Похороню себя за плинтусом

Лариса Маркиянова
                - Здрасти, - вежливо поприветствовала я милую улыбчивую женщину в белом халатике, - у вас есть крысиный яд?
                - Чего?... Нет.  И не бывает, - посерьезнела милая женщина.
                - Тогда, пожалуйста, мышьяк.
                - Не получится. Нету.
                - Ага. Дайте тогда цианистый калий, - и по виду женщины поняв, что и калия цианистого тоже нету, я сказала, - Ну хоть элементарный димедрол у вас есть? Должен быть. Давайте… м-м-м.. три упаковки. Хотя, давайте пять. Чтобы наверняка.
                - Не дам! – отрезала уже совсем не милая и не улыбчивая аптекарша.
                - Есть и не дадите? – уточнила я.
                - Есть и не дам!
                - А не имеете права.
                - Все равно не дам!
                - Буду жаловаться, - предупредила я.
                - Плевать. Не дам!
                Облом полный.  Что за невезучий день такой, впрочем, как и вся моя жизнь? С самого утра не задался. Створку окна вдруг заклинило – раз. Слуховое окно оказалось заколоченным насмерть – два. Самосвал, под который я совсем уже собралась прыгнуть на счет «три», на счет «два» свернул в переулок. Да тут еще какая-то ненормальная аптекарша попалась. Я подумала, подумала, да и направилась прямиком на кладбище. Обойдемся без формальностей.
                На кладбище было сумрачно и тихо. Грохот большого города словно не смел пересечь кладбищенскую ограду. Я притормозила, шла чинно мимо больших и маленьких памятников, деревянных и железных крестов, ухоженных и заброшенных могил. Боже мой! Целый город упокоенных. Я шла, и пыталась представить себе этих людей живыми. Мужчины и женщины, старики и старухи, малые детки. Красивые и не очень. Больные и здоровые. Темноволосые и светлые.  Кудрявые и лысые. Стройные и толстые. Счастливые и не очень. Хотя… Вряд ли кто-то из них сейчас так уж счастлив. Скорее, грустные. Сожалеющие о прошедшей жизни, о несделанном. Или о сделанном. Я шла и мне виделись они, стоящие около своих могил и молчаливо смотрящие на меня. Кто-то с укором, кто-то с неодобрением, кто-то с удивлением: «Зачем ты здесь?» Я остановилась. А действительно, зачем? Женщина, стоящая около своего памятника, на котором ее фотография и табличка «Иванова Татьяна Ивановна. 07.11.1969 – 11.07.2012», печально улыбнулась мне и покачала головой. Мне стало стыдно. Я повернулась и пошла назад. Опять облом.
                Навстречу мне шла реальная, живая девушка примерно моих лет.  В джинсах и синей блузе от Квелли, сумка, перекинутая через плечо, при ходьбе слегка била ее по бедру. В руках она держала непонятный сверток. Когда мы приблизились, я машинально посмотрела на сверток и остолбенела: это был запелёнатый ребенок, по размеру – новорожденный. Но судя по тому, как она его несла, довольно небрежно и неаккуратно, это был уже не живой ребенок. Мне стало не по себе. «Умер?» - выдохнула я, когда девушка поравнялась со мною.
                - Кто? – не поняла она и тоже остановилась.
                Я кивнула на сверток.
                - Ах это? – не к месту улыбнулась она и легкомысленно крутанула сверток рукой, – Кукла. Обычная кукла, завернутая в пеленку. – И дабы рассеять мои сомнения, она откинула угол пеленки. Из свертка показалось фарфоровое личико с неестественно синими стеклянными глазами в обрамлении искусственных золотых кудряшек. – Несу хоронить.
                - Зачем? – поразилась я.
                - Видите ли… Скорее всего, это суеверие. Но мне сказала об этом пожилая родственница, а в мою голову запало и не дает покоя. Три месяца назад умер мой любимый дедушка, старенький был, от старости и умер. Ровно на сороковой день умерла и его жена, моя старенькая горячо любимая бабушка. Завтра будет сорок дней, как ее не стало. Родственница сказала, что есть такая примета: если на сороковой день после смерти кто-то в семье умирает, то есть большая вероятность, что такое повторится, и на следующие сорок дней кто-то в семье еще умрет. То есть должно случится трое похорон подряд, покойник как бы забирает с собою двоих своих любимых людей.  А в нашей семье только я и осталась. Вот чтобы больше не пришлось никого хоронить, надо рядом с могилкой ушедшего похоронить куклу.
                - Типа жертвоприношение?
                Девушка вздохнула.
                - Даже не знаю. Может, жертвоприношение. Может, просто обман. Мне, конечно, очень стыдно и так не хочется обманывать дедушку, которого я так сильно любила, как и бабушку. Но еще больше мне не хочется лежать здесь с ними рядом. Нет, когда-нибудь, лет через шестьдесят – пожалуйста, с превеликим удовольствием присоединюсь к такой прекрасной компании. Но не сейчас. Самая жизнь начинается. Столько всего впереди! – она мечтательно улыбнулась и бросила взгляд выше берез, в синее небо, -  Влюбиться. Разлюбиться. Еще раз влюбиться. Столько найти и столько потерять, чтобы найти снова. Постичь. Найти смысл, чтобы потерять и снова найти. Разочаровываться и потрясаться. Отчаиваться и вдохновляться. Побеждать и быть разгромленный на голову, чтобы снова встать и победить. Ох! Сколько дел. Целая жизнь! Да?
                - Да, - сказала, - дел и впрямь выше крыши. Пойду я. Некогда.
                Она махнула мне рукой и пошла дальше, неся сверток с куклой вниз головой. Я пошла к выходу. Мне и впрямь было некогда. Дел-то выше крыши. Первым делом – похороню себя за плинтусом. Напишу на листке бумаги: я, такая-то, дата рождения такая-то, дата смерти – сегодняшняя. Сверну в трубочку и аккуратно засуну подальше за плинтус. Все. Со мною-неудачницей, покончено раз и навсегда. Вторым делом – начать новую счастливую жизнь: дата рождения – сегодняшняя, дата смерти – неизвестна, но не раньше, чем лет через шестьдесят. И начну жить. Столько дел! С ума сойти! Влюбиться. Разлюбиться. Еще раз влюбиться. Столько найти и столько потерять, чтобы найти снова. Постичь. Найти смысл, чтобы потерять и снова найти. Разочаровываться и потрясаться. Отчаиваться и вдохновляться. Побеждать и быть разгромленный на голову, чтобы снова встать и победить. Самая жизнь начинается. Столько всего впереди!
01.07.14