Эйюб Гияс
ДЕТСКИЕ ИГРУШКИ
Незабвенной памяти брата Эльбруса
Разница в годах между нами была небольшой, поэтому многие считали нас одногодками. Отец покупал нам одинаковую одежду, игрушки были общими. Все называли нас близнецами. На следующий год мы должны были пойти в школу. Но…
Проснулись мы поздно, но вставать не собирались, и, сидя на постели, играли. Игрушки были рядом. Дело в том, что еще с вечера мы спрятали наши игрушечные пистолеты под подушки и теперь на постели играли в «войну». В один момент я, считая, что это граната, взял кусочек доски и бросил в сторону брата. Она попала ему по голове. Я понимал, что ему больно, но, тем не менее, мы продолжили игру. На шум пришла мама, увидев бедлам в комнате, рассердилась, шлепнула каждого по попе и приказала одеваться. Я не знаю, что было со мной в тот день, но мне хотелось все время играть с братом. В этом доме он был для меня самым дорогим человеком, я очень любил его.
Мы оделись, спустились на первый этаж. На газовой плите стоял большой казан для воды, по-видимому, мама собиралась кипятить белье. Быстро позавтракав, выпив по стакану молока, мы поспешили во двор продолжить игру. Стояла солнечная погода. Игрушек было столько, что мы не знали, с чего начать. Игры наши продолжились до обеда.
В селе с утра был настоящий ажиотаж: в магазин привезли обеденные столы. Отец был на работе и поэтому за покупкой стола в магазин отправился мой двоюродный брат. Когда мы услышали, что он идет в центр села, упросили его взять нас с собой. Но мама приказала нам переодеться. Я сменил рубашку и быстро спустился во двор. А Самед все еще копался в нашей спальне. Двоюродный брат сказал, что он торопится и мы, не дожидаясь Самеда, отправились в центр села. А когда возвращались…
Когда возвращались, вдруг увидели, что мимо нас на большой скорости промчался «Москвич» дяди. Мы ничего не поняли. А когда вошли во двор, окаменели. Двор был полон - соседи, родственники. Тетя Сакина все пыталась успокоить маму, но та, покачиваясь, причитала:
- Самед, сынок…
Самеда не было. Его увезли, но я еще не понимал, что он больше не вернется в этот двор. В моей детской голове ничего не укладывалось, но внутренне я уже чувствовал, что больше никогда не увижу дорогого мне человека, не буду больше с ним играть, наши голоса не будут наперебой раздаваться в этом дворе.
Во дворе слышались только тихий шепот соседей, родственников и громкие причитания мамы. Я на цыпочках подошел к маме, склонив голову ей на колени, вдруг разрыдался, сквозь слезы допытываясь, где Самед. Мама прижала меня к себе и еще громче заплакала. Плакали все. Этот плач еще долго не будет утихать в нашем дворе.
Вечером во двор въехала машина «Скорой помощи», за ней несколько машин, в которых приехали отец и родственники. Когда из «скорой» показались носилки, на которых лежал Самед, дикий материнский крик разнесся по всей деревне. Я никогда не забуду мамин крик. А отец будто бы постарел за какие-то полдня. Маму никак не могли успокоить.
Самеда уложили на топчан, который стоял на веранде. Веки были полуприкрыты, ниже пояса он весь был забинтован. Самед не стонал, но тяжело дышал, а вокруг его небольшого, безвинного тельца ощущалась некая божественность. Я не знал, что должен делать, все еще не понимая, что же такое произошло с Самедом, которого я оставил дома живым и здоровым. Только потом я узнал, что Самед, пытаясь надеть носки, сел на отложенный мамой казан с бельем, крышка соскользнула и бедный мальчик, провалившись, в минуту обварился. Пр
Все смотрели на него. Кажется, врачи сказали, что он безнадежен, лучше его отвезти домой. Для того, чтобы хоть как облегчить страдания, Самеду сделали обезболивающий укол. На глазах у всех Самед доживал последние мгновения короткой жизни. Но я этому не верил, я не хотел верить в это.
Все, кто был на веранде, тихо спустились во двор, остались лишь папа с мамой, братья и несколько близких родственников. Все молча плакали. Тишина все более угнетала. В один момент Самед открыл глаза, все замолкли, только я, не сдержавшись, навзрыд заплакал. Самед услышал мой плач, стал искать глазами, нашел и…улыбнулся. Не знаю, откуда он взял силы, но Самед еле слышно промолвил:
- Почему плачешь, будь мужчиной. Ты что, плачешь от того, что я умираю?
Мама, а потом и остальные, снова заплакали. Самед же, не обращая внимания, продолжал говорить со мной.
- Гагаш, очень прошу тебя, смотри, чтобы мой велосипед никто не трогал. Захочешь, катайся сам. Когда я вернусь, мы еще поиграем. Не плачь, гагаш…- это были его последние слова. Потом его дыхание тихо, словно незаметное дуновение ветра через окно веранды унеслось ввысь. Таким оказался последний день его коротенькой жизни. Вместе с последним дыханием унеслись его смех, следы маленьких ножек во дворе. Самеда помнили многие, но более всего он сохранился в моей памяти.
Наутро его похоронили. Отец настоял на том, чтобы рядом с ним положили его одежду и все игрушки. Несколько игрушек положили на могилку. Я не мог жить без Самеда. Можно сказать, каждый день я отправлялся на кладбище на окраине села, садился у могилки и плакал. От могилки пахло Самедом, я с ним разговаривал, рассказывал про игры. И очень часто меня находили спящим рядом с могилкой Самеда. Все были уверены, что я сойду с ума, но этого не случилось.
***
Зима уже сдавала свои позиции. В тот день я опять, никому ничего не сказав, побежал на кладбище, и, пробегая мимо озера, обомлел. Самед стоял на берегу и звал меня. Растерявшись от радости, я побежал ему навстречу. И вдруг, споткнувшись, упал и покатился прямо до берега. Когда я открыл глаза, уже темнело. Я лежал на коленях отца, который, глядя на меня, смахивал скупую мужскую слезу. Поняв, что я не один, воодушевился и начал оглядываться по сторонам. Было тихо. Неподалеку была видна могилка Самеда, на которой лежал перевернутый, весь в пыли детский грузовичок. Я поднялся, взял с могилы игрушку и присел рядом с отцом. Он положил руку на мое плечо, а я, не глядя на него, сказал:
- Когда я бежал сюда, Самед стоял на берегу…
Отец молчал. Мы встали и молча пошли домой. Идя по дороге, отец вдруг прошептал:
- Мурад, сынок, не ходи больше на кладбище. Слышишь, не ходи…
Я промолчал. Мы пришли домой. Мама молча переодела меня, а я, помыв игрушку Самеда, положил ее рядом со своей кроватью. И после этого каждый день разговаривал с Самедом, играл с его единственной для меня памятью – грузовичком.
…Прошло много лет, и теперь у меня в семье растет маленький Самед, новый росток оборванной памяти брата. Мой Самед как только стал что-то понимать, начал играть со старой игрушкой и, слыша его детский смех, я вспоминаю последний день брата.
На нашем кладбище есть маленькая могилка, а рядом с ней совсем небольшая, в которой похоронены детские игрушки, ушедшие вместе со своим хозяином в тишину.
Перевод Али Саидова