Кто смотрит на мир, как смотрят на пузырь,
как смотрят на мираж, того не видит царь смерти.
Легко увидеть грехи других, свои же, напротив, увидеть
трудно. Ибо чужие грехи рассеивают, как шелуху; свои же,
напротив, скрывают, как искусный шулер несчастливую кость.
Будда Шакьямуни
В студгородке все жили по-разному.
Одни приехали учиться и честно выполняли данное родным и себе обещание; другие, что называется, "отрывались": вкушали радости межполового общения, или "бухали", кто-то пробовал курить купленный у афганцев гашиш, благо, рынок тогда был рядом. Студенты из Крайнего Севера регулярно уходили в запой целыми группами; из окна напротив регулярно кто-то выпадал в пьяных посиделках или драках за сисястых девиц. Словом, жизнь кипела, точнее, нервно извивалась в самых разнообразных ухищрениях.
В нашей комнате царил ботанический настрой, пока соседка не "залетела" и не "вылетела" с учебы. Вместо того, чтобы взять академсправку, как положено, она психанула, забрала документы их вуза и решила уехать нерасписанной со своим милым в Москву, якобы, там лучше платят (отец ребенка уже закончил институт и работал). Приезжала мама соседки, плакала и просила дочку одуматься. Однако та была непреклонна: мол, мать достала со своим контролем, они лучше знают как жить и вообще не мешай моему счастью, сказала наша соседка, крася зареванные глаза. Все же ребенка они не планировали, и тем более бросать институт. Через неделю она уехала, и теперь только незаправленная койка напоминала о ней.
Еще через полмесяца в комнату подселили девочку-второкурсницу, которая давно просила в деканате место в общежитии. Мест было мало, давали не всем, только иногородним за пределами области. Девушка привезла немного вещей, нас даже удивил скромный набор - только нужные предметы: посуда, одежда и учебники, утюг, маленький нетбук. Из душевных запасов были только мини-плейер и пять икон, которые она бережно расставила на повидавшей свет полке.
Алина приехала из Перми. Город красивый, там остались родители-инженеры и брат, который недавно женился. Лина показывала фото: счастливая улыбающаяся пара, у невесты видно небольшое пузико, ждут малыша. Мы склонились над снимком и тоже заулыбались.
Девушка училась второй год на худграфе, особенно привлекала иконопись. Вообще, странным казался такой выбор: хотя специфическая внешность соседки предполагала склонность к эстетическому восприятию мира - длинная коса, любовь к юбкам в этническом стиле, льняным блузкам "под старину", тканевые сумки, - все же из плейера девушки неизменно доносились агрессивные звуки "Linkin Park" или "Алисы", она вообще обожала рок и посещала все рок-концерты, на которые хватало денег.
Несмотря на столь разный образ жизни в студенческой общаге, наша комната была в центре творческих событий: приходили однокурсники с гитарами, художники приносили свои полотна, а филологи с умным видом пересказывали прочитанное и спорили на тему поэзии. Да и мы все писали стихи и что-то о себе мнили. А о том, что пишет и Лина, узнали почти перед окончанием учебы. Я случайно, прибираясь в комнате, подняла ее блокнот, распахнувшийся при падении с тумбочки. Я знаю, читать чужое нехорошо, но, прочтя первые строчки, я не могла сдержаться...
Там была просто буря чувств. Так, в день рождения, когда все мы, казалось, весело кутили и пели песни в ее честь, проводив гостей из комнаты на свои этажи, перед сном Лина написала:
"Очень сильно жила наружу,
Просто было внутри постыло…
Так боюсь тишину нарушить,
Что недавно в себе открыла.
А сейчас только штиль и благо.
Окружают меня раздумья.
Верный друг — карандаш; бумага
Ночью делит со мной безлунье.
Это, видимо, просто время
Проверяет меня на вшивость…
Быть собой — непростое бремя.
Только искренность и правдивость".
В часы самых наших веселых посиделок, Лина, оказывается, уединялась в коридоре с блокнотом и выводила строки:
"Когда надежда умирает,
То счастья рвутся паруса.
И вроде стойкости хватает
Смотреть, не плача, в небеса.
Но только - что там! - напрягает
Такая стойкость. Ври не ври -
Но перспектива ужасает,
Охота сжечь календари.
И жизнь не радует отныне,
Поскольку счастья просто нет,
Не будет, не было в помине -
Неважный вытянут билет.
И тот безумен, кто смеется
И жаждет в будущем чудес.
Ты видишь - непрерывно льется
Поток отчаянья с небес"
Поддерживая беседу с нами, она часто уходила в себя и тогда, очевидно, рождались и такие умозрения:
"Меня ни на что не хватает;
Я путаю день с ночью.
Так жизнь мимолетно тает
Беспомощным многоточьем.
Тенистый путь — самый верный:
Он скроет на сердце рану.
А четкий шаг соразмерный
Под солнцем ведет к обману.
Мне кажется, будут вечно
Отчаяние и слабость…
И больше в пути млечном
Не чувствую звезд сладость.
Но все же по-детски верю,
Так тщетно взрослеть пытаясь,
Что жизнь — не одни потери,
Ведь плачу я, улыбаясь…"
Мне казалось странным, что это писала именно она. Ведь у нее не было сложностей - помогали родители, дома было все хорошо. Не было несчастной любви, а школьные влюбленности вспоминались ею с улыбкой: "Ах, мы такие дети были!". Но как тогда родилось настолько философское:
"Ложь вползла змеей коварной
В царство счастья и любви,
Где у каждой твари парной
Расцвела весна в крови.
Что-то умерло сегодня,
Болью вытекло из глаз.
Стали мы с тобой свободней -
Но свобода губит нас",
или
"Так непросто верить, что все путем.
Как пришли в наш мир, так мы и уйдем.
А броня сердечная толще льда;
Не оттаять, видимо, никогда..."?
Стало вспоминаться, как - редко - Лина говорила, что ей очень жаль нашу молодежь. Она была старше нас всего на год (хотя училась на курс младше, поскольку поступила не сразу после школы), и мы сами были молодежью. Что она имела в виду? Посещая концерты, увлекательно расписывая свои полотна на пленере с товарищами, Линка видела то, как тонет блистательный мегаполис в навязанных западных ценностях: отрыв от семьи, иллюзия свободы, переоценивание внешности, презрение к Родине, диссонанс между возможностями разных слоев населения, безответственность по отношению к детям, любимым, повальное молодежное пьянство, мусор на улицах, брошенные животные, дети и старики, отсутствие помощи инвалидам, хамство в транспорте, воровство - все это оседало не только на ее картинах (она участвовала также в университетской выставке фотографий на социальную тематику), но и более глубоко - в душе. Никогда рьяно не осуждая эти пороки, Лина просто выражала свое отношение к ним, в картинах и стихах.
Она зачитывалась Мураками и Ремарком, брала в библиотеке Улицкую и Петрушевскую, перечитала почти всех классиков и охотно пересказывала любимые моменты, у нее была хорошая память. И каждое утро молилась, беззвучно, пока мы спали (я как-то подглядела). У многих в студенческих комнатах были иконы, но только Алина исправно посещала церковную службу в университетском храме. О родителях она часто рассказывала, что они люди светские, и не вполне понимают свою дочь в отношении религии. Более того, круг общения дочери мог бы скорее смутить их, нежели ее вера: Алинку охотно принимал круг байкеров, рокеров, лучшие друзья-автостопщики, татуированные ребята и даже бывшие наркозависимые, в центре поддержки которых по выходным Алина работала волонтером. Она собирала вещи для детских приютов по всему студгородку, а после этого, надев косуху, спешила на очередной рок-концерт.
Мне иногда казалась несколько наивной такая резкая антипатия Алины к городскому образу жизни. Мы-то, приехавшие из маленьких городков, были рады распивать пиво на набережных, потискаться с ребятами на свиданиях в белые ночи, погонять с байкерами вдоль залива... Но Лина оказалась более глубоким человеком, чем думалось. Просто это мы не замечали вторую сторону ее натуры, ее иной круг общения, который, безусловно, был.
Одной из лучших подруг Лины была Татьяна, девушка из многодетной семьи, которая отучилась в воскресной школе и планировала работать после института в паломнической службе. Вся семья была религиозной, дети воспитывались в православной традиции, и поведение всех членов было соответствующим, сдержанным в одежде и манерах. Лина была духовно влюблена в эту семью и они с Таней очень сдружились. Татьяна с озорными ямочками и также длинной рыжей косой была хохотушка и любовь факультета, часто выступала в театральных постановках благодаря такой же как у Лины любви к русской классике. В выходные наша соседка пропадала у Тани на даче, и после дружбы с этой девочкой грустные Алинкины стихи
"...Макияж и платьице.
В жизнь отправлюсь новую;
Важно не растратиться
На тоску и ложь.
Мне случайно вспомнится
Древнее пророчество:
"После слёз исполнится
Все, чего ты ждешь..."
сменились более оптимистичными
"Лето. Город методично
Усыпляет нас дождем.
Мы под мерный шум привычно
Спим спокойным детским сном.
Позабыв тревоги мира,
Улыбаясь сладким снам,
Мы поймем: Господь и лира
Благосклонны нынче к нам.
И, проснувшись рано утром,
Словно выспавшись на год,
Мы увидим: перламутром
Утром небо отдает,
И торопится рассвета
Радость городу отдать;
Это лето, просто лето,
Только дождь и благодать!",
и Линка стала даже иногда нам зачитывать свои творения.
А потом мы на год раньше Алины закончили институт и съехали из общежития. Когда через год мы решили навестить подругу незадолго до окончания и уже собрались было нагрянуть к ней - нарядные, веселые, шумные на заре настоящей уже взрослой жизни - мы случайно встретили на улице ее однокурсницу.
- Как? Вы разве не знаете, - огорошила нас она. - Линка ведь не собирается работать по специальности, то есть, она вообще работать не собирается.
_ Замуж вышла? - Радостно выпалила моя приятельница, хлопнув меня по плечу, мол, наконец-то.
- Ребят, вы чего? - Поразилась говорившая. - Вы что, Лину не знаете? Они же с Танькой в монастырь собрались. Уже ездили туда на майские и матушка-настоятельница им сказала, что сразу туда не берут, необходимо сперва пожить там год-другой и тогда, если близкие не будут против, и если получат от настоятельницы благословение, то станут наши девочки невестами Господа. Бог в помощь!
И ушла, оставив нас, ошеломленных, на улице стоять, как те вороны, с распахнутыми клювами.
Тем не менее, она сказала правду. Мы ожидали чего угодно, но только не такого решения девчонок. Оказывается, они все решили вместе давно, и действительно после окончания учебы поехали в *** монастырь, где исправно прожили полтора года и, выслушав слезные заклинания родных Алины "не губить себя" (Танина семья была не против), все же настояли на своем, и, получив искомое благословение, стали матушками М* и С*.
Тем же летом я поехала к друзьям в Калмыкию, они давно звали, и посмотрела знаменитый буддийский храм дацан. Огромная позолоченная статуя Будды внушала трепетное уважение, а начертанное внутри на стене "Все вы идёте к истине различными путями, а я стою на перекрестке и ожидаю вас...", напомнило мне Алину; получается, живя в уютном мирке маленькой традиционной семьи, она внезапно выпалила в большой город, где, как и Будда в свои двадцать девять лет впервые увидел покойника, прокаженного и нищего, также увидела все пороки общества и мира, которые в пылу увлечения неизведанным, не замечали мы. Я уверена, что Лина также достигла просветления.
В последний раз мы виделись с ней тогда, когда, ошарашенные, решили-таки заскочить к подруге. В ее облике царили необычное спокойствие и внутренняя радость. Ее стихи в блокнотике уже никого не удивили:
"Слишком сокровенное не сказать прилюдно;
Обуздает высшее страждущую плоть.
Я душой возвысилась; чувствую подспудно –
Путь ищу я праведный и со мной Господь".
Поражала только сила ее души и духа. Это не было бегство от испытаний жизнью, это был осознанный выбор. В прекрасной тиши женского монастыря под Вологдой она и другие фигуры в длинных черных одеяниях каждый день просыпаются рано, кладут трижды земные поклоны и радуются каждому дню, благодаря Всевышнего. Их ждут скромная трапеза и много благих дел, которые вместо них не выполнит никто. Они поклялись отречься от мирского, но в этом грешном мире остались мы и другие дорогие им люди, ради которых они, в сущности, совершили свой поступок.
И когда кому-то из нас тяжело, мы знаем, что они каждый день молятся за нас.
"Монашество – это несокрушимая твердыня христианства. Это самая высокая ступень достигнутого совершенства. Это лестница, по которой люди восходили и восходят к Богу. Это самый прямой, хотя и самый трудный путь истинной христианской жизни..."
(Протоиерей Валентин Свенцицкий)