6
На заседании КБНП Валентина Томилина и Станислав Стремнинин решили сесть рядом с Грыжиковым. Грыжиков же сел напротив Летаева, как всегда пришедшего первым. Рядом с ним сел Валнухин, и Станиславу приходилось время от времени ловить на себе его взгляд – то печальный, то весёлый, то задумчивый.
Валнухин не то чтобы был антипатичен Станиславу, но романтичность Андрея Емельяновича, его приверженность ко всему возвышенному в ущерб практичности, раздражала его. Возможно, потому он сдружился с Грыжиковым. Тот ведь представлял собой полную противоположность Валнухину.
Валнухин же знал Грыжикова давно (вместе на завод пришли!). Знал он, что в советское время у Кирилла не было своей позиции ни по какому вопросу – сегодня он говорил одно, завтра прямо противоположное. Знал Валнухин и про участие Грыжикова в «Союзе рабочих за рыночные реформы», организованном Резкиным. Выйдя из него, Грыжиков неожиданно для многих стал рабочим активистом.
Грыжиков поднял вопрос о производственных собраниях. По его мнению, их проводить вообще не стоило:
- - Часть рабочих инициирует эти собрания, потому что не хочет работать, - утверждал Грыжиков. За этими собраниями они прячут свою лень. Вот, например, во фрезерном цехе на прошлой неделе целый час обсуждали предложение Смирнова о зеркальных отражателях. Пока все желающие не высказались, собрание не кончилось. Зачем, если есть мы?
- И что же останется от народного предприятия, если мы будем всё решать? – спросил Павел Венков. – Только название.
Грыжиков ждал чего-нибудь подобного, но не от Венкова, а от Валнухина. Он знал, что Андрей Емельянович обязательно поддержит Венкова и заговорит о АО, которые иначе, чем «вульгарные» не называл. Поэтому ответить он решил, играя на опережение:
- Видите ли, в АО, по вашему определению – вульгарных, прибыль распределяется согласно вложенному капиталу. А у нас прибыль – общая, и распределением её ведают общие собрания, которые, по моему мнению, тоже надо отменить.
- И кто же, по-вашему, должен распределять эту прибыль? – осведомился Валнухин.
- Выборный орган, как положено, - ответил Грыжиков.
Валнухин, конечно, не знал, что на следующий день назначена операция «Перехват», в ходе которой предполагалось захватить завод силами спецназа. Чтобы дезориентировать рабочих, Грыжикову было предписано предложить что-либо, с принципами народного предприятия не согласующееся. Остальные агенты должны были представить мнение Грыжикова как коллективное мнение КБНП. Чтобы впечатление было посильнее, Грыжикову надо было перетянуть на свою сторону как можно больше членов КБНП.
«На Стаса и Вальку я рассчитывать могу, - думал Грыжиков. – Эти простаки – дрессированные, они привыкли в рот мне заглядывать. На Летаева, Валнухина и Венкова рассчитывать всё равно нельзя. Только бы кто из этой тройки не догадался! А остальные 10? На кого рассчитывать в первую очередь? – Грыжиков время от времени с напускным безразличием посматривал на лица членов КБНП. – Поленов и Васильева, наверно, отпадают, - продолжал думать Грыжиков, - они слишком грамотны. Савельев и Лаухов – необдуманно слова не скажут. Горностаев, Тополинов и Лебедев – не раз заявляли, что постараются не допустить в Уставе сдвигов в сторону АО. Естественно, теперь им везде мерещатся признаки этого АО. Вот на Иванова, Тималова и Ясеневу рассчитывать ещё можно, мне кажется. Иванову звонил Анчуткин, и сказал, будто Валнухин наставляет ему рога, у Тималова – зависть к Венкову, Ясеневой Валерка написал любовную записку, будто от Летаева, и постарался, чтобы получил её муж».
А Летаев был абсолютно спокоен. «Ну вот ты, агент, и раскрылся, - подумал он. – Перевёл взгляд на Валнухина, и увидел, как тот разволновался. Красные пятна на лице Андрея Емельяновича то появлялись, то исчезали, пальцы слегка дрожали… Василий Арсеньевич видел, каких усилий стоит его другу сдерживаться, но понял это по-своему: рад, что от агента Сопыркина удастся избавиться. «Что ж, друг, - подумал он, у тебя больше прав на это, чем у кого бы то ни было».
- Андрей Емельянович, не волнуйся ты так, - сказал Летаев успокаивающим тоном.
- А тут не волноваться непозволительно! – резко, неожиданно для себя властно ответил Валнухин. – Вред предложения Кирилла Серафимовича доказывать, думаю, нет особой необходимости. Я хочу обратить внимание на другое. На что н рассчитывает? Знает ведь, что его предложение здесь не пройдёт. Да если бы и прошло! Что забыл Кирилл Серафимович тот пункт нашего Устава, согласно которому любое решение, меняющее Устав предприятия, утверждает общее собрание. А такое решение никогда не может завоевать большинство. Тут что-то не то… - он пристально посмотрел Грыжикову в глаза.
- Докажите сначала вред моего предложения, - тоном «снисходим к вашей глупости» ответил Грыжиков. «Главное – не бояться, - пронеслось у Грыжикова в голове. – Во всяком случае, не показывать страх». – Докажите хотя бы мне!
- - Что ж, с плохо скрываемой иронией ответил Валнухин, - объясню. Представим, что ваше предложение принято. Если мы введём положение, согласно которому все вопросы будет решать выборный орган – он и будет хозяином предприятия. У рабочих власть будет номинальной. Они это почувствуют и будут работать хуже, чем сейчас. Далее, выборный орган, лишившись контроля снизу, может переродиться. От этого не застрахован никто – ни я, ни вы, ни товарищ Летаев. Легко себе представить, что останется от народного предприятия через год-два, если ваши поправки примут!
- Если тогда вообще останется предприятие, - с горькой усмешкой сказал Василий Арсеньевич. – Не для того ведь сопыркинская компания охотится на него, чтобы оно работало.
- Вот именно, - подтвердил Валнухин. – И отвоевать такое предприятие сопыркинской группировке будет намного легче, чем по-настоящему народное. Ну подумайте сами, кто будет отстаивать, быть может даже, с риском для жизни – предприятие, которое принадлежит им только формально, а на самом деле – некоему выборному органу?
Валнухин, объясняя всё это, был спокоен, он только морщился от досады, что приходится доказывать прописные истины. Но вот он подошёл к тому, о чём только начал догадываться сам, и голос его зазвучал уже менее уверенно:
- Я знаю, мне могут возразить: Сопыркин приобретёт завод, чтобы распродать оборудование, а наши рабочие заинтересованы в том, чтобы он работал. Поэтому предприятие будут отстаивать в любом случае. Но почему Сопыркин хочет продать оборудование? Да потому, что прибыль от работы предприятия не может быть выше единовременной стоимости оборудования и эксплуатации помещений в качестве складов. Кто даст гарантию, что без контроля «снизу» мы не переродимся и не станем рассуждать, как Сопыркин? Кто может сказать о себе: «Я знаю, что сумею не переродиться»? Я, например, не смогу о себе так сказать.
«Дело очень плохо, - подумал Грыжиков. – Ведь если догадаются, то придётся нам или отложить операцию «Перехват», или преодолевать упорное сопротивление. Увести разговор в сторону, а там – обработать этих двух простофиль, чтобы всем рассказывали о моём мнении, как о единственно правильном». Ни на кого больше он не рассчитывал. Не укрылось ведь от него, с каким восхищением любовались Валнухиным все, кроме Стремнинина и Томилиной.
- Ладно, - сказал Грыжиков примирительно. – Я всего лишь исходил из принципа «время – деньги».
- А я всегда исходил из принципа, что есть вещи поважнее денег, - резко ответил Валнухин. – Но даже, если вы действительно исходили из этого принципа – что заставило вас озвучить это мнение? Знали ведь, что никто вас не поддержит!
- Знаете, Андрей Емельянович, для того, чтобы это понять, надо представить, что будет в результате, - сказал Павел Венков.
- Что ж, давайте представим, - подбодрённо сказал Валнухин. – Агентура Сопыркина, узнав о предложении Кирилла Серафимовича, - а она о нём узнает, так или иначе, раздует из мухи слона, представит дело так, будто это мнение – не его личное, а наше общее. Часть рабочих дезориентируется, а Сопыркину только того и надо!
Томилиной тяжело было разочаровываться в Грыжикове. Она вообще плохо переносила разочарование. Сидела Валентина нахохлившись, во избежание встречи глазами с кем-либо рассматривала оленей на клеёнке, накрывавшей стол. Только раз она решилась посмотреть на Стремнинина, но, увидев его угрюмый взгляд, отвернулась и принялась опять изучать оленей. Валентина поняла Станислава по-своему: тоже страдает, разочаровавшись в человеке.
Станислав же совсем не страдал, ему было просто неприятно. Всё на свете делал он по расчёту, из соображений практичности. Конечно, его практичность отличалась от практичности Сопыркина-старшего настолько же, насколько романтичность Валнухина отличалась от романтичности Сопыркина-младшего. Так, на Люсе Томилиной Станислав женился по жёсткому и холодному расчёту, но расчёт этот был не денежным, а психологическим.
Романтизм он считал уделом тех, кто не знает жизни. И вот теперь Валнухин начисто разбил ему этот стереотип. Станислав прекрасно знал, что под влиянием обстоятельств люди меняются. Догадывался о и о разлагающем влиянии на людей бесконтрольной власти. Но то, что он услышал от Валнухина, «неисправимого романтика», его потрясло. Впервые он увидел , что бывают ситуации , когда возвышенный, широкий романтизм полезнее узкого, приземлённого практицизма.
Валентина, стараясь не встретиться с кем-нибудь глазами, оглядела присутствующих. Ей было стыдно, что она так долго была под влиянием Грыжикова. Постепенно к этому чувству примешивалось чувство вины перед товарищами. Мучительное желание избавиться от этих неприятных чувств заставило её приподняться и сказать:
- Всё это напоминает мне одну статью в «Месте и времени». Там говорилось, что в 30-е годы на производственные собрания тратилось много времени, ещё и цитата приводилась из Павленко, тогдашнего культового автора: «Собрание шло уже пятый час». А я вот теперь поняла, после всего, что сказал Андрей Емельянович, что эти собрания были одним из факторов того роста, который превратил страну из слабой, отсталой полуколонии в великую индустриальную державу.
- Кроме того, я считаю, что Грыжикова, как разоблачённого агента врага надо исключить из КБНП, - сказал Станислав.
- Это решит общее собрание, в четверг, - ответил Валнухин.