Толстая и общая, она умещается у меня на ладони. Я держу в руках желтую от времени тетрадь, без обложки, с вырванными страницами. Она хранит секреты неведомой мне души, от нее, казалось, лучиками исходит надежда и отчаяние, любовь и грусть…
Песенник сороковых годов прошлого столетия, угадывается почерк образованной женщины. Ну-ка, ну-ка, что же тогда пели, интересно. «Вдыхая розы аромат, тенистый вспоминая сад, и слово нежное – люблю…». И после этого волшебного танго, сразу идет песня, от которой мой дед-фронтовик, не стесняясь, плакал. «Эх, дороги, пыль да туман, холода, тревоги, да степной бурьян…» Да, не мог солдат знать своей доли, и выжив чудом, плакал, вспоминая погибших товарищей. «Мужчины не плачут, они огорчаются».
Дальше, перебивая фронтовые воспоминания, идет песня другого жанра, где слез, пожалуй, не меньше. «Этапная», она записана другим почерком, рифма в ней невпопад, но содержанию веришь, веришь, что человек, вписавший ее, нюхал явно не «розы аромат». «В Армавире тюрьма большая, народу в ней не перечесть…» От сумы и тюрьмы…
О Боже, как много в нашем российском человеке наворочано, его хватает на все: на любовь, на войну, на тюрьму. Он выстоит и выдюжит, несмотря ни на что.
Листаю дальше, ба, дневник. Исповедь молодой женщины. Борьба за свое счастье, за каждый его час, за каждый миг чувствуется в каждом слове, которому сразу веришь. Я невольно зачитываюсь, увлекаюсь…
Кончилась война, и я опять в станице Ново-Кубанской. Работаю в сельсовете, там, где начался мой творческий путь. Работники все новые, и лишь один привлек мое внимание. Я решила изучать этого человека, тем более что сидели в одном кабинете. Время от времени я устремляла свой взгляд на того, кто стал предметом моего наблюдения.
В ответ, надо заметить, получала те же пронизывающие взгляды пронзительно-серых глаз. Очевидно, он тоже приглядывался ко мне. Странно: он интересовал меня, я хотела вникнуть в его мысли, так хитро скрытые в его взорах, и в тоже время он мне чем-то не нравился, или просто я себя обманывала, потому что у него семья…
Я терялась в догадках, и боялась, вдруг он мне понравится, тогда горе будет его жене. И вот, чтобы отвлечься и не зайти слишком далеко в своих наблюдениях, я познакомилась с Н. и стала проводить с ним время.
Однажды мы с ним повздорили, и я со слезами на глазах побежала в с/совет.
Было 11 часов ночи, и я не думала кого-нибудь застать.
15.V1.45г.
Виктор сидел в нашем кабинете, как будто дожидаясь меня. Всю ночь, что прошла около открытого окна, он не спускал с меня ласкового, и в то же время испытывающего взгляда. Я пыталась угадать: нравлюсь я ему или просто хочет поиграть со мной? Под утро он привлек меня в свои объятия и запечатлел на губах поцелуй. Я поняла, что не ошиблась. Я нравилась ему ничуть ни меньше, чем он мне, но я была безмолвна; я хотела убить зародившееся чувство на корню.
Хотела заглушить сердечную боль у другого на груди, чтобы не разбить его семью. Мне это плохо удавалось, и если внешне я казалась совершенно спокойной, то внутренний душевный покой был нарушен бесповоротно. Я приняла решение: не заглядывая в будущее, бросилась в водоворот жизни. С подружкой мы не пропускали ни одних танцев, я надеялась в вихрях вальса убить нарастающее чувство. Но, увы! Танго и фокстроты открывали иную жизнь. В голове невольно мелькали воздушные замки будущего, а когда музыка, как сон заканчивалась, действительность обступала серой навязчивой пеленой. Тогда накатывалось грусть и тоска: хотелось видеть любимого наяву.
С Николаем было непросто. Я заставляла себя полюбить, ведь и он меня искренне любил и был привязан настолько, что без меня никуда не ходил.
О! Как я хотела полюбить его. Я думала, что забуду о другом, чей образ был всегда перед глазами. Избытки чувств я отдавала Николаю, душой и телом принадлежала ему. Мы уже решили, что поженимся, как только он возвратится из госпиталя. Он считал меня своей женой, а я не возражала. Мне казалось, что судьба наша решена.
Вскоре Николай уехал в госпиталь, я часто бывала у него, даже взяла отпуск, чтобы не видеть человека, не дававшего мне покоя. За это время я почти полюбила Николая, да мне и нельзя было его не любить. Я была беременная.
Николай знал об этом, ждал и хотел «цыганчонка», но однажды, в шутку или всерьез, посоветовал сделать мне аборт. Я была уничтожена на месте. Боже, как я хотела иметь ребенка, и вот все рушилось. Тот, которому я отдала все, что могла, не хочет быть отцом? Зачем же мне иметь такого мужа? Я твердо решила: жить с ним не буду, но он пока про это не знал. Его мать и сестра считали меня своей, а у меня на душе…, о боже, что творилось в моей душе. Родные мои, в особенности мама, были против этого брака, наверное, они были более прозорливы, чем я. Они с ужасом ждали и боялись моего падения. Может и вправду со стороны виднее.
Жизнь во мне, несмотря на предательство, продолжала бурлить, я хотела жить, хотя плавный ход жизни был грубо нарушен. Отдушина была в чувстве к тому, кто не покидал меня, кто по-прежнему продолжал молча изучать меня и преследовать синими взглядами. Сдерживать свои чувства уже не было сил.
И вот, в один из вечеров я вызвала его в совет, чтобы сорвать маску с лица и броситься в его объятия. Я очень боялась, что он холодно встретит меня, что я ему неинтересна, что, наконец, я ошибалась. Ведь после той ночи у нас не было не только встреч, но и малейших намеков на близость. Он пришел и усадил меня на колени, расцеловал. О! Какая я счастливая была, и тут же тайно, чисто по-женски пожалела, что ношу в утробе не его ребенка.
Виктор! Виктор! Как я тебя полюбила. Это был исключительный характер. Он знал, что я беременная, знал, что у меня есть «муж», но не оттолкнул меня. Хотя порою я доходила до крайнего отчаяния, и мне казалось, что жизнь висит на волоске. Я находилась на грани гибели, нескончаемого падения в пропасть, и только он один держал мою жизнь властной рукой. Только с ним и у него на груди я находила покой. Лежа в его объятиях, дурные мысли исчезали – я была счастлива.
Но все время так продолжаться не могло. Николай узнал про наши встречи, но все еще на что-то надеялся. Я приняла решение порвать с ним окончательно.
И вот, 6 ноября 1945 года Николай зашел в с/совет; я разговаривала с Виктором, и ему уделила мало внимания. Вечером он ко мне не пришел. После торжественной сессии я пошла домой, где у калитки меня ждал Виктор. Это придало мне сил. В тот памятный вечер я решилась на аборт.
На следующий день в магазине я выпила два стакана вина и пошла к акушерке, которая стала готовить меня к родам. А еще в этот день я с сестрой Лидией сфотографировалась, мало ли чего может случиться. Виктор знал о моем решении, но в его исполнение не верил. У меня же дороги назад не было, и 16 ноября в 6 часов вечера я родила пятимесячного ребенка; он был жив всего несколько минут. Я осталась одна.
В первые минуты появления ребенка на свет у меня проявились материнские чувства, но вспомнив, чей этот ребенок, внезапно почувствовала и душевную пустоту. Я была свободна.
Моя жизнь ни от чего не зависела, и я дала себе клятву: принадлежать отныне только Виктору. Мои мечты сбылись! 8 января 1946 года Виктор разошелся с женой, а на следующий день мы зарегистрировали брак в поселке Хуторок.
Наконец я дождалась того часа, когда могла полностью насладиться своим любимым. Эта ночь была верхом блаженства: он брал меня сколько хотел. Он дышал нежностью и любовью, как я была счастлива. Я не думала о будущем, совсем не думала о брошенных им женах. Я была пьяной от любви, а все остальное отходило на задний план.
Медовый месяц прошел в объятиях и поцелуях. Я забеременела, и знает только Бог, как счастлива. Я хотела стать матерью, но увы… Виктор по непонятным причинам был против ребенка. У меня появились сомнения в искренности его чувств. «Неужели он разлюбил меня?- задавала я себе вопрос. – Ну, а если нет, то почему не хочет иметь ребенка от любимой жены? Я отказывалась это понимать.
Как больно и мучительно трудно вырвать из тела и груди плод любимого человека. «Да что же за напасть на меня с этими мужиками». Мои душевные мучения, про которые он не знал, захлестнули меня апрельским половодьем. Я сделала аборт и 6 апреля полуторамесячный ребенок расстался с жизнью. Я оплакала своего ребенка, вырыла яму и закопала. Так погибли мои мечты, мои желания, погибли во второй раз. Виктора нет дома, он в Краснодаре.
Виктора все еще нет дома, и мне кажется, что прошла вечность, как я без него; что я без него. Мне скучно, некому излить свое горе, нанесенное им же, но лучше быть с ним, чем мучаться одной. Я боюсь даже думать о разлуке с ним, о Боже! Как я к нему привыкла. Если он задумает уйти от меня, то уйдет через мой охладевший труп.
Получается все иначе! Какой ужас! Виктор осужден на один год лишения свободы. Мне все еще кажется, что он выехал в командировку, но в глубине души… я знаю правду, сердце не обманешь.
Я начинаю опасаться, что не смогу его увидеть живым. Здоровьем он слаб, как бы не случилось несчастья, и я этому виной! За что меня карает так Бог? Неужели за мою любовь? Я без него не могу и минуты.
Виктор, милый! Каждая вещь, которую ты держал в руках, место, где ты спал и сидел, оплакано мной. После суда я упала на постель, где вместо тебя лежала недошитая ковбойка и пояс. Виктор, я целовала подушку, где еще недавно покоилась твоя голова, я рыдала как будто после похорон. Сознание твоих мучений убивает меня, я хочу разделить твои страдания. Вся жизнь заключалась в одном тебе, я жила ради тебя и матери. Так зачем жить, коль рядом нет тебя? Все меня успокаивают, вот мол, тебя скоро выпустят, но я нисколечко в это не верю.
Тебя нет четыре дня, а мне кажется четыре года. Успокоят меня лишь твои умные серые глазки и прикосновение властных губ. Только твоих, мой любимый, ты слышишь, но увы! Тебя нет рядом, ты далеко и страдаешь. Как бесконечно тяжела разлука, не хватает сил об этом думать.
Среди людей немного отхожу, вроде бы отвлекаюсь, а вот домашнее одиночество, где все напоминает о тебе, переносится очень тяжело. Всякая мелочь, сделанная тобой вызывает слезы; цветы, которые ты поливал каждый вечер, розы, подстриженные твоей рукой, глядят на меня с немым укором, словно говоря: где наш хозяин?
И вот, Витенька, когда я увидела тебя за решеткой, мне показалось, что ты воскрес из мертвых. Чуб, мой чуб, который я так любила трепать, сбрили, загоревшее лицо заросло светлой щетиной. Делаешь вид, что тебе хорошо, хорохоришься, но я знаю, не обманешь, что хорошо тебе будет только со мной. Живу я теперь в Армавире, рядом с тобой, последний кусок мы будем делить пополам.
Сегодня я была в кино, за все время, как живу одна, первый раз; захотелось развеяться. Смотрела цветной фильм «Каменный цветок», и на весь зал, как дурочка ревела. Меня успокаивали сердобольные соседи, а я продолжала лить воду. Катюша мучилась так же, как страдаю я в ожидании милого; какие же им пришлось испытать трудности, но все-таки любовь оказалась крепче «каменного цветка». Они преодолели все преграды, и встретились. Я тоже не буду терять надежды на встречу с тобой, Виктор.
Наверное, уже будет не то и не так. Твои чувства огрубеют и охладеют. Неужели ты не будешь любить меня так, как любил? Я в это отказываюсь верить. Я постараюсь быть еще лучше, я разбужу в твоем сердце чувство. Ты будешь меня любить!!!
Сейчас у меня одно утешение – моя тетрадь, где я записываю или скорее, наверное, фиксирую состояние своей души. Я прочла ее заново, и на каждом эпизоде и слове останавливалась. Все встает в памяти так ясно, словно это было вчера. Вот, наткнулась на засушенный ландыш в своем дневнике. Это тебе на память в знак моей любви.
На сердце ужасная тяжесть, некому излить душу, истерзанную тоской. Виктор! Я стала часто видеть тебя во сне. Меня интересует, думаешь ли ты обо мне хоть изредка, есть ли я в твоих мыслях. Квартирная хозяйка моя говорит, что я таю, как восковая свеча. Неужели моя жизнь догорает? Ведь я очень мало пожила, как мало испытала прелестей супружеской жизни. И что? На этом закончить свой путь? О, нет! Нет, я переживу все трудности, и дождусь свою любовь. Витенька, я никогда не изменю тебе, ведь ты не бросишь меня после таких мучений? Ух, что я тогда сделаю с собой! Но, стоп, об этом пока рано говорить, сейчас я знаю только одно: ты меня любишь, любишь так, как никто не любил еще в жизни. Я знаю, что ты переживаешь разлуку так же тяжело, как и я.
А я дурочка выдумываю Бог знает что.
Вот уже три дня я работаю диспетчером автопарка авиационного училища. И в первую же ночь нашлись ухажеры, но мне пришлось поступить немного грубовато, чтобы отшить раз и навсегда притязания легкомысленного мужского пола. Я глянула своими прищуренными глазами, и четко отрубая фразы, по-военному, сказала, что у меня есть муж, которого я люблю и не собираюсь ему изменять. Наверное, я выглядела со стороны смешно, и фразы звучали по-киношному, но мужики все поняли, и дальше никто не приставал. Да, разве я могла тебе изменить, Виктор! Ты единственный человек, кого я люблю после мамы.
Как же я душевно устала; как тяжело жить одной, без любимого и ждать, и знать, что скоро вернется. И любить никого нельзя, а тело просит ласки… Приходится все чувства убивать, и жить одними лишь воспоминаниями. Напрягаю память, и никак не могу восстановить его образ, тот, каким увидела в самом начале. Увидела и оценила по достоинству. Он сегодняшний не сохранил ничего от прежнего: ни лица, ни жестов, или я ошибаюсь. Его первоначальный облик незаметно менялся в нескончаемой веренице дней. И тот мельком замеченный впервые, менял свою сущность в моем сознании, становился близким, родным, любимым.
Им овладеваешь час за часом, не подозревая того, невольно проникаешь в суть его черт, движений, в его физическое и духовное тело. Начинаешь исподволь понимать все с полуслова, угадывать его улыбки и ужимки и прищуры. Кажется, что он принадлежит тебе всецело, до того бессознательно любишь все, что к нему относится и все, что от него исходит. Вот наверное почему становится невозможным вспомнить, каким был этот человек перед моими, тогда еще равнодушными глазами, впервые.
Теперь я вижу его, доброго, нежного, и в то же время резкого, такого сильного и такого покорного мне. Этот человек захватил меня навсегда. Нас стало двое, но наши души и сердца слились в одно целое. Я не знаю, где он сейчас, но чувствую всеми фибрами души, что он думает обо мне. И при каждом биении сердца мне кажется, что я слышу их двойной удар. Это он отвечает мне в унисон! Как это сладко быть любимой, какая нечаянная радость думать о ком-то с нежностью, с желанием открыть свои объятия навстречу, почувствовать его поцелуй, подаренный в лихорадке ожиданий.
Он очень чувственный человек и умеет любить. Да и зачем жить без сильных ощущений. Я не завидую людям с броней черепахи на сердце. Счастливы страдающие от своих ощущений, они принимают их как благо и смакуют, как лакомство. И не давая себе отчета, надо все наши волнения, счастливые и печальные превращать во благо: насыщаться ими до самого острого счастья, до самого мучительного страдания.
Как я страдаю, милый Виктор, если б ты только знал. Твои желания в письмах заставляют переживать еще глубже, я вглядываюсь в тебя в своих мыслях, но лица почему-то не вижу, оно слишком далеко. А вот тело, сильное и любимое перед глазами, я вижу все, и тогда мне кажется, что люблю я тебя еще крепче.
А потом вдруг накатывает обида, что ты один виноват в моих мучениях; ты заставил меня терпеть трудности и лишения. И тогда я перестаю к тебе ходить, внушаю себе, мол, пусть помучается, он заработал, он жил в свое удовольствие, любил «их», имел от «них» детей, и меня после «них» любит меньше. Всю любовь источил на «них», а мне достались только жалкие остатки догорающего в ночи сердца. Он не захотел от меня иметь детей, ездил к Ирке, спал с ней, обманывая меня…
Эти мысли окончательно разрывают мое сердце, но сознание говорит другое. Я люблю тебя по-прежнему, нет, я люблю тебя, как не любила никого за свою короткую жизнь. Я понимаю, что ты мучаешься из-за меня. Твой образ не покидает меня, я вижу его отчетливо и явственно, он ждет и верит; я забываю про обиды и вновь лечу к тебе, как будто наяву. При твоем появлении все гадкие мысли рассеиваются как утренний туман, и я опять начинаю скучать и бредить тобой.
Виктор, я страстно хочу тебя, твоих властных объятий и жарко-нежных поцелуев. Виктор, милый, скорей бы кончилась разлука, я боюсь, что сердце мое окаменеет, и я не смогу любить тебя по-прежнему; погаснут огоньки в моих глазах, которые всем так нравились, и которые ты называл «цыганскими» из-за их черной и бездонной глубины. На моей голове появились сединки, а я еще не прожила и четверти века. Будешь ли ты любить меня такую, не знаю?
Сегодня исполнился год с того дня, как я была секретарем избирательной комиссии. Витенька, ты помнишь ту ночь, когда ты спал один, и с какой жадной радостью встретил меня утром. Помнишь ли ты? Я не могу этого забыть. Все пошли голосовать, а мне как-то не хочется. Чем я могу отметить этот Великий день – день выборов в Верховный Совет РСФСР? Я ждала тебя. Я надеялась поскорее увидеть тебя, но мои ожидания разбились напрочь о строгие буквы закона. Теперь я верю и знаю, что судьба играет человеком, она порой бывает зла, то вознесет его высоко, то бросит в бездну, как козла. Вот так, Витенька, она и нами играет.
Я очень ждала пересмотра-пересуда. Я лежала в постели с температурой под 40 и бредила тобой, думала как встречу тебя, и ты своей лаской вылечишь меня, но увы и ах… Я тебя опять не дождалась, а моя милая старушка-мама сказала, что приговор тебе оставили без изменения. Для меня это был удар, забравший последнюю надежду. Мне захотелось уединения; я его нашла в Нашей комнате, где мы прожили счастливо всего 4 месяца, она и сейчас стоит незанятая. Стены слышали мои рыдания, но остались безмолвны, одно эхо несчастья хозяйничало без спроса.
В эти минуты я вспомнила всю свою жизнь.
Виктор, милый, я думала найти с тобой счастье, быть примерной женой и хорошей матерью, тем самым надеясь искупить позор и падение по своей глупости. Не суждено случиться счастью, и мне остаются одни страдания, горе и невзгоды, и эта нищенская нужда. Я знаю, ты сердишься на меня, что я не ношу тебе передач, и ты не поверишь, я сама по несколько суток ничего не ем.
Хлеб, который я получаю, приходится продавать, так как от зарплаты до зарплаты не за что его выкупить. Вот такая получается метаморфоза.
И невольно встает вопрос: зачем тогда жить? И тут же сама отвечаю – жизнь еще впереди, а вдруг светлый лучик промелькнет и для нас. Я хочу жить только для тебя, если моя жизнь тебе дорога. Я, Витенька, надеюсь, что ты вознаградишь меня за все переживания, я в долгу не останусь.
Эти строки я пишу для того, чтобы наши дети, Наши Виктор, учти, что я живу надеждой на будущее. Так вот, Витенька, пусть наши дети узнают, сколько нам пришлось пережить. Пусть узнают, что такое наша жизнь. А я молю Бога о милосердии к тебе. Я верю в твое мужество, у тебя хватит сил пережить последние месяцы своей неволи.
9.II.47г.
Прошло два с половиной месяца с тех пор, как я видела Виктора последний раз.
Вчера я ездила к нему; как тяжело далась мне эта поездка, я не могу ходить, на работу шла 40 минут, с работы привезли ребята. Это ерунда по сравнению с тем, как он встретил меня.
Я надеялась броситься в объятия любимого человека, и как стало обидно, когда получила только холодный поцелуй без радости в серых глазах. Виктор, милый, неужели ты не мог прижать меня покрепче, как было раньше. Неужели я не заслужила этого? И ты меня уже не любишь? Да? Нет, Виктор, погоди, ты должен меня любить. Ведь я не изменяла тебе. Я честно жду тебя и терпеливо переношу все невзгоды жизни, втайне надеясь, что получу вознаграждение – твою крепкую и нерушимую любовь.
Вот и прошел праздник 8 Марта, на работе объявили благодарность.
9.III.47г.
Я, наверное, проклята Богом, и он продолжает наказывать меня за грехи. Чем еще искупить свою вину, не знаю. Наверное только смертью. Меня преследует только горе и несчастье. 8 мая получаю еще одно известие, самый страшный и неожиданный удар.
Сестра Лида прислала телеграмму: «Мама умирает. Выезжай». Что может сильней поразить сердце! Ведь я живу только ради них. А не станет мамы? Для кого тогда жить? Детей нет. Не дождавшись Виктора наложить на себя руки? Но что будет с ним, ведь он живет ради меня. Вчера я навестила его. Каким горячим и упоительным поцелуем он встретил меня. Глаза загорелись радостью, он так истосковался по мне. И вот как его оставить такого, уйти со света навсегда… Нет, я не знаю, что мне делать.
Сердце не находит места, рвется на части. Ну как можно дальше жить? Некуда приклонить голову, некому излить горе; сердце, пораненное нуждой, чахнет, как цветок без влаги. Живешь как пень в лесу замшелый, одиноко и бесполезно. И это все называется жизнью, да разве это жизнь, прозябание да и только. Коптим белый свет: и сами не живем, и людям мешаем жить спокойно.
10.V.47г.
Как долго не бралась я за эту тетрадь. Сколь много прошло счастливых и ненастных дней за это время, но что бы ни случалось, мне было с кем поделиться печалью.
А вот сейчас я переживаю вновь не лучшее свое время. Нет близкого человека, который посочувствовал мне и дал добрый совет. Муж отвернулся от меня. Я бросила ради него мать, и сейчас мне очень тяжело. Отдать ему всю жизнь, любовь и сокровенные мысли, а взамен лишиться даже ласки. Ведь без нее не бывает женщины. Чего еще ждать?
В его семье меня не любят. Я не улыбаюсь, когда мне грустно, не болтаю попусту с соседями, когда на душе тяжело, будто камень повис. Я лишилась его поцелуя перед уходом на работу. Хочется громко кричать от обиды, но кричать и плакать нельзя, не дождутся. Виктор, Виктор, что ты делаешь со мной? Зачем привез на погибель, ведь знал мой характер, знал свою мать, чувствовал, наверное, что я не уживусь с ней. Я из дома бежала от всякой буркотни и неприятностей, а что встретила здесь? Ты же знаешь, что мне легче перенести холод и голод, чем твое молчание; оно меня ранит до глубины души. Неужели нам не о чем говорить? Почему ты молчишь? Ведь я говорила тебе, если надоем или исчезнет во мне потребность, скажи, не мучь никого. Не обманывай себя, а меня обмануть трудно, хоть ты и считаешь дурой.
Если ты не можешь решиться, я закончу эту комедию сама. О ребенке не беспокойся, воспитаю, если останусь жива. Он будет служить мне напоминанием о светлых днях твоей короткой любви.
Страстный монолог любви и отчаяния закончился весной 1948 года в г.Херсоне. Героиня поведала о трех годах своей жизни. Да, какое непростое время переживала страна.
Позволю себе напомнить, что аборт был уголовно наказуемым деянием, за него полагался срок, а 1947 год вписан в послевоенную историю как голодный. И теперь становится ясным, почему молодая женщина пишет: я не могу ходить, на работу шла 40 минут, а с работы привезли ребята. Еще удалось узнать, что герой ее страданий сидел за неуплату алиментов, и что прожили они вместе 40 лет, и было у них три сына.
Любовь выстояла и победила, хотя соблазн был весьма и весьма велик. Но она приняла решение, что «любить больше никого нельзя».
P.S.Текст дневника в авторской обработке.
2002 г., декабрь