Не могу вспомнить, кто изобрёл игру, когда первый игрок становится на четвереньки, а все остальные игроки – рассаживаются полукругом на стулья, или даже на пол, как им удобно – хоть лотосом, хоть орхидеями, хоть морскими звёздами. Рядом с сидящими игроками могут по-всякому искушать самый первый луноход ароматами и цветом всевозможные экзотические угощения, прохладительные напитки, фрукты, десерты.
Тот же игрок, кому выпал жребий первому попытаться рассмешить, и тем самым, вынудить опуститься за собой следом на четвереньки новый луноход, бодаясь головой в сидящих полукругом, не имеет право ни пить, ни жевать, ни кусать ничего и никого. Ему запрещено издавать жалобные звуки и уж тем более – слова. Луноход-один может воздействовать лишь мимикой, выражением глаз, походкой, ну и тыкаться в игроков.
Разрешено лишь повторять одну фразу: "я – луноход-один". Задача первого лунохода состоит в том, чтобы поскорее образовалась группа из луноходов, которые будут ходить друг за дружкой, тыкаться головами в сидящих и произносить сакраментальное: я – луноход-два... я – луноход-три... и так далее. Сколько разных игр, а смешнее ничего не приходилось наблюдать, а уж участвовать... В школе, в университете, на свадьбах, на днях рождения, в любых компаниях по поводу и без повода.
Когда грущу, стоит только представить взрослых или детей, мужчин, женщин или смешанное любое сообщество – да хоть бы самих инопланетян, наполовину или больше состоящее из ползающих друг за дружкой паровозиком и долбящихся в колени тех, кто ещё не сполз от хохота на пол, грусть моя тут же уносится прочь или преображается во что-то иное.
Это я всё к тому, что приятных приключений, на самом деле – довольно много. Но почему-то давно уже нет у меня никого, кто согласился бы просто так ни с того ни с сего стать на четвереньки и поиграть в луноход-один.
И сейчас, и всегда я вижу лунное лицо, обращённое ко мне из ночи. И особая наилегчайшая печаль тянет и тянет меня ввысь. Тогда я представляю, как много лет назад безо всяких ракет и луноходов могла оказаться на любой планете, в любой галактике, в любом времени... Мне бывает больно, бывает весело, как и каждому человеку на земле. Но иногда просто хочется ввысь – да так, чтобы не во сне, не в мечтах, не в самолёте, а хотя бы на воздушном шаре. Но про шар я, конечно же, несерьёзно. И всё потому, что если меня охватывает жажда высоты – я ощущаю в себе уверенность, что взлететь совсем нетрудно – чтобы "биспомочь", как уже давно не говорит мой подросший ребёнок.
Вот бы ещё наши дети смеялись нашим шуткам, как мы готовы смеяться вместе с ними. Дети – далёкие бесконечно любимые звёзды. Мы и сами кому-то мигаем и светим вдали. И пусть. Лишь бы светили, откуда хотят. Лишь бы только светили и не сгорали.
А мне даже нравится, как меня осеняет вдохновеньем моя тоска по небесам. Она – любимая спутница ночи, и соперница полной печали луны – часто скребётся не только в мою душу. Не сравниваю её с грустью, которую легко прогнать приятным воспоминанием, смехом или, бывает, слезами-дождями. Она ни легче, ни тяжелее – как бы сама по себе. Ни на что не похожа. Ну, разве что на мою печаль. Потому, что они связаны с полной луной, со звёздным тёмно-синим небом, которое я так люблю и о котором могу говорить и молчать бесконечно.