Симфония номер шесть Чайковского, или, как её ещё

               
                Самое её начало – не то разочарование, не то – плач; оно похоже на изумление, но  очень трезвое: “неужели это –
всё?”  За началом симфонии идёт отстранённое размышление, которое прорезается: о том, что это уже происходит:  холодная, траурная похоронная процессия – то, с чем невозможно примириться, и эта мысль происходит  через детскую  сверхчувствительность:  невероятное, нечеловечески-сильное размышление, его сверхъестественная концентрация.
                И вот уже низкие ноты  (что же делать?), это уже последние ступени траурной процессии, и гроб опускают, темнота. И вдруг снова – воспоминание, крик, как жалоба, протест. Затем начинается стремительное  движение к свету, как вопрос. И то светлое, что сам автор симфонии  несёт в себе, сталкивается с горечью невозможного. Это – как просьба  о том, чего очень желаешь. Композитор в высшей мере осознаёт реальность своего приближающегося ухода,  но он не хочет – ещё не случилось с ним в жизни чего-то важного, может быть, любви. Может быть, это – неизбывное одиночество, и он хочет жить, он не хочет уходить так…
                И  всё равно, в конце симфонии, в этом плывущем, неверном, дрожащем звуке - торжество жизни, пусть  даже  уходящей, торжество победы, еле заметный её отблеск - сначала слабый, а затем становящийся твёрдым.   

                7 февраля 2006