Гл.5
Проснулся я часа в два ночи от страшного воя. Причём, выл не отдельный волк, а в несколько глоток: один заканчивал, другой начинал, а остальные на подпевках. Слышать такое было невыносимо. Подошёл к окну. Луна, ещё неполная, рваными полосками освещала землю, потому что основная часть небесного светила пряталось за высокие деревья.
И вот промеж ветвей лился на всё вокруг разрозненный и надломленный свет. Но и этого было достаточно, чтобы увидеть, как по нашему двору всюду мелькали волчьи тени. Их насчитывалось много, может несколько десятков, ночь не давала возможности рассмотреть как следует.
Я спустился на первый этаж и сразу столкнулся с дедом, он держал ружьё, а свободной рукой пытался открыть форточку.
- Дед, ты что удумал, стрелять, что ли по ним?
- А что прикажешь, всю ночь слушать их завывание? Я им повою, тварям недомытым. Они у меня сейчас попляшут семь-сорок.
- Дед, пустая затея. На дворе ночь, видимость почти нулевая, давай дождёмся утра, а там решим, что к чему. Может они и уйдут сами, зачем палить и зря патроны портить?
- Может ты и прав, что затевать ночью не стоит, но убраться они не уберутся, не та порода. Будут крутиться, пока горя не натворят, поэтому их надлежит ликвидировать, всех до единого, потому что они не успокоятся, даже если уйдут. Через время снова нагрянут. Истреблять эту нечисть надо, только так и избавимся от беды.
Я вот что кумекаю, Сёмка, у них же разум не человечий, вот они и думают, что ты до сих пор на крыше сидишь. Видел же тот волк, как ты туда запрыгнул. Теперь, вроде тебя стерегут, мол, в любом случае спустишься, соображалка-то не работает, что ты через балкон в дом пробрался.
- Возможно и так, дед, понятия не имею, но не нравится мне всё это. Интересно, как там остальные, Пантелеич отправился всех предупреждать, успел ли?
- Коли Пантелеич взялся за какое дело, то доведёт его до конца, нормально доведёт. Только бы слушали все, что скажет им Пантелеич. А я, Сёма, всю ноченьку не сплю. Бабка приняла снотворного и по сей час подушку давит, ну и хорошо. Сердечко у неё пошаливало, когда тебя не было, постоянно плакала да тосковала. Так я и сам уже не рад, что ходатайствовал за тот институт.
Ага, крутился, крутился с одного бока на другой, а сон не идёт. Потом, чую, концерты начались по заявкам радиослушателей, ну какой тут отдых? И вот брожу по комнатам да в окна заглядаю. А часа два назад выстрелы раздавались со стороны магазина, может Пантелеич стращал окаянных? И машины какие-то у нас тут ездили: слышу, прошла, вроде не грузовая. Проехала вглубь улицы и сразу возвернулась, наверно в райцентр подалась. А попозже другая проехала, но та не возвращалась. Кому, думаю, охота полуночничать?
Вот оказия, так оказия и куда теперь это девать? Раньше мы помоложе были, я имею в виду, когда собаки напали, то тогда и силушка присутствовала, и голова работала без огрехов, а нынче с каждым днём всё больше и больше осознаёшь свою беспомощность.
- Дед, всё закончится хорошо, главное верить. А с твоими мыслями далеко не продвинешься. Как ты любишь говорить: будет день и будет пища. Поутру начнём решать все проблемы, а сейчас не нужно о плохом, его и так хватает. Спина в мурашках, когда в окно выглянул. Лучше расскажи что-нибудь, заодно и отвлечёмся, а, дед?
- А ты, Сёмка, не изменился, вроде и вырос, а такой же.
- Дед, ты о чём?
- Да вот и прежде ты имел пристрастие слушать, постоянно к нам с бабкой приставал, чтобы поискали в памяти истории разные. Бывало сядем у камина в зимний вечер: бабка вяжет, я лист табака перетираю, и по очереди с ней всякие небылицы тебе преподносим. А ты лежишь на подушках, на пол кинутых, кулачки под щёки и только глазятами лупаешь, то на меня, то на бабку.
- Я помню, дед, мне нравились такие вечера. Ещё любил с бабуней на посиделки ходить. Она сламывала несколько веточек сирени, чтоб гнуса от меня отгонять, а я усаживался на пенёк рядом с нею и затаив дыхание вслушивался в голоса бабунькиных подружек.
Что только им не вспоминалось интересного о прошедших временах и различных случаях, которые происходили то с тем, то с другим. Самое главное, дед, они ещё тогда говорили о людях, давно не числящихся среди живых и вот что получается - человека нет, а память о нём живёт.
- Это так, Сёмка. Иные люди, что нас окружают, оставляют после себя яркий след, поэтому и хочется их помнить. Необязательно, чтоб это были подвиги, о которых в истории пишут, а просто жил на земле человек, худого никому не делал, в помощи не отказывал да на словцо красное был горазд. Вот этими незначительными поступками и закрался в людскую память. Да, внук, жизнь непредвиденная штука.
- Но жить очень хочется, дед. После вчерашнего происшествия я понял, как она хрупка и как с ней легко расстаться. Поэтому начинаешь её сильнее ценить и уже другим взглядом смотришь вокруг.
- Сам просил плохое не поминать, изволь придерживаться регламента.
- С замечанием согласен, готов принять к сведению. Дед, я всё забывал спросить, помнишь, у нас во дворе печка стояла? Бабуня на ней стряпала постоянно, особенно запомнилось, как она ставила на печь огромную кастрюлю с кукурузой, а я ходил следом за бабуней и надоедал глупыми вопросами, когда же початки те сварятся, вроде от неё это зависело.
- А, неплохая, кстати, печурка была, помню. Да так и вышло, что бабка всё реже стала ею пользоваться, ведь баллонный газ провели, и хоть она уже считалась невостребованной, а каждую вёсну надо её подмазать да кирпич какой заменить. И что ж на самом деле: колочусь-колочусь, а бабка на конфорках готовит, ну а мне на беса оно такое? И как перестал подновлять, так тут же она и завалилась. Сейчас, внук, старое норовят забыть. Прогресс везде. Но без этого старого, не может быть нового. У каждой реки есть свой исток.
- Верно, дед. А я часто перебираю в памяти детские годы, многое запало в душу. Ещё помню возле ворот сухое дерево, листья на нём никогда не распускались и по сей день не знаю, что за дерево то было?
- Сосна. Высохшая сосна. Мы её долго не пилили, потому что к ней провода крепились, а потом нам столб за двором поставили и тогда пришлось убрать тот сушняк ненужный.
- Не могу понять, что такого скрывалось в той сосне и почему, вдруг она мне грезится? Может потому, что на неё всегда птицы садились, рядом столько деревьев, но они облюбовывали именно её.
А ворота наши первые тоже запомнились: сбитые широкие доски и по диагонали парочка. Я часто на них влезал и смотрел на улицу, тогда всё завлекало, даже пчёлы, перелетающие с цветка на цветок.
- Ворота мы специально построили, собирались твоему отцу мотоцикл купить. Ему как раз семнадцать миновало. Но в деревне произошло несчастье, хлопец разбился на недавно подаренной родителями "Яве". Мать егошняя волосы на себе рвала у гроба. А хлопец приходился отцу другом и он тяжело переносил эту смерть.
Мы с бабкой уже речь заготовили, как его от мотоцикла отговорить, но отец сам отказался. Не потому, что струсил, а просто возненавидел мотоциклы. И у нас никогда не было никакого транспорта. Вот так. От техники уберегли, а от убийц четвероногих не сумели. Кому что на роду написано. Чему суждено случиться, того не избежишь. Судьба. А её, капризную девицу, ни пешком обойти, ни конём не объехать.
- А может мы сами вершим свою судьбу?
- Может и сами. У нас один жил, давние это времена... Всю войну прошёл без единой царапинки, а возвернулся домой и погиб на следующий год. На сенокосе дело было. Гроза началась страшная, а дождь, так и не сильный срывался, больше гремело. Мужики попрятались в лес под небольшие деревья, а он остался продолжать работу.
Те кричали ему, мол, иди к нам, но он в ответ только улыбался и говорил, что при дожде, как и при росе - косится легко. Ну и накосил себе на домовину. Молния как шандарахнула, что аж коса на десяток метров улетела. Вот тебе и судьба.
Внук, я предлагаю перекемарить хоть пару часов. Передохнуть маленько надо, а то потом неизвестно когда придётся.
Если честно, я уже подрёмывал, поэтому кивнул на дедово предложение, что означало согласие. Собрались на покой, смотрим, а в проходе бабуня - прислонилась головой к двери, стоит улыбается. Думаю, она долгонько так простаивала, нас всё слушала.