Продолжаю ворошить старые рукописи. Написано в 17 лет.
НЕЛЕПАЯ ИСТОРИЯ ОДНОГО РАЗВОДА
Судя по блаженной улыбке, ему снилось что-то смешное...
Спящего господина звали Никитой Николаевичем. Сорок восемь. Невзрачен. Полнеет. Грубые руки. Кольцо. Итак, Никита Николаевич улыбался...
Внезапно раскрыв глаза, он увидел жуткое, перекошенное злобой лицо. Резко взмахнул рукой с криком, - "Кто здесь?", но видение исчезло. Соскочил. Включил свет. Никого.
"Чертовщина". Посмотрел на часы - начало четвертого. "Заснешь тут..."
Влез потными ступнями в спящие драные тапочки, гулко прошлепал на кухню. Старые привычные предметы, врасплох осветившись, не поспели стать своими. В давнишней шторе проглянулся незамеченный ранее узор.
Сонно потягиваясь, на кухню приковылял хромой рыжий кот.
- Пошел, сученок! - и выпнул калеку, хлопнув дверью. Посыпалась штукатурка. За окном проехала одинокая машина...
Дурацкая история вышла с этим котом.
Два года назад Никита Николаевич возвращался домой поздно и подвыпившим. В мрачном подьезде тихо и нудно мяукал желтый комок. Уже пройдя было мимо, Никита Николаевич заметил, что лежит котенок в неестественной позе. На досадную мысль, что дома жена опять встретит со страдальческим лицом, придумалось притащить котенка. Вроде как благородно - и жена утешится, дурочка сердобольная.
Тогда все вышло по-задуманному. Но доволен Никита Николаевич был не долго. Ущербная тварь раздражала до омерзения. По-кошачьи быстро оживший Васька поначалу требовал от спасителя ласки, но, будучи пару раз грубо отпихнутым, отстал. Трогательная забота жены о "хромой бестии" вызывала отвращение. Не раз, глядя на "бесстыжую рыжую морду", Никита Николаевич досадно ворчал, почему он не взял роскошного сибирского кота (ведь предлагали). Особенно бесило, что кот не может понять это и быть благодарным. Сколько вещей попортил - все его.
... Давно пора было закурить. Сие поправив, подошел к окну. "Скоро рассветет". В доме напротив не горело ни одно окно. "Неужто у меня одного в целом доме горит свет. Не увидишь."
Вдруг мучительно захотелось посмотреть на дом и окно со стороны. На свое со стороны. На себя. Кинулся. Но, уже открывая дверь, вспомнил, как на улице сумрачно и холодно и, наверняка, вдалеке простучит чужой поезд, а у него мокрые ноги, мокрые ноги и руки, дома хоть светло. Стремительно захотелось спать, потушил свет и заснул сразу.
Зачем он сделал это? От чего это произошло? От чего это шло? Он не понимал. Но доходило, что это непоправимо. Это его конец. Это случилось странно и страшно. Порочно и жестоко. Обычно и просто. Он изнасиловал свою жену. Свою глупую кроткую жену. Он не хотел. Он не знал. Забылся. Забылся, проснувшись рядом с ней утром и набросив на лицо спящей подушку. Откинув подушку он увидел ее глаза и все понял. И ничего не понял. "Наверное видиков насмотрелся. Чертовщина какая-то," - объяснял он потом себе.
Жена убежала к матери. "Но что такого? Что такого! Моя жена же. Моя же!"
Возвращаясь из суда разведенным думал - "Хоть хватило ума не заявить." Шел по своей улице с ненавистным названием Гершевича, привычно подумал - "Живу, как придурок на жидовской улице." Драная дверь еле открылась. Из мокрых рук выпадали ключи. Пинданул тварь. "Пусть никто никогда не узнает, что я сожалею. Я не жалею. Не жалею."
Все-таки верно, что дом - крепость. Кота покормил - он и не мешает. Телевизор интересно посмотреть. Газетки свежие. Посуду помыл сам и приятно. А что? Как человек.
Звонок в дверь. Открыл - она.
- Я простила. Я вернулась. Ты...
Не растерялся:
-Дура.
Дверь захлопнул. Захохотал. "Дура, дура, ну и дура!!!"
февраль 1992 года