Симфония номер шесть Чайковского, или, как её ещё
Самое её начало – не то разочарование, не то – плач; оно похоже на изумление, но очень трезвое: “неужели это –
всё?” За началом симфонии идёт отстранённое размышление, которое прорезается: о том, что это уже происходит: холодная, траурная похоронная процессия – то, с чем невозможно примириться, и эта мысль происходит через детскую сверхчувствительность: невероятное, нечеловечески-сильное размышление, его сверхъестественная концентрация.
И вот уже низкие ноты (что же делать?), это уже последние ступени траурной процессии, и гроб опускают, темнота. И вдруг снова – воспоминание, крик, как жалоба, протест. Затем начинается стремительное движение к свету, как вопрос. И то светлое, что сам автор симфонии несёт в себе, сталкивается с горечью невозможного. Это – как просьба о том, чего очень желаешь. Композитор в высшей мере осознаёт реальность своего приближающегося ухода, но он не хочет – ещё не случилось с ним в жизни чего-то важного, может быть, любви. Может быть, это – неизбывное одиночество, и он хочет жить, он не хочет уходить так…
И всё равно, в конце симфонии, в этом плывущем, неверном, дрожащем звуке - торжество жизни, пусть даже уходящей, торжество победы, еле заметный её отблеск - сначала слабый, а затем становящийся твёрдым.
7 февраля 2006