проходи и присаживайся, меня зовут Ави, и мне очень приятно.
        - А меня зовут… м-м-м… Гибкая, и мне – совсем нет!
        - В самом деле? А что так, э-э-э Гибкая? А вдруг я и есть тот самый
          принц, который - из твоей сказки, и появился для того, чтобы тебе
          помочь?
        - Дядечка, бедненький, ну что ты, устал, да, притомился? Для тебя это
          бы подкатило эдак двадцатник годков тому назад. Ну посмотри хотя бы
          на свою фурнитуру! Ха-ха-ха! Да и положенные мужику клёпки тоже
          уже, видать, - просто антиквариат. Юморной, однако, ты, в самом
          деле…

    Кисти рук побагровевшего господина Абордижа сами собой сплелись в огромные побелевшие кулаки. Застывшие глаза сузились, моментально налившись кровью. Глава одного из самых мощных преступных кланов Израиля давно уже забыл те далёкие времена, когда кто-либо позволял себе безнаказанно разговаривать с собой подобным, недопустимым, сообразуясь с его нынешним рангом, образом. А тут ещё - кто? Эта сопливая дешёвка, подстилка, закамуфлированная в фантик солдатки. «Ай да Хаим – оригинальности аж через край», - мелькнула, в нахлынувшей злобе и ярости, констатация действий опытного метрдотеля.

    Словно распрямившаяся стальная пружина, за долю секунды тренированные годами бугры мышц выбросили своего хозяина из обволакивающей глубины мягкого кресла. Профессиональный прыжок завершился за спиной у жертвы неслышным мягким приземлением. Девушка моргнуть не успела, как на её шее сомкнулось стальное кольцо безжалостных, стремительно сужающихся пальцев. Она, выгнувшись дугой, изо всех сил тщетно пыталась вырваться, с сумасшедшим остервенением отчаянно брыкаясь и надрывно хрипя. Волны накатывающегося тумана с рваными кроваво-красными полосами скрыли от неё всё, происходящее вокруг, и спустя несколько мгновений, несчастная, только что называвшая себя Гибкой, провалилась в бесконечную пучину охватившего её чёрного мрака.
 
                Глава 17

   Плавные отблески исправно горящих свечей выхватывали из полумрака происходящее и в самый неожиданный момент вновь опускали стыдливой тенью завесу тайны. Согнувшийся над распростёртым, бессознательным  и беззащитным телом девушки высокий мужчина, сдвинув к переносице чёрные мохнатые брови, безжалостно вогнал в её руку иглу значительных размеров шприца, наполненного беловатой, мутной жидкостью. Медленно, словно бы с сознанием исключительной значимости происходящего, поршень полз и полз вниз внутри прозрачного отградуированного пластикового цилиндра. Проходя от отметки к отметке, он, не спеша, уменьшал, сводя в конечном итоге к нулю, надежду на спасение.

    Позднее, уже вдоволь насытившись беззащитной обнажённостью и божественной откровенностью девичьей красоты, не получив на это никакого согласия и разрешения,  Ави  расслабленно развалился рядом с Гибкой, в восторге перебирая чёрные блестящие локоны и лаская неподвижное тело. Он иногда поддавался приятным, сентиментальным чувствам и тогда, порою даже совершенно искренне, сожалел о содеянном. В такие минуты он обнимал бледное лицо с плотно закрытыми веками, гладил и нежно целовал точёные плечи и упругую высокую грудь, что-то истово шептал и о чём-то просил, но… ни к какому ответу такие излияния чувств,  разумеется, не приводили, и Ави, снова беря со столика недокуренную сигару, задумчиво пускал к потолку одинаковые кольца голубовато-серого дыма. Он понимал, что теперь девушка привязана к нему навсегда. Уж слишком была велика по объему та доза, которую он для неё не пожалел. Велика, разумеется, и по стоимости, но… - тут Ави мечтательно улыбнулся – эта овчинка, явно, просто очевидно, стоила  выделки! Он посмотрел на «Orient», свои любимые часы –  относительно безопасный двухчасовой минимум уже прошёл, и теперь можно было продолжить выполнение намеченного ранее.

        - Ну вот, Вы, о мисс, слава богу, наконец-то проснулись. Скажу я Вам
          по секрету, что ожидал этой счастливой минуты, просто сгорая от
          нетерпения… Я так волновался, поверьте, мисс, что моё бедное,
          одинокое, никем не любимое сердце просто разрывалось от
          беспокойства за Вас,  такую нежную и беззащитную! Оно просто
          изнывало от чувства вины и глубокого отчаяния за всё содеянное… Но
          то что было, увы, то прошло, не правда ли? Его, будьте уверены,
          невозможно вернуть и, тем более, изменить. Поэтому… 

    Полуприкрытые глаза девушки смотрели рассеянным печальным взглядом человека, который ещё не осознал в полной мере, что с ним произошло. Она совершенно не сопротивлялась действиям Ави, который стянул тёмным резиновым жгутом её тонкую руку повыше локтя, и, воткнув в одну из вздувшихся синих вен едва заметный серебристый волосок иглы, второй  раз ввёл в Гибкую мутную беловатую жидкость.

        - … Поэтому лежите тихо, мисс, получайте положенное Вам, по
          справедливости, удовольствие, и главное,…
    Он хохотнул, сверкнув карими сузившимися глазами и потирая потные руки.
        - … Главное - не мешайте получать его другим - в особенности, тем,
          кто  доставил его, за свой счёт, персонально Вам!
 
                Глава 18

    В приоткрытое окно одноместной палаты Иерусалимской больницы «Адасса эйн Керем» склоняли свои зеленеющие ветви экзотические деревья,  впрочем, являющиеся аборигенами на этой Древней Земле. Вместе с чистым, ещё не раскалённым, как в полдень, воздухом, в помещение проникали некая едва уловимая утренняя нега и свежесть. Больной проснулся оттого, что ему внезапно стало прохладно. «Трудяга-кондиционер, явно, перестарался», - подумал он, открывая слипшиеся ещё не в полной мере исчезнувшим сном любопытные глаза. «А, вот в чём дело - это простынка упала на пол», - раздражённо буркнул злящийся непонятно, на что, Йоси. Он внимательно посмотрел вокруг, тщательно выискивая, сам не зная, почему, к чему бы можно было прицепиться. Такое с ним в повседневной жизни происходило довольно-таки часто - обычно на службе, на базе. За время, прошедшее с момента окончания лётных курсов, он уже успел дослужиться до должности командира звена истребителей, в которое для прохождения практики частенько распределялись после завершения учёбы молодые, только начинающие свою службу, лётчики. Йоси муштровал их старательно, со знанием дела, искренне веря в тот непреложный факт, что в работе боевого лётчика, да к тому же ещё и летчика-истребителя, несущественных мелочей просто быть не может. Так перед очередным вылетом пилот, несмотря на добросовестную работу бригады «технарей», должен сам протестировать, с помощью бортовой диагностической системы, все комплексы оборудования истребителя, не полениться открыть все имеющиеся лючки и створки, чтобы, заглянув в них и убедившись, что там всё в норме, вновь закрыть и сделать соответствующую пометку в журнале спецификаций. Не раз и не два опытный Йоси, проверяя перед боевым вылетом машину после подчинённого лётчика, находил в совершенно непредсказуемых местах то шуруп, то флакончик с растворителем, а однажды обнаружил даже тяжёлый гаечный ключ, скромно примостившийся в отсеке с боезапасом для бортовых пушек. Конечно же, в таком случае создавалась серьёзная следственная комиссия. Она, в конечном итоге, назначала провинившимся разного рода дисциплинарные взыскания, вплоть до увольнения с работы, в особо тяжёлых случаях, но лётчикам, которые, по счастливой случайности, не вылетали на таких потенциально аварийных самолётах, по какому-то молчаливому соглашению, не говорили ни одного слова, даже пальчиком укоризненно не махали. Вот это-то упущение и старался самостоятельно и порою даже, так сказать весьма неформально,… исправлять бравый офицер израильских ВВС Йоси Меламед.

    Столь же раздражённо и внимательно порой оглядывался Йоси и дома, в обстановке уюта и искренности, свойственной обычной семье начала двадцать первого века - с двумя тягловыми лошадками-родителями и несколькими чересчур уверенными детками - подростками с неизменным сознанием собственной исключительности, свойственным этой стадии развития. Здесь он находил какие-то огрехи значительно чаще, но, поскольку предсказуемая неприятность, как правило, могла быть весьма несущественна, возмущённый муж и папаша, пометав, для порядка, по сторонам даже не молнии, а так… вспышки праздничной иллюминации, довольно быстро успокаивался, и его доброе лицо вновь расплывалось в безмятежной, счастливой улыбке уверенного в ожидаемом будущем отца семейства.

    Дверь, металлически звякнув опустившейся скобой ручки, сначала слегка приоткрылась, а затем, словно - бы приняв, наконец, решение, открылась полностью. На пороге палаты, как будто бы появившаяся ниоткуда, в ярком, слепящем, снежного цвета халате и вьющейся за спиной гривой антрацитно-чёрных изумительных волос, стояла… она.

                Глава 19

   
    … Джунгли были покрыты внизу таинственным полумраком, несмотря на то, что над ними царило беспощадное солнце. С трудом можно было пробираться по жидкой грязи. Во время дождей местность почти полностью затопляется. Вертикально поднимаясь от земли, стволы хлопчатниковых деревьев стояли, подобно белым призрачным башням, с корнями-подпорками. Их сплетающиеся наверху ветви, отяжеленные бородами мхов и лианами-паразитами, образовывали свод, сквозь который лишь иногда всё-таки пробивался тонкий лучик света... Повсюду спутанные плети ползучих растений стелются на открытых местах, охватывают деревья, взбираются на их кроны. Они образуют зеленые террасы, там в буйстве красок пламенеют орхидеи. Лианы свисают длинными ремнями, словно бы чудовищный паук свил паутину и куда-то на минуту удалился... Удушенные и поваленные гиганты леса лежат, гниющие в грязи... Деревья падают и становятся добычей несметного множества различных насекомых. Вечная сырость и вездесущая плесень быстро превращают погибшие деревья в зловонную массу... Мои ноги постоянно проваливались вниз, с монотонным хлюпающим звуком. С усилием приходилось вытаскивать их из грязи для каждого следующего шага. Островки среди раскинувшихся по берегам небольших болот кишат шипящими и извивающимися змеями. Наша группа продвигалась вперёд относительно быстро, если учесть тот факт, что этот десяток девушек, скованных одной общей цепью, караван, состоящий из неженок и белоручек, не останавливался ни на одну минуту. Наконец, один из индейцев-охранников поднял свою суховатую, с медно-красным отливом, руку, и монотонное, казавшееся бесконечным, движение прекратилось.

    Девушки моментально повалились на зловонную чавкающую землю, не выбирая даже, где бы было побольше мягкой травы и посуше. 
Охранник постоял над ними, переминаясь с ноги на ногу, с ничего не значащим, бесстрастным выражением лица, а затем, поправив своё протёртое, порванное во многих местах пончо, подошёл ко мне:

        - Мир Вам, о почтенный Веласкес.
        - Мир тебе, Леон, почему остановились? Случилось что-то, что
          заставило тебя насторожиться?
        - Нет, о господин, просто… просто я полагаю, что
          этим усталым женщинам необходимо, как следует, передохнуть.
        - Что так, Леон? Раньше я не замечал в твоём справедливом сердце
          сантиментов, свойственных, скорее, слабой женщине.
        - Да нет, почтенный Веласкес, просто, если вы хотите получить в
          Боготе  хорошую сумму денег, то товар должен иметь вид. Или   
          господин со мной не согласен?
        - Ладно, Леон, пожалуй, что сейчас ты прав. Поэтому разводи костёр,
          разбивай лагерь, а рано утром отправимся дальше, и я надеюсь, что к
          вечеру мы доберёмся до Боготы.

    Молодые женщины ворочались во сне, переворачиваясь с боку на бок, звеня сковывающими их цепями и рефлекторно прогоняя досаждающую мошкару. Высокий худощавый мужчина, тот самый, которого индеец называл Веласкесом, легко, без малейшего признака усталости, повернулся и зашагал в сторону недалёкого берега реки. Он был в чёрных кожаных штанах, в чёрной же с широко открытым воротом рубашке и огромных, на две трети лица, солнечных очках, из-под которых выглядывали, на фоне смуглой тёмной кожи, глубокие борозды-морщины. За его спиной на тонком блестящем ремешке болтался пистолет-пулемёт «Узи» израильского производства. Он подошёл к высокому обрыву и, словно бы задумавшись о чём-то важном, устремил свой взгляд вдаль, поправив незаметным движением правой руки чётки, высунувшиеся из кармана брюк, словно бы чёртик из табакерки…

    … Я задумчиво смотрел на расстилавшуюся вокруг меня водную гладь, как вдруг какие-то удивительные предметы неподалёку, у самого южного конца реки, приковали к себе всё мое внимание. Передо мной раскинулись гигантские листья, имевшие до полутора метров в поперечнике, сверху – ярко-зеленого цвета, снизу – светло-фиолетового. Они грациозно покачивались на воде. Кроме них, я видел окруженные каким-то волшебным сиянием громадные цветы, каждый из них состоял из бесчисленного количества лепестков, переходивших от чисто-белого цвета в нежнейший розовато-красный и, наконец, в огненно-пурпурный цвет. Водная гладь сплошь была покрыта этими странными цветами. Для меня как бы развернулся новый мир неведомых ранее растений. Конусообразные наросты, поддерживающие снизу цветок, были толщиною в десяток сантиметров и усажены острыми и гибкими иглами. Распустившийся цветок был до полуметра в поперечнике. Края  имели  нежно-белую окраску, середина же была пурпурная, и казалось, что передо мною лежало ничем не прикрытое бьющееся сердце! Кровь из сердца стремилась наружу, мало-помалу окрашивая окружающие лепестки в нежно-розовый цвет. Я подумал, что, видимо, через день розово-красная окраска распространится по всему цветку. Ни с чем не сравнимая прелесть этой водяной лилии, напоминающей богато разукрашенную невесту, тонко соединялась с её чудным ароматом…

    Я всё смотрел и смотрел на реку, надеясь воочию увидеть в ней тех животных, о которых по дороге мне столь интересно рассказывал Леон : «Самым страшным животным в нашей области является громадная змея анаконда – водяной удав. Про нее рассказывают невероятные истории, из которых многие, о господин Веласкес, конечно же, чистый вымысел и сказки. Анаконды редко нападают на человека, но все же это одно из опаснейших существ Нового Света. Молодые двухметровые змеи свисают гроздьями с нависших над водой ветвей. Лодка плывет по узкой протоке, вы хотите подтолкнуть ее и беретесь за ветку, и вдруг оказывается, что это змея, которая тут же по вашему телу соскальзывает в воду. Можете представить себе, как это ужасно! Так вот, эти гигантские змеи, как мыши - кота, боятся разбойников-пираний. Я сам видел, как одна змея попала в стаю этих рыб. Она вертелась колесом, извивалась спиралью, поднималась плетью вверх, но все было напрасно – рыбы закусали ее, она утонула, и вода окрасилась её алой кровью. Да что там змеи, уж на что природа забронировала в панцирь крокодилов, но и те до смерти боятся этих рыб. Стоит крокодилу заметить их приближение, как он тотчас переворачивается на спину, спасая менее защищенные лапы и брюхо. Я не знаю более свирепого, более страшного хищника, чем эти речные гиены. Между прочим, у индейцев гуарани эти рыбы служат могильщиками. По обычаю, гуарани хоронят не тело, а скелет умершего. Труп в сетях опускают в воду и уже через день вынимают чистые кости».

    Я всё стоял на берегу реки, ища в ней хотя бы малейшее подтверждение тому, о чём, с такими подробностями, поведал мне происходящий родом из этих мест Леон, но водная гладь была ровной, как стол, скорее напоминающей огромное зеркало, выскользнувшее из оправы и решившее, неведомо почему, полежать. А за спиной постукивал молоток, и раздражённо вжикала пила. Это охранники-индейцы, под руководством опытного Леона, вбивали в глинистую сырую почву колышки для палаток и пилили высохшие сучья с экзотических растений для ночного костра. …Поздним вечером,  когда ночные животные и птицы, сменив уснувших дневных, занялись привычной деятельностью – поиском пропитания, о чём со всех сторон давало знать множество странных, не поддающихся пониманию звуков, вокруг уютно полыхавшего костра расположилась в полном составе группа из десяти девушек и четырёх мужчин. Однако назвать уютным это расположение можно было, только бросив взгляд издалека, при приближении  же становилось ясно, что тут в основном господствуют безысходность и отчаяние, и только у особей сильного пола царило нечто, сродни равнодушию, вперемежку с некоторой настороженностью… А в подвешенном на огне чёрном блестящем казане что-то урчало, булькало и дымилось, насыщая окружающие джунгли  не свойственными им запахами пряностей и варёного мяса. Если внимательно приглядеться, то можно было заметить, что молодые женщины уже не были, как прежде, скованы в единое кандальное ожерелье. У каждой были, как и ранее, скованы руки, а вот ноги полностью освобождены. Они пили холодную тёмную воду, стараясь закачать её в себя как можно больше, так как, из опыта прошедших дней этого ужасного путешествия, они не могли даже предположить, когда подобная возможность будет предоставлена жестокими охранниками ещё раз. Сама охрана и тот, кого по внешнему виду можно было признать предводителем, сидели слегка в сторонке, но не слишком далеко, чтобы благословенный дым от костра отгонял надоедливую тропическую мошкару.

        - Дон Веласкес, после того, как мы доберёмся до Боготы, я полагаю,
          что Вы с нами сразу рассчитаетесь? -
степенно, полувопросом-полуответом обратился Леон, с наслаждением попыхивая длинной резной трубкой, на конце которой светился яркой рубиновой вишней мерцающий огонёк.
        - Полноте, Леон, тебе совсем не стоит волноваться. Разве когда-либо в
          прошлом я подводил тебя? Молчишь! То-то же! И в этот раз
          всё будет в полном порядке, но, разумеется, не сразу. Сначала, как
          ты сам понимаешь, девочек надо передать заказчику,затем потребуется
          время на процедуру их проверки и медицинского освидетельствования,
          и только после всего этого заказчики рассчитаются со мной, и затем,
          разумеется, - и я с вами. 

    Чётки, отражая волнующиеся языки багрово- красного пламени костра, неторопливо скользили в его непропорционально худых, костлявых руках.  Веласкес  сосредоточенно уставился в отбрасывающий искры костёр. Блики огня перемещались по его лысому, блестящему, словно бильярдный шар, черепу и по выбритому до отсутствия хотя бы единого волоска лицу…

                Глава 20

   Марина лежала на спине, уткнувшись лицом в тюк с вещами. Она была подобна пластиковому обездвиженному манекену, вот только со скованными тяжёлой цепью руками. Муравьи, термиты, и еще какие-то прочие членистоногие в массовом количестве заползали ей под рубашку, в джинсы, самые нахально-смелые в поисках съестного взбирались и на лицо. Однако она никак не реагировала на происходящее - то ли оттого, что до такой степени была измотана  всем происшедшим за последние пять дней, то ли оттого, что мыслями была не здесь, а снова и снова последовательно переживала случившееся с ней…

      «…Сиреневый бульвар над нами проплывает…», - это не просто слова из её любимой песни. Сиреневый бульвар, Третья Прядильная улица - это координаты той Московской точки , где двадцать два года тому назад осенним вечером родилась в русской интеллигентной семье давно ожидаемая девочка. Мама, учительница литературы в школе, и отец, научный сотрудник НИИ Теплотехники, были горячими поклонниками творчества Владимира Высоцкого, потому они и решили, что если появится парень, то быть ему Владимиром, а вот если родится девочка, то её назовут Мариной, в честь актрисы, певицы и последней жены любимого барда. Сказано – сделано, и когда счастливый папаша забирал из двадцатого роддома жену и снежно- белый свёрток, завязанный красными бантами-ленточками, - иначе, как Мариночка, он к этому свёртку не обращался…

       С невообразимой калейдоскопической быстротой прокручивался перед её плотно закрытыми глазами жизненный путь… Кадры кино: садик и… песни, исполняемые малышами под аккомпанемент Элеоноры Яковлевны, детсадовского музыкального работника, игравшего любимые детьми песни на стареньком треснувшем пианино… Школьные классы, записочки, кидаемые подругам и ребятам, когда строгая математичка, в увлечении, чертила на доске никому не понятные формулы… Выпускной бал после получения аттестата зрелости, волшебный вечер, усыпанное глазками звёзд бархатно-чёрное небо, признание в любви наивного одноклассника Сергея Славина… А теперь - университет, изучение истории искусств, музыки, классической литературы. Как-то и не видны были, не чувствовались одухотворённой девичьей душой бытовые проблемы - например, как отнести бельё в прачечную, сходить в магазин за молоком и хлебом. Семья после перестройки, и, как не зря горько шутили местные жители, перестрелки, жила, мягко говоря, не богато. Глава семейства, помимо своей основной работы в НИИ, вынужден был на своих старых, полуразрушенных от времени «Жигулях», регулярно подрабатывать частным извозом, а когда представлялась возможность - по ночам разгружать тяжелые ящики в магазинах за незначительную оплату. Но ведь никакого другого выхода у этой семьи, как и у большинства прочих, просто не было! К тому же родители мечтали обеспечить своей дочери счастливое будущее, которое порой появлялось на горизонте пустынным миражом. То, что неразумно бросается на износ, изнашивается неожиданно сверхбыстро - таков один из основных законов нашего мира, который является верным и для  человеческих судеб. Будучи совсем ещё молодым мужчиной сорока четырех лет, отец Марины, в одну из снежных, тёмных ночей разгружая огромный грузовик, нёс на спине сорока-килограммовую запечатанную упаковку. Что- то непривычно кольнуло в груди, и он, покачнувшись, рухнул на асфальт, заметаемый белой бушующей позёмкой-вьюгой… Только к утру поиски сотрудников склада и прибывшего наряда милиции с розыскной собакой  дали результат. Овчарка, грустно подвывая и виляя хвостом, разрыла сугроб, который возвышался над дорогой на полтора метра, и там, в самом низу, было найдено безжизненное тело… Матери и дочери, после того, как завершился траур, пришлось задуматься о том, как теперь сводить концы с концами. Марина как раз за неделю до того, как умер отец защитила свой дипломный проект. Она попыталась найти работу по своей специальности «критик-искусствовед» со специализацией «музыка и литература семнадцатого века». Постепенно, хоть совсем и не сразу, она осознала, что шансов найти работу по специальности у неё, практически, нет никаких. Днями, которые складывались в недели, отчаявшаяся девушка всё продолжала и продолжала просматривать газеты с объявлениями о работе, надеясь всё же найти что-то, более или менее подходящее, но ничего, стоящего внимания, найти не удавалось. Всякие объявления о сексуальных услугах, эротических танцах и других подобных вещах, разумеется, казались ей дикими и недопустимыми, а о работе по ее профилю газеты, по какой-то непонятной причине, предпочитали не упоминать вообще. И вот однажды, когда после той страшной завъюженной ночи минуло уже более, чем полгода, просматривая, наверное, уже в тысячный раз, колонки объявлений, в «Вечёрке», Марина наткнулась на какой-то странный текст: «Фирма «Экслибрис» приглашает девушек от 20-ти до 25-ти лет для работы в Рио-де-Жанейро по специальностям: преподаватели математики, физики, химии, музыки и истории искусств. Подходящим оплачиваются расходы на транспорт. Оплата работы - по контракту. Ставки высокие, но количество мест ограничено». Марина не поверила своим глазам, она несколько раз перечитала эти строчки, начала набирать телефон матери, но передумала, решила всё узнать и только потом рассказать обо всём маме и тем самым  хоть немного облегчить страдания, которые, после смерти мужа, сделали мать по-настоящему хронически больной. На следующий день она заранее приехала по указанному адресу. Красивый, ухоженный особняк был расположен неподалёку от Белорусского вокзала, в одном из неприметных, тихих переулков. Сгорая от нетерпения, и едва дождавшись наступившего времени, девушка с волнением открыла дверь шикарного офиса. По углам, в кадках, возвышались до потолка диковинные тропические деревья. Стены были украшены яркими цветастыми плакатами, из которых следовало, что фирма «Экслибрис» помогает своим клиентам в трудоустройстве по всему миру, причём на самых выгодных условиях. Марина прочитала, что выплату фирме незначительных комиссионных и оплаты расходов на авиабилеты клиенты начинают только со второго года своей работы, то есть только с тринадцатой зарплаты, и даже в этом случае всё выплачивается равными платежами на протяжении второго года. У закрытой двери, стуча по-пулемётному на клавиатуре, пристроилась за экраном компьютера дородная дама неопределённых лет. Она молча кивнула Марине, указав на одно из широких кожаных кресел, выстроившихся в ряд у стен офиса. Только сейчас девушка заметила, что ещё две молодые дамы сидят в креслах возле закрытой двери, каждая - «в полной боевой раскраске». Марина даже  застеснялась, подумав, что этим двум она, очевидно, проигрывает полностью: и по прикиду, и вообще… Постепенно она успокоилась и стала перелистывать красивый журнал, взятый из стопки  таких же с журнального столика, стоявшего совсем неподалёку. Постепенно девушка увлеклась и не заметила, как помещение покинули обе пришедшие ранее девушки.

        - Солнцева, Марина?
        - Да… Это я… Я здесь!
        - Проходите, пожалуйста, менеджер проекта ждёт Вас.

    Марина неуверенно встала, отложила читаемый с интересом журнал. И, постояв какое-то время, сделала глубокий вдох и, зажмурив от страха глаза, открыла дверь и шагнула за порог.

    Открыв глаза и для уверенности упершись спиной  в захлопнувшуюся дверь, девушка посмотрела перед собой. За столом сидел статный мужчина в серебристом элегантном костюме и таком же серебристом галстуке, чётко выделявшимся на фоне белоснежной рубашки, рукава которой были застёгнуты серебристыми запонками, напоминавшими арабскую вязь. Непривычно было только одно: голова, с выделяющимся умным лбом, живыми искрящимися глазами, - вместе с тем, была полностью выбрита и сверкала, подобно новогоднему ёлочному шару. И ещё казались странными глубокие борозды, которые пролегли во множестве по улыбающемуся смуглому, но вместе с тем искренне-добродушному лицу.

        - Э-э-э… Марина Солнцева? Очень приятно. Меня зовут Юрий
          Кочетков, впрочем, я полагаю, что можно просто Юра.

    Смуглые тонкие пальцы лощёного  самоуверенного чиновника, продолжили своё извечное, не останавливаемое ни на минуту, движение. Они всё перебирали и перебирали костяные чётки, бегающие в двумерном пространстве петли Мёбиуса.

        - Расскажите, пожалуйста, подробнее о себе.
        - Ну… Я недавно закончила университет… по специальности  «критик- 
          искусствовед» со специализацией «музыка и литература семнадцатого 
          века». Во время обучения в одном семестре у нас была практика
          преподавания в одной из спецшкол.
       -  В самом деле? И что же вы там преподавали?

    Смеющиеся, сузившиеся глаза уверенного в себе мужчины метали весёлые искорки. Большие чёрные очки  в экзотической оправе сложенными лежали на пачке документов. Девушка густо покраснела и на мгновение запнулась. Костяшки пальцев побелели от нервного напряжения, а и без того стройная спина выпрямилась строго вертикально.

        - Я… Я преподавала… пение в начальных классах,-
еле слышно выдохнула Марина, вопросительно и, в тоже время, жалобно посмотрев на своего собеседника. Спрятав за сжатой в кулак рукой широкую улыбку и выждав положенную паузу, Юрий вежливо кивнул…
        - Продолжайте.
        - Я… ищу работу по специальности и вот… прочитала Ваше объявление,
          то, которое…
        - О Рио-де-Жанейро?
        - Да, да! Именно,… а что, разве я Вам для этой работы не подхожу?
        - А разве я Вам это сказал? –
вопросом на вопрос ответил улыбающийся Юрий.
        - Знаете, что?-
задумчиво произнёс он, перестав на минуту перебрать свои блестящие костяшки,
        - Я хочу предложить Вам следующее: мы посылаем наших сотрудниц
          в аристократические богатые семьи, с развитым, ярко выраженным,
          эстетическим вкусом. Отсюда следует, что, помимо высокого
          профессионализма и способностей, претендентка должна обладать
          подходящими внешними данными.
        - Простите… - Марина мгновенно побледнела и отшатнулась:
        - Вы хотите сказать...
        - Совершенно верно, уважаемая, именно это я хочу сказать. Вы должны
          понимать, что бизнес есть бизнес, и наша фирма, пользующаяся
          заслуженной популярностью на данном рынке среди своих богатых 
          клиентов, не может позволить себе подобной роскоши, я имею в виду -
          предоставлять им кота в мешке!
        - Но…
        - Девушка, милая! Никаких «но»! У вас, естественно, есть выбор: либо
          мы с Вами вежливо, не сердясь друг на друга, попрощаемся,
          позаботившись о нашем драгоценном времени, либо…- ширма там! -

он небрежно махнул в угол правой рукой и занялся кипой бумаг, разложенной в каком-то особом порядке на столе, украшенном роскошным письменным прибором в виде Лаокоона и его сыновей, которых душили посланные богами змеи.

    Марина молча поднялась со своего места и, не задумываясь, направилась к выходу из кабинета, сгорая от стыда и возмущения. Однако, приближаясь к двери, она ступала всё менее и менее уверенно. Шаги становились медленными и редкими. И, наконец, девушка замерла совсем. На её лице полностью отразилась внутренняя борьба...

        - Какой ужас! Куда ты попала? Надо бежать от этой коварной ловушки
          без оглядки, если такая возможность пока ещё не исчезла!, -|
подсказывал один из внутренних голосов, тот самый, который в прошлом никогда не подводил её своими взвешенными и целесообразными советами.
        - Но что тогда будет дальше? Как ты сможешь, наконец, устроиться на
          работу? А что будет с мамой, ведь после смерти отца она тяжело
          больна и без твоей помощи попросту долго не протянет.
        - Но как, в самом деле, как ты сможешь выполнить то, что требует
          этот самоуверенный наглец, Юрий Кочетков? Будь проклято это
          поганое имя! Ведь такого позора никогда не было в твоей жизни.
        - Ну и что? Во- первых, что такое пять минут позора по отношению к
          целой жизни? - Сущий пустяк, незначительная безделица, которая
          через месяц, максимум – два, будет попросту забыта. А во-вторых, ты
          красивая девушка; сама знаешь, как на тебя постоянно заглядываются,
          и вообще - что может быть в природе прекраснее идеально сложенного
          женского тела, ты же искусствовед?!

    Ей показалось, что аргументы второго голоса на сей раз выглядели более весомыми, а перспективы, которые можно было или потерять, или относительно легко достичь - просто-напросто завораживали, суля в перспективе поворот от жалкого, полу-нищенского прозябания к стабильной обеспеченности. В огромном плоском аквариуме, вмонтированном в стену, в солёной морской воде плавали диковинных форм и расцветок рыбы, выловленные в Красном море, неподалёку от кораллового рифа… Марина повернулась в сторону чиновника, вопросительно улыбавшегося за своим столом. Он вежливо кивнул и ещё раз показал девушке в сторону неприметной, на первый взгляд, ширмы, пристроившейся в углу.

        - Пожалуйста, пройдите по кругу… Поднимите вверх руки…
          Постойте… Улыбнитесь, спокойнее, не надо так волноваться,
          подойдите поближе, ещё… ещё, пожалуйста! Так, а теперь повернитесь
          боком, постойте… теперь спиной, повернитесь ко мне…

    …Словно свист хлыста обрушивался, безжалостно жаля, на бледное беззащитное тело, покрывшееся крупными мурашками от холода и стыда. Эти просьбы-команды безжалостно хлестали бедную девушку, ускользающее сознание которой было окутано плотным туманом, она ощущала себя как бы отстранённой, со стороны видящей всё происходящее сквозь размывающую реальность сказочную дымку. Никакого страха или ожидания чего-то ужасного не было совсем, … только некий ступор, полное равнодушие и единственное желание, чтобы всё происходящее поскорее закончилось, исчезнув ранним утром незабытыми ночными кошмарами…

        - Ну, вот, пожалуй, и всё, Мариночка, а Вы боялись. Как видите, все
          Ваши волнения были безосновательными. Проходите и одевайтесь. Как
          видите, это была простая формальность, зато могу Вас порадовать.   
          Мой голос в составе комиссии, принимающей окончательное решение в
          отношении каждой из соискательниц, - один из самых весомых. А он,
          смею Вас уверить, будет целиком и полностью на Вашей стороне.

    Бледная, в подавленном настроении, уничтоженная девушка с застывшим, отрешённым взглядом вышла из кабинета в приёмную, не замечая ни вопросительных взглядов представительниц прекрасного пола, сидевших в ожидании своей очереди, ни продолжавшей монотонно и сосредоточенно стучать по клавишам, все понимающей секретарши.

    Спустя два месяца в огромном стеклянном зале Шереметьевского аэропорта, возле справочно-информационного окна, собиралась группа. В основном она состояла из молоденьких красивых девушек, большинство из которых провожали немногочисленные родственники. Все друг другу вежливо улыбались, желали интересной, счастливой поездки и благополучного возвращения домой. Подошёл высокий элегантный мужчина в больших тёмных очках. Присутствующие без труда узнали в нём менеджера проекта Юрия Кочеткова. Девушки стайкой порхающих бабочек окружили его и задавали самые различные вопросы, и только одна из них, Марина Солнцева, держалась немного в стороне. Она прощалась, едва шевеля своими пересохшими губами, со стоящей рядом ещё не старой женщиной, в которой можно было по многочисленным схожим чертам узнать её мать.

        - Юрий, скажите, пожалуйста, а как там будет у нас со свободой в
          плане   использования личного времени? –
поинтересовалась девушка с огромным чемоданом на колёсиках, в строгом деловом костюме, с роскошными ниспадающими на спину волнами льняных волос.
        - Свободу всем от всех? И как - до упора? Ну, в самом деле, от кого и
          от   чего? Обладателям российских паспортов в Южной Осетии от
          законной власти? Прогрессивным силам Грузии и Украины он их
          непрогрессивных правителей? Курильским островам от японцев?
          Эскимосам Канады от её правительств? Или, быть может, Иранскому
          атомному реактору от международного контроля? Что замолчали, а?
          Так кому и какая ещё требуется свобода? А-а-а, понятно, арктическим
          котикам от Бриджит Бардо! Российской внешней разведке от
          вездесуших лап ЦРУ! Ну и, конечно, бандитам солнцевской
          группировки от швейцарской полиции!

    Победно оглядев примолкнувших от неожиданности девушек, после мастерски выдержанной паузы, Юрий произнёс:
        - Работа, работа и ещё раз работа! Никому не следует гоняться за
          химерой свободы. Только труд, полезный обществу, облагораживает
          человека! -
и, на минуту о чем-то задумавшись, но тут же отогнав от себя набежавшие размышления, добавил:
        - А Ваш - тем более, поверьте моему опыту, впрочем - вскоре убедитесь
          в этой неоспоримой истине сами. 

       
                Глава 21

    
    Толстая белоснежная сигара  Боинга-747 американской международной авиакомпании «Delta Air Lines»  многоколёсной гусеницей подползала к квадратам бетонки взлётно-посадочной полосы, размотанной пожарным рукавом до линии горизонта. Прогреваемые двухконтурные турбореактивные двигатели ревели чудовищной многоголосицей, соревнуясь друг с другом.Огромный тяжёлый лайнер трясся, подобно тонкому берёзовому листочку, кидаемому из стороны в сторону обезумевшим от полученной свободы ветром. Надёжные тормоза удерживали махину «Джамбо» у среза полосы, а звукопоглощающий слой в его фюзеляже не пропускал невообразимый рёв моторов в пассажирский салон. По дорожкам между рядами кресел в обоих направлениях грациозно перемещались одетые в фирменные костюмы стюардессы и стюарды. Они шикарными профессиональными улыбками приводили в чувство тех пассажиров, кто был излишне взволнован перед приближающимся вылетом, проверяли, застёгнуты ли у всех привязные ремни, выключены ли сотовые телефоны, и не курит ли кто, не дай, Бог, не услышав соответствующего объявления, чётко прозвучавшего на двух языках.

        - Господин Кочетков! -   
девушка в деловом костюме и с льняными крупными локонами волос повернулась в полоборота к сидящему сзади пассажиру, рассматривающему в иллюминатор унылый пустынный пейзаж международного аэропорта  возле начала взлётной полосы:
        - Будьте так любезны, объясните, пожалуйста, более доступно, почему
          у нас, как я поняла с Ваших слов, некоторым  образом поменялся
          маршрут? Почему мы не летим в Рио, в Бразилию? И вообще - что
          происходит?
        - Извольте, Жанна. Я не ошибаюсь, ведь Вас именно так зовут?
        - Да… Э-э-э, Юрий.
        - Продолжим. Да, конечной точкой, как Вам стало известно ещё в
          «Экслибрисе», является именно Рио де-Жанейро. Но когда я
          сегодня оформлял билеты группы, представители фирмы «Delta Air 
          Lines» предупредили меня о том, что наш рейс, который должен быть
          беспосадочным, по техническим причинам отменён. И фирма, согласно
          условиям контракта, поменяла его нам на чартерный, вылетающий
          почти что в тоже самое время, только прибывающий на несколько
          часов позже. Это происходит из-за того, что совершается одна
          промежуточная посадка в столице Венесуэлы – Каракасе. Там самолёт
          будет загружен дополнительными грузовыми контейнерами, и после
          этого мы полетим дальше. Уважаемая Жанна, это такие
          несущественные технические детали, что, обратите внимание, ни одна
          из Ваших коллег не задала вопроса по этому поводу.
        - Плииз миссис… -
улыбающаяся стюардесса склонилась над насупленной Жанной.
        - Не миссис, а мисс! –
выпалила та, сверкнув в сторону служащей авиакомпании раздражённым взглядом.
 
    … Требуемая, более чем двухсот километровая, скорость была наконец набрана. Стреловидные острые крылья, творения рук человеческих, под напором спрессованного воздуха приподнялись вверх. Затуплённый многоэтажный  нос в немом удивлении оторвался от уносящейся назад полосы. Секунды он покачался из стороны в сторону, словно в размышлении, и затем стал подниматься всё выше и выше, носовая стойка шасси уже не катилась по бетону, а летела по воздуху, отражая своим покрытием слепящие солнечные лучи. Четыре трудяги-двигателя на высокой ноте взвыли, переходя на форсажный режим. Двухсотпятидесятитонный белоснежный лайнер взмыл над уходящим резко вниз серовато-обыденным пятном аэропорта и растаял в лазоревой синеве.

                Глава 22

    … Главный аэропорт Каракаса, столицы республики Венесуэла, – международный аэропорт имени Симона Боливара – является государственным. На выезде из него - плакат: «Кукуруза - не топливо! », естественный для  страны, в колоссальных масштабах экспортирующей «чёрное золото». Один из штатов Венесуэлы, штат Варгас, представляет собой узкую береговую полоску, которую аборигены продолжают называть зоной Гуайра. Аэропорт Каракаса находится на побережье Варгаса и виден при выезде из туннелей, соединяющих зону Гуайра с Каракасом.   

    Если  выскочить из стремительного потока машин и остановиться на одном из местных пляжей, которых - множество на океанском берегу, то, помимо приятного бриза, ласковых волн и не жаркого послеполуденного солнца, - можно заметить целую армию бурых квадратных, закованных в панцири  существ, греющихся под тёплыми солнечными лучами, или нерешительно, боком перемещаясь, ищущих пропитание. У этих крабов, ползающих по прибрежным камням, очень маленькие клешни и длинные цепкие лапы. Они являются одним из наиболее известных и почитаемых деликатесов местной кухни.

     Согласно конституции, принятой в этой стране почти что полвека тому назад, она является федеративной республикой. Основной язык – испанский. Также употребляются английский, французский, немецкий и более тридцати языков местных индейских народов («аравака», «кариба», «чибча» и другие).

    … Обо всём этом думал сидящий рядом с водителем микроавтобуса лысый господин, худощавый и стройный, с чисто выбритым черепом и отрешенным выражением лица, которое скрывали большие солнцезащитные угольно-тёмные очки. Полосатые столбики по бокам шоссе уносились вдаль, спрессовываясь в две симметричные пёстрые ленты. Руки господина лежали на коленях и спокойно, едва заметно, занимались любимым, таким приятным делом: перебирали костяные чётки ручной работы. Мужчина настолько глубоко ушёл в свои размышления, что, казалось, не слышал или не хотел слышать довольно-таки громких стонов, доносившихся из салона минибуса,  к тому же, их основательно заглушал своим сосредоточенным урчанием  кондиционер, не останавливающий работы ни на минуту….

    Главой государства и правительства является президент, избираемый на пять лет. Он же — главнокомандующий вооруженными силами. Должности вице-президента - нет…

    … Полицейский вертолёт фирмы «Миль», российского производства, почти задаром поставленный красному диктатору, пролетел над трассой, внимательно зависая в нескольких особенно ему интересных точках. Диктатор, всегда красующийся в неизменной рубашке малинового цвета и перед камерами посылавший «по матушке» самого президента США, был особенно симпатичен пассажиру минибуса.

    … «Клянусь этой умирающей конституцией», - так в своё время начал свою присягу новый президент Венесуэлы Уго Чавес Фриас.

    Уго Чавес родился в 1954-ом году в крестьянской семье Венесуэльской провинции – это случай, небывалый в истории, так как обычно президенты латиноамериканских стран - выходцы из совершенно иных кругов. С ранней юности он начал военную карьеру, которая для многих Венесуэльских бедняков является способом решения проблем. Чавес – индеец, и даже с примесью негритянской крови, а министр образования у него – чёрный, и у них нет счетов в Швейцарских банках и на Каймановых островах, и они вообще не хотят быть ни служащими Международного Валютного Фонда, ни чьими бы то ни было партнерами по «антитеррористической кампании».

     … Отвлекая себя от уже действующих на нервы однообразных и
неприятных, по своей сути, стонов, пассажир переключил своё довольно-таки эрудированное сознание на историю этой экзотической страны, которая, впрочем, более уже его не удивляла, но продолжала восхищать - он был здесь уже множество раз, причём, как правило, постоянно с одним и тем же делом.

    … Совершая свое третье плавание к берегам Нового Света, Христофор Колумб открыл северное побережье Южной Америки, и уже в 1499-ом году сюда прибыл испанский конкистадор Алонсо де Охеда. В лагуне Мара-кайбо завоеватели увидели два десятка построенных на сваях и соединенных между собой мостиками индейских хижин. Уроженцу Италии, Америго Веспуччи, прибывшему с испанцами, они напомнили город лагун — Венецию, и он назвал свайный поселок Маленькой Венецией, по-испански - Венесуэлой. Позже так стали называть всю страну. В 1520-ом году было заложено первое испанское поселение в Венесуэле и вообще в Южной Америке — Кумана. Во второй половине XVI в. были основаны Каракас, Валенсия, Баркисимето, Мерида и другие города в горных районах севера и северо-запада. В восемнадцатом веке, освоив гористые север и северо-запад страны, испанцы двинулись на юг — в Льянос и на Ориноко. Конкистадоры и первые испанские поселенцы обычно выбирали себе жён среди женщин покоренных индейских племен. Потомство от этих браков — метисы — обладало большим иммунитетом к завезенным европейцами заболеваниям. И вообще это были, как правило, физически крепкие, здоровые люди. В течение трёх веков Венесуэла была испанской колонией. Порабощенные индейцы и негры-рабы, а затем и метисы, не раз восставали. Борьбой за независимость от Испании вначале руководили креолы: Франсиско де Миранда (1750— 1816), прозванный народом Предтечей, а после пленения его испанцами эту борьбу возглавил Симон Боливар (1773— 1830). Кровопролитная война за независимость Венесуэлы длилась десять лет и завершилась в 1821-ом году изгнанием испанцев. Боливар, провозглашенный Освободителем, стал президентом Великой Колумбии, в состав которой вошла и Венесуэла…

        - Дон Веласкес, а дон Веласкес! Вы меня слышите?
    Постепенно, словно нехотя, странный для местных районов человек приходил в себя.
        - Да, Леон… что там? Что ты хочешь мне сказать?
        - Только то, дон Веласкес, что там, впереди, дорожный патруль, и
          шоссе  перекрыто.

    …Над высокогорным шоссе, в стороне, где скальными кручами раскинулось коричнево-рыжее ущелье, парил в светло-синем небе громадный кондор, распластавший широкие крылья с длинными чёрными перьями. Он делал это с достоинством, медленно, совершенно никуда не спеша, будучи явно уверенным на все сто, что какой-нибудь тур, или, на худой конец, горный козёл, попадутся в цепкие когти его сухощавых лап, под разящий молнией, изогнутый клюв. Птенцу в гнезде, примостившемся над разреженным слоем ползущих облаков,  долго ждать не придётся… Дорога петляла, один пейзаж стремительно сменялся другим. Дождя в этих местах не было уже давно, но по окружающим узкие ущелья высоким красноватым горам всё еще бегут ручейки и водопады, и им просто нет числа. Они, весело звеня, разбрызгивают по сторонам сверкающие бриллиантами микроскопические брызги, совершенно не ведая о том, что через какое-то незначительное время им предстоит низвергнутся в провалы головокружительной бездны, или в угловатую, высеченную в скале, бездонную пропасть… Периодически с теряющихся в облаках остроносых скальных пиков налетает пронзительный, невероятный силы ветер. Кажется, что на него можно лечь и не упасть. Иногда он даже катит перед собой мелкие, с острыми гранями камни и облачка поднимающейся от этого пыли, но, буквально через несколько секунд после неожиданного и эффектного появления, легкомысленный повеса, словно бы выполнив задуманное – напомнить о своём существовании, буйный, взбесившийся от вседозволенности, тут же неожиданно исчезает, чтобы вновь появиться в этих самых местах, но только тогда, когда о нём уже успеют полностью позабыть.

    Кондор, казалось, в задумчивости застыл в безбрежном океане чистого неба, поражая всех, кто его видел, совершенством своих форм и потрясающей аэродинамикой. Вообще, Андийский кондор - самая крупная летающая птица в мире. Величественный вид и размеренный полёт превратил её в символ души южноамериканских Анд, он присутствует непременным элементом в гербах всех государств этого региона Латинской Америки. Имеются многочисленные свидетельства о том, что видели его летящим на высоте больше семи тысяч метров. Если считать, что пассажирский самолёт летает на десяти тысячах, то легко понять, какова его мощь. Кондор также одна из птиц-долгожителей, может прожить свыше пятидесяти лет, причём всю свою долгую жизнь он живёт либо один, либо в паре. В том случае, когда мудрая птица доживает до старости, в один из внешне ничем не примечательных дней она вдруг взмывает высоко в небо, совершает на максимальной высоте круговой полёт-прощание над теми местами, где была прожита многотрудная жизнь, и…, сложив крылья, бросается вниз, в пропасть, на торчащие далеко в ущелье каменные копья острых камней… 

    … Подошедший  в сопровождении молчаливого автоматчика, офицер привычным движением взял под козырёк :
        - Лейтенант Вилья де-Манеда, корпус карабинеров. Уважаемый сеньор,
          предъявите, пожалуйста, для проверки Ваши документы.
        - Извольте, господин офицер.

    Вышедший из минибуса пассажир в тёмных очках улыбнулся и протянул ему характерную книжечку: паспорт гражданина Колумбии в раскрытом виде. Хмурое лицо бравого лейтенанта, находившегося при исполнении, озарилось улыбкой, черты расправились, а в глазах, тёмных глазах настоящего местного метиса, засверкали огоньки искренней радости. Всё это произошло сразу же после того, как в правильно оформленном документе обнаружилась купюра в 20 000 боливар. Проще говоря, целых 10 долларов США.

        - Как всё-таки мало нужно для простого человеческого счастья… -
едва заметно, одними только уголками губ, улыбнулся законопослушный
колумбийский гость республики Венесуэла. В этот момент из салона минибуса  из-за плотно зашторенных окон послышался протяжный громкий стон. Лейтенант Вилья де-Манеда  вскинул взгляд. Но стоявший перед ним господин спокойно и лучезарно улыбался… Подчинённый солдат, обученный действиям в подобных случаях, отвернулся в противоположном направлении и наблюдал за охотой парящего кондора.  Новенькая купюра приятно похрустывала в кулаке.
        - Э-э-э-э… Пожалуйста, Эрриго Веласкес. Ваши документы в
          полном порядке, вот, получите и проезжайте. Приятного путешествия
          Вам и всем Вашим друзьям.

    Последние три слова были сказаны многозначительным тоном, под пристальным, испытующим взглядом на собеседника, который, впрочем, тот перенёс спокойно, даже равнодушно. Ну действительно, что теперь, в принципе, могло произойти после того, как сделка уже состоялась? Местное население, насколько он знал, было по своим качествам довольно благородно, правда, порой весьма самобытно толкуя это понятие.

    «До свиданья господин Эрриго!», - произнёс лейтенант, и патруль зашагал в сторону будки, чтобы поднять полосатую спину лежащего шлагбаума.

                Глава 23


    Наконец-то удалось выплюнуть изо рта эту грязную, вонючую тряпку. Солёный  пот заливал лицо, жёг глаза и струился по всему телу. Слипшаяся одежда противно хлюпала, когда на поворотах бросало к противоположной стене салона. Испарения от десятка тел, находящихся в точно такой же ситуации, дополняли эту безрадостную, точнее, жуткую картину. Она подтянулась, ощутив тяжесть цепей на ногах и руках, и смогла, после нескольких попыток, вытащить зубами кляп из посиневшего рта Жанны.

        - Мариночка, спасибо тебе - ещё чуть-чуть, и я бы задохнулась! Безмолвные рыдания сотрясали роскошное тело.
        - Жанна, успокойся, так ты ни себе, ни всем нам не поможешь. Лучше
          давай подумаем, что случилось, и что можно в нашей ситуации 
          сделать.
        - Так чего тут думать? Он же, этот, как его, Юра – Веласкес, говорил
          в  аэропорту Каракаса, когда собрал, якобы для регистрации, наши
          паспорта и привел посидеть в этот проклятый минибус, что теперь мы
          должны быть разумными девочками, что контракт с фирмой
          «Экслибрис», по техническим причинам, аннулирован, но его заменяет
          другой, согласно которому, каждая из нас должна погасить свой долг,
          состоящий из затрат фирмы на авиабилет, оформление и оплату виз, а
          также комиссионные и прочее.
        - Ну да, он ещё ёрничал и разглагольствовал, что фирма, несмотря ни
          на   что, вошла в наше бедственное положение, и потому за свой счёт
          переправит нас в Колумбию, благо тут недалеко, в столицу Боготу -
          там, мол, поработаете в той области, где у таких красивых девушек
          всё легко получится, и, рассчитавшись, отправитесь домой в
          Белокаменную, которая, как он сказал, ещё и соскучиться по нам не
          успеет. Вот подонок… хотя я, собственно, сразу почувствовала тут
          недоброе, но всё же поверила, вот дура…
        - Это когда он осматривал и заставлял раздеться?
        - Ну да, ведь уже тогда всё это было как-то дико.
        - Да нет, собственно говоря - почему? Мне нравится, когда мужчины
          мною восхищаются и ценят. Люблю поклонение!
        - Ага, вот он теперь тебе и кланяется...

    Микроавтобус всё мчался и мчался, в буквальном смысле, как в известной песне, – «…наматывая мили на кардан…»  За едва приоткрытой шторкой окна величественно вздымались покрытые шапками никогда не тающих снегов Анды - позвоночный столб Южной Америки, ведь целых четыреста километров этой гигантской горной системы приходится на территорию Венесуэлы. А их тюрьма на колёсах неслась по шоссе, проложенному сквозь  сельву у  самого подножия гор. Загадочные горы, которые необъяснимо тянули к себе прошлых, тянут и нынешних любителей экстрима. В этом, одном из самых-самых высоких районов планеты мать-природа была вынуждена адаптироваться к яркому солнечному дню и морозной ночи - здесь зима и лето сменяют друг друга в течение суток! 

        - Жанна, а когда он тебя сковывал, тоже бил? Наверное, помимо того,
          что негодяй, он ещё и садист какой-то?…
        - Да нет, Марин, совсем нет, даже как-то вежливо, если не сказать -
          стеснительно, улыбался, в особенности, когда этот гадкий кляп
          засовывал, несколько раз извинился. Да-а-а…, а ты, я только сейчас
          заметила, и в самом деле, вся в синяках и кровоподтёках, вот гад,
          а!
        - Надо как-то бежать отсюда, я этого просто не вынесу, да и
          заниматься тем, что он пообещал в этой Боготе, я не буду ни за что.
        - Да, Марин, всё это совершенно верно, но, с другой стороны, ведь
          никакого другого выхода, вроде бы, просто нет. Я не вижу…
        - Выход всегда имеется, запомни, коллега… Только надо убедиться, что
          нет никакого другого, посимпатичнее,… хотя, по законам логики, за
          собственные ошибки рано или поздно неизбежно приходится платить,
          причём соответственно...
        - Марина, да что ты! Даже думать не смей об этом! Страшна не сама
          смерть, а лишь осознание того, что она предстоит…

    Минуло несколько жарких и ,одновременно, дождливых дней.
Амазонские джунгли раскинулись у подножия Анд нескончаемым зелёным ковром. Продвигаться сквозь них было совсем не просто. Ядовитые испарения от гниющих растений и умершей специфической живности
угнетающе действовали на измождённых, еле шагающих женщин, покрытых ранами и укусами неведомых животных. Впереди отряда двигались мужчины, профессионально прорубая проходы-коридоры в зелёных непроходимых зарослях острыми, как бритва, ножами-мачете. Ясной тропической ночью группа пересекла, наконец, границу на западе Венесуэлы, за которой начиналась конечная цель путешествия, страна Колумбия с её столь желанной столицей - Боготой. Уже несколько дней тому назад, ещё до границы, был оставлен минибус, к которому чисто автоматически люди уже успели по-своему привыкнуть. Путь дальше, к несчастью для представительниц слабого пола, предстоял пешком. Поскольку они выглядели все весьма странно, будучи закованными в ручные и ножные (широкие, предоставляющие возможность делать шаг) кандалы, с соединяющей единой цепью, давно не мытые, с искусанной насекомыми и воспалившейся кожей, не привычной к местной специфике, - движение осуществлялось только по ночам, да и то не всегда. Вот и сейчас, пройдя всего-навсего три часа, этот жуткий «караван», с разрешения Веласкеса, остановился, так как он понял, что если этого срочно не сделает, то может просто потерять свой, и без того измождённый, товар.

        - Ладно, Леон, пожалуй, что сейчас ты прав. Поэтому разводи костёр,
          разбивай лагерь, а рано утром отправимся дальше, и я надеюсь, что к
          вечеру мы доберёмся до Боготы.

    Яркая полная луна с любопытством и извечной иронией посматривала с
чёрной чаши ночного неба на густые джунгли Колумбии, раскинувшиеся по обе стороны реки, катившей денно и нощно свои едва заметные волны. Поздний вечер неспешно, плавно, едва заметно стороннему наблюдателю, перешёл в глубокую тихую ночь. Стрёкот цикад в кустах на высоком берегу нарушал это спокойное безмолвие. В нехитром лагере людей возле догорающего костра, казалось, что все спали  в преддверии рассвета, который должен был наступить через несколько часов. Громадный аллигатор тоже спал в струящейся воде речной протоки под своей излюбленной бурой корягой, которая много лет назад была деревом в два охвата, росшем на высоком обрыве. Тогда, такой же глубокой ночью, невесть откуда налетевший ураган ухватился за это дерево и, со всесокрушающей злобой, вырвал его с корнями и бросил в бушующие волны реки. Вот так и оборудовала природа спальное место для гиганта-аллигатора. За эту спальню были многократные сражения с анакондой, живущей на другом берегу реки. Кстати, закованный в броню зубастый ветеран, несмотря на получаемые многократно кровоточащие рваные раны, выходил неизменным победителем, заставляя опозоренную соперницу, гневно шипя, сжимаясь в гигантские кольца и разжимаясь, ретироваться с поля боя, каждый раз сохраняя корягу у её прежнего хозяина.

    Внезапно сверху, со стороны людского лагеря, послышался какой-то шум, а точнее - звон. Резкий крик и сухой звук пистолетного выстрела пронзили сонную ночную тишину. Громкий всплеск, прямо возле коряги, разбудил спящую рептилию. Не разобрав ёщё, что случилось, он рефлекторно распахнул и сомкнул с чудовищной силой свои огромные челюсти, усеянные сотнями острых, словно бритва, зубов. Мягкая плоть… кровь… утихающие буруны шевелений руками обречённой жертвы… В этот момент по белому мягкому животу аллигатора со страшной силой ударил длинный толстый хвост водяного удава, и он, так и не успев осознать, собственно, а что же вообще произошло, разжал свои захваты-челюсти и камнем пошёл на дно, успев, однако, зафиксировать едва теплящимся, ускользающим сознанием и заключившие упавшую в реку добычу ненавистные кольца удава, и спешащую к нему, словно неотвратимое возмездие, стаю пираний.

     «Эх…, чёрт побери, вот дура! Что сотворила, идиотка! И чего ты добилась, дрянь?! », - в бессильной ярости орал стоящий на обрыве Веласкес, сжимая в руке огромный  кольт. Рука Леона мягко легла ему на плечо: «Все мы, о мой господин, понесли серьёзные материальные потери, и я, как никто, Вас понимаю, однако эта молодая женщина не дура, не дрянь и не идиотка - да что я, собственно, говорю, Вы же и сами, не хуже моего, знаете, что её ожидало. Видимо, это себе представила и она, вот и сделала свой выбор. Пойдёмте со мною дон Веласкес, здесь уже всё равно ничего изменить никому не удастся».

    … Ведь служат же у индейцев гуарани эти рыбы могильщиками. По обычаю, труп в сетях опускают в воду и уже через день вынимают чистые кости...


         



                Продолжение следует