Никос Казандзакис (1883-1957). Отрывок из путевого романа «Путешествуя по России»
Перевод с греческого языка: Бородкин Михаил
*** А ЗАВТРА? ...
Ленинград. Спешу на санях по улицам города. По обыкновению, идет снег с дождем, с Невы поднимается морось. Рядом с одним из мостов я замечаю силуэт статуи.
- Товарищ извозчик, кричу, кому поставлен этот памятник?
Извозчик в тяжелом овечьем тулупе, в зеленой шапочке, рыжеволосый, протянул руку в направлении статуи:
- Вчера была, говорит, Екатерина Великая, сегодня, наверное, Лассаль*.
- А завтра кто это будет? – спрашиваю.
Извозчик пожимает плечами.
- А черт его знает! говорит он после минутного молчания.
* Фердинанд Ласса;ль (1825-1864) — немецкий философ, юрист, экономист и политический деятель, оказавший влияние на формирование марксизма.
*** ОТЕЦ И СЫН
Отец был мелким торговцем: он еще влачил свое существование на фоне больших кооперативов. Как торговец, он был лишен права голоса, и, вообще, был поражен в правах по законам времени. У него был сын, пионер десяти лет от роду, с красным галстуком на шее. Он презирал своего отца.
Магазинчик располагался рядом с одной московской гостиницей, где я остановился. Время от времени я покупал у него масло, копченую рыбу или черную икру. Как-то я заметил, что он не в духе.
- Что случилось, Илья Иванович?, спрашиваю у него.
- Не могу больше, господин, не могу. Я убью себя! Жизнь дома стала невыносима! Каждый день, каждый вечер – ссоры. Как садимся мы есть, так мой сын, вместо того, чтобы перекреститься, как все нормальные люди, смотрит на меня с ненавистью в глазах и говорит: «Долой спекулянтов! Долой буржуев! Недолго вам осталось!». Ох, не могу я так больше, господин, не могу..!
*** ДВОРЯНИН
Он позвал меня к себе в гости, где у него оставалась, пока еще, небольшая коллекция фарфоровой посуды. Я познакомился с ним в городе, в Музее Фарфора: старый дворянин, у которого красные отобрали особняк, запихали в коридор с двумя маленькими комнатками в том же особняке, вместе со старой девой-сестрой. Остальную же часть дома отвели под коммуналки для рабочих семей: множество детей, тут же исцарапавших лакированный пол и оплевавших стены, вечно занятые стиркой женщины и пьяные по вечерам мужики. Когда дворянин торопливо проходил, или лучше сказать, проползал под веревками с сохнущим бельем, по своим бывшим владениям, дети имели обыкновение дергать его за полы сюртука и кричать что-то вроде «дядя-музей! дядя-музей!». Но дворянин стойко все выносил, и, подобрав полы пиджака, стремительно проскальзывал, как воришка, через двор и дальше – на улицу. Как-то, чтобы дети не приставали к нему, он достал из кармана штанов заранее припасенный мешочек с семечками, и раздал его ребятам.
Тихим голосом он поведал мне свою историю, спокойно и без прикрас, как сказку, и заодно пригласил меня зайти к нему после обеда посмотреть его коллекцию фарфоровой посуды.
Коридор его квартиры был забит мебелью, одно на другом, так как ставить было некуда. Втихую он кое-что продает, а кое-что, что стоит не так дорого, использует на дрова. Мы разместились в высоких креслах, и, попивая чай из неподобающих случаю и обстановке стаканов, беседовали. Его сестра, безмолвная, бесшумная, как призрак, появилась в прихожей и тут же пропала. Своим видом я старался выказать уважение, понимание и участие хозяину дома. Я смотрел на представителя низвергнутого класса: его голос был мягкий, одежда опрятной, но поношенной.
В разговоре он еще больше понизил голос, и взволнованным шепотом сообщил мне:
- Напишите, что здесь – настоящий ад! Напишите, что они отобрали наши дома и наши драгоценные коллекции, скажите, наконец, что у нас нет никакой свободы! Кричите об этом на каждом углу! Дайте, наконец, миру узнать правду! Смотрите, до чего мы докатились: нами правят хамы, рабочие, мужики, которые не в состоянии отличить вазу эпохи династии Мин от вазы эпохи династии Сонг!
- Почему же Вы не договариваете все правды? Например, что много веков подряд Вы и Ваши родственники сидели за столом, ели, пили, заедали и теперь уж дайте и другим поесть! Великий закон истории состоит в том, что каждые несколько веков у застолья новые хозяева. Оглянитесь назад: сословие правящих поднимается, богатеет, ест, пьет, созидает – и после наступает пресыщение, усталость, равнодушие, чему итогом становится падение: и вот, некое другое сословие совершает все тоже самое – борьба, победа, созидание и падение.
Переведя немного дух, я продолжил: «Я бы на Вашем месте, без лишних слов и патетики, просто взял бы шляпу, и вежливо, с легкой иронией, если хотите (ибо Вы то понимаете, что рано или поздно и новые хозяева падут в небытие!), попрощался бы с новыми хозяевами и покинул бы столовую. Понятно, что под словом «столовая» я подразумеваю власть».
Дворянин испуганно посмотрел на меня. Он нервно поерзал в кресле, тяжело сглотнул и потом даже прокашлялся.
- Я думал, что Вы с нами, пробормотал он, наконец.
- Я с человеком, ответил я ему, с тем, кто борется за место за столом, и с тем, кто уже объелся и готов покинуть трапезу. Я за всех людей. Я уважительно смотрю на весь путь человека, и на его восхождение, и на его падение. И еще я стараюсь многое заметить, с тем, чтобы не дать моему личному началу затмить объективность событий.
- Наверное, поэтому, - иронично поджал тонкие губы дворянин,- у Вас нет праотеческой традиции, у Вас нет дворцов, и у Вас нет и никогда не будет привилегии сожалеть обо всем этом, если вдруг потеряете.
- Вот именно. Поэтому я не связан цепями. Если бы я был «счастливым владельцем» всего этого фарфорового великолепия, который намедни Вы мне продемонстрировали, то как бы я смог понять Идею < равенства и братства >?..