Памяти отца посвящается
Шлеп, шлеп. Деревянные лопасти парохода шлёпают по речной глади.
Мне семь лет. Мы плывём вниз по Оби куда то далеко-далеко, на родину к папе.
Мимо медленно проплывают берега. Целыми днями ни одного посёлка или деревни на берегу. Одна девственная природа.
-Владька, иди сюда – зовёт меня отец. Я тебе сейчас истребитель покажу. С этими словами ловит здорового овода, вставляет ему сзади в брюшко расщепленную спичинку и отпускает. – У-у-у величаво полетел тот над рекой.
Нижневартовское. Семидесятый год. «Большая нефть» ещё не пришла, и это было маленькое село на берегу величественной реки. Железную дорогу и аэропорта нет, вертолёт – редкость. Речной причал на дебаркадере, где собирается пол деревни к приходу парохода.
Для детворы было полное раздолье. Вода в реке как парное молоко. Иногда, с разрешения капитана, можно было попасть на какой-нибудь буксир и постоять в рубке капитана. А еще в аптеке, которая была в двух шагах от пристани, по левой стороне, если подниматься в поселок, можно было купить холодки и аспиринки.
Когда Обь разливается, её ширина в районе деревни достигает несколько километров. Залиты все пойменные луга и рыбы на них немерено. Есть и свои минусы. На сенокос приходилось плыть на острова как раз напротив посёлка. Деревенские мальчишки рассказывали, что однажды, спящей женщине в рот заполз ужик. Его привлек запах выпитого парного молока. Что спасти женщину, перед ней поставили блюдечко с парным молоком, и уж выполз наружу. Может это всё и байки, но я долго потом боялся спать где то вне дома.
Как то вечером, отец с дедом собирались на рыбалку. Бабушка, строгая и властная хантыйка, категорически против: - Нечего малышню с собой брать, комаров кормить. Пусть вон, дома сидят.
Я умоляю деда и отца взять нас с собой. Нас, это меня и трёхлетнего родного братишки Димки, комары не пугают. Подумаешь, комары, у нас в городе они тоже вечером бывают. Димка то тот, еще совсем малышня, чтоб что-то понимать. А я то уже большой.
Дед, заступился за нас. И вот мы идем к лодке. Впереди отец, неся на плече неподъемный лодочный мотор, за ним, прихрамывая (наследие войны) дед. И сзади мы с братом.
Поднявшись на час-полтора выше по течению, дед находит небольшой островок для табора и мы причаливаем. Костерок, чай, выставляем сети. Глубина на заливных лугах метр-полтора., поэтому сети ставят без лодки, с рук.
Всё выставлено, на костре поспела уха. И тут появляются комары. Нет, комары на Оби, это не та назойливые мелочь, что мне приходилось видеть. Это монстры. Гораздо позже, ночуя на берегу Оби, я вспомнил эту рыбалку. Было такое ощущение, что эти гиганты летают высоко в небе и увидав жертву, начинают на неё пикировать с километровой высоты. И появляется шальная мысль - Сейчас же с ног собьёт, если попадёт в меня!
А тогда, мальчишкой, я отчаянно отмахивался от этих паразитов, уже жалея, что вообще напросился дедом и отцом. Стемнело. Дед звал нас ужинать, но какой уж тут ужин: мы отчаянно боролись за свою жизнь. На огонь вылетели из ночи и другие «пернатые». Кого только не было: комары, слепни, оводы, мокрец, мошка. Если от комаров и слепней накомарник как- то еще предохранял, то от мошки и мокреца нисколечко. Вроде нет ничего на руке, так, пощипывает. А проведешь ладошкой, рука вся мокрая от раздавленного мокреца. Жуть. И не была конца и краю этой ночи, этой войне.
Отец готовит тройную уху, регулярно выуживая из котла комариный «навар». Как только не изгаляются её варить, называя тройной. Но настоящую, тройную уху готовили следующим способом. В котел с закипевшей водой кидают лук, картошку, лаврушку, можно немножко перловки. Затем рыбу. Как только рыба готова, её достают и на стол, а в котёл следующую порцию рыбы. Рыба сварилась? Тогда её на стол, а в котёл еще разок закладывают рыбу. И не важно, один это сорт рыбы или несколько. Главное, чтоб окунёк присутствовал.
И вот все наелись «от пуза» рыбы. Все довольные. И теперь, разлив по кружкам бульон, пьют горячую, вкуснейшую ушицу. Вот что значит, тройная уха. Сейчас, по прошествии лет, я иногда добавляю: - Уха, без стопочки водки, это просто рыбный суп.
А тогда, семилетним пацаном, я хлебал из кружки этот наваристый бульон вместе с плавающими там телами комаров и чертовски злился на эту дуратскую рыбалку, на этих дуратских комаров и подбивал брата, чтоб он упросил отца отвести нас обратно в деревню.
-Димка. Попроси папу отвести нас домой.
- Сам проси. - У закутанного с головой в какую то рубашку брата, наружу только глаза.
-Мне неудобно, а ты маленький ещё. Иди, проси.
Лежим мы с братом, уткнувшись лицами в дедов полушубок, препираемся и как-то незаметно засыпаем.
Утром, сняв сети, возвращаемся домой. Отец на моторе, дед Илья на носу, а мы с братом сидим по краям лодки, опустив руки за борт, и радуемся тому, что ночь прошла, лодка по самые борта забита рыбой, и вообще всё здорово.
Папа потрепал меня по голове:- Ну что, сын, хлебнул мурцовки?
И я, позабыв все ночные мучения и слёзы, улыбаюсь в ответ.
А дома, когда бабушка выбрала из улова стерлядку и муксуна для пирога, я с сёстрами и братьями носил полные вёдра рыбы по соседям.
Тук, тук. – Мы рыбу принесли. - Вываливаем её в приготовленную ванну или таз и назад, до других соседей, пока всё не раздадим.
А на утро уже к нам в дверь стучат. Рыбу принесли.
Прошло более сорока лет. С того лета у меня осталась на память старая фотокарточка. На ней я с двоюродным братом Сан Санычем. Где то за кадром отец, и только видна его рука держащая здоровенную щуку. А щука с меня ростом.
И когда заканчиваются какие то жизненные передряги или физические трудности, я невольно вспоминаю голос отца: - Ну что, сын, хлебнул мурцовки?
И улыбаюсь в ответ.
фото из интернета.