Отец Бине вернулся к своим бумагам, но почти сразу отодвинул все в сторону и снова поднялся. Он хотел проверить свое впечатление.
Через окно кабинета можно было видеть ту часть двора, куда неминуемо должен был выйти шевалье де Ла Фер. Ректор следил за мальчиком до тех пор, пока тот не исчез под крышей галереи.
Отец Бине нахмурился – теперь он был уверен, что чутье его не подвело. Шевалье де Ла Фер не собирается мириться с отказом. Поначалу шаги мальчика были медленными, он явно был задумчив и пару раз остановился. Но потом поднял голову, расправил плечи, выпрямил спину и уже уверенно и легко двинулся дальше.
Этьен Бине хорошо знал своих учеников – всех, кто сейчас учился в Клермоне, он принимал лично, ведь прошло всего четыре года, как иезуитам было разрешено давать по одному занятию в неделю и только полгода, как они добились права на преподавание в полном объеме. Это были этапы борьбы с Сорбонной, борьбы долгой, изнурительной, забравшей силы и жизнь у Иоанна Магнуса – прежнего ректора Клермона. Суды, тяжбы, кляузы, интриги и целых двенадцать лет двери коллежа были закрыты, студенты лишены возможности учиться, а учителя – преподавать. Сорбонна не простила Магнусу его смелого нововведения. Чтобы привлечь учеников, отец Иоанн поначалу пошел на невиданную уступку – отменил плату за обучение для всех. Студенты хлынули в Клермон, аудитории Сорбонны стремительно пустели, а Жан Прево – ректор Парижского университета – скрежетал зубами. Но рано торжествовали иезуиты. Нелепейшее обвинение в пособничестве Жану Шателю (неудачливому сыну торговца, пытавшемуся убить Генриха IV) оказалось песчинкой, о которую споткнулся слон. Король не испытывал к иезуитам ни склонности, ни неприязни, вопросы обучения он предпочитал оставлять тем, кто был более сведущ, сам же занимался войной. Однако настойчивые напоминания о том, что Шатель якобы был выпускником Клермона, сделали свое дело. Генрих не стал долго разбираться и под горячую руку, мысленно видя кинжал Шателя, поставил подпись под документом, похоронившим Клермон.
«Запрет на преподавание».
Двенадцать лет полупарализованный, измученный, но не сломленный Иоанн Магнус пытался восстановить доброе имя коллежа. Желая сохранить хоть часть преподавателей и учеников, он, серьезно рискуя, предоставлял помещение для частных уроков. Многие не выдержали и ушли, но те, кто остался, сплотились в подобие братства, где слово «клермонец» произносили хоть и шепотом, но с гордостью.
Одним из тех, на кого отец Иоанн полагался как на себя, был Этьен Бине. Это он неустанно искал новых учеников, готовых платить за первоклассное образование, не пугаясь опальной репутации Клермона. Это он убедил Магнуса, что прежние связи можно и нужно использовать, несмотря на то, что многие поспешили порвать с отцом Иоанном, как только стало известно, что его Клермон впал в немилость у короля. Этьену Бине, являвшемуся с приветствиями от Магнуса, мало где были рады. Но он не смущался, настаивал, повышал голос и добивался своего. Чтоб откупиться от компрометирующей связи Бине предлагали деньги, недвижимость и услуги с условием, что больше его не увидят. Бине соглашался и шел к следующему. Так Клермон обзавелся новым помещением на улице Сен-Жак. Место было отличное, рядом с коллежем дю Плесси, прямо напротив главного здания Сорбонны. Вскоре удалось добиться еще одной маленькой победы – король разрешил давать в коллеже уроки раз в неделю. Умирающий Иоанн Магнус воспрял духом. Он знал, что ему недолго осталось, но при виде воодушевленного лица Этьена Бине старику казалось, что он чувствует, как в него вливаются новые силы. Как-то он позвал к себе Бине и передал ему письмо:
- Вот, Этьен, возьмите. Не знаю, к добру или к худу, но глядя на Ваше усердие, я решил рискнуть.
Этьен Бине почтительно принял бумагу и вопросительно посмотрел на своего учителя, ожидая разъяснений. Отец Иоганн хмурил брови, словно сомнения еще не совсем оставили его. Бине мельком глянул на начало письма и удивленно хмыкнул, увидев имя адресата.
- Пьер де Берюль? Духовник короля?
- Да, – кивнул отец Иоанн, – Пьер де Берюль, духовник и секретарь Его величества. Как Вы знаете, он наш выпускник.
- Да, но… – Этьен Бине в сомнении покачал головой.
Отец Иоанн грустно улыбнулся:
- Но он не спешил нас защищать.
- Это можно понять. Он не захотел ставить под удар свое положение. Не исключено, что ему самому пришлось открещиваться от старых связей, чтоб остаться незапятнанным в глазах короля.
- Он нам не по зубам? – усмехнулся отец Иоанн. – Вы это хотели сказать?
Этьен Бине развел руками.
- И все же, я решил рискнуть и попросить его об услуге.
- Он не станет хлопотать перед королем за нас. Сейчас у отца де Берюля довольно забот с организацией ораторий. Должен признать, весьма похвальное начинание!
- Согласен. Он всегда был очень умен, и я рад видеть, как высоко он поднялся. Его высокое положение может сослужить нам службу. Но мы не пойдем напролом, иначе Берюль откажет нам и будет прав. Увы, иезуитов многие не терпят. Нам нужно отделить себя от Общества Иисуса.
Иоанн глухо, по-старчески, рассмеялся, глядя на изумленную физиономию Бине.
- Нет, я не предлагаю отступничество. Но, во мнении двора, мы – Клермон – можем предстать самостоятельной единицей. Не понимаете? Мы – обучаем! И даже те, кто недолюбливает Общество Иисуса, способны оценить высокий уровень, который мы обеспечиваем нашим ученикам. Пьер де Берюль – наш выпускник! Франциск де Саль – епископ Женевы, почти святой! – наш ученик. Теперь Вы поняли?
- Признаться, не совсем.
- Отец де Берюль может держать сторону властей, сохраняя лояльность, но он не погрешит против истины, если скажет какому-нибудь герцогу, что, определив своего отпрыска в Клермон, он получит наилучший результат. И те, кто ценит суть, а не внешние атрибуты, не раскаются в своем выборе.
- Полагаете, это сработает?
- Кто знает?
Отец Иоанн оказался прав – это сработало.
Среди придворных и приближенных ко двору было немало таких, кому не было дела до судебных дрязг Парижского университета. Провинциалы, коих немалое число появилось вместе с Генрихом, стремились получить лучшее, желая ничем не отличаться от прежних вельмож. Не слишком разбираясь в интригах, они полагались на рекомендации Пьера де Берюля, который с чистой совестью мог ручаться за качество преподавания своего бывшего коллежа. Старая же «гвардия» считала ниже своего достоинства считаться с мнением короля-выскочки и демонстративно предпочитала опальный Клермон. Многих убеждал пример Франциска де Саля – у столь благочестивого и известного своими духовными подвигами епископа не могло быть дурных учителей.
Трудно сказать насколько интерес знати повлиял на ситуацию с Клермоном, но когда отец Бине получил разрешение возобновить преподавание в полном объеме, он мысленно послал слова горячей благодарности уже усопшему Иоанну Магнусу: «Вы были правы, отец Иоанн. Надеюсь, Вы радуетесь вместе с нами!».
Шевалье де Ла Фер был одним из тех, кого отец Бине принял, когда еще был жив прежний ректор, носивший это звание скорее по привычке, поскольку Клермон в то время официально был закрыт. Отец Иоанн по слабости здоровья передал все вопросы относительно учеников Этьену Бине, и тот самым тщательным образом проводил беседу с каждым, далеко не каждому отвечая согласием.
Отец Бине хорошо помнил, как появился на пороге его кабинета граф де Ла Фер – мужчина чуть выше среднего роста, однако производивший впечатление человека высокого и мощного. Сильные плечи, широкая грудь, значительные манеры… Мальчик рядом с ним казался игрушкой – такой забавный в своей маленькой одежде, скроенной по примеру взрослых образцов.
Ребенок сказал заученное приветствие и так же заученно поклонился. Казалось, что присутствие отца сковывает его, но когда Этьен Бине перехватил взгляд мальчика, устремленный на отца, он улыбнулся про себя. Нет, ребенка не подавляло присутствие взрослых, он просто усердно копировал того, кто вызывал его восхищение. Бине отметил это на будущее – если с мальчиком будут проблемы, его можно пристыдить отцом. Но стыдить никого не пришлось. Парень оказался прилежным и сообразительным, а еще – очень обаятельным, но при этом (что особенно удивляло Бине) совсем не стремился использовать свое обаяние. Он был больше устремлен в себя, чем вовне, и, тем не менее, ведомый каким-то внутренним чутьем, умудрялся быть своим почти в любой компании.
И, однако же, он не переставал быть просто мальчишкой – если его всерьез задевали, обидчику приходилось несладко. Перес, гонявший драчунов, не числил шевалье де Ла Фера среди забияк, но утверждал, что, когда надо, этот парень способен надавать тумаков не только сверстникам, но и старшим, если они не слишком расторопны.
А еще Этьен Бине с самого начала отметил в юном шевалье такую черту как упрямство. Но не бездумное, диктуемое лишь желанием настоять на своем любой ценой, нет. Это скорее было еще не до конца сформировавшееся упорство, пока, ввиду молодости шевалье, принимавшее характер горячности и опрометчивости. Подражая отцу, мальчик старался прятать свои чувства, но природная пылкость искала выхода, что порой выражалось в весьма неординарных поступках.
И сейчас, глядя в окно на уходящего де Ла Фера, ректор не сомневался – их разговор не окончен. Шевалье не сдался, он только отступил на шаг, чтоб выбрать лучшую позицию для нападения.
- Такому только дай шпагу… – отец Бине взял колокольчик, собираясь вызвать слугу, но едва медный «язычок» невнятно звякнул, ректор поспешно зажал колокольчик в руке, заглушая звук.
У Бине мелькнула было мысль послать кого-нибудь проследить, что намеревается устроить шевалье, но он тут же отказался от этой затеи. «Будь это кто-нибудь другой, проследить не только можно, даже нужно, но де Ла Фер! Он не станет таиться и рано или поздно явится сам. Лучше подождать. Пусть-ка пока поразмыслит».
Если бы отец ректор все же позвонил в свой колокольчик, и отрядил слугу за шевалье де Ла Фером, то именно это он бы и услышал в ответ на свои вопросы:
- Сидит, думает.
Широкая песчаная отмель, отделявшая рвы Лувра от берега, была изрыта колеями, взрыхлена конскими копытами, испещрена многочисленными отпечатками. Следы легкого на ногу мальчика почти ничего не изменили в общей картине. Шевалье де Ла Фер устроился на куче камней, оставшихся после постройки моста, и углубился в размышления. Место для этого было самое подходящее – людей вокруг почти не было, а те, кто был, занимались своим делом и не интересовались молодым человеком, которого, собственно, даже называть так было рано.
Рыночные пристани были далеко отсюда, и воздух на берегу был свеж. Негромкое хлюпанье воды под мостом убаюкивало, и мальчик, незаметно для себя, замечтался, рассеянно глядя на темные окна Лувра. Со стороны реки вместе с туманом стали подкрадываться сумерки, и продрогший слуга решился тихо окликнуть своего господина.
Де Ла Фер вскочил и невольно передернул плечами:
- Бр-р! Как холодно!
- Домой изволите, Ваша милость? – слуга показал в сторону Нового моста, за которым кокетливые дома на площади Дофина уже начинали перемигиваться огнями.
- Домой? Нет, нет! Кажется, у меня появилась мысль… – шевалье кивнул сам себе и решительно зашагал в сторону Лувра.
Он был достаточно осведомлен о внутренней жизни дворца, чтоб через четверть часа стоять в кабинете преподобного отца де Берюля.
Духовник Его величества – довольно молодой мужчина холеного вида – не спешил выказывать любопытство, хотя неожиданный визит шевалье де Ла Фера крайне заинтересовал его. Мальчик был связан родством со слишком важными особами, чтоб Пьер де Берюль проявил пренебрежение, к тому же, с первых слов речь пошла о ректоре Клермонского коллежа и это еще больше насторожило искушенного клирика. Он слушал с легкой, снисходительной улыбкой, изредка ободряюще кивая мальчику головой, и старательно прятал за полуприкрытыми веками пристальный взгляд.
Когда шевалье изложил свою просьбу, Пьер де Берюль растерянно уточнил:
- Это… все? А сам отец ректор ничего не просил мне передать?
- Нет, Ваше преподобие. Это не отец ректор послал меня, я сам решил просить Вашего заступничества.
- То есть, это все не имеет отношения к делам коллежа?
- Нет, это только мое личное дело.
- Ни отец ректор, ни Ваши родители никак не замешаны? То есть, никаких поручений, просьб с их стороны?
- Нет. Только то, о чем я имел честь сейчас просить.
Мальчик поклонился и вопросительно поглядел на господина де Берюля.
- Постойте, только Ваша личная просьба? И все?
- Да. Мне придало смелости то обстоятельство, что именно Вы, Ваше преподобие, рекомендовали графу де Ла Фер обратиться к отцам-иезуитам, когда он искал подходящих учителей.
Пьер де Берюль невольно поморщился:
- Да, но вспоминать об этом – лишнее. Право, Вы озадачили меня. Вы действительно ничего не скрываете? За этой просьбой…
- За этой просьбой ничего не стоит, кроме моей надежды на Ваше участие.
Кроме отца де Берюля и шевалье де Ла Фера в кабинете был еще один человек. До сих пор он молча слушал, и только ласковая улыбка на простоватом и добром лице отражала живейшую симпатию по отношению к взволнованному мальчишке. Пьер де Берюль, пожав плечами, повернулся к нему:
- Что Вы на это скажете, отец Венсан?
- Молодого человека прекрасно воспитали – приятно видеть столь вежливое и почтительное поведение.
- Что нисколько не лишает его просьбу дерзости, – язвительно заметил Пьер де Берюль. – Я полагал, шевалье, у Вас ко мне серьезное дело. А тут речь о прихоти! Капризе! Всему свое время, сударь! – строго закончил преподобный.
- Прошу прощения, что отнял у Вас время, – де Ла Фер подмел пол перьями берета и гордо выпрямился. – Позвольте мне уйти.
- Что Вы намерены делать? – с любопытством поглядел на него отец Венсан.
- Я оставлю Клермон, – твердо заявил мальчишка.
- Это будет глупый и неблагодарный поступок! – резко оборвал его отец де Берюль. – Учение важнее Вашего своеволия! Приучайтесь обуздывать свои порывы.
Он замолчал, давая возможность шевалье подумать, и всем видом показывая, что ожидает раскаяния.
- Еще раз прошу прощения… что потревожил Вас своей просьбой!
Пьер де Берюль закусил губу, а отец Венсан улыбнулся:
- Вы упрямы, шевалье. Возможность носить шпагу так дорога Вашему сердцу, что Вы никак не можете ждать?
Мальчик отрицательно качнул головой.
- Каков? – усмехнулся де Берюль. – Однако, молодой человек, Вы действительно отняли у нас очень много времени. Меня ждут по-настоящему важные дела.
Он небрежно кивнул шевалье де Ла Феру, и, больше не обращая на него внимания, заговорил с отцом Венсаном:
- Ваше преподобие, так Вы обсудите мое предложение с Его Преосвященством? Я могу на это рассчитывать?
- Безусловно. Ваша затея с организацией ораторий кажется епископу интересной.
- Очень на это надеюсь.
Расстроенный мальчишка поклонился и вышел из кабинета. Однако он не успел далеко уйти, потому что его окликнул вышедший следом отец Венсан.
- Постойте, шевалье! Проводите меня, я хочу поговорить с Вами.
Ни слуга молодого человека, ни монах, сопровождавший отца Венсана, не слышали, о чем беседовали священник и шевалье. Почтительно следуя на приличном расстоянии от господ, они больше интересовались тем, что происходило на вечерних улицах, естественным образом желая целыми и невредимыми добраться домой.
Не узнал бы об этой беседе и Пьер де Берюль, если бы не письмо ректора Клермонского коллежа. Очень сухо, и, как показалось де Берюлю, недовольно, отец Бине просил передать Венсану де Полю, что его просьба была принята к сведению, и в результате найдено решение, удовлетворившее обе стороны.
Не будучи близким с Венсаном де Полем, отец Бине предпочел обратиться к нему через де Берюля, вместо того, чтобы беспокоить семейство Гонди, в котором Венсан де Поль тогда исполнял обязанности капеллана.
При следующей встрече Пьер де Берюль нехотя поинтересовался:
- Вы, все же, решили поучаствовать в судьбе шевалье де Ла Фера? Не стоило этого делать. Раз вмешавшись, Вы можете вселить в него ложные надежды на дальнейшее покровительство. И что за интерес Вам до этого мальчишки?
- Мы печемся о воспитании и образовании но, знаете, мне пришло в голову, что никогда и никто еще не думал посмотреть на этот процесс не глазами учителей, но учеников.
- В обычае иезуитов привлекать старших учеников к преподаванию.
- Да, я знаю, но как видят обучение те, кто еще только начал? Мы много говорили с Вами о необходимости изменений в подготовке клира, однако как заинтересовать в этом самих будущих клириков? Только ли принуждением и требованиями? Как сделать, чтоб не только учителя стремились обучать, но и ученики – учиться? Беседа с шевалье была весьма поучительна, – улыбнулся Венсан де Поль в ответ на недоверчивую гримасу де Берюля.
- И он рассказал Вам, что наилучшее средство – разрешить ученикам делать, что вздумается?
Де Поль рассмеялся:
- Не только. Но в его случае средство нашлось.
- Неужели отец Бине пошел на нарушение правил?
- Нет. Я виделся с шевалье, он рассказал, что сменил регулярные занятия в Клермоне на частные, а частные ученики не подпадают под общие требования. Они занимаются в отдельном крыле. А, кроме того, теперь он может больше времени уделять занятиям в академии, что в отеле д’Эльбеф. Там тоже недурно учат.
- Полагаю, отец Бине был недоволен – ему пришлось уступить прихоти мальчишки!
- Нет-нет, не думаю, что отец Бине будет разочарован. Шевалье исполнен желания доказать, что заслуживает подобной уступки. Он будет учиться еще усерднее.
- Возможно, Вы и правы. Полагаю, он не забудет Вашей доброты.
- О! Это совсем необязательно.
- Отчего же! Никто не знает будущего, а мальчик из весьма знатной семьи.
- Я больше полагаюсь на милость Божью.
- Разве милость не может выражаться в том, что нам посылаются помощники? – улыбнулся Пьер де Берюль. – Согласитесь, это совсем не лишне.
- Да, – со вздохом кивнул Венсан де Поль. – Порой совсем не лишне.
- Что ж, тогда давайте займемся нашими делами. Каков ответ епископа относительно моих предложений?
И два клирика углубились в вопросы, которые тогда мало кого интересовали, кроме них – будущего кардинала и будущего святого.