Рискну продолжить публикацию своих юношеских проб. Это написано в 15 лет.
СТРАННЫЙ СЫН
I
С детства Павел был странен. Он страдал самым непримечательным свойством - ненавидел себя. Он придерживался настолько низкого мнения о себе, что все оскорбления окружавших его детей воспринимал, как должное. Может это и не были оскорбления. Но ему так казалось. Изо дня в день он бичевал свою неокрепшую душу все возраставшими уличениями в разнообразнейших недостатках; мучительно переживал малейший промах, и был готов по-многу лет краснеть и страдать при воспоминании о нем. С ранних лет Павла мучила бессоница. И не одну ночь он проводил в слезах. Привычка перебирать мельчайшие подробности своего поведения настолько утвердилась в нем, что сама мысль избавления от нее показалась бы ему странной. Но такая мысль и не приходила в замученную голову ребенка.
Однажды, тогда Павлуше было девять лет, небольшой компанией, состоящей из Павлуши, павлушиной мамы, тетки Павла - Дарьи Ильинишны и еще нескольких знакомых, они отправились в туристический поход. Проехав сколько-то километров на электричке, они углубились в лес. Все было очень романтично и давало сытную пищу для воображения ребенка. В меру затоптанные тропинки, свежий воздух, который врывался в грудь, и делал тебя то ли сильным и здоровым, то ли слабым и беспомощным перед таинством природы. Что могло быть лучше собирания простенького лагеря, и, наконец, ужина у костра?
Павел опьянел от чудной природы, блеска огня, теплоты в животе, назойливого жужжания комаров где-то сзади, в темноте и, конечно же, от дружески веселого отношения к нему чуждых до этого взрослых людей. Он смеялся и непринужденно разговаривал.
Дарья Ильинишна встала и отшла от костра. Разгоряченный Павлуша решился на дерзкую выходку: он тихо прокрался за теткой и зловеще гавкнул. И тут он услышал легкое журчание ручейка. Все поняв, мальчик бросился назад, но не к костру (еще бы - там же люди), а в палатку, где горько оплакал случившееся.
Этот забавный случай явился ужаснейшим воспоминанием детства. Еще не один год, при встрече с теткой, Павел был готов провалиться сквозь землю, и он был бы не мало удивлен, если бы узнал, что, опозоренная в его глазах Дарья Ильинишна и не думает вспоминать об этом, а тем паче терзать себя муками стыда.
Между тем, Павел был очень милым созданием, на которого не могла нарадоваться мать и все ее знакомые. Мальчик обладал весьма симпатичиным лицом, с большими карими глазами, обрамленными черными длинными ресницами. Его скромность и почтительность являлась примером для подражания в устах соседей для их непослушных детей. А его категорически настроенный дед не сомневался в великом будущем и недюженной поэтической одаренности внука, с четырехлетия последнего, публично прервавшего деда во время тоста в свою же честь: "Мама, хочу кушать, не хочу деду слушать". Этой фразой малыш привел всех в восторг. Гости хохотали, а Павлушино сердце зашлось от ужаса. Ему было стыдно, а, в добавок к этому, кусок мяса никак не давался его нежным зубам. До конца трапезы Павлуша работал челюстями, пытаясь справиться с непотдатливым мясом. Мальчик не мог и вообразить, как можно вытащить изо рта столь неприглядную вещь. А на душе его было одиноко...
Самым ненавистным свойством в людях для Павла было умение смеяться. В редких случаях, при звуке смеха, у Павла не закрадывалось подозрение, что смеются над ним.
Но детство не могло не смениться большей зрелостью. Все шло своим чередом - школа, институт и вот - работа в скромной лаборатории на скромной должности. Ни что не потревожило мрачности меланхолии молодого человека, за исключением одного пристрастия - он иногда подкреплял себя спиртным. И тогда он радужно воспринимал окружающую бренную жизнь, проходившую мимо него.
Последнее время мать все больше докучала вопросами о женитьбе. Павел еще не мог решить этот вопрос. Он был очень нерешителен и очень сомневался в своих возможностях. У него одно время даже было желание уйти в монастырь. Павел считал, что такая жизнь была бы по нему. Он часто задумывался о смысле жизни, и непременно бы решился отречься от мира сего, если бы не тяга к спиртному. Выпивая очень, очень редко, он находил это неимоверно приятным. Но мать не отступалась, и даже начала подыскивать ему невесту.
Мать его, Клавдия Ильинишна, была приятно располневшей женщиной. Она выросла в приличной семье учителей отца и матери. Была ими возлелеена, и, в восемнадцать лет, благословлена на брак с поэтом Львом Григорьевичем Тумановым, зрелым уже мужчиной. С мужем они зажили счастливо, и, после пяти лет совместной жизни, родили сына Павлушу. Жили на нечастые гонорары Льва Григорьевича и зарплату Клавдии Ильинишны - бухгалтера. Все было хорошо, пока со Львом Григорьевичем не начали происходить странные вещи - он был то не к месту мрачен, то не к месту весел, пока, в один прекрасный день, его не посетила мысль о том, что он обучал Ленина латыни. В дальнейшем он так и не предал этого убеждения. В больнице он даже пользовался авторитетом среди друзей по палате. Не узнанный обществом, Лев Григорьевич вскоре умер.
Клавдия Ильинишна была женщиной крепкого здоровья и недюженной нравственности. Она не вышла более замуж (хотя ее руки и добивался один изобретатель) и посвятила свою жизнь воспитанию сына. Она была твердо убеждена, что это решение дало плоды. Клавдия Ильинишна никогда не отличалась проницательностью матери и не замечала, что творится в душе сына...
Как-то, возвратившись с работы, Павел застал мать в необычайном волнении. Он тут же припомнил, что последнее время она чем-то возбуждена. Пока Павел ужинал, Клавдия Ильинишна сидела напротив и любовалась сыном.
- Ну, давай, говори, что случилось - Павел с легким интересом взглянул на мать.
Клавдия Ильинишна встрепенулась - она явно не знала, как начать разговор.
- Милый, понимаешь... - Она замолчала, беспомощно теребя салфетку. - Я тебе сейчас все объясню. Понимаешь... Мне уже почти пятьдесят. Ну, сорок восемь... Ты уже вырос, женишься. А мне... Вобщем, мне не хотелось бы доживать свой век одной, - женщина виновато посмотрела на сына.
Павел тщательно дожевал и спросил:
- Ты, никак, замуж собралась?
Мать молчала, салфетка снова заверьелась в ее ухоженных полных руках.
- И кто же он? - Павел решил прийти на помощь.
Благодарно глядя на сына, Клавдия Ильинишна защебетала:
- О, он очень хороший человек. Такой умный, культурный. Мы познакомились три месяца назад. Григорием Ивановичем зовут. Ему пятьдесят семь, но он прекрасно выглядит. Он тебе обязательно понравится...
Но Павел уже не слушал. Он ушел в себя и думал, почему эта новость не радует, не огорчает или не удивляет его. Неужели он совсем не любит мать? Ну, нет. Такого не может быть. Просто ему все равно. Почему же он раньше не заметил? Почему сейчас ему лень поздравлять осчастливленную мать? Последнее время Павел стал замечать, что ему лень разговаривать с людьми. Если рядом с ним шел спор, то, нередко, ему было, что сказать, и он мысленно даже произносил это, но заговорить для него было утомительным и ненужным. Разве он стал черствым? Да нет, до сих пор чье-либо колкое замечание в его адрес пронизывало его насквозь.
- ... тебе придется жить одному, без меня. Но я буду приезжать к тебе, а ты к нам. Города совсем близко.
- Так ты уезжаешь?
- Да, милый, я говорю, что Григорий Иванович здесь в командировке. У него много дел. Но ты не расстраивайся - без меня ты скорее женишься, - мамаша лукаво улыбнулась.
Значит, он будет жить один. Вот это уже неожиданность...
Павел зашел к себе в комнату и задумался: "Так привычно было жить, а теперь все должно измениться. Жить одному. Это действительно означает остаться одному... Жениться... Я совсем не умею...с женщинами. Черт! Еще, чего доброго начнут об этом поговаривать!" Последняя мысль необычайно взволновала Павла: "Ну уж нет, - думал он, - только не это!" Его мысль лихородочно заработала. "Да, наверное, все так и думают, как же раньше ему не приходило это в голову?"
Павел не мог осознать комичность своих выводов и подозрений. Очень уж он привык к самобичеванию. Вдруг вспомнились косые взгляды и смешки. Так вот в чем дело! Скоро его положение начало казаться ему отчаянным.
Он расстелил постель и лег. Так стало легче думать. К середине ночи Павел сочинил такой план: жениться, но объяснить ей, что он в душе отшельник, и их брак, по-существу, фиктивен, но он искренне любит ее и желает добра, она станет хозяйкой в доме, а он не будет нарушать ее свободы. Оставалось найти подходящую женщину и осуществить план. Павел заснул, крайне довольный собой.
Как ни странно, утром, вчерашнее решение не показалось Павлу глупым. Идя на работу, он раздумывал как найти себе невесту. Молодой человек очень сомневался, что его план удастся, но боязнь насмешек заставляла его быть решительным.
Зайдя в лаборатрию, Павел наткнулся на уборщицу. Он вежливо улыбнулся девушке, и, немедля, в его голову пришла мысль сделать ее своей женой. До конца рабочего дня Павел раздумывал, как подступиться к девушке. Он вздрагивал при смешках, изредка доносившихся из соседней комнаты. Эти звуки заставляли его ежиться и усиленнее разрабатывать программу своей женитьбы.
II
Павел ехал в поезде в гости к матери, раздумывая о своей жизни, нехотя анализируя события последнего года.
Спустя несколько дней после признания матери о предстоящем замужестве Павел, вернувшись домой, застал поджидавших его жениха, Григория Ивановича, и принаряженную мать.
- А вот и Павлуша, - мать поднялась навстречу к сыну, - Мы с Григорием Ивановичем ждем тебя.
Григорий Иванович встал изо стола и, блеснув нестареющими глазками, протянул Павлу влажную ладонь.
- Каков! А?! - одобрительно переводя взгляд с матери на сына, провозгласил он, - И не подумаешь, что у Клавдии Ильинишны такой взрослый молодец.
Весь тот вечер Павел равнодушно жевал, слушая мать, воркующую с гостем, нехотя отвечал на распросы. Сейчас, лежа на верхней полке вагона он припомнил, что тогда думал не о том, как сложится материна судьба, а о том, как она с мужем будет вместе спать, едва не раздевая их мысленно. В таком возрасте. Он - молодой, и то...
Мать уехала к мужу, а через три месяца Павел женился. А вышло это так.
К большому удивлению и радости Полечки (так звали уборщицу) Павел начал провожать ее до дома (она жила в общежитии), и даже несколько раз пригласил в театр. Все время, проводимое вместе, Павел говорил заранее приготовленные речи о сложном своем духовном мире, о нравственной и возвышенной стороне бытия, порою сам начиная верить в это, а потрясенная Полечка слушала с зачарованным уважением - так - что Павлу становилось немного стыдно. В свою очередь девушка рассказала историю своей жизни.
Матери своей Полина не знала, так как была ею брошена. Воспитывалась в детском доме, где была ребенком замкнутым, забитым. Воспитатели не обращали особого внимания на тихую девочку и ее развитие было заторможенным. К настоящему времени Полина была довольно заурядным созданием. Выглядела она моложе своих двадцати четырех лет. Ее большие голубые глаза скрашивали неприятное впечатление, производимое кривоватыми зубами и крупным носом, покрытым черными порами. Нескладная, излишне худощавая фигура Полины вечно была облачена во что-то невзрачное, что, несмотря на явную опрятность могло вызвать чувство брезгливости.
Очень скоро девушка решила посвятить свою жизнь такому непостижимому для нее существу - Павлу.
- Давай поженимся, милая Полина, - пристально глядя в робкие глаза девушки сказал Павел решающим вечером.
- Да... - девушка опустила глаза, наполненные слезами.
- Мне не хватает тебя. Соединив наши судьбы, мы будем всегда рядом. Моя душа будет открыта для тебя.
- Я буду стараться.
Павлу стало немного жаль наивную девушку и он, к своему удивлению, без малейшего чувства стыда или неловкости произнес:
- Я люблю тебя, Полина.
За этой милой сценой не последовало поцелуя, но договор был заключен.
Несмотря на слабую надежду Павла все-таки попробовать жить нормальной супружеской жизнью, они существовали врозь, поскольку бедная Поля твердо решила отдать себя во служение таинственной духовности Павла. Разочаровать же ее или вернее опустить на землю, было для Павла невозможным. Он продолжал вести себя по-прежнему, даже иногда покрикивал на излишне услужливую Полину, понимая, что ему было бы куда приятнее жить с ней просто, по-человечески. Его что-то привлекало в девушке и ее характер казался ему родственным.
О своей женитьбе Павел сообщил матери в письме, где в длинных фразах убеждал ее не приезжать, объясняя это скромностью жены. Мать ответила трогательным письмом, со множеством советов и приглашением в гости.
III
- Ау! Ау! Ау! Ау! Ггафф!
- Ой, Павлушенька, сынок! Ну проходи, проходи. А где же жена? - запричитала Клавдия Ильинишна обнимая, целуя и разглядывая сына.
Григорий Иванович тоже приобнял Павла.
- Ау! Гаф! Гаф! Р-р-р-р-р!
- О, а у Вас тетя Клавдия ничего себе сынок! - лукаво улыбнулась красивая стройная девушка с мокрыми, завивающимися черными колечками длинными волосами, выходя из ванной в коротеньком халатике.
- Ау! Ггрр! Ау! А-а-а-а-а-y-y!
- Знакомтесь, знакомтесь, - воскликнул Григорий Иванович, нежно глядя на девушку, - моя дочь - Ирочка. Цыть, зараза!
Ирочка бесцеремонно чмокнула Павла в щеку, отклонив его протянутую для пожатия руку.
- Да что же мы стоим в дверях? Проходи, милый. Вот уж радость, - Клавдия, всплеснув руками, захлопотала.
Лишь белая болонка, казалось была недовольна. Она никак не прекращала лаять.
- Ну, выпьем за приезд!
- Ой, Павлуша, милый!
- А я думала, что сынок на Вас похож, тетя Клавдия. А он такой красавчик!
- Ира!
- Да, Павел, я тут про тебя такого наслушалась!
- Ира!
- Что, папа?
- Не корми псину колбасой.
- Ой, Павлушенька!
- Я люблю собак.
- Только жрут.
- Павлуш, помнишь, ты малыш еще тогда был. У нас собака была, дворняжка - Тузик. Помнишь?
- Помню, мама.
- Все линяла круглый год. Так вот. Прихожу с работы, Павлик навстречу: "Мама! А Тузик на твоей белой кофточке спал. Но ты не волнуйся, я ее пластилином почистил!"
- Ха-ха. Все в порядке, вобщем. Налью еще.
- Что же ты молчишь, Павлуша? Про жену расскажи. А? Про жену. Что же не приехала?
- Выпьем за жену. Как зовут-то?
- Полина.
- За Полину!
- Завидую я ей. Где бы мне такого отхватить? Красивый, скромный, работящий. Павел, ты работящий?
- Молчи уж!
- Работящий, доченька, работящий у меня Павлуша. Ты скажи что-нибудь. Ну, не хочешь, не надо. Потом расскажешь. Ты ведь надолго, Павлуш?
- Все расскажу, мама.
- Мебель, поди, переставили? Готовит-то она как?
- Кому освежить? Ты это, Павел, говори если что надо, не стесняйся, мы люди свои, все поймем.
- Спасибо.
- Эх, живем!
Ужинали не дольше часа. Быстро наелись, а Григория Ивановича пришлось уговорить лечь спать.
Мать принялась мыть посуду, поминутно оглядываясь на сына и повторяя: "Ах, Павлуша!" Она все расспрашивала и причитала, причитала и расспрашивала. Она не понимала, что вернуть в сыне близость и понятность можно лишь вернув обстоятельства и ощущения, копившиеся годами и переплетавшие их. А Павел нашел, что мать постарела, а в остальном ему хотелось спать.
Мать постелила постель, последний раз поцеловала сына, и Павел остался один. Он наклонился над диваном - запах чистого белья всегда нравился ему; подошел к серванту и зачем-то приоткрыл створку, вновь закрыл. Вот теперь эти четыре стены стали его стенами. Его. Где бы не приходилось ночевать Павлу, он всегда мгновенно привыкал к окружающей обстановке, завтра он может забыть ее, но сейчас она только его. Павел никогда не был одинок с вещами.
Он зажег торшер рядом с диваном, выключил верхний свет. Сел в кресло и вытянул ноги. От выпитого вина приятно кружилась голова.
Все легли. Собака примостилась с внешней стороны двери комнаты Павла, и, вздрагивая во сне, стучала по ней лапой. А Павел все сидел...
Наконец, он поднялся, разделся, лег и выключил свет. В коридоре скрипнула половица, собака нехотя поднялась от двери и тут же пристроилась в другом месте, раздраженно вздохнув. В комнату вошла Ирина.
- Ой, тихо, - сказала она, наткнувшись в темноте на диван, - ты включи свет, что-ли... Ну вот, слава богу. - Ира уселась в кресло - У меня вечно по-ночам бессоница. Павел, у тебя, наверное, отец красивый был?
- Я не помню. Но на фотографии красивый. Он стихи писал.
- Ты, наверное, тоже пишешь?
- Нет. Но когда-нибудь я, может быть, напишу роман. Я даже почти придумал о чем.
- Может прославишься?
- Не знаю. Вообще я тебе первой сказал.
- Я счастлива, - усмехнулась Ира и тут же добавила, - ты правда красивый, очень. Тебя жена, наверное, безумно любит.
- Не знаю. Она не такая как ты, - смутился Павел.
- Интересно, какая я?
- Красивая... И смелая.
- А она не красивая?
- Не знаю.
- А какая она женщина? Горячая, холодная?
- Чуть тепленькая, - отшутился Павел.
Ира засмеялась и спросила:
- Ты ее любишь?
- Нет.
Ирина медленно поднялась с кресла, подошла к дивану, скинула халатик и нырнула под одеяло.
Павел вернулся домой через неделю. В квартире было чисто, уютно, пахло чем-то вкусным. Вечером, поужинав и посмотрев по телевизору кино, Павел, нежно глядя на жену, сказал:
- Полина! А не пора ли нам иметь детей?
1990 год