- Странный ты, Майки… - сколько раз я слышал эту фразу, не счесть.
Я знаю, что странный. Всегда знал. В колледже это было настоящей трагедией для меня.
Стеснительность, нелюдимость, внезапная немота в разговоре с малознакомыми людьми – это было со мной всегда.
Мне лучше одному.
Родителей я потерял очень рано; родственников, слава Господу, и не было. Друзей тоже. Девушки? Даже не думайте. Ну, не то, чтобы я был уродом, но природная крупнота как-то быстро перешла в полноту – сначала приходит живот, а потом я. Какие уж тут девушки.
Но с интеллектом у меня нормально, работа вполне денежная, концерн «Де Бирс» регулярно продлевает контракт. Мне нравится, что геологоразведка мотает меня по всему миру и не надо ни привязываться к месту обитания, ни заводить друзей.
Хотя домик к пенсии я уже приготовил - тихое безлюдное место в ста милях от Лондона, я провожу там обычно пару недель после особенно жарких работ.
В этот раз я приехал к себе на отдых слегка беременным.
Не усмехайтесь. Это не очередной дурацкий фарс с жирным мужиком в главной роли. Послушайте, может быть, вы поймёте меня.
Концерн проводил разведку в Зимбабве, было неприятное время – между сезоном дождей и завершающейся засухой. Жара стояла под сто градусов в тени, дышать было нечем.
Я трясся во главе колонны с буровым оборудованием в лендровере с открытым верхом и мечтал скорее доехать до места.
Показалась какая-то речка, по берегу обильно топтались антилопы. Водитель из местных объяснил, что если поедем вброд, то будет заметно быстрее, чем тащиться еще две мили до моста. А животные, мол, сами разбегутся. Ну, раз так, то что ж, поехали вброд, речка и впрямь обмелела.
Мы погудели копытным и медленно въехали в воду. Они действительно поспешно освобождали дорогу, от их потных крупов с гудением поднимались кровососущие насекомые и птицы, склёвывающие их.
На несколько минут наша колонна оказалась в гуще этого хищного облака. Насекомые окружили нас, ползали повсюду, я раздавил нескольких. В основном это были крупные местные оводы. Концерн обязывает нас не только вовремя делать все необходимые прививки, но и хорошо разбираться в той местной фауне, которая может нанести вред.
Вдруг я почувствовал лёгкий укол в районе пупка: рубашка на животе расстегнулась, и большая самка овода вонзила мне под кожу свой яйцеклад.
Почему-то я не убил её…
Место кладки немножко чесалось, и всё, никаких неприятных ощущений.
Я знал, что будет: через несколько недель из яйца родится личинка овода, она будет использовать тело «хозяина» как бесконечный запас провианта, пока не достигнет состояния превращения во взрослое насекомое.
Честно говоря, случись это где-то в крупном городе, или в любом месте, где есть приличное медицинское обслуживание, возможно, я, не задумываясь, сразу обратился бы за помощью. Но ничего этого не было, и я не стал ни с кем делиться своей проблемой.
Ночью, лёжа в полной звуков темноте, я думал, что все имеют право на жизнь. И, если следовать воле Господа, то ребёнок овода нисколько не виновен в выборе матери. Какая-нибудь антилопа нильгау вынашивает таких личинок, наверное, с подюжины одновременно и ничего – живёхонька.
В общем, я решил назвать малыша-овода Джорждем. Как ни крути, это был мой реальный шанс дать жизнь другому созданию.
К моменту рождения Джорджа я вернулся в Соединённое Королевство. Чувствовал я себя совершенно нормально и ждал его вылупления из яйца с некоторым нетерпением. Было страшно и любопытно одновременно.
Верите, я даже старался слушать только приятную, мелодичную музыку – как рекомендуют беременным, сократил потребление жирной пищи, больше гулял.
Но как я ни готовился, а все же пропустил момент рождения.
Видимо, Джордж вылупился, когда я спал.
Сначала он оповестил о своём рождении лёгким покалыванием в месте кладки. Сам вход, который образовался от яйцеклада самки, вздулся и стал похож на маленький тоннель, где-то в глубине которого тыкался в свою пищевую кладовую слепой детёныш.
Какое-то время он видимо спал, потому что я его не чувствовал. Но вскоре Джордж проголодался и начал есть.
Было просто немного больно.
Ну, то есть бывало в моей жизни и побольнее. Когда я сломал руку, например. Или отбил копчик, свалившись с дерева.
Но потом, через несколько дней, когда я уже привык к небольшой боли и шевелению в районе пупка, Джордж «прошёл» слой жира и вгрызся в мышцы живота.
Я начал принимать анальгетики.
Мы с Джорджем теперь много спали, совсем не гуляли, а я даже не ел – почему-то не было аппетита.
Но настал день, когда анальгетики уже не помогали. Личинка уже заметно выделялась на моем опавшем брюхе небольшой выпуклостью, и я решил, что надо что-то делать. Надо достать Джорджа оттуда. Именно достать, а не избавиться от него.
Я хотел сохранить ему жизнь, понимаете?
Я позвонил в Институт тропической медицины, где регулярно делал прививки и сказал, что у меня под кожей засела личинка овода и хотелось бы вытащить её. Тут я соврал, что не переношу анестезию, и что же делать, чтобы личинка сама вылезла?
Бодрый мужской голос, ни секунды не сомневаясь, как будто к ним каждые пять минут кто-то звонит с подобной проблемой, сказал: «Личинка дышит через дырку, которую проделал яйцеклад в вашей коже. Надо закрыть дырку и личинка вылезет, чтобы подышать. А закрыть можно простым пищевым жиром, например».
Как просто.
Я купил пару банок самой простой тушёнки и обильно наложил на место входа несколько ложек жира.
Жир почти сразу потёк, растаяв, но я упорно продолжал намазывать им живот в надежде, что вот-вот из отверстия покажется голова Джорджа.
Но нет, ему было и там хорошо, он и не подумал задохнуться и упорно продолжал свой почти непрерывный пищевой процесс.
Промаявшись весь день и всё перемазав в жире, я понял, что этот способ никуда не годится.
Уже к ночи я снова позвонил в Институт. На телефоне дежурил другой человек, мужчина, явно постарше утреннего.
Он выслушал меня внимательно, посочувствовал и предложил прикладывать к входу кусок сырой вырезки. «Лучше говяжьей, - сказал он. - Так как самка овода паслась на антилопах». Мол, это мясо всё-таки привычнее оводу и он просто обязан предпочесть коровье мясо человеческому.
Ладно, вырезка, так вырезка.
Я лежал на спине, прикрутив лейкопластырем кусок вырезки к животу, и корчился от боли. Джордж всё не выходил. Видимо, он полюбил меня. В самом плотоядном смысле. Предпочитал всему остальному.
Наступило утро. Терпеть боль становилось всё труднее.
Отодрав вырезку, я выбросил её прямо из окна и снова набрал Институт.
На сей раз мне попалась какая-то девица. Надо отдать ей должное, она выслушала мою историю ни разу не перебив, и заявила, что жир и вырезка – полная ерунда, и надо было сразу заливать отверстие маникюрным лаком. Вот тогда-то личинка сразу почувствует нехватку кислорода и начнёт прорываться наружу. Может даже новую дырку прогрызть.
У одного её знакомого так и было. Её уверенность вселила в меня надежду.
Слава Господу, в ближайшем газетном киоске завалялся лак для ногтей.
Я полил пылающее от боли место лаком, который довольно быстро застыл в плотное ярко-красное озерцо. Как мне показалось, Джордж немного озадачился изменениями на поверхности. Поворочался внутри проеденных канальцев, покрутился, вызывая дополнительные импульсы боли. И снова принялся за своё единственное дело – еду.
Отдирая от брюха вместе с волосами нашлёпку из лака, я желал этой девице мучиться так же, как мучаюсь я. «Чтоб ты все дырки себе залила своим поганым лаком, зараза», - ругался я, одеваясь дрожащими руками.
Терпение моё истощилось. Я решил ехать в травмпункт, к хирургу.
Я уже ничего не хотел для Джорджа и мог думать только о том, как прекратить боль.
«Родовые муки» и «вскармливание» оказались непосильными для меня.
Весёлый циничный хирург за пять минут под местным наркозом вырезал личинку из мягких тканей живота и и брезгливо отбросил её толстенькое белёсое тело, с которого капала моя кровь.
Джордж был ещё жив. Но, видимо, наркоз оказался непереносимым для него, и когда хирург отдал мне личинку в прозрачном пакетике, она уже не шевелилась.
Рану обработали, зашили, и, честно говоря, она меня больше не беспокоила.
Дома я залил моего Джорджа формалином. Он хранится в маленьком хрустальном флаконе на полке, где стоит кофе. И каждое утро, когда я бываю у себя в домике, я здороваюсь с ним: всё-таки какое-то время мы были с ним одним целым.