Аннотация
Во время Второй Мировой войны немец Генрих Браун больше трех лет провел в фашистском плену на строительстве бункера в Антарктиде. Профессор Шлоссер, проводивший эксперименты над пленными, ввел ему эликсир, замедляющий старение. При эвакуации в конце войны профессор случайно забывает папку с формулами найденного вещества в бункере.
В наши дни в бункере, случайно обнаруженном русской экспедицией, расположена международная научно-исследовательская станция, куда под вымышленными именами попадают профессор Шлоссер и Генрих Браун, которые пытаются добыть заветную папку, но им мешают участники экспедиции и землетрясение.
Погибает несколько человек. На каждом трупе армейский полковник Глеб Веселов находит «визитную» карточку преступника в виде кусочка фотографии с изображением портрета Гитлера и со свастикой с обратной стороны. Отсутствие милицейского опыта не дает ему возможности вычислить убийцу.
Обстановка проясняется только после прилета на станцию представителей власти.
Преступники пытаются бежать на вертолете, но погибают от направленного взрыва.
Объем - 8 а.л.
Всё, за исключением исторических фактов, является художественным вымыслом.
Глава 1
- А вы не заметили, что последнюю неделю наблюдается сильное потепление? – с сильным акцентом, но все же по-русски, спросил Майкл Дулитлз, с завидным аппетитом доедая вкусную котлету.
Он сказал эту фразу, впрочем, не сильно беспокоясь, лишь бы поддержать разговор.
- Если минус шестьдесят – холодно, а пятьдесят пять – это уже тепло, то я согласен, - ответил Артур Теплов, двадцатипятилетний русский ученый, поглядывая на симпатичную немку Регину Шварц, и надеясь, что она оценила его остроумный ответ. – Хотя, если бы мы были в Западной Антарктиде, тогда было бы понятно.
- Что было бы понятно? – спокойно переспросил Майкл.
- В последнее время в Западной части Антарктиды наблюдается повышение температуры. Ты что, не знал?
- Почему? Знал. Только это повышение теперь коснулось и Восточной стороны.
- Значит, у нас скоро будет совсем тепло, прямо, как на Гаваях, - улыбнулся Артур. – К нам туристы станут ездить.
Регина с завидным спокойствием неторопливо обедала, тщательно жуя пищу, тем самым подтверждая теорию, что немцы – педанты во всем. На ней был шикарный костюм, в котором не стыдно показаться на приеме у посла. Густые длинные русые волосы уложены волосок в волосок, словно она только что вышла из парикмахерской. Высокие модные сапожки на тонком каблуке подчеркивали красоту длинных стройных ног. Ее голубые, широко посаженные, большие глаза смотрели на окружающих без всякого выражения. Регина иногда хлопала своими длинными загнутыми ресницами, прекрасно осознавая то впечатление, которое она производила на мужчин.
Девушка никак не отреагировала на слова Теплова, аккуратно отделяя кусочки котлеты вилкой и медленно отправляя их в свой красивый ротик.
- Действительно, сильно потеплело, это не совсем хорошо, - тоже с акцентом заметил четвертый участник трапезы светловолосый поляк Ян Бжезинский, неторопливо доедая суп, - как бы чего не произошло.
- Что-то происходит в природе, такое резкое потепление не может быть в это время, - американец Майкл был экологом, и в его обязанности входило наблюдение за изменением теплового режима. – С апреля по ноябрь в этих местах температура всегда была минус шестьдесят-семьдесят градусов. А вот летом – с ноября по март, тогда всего-то минус тридцать-пятьдесят.
- Всего-то, - громко засмеялся Теплов, при этом не сводя глаз с лица Регины.
- Да, кстати, температура еще больше поднимается. Уже где-то пятьдесят, если еще меньше не стала за последний час.
Они сидели за деревянным столиком, собранном из плотно подогнанных дощечек и накрытом светлой скатертью с разноцветным орнаментом по краю. Этот орнамент создавал иллюзию лета и тепла, хотя за окном был ужасный холод. Стулья тоже были деревянные, добротные, сколоченные на века.
Перед каждым участником трапезы стояла глубокая миска с густым супом, источающим приятный аппетитный запах, и тарелка со вторым блюдом – макароны, залитые мясным соусом и пара котлет. В стаканах с компотом плавали кусочки сухофруктов.
В столовой стояло много одинаковых столов и стульев, она была предназначена для одновременного питания большого количества народа. Но в данный момент заняты были только несколько столиков. Остальные были сдвинуты к стене и аккуратно заставлены перевернутыми стульями.
Вдоль стен стояли кадки с искусственными цветами, на стенах, выкрашенных в теплые абрикосовые тона, были развешаны репродукции картин известных мастеров кисти. В основном это были полотна художников прошлых веков, но преобладали картины на морскую тематику.
На научно-исследовательской станции было ограниченное количество ученых из разных стран и поэтому каждому были вменены дополнительные обязанности, которые все добросовестно выполняли, стараясь не ударить в грязь лицом перед товарищами, доказывая свой профессионализм.
Для участия в этой экспедиции все прошли строгий кастинг. Нужны были не только чисто профессиональные качества, а и умение параллельно делать много другого, часто совсем не соответствующее обретенной профессии.
Психологи, принимавшие участие в отборе, подбирали людей таким образом, чтобы они смогли уживаться в замкнутом пространстве.
В столовую вошла небольшая группка людей: два молодых человека и девушка. Эта троица исполняла обязанности лаборантов. Они приветливо поздоровались со всеми и шумно устроились за отдельным столиком. К ним тут же подошла помощник повара, а по совместительству и официант, Лена Коломоец.
Это была молодая женщина с копной рыжих волос, которые постоянно выбивались из-под симпатичной белой пилотки. Она проворно расставила на столике тарелки, которые горкой стояли на подносе. Лена сняла с подноса супницу и стала разливать первое по тарелкам. За ней ревнивым взглядом наблюдал Майкл Дулитлз. Высокий худой брюнет, с короткой стрижкой, всегда одет по последней моде и считавший себя, как говорят, первым парнем на деревне. Он болезненно сморщился, когда заметил, как Лена улыбнулась лаборанту Полю Рене, который бросился помогать девушке.
Поль расставлял тарелки перед своими спутниками, не забывая при этом каждый раз улыбнуться Лене.
Артур Теплов заметил гримасу, промелькнувшую на лице Майкла, и понимающе переглянулся с Яном. Ни для кого не было секретом, что Майкл был влюблен в Леночку Коломоец, но она не отвечала ему взаимностью, так как в свою очередь страдала по веселому капитану Саше Даниленко.
В замкнутом пространстве станции уже через неделю пребывания здесь группы начали разгораться нешуточные любовные страсти. Вначале всё было спокойно и нормально. Все присматривались друг к другу, притирались, старались подружиться. Потому что без дружеских чувств на полюсе, где никого не было вокруг на сотни километров, без дружеской взаимовыручки просто долго не протянешь. Это понимали все и поэтому старались приспособиться к привычкам других, не ущемляя при этом и свои интересы.
Но тут вдруг оказалось, что вкусы многих совпали, что привело к конфликтам. Никакой психолог не смог предусмотреть ситуацию, когда мужчины влюбятся, например, в одну и ту же женщину.
Женщин на станции было мало, мужчин – гораздо больше. Поэтому молодые девушки: психолог Регина Шварц, лаборант Марина Ткаченко, помощник повара Елена Коломоец – пользовались бешеной популярностью. Тем более что все девушки были, как на подбор – стройные, симпатичные и умные, что редко можно встретить в одном лице.
Не обделяли мужчины вниманием и женщин постарше. Но больше всего доставалось молоденькой дочери профессора – Монике. Но она, несмотря на свою молодость и неопытность, выбрала правильную линию поведения и с первого дня избрала себе в рыцари своего однолетку – сына полковника Веселова – Михаила, а на остальных просто не обращала внимания. Постепенно интерес к ней угас, но девушка все равно всем нравилась.
Остальным явно льстил повышенный интерес мужчин к их особам, и девушки не особенно обременяли себя тактичным поведением с влюбленной в них мужской половиной населения. Они флиртовали со всеми подряд, иногда доводя до бешенства какого-нибудь влюбленного парня.
Регина Шварц прекрасно видела, что Артур Теплов проявляет к ней далеко не дружеские чувства, но в то же время ей больше нравился молодой лейтенант охраны Николай Ткач. Хотя большую часть свободного времени она все же проводила с Артуром, часами просиживая рядом с ним в лаборатории. Все уже давно заметили ее прохладное отношение к Теплову, кроме него самого. Регине, видимо, нравилось кружить головы сразу двум молодым людям. С Ткачом она не могла проводить столько времени в силу занятости последнего по долгу службы. Скорее всего, его малодоступность и внушала ей мысль, что Николай ей нравится больше, чем Артур.
Молодых людей приводило в бешенство такое раздвоение интересов девушек и часто они срывали свою раздражительность друг на друге или на других, если кто попадал под раздачу, что негативно сказывалось на работе.
- Я смотрю, потепление никак не касается отношения Леночки к тебе, - обратился Артур к Майклу с ехидной улыбкой.
- А это мы еще посмотрим, - почти прошипел Майкл, отвернувшись от столика, где Лена продолжала обслуживать лаборантов.
- Мальчики, за столом некрасиво обсуждать что-то другое, кроме еды, - подала голос Регина, которая, казалось, ни на что не обращает внимания.
- А мы и не обсуждаем, - тут же ответил Артур, - мы просто констатируем факт. Не так ли, Майкл?
Лицо Майкла мгновенно приобрело багровый оттенок. Казалось, что молодой человек сейчас же бросится выяснять отношения, но он продолжал сидеть на месте, только вздувшиеся желваки на щеках выдавали его волнение.
- Артур, прекрати немедленно, - тихо, но властно приказал Ян.
Регина взглянула на него с благодарностью. Не хватало еще, чтобы сейчас в столовой вспыхнула драка. И так атмосфера в бункере уже была накалена до предела. Теплов ухмыльнулся, но больше ничего не сказал.
Компания в молчании доела свой обед, каждый по очереди поблагодарил повара Антона Мазони, который стоял на выходе со столовой и с очень довольным видом принимал слова благодарности. Он проделывал такой трюк не всегда, а тогда, когда особо нуждался во внимании.
Лаборанты еще обедали, и за столом время от времени звучал серебристый смех Марины Ткаченко, следом за ней начинал смеяться Поль Рене. И только Чарльз тихо ухмылялся шуткам своих товарищей, но громко рассмеяться ему не позволяло воспитание. Англичанин до мозга костей, в хорошем смысле этого слова, он был как из прошлого века. Галантно ухаживал за Мариной, пропускал всех вперед, никогда никому не нагрубил, старался сгладить каждый неприятный момент. Его очень любили все окружающие.
Марина чувствовала, что нравится Чарльзу, но он прямо никогда ей об этом не говорил. И она вела себя так, словно они с Чарльзом были только друзьями, заигрывала с Полем, отпускала комплименты другим молодым людям. Чарльза это немного выводило из себя, но он тщательно скрывал свои эмоции под маской равнодушия.
- Чарльз, ты уже поел? – наконец Марина повернулась к своему товарищу.
- Да, - ответил молодой человек, откладывая вилку в сторону, хотя на тарелке оставалась еще недоеденная котлета.
Но не мог же он сказать девушке, чтобы его подождали, потому что есть быстро он не привык. Так и остался недоеденный обед на столе.
- Пошли, - приказала Марина и все трое дружно двинулись к выходу.
- Антон, спасибо большое, - за всех поблагодарил Чарльз.
А Марина просто чмокнула симпатичного Антона в щеку. Тот расцвел в улыбке. На щеках появились привлекательные ямочки, что придавало ему детское выражение лица.
- Антон, сегодня обед был очень вкусным, - сказала, выходя вслед за лаборантами, завхоз тетя Валя.
- Я очень рад, что угодил вам, - искренне ответил Антон, радуясь в душе этой простой похвале.
В такие моменты он заряжался энергией на несколько дней. После таких простых, но нужных ему слов, он не ходил, а почти летал по своей кухне, зная, что приносит людям радость своими борщами и котлетами.
Станция была построена в вечной мерзлоте на основе бункера, сохранившегося здесь еще со времен Второй Мировой войны. Экспедиция в составе русских ученых наткнулась на этот бункер совершенно случайно. Один из членов экспедиции отошел немного в сторону от основного маршрута по своим личным делам. Он искал какое-нибудь возвышение, чтобы укрыться от любопытных глаз. Заметив ледяную скалу, он устремился к ней. Уже, сделав свое дело, он обратил внимание на правильную круглую форму этой ледяной глыбы. Присмотревшись, он понял, что это труба, обросшая льдом.
Неожиданная находка заставила экспедицию изменить свои первоначальные планы и заняться раскопками во льдах.
Члены экспедиции разбили невдалеке свой лагерь. Они поняли, что это вентиляционная шахта какого-то строения. Почти неделю они долбили лед вокруг, пока не докопались до входа в огромное здание, которое уходило вниз приблизительно на восемь этажей.
Правительство России решило использовать находку с пользой. То, что это было здание, построенное в толще вечного льда гитлеровцами, не возникало сомнений. На каждом уровне, проще говоря, этаже, было несколько комнат. Некоторые из них были приспособлены для жилья, для принятия пищи, для собраний. Были лаборатории, оснащенные по последнему слову науки и техники на то время. Осталось множество реактивов, в назначении которых еще предстояло разобраться. Сохранились огромные запасы еды, замороженные в естественном холодильнике. Множество ящиков с тушенкой, сгущенным молоком, сливками и шоколадом. Были даже большие запасы разнообразного спиртного. Было обустроено два спортивных зала с всевозможными тренажерами. Правда, они уже безнадежно устарели, но все равно были пригодны к употреблению. Все уровни прекрасно вентилировались, освещались: все было готово к принятию жильцов.
Бункер был напичкан фашистской атрибутикой: почти в каждой комнате висел портрет Адольфа Гитлера; стены испещрены символами свастики всех размеров; в комнатах, предназначенных для скопления народа, красовались флаги Национал-социалистской партии, известной как нацистская партия, организованная в Германии в 1920 году.
Гитлеровцы не зря интересовались Антарктидой. Чтобы построить такое сооружение в толще льда, необходимо было огромное количество бесплатной рабочей силы, которой во время войны немцы располагали в избытке. В гениях инженерной мысли они тоже недостатка не испытывали. На них работали лучшие умы всех завоеванных стран: кто-то в надежде выжить; кое-кто принудительно, под давлением; а были и такие, которые работали только ради науки. Хотя, к большому сожалению, их всех постигла одна и та же участь: фашисты не оставляли в живых свидетелей своих злодеяний.
Уже в 1938 году немцы проявили повышенный интерес к Антарктиде. Немецкие самолеты сбросили над норвежскими владениями в Восточной Антарктиде несколько сот вымпелов со свастикой в районе Земли Королевы Мод, тем самым незаконно застолбив за собой территорию. Были замечены немецкие военные корабли, которые постоянно туда курсировали, доставляя огромное количество грузов в район Земли Королевы Мод.
Немцы верили утверждению, что Земля внутри полая и в районе Антарктиды есть входы в гигантские подземные полости. Они снабжали совершенно секретные экспедиции на Южный полюс, которые искали эти входы в недра Земли.
По поручению адмирала Денница экспедиция подводников обнаружила в районе Земли Королевы Мод странную систему тоннелей с теплым воздухом внутри, что подтверждало теорию жизни подо льдом.
С 1940 года немцы начинают строительство двух убежищ, которые впоследствии назвали «Новая Швабия» и «Новый Берхтесгаден». Название «Швабия» было выбрано не случайно. Швабия раньше была средневековым герцогством, которое позже вошло в состав единого германского государства.
Эти опорные пункты были полностью оснащены продовольствием и независимой системой жизнеобеспечения. На немцев работали лучшие инженеры, геофизики, океанографы, зоологи. Во время Второй Мировой войны туда были вывезены сотни тысяч пленных – бесплатная рабочая сила, – о которых больше никто никогда не слышал. Все работы проводились в строгой секретности.
Неизвестно, почему немцы решили строить убежища еще в 1940 году. Ведь тогда, казалось, они были на вершине славы, мечтая покорить весь мир. Ничто еще не предвещало краха их фашистской империи. Возможно, Гитлер лелеял мечту расселить арийцев по всей земле, включая и полюса?
Адольф Гитлер был помешан на поисках Атлантиды. Некоторые из его ученых пытались разубедить Гитлера в тщетности поисков, доказывая, что Атлантида – это миф, придуманный Платоном, но он не поддавался ни на какие увещевания.
Впервые Атлантида кратко упоминалась в диалогах Платона «Тимей», и в более развернутом виде - в диалогах «Критий». Все последующие исследования существования Атлантиды доказали, что это от начала до конца – художественный вымысел. Вначале Платон хотел показать войну Афин с Атлантидой, в которой бедные, но честные афиняне победили алчных, погрязших в разврате и богатстве атлантов. Но настолько увлекся описанием богатства Атлантиды, что, в конце концов, ему надо было куда-то девать не существующую страну и очень развитую цивилизацию, и он придумал катастрофу, в результате которой за сутки погибло войско афинян, а Атлантида с ее несметными богатствами опустилась на дно морское.
Ученые излагали Гитлеру различные версии в пользу того, что это выдумка, но его трудно было переубедить.
Существует много версий этого мифа. Скорее всего, Платон, описывая гибель целой цивилизации, основывался все-таки на реальных фактах, но произошедших в другое время и в другом месте. Предположительно, это прорыв средиземноморских вод в Черное море в конце четвертого тысячелетия до н.э., или же извержение вулкана на острове Санторил в середине 15 века до н.э. Предполагали, что Платон под гибелью Атлантиды подразумевал гибель небольшого городка Гелика на Пелопоннесе в 373 г. до н.э. Он был затоплен в одну ночь вследствие землетрясения и наводнения. Его остатки в течение нескольких веков были видны под водой.
Да и само название «Атлантида» тоже было выдумано Платоном. Он помещал ее в разных точках земного шара. По одной из версий Атлантида находилась за Гибралтарским проливом, недалеко от побережья Испании и Марокко, и размер ее был 530х350 км.
Некоторые исследователи считают, что Платон ошибся с определением площади острова и, если размер Атлантиды считать на порядок меньше, то это может быть остров Крит в Средиземном море. Потому что там древняя минойская цивилизация была уничтожена природным катаклизмом, похожим на описание Платона.
Есть версия, что Атлантида находится на плато Альтиплано в Южной Америке. В пользу этой версии говорит то, что съемки со спутника показали местность, которая полностью соответствует описанию Платона. Геологические образования на плато свидетельствуют о приложении рук человеческих и с большой точностью соответствуют описанию столицы Атлантиды. Количество и качество древних построек говорит о наличии высокоразвитой цивилизации. Много природных катаклизмов приводило к гибели целых поселений, притом, почти мгновенно. Видимо, один из таких катаклизмов и уничтожил селения на плато Альтиплано.
Одна из гипотез утверждает, что Антарктида и есть Атлантида. И, по мнению одного известного писателя Грэма Хэнкока, изложенному в его книге «Следы богов», Атлантида находилась на экваторе и не была покрыта льдом. Но в результате литосферного сдвига она была сдвинута на Южный полюс.
Скорее всего, Гитлер поверил последней гипотезе, что Атлантида находится в Антарктиде, хотя и от идеи нахождения Атлантиды в Южной Америке он тоже не отказался. Он давал указания снаряжать экспедиции и туда, и туда. Никто не знает, что тянуло его к разгадке тайны неизвестной земли. Возможно, несметные богатства, описанные Платоном. Возможно, он хотел открыть тайну бессмертия, потому что ходили легенды, что атланты живы до сих пор, благодаря чудодейственному средству, изобретенному их учеными.
Скорее всего, именно этот момент и привел к тому, что Гитлер дал указание найти достойных, преданных нацизму ученых, которые могли бы изобрести эликсир бессмертия. Далеко ходить не пришлось. В Германии было много светлых умов, одержимых только наукой ради науки. Тем более что подопытного материала хватало.
Так в лагерях смерти появились врачи, для которых были сооружены целые лаборатории с немалым штатом лаборантов-помощников. Проводились различные эксперименты над людьми, естественно, без всякой анестезии. Да и зачем тратить на них дорогостоящее лекарство? Ведь отработанный «материал» все равно шел в крематорий.
Кто-то из этих врачей чего-то добивался. Конечно, об эликсире бессмертия речь еще не шла, но немецкая медицина в годы войны шагнула далеко вперед. Были изобретены и апробированы десятки лекарств, которые впоследствии спасли не одну человеческую жизнь. Разрабатывалась различная вакцина против многих болезней. Но всё это было сделано в таких бесчеловечных условиях и с таким количеством жертв, что и описать трудно.
Как бы там ни было, но к концу войны опорные пункты были достроены. Особенно активизировались работы после поражения немцев под Сталинградом. Когда фашисты стали отступать, немцы поняли, что исход войны уже предрешен и их капитуляция – только дело времени. В принципе, каждый верит до последнего. Рядовые солдаты и офицеры верили, что это временное отступление, но верхушка уже видела крах империи и готовилась к бегству.
По ходу отступления грабились музеи, галереи, выставки. Не гнушались захватчики и церквями, которых в Украине, Белоруссии и России было множество. Вывозилось всё ценное, что еще не было вывезено немцами при наступлении. Очень активно работала почта: посылки с награбленным добром большими партиями отправлялись в Германию. На большие чины немецкой армии работали низшие чины. Они по указке своих боссов находили ценные вещи, которые сортировались и отправлялись по назначению. Самим «искателям» доставались вещи меньшей ценности. Если кто осмеливался «прикарманить» ценную вещь в обход высшего чина, того ждало наказание вплоть до расстрела. Немцы не церемонились в вопросах наживы даже со своими подчиненными.
В самых труднодоступных местах Южной Америки стали строиться подземные хранилища, различного рода бункеры с полной системой жизнеобеспечения. Немцы готовились к побегу основательно. Главари понимали, что после таких чудовищных преступлений им не избежать возмездия, и готовились скрыться навсегда. Практически у каждого были наготове фальшивые документы для них и членов семьи.
К осени 1943 года в Антарктиде была создана мощнейшая подземная нацистская база, которая известна по документам, как «База 211».
Уже с конца 1944 года около ста подводных лодок стали перебрасывать нужных людей и запасы продовольствия в готовые убежища, где им суждено было в тайне от всех доживать свой век. Туда же свозили и награбленное добро.
Существует мнение, что в район Земли Королевы Мод было вывезено около двух миллионов человек и поселены в огромный подземный город – Новый Берлин.
Естественно, что не всех ждала такая участь. Туда могли попасть только высшие чины нацистской партии и их прихлебатели с семьями.
Адольф Гитлер издал приказ, который гласил, что для переселения в Новую Швабию должны быть отобраны по методике Третьего рейха «подлинно нордические семьи». Дошло до того, что не все хотели уезжать из Германии. Люди не хотели разлучаться с родными и друзьями. Тогда их стали отбирать принудительно. Выбирали людей, которые родились только в Германии, проверялись родственные связи неизвестно до какого колена, чтобы не доведи Господи не попал туда кто-то неарийской крови. Часто людям говорили о том, что они навсегда покидают свою родину только в подлодке, когда проводился инструктаж.
Гитлер лелеял мечту создать истинно чистую арийскую расу, без каких-то случайных примесей инородной крови, расу сверхлюдей, наделенных правом безгранично и единовластно править миром – от полюса до полюса.
Адольф Гитлер планировал в полостях Антарктиды создать Четвертый рейх с помощью специально отобранных людей и заодно разработать новые технологии, способные дать ему возможность завоевать весь мир.
Множество слухов ходит и о том, что Адольф Гитлер и Ева Браун не покончили с собой 30 апреля 1945 года, а подставили своих двойников, предварительно сделав им протезы челюстей по своим медицинским картам, трупы которых впоследствии были опознаны по зубам.
По недоказанной гипотезе Адольф Гитлер и Ева Браун добрались до берега реки Шпрее; на корабле, который последние дни ждал только их, доплыли до побережья Балтийского моря; пересели на подводную лодку и благополучно добрались до Антарктиды, где и дожили свой век в подземной цитадели. А, может, живут и поныне?
По другой версии Адольф Гитлер и Ева Браун 28 апреля 1945 года на летательном аппарате, созданном учеными комплексного научного центра СС «Аненэрбе», улетели прямо в Антарктиду в район Новой Швабии.
Не так давно в Сантьяго из спецхранилища Чилийского национального военно-исторического архива были похищены секретные документы, где показано, что Гитлер нашел убежище в районе Земли Королевы Мод.
В июле-августе 1945 года были обнаружены две подводные лодки U-530 и U-977, на которых якобы и были переправлены Гитлер с Евой. Члены экипажа пытались скрыться в Южной Америке, но были опознаны и не избежали плена. Но ни один из них не выдал тайны.
В 1958 году прошел слух, что американцы обнаружили Новый Берлин в Антарктиде, и сбросили на него три атомные бомбы, которые снесли с лица Земли само воспоминание о хранилищах и его обитателях.
После окончания Второй Мировой войны еще долго ходили слухи, что Гитлер жив. Если в Германии вспыхивал новый источник неофашизма, всегда народ говорил, что молодежью руководит Гитлер и ему подобные, которые скрылись от возмездия и сейчас спокойно живут где-то в Южной Америке. Почему-то Антарктида не упоминалась, в основном, только Южная Америка. Откуда у людей была эта уверенность? Ведь известно, что дыма без огня не бывает. Скорее всего, откуда-то просачивались крохи информации, которые будоражили весь мир. Возможно, это делалось намеренно: мол, расслабляться рано.
Не один раз на улицах городов Южной Америки люди опознавали кого-нибудь из окружения Гитлера. Но поймать хоть кого-то не удавалось. Люди исчезали неизвестно куда. Для чего они появлялись в городах? Видимо, для связи с внешним миром. Ведь на свободе осталось множество бывших нацистов, которым удалось избежать возмездия. И большинство из них нашли приют в странах Южной Америки, правительства которых поддерживало дружбу с Гитлером и его приближенными.
Русская экспедиция обнаружила бункер очень далеко от предполагаемого места опорных пунктов «Новая Швабия» и «Новый Берхтесгаден». Ничего не говорило о том, что он был обитаем. Просто подготовленное к приему гостей жилище. Скорее всего, этим бункером не успели воспользоваться. Хотя при более тщательном изучении его обнаружили много вещей, указывающих на то, что люди здесь все-таки жили. Но это могли быть только строители этого хранилища.
Решено было достроить надземную часть строения и основать здесь научно-исследовательскую станцию по изучению последствий глобального потепления. Какие еще задачи ставились перед учеными, держалось в полном секрете.
Было задействовано несколько стран, так как осилить такой проект в условиях вечной мерзлоты для одной страны было трудно. Основную львиную долю расходов взяла на себя Россия. К ней подключилась Украина, Польша, Германия, Франция и США. Правительства этих стран выделило средства с условием, что на станции будут работать и их представители.
С большим трудом достроили верхнюю часть здания, расположив там лаборатории, обсерваторию, поставив необходимое оборудование, заменили устаревшее оборудование прошлых лет, выбросили всё ненужное. Было переброшено много ученых, у которых наряду с главным заданием было параллельно много других. Военные охраняли людей и здание.
Людей на станции было очень много, жизнь здесь прямо кипела. Часто ученые сменяли друг друга, потому что долго прожить в вечной мерзлоте было не всем под силу.
Здесь находились микробиологи, палеонтологи, геохимики и представители лабораторий аналитической химии, были также люди из NASA.
Но в последнее время стала происходить утечка засекреченной информации. В прессе то одной, то другой страны стали появляться сообщения, которые до поры, до времени предстояло хранить в тайне.
Источник распространения информации не был найден, да и не сильно его искали, резонно предположив, что с таким количеством народа сохранить что-то в большом секрете просто невозможно. Кто-то мог непроизвольно проговориться в семье о том, что делается в бункере и пошла информация гулять по свету, обрастая иногда нереальными подробностями. Поэтому на высшем уровне было принято решение просто поменять состав станции, существенно его сократив. Основная задача исследований была выполнена, а остальное могла сделать и небольшая группка ученых.
Так на станции оказались всего девять ученых, несколько военных офицеров, взвод солдат да обслуживающий персонал. Обслугу представляли собой сорокалетний повар Антон Мазони, его помощница Елена Коломоец, завхоз тетя Валя, да двое пожилых мужчин – дядя Петя и Курт Миллер, которые выполняли работу плотников, слесарей, уборщиков помещений, электриков, механиков и вообще мастеров на все руки.
Профессор Отто Фишер, который возглавлял экспедицию, взял с собой семью. С ним приехала жена Ева: хладнокровная бесстрастная рыжая немка с веснушками по всему телу, вечно всем недовольная, и семнадцатилетняя дочь-красавица Моника. Все удивлялись – в кого же уродилась такая красивая девушка, совсем не похожая ни на отца, ни на мать?
Полковник - Глеб Сергеевич Веселов – привез с собой жену Татьяну и сына Мишку, которому только исполнилось семнадцать лет. Татьяна была красива той спокойной красотой, которая притягивает мужчин с характером, которым самим недостает спокойствия, и они его ищут в своих вторых половинках.
Для страховки на станции находилась врач-терапевт Вера Павловна Серегина, сорокадвухлетняя полная женщина, у которой не было семьи и ей было все равно, где жить: на станции в вечной мерзлоте или в московской квартире.
Если требовалась помощь специалиста, которого не было в составе экспедиции, его присылали с корабля, который постоянно дрейфовал в Южном океане, или с базы, находящейся на побережье Антарктиды. Но это случалось крайне редко: Серегина оказалась очень профессиональным специалистом и почти всегда справлялась сама. Только, если кому-то требовалась срочная операция, тогда уже вызывали подмогу. С корабля взлетал и вертолет, по необходимости привозивший продукты, почту, детали и прочее. По пути вертолет заправлялся на промежуточных базах.
Иногда мимо их базы проплывали китобойные суда. Тогда и на станции имели возможность по радио пообщаться с людьми с Большой земли. Но, кроме приветов на родину, по сути, говорить было не о чем. Все новости на станции и так знали: они получали даже газеты, не говоря уже о том, что имели возможность по радио связываться с родными и близкими.
В двухстах метрах от строения станции стояла огромная железнодорожная цистерна, заполненная горючим, необходимым для дозаправки вертолета и для поддержания работы генератора, производящего электроэнергию. Цистерна стояла на специальной подставке, обросшей льдом, и казалось, что она была закреплена намертво. За цистерной наблюдали все, боясь лишний раз к ней подойти: в ней заключалась их жизнь на станции.
Вертолет заправлялся на самой станции очень редко, только в том случае, если привозил тяжелый груз и пилот не хотел перегружать машину. Но в следующий раз пилот обязан был обязательно пополнить цистерну горючим, что и делалось.
Все были новенькие, за исключением завхоза тети Вали, которую после замены всего состава станции решено было оставить, так как она была в курсе всего, что там происходило, где что находится, и могла в нужный момент что-то подсказать.
Со временем планировалось доукомплектовать состав научно-исследовательской станции учеными разных профилей и лаборантами. А пока с поставленной задачей успешно справлялась группа уже живущих на станции людей.
В ближайшем будущем обещали прислать гляциолога для изучения строения льда. Это было необходимо для получения информации о том, какой была Земля сто, тысячу, сотни тысяч лет назад.
Полковник Веселов сидел в радиорубке и просматривал последние сообщения с Большой земли, как они называли корабль, дрейфовавший в открытом море. В последнем сообщении было сказано, что сегодня прилетит вертолет, пилот расскажет все на месте.
- Лейтенант Ткач, срочно зайдите в радиорубку, - сказал полковник в микрофон и стал ждать прихода лейтенанта.
- Вызывали? – раздался с порога голос Николая буквально через пару минут.
- Вызывал. Ты, Коля, собери своих ребят. Пусть одеваются потеплее. Сейчас должен вертолет прилететь, надо встретить.
- Что это он, внепланово, что ли? – удивился Николай.
- Внепланово, - вздохнул полковник.
Такие внеплановые прилеты никогда не предвещали ничего хорошего. Значит, что-то случилось и надо быть готовым ко всему. Могли бы хоть намекнуть, все-таки полковник на станции не последний человек.
- Что-то произошло? – поинтересовался лейтенант.
- Не знаю, Коля, ничего не знаю, - совсем не уставным голосом ответил Веселов. – Иди, собирай ребят.
- Есть! – козырнул лейтенант и побежал выполнять приказ.
Солдаты охраны оделись быстро, напялив на себя все теплые вещи, какие у кого были. Сверху этот ворох чинно прикрывала форма в виде дубленки и шапки-ушанки. Все были обуты в теплые валенки и одеты в утепленные дутые штаны.
Лейтенант осмотрел свое войско и остался доволен.
- Выходим на первый уровень и ждем команды! – приказал он.
В это время в бункер вошел с улицы дядя Петя, как его все называли. Только он закрыл дверь, как от него пахнуло крепким морозом. Он сразу стал стаскивать с себя дубленку.
- Представляешь, - обратился он к лейтенанту, - такое впечатление, что снег начинает таять. Ходил смотреть цистерну с горючим. Как бы не сорвалась с места да не покатилась.
- Дядя Петя, что вы такое говорите? – улыбнулся Ткач. – Разве может такой мороз сразу пойти на убыль? Да и цистерна закреплена намертво.
- Закреплена-то она, закреплена, но может и сдвинуться с места, если хоть немного лед подтает. Надо сходить к Артуру. А, может, лучше к профессору? – дядя Петя проговорил эту фразу уже в коридоре, попутно стягивая с себя шапку и разматывая теплый шарф.
Николай Ткач был совсем «желторотиком». Его взяли в экспедицию сразу после военного училища. Поговаривали, что тут не обошлось без «волосатой лапы». Просто так попасть сюда было трудно, а тут только окончил училище и сразу получил направление в такую известную экспедицию. Здесь, конечно, был не мед, это не в теплых краях служить. Но после возвращения с полюса можно было надеяться на повышение по службе. Да и не вечно же здесь службу нести. Через полгода обещали сменить.
А Коля и сам не понимал, почему выбрали именно его. Без распределения оставались трое, в том числе и Ткач. Он уже мысленно представлял себя где-нибудь в захолустном городке, в какой-нибудь забытой и заброшенной части. Но вот вызвали его и кадровик, не поднимая глаз от бумаг, произнес короткую, но впечатлительную речь. Коля запомнил ее надолго.
- Лейтенант, вам предоставляется большая честь послужить на благо России за ее пределами.
Николай удивленно вскинул брови.
«Неужели на войну посылают, но куда?» - мгновенно вспыхнула мысль.
- Да, да, именно за границей, и притом, очень далеко, - кадровик оторвался, наконец, от своих бумаг и поднял глаза на стоящего перед ним, вытянутого по стойке «смирно», молодого лейтенанта. – Практически на краю света.
- И где же? – решился спросить Николай.
- В Антарктиде, - быстро ответил кадровик.
- Где? – изумленно переспросил Ткач.
- В Антарктиде, парень. Это большая честь. Поверь мне. После службы в экспедиции вы можете сразу рассчитывать на повышение. Это я вам гарантирую. Вот возьмите предписание, - совсем не по-уставному сказал кадровик.
Он протянул Николаю бумагу, Ткач взял ее и почему-то сразу поверил седому подполковнику, который смотрел на него усталыми глазами.
- Ты, парень, только выдержи там и не натвори никаких глупостей.
О каких глупостях говорил кадровик, Николай так и не понял. До него дошло это только тогда, когда он попал в эту вечную мерзлоту. Видимо, кадровик подумал, что молодой парень может просто не выдержать полгода в холоде, и запросится домой. Может, он имел в виду и что-то другое. Но, тем не менее, прошло уже достаточно времени, а Ткач все служил.
Его устраивала такая служба. По большому счету, военные на станции практически ничего не делали. Только встречали и провожали вертолеты, работали немного грузчиками, когда надо было разгрузить-загрузить вертолет. Охраняли станцию. Только вопрос – от кого или от чего? Николай четко выполнял распоряжения и приказы полковника Веселова и капитана Александра Даниленко. Был на станции еще майор Брегман, но какова была его функция, Ткачу так и не суждено было узнать. Полковник Веселов как-то с пренебрежением к нему относился. Скорее всего, потому, что Брегман слишком много внимания уделял его жене Татьяне. Это стали в последнее время замечать все, даже молодой лейтенант.
Полковник Веселов больше приказов отдавал Даниленко и Ткачу, а Брегмана как-то игнорировал. Тот чувствовал себя не совсем в своей тарелке: вроде бы и службу свою несет исправно, а не чувствует себя нужным.
Вот и сейчас полковник мог бы спокойно приказать майору встретить вертолет, а вызвал все-таки лейтенанта. Ткач был очень доволен подобным отношением к нему полковника Веселова.
Николай сидел в своем тулупе и с грустью вспоминал свой маленький городок. В это время года там было тепло. Это первое, о чем он подумал. Потом вспомнил о своей бывшей девушке Веронике. Светловолосая полноватая хохотунья. Он встречался с ней пять лет. Все годы, пока учился в училище. Собирались пожениться, как только он его окончит. Но, только он ей сказал о своем назначении, как Вероника тут же предложила ему расстаться. Это был удар для Николая, но она объяснила этот свой шаг тем, что не намерена ждать до бесконечности. Может, она и права. Неизвестно еще, чем обернется его служба здесь.
Мысли Николая перескочили на Регину Шварц. Полная противоположность его Веронике. Регина была всегда холодна, высокомерна. Да и внешностью резко отличалась от его девушки. Вероника была истинная домохозяйка. Николай ее всегда представлял у плиты, в коротеньком фартушке, пекущей пирожки. В такой ситуации представить Регину было сложно. Не вписывалась она в формат его представлений о кухне.
У Регины есть еще поклонник – Артур Теплов. Но, хотя он и нахальный, всегда лезет впереди паровоза, а Николай спокойный, уравновешенный, и Регина явно отдает предпочтение ему. Ткач улыбнулся своим мыслям. Регина ему понравилась сразу, как только ее увидел. Он не любил ее той страстной любовью, о которой пишут в книгах, но питал к ней особую симпатию. Возможно, эта симпатия со временем и перерастет в ту любовь, о которой он мечтал, посмотрим.
Глава 2
- В природе что-то происходит, - голос профессора Отто Фишера глухо доносился из-под респиратора.
- Тишина отвратительная, - поддержал его Федор Иванович Лапин, его заместитель, тоже профессор.
Они оба находились во второй лаборатории, где обычно проводились все анализы. В первой лаборатории, где хозяйничали только профессора, они бывали гораздо реже.
Лаборанты, которые в этот момент находились рядом, переглянулись между собой. На станции уже неделю шли подобные разговоры, но от профессоров такое они услышали впервые. Марина Ткаченко, высокая украинская девушка, подошла к Полю Рене и положила руки ему на плечи, в тревоге немного их сжав. Поль оторвался от пробирки и успокаивающе погладил ее руку. Англичанин Чарльз Гутофф недовольно отвернулся, заметив этот дружеский жест.
- Надо выйти наружу и взять пробы льда. Не нравится мне все это, - Отто Фишер повернулся к лаборантам. – Поль, я вас прошу, сделайте это.
- Хорошо, господин профессор, - Рене тут же поднялся и стал одеваться.
Одевался он основательно. Надел овчинный тулуп до пола, который мешал ему двигаться, но зато был гарантией того, что он не замерзнет как мамонт в вечной мерзлоте; всунулся в своих модных сапогах в огромные битые валенки, которые сразу сделали его похожим на увальня-медведя; натянул на голову шерстяную трикотажную маску, которая оставляла открытыми только глаза; потом нахлобучил шапку-ушанку и завязал на узелок под подбородком. Его симпатичное лицо сразу стало маленьким и как бы утонуло в мехе шапки. Марина невольно хмыкнула.
- Поль, смотри, чтобы тебя белый медведь не принял за медведицу, - пошутил Чарльз.
- Я бы посмотрел на тебя, если бы ты туда выходил, - незлобиво огрызнулся Поль.
Они постоянно шутили по поводу белых медведей, но в Антарктиде их не было вообще. На побережье, где температура была градусов на двадцать выше, можно было увидеть пингвинов да еще тюленей. Иногда можно было встретить буревестников. Пожалуй, это и была вся живность, видимая глазу. Здесь же, дальше от побережья, вообще, кроме участников экспедиции, не было никого живого.
Такая форма одежды у них была для выхода наружу. Вся синтетика, которой их снабдили в экспедицию, не спасала от жгучего мороза. Пришлось прибегнуть к дедовскому одеянию. Вернее, спасла их завхоз и прачка по совместительству тетя Валя. Ей было уже под шестьдесят и ей было наплевать, как она выглядит. Собираясь в вечную мерзлоту, она прихватила с собой дедовский кожух и всю прочую атрибутику спасения от холода. Наблюдая, как ребята замерзают на морозе в своих синтетических куртках, подбитых мехом, она предложила свой наряд в качестве утеплителя. Тем более что ей самой выходить наружу просто не было нужды, разве что просто поглазеть на бескрайние льды.
- Не забудь собрать зонды, - напомнил Лапин.
- Не забуду, - ответил Поль и тяжелой поступью пошел к выходу.
Профессоры склонились над графиком, который положил перед ним Чарльз. Там была вычерчена кривая температур за последнюю неделю. Она стремительно выросла вверх.
- Не нравится мне все это, - опять повторил Фишер, внимательно вглядываясь в кривую. – В такое время года? Я понимаю – летом. Тогда было бы понятно, но сейчас…
- Если бы это было на море, я бы сказал, что это затишье перед бурей, - взволнованно проговорил Лапин.
- Но такой стремительный рост температуры… С чем оно может быть связано? Такое впечатление, что под нами заработал атомный реактор. Если бы я не был уверен, что здесь ничего больше нет, то обязательно сделал бы такое предположение, - Фишер почесал лысеющую голову. – Коллега, как вы думаете, что может быть причиной потепления?
- Если бы я не знал, что Антарктида – тектонический спокойный континент с малой сейсмической активностью, то можно было бы предположить, что под нами заработал вулкан.
- Насколько я осведомлен, ближайший самый активный вулкан – Эребус?
- Да, - согласился Лапин. – Его ещё называют «вулкан, сторожащий путь к Южному полюсу».
- Но он от нас далековато. Даже, если бы он начал извергаться, температура не начала бы так стремительно повышаться.
- Господин Фишер, а вы уверены, что под нами действительно ничего нет?
- Что вы имеете в виду? – вздрогнул профессор.
- Когда нашли этот бункер, тоже ведь не знали, что в этом месте что-то подобное существует. Возможно, мы не все знаем…
- Возможно, возможно…, - задумчиво сказал Фишер, снял маску и пошел к выходу.
Перед дверью он споткнулся о ведро с водой: уборщик Курт Миллер усердно тер пол в лаборатории.
- Вы не могли бы убирать в другое время? – по-немецки спросил Фишер.
- В другое время лаборатория закрыта, - так же по-немецки ответил ему Миллер.
- Ладно, убирайте.
Курту Миллеру по паспорту было уже шестьдесят три года, но выглядел он гораздо моложе своих лет. Стройный, подтянутый, физически развитый, с накачанными мышцами, только почти полностью седой. Его серые глаза смотрели пытливо и внимательно на собеседника, почти не мигая, чем заставляли тех первыми отводить взгляд. У него были темные брови и ресницы, что резко контрастировало с белыми волосами. Нос прямой, только ноздри иногда дрожат, выдавая его волнение. Иногда его симпатичное лицо красноватого оттенка, видимо от морозов, искажала гримаса боли, и он старался уйти и пережить это подальше от посторонних глаз.
Никто не знал, какая боль его мучит, и он сразу же прекращал все разговоры на эту тему. Но, несмотря на возраст, его взяли в экспедицию благодаря его способностям много знать и еще больше уметь делать. Без таких людей не обходится никакая экспедиция такого размаха. Тем более что он был одинок, и ничто не мешало ему находиться здесь сколько угодно времени.
После слов профессора Миллер быстро домыл пол, собрал свои ведра и тряпки и ретировался за дверь.
Поль Рене вскоре вернулся. От него пахло такой свежестью, таким крепким морозцем, что Марина только вздохнула. Ее редко посылали в холод: берегли единственную девушку-лаборанта. Хотя и хорошо немного побыть на свежем воздухе, а что воздух здесь, во льдах, был действительно очень свежим, то это уж точно, но мороз был настолько силён, что забивало вдох. От мороза грубела и потом шелушилась кожа. Лицо становилось красным, и эту красноту никакими кремами было не убрать. На щеках проявлялась сетка тонких капилляров, на носу тоже, как у алкаша. Поэтому мужчины берегли своих немногочисленных женщин от лишних выходов на улицу.
- Что нового на поверхности? – поинтересовался Чарльз, как только Поль открыл дверь лаборатории.
- А ты бы сходил и посмотрел, - немного грубовато ответил Поль, стягивая с себя овчинный тулуп.
- И все же? – ничуть не обиделся Чарльз.
- Странно как-то на поверхности. Такое впечатление, что снег слежался и начнет таять. Знаете, как весной обычно бывает. Сосулек, конечно, нет, все-таки пятьдесят пять градусов, но смахивает на то.
- Пятьдесят, - сказал Чарльз.
- Что – пятьдесят? – не понял его Поль.
- Я говорю, что уже пятьдесят градусов, - ответил Чарльз.
- Интересно, - протянул профессор Лапин, который, услышав стук закрывающейся двери, поспешил во вторую лабораторию. – Ещё какие впечатления?
- Тишина неимоверная. Как перед бурей, - Поль уже успел сбросить с себя тяжелый кожух, снять валенки и остаться в своих модных сапожках, вызывающих восхищение женской половины населения станции и зависть второй его половины.
- Я тоже так говорил. Давай тулуп, схожу, посмотрю, что там, - Лапин потянулся за одеждой.
- Я бы тоже хотела посмотреть, - сказала просительным тоном Марина.
- Мариночка, ты же знаешь, что тулуп всего один. Я вернусь, сходишь, проветришься, - профессор Лапин проворно натягивал на себя теплую одежду.
- Ладно, подожду. Но я могу ведь и в своей дубленке выйти.
- Марина…. - протянул профессор. - Лучше сделайте пока анализ новых проб.
- Сделаем, Федор Иванович, - вздохнула Марина и повернулась к своим пробиркам и микроскопу.
Марина была киевлянкой. Сюда она попала не совсем по своей воле. Марина работала биологом в Киевском научно-исследовательском институте. Работа была хорошей в плане зарплаты и не особой загруженности, но особого восторга у нее не вызывала.
У нее была своя квартирка: маленькая, однокомнатная, но все же своя. Родители сделали ей такой подарок после окончания университета. Марина была веселой общительной девушкой, но почему-то ей не везло с парнями. С кем бы она ни встречалась, никто не сделал ей предложения выйти замуж. Уж она старалась всячески привлечь парня на свою сторону, и обеды ему готовила, и стирала, и за ним ухаживала так, как никто, но, в конце концов, очередной молодой человек исчезал навсегда. Она не понимала, что в ней или с ней не так, да никто и сказать этого не мог. Скорее всего, молодых людей отпугивало слишком назойливое внимание и напор Марины.
Она дружила с одной девушкой, вернее, с молодой женщиной, с которой они вместе работали. Людмила, так звали ее подругу, однажды принесла в лабораторию газету, где было напечатано объявление о приеме в полярную экспедицию.
- Представляешь, Маринка, вокруг одни льды и пингвины. Вот бы попасть туда.
- Фу, холод и мороз, вот и всё, - Марину даже передернуло.
- Нет, Марина, нет в тебе романтики.
- Там же и людей тоже нет.
- Как это – нет людей? А члены экспедиции? Представляешь, какой-нибудь полярник со жгуче-черной бородой целует тебя на морозе…
- И губы смерзаются вместе…, - продолжила Марина, и подружки весело рассмеялись.
- Нет, Маринка, ты, как хочешь, а я подаю заявление.
- Люда, ты что? А как же Костик? – удивилась Марина.
Костя был мужем Людмилы уже лет пять. Детей у них не было, да и отношения в последнее время складывались у них непростые.
- Надоело. Пусть живет, как знает.
- Ну, если ты пишешь заявление, значит, и я тоже.
- Ты что? Тоже поедешь? – обрадовалась Людмила.
- А почему бы и нет? Тем более что нас вряд ли возьмут.
- Это почему же? В объявлении написано, что требуются лаборанты с высшим образованием и с опытом работы, и до тридцати пяти лет. А нам еще и тридцати нет, а всё остальное, прямо, как на заказ.
- Людочка, таких, как мы – сотни. И каждый хочет получить работу престижней той, на которой он сейчас трудится. Вот и посчитай, возьмут нас или нет?
Девушки написали заявление, отправили по почте и стали ждать. Им позвонили через неделю и вызвали на собеседование. Собеседование проводили сразу несколько специалистов. Вопросов было множество. Девушки успешно прошли испытание. Им сказали – ждать, они героически ожидали. Прошло еще несколько дней. Позвонили только Марине. Люда была расстроена, Марина тоже. Людмила хотела вырваться из семейной жизни, уехать на край света и забыть своего Костю. А Марина и ехать никуда не хотела, только ради подруги прошла этот кастинг, и вот что получилось. Подруги посоветовались и решили, что Марине грех отказываться от такого лестного предложения. Вдруг она там немного побудет, а потом и подругу сможет перетянуть. На том и порешили.
Марина собрала необходимые вещи, уволилась с работы, попрощалась с родителями. Мама плакала, боялась отпускать дочку «на край света», но отец сказал:
- Пусть едет, пока молодая, без семьи. Потом обзаведется потомством, не до поездок будет.
Так Марина и попала в экспедицию. Оказалось, что она вообще одна с Украины. Это ей льстило.
Уже на станции оказалось, что здесь гораздо больше мужчин, чем женщин, что несказанно обрадовало Марину. Она сразу положила глаз на своих же собратьев-лаборантов. Они ответили взаимностью. Особенно ей понравился очень уж симпатичный Поль Рене. С ним было легко, не надо было задумываться, что сказать, какое слово подобрать. Не то, что с Чарльзом. У того всё было слишком серьезно. Хотя и Чарльз тоже вызывал симпатию. Так и жила Марина, не зная, на ком же ей остановиться.
Она извлекла уроки из своих предыдущих романов, поэтому особо не налегала на своих чувствах к молодым людям. Марина решила – пусть будет, как будет.
Пока Лапин на поверхности любовался льдами, лаборанты занялись работой. Чарльз Гутофф пытался всячески привлечь внимание красивой украинки. Он с первого дня испытывал к ней симпатию, но она явно предпочитала ему Поля Рене. Француз не был бы французом, если бы не ухаживал за девушкой. Он делал это легко и непринужденно, чем бесил немного медлительного Чарльза.
Им всем троим было где-то под тридцать. Семьи не было ни у кого: при отборе в экспедицию предпочтение отдавали несемейным. Так было проще и легче прожить в замкнутом пространстве. По крайней мере, так считали кадровики.
Чарльза мама отговаривала лететь в эту сомнительную экспедицию. Она с трудом пережила расставание с единственным сыном. Но тот решил доказать свою самостоятельность и все-таки записался в состав группы. Друзей, таких, с которыми тяжело было расставаться, у него не было, девушки тоже.
Француз Поль Рене тоже был один сын у мамы, поэтому их расставание было тягостным для обоих. Но мама, мудрая женщина, сказала:
- Езжай, сынок, ты должен в этой жизни чего-то достичь.
Поцеловала сына на прощание и отпустила. Поль был ей признателен. Со своими многочисленными подружками Поль расстался без сожаления: если до этого ни одна из них не свела его с ума, значит, где-то его ожидает совсем другая любовь, возможно, даже в экспедиции.
Тут он сразу обратил внимание на черноволосую украинку. Ее характер ему подходил, с ней было интересно, весело. И Поль стал ухаживать за Мариной. Он видел, что и Чарльз неравнодушен к девушке, но тот больше молчал и Поль принял это молчание за одобрение его действий.
В лабораторию вошел Артур Теплов. Он взволнованно всматривался в какую-то бумагу. В свои двадцать пять лет он был уже кандидатом технических наук и подававшим большие надежды ученым.
- Где Федор Иванович? – спросил он.
- На поверхности, - ответил Чарльз, не отрывая глаз от окуляра микроскопа.
- Вот черт, - недовольно выругался Теплов. – Он давно вышел?
- Недавно. Да ты подожди, он ненадолго, - утешил геофизика Поль.
- Что случилось? – к Артуру подошла Марина.
- Началась сейсмологическая активность, - без предисловий сказал Артур.
Лаборанты сразу прекратили работу. Чарльз оторвался от микроскопа, Поль перестал смешивать реактивы.
- Неужели в этом месте может быть землетрясение? – удивилась девушка.
- Не именно в этом, но неподалеку. Думаю, что и нам достанется. Надо срочно что-то решать.
- Ищи Фишера. Он недавно от нас ушел, - посоветовал ему Рене.
- Придется, - не на шутку встревоженный Теплов поспешно покинул лабораторию.
- Вот это да. Никогда бы не подумал, что на полюсе может быть землетрясение. Что делать будем? – Поль повернулся к Марине.
- Уносить ноги надо с этой станции, и побыстрее, - вместо Марины ответил мрачно Чарльз. – Говорила мне мама, чтобы я не совался в эту экспедицию, нет, не поверил!
В этот момент они услышали звук приближающегося вертолета.
- О, что-то внепланово прилетели. Пойдем встречать? – Марина улыбнулась и стала натягивать на себя теплую куртку.
Встречать вертолет выбежали на поверхность почти все обитатели станции. Впереди всех стоял высокий стройный полковник Глеб Веселов, рядом с ним находился майор Эрик Брегман и капитан Александр Даниленко. Лейтенант Николай Ткач стоял во главе взвода солдат, которые цепью окружили севший вертолет. Такая предосторожность была излишней, но военные четко выполняли инструкцию.
Все встречающие терпеливо ждали, пока замедлится вращение винтов, которые с силой рассекали морозный воздух и гнали на зрителей колючую снежную пыль. Люди отворачивались, защищая лицо, особенно глаза, от этих колюще-режущих искр. Наконец, движение винтов пошло на убыль и люди повернули свои лица к вертолету. Пилоты никогда не выключали двигатели полностью, потому что на таком морозе потом невозможно было их разогреть. Поэтому моторы работали на холостых оборотах, пока разгружали вертолет и пилоты сразу же улетали, чтобы не терять драгоценное топливо, а то потом можно было просто не дотянуть до заправочной базы.
Из кабины вертолета вылез пилот, бегом пробежал по льду и протянул полковнику пакет. Тот взял пакет и пошел в помещение, чтобы его прочитать. Пилот стал разговаривать о чем-то с майором и капитаном.
Гражданские обитатели станции не подходили к пилоту. Обычно разгружали вертолет тоже военные. Но сегодня, похоже, он прилетел налегке.
К пилоту приблизился профессор Лапин, который находился на поверхности, когда приземлился вертолет.
- Что случилось? Почему прилетели не по расписанию?
- Федор Иванович, вы бы зашли вовнутрь. Там полковник Веселов, он вам объяснит ситуацию, - ответил пилот, который знал всех обитателей станции по именам.
Лапин поспешил в помещение. За ним потянулись остальные. Все военные остались во дворе станции.
В кабинете уже сидел встревоженный Фишер, Теплов и полковник Веселов. Они о чем-то спорили.
- Вы мне объясните, что произошло? – взволнованно спросил Лапин, глядя на встревоженные лица своих коллег.
- Федор Иванович, вы только не волнуйтесь, - начал Теплов, - но возможно землетрясение. Я это только недавно обнаружил. Это подтверждают и сейсмологи.
- В какой точке?
Теплов нашел на карте, разложенной на столе, точку предполагаемого эпицентра землетрясения и показал Лапину. Тот долго рассматривал карту, что-то про себя подсчитывая, и вдруг облегченно вздохнул.
- А нас это каким боком коснется? – наконец произнес он.
- Как это – каким? – не выдержал Фишер. – Нас оно тоже заденет, да еще и как!
- Не заденет. Помните, года два назад, тоже было подобное. Немного, конечно, покачало станцию, на том все и закончилось. Я хорошо помню, как этот эпизод был описан профессором Стебловым. Ничего страшного не произойдет. Эпицентр далеко от нас.
- Как бы там ни было, но нам начальство предписывает оставить станцию во избежание неприятных последствий, - сказал Веселов, кивнув на бумагу, которая лежала на столе.
- Как это – оставить станцию? – удивился Лапин.
- Так. Законсервировать все. Необходимые материалы и людей перевезти на корабль.
- Но ведь корабль находится гораздо ближе к эпицентру. Я думаю, что на воде начнется ураганный шторм. На корабле будет более опасно, чем здесь.
- Вот и приказывают немедленно начать эвакуацию людей, чтобы быстрее выйти в открытое море и попытаться дальше отойти от эпицентра землетрясения.
- Вы как хотите, но я предпочитаю остаться на станции. Тем более что сразу увезти всех вы просто не сможете. Сколько человек сможет взять вертолет? – Лапин повернулся к полковнику Веселову.
- Думаю, треть состава. Надо спросить у пилота, - ответил тот.
- Значит, ему надо сделать три рейса. Он просто не успеет всех вывезти. Да и что толку, если он долетит до какой-нибудь заправочной станции и там выбросит людей? Опасность и там будет угрожать та же. Так здесь хоть на месте, а там вообще неизвестно, что может случиться. И в результате опасность будет угрожать всем и в большей степени тем, кто на корабле. Я предлагаю предложить вариант выбора.
- То есть? – спросил Фишер.
- Собрать людей, объяснить ситуацию и предложить выбирать: кто захочет улететь, пусть улетает. Согласны, коллега?
- Согласен. Звоните.
Лапин нажал кнопку общего сбора. Он стремительной походкой вышел из кабинета и направился в зал собраний, куда быстро сбегались все обитатели станции.
В зале стояли пластиковые кресла, на стене висел экран для просмотра фильмов, которые иногда крутили по желанию, хотя уже все фильмы были просмотрены по несколько раз. Зал был оформлен очень красочно: расписаны стены и потолки, всё утопало в искусственной зелени. Раньше пытались посадить здесь и живые растения, но они все погибали. Пока доставляли цветы в горшках, они все равно подмерзали, да и дневного света им было мало. Не подходит живым цветочкам местный климат. Поэтому решили долго не мучиться, а просто привезти сюда искусственную зелень.
За стенами бункера была вечная мерзлота, а здесь создавалась иллюзия теплого лета.
- Друзья, - начал профессор Лапин, оглядев всех присутствующих. – Не буду ходить вокруг да около. Сложилась неприятная ситуация: возможно землетрясение. Эпицентр его находится в Атлантическом океане, но отголосок может докатиться и до нас. Вероятность этого процентов восемьдесят. Какое оно будет по мощности, предположить сейчас трудно. Нам приказывают немедленно всех эвакуировать, но я должен высказать вам мою точку зрения. Два года назад была почти похожая ситуация и со станцией ничего не произошло. Я считаю, что кораблю в открытом океане придется гораздо труднее, чем нам. Вертолету необходимо сделать три рейса, чтобы вывезти всех, но эта операция займет много времени и шансы у корабля на спасение будут минимальные. Поэтому я предлагаю сейчас взвесить все «за» и «против», притом, очень быстро, и решить, кто хочет покинуть станцию. Вертолету все равно необходимо вернуться на базу, и он сможет увезти желающих. Думаю, что вернуться за остальными он уже не успеет. Нам предлагают законсервировать станцию. Конечно, это можно сделать, но в такие короткие сроки мы просто не сможем сделать всё, как надо. У нас уже есть пример законсервированных баз. Это «Молодежная», «Русская» и «Ленинградская». Неужели вы хотите повторить их участь? Лично я – против!
Все вдруг зашумели, загалдели. Полковник Веселов подошел к жене и сыну.
- Танюша, думаю, что вам надо улететь.
- Глеб, а ты разве не полетишь?
- Не могу. И давай не спорить по этому поводу. Ты же видишь ситуацию? – он посмотрел влюбленными глазами на свою жену, потом перевел взгляд на сына. – А вам можно уехать.
- Как же мы тебя бросим? Нет, никуда мы не полетим, правда, Мишка?
- Мама, я считаю, что тебе надо уехать, - совсем по-взрослому рассудил высокий нескладный паренек. – Мы мужчины и переживем это. Если ты не уедешь, мы будем только трястись за тебя.
- Таня, Мишка прав. Иди, собирайся. Только все закончится, ты вернешься, и опять будем все вместе, - он легонько подтолкнул жену.
Она посмотрела на своего, вдруг повзрослевшего, сына, на любимого мужа и в ее глазах была такая невыразимая тоска, что полковник Веселов вдруг закашлялся и отвернулся.
Такую же проблему сейчас решал и профессор Фишер. Его дочь Моника наотрез отказалась улетать.
- Папа, ты же слышал, что сказал профессор Лапин? Что здесь мы будем в большей безопасности, чем на море. Ты как хочешь, а я остаюсь.
- А ты о маме подумала?
- Мама пусть уезжает, а я остаюсь, - настойчиво отказывалась девушка.
- Моника, ты же прекрасно понимаешь, что ты здесь без нас просто никому не нужна. Если кто и останется, то только специалисты. А ты что будешь делать? – уговаривал ее отец.
- Вы ведь все вернетесь после этого землетрясения, - легкомысленно произнесла девушка, - я вас просто подожду.
- Неужели ты не понимаешь, что никто не гарантирован от того, что может с ним случиться!? – сорвался на крик профессор Фишер. – Ева, а ты что молчишь?
- Я думаю, что у нас нет времени на споры, пойдем собираться, - она с завидным хладнокровием отвернулась от семьи и вышла из зала.
Ева всегда была такой: спокойной, уравновешенной, холодной, расчетливой. Казалось, что и любви большой она ни к кому не испытывает, ни к мужу, ни к дочери. Чистокровная арийка – она гордилась своим происхождением. Замуж она вышла, скорее всего, потому что просто пришло время. А Отто Фишер больше всего подходил на роль мужа. Родители дали «добро» и Ева вышла замуж. Она была привязана к семье и не более того. Поэтому решение лететь одной ее ничуть не смутило: хотят оставаться здесь – пусть остаются. У нее не шевельнулось ни капли сомнения или сожаления.
- Если ты не улетишь, мне придется остаться с тобой, - вздохнул Отто Фишер, обращаясь к Монике и провожая взглядом свою жену.
- Папочка, зачем? Ты с мамой улетай, так ей будет спокойней. А за меня не переживай, ничего тут не случится. Потом еще посмеемся вместе над нашими страхами, - девушка обняла отца за шею и поцеловала в щеку.
- Нет, решено, я остаюсь с тобой. Пусть мама едет одна. Да и как я могу бросить людей? Я ведь старший здесь, - как бы спохватился Фишер.
- Ладно, потом на меня не обижаться, - Моника отпустила отца и нашла глазами Мишку. Тот тоже украдкой посматривал в сторону девушки. Они понимающе переглянулись: каждый добился, чего хотел.
Полковник Веселов построил взвод солдат и приказал взять только личные вещи, чтобы не перегрузить вертолет. Он отправлял практически всех военных с базы.
- Вы полностью хотите лишить нас охраны? – поинтересовался Лапин, видя подготовку военных к отправке.
- Я отвечаю за жизнь этих парней. Самостоятельно они не могут принять решение, вот я за них и решил.
- А офицеры?
- Офицеры? – переспросил Веселов. - Пусть каждый решает за себя. Да и, если по большому счету – от чего вас тут охранять? Разве что от белых медведей, так и тех я здесь не встречал.
Все уже разбежались из зала собраний собирать вещи. Лапин опять натянул на себя тулуп и вышел во двор. Там уже собрались солдаты, с довольными улыбками обсуждая сложившуюся ситуацию. Им порядком надоело всю службу наблюдать только ледяные глыбы. Хотелось в цивилизацию, к людям. И они видели в этом происшествии только развлечение.
Когда началась погрузка в вертолет, оказалось, что уезжают только солдаты, Ева Фишер, Татьяна Веселова, Елена Коломоец. С вещами вышел и майор Брегман. Полковник Веселов с презрением посмотрел на него. Он давно заметил, что Эрик Брегман глаз не сводит с его жены Татьяны. Та не реагировала на ухаживания майора: она слишком любила своего мужа.
Леночку Коломоец провожали сразу два кавалера. Майкл Дулитлз нес ее сумку, а капитан Саша Даниленко держал ее за руку. Она заплаканными глазами смотрела то на одного, то на другого.
- Леночка, перестань плакать, - утешал ее Саша. – Ты скоро вернешься, и всё будет хорошо.
- Нет, Сашенька, чует мое сердце, что-то случится, - Лена прямо захлебывалась слезами.
- Лена, перестань, - сказал Майкл, - воспринимай это как очередное приключение. Покатаешься немного на вертолете, потом на корабле. Представляешь, какая романтика?
- Не надо мне такой романтики. Вот, если бы из вас кто-то со мной был, тогда было бы легче, - ответила Лена, поглядывая искоса на Майкла, но, не забыв перед этим взглянуть в глаза Саше.
Ребята видели эту двойственность чувств девушки, но никто ничего не сказал, боясь обидеть ее на прощание.
- Может, мне не уезжать? – как-то неуверенно произнесла девушка.
- Нет! – одновременно произнесли оба молодых человека и переглянулись.
- Мы тогда за тебя будем больше волноваться, - объяснил Даниленко.
- Нам самим будет спокойней, - в свою очередь сказал Майкл.
Перед посадкой в вертолет она по очереди расцеловала обоих молодых людей, так и оставив их в неведении, кого же она любит больше.
К вертолету вышла и завхоз тетя Валя, но посмотрела, что почти все остаются, облегченно вздохнула и бросила сумку на лед.
- Тетя Валя, вы улетаете? – обратилась к ней Марина Ткаченко.
- Нет, остаюсь. Вы не боитесь, чего же мне бояться? А если суждено умереть, то все равно будет так, как решит Господь Бог.
- Чего это вы о смерти? Сколько было этих землетрясений, и мы свое переживем, - улыбнулась Марина и обняла тетю Валю, насколько это можно было сделать, учитывая ворох одежды на обоих.
Врач Серегина стояла в стороне, не проявляя особого интереса к происходящему. Из мехового капюшона выглядывало ее полное лицо с безразличными глазами. К ней подошел Лапин.
- Вера Павловна, я вижу, что вы решили не оставлять нас без медицинской помощи. Молодец! – похвалил он.
- Да просто ехать мне некуда. Никто нигде меня не ждет, - вздохнула женщина.
Лапин промолчал, так и не найдя слов для утешения.
На станции многие знали историю появления Веры Павловны в экспедиции. Она действительно была одна на белом свете, не было у нее абсолютно никаких родственников.
В молодости Вера была красивой интересной девушкой. Много друзей, еще больше поклонников. Учеба в медицинском институте, вечеринки, ухаживания, провожания. Многие предлагали руку и сердце, но Верочка всем отказывала: всё ждала принца на белом коне. И дождалась. Правда, совсем не принца, а своего же сокурсника. Она давно положила глаз на высокого, со смазливым личиком, блондина, по которому вздыхали все девушки курса, да и не только их курса. Вот только он как-то игнорировал Веру. Получалось очень интересно: в Верочку была влюблена мужская половина знакомых, а в Павла – женская. А вот подойти друг к другу они никак не решались. Они как бы конкурировали друг с другом. Их конкуренция привела к тому, что их свели их же друзья. На очередной вечеринке после получения стипендии знакомый парень подвел, почти подтолкнул Павла к Вере, а с Вериной стороны то же самое сделала ее подруга. Они оказались практически в объятиях друг друга, и им ничего не оставалось, как пойти вместе танцевать.
Павел пошел провожать Верочку домой, потому что вечеринка была в общежитии, а Вера жила в городе с родителями. Парень был из другого города и жил в институтском общежитии. Они стали встречаться. Верочка была на седьмом небе от счастья, мечтала уже о семейной жизни, да к тому всё и шло.
Она познакомила Павла с родителями, обсудили дату свадьбы. Но надо было ещё съездить на практику. Свадьбу решили сыграть после практики.
Павел уехал. Первые дни он звонил, писал письма, проникнутые такой всепоглощающей любовью, что Верочка млела, читая их. Но потом как-то прекратились звонки. Она пыталась до него дозвониться, но на другом конце провода ей сказали, что Павел переехал жить в другое место, и чтобы она зря сюда не звонила.
Верочка не могла к нему поехать, потому что пребывание на практике строго контролировалось, и ее никто бы не отпустил так далеко. Писем от Павла не было. Она не выдержала и пошла в деканат. Там ей сказали, что Павел успешно проходит практику, с ним всё в порядке. Она не знала, что и думать.
Родители, видя, как потухла их единственная дочь, тоже не знали, как ей помочь. Отец втайне от Верочки поехал в тот город, где Павел проходил практику. Приехал он мрачнее тучи, закрылся с женой в спальне и они что-то долго обсуждали. Вера не обращала внимания, чем заняты родители: она замкнулась в себе, почти ни с кем не разговаривала, не общалась. Молча ходила в больницу, четко выполняла всё, что требовалось, и ехала домой. Дома закрывалась в своей комнате и плакала или смотрела в одну точку, и тихо сходила с ума. Подруги звали ее на вечеринки, на дискотеки, но Верочка отказывала всем.
Родители решили сказать ей правду. А правда состояла в том, что Павел стал встречаться с дочкой главврача той же больницы, где проходила его практика. Она тоже была единственным ребенком в семье и, естественно, единственной наследницей богатого имущества. Тем более что будущему зятю уже было предложено хорошее место после окончания института. Павел уже жил в этой семье на правах будущего мужа, и они подали заявление в ЗАГС.
Всё это отец рассказал своей дочери, чтобы, как он выражался, отрезать больное сразу, а не вырезать кусками.
Вера уже ждала чего-то подобного и внешне ее реакция была равнодушной. Родители даже удивились. Но, оставшись одна, она дала волю слезам. Ведь мы всегда надеемся до последнего. Так и Верочка ждала, что Павел вернется и всё образуется.
Павел приехал на экзамены. Молча прошел мимо Веры, даже не удосужившись ей что-то объяснить. Поступил, как последний трус и ничтожество. Именно так подумала о нем Вера и почему-то успокоилась. Их друзья посплетничали, посудачили, да и забылась эта история. Но Вера-то ее не забыла. После окончания института она осталась в своем городе, по-прежнему жила с родителями. Но с того момента она больше ни разу в своей жизни не переступила порог ни одной дискотеки, ни одного клуба. Мужчин она стала просто избегать. Что ни делали родители – ничего не помогло. Ни сеансы у психотерапевта, ни уговоры подруг и знакомых.
Шло время, Вера становилась старше и всё более одинока. Она прервала все сношения с внешним миром, растеряла всех подруг и знакомых. У нее всегда была одна дорога: работа, магазин, дом. Больше она никуда не ходила.
Как-то незаметно и тихо умерла ее мать, потом через год – отец. Вера осталась одна в огромной квартире. Никаких близких родственников у нее не было. Ее родители сами были из детского дома. Поэтому, когда она узнала об экспедиции на Южный полюс, решение поехать туда стало ее мечтой. А известно, если человек чего-то очень хочет, он обязательно этого добьется.
Так и попала врач Серегина в экспедицию. Здесь ее всё устраивало. Она жила вроде бы и в коллективе, и в душу никто не лез, и чувствовала себя нужной людям. Только раз в момент откровения она рассказала тете Вале о своей судьбе. Тетя Валя рассказала об этом ещё кому-то, так и стала ее история достоянием общественности. Но Вера Павловна ничего не знала о том, что ее тайна уже давно не секрет и жила спокойно.
И вот сейчас, когда надвигалась опасность в виде землетрясения, Вера Павловна ничуть не боялась. Она уже не раз думала о смерти, но самой наложить на себя руки у нее не хватало решимости, так что – пусть будет, как будет.
Все прощались, говоря нужные в данный момент слова. Женщины пролили немало слез, да и некоторые мужчины тоже украдкой их смахивали.
Перегруженный вертолет еле оторвался ото льда и, сделав над станцией прощальный круг, улетел в сторону океана. Группа ученых осталась предоставленной сама себе. Теперь в случае чего помощи ждать было неоткуда. Если корабль уйдет в открытые воды, даже связь с землей прекратится. Самолет сесть здесь не сможет. Сколько они ни пробовали расчистить посадочную полосу нужной длины, все равно ветер тут же наметал снежные заносы, и затея проваливалась. Здесь постоянно дули стоковые ветры, которые несли ледяную пыль, и горизонтальная видимость была очень низкой. Единственный доступный вид транспорта – это вертолет, да и то с дозаправкой на перевалочной базе. Использовались еще вездеходы, но на них далеко не уедешь: не хватало горючего.
Профессор Лапин осмотрелся. Люди стояли небольшими группками. Он насчитал девятнадцать человек. В стороне от всех стояли два товарища – мастера на все руки – дядя Петя и Курт Миллер. К ним подошла тетя Валя, да так и замерла, глядя в небо на удаляющуюся точку.
Отдельной группой стояли лаборанты. Они всегда держались вместе. Их сдружила не только работа, но и общая влюбленность в один объект. Поль Рене и Чарльз Гутофф были влюблены в Марину Ткаченко и никогда не обделяли ее своим вниманием.
Психолог Регина Шварц смотрела на Артура Теплова, но при этом не выпускала руки лейтенанта Николая Ткача. Возле них пристроился Ян Бжезинский и хмурый Майкл.
Профессор Отто Фишер обнимал за плечи свою дочь Монику и тоскливым взглядом провожал удаляющийся вертолет, в котором улетела его жена.
Полковник Веселов, его сын Михаил, капитан Даниленко тоже с мрачным видом смотрели вслед вертолету, который уносил в своем чреве любимую жену и мать, и любимую девушку.
Лапин перевел глаза на одинокую фигуру повара Антона Мазони, полуитальянца-полурусского. Этот веселый человек нравился на станции всем. Готовил он превосходно и часто такие блюда, которые и в ресторане редко встретишь. Но был у него один существенный недостаток: он был нетрадиционной ориентации. Антон долго скрывал свои наклонности, пока женщины не вывели его на чистую воду. Он не поддавался ни на какие провокации со стороны слабого пола. Они не оставляли без своего внимания черноволосого красавца до тех пор, пока он по секрету не сказал одной из них, что влюблен, правда, безответно, в профессора Лапина. Когда до Федора Ивановича дошел слух об этом, он психовал дня два, потом немного успокоился. На станции немного посплетничали по этому поводу и забыли. Но Лапин старался всячески избегать общения с Мазони. Он понимал, что если его заподозрят в связи с мужчиной, его карьере может прийти конец.
Антону нравился и светловолосый красавец Ян Бжезинский. Но Ян был уже другого поколения и просто не обращал внимания на заигрывания Антона. Над ними иногда весело подшучивали ребята, но Ян только улыбался в ответ. Поэтому сплетни по этому поводу, как возникли, так же быстро и прекратились.
Антон страдал из-за сексуальной неудовлетворенности, но никто на его провокации не поддался. Как такой факт прошел мимо отборочной комиссии, никто не мог понять. Возможно, в анкете, где стоял вопрос о сексуальной ориентации, Антон просто поставил плюс там, где надо, как говорится.
- Возвращаемся все по рабочим местам, - наконец произнес Отто Фишер, вспомнив, что он является главным на этой станции.
Все потянулись в помещение. Мишка воспользовался моментом и подошел к Монике.
- Мы будем заниматься тем, чем решили? – почти шепотом спросил он.
- Конечно, пусть только разойдутся все. Давай встретимся внизу, - таким же заговорщицким голосом ответила девушка.
- Жду, - тихо сказал паренек и пошел в свою комнату снять верхнюю одежду.
Глава 3
Моника спустилась на лифте вниз. В коридоре первого, самого нижнего этажа тускло горела одна-единственная лампочка, подвешенная ровно посередине потолка. Она еле освещала длинный коридор, и в конце его очертания дверей уже еле-еле угадывались. Лампочка здесь была одна из-за экономии. Здесь никто не жил. Несколько комнат были предназначены неизвестно для чего. Возможно, их просто не смогли доделать, что-то помешало. А, может, никто и не планировал, чтобы на первом этаже жили люди. Это была, скорее всего, воздушная подушка, как отсеки в трюме корабля. Стены и потолок коридора не были оштукатурены, как в остальных помещениях, только покрыты плитами какого-то утеплителя, да замазаны швы. Все двери были металлическими, окрашенными в темно-коричневый цвет. Возможно, что вначале это была краска какого-то другого оттенка, но с годами она поменяла свой цвет. Или же в тусклом освещении все двери выглядели мрачновато.
На первом уровне ее уже ожидал Миша. Он был долговязым и нескладным ещё парнем. Его худоба бросалась в глаза, несмотря на толстый вязаный свитер, свободно болтающийся на нем и широкие штаны, заправленные в меховые унты. Он стоял, прислонившись к стене, устремив взгляд своих светло-голубых глаз на дверь лифта. Прядь светлых волнистых волос закрывала весь лоб и часть глаза, но Миша никогда ее не убирал. Он считал это модным элементом своего имиджа и был отчасти прав: эта прядь закрывала высокий лоб, на котором выскочили предательские подростковые прыщики, портящие ему жизнь. Он подолгу простаивал перед зеркалом, пытаясь их выдавить, но делал при этом еще хуже: кожа вокруг прыщей краснела и воспалялась еще больше, уродуя, как ему казалось, его лицо.
Он окончил школу и отец предложил поехать с ним, чтобы не разъединять семью. В институт Михаил не поступил, провалился на первом же экзамене. Решили, что на станции от нечего делать он подтянет математику и поступит на следующий год.
Но на станции оказалась его сверстница Моника, которая в последнее время стала занимать все Мишкины мысли. Никакая математика в голову не лезла. Он ни разу не показал ей, что она ему нравится, да и Моника тоже относилась к нему ровно, что их обоих до поры, до времени устраивало.
Моника вышла стремительной походкой, распущенные длинные белокурые волосы взметнулись над плечами светлым облаком. Джинсы туго обтягивали ее бедра, подчеркивая стройность длинных ног. Обута она была в мягкие теплые унты. Под толстым серым свитером еле угадывалась небольшая грудь.
В Монику были влюблены почти все мужчины станции. Она была самой молодой участницей экспедиции и самой симпатичной. Молодые солдаты – охранники – глаз не сводили с девушки, если она проходила мимо. Кто бросал взгляд украдкой, тут же отводя его, если Моника поворачивалась в его сторону, а кто и нагло рассматривая ее с ног до головы.
Она, хоть и была молодой, но далеко не глупой девочкой, и умела различать влюбленность и похоть. Нахалам быстро дала отпор, назойливых поклонников отвадила и поддерживала дружбу только со своим сверстником Михаилом. Мишка никогда не говорил ей о своих чувствах, даже не намекал на это, хотя он окружил Монику такой заботой, что за ней явно угадывалась, если и не любовь, то очень большая симпатия.
Моника сама испытывала к Мише особого рода чувства, которые она не могла классифицировать. Ей нравилось общаться с русским парнем. Она и засыпала и просыпалась с мыслями о нем.
Профессор Фишер взял ее на станцию по ее же просьбе. Учиться дальше она пока не хотела. А чтобы не оставлять девушку одну дома, решили взять ее с собой, тем более что профессору по рангу можно было взять с собой своих членов семьи.
Моника хотела уехать из города куда подальше. Ей надоели постоянные охи-вздохи поклонников, закадычных подруг у нее никогда не было. С девочками она просто не могла дружить. Все мальчишки, так или иначе, обращали внимание только на нее, потому что она действительно была красивее и интереснее своих подруг. Поэтому любой дружбе с девочкой рано или поздно приходил конец из-за ревности ее подруг ко всем мальчикам. Вот и решила Моника, раз подвернулся подходящий момент, раз и навсегда прекратить связь со своими знакомыми.
- Михель, - так окрестила Моника своего русского друга на немецкий лад, - ты давно ждешь?
- Только спустился, - ответил молодой человек.
- Это ты включил свет?
- Нет, - встревожено ответил Михаил.
- А кто же тогда? - тоже заволновалась Моника.
- Не знаю. Слышишь? – Миша поднял указательный палец, призывая девушку к молчанию.
- Нет. А что?
- Временами кто-то стучит. Послушай.
Они замолчали и долго прислушивались к тишине первого уровня. Никаких звуков до них не доносилось. Моника поежилась. Мрачная угнетающая обстановка полутемного коридора наводила на мысли о фильмах ужасов. Так и казалось, что сейчас откроется одна из этих ужасных металлических дверей и оттуда вылезет какая-то тварь. Она провела глазами по темно-серым плитам утеплителя. Соединительные швы были наложены, как попало, с какими-то причудливыми узорами, что создавало видимость ущелья или преисподней.
- С чего сегодня начнем? – все же тихо спросила Моника, начиная дрожать всем телом.
- Давай, обследуем левое крыло, - предложил Миша. – Мне кажется, что звуки исходили оттуда.
- Пошли, - согласилась Моника.
Они пошли по коридору, который тянулся по всему первому уровню в левое крыло помещения. Моника от страха ухватилась за руку Михаила, тем самим как бы признавая его превосходство как мужчины. Мишка держал ее за руку очень бережно, боясь лишний раз прижать и сделать ей больно. Моника, чувствуя слабое сжатие ее руки, сама изо всех сил сжала ладонь парня, словно от этого зависело ее спокойствие.
Все свободное время молодые люди проводили в поисках скрытых тайн бункера. Родители, узнав об их увлечении, не возражали: в замкнутом пространстве станции молодежи надо было чем-то заниматься. Они правильно рассудили, что отсюда деваться некуда, а то, что у них появилось какое-то увлечение, так это даже к лучшему. Все время читать книги и смотреть видеофильмы надоедает. Пусть ищут, а вдруг что-то и найдут. Хотя эту станцию вдоль и поперек уже обыскала служба безопасности.
Моника и Мишка искали тщательно. Они обследовали уже все верхние этажи, внимательно осматривая все стены в комнатах, нажимая на все видимые выступы, прокручивая всевозможные ручки, простукивая стены и полы. Они не верили, что такой загадочный бункер не имеет своих тайн. Их не останавливало то, что служба безопасности уже всё перерыла. И вот их поиски увенчались успехом: на третьем этаже они нашли одну комнату, которой до этого времени не было на плане помещения станции.
Мишка случайно споткнулся и упал, упершись руками в стенку. Она вдруг начала проворачиваться и изумленным глазам молодых людей открылась комната, полностью заставленная предметами искусства.
Полковник Веселов и профессор Фишер, срочно вызванные к месту события, долго осматривали коллекции картин, золотых кубков и прочих украшений, заполнивших комнату.
Видимо, на одной из подводных лодок, курсировавших во время войны в Антарктиду, и были вывезены эти произведения искусства, награбленные по всему миру.
Прилетели специалисты, все описали и вывезли. Опять тщательно обследовали станцию, но больше ничего не обнаружили.
Моника и Миша все равно продолжали свои поиски. Они были уверены, что бункер скрывает в себе еще множество тайн, надо только до них докопаться. В Интернете Моника вычитала про «Янтарную комнату». Она поверила сама и заразила Мишку идеей найти эти сокровища. Моника почему-то была уверена, что немцы во время войны вывезли «Янтарную комнату» именно сюда.
- Понимаешь, Михель, - увлеченно рассказывала Моника, - я уверена, что «Янтарная комната» находится именно здесь, и мы должны ее найти.
- Откуда такая уверенность?
- Есть несколько версий того, где может находиться эта комната. Первая: комната сгорела по вине советских солдат, когда они штурмовали Кёнигсберг в апреле 1945 года.
- Подожди, а как комната попала в Кёнигсберг? – поинтересовался Михаил.
- Эх ты, историю надо знать. «Янтарную комнату» изготовили немецкие и датские мастера из янтаря и золота. Притом золота ушло до двух тонн.
- Ого, - перебил ее Михаил.
- Вот тебе и «ого», - передразнила его Моника. – «Янтарная комната» – это панно из янтаря в обрамлении золотых листьев. Так вот, ее изготовили по заказу прусского короля Фридриха Первого. А в 1716 году он подарил эту комнату русскому царю Петру Великому.
- Ну.
- Что – ну? Во время Второй Мировой войны немцы вывезли эту самую комнату в Кёнигсберг.
- Значит, украли?
- Получается, что украли. Ладно, историю мы не изменим, так что слушай дальше. Существует еще одна версия, что комната была спрятана немцами в том же Кёнигсберге, и находится там по сей день.
- Так что мы ищем здесь? – ухмыльнулся Михаил.
- Ты глупый мальчик. Есть еще версии. Люди думают, что комната была вывезена и находится где-то в другой стране в частной коллекции. Но так думают не все. Основная версия, что немцы успели вывезти комнату на подлодке и спрятать в Южной Америке. Скажи мне, а почему они не могли спрятать ее именно здесь, в Антарктиде? А? Не думал об этом?
- Слушай, мне кажется, если комната спрятана у нас в бункере, то, считай, ее уже нет, - ехидно ответил Мишка.
- Это почему же?
- Потому что я тоже кое-что читал и знаю, что янтарь без света просто разлагается. А теперь посчитай, сколько лет прошло после войны? – показал Мишка свою эрудицию. – Недаром янтарь называют «солнечным камнем».
- Ну и ладно, - расстроенным голосом произнесла Моника, - зато мы можем найти хотя бы золото. Все-таки почти две тонны. Надеюсь, что с ним-то ничего не произошло за эти годы?
Но искать они могли не везде. В личные спальни персонала их никто не пускал, да и неприлично было вроде обыска устраивать. В лаборатории тоже доступа не было. Поэтому ребята решили пока исследовать пустые комнаты, а таких на станции ещё было очень много.
Одно время они сунулись на кухню, но Антон мягко, но безоговорочно выставил их восвояси. Из столовой тоже.
- Зря вы нас выгоняете, - возмутилась Моника, - возможно, фашисты тоже так подумали, что здесь никто искать не будет, и спрятали свои сокровища именно здесь.
- Если здесь, в этом самом месте, и есть клад, то найду его именно я! – возразил Антон и выставил молодых людей за дверь.
Они прошли по коридору до последней комнаты. Это было странно, чтобы именно сегодня, когда ожидается землетрясение, кто-то спустился вниз. Моника шла и дрожала от страха, но все же шла. У Михаила тоже коленки немного подгибались, но он – мужчина, и бояться ему нельзя. Ведь рядом с ним идет Моника. А показать свой страх перед девушкой Мишка не мог ни за что на свете.
Дверь была полуоткрыта, что, в общем-то, было странно. На первом уровне практически никого никогда не было. Этот этаж был, скорее всего, воздушной подушкой, соединяющей жилые этажи со льдом. Что было за стенами бункера, они не знали. По идее, лед должен был быть везде. Согласно геологическим исследованиям, средняя толщина льда в Антарктиде составляла 1720 метров. А вообще, в этих местах толщина ледяного покрова колебалась от 2500 до 2800 метров. Стены были сделаны очень качественно и ни капли воды нигде не было. Все стены бункера были покрыты каким-то утеплителем и оштукатурены. По всей видимости, ещё и пропитаны антисептиком, потому что никакой плесени нигде не было. На нижних этажах было очень холодно, здесь не включали отопления, хотя планом оно было предусмотрено, и уже минут через пять Моника пожалела, что сняла куртку. Миша тоже был только в толстом свитере. Ребята переглянулись: за полуоткрытой дверью слышалась какая-то возня.
Мишка несмело всунул голову в дверной проем и вздохнул облегченно.
- Моника, не бойся. Это дядя Петя.
Действительно, в углу комнаты копошился уборщик дядя Петя. И дядю Петю и Курта Миллера для удобства все называли уборщиками. Они не обижались. Он заметил появление ребят, но никак не отреагировал на них.
- Дядя Петя, а что вы здесь делаете? – спросил Мишка.
- Наверное, то же, что и вы – ищу, - ответил тот, не прекращая своего занятия.
Он расчистил угол комнаты от набросанного хлама в виде строительного мусора и исследовал каждый сантиметр пола, простукивая его небольшим молоточком. Петру Ивановичу было уже за пятьдесят, у него одна нога была короче другой вследствие травмы, полученной когда-то на работе. Сгибаться ему было трудно. Он отставил в сторону травмированную ногу и присел на здоровую, вроде выполнял упражнение по физкультуре. По крайней мере, со стороны его поза казалась немного смешной.
- Что вы там хотите найти? – не отставал Мишка.
- Мне показалось странным, что в бункере везде чисто, нигде ни соринки, а здесь вдруг оказался строительный мусор. Почему? Не успели выбросить? Или надо, чтобы все подумали, что внизу ничего нет. Как думаете, молодые люди?
- Думаем, что надо поискать, - ответил Мишка.
- Правильно думаешь, Михаил. Вот и поищем.
- Михель, мне очень холодно. Надо пойти и надеть куртку, - сказала Моника.
- Конечно, одевайтесь, - поддержал ее дядя Петя. – А то простуду схватить, как раз плюнуть.
- А вы здесь остаетесь? – спросил Мишка.
- Да, еще немного расчищу эту кучу.
- Мы скоро, дядя Петя! – уже с коридора крикнула Моника.
- Жду! – крикнул в ответ уборщик.
Петр Иванович Сняткин был человеком с высшим образованием, но об этом никто и не догадывался. Работал инженером-электронщиком, был на хорошем счету у руководства. Но семейная жизнь загнала его в тупик. Как инженер, он получал не такую уж большую зарплату, как хотелось его жене. Пытался подрабатывать, стал реже бывать дома. И это не устроило его жену: она, в конце концов, его бросила. А так, как детей у них не было, то расстались они без ссор и взаимных упреков. Но в результате развода Сняткин остался один на белом свете. Родственники жены от него сразу отвернулись, а от своих он сам давно отошел и перестал с ними общаться.
От скуки он стал выпивать. Сначала с друзьями перекинет пару-другую рюмок, потом и сам в гордом одиночестве. Дошло до того, что он стал прикладываться к бутылке и в рабочее время, за что и поплатился своим здоровьем. Будучи немного выпивши, поскользнулся практически на ровном месте и сломал ногу, да так неудачно, что она перестала сгибаться. Сделали операцию, потом ещё одну. В результате нога стала короче другой. Пришлось носить ортопедическую обувь.
На работе его ещё держали, но перестали поручать сложные разработки, не надеясь на трезвый ум своего работника. Поездка в экспедицию была для него спасением. Он полностью отказался от спиртного, вел здоровый образ жизни. На станции его ценили, он действительно был незаменимым работником.
Иногда, от нечего делать, он, как и ребята, тоже пытался что-то искать. Времени у него, правда, всегда было в обрез. Как-то раз к нему попали ключи завхоза, и он сделал несколько дубликатов ключей первого этажа. Он и сам не знал, зачем это делает. За этим занятием его застала тетя Валя.
- Петя, зачем тебе ключи? Если что понадобится, всегда можешь взять у меня, - миролюбиво сказала завхоз.
- Да хочу по свободе как-нибудь посмотреть, что делается на первом уровне. А искать каждый раз тебя неудобно. А так ключи всегда будут при мне, когда надо, открою и посмотрю. Ты не возражаешь? – запоздало спохватился он.
- Да нет, - двинула плечами тетя Валя. – Только ведь не положено, чтобы были ключи ещё у кого-то.
- Я думаю, что ничего страшного в этом нет. Я ведь не делаю ключи от остальных комнат, только от пустого первого этажа.
- Ладно, пусть будут. Может, и пригодятся, - согласилась тетя Валя.
С тех пор Сняткин иногда спускался на первый этаж и просматривал комнату за комнатой. Везде был идеальный порядок, только в последней комнате он нашел кучу строительного мусора. Это его заинтересовало. Неужели немцы, такие педанты во всем, не смогли вынести и сжечь эти вот обломки дерева, куски утеплителя и прочего? Ну, ладно, пусть куски арматуры и бетона они не придумали, куда деть, а горящие вещи уж точно могли бы поднять наверх и сжечь. Что-то тут не так.
После отлета вертолета Сняткин решил посмотреть на эту комнату. Он знал, что ожидается землетрясение, но верил профессору Лапину, что оно никак не коснется станции, поэтому и спустился вниз.
Его ожидания оправдались: после расчистки небольшого участка пола он обнаружил простым постукиванием молотка, что внизу – пустота. Сняткин оживился. Он быстро расчищал пол, и даже не заметил, как в комнату вошли Моника и Михаил. Они ему ничуть не мешали, хотя и могли поделить славу первооткрывателя неизвестного.
Ребята поднялись наверх, быстро надели теплые вещи и сразу же спустились вниз. По времени это заняло минут десять, не больше. За это время их никто не остановил и не спросил, куда же они направляются. Их это вполне устраивало.
Когда ребята снова вернулись на первый этаж, они обнаружили, что дверь комнаты была закрыта на ключ, а дяди Пети нигде не было видно. Ключей у них не было. Целая связка всегда находилась у завхоза тети Вали, у полковника Веселова и у профессора Фишера. Надо было у кого-то из них просить ключи, чтобы открыть комнату.
- Странно, - сказала Моника, - он ведь сказал, что подождет нас. Куда же он подевался?
- Видимо, кто-то позвал его, вот он и закрыл комнату.
- Ладно, раз мы уже здесь, давай найдем открытую комнату и исследуем ее, - предложила Моника.
- Давай, попробуем.
Они стали дергать ручки всех дверей, но все были закрыты на ключ.
- Интересно, а у кого дядя Петя ключ брал? – сказал Миша.
- У твоего отца он точно не мог его взять, - ответила девушка, - они почему-то не очень любят друг друга.
- Твой отец вообще не мог ему дать ключи – незачем.
- Получается, что он попросил их у завхоза. Давай и мы у тети Вали попросим. Она женщина добрая, думаю, даст.
- Опять надо наверх подниматься, - вздохнул Миша.
- Михель, не надо лениться. Нам ведь все равно делать нечего.
- Мне интересно, зачем замыкать комнаты? Ведь они все пустые. Как думаешь? – спросил Михаил.
- Не знаю, - задумчиво ответила Моника, - а, может, и не все пустые?
- Ты думаешь? – даже остановился Мишка.
Ребята подошли к лифту. Вдруг, входя в него, Мишка внезапно поскользнулся на чем-то мокром.
- Вот черт, вечно мне везет, - выругался он, осматривая мокрое пятно, размазанное подошвой его ботинка. – Моника, дай сюда фонарь.
- Возьми, - девушка протянула ему мощный фонарик, без которого они никогда не выходили на разведку.
Света одной тусклой лампочки было недостаточно, чтобы рассмотреть что-нибудь более подробно. Михаил направил луч света на пятно, которое чуть не стало причиной его падения. Оно было красно-коричневого цвета и от него исходило испарение в виде белесого тумана, которое четко было видно в мощном луче фонаря.
- Это кровь, Михель, - прошептала Моника, - мне страшно.
- Точно, похоже на кровь. Кстати, очень свежее пятно.
- Что будем делать?
- Пока не знаю. Почему мы его сразу не заметили?
- В лифте света больше и глаза не могли заметить пятно в темном коридоре. Да и сейчас, если бы ты не вступил в него, мы бы так ничего и не увидели, - объяснила Моника, стуча зубами то ли от холода, то ли от страха.
- Надо подняться на верхний уровень и сказать папе, - принял решение Михаил.
- Слушай, посмотри в лифте. Нет ли там пятен?
Мишка послушно вошел в лифт и стал фонариком обшаривать все углы. Ничего подозрительного видно не было.
- Михель, может, дядя Петя просто поранился и поехал наверх?
- А может, из носа кровь пошла? – поддержал ее Миша. – Вот один раз, помню, со мной такой случай был. Меня один парень двинул по носу, а оттуда кровь как стала хлестать, еле остановили.
Он надавил на кнопку первого этажа и лифт, мерно урча, поехал вверх. Моника стояла, руками обхватив себя за плечи, словно хотела защититься от неизвестности. Миша был как напряженная струна, готов в любую минуту встать на защиту девушки.
- Михель, а вдруг это какое-то чудище сожрало дядю Петю? – спросила Моника, вопросительно глядя в глаза молодому человеку.
- Моника, не выдумывай. Сколько живем здесь, и ни о каких чудищах никто не слышал и не видел.
- Не слышали потому, что не открывали комнаты первого этажа. А вдруг они там специально были заперты, а дядя Петя их потревожил?
- Моника, не преувеличивай, - успокоил ее Михаил, хотя у самого тоже промелькнула такая мысль.
Не так давно они вместе с Моникой читали книгу об Антарктиде. Там они обратили внимание на одно описание, о чем еще и поспорили. Описывалось, как в ледниках нашли скелеты динозавров и притом, не очень далекого прошлого. Моника еще пыталась доказать Мишке, что существует возможность, что подобные ископаемые могли где-то сохраниться и до наших дней в неизмененном виде. Миша тогда посмеялся над ее словами, но сейчас он четко вспомнил тот их спор и задумался.
На верхнем уровне они оба выскочили из лифта и тут же встретили полковника Веселова.
- Папа! Глеб Сергеевич! – два голоса слились в один.
- Что случилось? - повернулся к ребятам полковник, видя их встревоженные лица.
- Папа, там, внизу, на первом уровне, возле лифта – лужа крови, - четко доложил Миша.
- Глеб Сергеевич, до этого там был дядя Петя. Сейчас его там нет, - добавила Моника.
- Так, теперь подробно, - приказал Веселов.
- Мы с Моникой встретились внизу, чтобы поискать там.
- Что – поискать?
- Ну, что-нибудь интересное, - объяснила Моника, как ей казалось, очень доходчиво.
- Ладно. Вы встретились. Дальше.
- Мы пошли по коридору в самую дальнюю комнату, решили начать с нее. Но там была открыта дверь.
- Там дядя Петя расчищал строительный мусор, - перебила Моника.
- Какой мусор?
- Он сказал, что везде чисто, а здесь навален строительный мусор, а это странно и вызывает подозрение, - объяснила Моника.
- Мишка, давай ты и подробнее, - попросил Веселов, не особо понимая, при чем здесь строительный мусор.
- Хорошо, папа. Мы с Моникой решили сегодня заняться поисками чего-то интересного. Спустились на первый уровень, но там уже был включен свет. Мы прошли в самую дальнюю комнату и увидели, что дядя Петя расчистил целый угол в комнате и простукивает молоточком пол. Он сказал, что ему показалось странным, что везде чисто, а тут навалены горы строительного мусора.
- А откуда он узнал, что там мусор? – спросил полковник.
- Мы у него не спрашивали. Мы были только в свитерах и сразу замерзли. Мы не подумали, что там так холодно. Дядя Петя сказал нам, чтобы мы пошли и оделись, а он нас подождет, и мы вместе посмотрим, что там и как. Когда мы вернулись назад, комната была закрыта на ключ. Мы хотели пойти к тете Вале и попросить ключ, но возле лифта я поскользнулся. Мы посветили фонариком и увидели, что это лужа свежей крови.
- И что вы сделали дальше?
- Поднялись наверх и встретили тебя. Это все.
- Так, сейчас спустимся вниз и посмотрим, - полковник вошел в лифт.
Ребята замерли в нерешительности.
- Вы со мной не едете?
- Пошли? – повернулся Мишка к Монике.
- Идем, - вздохнула девушка, которой явно не хотелось возвращаться вниз.
Они в полном молчании спустились вниз. Лифт открылся.
- Папа, осторожнее, лужа прямо перед тобой, - предупредил Миша.
- Моника, дай фонарь, - попросил полковник.
Девушка протянула ему фонарик, а сама осталась в открытом лифте.
Веселов внимательно осмотрел размазанную лужицу. Он наклонился и понюхал. Она издавала специфический запах. Сомнений не было – это действительно была кровь.
- Ребята, выходите из лифта. Сейчас посмотрим здесь.
Моника осторожно переступила через лужицу, стараясь не наступить на размазанную полосу крови.
- Осторожно, - поддержал ее Миша.
- Покажите комнату, где вы были.
Миша пошел вперед, а полковник обшаривал пол коридора лучом фонаря. В одном месте он задержался. Луч зацепился за маленькое пятнышко, которое блеснуло в свете фонарика. Возле одного пятнышка было другое, размером немного меньше, уже подсохшее. Полковник достал связку ключей, с которыми никогда не расставался. Он быстро нашел нужный ключ и повернул в замочной скважине. На стене нащупал включатель, и комната еле осветилась слабым светом лампочки, подвешенной без люстры.
Их взору открылась комната, заваленная строительным мусором. Здесь валялись куски засохшего бетона, обрезки арматуры, осколки стекла, сломанные дощечки, лежал кучкой неиспользованный песок и прочая строительная мелочь.
- Этот угол дядя Петя уже расчистил. Его опять кто-то завалил, - сказала Моника, всматриваясь в угол, где до этого они видели практически чистую площадку.
Веселов направил луч света на указанный угол. Если внимательно присмотреться, то можно было заметить свежие следы работы. Остальной хлам был слежавшийся годами. Он был покрыт равномерным слоем пыли, и резко отличался от свежеразворошенной кучи мусора. В одном месте Веселов обнаружил тоже порядочное пятно крови. Он задумался.
До этого на научно-исследовательской станции не было совершено никаких преступлений. Все шло гладко и добропорядочно. Даже крупных ссор не возникало. Так, переругивались по мелочам, в основном, от скуки. Но до мордобоя никогда дело не доходило. Хотя, если бы не сегодняшнее ЧП с отъездом многих людей, то до выяснения отношений дело все-таки дошло бы. Малое количество женщин рано или поздно привело бы к тому, что мужчины начали бы предъявлять свои права на женщин. И неизвестно еще, чем бы это могло закончиться.
Веселов иногда ловил себя на мысли, что ему очень хочется намылить рожу майору Брегману, когда тот слишком пристально смотрит на его жену. Он понимал чувства остальных мужчин, охраняющих своих женщин от похотливых взглядов мужиков-одиночек.
Первое, что надо было сделать, это проверить, где сейчас находится дядя Петя. Возможно, он просто расквасил себе нос, или порезался каким-то осколком, которых здесь валялось немеряно. И надо успокоить ребят, которые тряслись от страха. Особенно Моника. Полковник еще раз провел фонарем по комнате и вдруг заметил кусочек бумаги, который показался ему свежее остального хлама. Осторожно поднял бумажку и понял, что это аккуратно отрезанный кусочек фотографии. Он покрутил его в руках и увидел на обратной стороне нарисованную свастику. Сунул найденный трофей в карман и пошел к выходу. Ребята уже стояли в коридоре. Веселов замкнул комнату на ключ.
- Ребята, пока никому ничего не говорите. Пойдем искать дядю Петю.
- Глеб Сергеевич, - повернулась к полковнику Моника, - я думаю, что дядю Петю могло сожрать чудовище, которое он неожиданно освободил.
- Какое чудовище? – удивился Веселов.
- Папа, не обращай внимания. Это Моника придумала, что здесь может быть чудовище типа динозавра. Мы просто недавно читали о таких. Не обращай внимания, - опять повторил Михаил.
- Почему вы мне не можете поверить? – обиженно произнесла Моника. – Почему бы это не рассмотреть, как вариант?
- Я не думаю, что это животное, - мрачно сказал Веселов, ощупывая в кармане кусочек фотографии.
Моника промолчала, явно оставаясь при своем мнении.
Они поднялись лифтом наверх. Веселов пошел в радиорубку. Вскоре на всех уровнях прозвучал сигнал, при звуке которого все должны были оставить свою работу и внимательно слушать.
- Внимание! Внимание!– прозвучал голос полковника Веселова. – Сняткин Петр Иванович, подойдите в радиорубку. Повторяю, Сняткин Петр Иванович, срочно подойдите в радиорубку.
Радио замолчало, и все опять приступили к выполнению своих обязанностей. Кто-то посмеялся, что до сих пор не знал фамилии дяди Пети. Прошло полчаса, и опять раздался радиосигнал.
- Внимание всем! Внимание всем! Кто видел сегодня Петра Ивановича, подойдите в радиорубку, - это сообщение Веселов передал несколько раз и стал ждать.
В радиорубку потянулись почти все обитатели станции. Кто-то видел его с утра на завтраке, кто-то перед прилетом вертолета. Некоторые видели, как он стоял с Миллером после отлета вертолета. Получалось, что последними видели его Моника и Миша.
Курт Миллер на вопрос, не собирался ли Петр Иванович чем-то заниматься, только плечами пожал.
- Мы проводили вертолет, еще немного постояли и пошли вовнутрь. Нет, он ничего не говорил. Сказал только, что ему надо проверить генератор.
- А вы сами чем занимались всё это время? – задал вопрос полковник.
- Убирал.
- Но ведь вы убирали до прилета вертолета? Я сам видел, - возразил полковник.
- Сегодня моё дежурство. Вы же знаете, что мы дежурим с Петром по очереди. Один день я мою полы, а он занимается техникой и прочим, а на второй день мы меняемся. Я и помыл только в лабораториях, да в столовой. И после собрания убрался в клубе. Пока поставил стулья, как положено, то да сё, вот и время прошло, - спокойно ответил Миллер.
- Вы видели Петра Ивановича после отлета вертолета?
- Нет, не пришлось. А что, собственно, произошло? Может, он до сих пор чинит генератор, и просто не слышал ваше объявление?
- Хорошо, спасибо за подсказку, вы свободны.
Как только Миллер вышел, Веселов позвал Ткача.
- Коля, не в службу, а в дружбу, посмотри в генераторной, может, действительно, дядя Петя там?
- А зачем он вам?
- Лейтенант Ткач! Значит, так нужно. Выполняйте!
- Есть! – козырнул лейтенант и кинулся выполнять поручение.
Он вернулся минут через десять с поникшей головой.
- Что? – встретил его с надеждой полковник.
- Нет, там, наверное, и не было никого. Не видно, чтобы сегодня что-то там делали, - мрачно рассказал Николай.
По станции поползли слухи о пропаже дяди Пети. Строились самые невероятные теории его исчезновения.
Моника и Мишка не сидели, сложа руки. Они оббегали все места, где по долгу службы мог находиться дядя Петя. Они даже оделись и вышли наружу: вдруг он пошел проверить цистерну перед предстоящим землетрясением? Но его нигде никто не видел. Ребята вернулись в тепло, и пошли обходить все комнаты подряд, заглядывая во все углы.
Веселов вызвал к себе капитана Даниленко и лейтенанта Ткача.
- Ребята, - совсем не по-уставному обратился к ним полковник, - на станции остались только три человека, которые отвечают за безопасность живущих здесь людей – это мы.
И он рассказал им подробно, что случилось на нижнем уровне. Не забыл рассказать и о версии Моники, но они только все улыбнулись на эту детскую фантазию и тут же забыли о ней. Потом вспомнил о куске фотографии, найденном им на куче мусора.
- Ничего себе, свежая свастика, - сделал вывод капитан Даниленко. – Нарисована шариковой авторучкой, раньше таких ручек не было.
- Значит, у нас здесь живет фашист, - безаппеляционно заявил лейтенант Ткач.
- Я вот что подумал. Если дядю Петю кто-то убил, значит, он что-то нашел в той комнате. Не зря ведь забросали очищенную им площадку.
- Глеб Сергеевич, почему вы думаете, что дядю Петю убили? Может, он сам поранился? – удивился Ткач.
- Но ведь служба безопасности здесь везде рылась. Не могли же они что-то пропустить, что впоследствии нашел дядя Петя, - возразил Даниленко.
- Почему – не могли? Еще и как могли. В той комнате кучи хлама. Просто не захотели разгребать, - сказал полковник. – Почему я говорю – убили? Да потому, Коля, что не первый день живу на этом свете.
- Если дядю Петю убили, значит, труп находится на станции, деть его некуда, - сразу согласился лейтенант.
- И куда же его спрятали, по-твоему? – спросил полковник.
- Надо себя поставить на место преступника, только тогда мы сможем его найти, - сказал Ткач, - мы в училище такие тесты проходили.
- Ну, если тесты…, тогда давай, ставь себя на его место, - ухмыльнулся полковник.
- Я бы попытался сжечь в печи, - вместо Ткача ответил капитан Даниленко.
- Но кто-то может увидеть, - возразил Веселов. – Да и расчленить его надо, труп в печь не поместится.
- Что думать, идемте в котельную, - предложил Ткач. – Потому что я тоже подумал о печи.
Мужчины подошли к лифту. Полковник за свою жизнь видел много смертей. Приходилось ему и в боях участвовать в горячих точках. Но сейчас он боялся увидеть труп знакомого ему человека. Хотя и не факт был, что дядя Петя убит, но всё наводило на мысль об этом. Смерть от руки убийцы в мирное время – это было кощунство.
Они втроем спустились на седьмой уровень, где находилась котельная и холодильники с продуктами.
Коля Ткач, который решительно предложил спуститься в котельную, вдруг понял, что не готов увидеть то, что они собирались там увидеть. Он ещё в своей жизни совсем мало сталкивался с несправедливостью, а тем более, со смертью. Чем ближе подходили они к двери котельной, тем медленнее становились его шаги, тем заметнее он нервничал, что было видно по дрожанию его век.
Только Саша Даниленко шел спокойно. Он жил по принципу: чему быть, того не миновать.
Котельную обслуживали все тот же дядя Петя и Курт Миллер. Дверь в котельную была заперта на ключ. Такого в истории станции еще не было.
Завхоз Валентина Андреевна Сиволап возвратилась в свою комнату, бросила тяжелую сумку на пол. Она хотела улететь, но посмотрела, что почти все обитатели станции остаются, и тоже решила не испытывать судьбу. Что суждено, то и будет.
Валентине Андреевне было пятьдесят девять лет. Через несколько месяцев должен был быть юбилей, и она уже продумывала, как будет праздновать его. Родственников у нее не было. На родину не тянуло. Она уже привыкла к непростым условиям жизни на станции и не представляла жизни за ее пределами.
Обитатели станции относились к ней с любовью, и она это чувствовала. Почти все ученые и лаборанты были молодыми и называли ее тетя Валя. Она привыкла, что к ней обращаются за любой мелочью. Тетя Валя старалась выполнить все просьбы, если это было в ее силах. К ней ходили поплакать в жилетку, если не получалось что-то на любовном фронте, и для каждого у нее находилось теплое слово. Всю стирку тоже несли к ней, потому что у нее в одной из многочисленных комнат стояла большая стиральная машина еще с тех времен. Но она работала отлично и ее не захотели менять на более современную. Стирка не входила в ее обязанности, каждый должен был сам себе стирать, но постепенно все привыкли, что стирает тетя Валя, и несли ей грязное белье, как должное. Она не отказывалась. Понимала, что остальные загружены работой значительно более важной, чем она.
На станцию она попала совершенно случайно. Она только вышла на пенсию и от безделья не знала, куда себя деть. Ей предлагали остаться на работе и работать дальше, но Валентина Андреевна решила, что уже наработалась за свою жизнь и надо просто спокойно пожить для себя. Переделала всю домашнюю работу, все перестирала, перегладила, сложила все вещи аккуратными стопками. Занялась консервацией, но, сколько там надо той консервации для одной?
Стала читать книги, но оказалось, что из своей немалой библиотеки она уже перечитала все книги, а идти, записываться в библиотеку не было смысла: там давно уже не было никаких новых поступлений. Сходила на книжный рынок, но, оказалось, что новые книги очень дорого стоят. Жалко было тратить не совсем большую пенсию на литературу неизвестно какого качества. Так она отказалась и от новой литературы.
Телевизор уже не приносил того удовольствия, что раньше. И даже любимые сериалы перестали ее увлекать. Сидеть на скамеечке у подъезда она не любила. Ее всегда раздражали бабки, перемывающие косточки всем проходящим мимо их.
Валентина Андреевна заскучала.
Ее знакомая посоветовала ей сходить в бюро занятости, но на нее посмотрели там, как на полоумную: молодые и здоровые люди не могут найти себе работу, а куда прется она.
По телевизору услышала новость, что собирается группа для экспедиции на Южный полюс. Она тут же позвонила по указанному телефону. Ее пригласили на собеседование и, как ни странно, взяли.
Образование у нее было высшее гуманитарное, опыт жизненный большой, трудовой стаж огромный. Внешне она была привлекательной женщиной, коммуникабельной. Она понравилась кадровику, и он зачислил ее в штат экспедиции.
Когда Валентине Андреевне позвонили и сказали, что ее берут, она растерялась. Не знала, что взять с собой на Южный полюс. То, что там будет очень холодно, она знала и без предупреждения. Несколько раз складывала огромную сумку и каждый раз опять и опять перебирала вещи, выбрасывая ненужное. В конце концов, в сумке остался только тулуп ещё покойного деда, чудом сохранившийся на антресолях, его же валенки и меховая шапка-ушанка. От бабки у нее оставался пуховой платок: ее предки были исконными сибиряками.
Своих родителей она не знала: они погибли в автомобильной катастрофе как-то почти сразу после ее рождения, и ее вырастили дедушка с бабушкой, которым пришлось переехать из глубинки в столицу, чтобы там растить свою внучку. Но они были уже старенькие и вскоре умерли один за другим. Валя похоронила своих родственников и зажила самостоятельной жизнью.
Девушка она была симпатичная, умная, да притом ещё и с квартирой в Москве. Жених нашелся сразу. Они поженились, через год родился ребенок. Семья жила счастливо несколько лет. Но опять автомобильная катастрофа унесла жизнь ее мужа и дочки. Они ехали с отдыха, муж немного отвлекся, и машина врезалась в столб. Муж и дочь погибли сразу, Валентину откачали в реанимации.
С тех пор она считала себя невезучей и замуж побоялась выходить, чтобы не навлечь беду ещё на кого-то. Поклонники находились, но она отказывала всем, так и осталась одна.
Поначалу было тяжело. С работой грамотная во всех отношениях женщина разобралась быстро, а вот к условиям жизни привыкала трудно. Ее угнетала необходимость постоянно кутаться в теплые вещи, защищая себя от холода. Даже в своей комнате она не могла до конца согреться, сколько бы не был включен электрообогреватель.
Валентина Андреевна была на станции уже около пяти лет. То, что она сегодня не улетела вместе с другими женщинами, ее не особенно волновало. Два года назад они спокойно пережили землетрясение, о котором их тоже предостерегали. Тогда тоже эвакуировали часть населения, но через неделю вернули всех назад. Станцию качнуло несколько раз. Все выбежали наружу, думали, что станция разрушится, но ничего существенного не произошло. Даже трещин нигде не обнаружили. Поэтому тетя Валя не переживала по этому поводу.
Вертолет не прилетит неделю, не больше. Так они спокойно обойдутся и без его прилетов. Продуктов хватит на десятилетие, если не больше. Холодильники забиты продуктами питания. Они стратегических запасов не касались. Как заполнили гитлеровцы холодильники, так они и стоят. Им постоянно завозили свежие продукты. Но тетя Валя знала, если завоза долго не будет, то они спокойно могут открыть любой холодильник. То, что прошло много десятилетий после войны и продукты могли испортиться, ее не волновало. Пять лет назад сделали анализ замороженных продуктов и приняли решение, что их можно использовать в случае крайней нужды. Поэтому за это она могла быть спокойна. А когда уляжется паника после землетрясения, их не забудут.
С такими мыслями тетя Валя стала разбирать сумку. Она разложила вещи по своим местам, привычным движением повесила на пояс большую связку ключей. Ключи были тяжелыми, но оставить хотя бы часть из них она не могла. В ее должностной инструкции было четко сказано, что она отвечает за сохранность всех ключей. Вот и таскала на себе почти килограмм железа. За время пребывания на станции она обследовала почти все уголки, но все-таки остались еще комнаты, куда она ни разу не заглядывала.
Такие же связки носили на себе полковник Веселов и профессор Фишер. Но она иногда встречала Фишера без позвякивающего железа. Ему было неудобно работать, чувствуя на себе тяжелый груз. И тогда он прятал ключи в своем сейфе. Это было нарушением инструкции, но профессора все понимали и закрывали глаза на это небольшое нарушение.
Тетя Валя решила сходить на кухню и проверить запасы продуктов. Надо было поговорить с Антоном, помочь ему пересчитать количество порций, разобраться с меню. Она спустилась лифтом на третий этаж, где находилась кухня.
Антон Мазони остался без помощницы. Он уже резал мясо, громко ругаясь при этом. Тетя Валя предложила свою помощь. Антон принял предложение с улыбкой. Он спокойно мог бы справиться и сам, но ему нужна была компания. Он сразу успокоился и стал подсчитывать количество оставшихся людей на станции. Вдвоем с тетей Валей они насчитали девятнадцать человек.
- По сравнению с тем, что было – это чепуха, - говорила тетя Валя. – Представляешь, сколько людей навезли вначале. На каждом этаже все комнаты были заняты. Сколько специалистов разных было, всех и не упомнишь. На кухне работали в две смены, людей кормили по очереди. Да еще каждому подавай своё. Тот борща украинского не ест, а тому какие-то гамбургеры надо готовить. Веришь, Антон, даже змей готовили. Были у нас тут такие гурманы. Поваров было несколько, помощников тоже.
- А как они на кухне уживались? Я имею в виду поваров? – поинтересовался Антон.
- Да так и уживались. Ругались частенько. Тот сковородку не туда поставил, тот кастрюлю не домыл. Приходилось мирить. А сколько постельного белья приходилось выдавать. И не сосчитать. Только выдам, уже несут обратно: у того испачкалось, тот любит каждый день на свежем спать. И всем надо угодить. Так-то вот. Так что теперь уже ничего трудного и сложного. Осталось людей мало, справимся.
- А если нас все-таки начнет трясти? – оторвал голову от мяса Антон.
- Что Богу угодно, так и будет. Я больше боюсь за тех, кто на корабле. Хоть бы они вовремя ушли в открытое море и дальше от взрыва. Мы-то на суше: дальше от строения убежим и спасемся, а на воде…
- Не слышали, когда будет трясти?
- Скорее всего, завтра. Надо спросить у Артура. Он должен знать.
- Я думаю, что по громкой связи нас предупредят. Тогда и выйдем на поверхность.
- Конечно, - согласилась тетя Валя, - зря на морозе мерзнуть никому не хочется. Лишь бы успеть выскочить.
В это время прозвучали слова Веселова о розыске Петра Ивановича.
- Кому-то дядя Петя понадобился, - сказал Антон, - хорошо, что не улетел вместе со всеми.
- Чтобы мы и делали без Петра? Вот уже действительно мастер на все руки. Надо бы его попросить посмотреть стиральную машину. Что-то белье долго не выдает, стопорит.
- Наверное, релюшка какая-то заела, - поддержал разговор Антон, в это время быстро кроша лук.
На это зрелище можно было полюбоваться. В его руках нож работал как автомат. Не успела тетя Валя обернуться, как луковица уже была порезана на мелкие кусочки. Так же быстро он расправился и со второй луковицей. Антон готовил обед с любовью. Он был влюблен во все свои тарелочки и сковородки. Тетя Валя наблюдала, как бережно он обращается с кастрюлькой, словно она – живое существо.
До отъезда на станцию Антон работал шеф-поваром в ресторане. Но несчастная безответная любовь заставила его уйти из ресторана и искать себе работу в другом месте. Как раз набирался новый состав экспедиции, и Антон напросился на работу в трудных условиях. Он думал, что холода и морозы вытеснят из его черноволосой головы мысли о светловолосом красавце, который не ответил ему взаимностью. Но здесь он встретил Яна Бжезинского, который напоминал ему о прежней любви, и профессора Лапина. Но, к большому сожалению Антона, оба были традиционной ориентации и не реагировали на его уловки и ухаживания.
Федор Иванович просто злился, когда кто-нибудь ему намекал на чувства Антона, а двадцатишестилетний Ян просто не обращал никакого внимания ни на Антона, ни на подобные разговоры.
Обед уже почти был готов, когда они услышали второе сообщение о том, чтобы все, кто видел дядю Петю, зашли в радиорубку.
- Неужели с Петром что-то случилось? – заволновалась тетя Валя.
- Да что может с ним случиться? Наверное, не услышал первое сообщение, - успокоил ее Антон, пробуя первое и удовлетворенно улыбаясь. – Тетя Валя, лучше попробуйте суп. Правда, вкусный?
- Правда, - отведав суп, согласилась тетя Валя. – Слушай, Антон, а ты его видел сегодня?
- Кого?
- Как – кого? Петра.
- Нет, я не видел. Хотя, нет. Видел, когда все стояли возле вертолета. Да, точно.
- Я говорила с ним, когда мы провожали вертолет. А потом больше не видела. Может, Курт знает? Они там вдвоем ещё оставались.
- Тетя Валя, не переживайте. Что-то ремонтирует на каком-нибудь уровне. Вот, слышите? – Антон поднял палец и прислушался.
Тихо загудела печь котельной. Помещение отапливалось электричеством по мере надобности. А в последнее время привезли какие-то излучатели, которые обогревали предметы. Это оказалось намного дешевле и удобнее. Печь включали приблизительно раз в неделю, чтобы сжечь накопившийся мусор. Валентина Андреевна задумалась: печь включали позавчера, и она не видела в котельной такого количества мусора, которое пора было сжигать. По пустякам печь никогда не включали: экономили электроэнергию.
- Антоша, я пойду, схожу в котельную. Видимо, Петр там что-то ремонтирует и действительно не слышит Веселова.
- Сходите. Наверное, полковнику он срочно понадобился, раз уже второй раз объявление делает, - поддержал Антон тетю Валю.
Завхоз спустилась на седьмой уровень и пошла к котельной. Ее соорудили внизу, видимо, с той целью, чтобы при сжигании мусора тепло обогревало и верхние этажи, потому что вытяжная труба проходила по всем уровням и выходила на поверхность. В коридоре седьмого этажа шум от работающей печи был более слышен. Она подергала ручку закрытой двери, удивилась и начала искать в связке необходимый ключ. Она им практически никогда не пользовалась, потому что дверь в котельную никогда не закрывалась. Здесь стоял мусорный бак, и все жильцы станции сносили сюда мусор. В основном, это было хозяйство Петра Ивановича Сняткина и Курта Миллера.
Ключ не влезал в замочную скважину. Валентина Андреевна сразу поняла, что изнутри там торчал другой ключ. Она опять задумалась. На станции существовали только три комплекта ключей, и в это время там никак не мог находиться Веселов, потому что она только что слышала его голос по радио. Значит...?
Она сильно постучала в дверь, чтобы ее услышали даже через шум печи. Немного постояла и уже хотела уходить, чтобы попасть в помещение котельной с другой комнаты, как дверь начала медленно открываться. Валентина Андреевна смело вошла в котельную и замерла на месте от испуга.
Она увидела открытую топку, весело пылающую огнем, а перед печью на большой клеенке в луже крови большие куски мяса. Прямо перед ней торчала нога в ботинке Сняткина. Этот ботинок знала вся станция, и ошибиться она не могла.
Петр Иванович хромал на одну ногу и носил ортопедический ботинок, который удлинял голень на несколько сантиметров. Вот сейчас он и лежал вместе с отрубленной ногой. Рядом с ногой лежала нижняя часть туловища, разрубленная на несколько частей.
Валентина Андреевна в шоке начала медленно поворачивать голову в сторону раздавшегося шума. Глаза ее округлились, но она не успела произнести ни слова, как удар страшной силы расколол ее череп, и все вокруг для нее мгновенно стало кроваво-черным и навсегда покрылось беспросветным мраком.
Глава 4
Полковник Веселов остановился перед закрытой дверью котельной. То, что дверь была закрыта, было странно. Сколько они жили на станции, эта дверь никогда не закрывалась. Сюда доступ был открыт абсолютно всем. Почти каждое утро жильцы станции прибегали в котельную и выбрасывали в контейнер пакеты с мусором: это действо напоминало многим родной дом. Выбрасывать мусор собирались по двое-трое, спускались в лифте, весело переговариваясь. Это была как бы дань некой традиции.
Он подергал ручку и понял, что дверь закрыта не на ключ.
Ясно слышался шум горящей печи. Хотя она и не сильно гудела, но шум вентилятора, нагнетающего воздух в печь, был различим. Полковник сильнее толкнул дверь, но что-то внутри мешало полностью ее открыть. Он с силой надавил на дверь и смог ее немного приоткрыть, ровно настолько, чтобы всунуть туда голову и посмотреть. Веселов заглянул вовнутрь в образовавшуюся щель и в ужасе отшатнулся назад. Его лицо мгновенно стало мертвецки бледным.
Его жест не остался незамеченным капитаном Даниленко. Он отодвинул Веселова в сторону и с силой надавил на дверь. Даниленко был гораздо моложе полковника и намного сильнее его. Дверь открылась с большим трудом, по ходу отодвигая в сторону что-то тяжелое.
Мужчины вломились в дверь и остолбенели. Перед ними открылась ужасающая картина: открытая топка ярко пылающей печи освещала разрубленные куски мяса, практически плавающие в луже крови; прямо перед дверью лицом вниз с широко раскинутыми руками лежала завхоз тетя Валя с проломленным черепом. Вокруг все забрызгано кровью и кусками мозга.
Взгляд Даниленко быстро переместился в сторону двери, выходящей в соседнюю комнату: за ней послышался шорох. Он перепрыгнул через труп женщины, поскользнулся в луже крови, чуть не упал и побежал к двери, но она была закрыта на ключ. Он еще успел услышать топот шагов убегающего человека и звук закрывающегося лифта. Раздосадованный, он вернулся в котельную, понимая, что бежать сейчас уже нет смысла. Убийца спокойно выйдет на любом уровне, смешается с остальными обитателями станции и найти его будет невозможно.
В котельной пришедший в себя полковник осматривал останки Петра Сняткина, которого тоже опознал по ортопедическому ботинку. Лейтенант Коля Ткач со слезами на глазах смотрел на труп тети Вали, которую на станции все любили. Его взгляд проследил за каким-то мягким окровавленным куском, который медленно сполз по стене и с тихим шумом шлепнулся на пол. До Ткача дошло, что это был кусок мозга. Веки Николая стали тяжелыми и сами собой закрылись, и у него потемнело в глазах. Он с трудом удержался на ногах, прислоняясь к стене.
- Глеб Сергеевич, по идее, на убийце должны остаться капли крови. И на одежде и на обуви. А что, если сейчас объявить срочный сбор? – предложил капитан Даниленко, тяжело дыша.
- Он не дурак и успеет переодеться, - сказал Веселов, судорожно вздохнув.
Он внимательно осматривал останки мужчины. Голова и одна нога догорали в печи, ёще одна нога и часть туловища были разрублены на куски, рук нигде не было видно, видимо преступник бросил их в топку первыми. На клеенке безобразной лужей расплылись внутренности, издавая тошнотворный противный запах.
- Похоже, что он убил Петра Ивановича в той комнате, перенес в лифт, потом донес сюда, разрубил, как мог, потому что труп целиком в печь не помещался. А тетя Валя заглянула сюда случайно, за что и поплатилась, - с трудом проговорил Веселов.
- А мы помешали ему сжечь обоих, - голос Ткача был еле слышен.
Он сразу же пришел в себя, и пытался стряхнуть с себя оцепенение от увиденного. Молодой лейтенант в своей жизни еще не видел таких смертей и поэтому этот кошмар переживал вдвойне тяжелее, чем его старшие товарищи. Его тянуло на рвоту, и он все время сглатывал, боясь уронить свое достоинство в глазах офицеров. Его взгляд блуждал по комнате, боясь зацепиться за труп или за кусок чего-то бесформенного, ужасного, окровавленного, что когда-то было живым человеком. Он старался смотреть на стены, потолок, чтобы не смотреть на то, что лежало внизу почти под его ногами. Но вот его взгляд стал осмысленным, приобрел резкость и выхватил из всего окружающего маленький кусочек картонки, лежавший в стороне.
- Здесь что-то валяется, - Ткач поднял с пола кусочек аккуратно отрезанной фотографии, повертел его в руках и хотел уже бросить на пол, но что-то его заинтересовало. – О, тут свастика…
Полковник протянул руку за кусочком фотобумаги.
- Точно такая же, - произнес он.
Веселов полез во внутренний карман и достал такой же кусочек, прислонил к первому. Срез совпадал.
- Вот гад, нарезал заранее. Значит, знал, что придется убивать. И метки свои оставляет. Интересно, кто на этой фотографии? – полковник стал присматриваться к снимку. – Чья-то голова. Вернее, только волосы. Что ж, сохраним.
- Убегал, спешил, а метку все равно бросил, - сказал Даниленко.
- Скорее всего, сразу бросил метку, потом хотел заняться делом, но мы ему помешали, - высказался лейтенант.
- Может, он уже и не хотел сжигать трупы. Понял, что все это бесследно не уберешь: надо слишком много времени. Да и в любую минуту мог зайти, кто угодно, просто выбросить мусор, - полковник задумался.
Через минуту Веселов сказал:
- Ребята, не зря он начал убивать. Что-то кроется в той комнате. Петр Иванович до чего-то докопался, а он застал его за этим занятием – и сразу пошел на убийство. Это фашист, понятно по свастике, которую он оставляет на кусках фото. Может, он хочет предупредить остальных, что всё очень серьезно и чтобы никто не совался не в свое дело?
- Разве по возрасту на нашей базе есть кто-то из той эпохи? – спросил Ткач.
- Из тех истинных фашистов, конечно, нет. А вот кто-то из их детей или внуков – запросто, - ответил полковник.
- Что будем делать с ними? – указал Даниленко на трупы.
- Надо бы убрать, похоронить по человечески. На шестом этаже есть гробы, - сказал полковник, потом добавил, - на такой случай.
- И кто будет этим заниматься? – спросил капитан Даниленко.
Они все переглянулись: из военных на станции осталось только их трое. Привлекать к такому делу молодых ученых или лаборантов? Есть еще врач, но она женщина. Курт Миллер?
- Давайте пока оставим все, как есть, - решил полковник и выключил печь. – Оставаться внизу сейчас опасно: вот-вот начнется землетрясение.
В топке еще виднелась недогоревшая нога и обугленный череп. Веселов долго смотрел на эти обугленные останки, решая, что предпринять, потом закрыл дверцу топки и направился к выходу.
- Выходите, ребята, я замкну дверь.
Ткачу не надо было повторять дважды, он выскочил как ошпаренный. А вот Даниленко задержался. Он наклонился над тетей Валей и отстегнул от пояса связку ключей. Полковник благодарно посмотрел на него. Он закрыл на ключ дверь и все пошли к лифту.
- Надо срочно поспрашивать всех, кто, где находился в этот промежуток времени. Женщин можно в расчет не принимать, - высказался Веселов.
- Нас на станции оставалось всего девятнадцать человек, - стал рассуждать Даниленко. – Осталось семнадцать. Отбрасываем сразу нас троих и Монику с Мишей. Остается двенадцать. Потом минус Регина, Марина и Вера Павловна. Итого остается девять человек.
- По трое на брата, - сказал полковник, - я беру на себя Фишера, Лапина и Курта Миллера.
- Тогда у меня – Теплов, Ян и Майкл, - рассудил Даниленко, - а ты, Коля, берешь Поля, Чарльза и Антона Мазони. Согласен?
- Согласен.
- Только давайте договоримся так: ничего не произошло, просто выясняем, кто, где был. И тихо мне! – приказал полковник.
- Надо бы осмотреть одежду и обувь: явно где-то осталась кровь, - тихо сказал Даниленко.
Они вышли из лифта на верхнем уровне и разошлись в разные стороны.
Веселов сразу направился в первую лабораторию, где обычно работали Фишер и Лапин. Он застал их, яростно спорившими по какому-то поводу. Все знали, что два профессора соперничают между собой практически во всем. Отто Фишер был назначен начальником экспедиции, а Федор Лапин – его заместителем. У обоих профессоров было достаточно заслуг, поэтому при назначении руководствовались, скорее всего, их возрастом. Фишеру было сорок шесть лет, а Лапину всего сорок. Хотя Федор Иванович Лапин был более энергичным и более активным. На станции, в основном, командовал он. Фишер спорил с Лапиным только по вопросам науки.
- Что не поделили? – спросил Веселов, входя в лабораторию.
- Господин Лапин доказывает, что землетрясение нас не коснется, а если и коснется, то косвенно, - скаламбурил Отто Фишер.
- А господин Фишер доказывает обратное, что землетрясение может расколоть льды. Но это полная ерунда. Чтобы раскололся лед такой толщины, необходимо, чтобы эпицентр взрыва находился прямо под нами.
- И без землетрясения льды раскалываются. Зачем далеко ходить? Вот совсем недавно откололся ледник от шельфа Вилкинса в Западной части, - возразил Фишер.
- Но ведь мы находимся далеко от берега. У нас лед не может отколоться, здесь глубина до трех тысяч метров, - запротестовал Лапин. – Да и ледники откалываются по мере разрушения. А это процесс длительный, который длится десятилетиями.
- Я бы так не сказал. За последние дни температура резко поползла вверх. Такого ведь тоже раньше не было, а сейчас есть.
- Хорошо, коллега, тут я с вами согласен, но поверьте мне, землетрясение нас не коснется, - сказал миролюбиво Лапин.
Профессор Отто Фишер только сердито фыркнул на эти слова, но ничего не сказал.
- И давно спорите? – спросил Веселов.
- Давно, - отмахнулся Лапин.
- Обедать не ходили?
- Да рановато еще. Правда, господин Фишер выходил за бутербродами, - ответил Лапин.
Веселов взглянул на Фишера, но у того ни одна жилка на лице не дрогнула. Он все так же хмурил брови и, видимо, был недоволен, что Веселов прервал их спор.
- И вас угостил? - обратился полковник к Лапину.
- Конечно, угостил. Мне Ева перед отъездом сделала несколько штук. Моника где-то гуляет, так что мы с Федором Ивановичем их все и съели, - ответил за Лапина Фишер.
Только сейчас Веселов вспомнил о Монике с Мишей. Где же их еще носит? Он же ясно им сказал – сидеть по комнатам.
- Простите, господин Фишер, когда вы последний раз видели Монику? – полковник исподтишка осматривал одежду профессоров, но ничего не вызвало у него подозрения.
- Когда провожали вертолет. А что?
- Да что-то я Мишку своего нигде не вижу. А вы ведь знаете, что, где она, там и он.
- Да уж, Глеб Сергеевич, еще и породнимся? – засмеялся Фишер.
- Все может быть, если переживем землетрясение.
- Не волнуйтесь, переживем, - успокоил всех Лапин.
- И все-таки, господин Фишер, не вспомните, во сколько вы ходили за бутербродами?
- Да сдались вам эти бутерброды, - уже с раздражением ответил Фишер.
- Я как раз не о бутербродах беспокоюсь, а о детях.
Фишер начал вспоминать, сверяясь с часами и вопросительно поглядывая на Лапина. Тот подтвердил.
- Минута в минуту не ручаюсь, но приблизительно в это время.
Веселов вышел из лаборатории, размышляя по поводу услышанного. Если это был Фишер, то он мог спокойно совершить последнее преступление, время ухода за бутербродами как раз совпадало со временем убийства тети Вали. Но времени перетащить труп Сняткина и расчленить его у него вряд ли хватило бы. У Лапина тоже. Да и переодеться тем более. Веселов вспомнил, что обоих профессоров он видел в той же одежде, в которой они были сейчас. Да и не мог убийца, только что расчленивший человека, вести себя столь спокойно, как оба профессора. Хоть что-то, какое-то волнение выдало бы его. А оба профессора вели себя как всегда. То, что они спорили, так это было их обычное состояние. Поэтому эти двое отпадали. Ему осталось установить алиби Курта Миллера.
Капитан Александр Даниленко отправился во вторую лабораторию, где работала молодежь. Они все были в сборе. Хотя у каждого был свой кабинет, но они старались проводить свои опыты в одной лаборатории. Только, если требовалась определенная аппаратура, тогда они разбегались по кабинетам. Психологу Регине Шварц вообще не положено было быть здесь, но она все свободное время проводила во второй лаборатории. Профессор Фишер видел все, но великим нарушением дисциплины это не считал: лишь бы работа была выполнена качественно и в срок.
- Как дела? – спросил Саша.
- Работаем, - ответил за всех Артур Теплов, внимательно рассматривая очередную распечатку сейсмографа.
- И что там нарисовалось? – поинтересовался Даниленко, подходя к Артуру и заглядывая ему через плечо.
- Не очень хорошая картина рисуется. Похоже, что землетрясение будет гораздо ближе или же более разрушительное.
- И что делать будем?
- Убегать, - улыбнулся поляк Ян Бжезинский.
- Убегать? – переспросил Даниленко.
- Точно, единственный выход – убегать. Сначала – из помещения, потом от трещин. Убегать, если сможем, - горестно вздохнул Теплов.
- Ребята, а к вам Моника не заходила? – решил начать дознание Даниленко.
- Кому что…, - произнесла Регина, вдруг моментально потерявшая интерес к приходу капитана.
- Я не в том смысле, - начал оправдываться капитан.
- Нет, не заходила, - ответил за всех Майкл, который от нечего делать крутил на пальце брелок от ключа.
- Может, кто выходил и видел ее? – не сдавался Даниленко.
- Никто не выходил, кроме Артура, - сказала Регина.
- И долго вы тут сидите?
- Как вертолет проводили, так и сидим, - сказал Ян. – Кстати, дядю Петю нашли?
- Нашли, - вздрогнул Даниленко. – Артур, а ты где бродил?
- В свой кабинет ходил, - равнодушно сказал Теплов. - Надо бы взять новую распечатку. Саша, не хочешь составить мне компанию?
- Пошли, - согласился Даниленко.
Он вышел следом за Артуром, придирчиво осматривая его одежду и обувь. Вроде ничего не было видно. Даниленко вздохнул облегченно. Он хорошо относился к этому задиристому парню с характером. И было бы очень обидно, если бы он ошибался в оценке людей.
Они прошли в кабинет Теплова, который находился рядом, через стенку. Сейсмограф выдал целую ленту испещренной зигзагами бумаги. Теплов только взглянул на бумагу, как у него тут же вырвалось:
- Черт!
- Что случилось?
- Судя по данным, будет не один эпицентр землетрясения. Скорее всего, где-то очень близко от нас тоже будет извержение.
- Но ведь тут нет вулканов, – удивился Даниленко.
- Землетрясение не всегда бывает только там, где есть вулканы. Надо срочно доложить нашим профессорам, - и Теплов побежал в первую лабораторию.
Лейтенант Ткач отправился в третью лабораторию, где работали лаборанты. Поль Рене, Чарльз Гутофф и Марина Ткаченко ничего не делали. Они сидели каждый на своем рабочем месте и обсуждали предстоящее землетрясение. Появление лейтенанта Ткача они встретили радостным хором восклицаний.
- Коля, заходи, - весело улыбнулась ему Марина.
- Как поживаете? – спросил Ткач.
- Мы – нормально, а ты чего такой бледный? – Марина внимательно смотрела ему в глаза.
- Да так, голова немного болит.
- Сходил бы к Вере Павловне, - посоветовала Марина. – Скорее всего, из-за предстоящего землетрясения началось что-то вроде магнитных бурь.
- Зачем? – сказал Поль. – Скоро медицинская помощь никому из нас уже не понадобится.
- Почему это? – спросил Ткач.
- Упадем в какую-нибудь расщелину, и поминай, как звали.
- Зачем же так пессимистично?
- Я не пессимист, я даже больше оптимист, - возразил Поль. – Если бы я был пессимистом, то улетел бы на вертолете. А так – сижу перед вами.
- Вышли бы на поверхность, если так боитесь, а то придавит тут, - посоветовал Ткач.
- А Поль уже бегал, да что-то быстро вернулся,- с иронией сказал Чарльз.
- А чего на морозе замерзать? Думаю, что нас предупредят, когда выходить, - оправдался Поль. – Я просто проветрился.
- И что увидел там, на поверхности? – заинтересованно спросил Николай, глядя на сапоги Поля.
Они, как всегда, были безупречно чисты, нигде ни пятнышка, как, впрочем, и одежда.
- Да ничего особенного, только еще больше потеплело.
- Так и до лета на полюсе доживем, - заулыбалась Марина.
Ее оптимизма никто не поддержал, и она перестала улыбаться.
- Ладно, вас проведал, пойду дальше, - сказал Ткач, покидая помещение, так ничего и не выяснив.
По дороге он встретил Даниленко, и они решили зайти к полковнику, поделиться разведанными данными. Они втроем собрались в кабинете полковника Веселова.
- Ну, что нарыли? – спросил Веселов.
- У меня один подозреваемый – Артур Теплов. Он выходил из лаборатории вроде бы за распечаткой сейсмографа, - доложил Даниленко, - но, говорят, вернулся очень быстро. По-моему, он не смог бы за такое короткое время совершить сразу два убийства. Да и на одежде ничего не заметно.
- У меня – Поль Рене. Говорит, что выходил на поверхность проветриться, - коротко изложил Ткач. – Одежда и обувь в порядке, как и всегда. До Мазони я еще не дошел.
- Я проверил пока только двоих. Под подозрением профессор Фишер. Он выходил за бутербродами. Но и профессор Лапин в этот момент оставался один. И Курта Миллера я не успел проверить.
- Значит, можно заподозрить пятерых, - капитан взял лист бумаги и стал записывать фамилии. – Фишер, Лапин, Миллер, Теплов, Рене.
- Я думаю, что Миллера надо поставить под вопрос. Я ведь его еще и не видел.
- И Мазони тоже, - добавил лейтенант.
- Хорошо. Миллер – знак вопроса. Мазони – знак вопроса. Все равно, шесть человек – это много. Думаю, для начала надо проверить, что же находится под кучей мусора в той комнате? Как думаете? – Даниленко повернул голову в сторону полковника.
- Конечно, надо проверить, только когда? На носу землетрясение.
- Кстати, только что Теплов побежал к профессорам: он думает, что и под нами что-то рванет, - сказал Ткач.
- И ты молчал? – полковник грозно посмотрел на лейтенанта.
- Извините, - опустил тот голову.
- Извините, - передразнил его полковник. – Нам надо быть в курсе, чтобы вовремя оповестить людей. Лейтенант Ткач!
- Есть! – вытянулся в струнку лейтенант.
- Вам необходимо все время находится возле Теплова. Как только возникнет угроза землетрясения, сразу же по громкой связи сообщить по всей станции, - строго приказал полковник.
- Есть! – опять вытянулся молодой человек.
- И Мазони проверь, - уже не так официально сказал полковник.
- Хорошо, Глеб Сергеевич, - немного расслабился лейтенант.
Он спустился на кухню к повару Антону Мазони. Тот заканчивал готовить обед. Вкусные ароматы витали в воздухе уже на подходе к кухне. Николай остановился и прислушался. Антон напевал какую-то песенку, что-то звякало. Больше никаких посторонних звуков он не услышал. Николай Ткач вошел на кухню и осмотрелся. Антон стоял спиной к нему и не видел вошедшего.
- Тетя Валя, ну что, нашли дядю Петю? – спросил он, не оборачиваясь.
- Это я, лейтенант Ткач, - кашлянул Николай.
- А, Коля? Заходи, - повернул к нему лицо Антон. – А я думал, что тетя Валя вернулась.
- Она что, была у вас?
- Ну, да. Помогала готовить. Я ведь остался без помощницы, - Антон не прекращал вытирать тарелки, горкой стоящие перед ним. – Леночка меня бросила, улетела. Не подумала о том, как я тут без нее справлюсь.
- И куда она пошла?
- Кто?
- Тетя Валя, - с раздражением спросил Ткач.
- Мы услышали, как заработала печь в котельной. Решили, что там дядя Петя что-то ремонтирует и не слышит, как его Веселов разыскивает. Вот она и ушла сказать ему. Только что-то слишком долго ее нет. Не встречал там ее?
- Н-нет, - запнулся Ткач.
- А ты чего зашел? Помочь хочешь?
- Просто хотел узнать, скоро ли обед?
- Скоро, можно уже приглашать. Так мало народу осталось, - вздохнул Антон.
- Так я пойду?
- Иди, зови остальных, - Антон опять взялся вытирать посуду.
Ткач понял, что из числа подозреваемых Антона Мазони можно исключить. Не успел бы он приготовить обед, если бы занимался тем, чем занимался преступник. Значит, остается пять человек, один из которых – убийца.
Саша Даниленко покинул кабинет полковника Веселова сразу за лейтенантом. Он посмотрел на часы: до обеда еще оставалось время. Очень захотелось покурить, он полез в карман и наткнулся на тяжелую связку ключей. Тогда, в котельной, он отстегнул ключи от пояса убитой женщины, чтобы ими никто не смог воспользоваться, и забыл выложить в кабинете полковника.
Саша вытащил ключи, повертел в руках, и ему в голову пришла мысль посмотреть, что же такого таинственного в той комнате. Он больше не сомневался. Быстро прошел в свою комнату, которую он делил с лейтенантом Ткачом, нашел мощный фонарик и лифтом спустился на восьмой уровень.
Он не боялся трупов, как молодой лейтенант. Саше Даниленко было всего двадцать восемь лет, но он уже прошел через войну в Чечне. Насмотрелся там всякого, поэтому особой боязни перед неизвестным у него не было. Он перевидел на своем веку много крови и размозженных черепов. Был ранен сам, но выжил.
Саша был холостяком, притом, идейным. Перед армией он встречался с девушкой, но она его не дождалась и вышла замуж за его же друга, с которым он вместе служил. Друг уезжал в отпуск и должен был быть проездом в его родном городе. Саша снабдил его адресом и телефоном любимой девушки, чтобы он передал ей от него привет.
Друг встретился с девушкой и, вместо того, чтобы ехать дальше, остался еще на сутки. Через сутки они уже вместе поехали на родину друга, где и расписались в течение десятидневного отпуска.
Друг не сразу признался в содеянном, но Саша узнал правду из письма матери. Он очень тяжело переживал потерю любимой девушки и своего лучшего друга. Если бы не Веселов, который в то время был майором, то Саши уже и на свете не было бы. Он хотел застрелиться, но не смог осуществить задуманное: майор Веселов вовремя помешал суициду.
Глеб Сергеевич выяснил причину такого жесткого поступка молодого солдата. Он не кричал, не пытался его уговорить. Просто рассказал один эпизод из своей жизни. Оказалось, что в свое время у него тоже произошла подобная история. Девушка, которую он любил еще со школы, долго «пудрила» ему мозги, но замуж за него так и не вышла. Когда Глеб, тогда еще курсант военного училища, приехал в свою деревню в отпуск, оказалось, что его девушка давно уже встречается с другим парнем, его же одноклассником. Они выяснили отношения и расстались. Глеб тяжело переживал разлуку, но в один прекрасный вечер он встретил свою Танечку, на которой сейчас и женат.
- Представляешь, Саша, я ведь думал, что для меня жизнь уже закончилась. Думал, что больше никогда даже не посмотрю в сторону женщины. А вот встретил Танюшу и понял, что те чувства, которые я испытывал раньше, даже любовью назвать было нельзя – так, простое увлечение и не больше. Я тебя не отговариваю, прекрасно понимаю, если захочешь лишить себя жизни, то никто за тобой не уследит и не убережет. Только подумай, что, если тебя не станет, останется где-то твоя вторая половинка, которая так и не узнает счастья быть с любимым человеком.
С тех пор Саша Даниленко везде был рядом с Веселовым. Вместе служили в горячих точках, вместе поехали в экспедицию.
На девушек Даниленко просто перестал обращать внимание. И только здесь, на станции, он влюбился. Влюбился по-настоящему в помощника повара Леночку Коломоец. Но и тут дорогу ему перешел другой. Майкл Дулитлз тоже испытывал симпатию к симпатичной девушке. Она уехала, так и не выбрав между ними. Но Саша решил, когда пройдет угроза землетрясения и она вернется, он не будет дальше полагаться на судьбу. Сразу же заявит свои права на девушку. И никакой Майкл не будет ему помехой. Он заставит ее полюбить его.
Даниленко без помех добрался до злополучной комнаты. На некоторых ключах висели бирочки с надписями, но на большинстве ключей не было ничего. Даниленко выругался про себя, долго подбирал подходящий ключ, но все же открыл дверь. Щелкнул включателем. Под потолком загорелась лампочка, которая осветила груды мусора. Саша постоял немного, чтобы глаза привыкли к малому количеству света.
Даниленко направился сразу в угол, который до этого разгребал дядя Петя. Нашел подходящую доску и стал сгребать ею мусор в сторону. Он уже был разворошен, поэтому Саше не пришлось прикладывать особых усилий. Он довольно быстро расчистил угол комнаты, но ничего особенного не заметил.
Даниленко нашел в другом углу подобие веника, добавил еще немного ветоши, которая валялась тут же, и стал подметать пол. Он поднял кучу пыли, которая заставила его чихать. Когда пыль немного осела, он вынул фонарь и стал внимательно осматривать расчищенную площадку пола. Сантиметр за сантиметром он осматривал плитки, которыми был вымощен пол в комнате. Они были кафельными, грязно-серого цвета, и ничем не отличались друг от друга.
Саша попробовал поддеть каждую плитку в отдельности, но они прочно сидели в своем цементном ложе. Ни одна плитка не отделилась. Он попробовал простучать их. Возле стены плитки звучали глухо, как и должно было быть. Но ближе к середине вдруг звук стал совершенно другой, словно внизу была пустота. Даниленко замер: получается, что бункер не заканчивается восьмым этажом?
Он лихорадочно стал разгребать кучи слежавшегося мусора ближе к центру. Куски бетона с трудом отковыривались от пола. Он стал сбивать их куском арматуры, при этом совсем не беспокоясь о том, что звуки ударов разносятся по всему бункеру.
Даниленко так увлекся работой, что не услышал ни шума спускающегося лифта, ни шагов приближающегося человека.
Он почувствовал резкую короткую боль от сильного удара чем-то тяжелым по голове и провалился в вечную темноту.
Пришло время обеда и все потянулись в столовую. Антон Мазони собственноручно отмерял порции согласно аппетиту клиента. За время пребывания на станции он давно уже выучил, кто, сколько сможет съесть.
- Приятного аппетита, - желал он каждому, протягивая тарелку.
Раньше Леночка разносила тарелки по столикам, но сейчас все понимали, что Антону тяжело и на раздаче стоять и на столы тарелки расставлять, поэтому выстроились в живую очередь. Антону было приятно такое внимание окружающих, и он с улыбкой разливал суп, не забывая каждому положить в тарелку большой кусок мяса.
Уже все сидели за столами и доедали первое блюдо, как раздался голос Антона.
- Господа, три человека не пришли обедать. Посмотрите, кого нет?
Все начали оглядываться, вспоминая, кто же еще оставался на станции после отлета вертолета.
- Дяди Пети нет, - сказал Ян.
- И тети Вали, - добавила Марина.
Полковник Веселов и лейтенант Ткач переглянулись между собой: они-то знали причину их неявки в столовую. Но за их столиком отсутствовал капитан Даниленко.
- И Саши нет, - сказала Регина.
Полковник отложил ложку, Ткач тоже. Они поднялись одновременно и, не став ждать второго блюда, покинули столовую. Моника, до этого с большим аппетитом уплетавшая суп за обе щеки, вдруг тоже отложила ложку и оглянулась на Мишку, который сидел за столом с лаборантами.
- Ты чего? – спросил Фишер дочку.
- Папа, я уже не хочу есть, - сказала Моника и поднялась, поглядывая на Мишу.
- Не выдумывай!
- Папа, я не хочу больше кушать? Понятно?
Моника пошла к выходу, за ней сразу же последовал ее юный друг. Взрослые понимающе заулыбались: ни для кого не было тайной, что ребята все время проводят вместе. Даже Отто Фишер хмыкнул, что в его интерпретации означало одобрение.
Веселов и Ткач почти бежали к лифту. Они одновременно подумали, что Саша мог попасть в беду. Веселов вспомнил о ключах, которые Даниленко снял с покойной тети Вали. Они молча подбежали к лифту и, увидев, что он стоит на верхней площадке, вздохнули с облегчением. Значит, Даниленко находится где-то на верхнем этаже.
- Глеб Сергеевич, давайте спустимся и проверим, мало ли что…, - сказал несмело Ткач.
- Давай, - согласился Веселов и, уже входя в лифт, заметил, как к ним мчатся Моника с Мишкой. – А вам здесь что надо? Почему не на обеде?
- Мы с вами, - запыхавшись, сказала Моника.
- Пап, можно? – запоздало произнес Мишка.
- Ладно, заходите, - милостиво разрешил Веселов.
Ребят не надо было долго уговаривать. Они мигом оказались внутри.
- Мы ищем капитана? – спросила Моника.
- Да.
- Папа, а вы нашли дядю Петю?
- Нашли, - горестно вздохнул Веселов.
- И где же он? – поинтересовался Миша.
- В котельной, - сказал правду полковник, не объясняя больше ничего.
- Что с ним случилось? Он нос расквасил? – не унимался Миша.
- И не только нос.
- Папа, скажи правду, - вдруг серьезно сказал его сын.
- Потом. Всё потом.
Лифт остановился на восьмом уровне. Группа из четырех человек пошла в направлении последней комнаты. Она была закрыта, но не замкнута. Веселов толкнул дверь и остановился. Он помнил, что совсем недавно закрывал ее на ключ. В комнате было темно. Полковник нащупал включатель. Тусклая лампочка осветила комнату. Ровно посередине на кучке застывшего бетона лежало тело капитана Саши Даниленко. Он лежал навзничь, голова неестественно вывернута в сторону, руки раскинуты, вроде он смягчал себе падение.
У Веселова защемило сердце, и он прислонился к дверному косяку, боясь упасть. За ним шел лейтенант. Безжизненное тело Даниленко, распластанное на куче мусора, повергло его в шок. Он сегодня уже насмотрелся на трупы, а тут… Третий мертвец за последние несколько часов – это было слишком для молодого лейтенанта. Он прислонился к двери рядом с полковником и неожиданно потерял сознание.
Михаил и Моника не имели возможности увидеть, что там происходит. Они пытались заглянуть через голову Веселова, но он не двигался с места. И даже на упавшего Ткача он не обратил внимания. Взгляд полковника был устремлен только на лежавшего без признаков жизни Даниленко.
Перед взором Веселова промелькнули все годы его знакомства с веселым и рассудительным Сашей Даниленко. Еще, когда он служил в армии, с ним приключилась неприятная история с его девушкой, и молодой солдат хотел лишить себя жизни. Если бы в тот момент Веселов не зашел случайно в комнату, то уже тогда бы не стало Саши. С тех пор он был для него как сын. Везде вместе, всегда прикрывали друг друга. И вот теперь, получается, не уберег. Потерял лучшего и самого преданного друга.
Моника настойчиво отталкивала полковника, чтобы помочь упавшему Ткачу.
- Коля, что с тобой? Коля? – тормошила она лейтенанта, пока краем глаза не заметила неподвижную фигуру лежавшего человека. – Ой!
Моника бросилась вперед. Она узнала капитана. И резко остановилась.
- Он… он…, - она повернулась к Веселову.
- Моника, что? – к ней протиснулся между отцом и лежавшим без сознания Николаем встревоженный Михаил.
- У него кровь…, - в глазах девушки стоял ужас.
- Надо проверить, возможно, он еще жив, - сказал Миша, не двигаясь с места.
- Да, надо проверить, - полковник, наконец, сбросил оцепенение, охватившее его, и на плохо слушавшихся его ногах приблизился к телу Даниленко.
Он наклонился над телом и попытался на шее нащупать пульс.
- Он мертв, - тихо сказал он, осматривая пробитую голову.
На бетоне уже подсыхала лужа крови, набежавшая из разбитой головы. Полковник поднял фонарик, который, видимо, выпал из руки капитана и осветил все вокруг. Рядом валялся кусок арматуры с запекшейся кровью и прилипшими волосинками. И лежал кусочек отрезанной фотографии. Веселов спрятал фото в карман, даже не рассматривая его. Ему хватило только одного взгляда, чтобы понять, что он такой же, как и остальные.
- Господи, за что? – расплакалась Моника. - Он был такой молодой и… красивый.
- Моника, не надо, не плачь, - успокаивал ее Миша.
В это время пришел в себя Ткач. Ему было стыдно за свою слабость, но он не мог ее перебороть. К горлу подступала предательская тошнота. Он вышел из комнаты, прислонился к стене и заплакал как маленький мальчик.
- Надо его отсюда перенести, - сказал Веселов.
- Куда? – спросил Миша.
- В котельную. Поднимись на второй этаж, вот ключ. В моей подсобке возьми кусок брезента и мигом обратно. Только никому ничего не говори.
Мишка побежал выполнять поручение, Моника плакала, Николай плакал, Веселов угрюмо молчал и смотрел на остывающее тело своего друга.
Миша вернулся быстро. Они вдвоем с отцом завернули тело в брезент, Веселов взвалил его на плечо и понес к лифту, чтобы подняться на один этаж выше. Он донес его до котельной и повернулся к ребятам.
- Моника, Мишка, вам сюда входить нельзя. Подождите в коридоре.
Те послушно остались в коридоре, поглядывая на грозившего опять упасть в обморок Николая. Веселов даже не посмотрел в его сторону. Через минуту полковник вернулся, закрыл котельную на ключ.
- А теперь все вместе мы должны спуститься вниз и посмотреть, что там.
Веселов уверенно пошел к лифту, не сомневаясь, что остальные последуют за ним. Они немного подождали Ткача, который несмело ступил в кабину лифта.
В комнате ничего не изменилось после их ухода. Веселов обшарил фонариком поверхность пола. Он понял, что Саша пытался убрать мусор с середины комнаты. Было видно, что часть пола была тщательно подметена.
- Убираем все со средины, - приказал полковник.
Все дружно стали отбрасывать мусор в разные углы комнаты. Но бетон крепко прикипел к полу. Пришлось прибегнуть к помощи импровизированного ломика, отбивая бетон по кусочку. Веселов по гулким звукам ударов понял, что под ними пустота.
- Похоже, что под нами еще есть этаж и, возможно, не один, - произнес он, вытирая выступивший пот на лбу.
- Но на плане ведь там ничего нет, - возразил Николай.
- Значит, план несовершенен. Или специально не показали нижние этажи.
- Интересно, что же там такое? – Моника с усилившимся любопытством быстро кидала куски попадающегося под руки мусора в угол комнаты.
- Что бы там ни было, но это от нас кто-то пытается тщательно скрыть. Даже путем убийств, - сказал полковник, продолжая долбить бетон.
- Папа, ты сказал – убийств. Значит, дядю Петю...
- Да, сынок, - подтвердил полковник, поняв, что скрывать дальше не имеет смысла, - и тетю Валю тоже.
- И кто...? – спросил Миша.
- Если бы мы знали, - вздохнул Веселов. – Поэтому без нас сюда ни ногой! Вы поняли?
- Поняли, - в один голос ответили Моника и Михаил.
Люк в самом центре комнаты, который четко вырисовался на освобожденной от сора площадке пола, увидели все одновременно. Вздох удивления вырвался почти у всех. Веселов отбил последний кусок бетона, который закрывал ручку люка, осторожно обстучал его со всех сторон, чтобы была возможность открыть. Он отложил в сторону кусок арматуры и взялся за ручку люка. Тот не сдвинулся с места ни на миллиметр. Лейтенант решил помочь. Они вдвоем с огромным усилием потянули на себя ручку, но и этот маневр не принес никаких результатов.
- Может, ее не тянуть надо, а как-то покрутить, - предложила Моника.
В этот момент вся комната закачалась. Веселов чуть не упал от неожиданности. Мишка прислонился к стене, а Моника вскрикнула.
- Землетрясение началось! – крикнул Ткач. – Надо срочно на поверхность!
- Бегом марш отсюда! – приказал Веселов, с сожалением глядя на неоткрытый люк и сожалея, что они не добрались до так тщательно скрываемой тайны.
Они вчетвером наперегонки бросились к лифту. Он работал, но уже почти на верхнем этаже лифт завибрировал и закачался. Моника в ужасе закрыла лицо руками.
- Бегом в комнаты, надеть теплые вещи и на поверхность. Надеюсь, что обойдется.
- Папа, а ты? – крикнул вслед убегающему полковнику его сын.
- Я в радиорубку. Надо всем сообщить!
- Да и так уже все всё поняли. Папа, лучше оденься потеплее! – кричал Мишка вслед отцу.
Сразу же по радио раздался голос полковника:
- Всем! Всем! Всем! Немедленно покинуть помещение. Немедленно покинуть помещение! Кажется, начинается, - уже тише добавил он.
Но и без объявления уже все выбегали из комнат и кабинетов. Как ни готовились к землетрясению, но все же кто-то оказался без теплых курток, кто-то забыл самое необходимое. Хотя в такой ситуации самое необходимое – это спасать свою жизнь.
Обитатели станции минут через пять все были во дворе станции. Полковник Веселов кричал, чтобы они отошли дальше от строения. Он про себя пересчитал людей: их было шестнадцать человек. Среди этих людей находился человек, который в течение нескольких часов хладнокровно убил трех своих же товарищей. Веселов тревожно переводил взгляд с одного на другого, пытаясь по выражению лица понять, кто же это мог быть. Но почти на всех лицах был страх перед неизвестностью.
- Господин полковник, - подошел к нему Майкл, - нет еще троих. Может, не слышали и надо их поискать?
- Нет, Майкл, не надо их искать, - ответил полковник, и вдруг решил сказать правду. – Они убиты.
- Не понял. Как?! – выражение ужаса вместе с удивлением застыло на лице американского ученого.
- Кто-то один убивает, чтобы скрыть тайну.
- Какую?
- Думаю, сейчас не время говорить об этом, - сказал Веселов.
- Почему? Пока не трясет, можно и поговорить.
В это время к ним присоединился Теплов, потом подошел Ян Бжезинский. Не успел полковник ответить на вопрос Майкла, как к ним подбежала Марина Ткаченко.
- Глеб Сергеевич, нигде не видно тети Вали. Может, ей плохо стало? Да и дяди Пети тоже нет. Надо вернуться и посмотреть. Можно?
- Нет, Марина, стой, - остановил полковник, уже готовую было бежать, девушку.
К ним подошла Регина Шварц.
- Господин полковник, вы не знаете, где Саша?
- Знаю.
- Они убиты! – почти крикнул Майкл.
- Как? Что? – послышалось со всех сторон.
- Господин полковник, объясните, - попросила Регина с растерянным выражением лица.
- Майкл прав. Они все трое – убиты.
Лед под ними опять зашатался. Все мгновенно забыли о только что сказанном. Каждый переживал возникший ужас перед стихией.
Веселов глазами нашел своего сына: тот стоял рядом с Моникой. Они вцепились друг в друга и молча смотрели по сторонам, не зная, куда бежать.
- Не бойтесь! – крикнул Теплов. - Это только волна от землетрясения, которое очень далеко от нас.
Все заметно расслабились.
- Неизвестно, как поведет себя второе извержение, – тихо добавил он.
- А второе землетрясение скоро? – спросила Регина.
- Еще и первое не закончилось, - ответил Теплов.
- Господин полковник, - обратился к Веселову Майкл, - расскажите, что произошло?
- На первом этаже в последней комнате скрыта какая-то тайна. Ее пытался разгадать дядя Петя и Саша Даниленко. Их убили. А тетя Валя, скорее всего, что-то увидела. Ее тоже убрали, как опасного свидетеля.
- А… трупы где? – спросил Теплов.
- В котельной, - ответил полковник.
- Вот это дела творятся на станции. А мы сидим и ничего не знаем, - сказал Ян.
К ним подошли два профессора, Курт Миллер и Антон Мазони.
- Господин профессор, - сразу повернулся к Фишеру Артур Теплов, - я думаю, что нас качнет еще раза два-три и на этот раз – всё. А вот второе землетрясение нас обязательно зацепит.
- Что ж, все равно мы ничего не сможем сделать. Будем уповать на Бога, - ответил Фишер.
- Да уж..., - произнес Теплов.
Разговора об убитых больше не было. Все стояли в ожидании следующего толчка.
Веселов опять взглянул на сына. Тот внимательно слушал жестикулирующую Монику. Видно, она просила его что-то сделать, а тот отказывался. Моника нахмурила свое миловидное личико, и Мишка сдался. Это было видно даже на расстоянии.
« Опять что-то задумали, вот стервецы. За ними нужен глаз да глаз», - подумал Веселов.
Прошло почти полчаса, но толчков больше не было. Теплов о чем-то долго совещался с профессором Лапиным. Тот явно не соглашался со своим оппонентом.
- Вы как хотите, а я больше мерзнуть не намерен, - заявил, наконец, Теплов и пошел в помещение станции.
Действительно, пребывание столь долго на морозе ни к чему хорошему привести не могло. Хоть и были все закутаны так, что видны были только глаза, но могло быть обморожение. Все потянулись за Тепловым.
Так уж сложилось на станции, что в вопросах, касающихся природных катаклизмов, больше доверяли Теплову, чем профессорам. Он уже не раз доказывал свою правоту, так что и в этот раз обитатели станции интуитивно склонялись на сторону Артура Теплова.
Веселов прошел в радиорубку и объявил всем, чтобы не расслаблялись, сидели только на верхнем этаже и были готовы выскочить на поверхность при первых колебаниях поверхности. Исполнив свой долг перед жителями станции, Веселов пошел в свою комнату. Напряжение последних часов вымотало его нервную систему, ему хотелось глотнуть немного спиртного, чтобы прийти в норму. Не раздеваясь, он достал пузатую бутылку коньяка и налил в бокал. Вспомнив убитых, глотнул большой глоток. Янтарная жидкость обожгла горло, и приятное тепло мгновенно разлилось по телу. Полковник устало опустился на диван. Не хотелось ничего делать.
- Папа! – в комнату вихрем ворвался Михаил.
- Что ты хочешь?
- Мы разве не спустимся вниз?
- Сейчас нет.
- Почему?
- Ты что, маленький? Не понимаешь, что может в любой момент завалить?
- Папа, но Артур сказал, что до завтра уже трясти не будет, - просительно произнес сын.
- Артур еще не Господь Бог, - возразил Веселов, допивая коньяк.
- А можно, мы с Моникой…?
- Нельзя, - не дослушав сына, возразил Веселов, - Нельзя!
- Ну, почему?!
- Я тебе только что русским языком объяснил, что может завалиться весь бункер. Сидите на первом этаже! Это приказ!
Мишка в расстроенных чувствах хлопнул дверью. Сразу же кто-то постучал в дверь.
- Входите! – крикнул Веселов.
- Товарищ полковник, - начал вошедший лейтенант, - а мы спустимся вниз?
- Да что вы все заладили – вниз да вниз. Мне самому интересно, что там. Но сейчас нельзя в целях безопасности. Ты ведь не мой Мишка и должен понимать, что землетрясение – штука опасная. Если начнет опять трясти, мы можем не успеть подняться наверх, - полковник поднялся, разлил коньяк в два бокала. – На вот, лучше помяни Сашу и остальных.
Ткач взял бокал и понюхал. Коньяк был отменного качества, такого в военном училище не пили.
- Пей, не бойся, хоть согреешься. А то нос уже посинел, - с отеческой заботой произнес Веселов. – Присаживайся. Будем ждать очередных толчков.
Глава 5
Все молодые ученые и лаборанты собрались во второй лаборатории: оттуда было ближе к выходу во двор. Туда заглянул Фишер, взглядом пересчитал своих людей и сразу удалился. Потом зашел Лапин, высказал свое мнение относительно новых толчков и тоже покинул лабораторию.
- Ребята, - без предисловий начал Майкл, - сообщаю тем, кто не знает: тетя Валя, дядя Петя и Саша Даниленко убиты. Убийца находится на территории станции. Какие будут мнения?
В лаборатории повисла напряженная тишина. Все поглядывали друг на друга, но молчали. Кто уже знал о смерти своих товарищей, те молча переживали ужасное горе. Кто услышал об этом впервые, тот находился в оцепенении от новости, поразившей их.
- Надо узнать, что находится в той комнате? – сказал Ян.
- Да, я тоже думаю, что разгадка находится именно там, но спускаться вниз сейчас очень опасно, - сказал Теплов.
- Может, объясните, что произошло? – подал голос Поль Рене.
- Я тоже не в курсе, - поддержал его Чарльз Гутофф.
- Я не знаю, имею ли право говорить то, что я уже сказал, - Майкл виновато взглянул на ребят, - но думаю, что такое уже не скроешь. Полковник Веселов сказал, что в последней комнате нижнего этажа скрыта какая-то тайна. И из-за нее убиты три человека.
- Как они были убиты? – после паузы спросил Чарльз.
- Мы не в курсе, полковник в подробности не посвятил, не успел, - за всех ответил Майкл.
- Знаете, а я бы рискнул спуститься вниз, - сказал Поль.
- Лучше подождать, пока все успокоится. Когда будем знать наверняка, что опасность миновала, тогда и спустимся. Думаю, что и убийцу найдем. Не так много людей на станции, - сказал Теплов. – Схожу за новой распечаткой.
Теплов вышел, а в лабораторию заглянул повар Антон Мазони.
- Ребятки, пришел спросить, что же с ужином делать? Начинать готовить или ждать?
- А у вас ничего нет, чтобы потом выдать нам сухим пайком? – спросила Регина. – Меня бы устроил бутерброд и чай.
- Я тоже думаю, что спускаться в кухню опасно, - сказала Марина. – Вдруг опять начнется. Лучше какой-нибудь колбаски съесть.
Она сидела странно притихшая, в душе переживая за тетю Валю, к которой относилась как к матери. Думала о молодом капитане, которому ещё бы жить и жить. Да и к дяде Пете она относилась с большой симпатией. Теперь их нет, и уже никогда не будет. Как же это страшно и непонятно. Марина хотела заплакать, но слез почему-то не было. Она словно окаменела в своем горе.
- А мужчины что думают? – игриво спросил Антон, поворачиваясь к симпатичному Яну Бжезинскому.
Тот смущенно отвернулся. Антон не оставлял попыток соблазнить голубоглазого светловолосого поляка. На станции давно обратили внимание, что Антон, игнорируя женщин, все свое внимание уделяет только Яну, иногда – профессору Лапину. Но ни один, ни другой не велись на притязание повара.
Ян Бжезинский сам иногда давал повод к разговорам разного толка, даже не подозревая об этом. Он всегда был сдержанным, никогда не показывал своих эмоций. Если мужчины часто переводили свои разговоры на обсуждение женщин, то он старался не принимать в них участия. Никто на станции ни разу не слышал, чтобы Ян хоть что-то рассказал о своих похождениях. Никому не было известно, есть ли у него любимая девушка, или же он действительно больше любит мужчин. А после того, как Антон стал уделять ему внимание, то и вообще пошли разговоры на тему другой ориентации. Ян не пытался пресечь подобные разговоры. Он делал вид, что они его не касаются.
- Мужчины думают так же, - ответил за всех Чарльз.
Зашипел радиоприемник, и все настороженно притихли.
- Регина Шварц и Вера Павловна Серегина, зайдите к полковнику Веселову, - голосом самого полковника проговорило радио.
- Кому-то плохо стало? – отреагировал Майкл.
- Не знаю, схожу, посмотрю, - ответила на его реплику Регина.
Она в своей меховой длинной шубе была похожа на медвежонка. Шуба была тяжелая, и Регина с трудом передвигалась в ней.
- Ладно, пока тихо, пойду готовить бутерброды, - сказал Антон и пошел следом за Региной.
- И принесите сюда! – крикнула вслед ему Марина. – Мы в столовую спускаться не будем!
- Хорошо, - ответил Антон.
В лаборатории все долго молчали, каждый думал о своем. Поль Рене долго обводил взглядом притихших товарищей. Наконец, его глаза остановились на Яне Бжезинском.
- Ян, давай выйдем, поговорить надо, - обратился к Бжезинскому Поль.
Ян ничего не ответил, молча поднялся и вышел в коридор. Поль пошел следом. Марина проводила их взглядом, хотела что-то сказать, но промолчала.
Полковник Веселов решил обсудить ситуацию с врачом и психологом. Он самым подробным образом рассказал им о случившемся. Вера Павловна впервые услышала о том, что произошло. Она горестно вздыхала, чисто по-женски жалея убитых. С тетей Валей их связывали долгие вечера совместных посиделок. Да и Петр Сняткин иногда присоединялся к ним.
- Вот, дорогие женщины, а теперь я слушаю вас.
- Я думаю, что в моей помощи уже никто не нуждается. Так что я не знаю, чем я вам могу быть полезна? Судя по вашему рассказу, все были убиты похожим образом. Если убивали одним ударом, значит, это был сильный мужчина и никак не женщина. Если бы у нас были мужчины разного роста, тогда можно было бы определить, с какой высоты обрушился удар на жертву. Но мужчины на станции все, как на подбор: сто семьдесят пять – сто восемьдесят сантиметров. Значит, это нам ничего не дает, - высказала свое мнение Вера Павловна.
- А ты что скажешь? – обратился полковник к молодому психологу.
Регине Шварц было всего двадцать три года, но она уже успела зарекомендовать себя с лучшей стороны. О ней отзывались, как об опытном специалисте. В экспедицию ее взяли для того, чтобы она спасала от депрессии и тоски по свободе обитателей бункера. Но состав экспедиции был в среднем молодого возраста, поэтому на Регину смотрели не как на специалиста, а как на объект ухаживания. За ней активно приударял Теплов, но и Николай Ткач тоже не оставлял надежды на взаимопонимание.
Чтобы не терять зря время, Регина решила написать диссертацию и активно стала собирать для нее материал. Под видом сбора информации она могла выспросить у человека всё, что ее интересовало. Все знали о ее уловках, но от нечего делать развлекались, подыгривая ей.
Лейтенант Ткач сидел в сторонке и ловил каждое сказанное слово, не отводя глаз от лица Регины.
- Глеб Сергеевич, вы вспомнили о разрезанной фотографии. Не могли бы вы ее мне показать?
- Пожалуйста, - полковник достал из внутреннего кармана три кусочка фотобумаги.
Регина сложила их на столе. Получилась верхняя часть снимка. Все внимательно пытались рассмотреть изображение. Четко был виден портрет Гитлера, на фоне которого были сняты два человека. Но на этой части фотографии были видны только волосы двух людей.
- Это третья часть фотографии, а то и четвертая. Судя по размеру, скорее всего, четвертая, - сказала Регина.
- И что это значит? – заинтересовался полковник.
- Это значит, что убийца рассчитывает убивать еще. Он оставляет на жертве свою метку, как визитную карточку. В этом случае можно предположить, что убийца как бы хвастается: меня не поймаете. Но здесь присутствует и другой аспект проблемы. Каждый убийца-маньяк, а это, несомненно, маньяк, подсознательно хочет, чтобы общественность когда-нибудь узнала, какой он «герой». Нет, он не хочет быть пойман, не хочет, чтобы его наказали, но очень хочет, чтобы о его преступлении говорили. Обычно, такие преступники всегда попадаются, но не сразу. Ему со временем хочется с кем-то поделиться, показать свою неуязвимость, доказать свое «геройство». Пока они молчат, они действительно вне подозрения, потому что убивают как бы без мотива. Но стоит им заговорить и их сразу же вычисляют.
- Мне кажется, что как раз в данном случае, у него есть мотив, - перебил Регину полковник. – Даже этой фотографией он хочет показать нам, что тайна, хранящаяся на дне той комнаты, касается времен Второй Мировой войны. Не зря же он подбросил кусочки фото с портретом Гитлера, да ещё и свастику нарисовал. Да и убил он только тех, кто вплотную приблизился к разгадке тайны.
- Возможно, вы правы, - согласилась Регина. – Тогда это совсем не маньяк и моя теория к нему не подходит.
- Но все-таки, на ваш взгляд, кто из жителей нашей цитадели способен на убийство? – спросил Веселов.
- А вы проверяли алиби хоть кого-то? – задала ответный вопрос Регина.
- Да, проверяли. Под подозрением оказались шесть человек.
- Все мужчины?
- Да.
- Вы можете мне их назвать?
Веселов вопросительно посмотрел на Ткача, потом перевел взгляд на Веру Павловну.
- Можете говорить при мне. Я не побегу кому-то что-то рассказывать, - спокойно сказала Серегина, поняв взгляд полковника.
- Хорошо, надеюсь на вашу порядочность. Мы проверили всех мужчин. И поняли, что без алиби остались Отто Фишер, профессор Лапин, Артур Теплов, Поль Рене, Мазони и Курт Миллер. Миллера я просто не успел проверить – началось землетрясение.
- Мазони можете убрать из списка, - сказал Ткач, - я его уже проверил. Он в это время готовил обед. С ним была тетя Валя, которая, услышав шум печи, пошла искать дядю Петю.
- Хорошо. Тогда остаются пятеро.
- Во сколько произошли … убийства? – спросила Регина.
Веселов назвал время. Регина задумалась.
- Да, действительно, Артур выходил из лаборатории, но он довольно быстро вернулся и принес новую распечатку сейсмографа. Так что относительно его – не знаю. Мне кажется, он не мог бы совершить все убийства. У него и времени бы не хватило, да и характер не тот.
- Подождите, кажется, в это время я проходила по коридору и видела Теплова. Он вышел из второй лаборатории и тут же вошел в свой кабинет. Он не мог куда-то пойти, потому что я встретила Марину, и мы немного поговорили. За это время он из кабинета не выходил, - сказала Вера Павловна.
- Значит, можно отбросить и Теплова. Тогда остаются четыре человека: Фишер, Лапин, Рене и Миллер. Что вы думаете о каждом из них?
- Самый старший из них – Курт Миллер. Немного угрюмый тип, но показал себя доброжелательным человеком. Что ни попросишь, всегда сделает. Он может быть сыном фашиста, который во время войны имел отношение к этому бункеру, - рассуждала Регина.
- Но и Фишер не намного моложе и тоже может быть сыном гитлеровца. Тоже, кстати, немец, - возразил Веселов.
- Не обязательно убийца должен быть немцем, - сказала Вера Павловна. – Мало ли случаев, когда иностранная разведка вербует себе агентов среди ученых других стран? С таким же успехом им может оказаться и Лапин, и Рене.
- Вы правы, - согласился Веселов, - да и нелогично зацикливаться на версии, что убийца – немец.
- Я тоже немка, - сказала Регина, взглянув в глаза полковника.
- Я не думаю, что такая хрупкая девушка могла справиться с капитаном Даниленко. Так что не тешь себя иллюзиями, тебя никто не подозревал, - горько улыбнулся Веселов.
- И на том спасибо.
В кабинет ворвались Моника и Михаил. Они одновременно попытались войти в дверь и застряли в своих теплых куртках в проеме. В другое время это вызвало бы всеобщий смех, но сейчас лицо полковника вытянулось в ожидании. Не зря ребята рвались в комнату с таким испуганным выражением лиц.
- Что случилось? – полковник поднялся со стула.
- Папа, там опять…, - начал Михаил, наконец, вырвавшись вперед.
- Где и что? – бледнея, спросил полковник.
- В той комнате…, - Мишка замолчал.
- Что в той комнате? – грозным голосом, не предвещавшим ничего хорошего, опять спросил Веселов.
- Там лежат Ян и Поль, - тихим голосом сказала Моника.
- Как?! – голос полковника сорвался на крик.
- Мертвые, - сказала Моника и добавила, - наверное.
- А вы как туда попали? – чуть не со слезами в голосе сказал полковник.
Молодые люди переглянулись между собой, да так и не отважились что-то сказать.
- Я вас спрашиваю, как вы там оказались?!
- Папа, не сердись. Мы хотели открыть люк, - Мишка наклонил голову, пряча глаза от отца.
- И?
- Мы только что спустились вниз, комната открыта. Заходим, а там…
- Ясно. Запретил ведь. Почему никто не слушает? – полковник обхватил голову руками и закачался как маятник.
- Глеб Сергеевич, успокойтесь. Давайте спустимся вниз и проверим, вдруг еще живы. Ребята ведь не уверены до конца. Вы к ним не приближались? – спросила Вера Павловна.
- Нет, мы увидели и сюда…, - Мишка виновато взглянул на отца.
- А если бы и вас? – полковник посмотрел на сына полными слез глазами.
- Идем? – поднялась Вера Павловна. – Я только сумку свою захвачу.
Они спустились на первый этаж. Впереди шел полковник, за ним лейтенант, Моника, Вера Павловна, Регина. Замыкал шествие Михаил.
В комнате был включен свет. Возле люка лицом вниз лежал Ян. Возле его головы растеклась лужа крови. Возле стены полусидел Поль Рене с пробитой головой. Его можно было узнать только по одежде, потому что кровь полностью залила лицо.
Вера Павловна пощупала пульс у Поля, но она могла бы этого и не делать: невооруженным глазом было видно, что он уже мертв. Она подошла к Яну, потрогала сонную артерию, но и у того пульс уже не прощупывался.
Регина плакала, уткнувшись лицом в плечо лейтенанта Ткача. Николай гладил ее по голове, шепча на ухо какие-то успокоительные слова. Моника и Мишка стояли, взявшись за руки.
Веселов осматривал комнату. Он обратил внимание, что люк немного сдвинут с места. Или ребята его сдвинули, или же колебание льда помогло. Он искал куски фотографий и не ошибся. Два кусочка вместе лежали рядом с Яном Бжезинским. Полковник поднял их и спрятал в карман. Потом сложит вместе, но и так было видно, что ничего нового эти фрагменты фотографии им не прояснят.
Полковник попробовал отодвинуть крышку люка, но она не поддавалась.
- Коля, помоги, - попросил Веселов.
Николай Ткач с явным нежеланием освободился от объятий нравившейся ему девушки. Они вдвоем схватились за ручку люка и потянули на себя. Крышка была очень тяжелая. Мужчины с большим трудом все же отодвинули ее на несколько сантиметров. Внизу действительно была пустота. На них дохнуло затхлым холодом. Ткач отвернул голову, не в силах сдержать брезгливость. Веселов достал фонарик, который теперь все время носил с собой, и посветил внутрь.
В небольшом проеме была видна обыкновенная металлическая лестница, уходившая вниз. Она была зацеплена за нижний край люка двумя скобами, которыми заканчивались ее направляющие. Чтобы рассмотреть более подробно, надо было еще отодвинуть крышку люка.
- Коля, давай еще поднатужимся, - предложил полковник.
Они напрягли мышцы до предела. У полковника сразу побагровело лицо от чрезмерного усилия.
- Папа, давай, и я помогу, - предложил Мишка.
- Не надо, втроем неудобно, - ответил полковник, опять напрягаясь.
С огромным усилием они все-таки отодвинули крышку наполовину. Веселов опять посветил вниз фонариком. Лестница упиралась в бетонный пол. Полковник свесился в люк, насколько это было возможно, и обводил лучом прожектора помещение.
- Папа, что там? – не сдержался Михаил.
Веселов выбрался из люка, отряхнулся и, стараясь не смотреть в сторону трупов, сказал:
- Ничего особенного. Коридор, только намного короче, чем наверху. Несколько закрытых дверей. Вот и все. Чтобы узнать, что там, надо полностью отодвинуть люк и спуститься вниз.
- Давайте спустимся, - сразу сказала Моника.
- Какая ты шустрая? За это уже пять человек поплатились жизнью. Рисковать не будем. Тем более что с минуты на минуту может опять начаться колебание льда. И неизвестно, чем это может закончиться. Нет, поднимаемся наверх. Мы и так уже задержались, вдруг что – лифт перестанет работать, и мы окажемся в плену, откуда нас никто не сможет вытащить. Все наверх, - приказал полковник.
- А что с трупами делать? - спросила Вера Павловна.
- Надо перенести в котельную, - сказал Веселов. – Все закончится, похороним по-человечески. Коля, принеси из котельной брезент. Миша, сходите вдвоем.
Ребята бегом побежали к лифту, а Веселов мрачным взглядом смотрел на комнату, которая стала последним, что видели несколько человек, которых не пощадил неизвестный убийца. Он поймал себя на мысли, что убийство этих ребят воспринял уже более спокойно. Боже, неужели он стал привыкать к трупам? Веселов с негодованием подумал сам о себе и повернулся к женщинам.
Регина уткнулась Монике в плечо и плакала, Вера Павловна достала сигарету и разминала ее в руках, не решаясь закурить. Видно было, что она с трудом сдерживает свои эмоции, но все же не плачет.
В силу своей профессии она нередко сталкивалась с летальным исходом болезней пациентов, но нелепую трагическую смерть молодых людей переносила тяжело. Она с большой симпатией относилась к молчаливому Яну. Его мало кто понимал на станции, но в душу никто не лез. Вера Павловна обращала внимание, что иногда в его взгляде сквозило такое горькое одиночество, которое могла понять только она, потому что пережила подобное. Видимо, что-то произошло в жизни молодого человека, о чем он ни с кем поделиться не хотел. А Вера Павловна в силу большой разницы в возрасте просто не могла поговорить по душам с молодым человеком. Так он и умер, не высказав никому своей боли, своего одиночества и отчаяния. И никогда больше его пронзительные голубые глаза не смогут смотреть с таким пониманием, словно он знал всё о вас, но молчал, боясь словами задеть вас или неосторожным словом сделать больно.
Серегина переводила взгляд с одного трупа на другой и думала. Абсолютно разные характеры, манера поведения, темперамент. Что заставило деятельного и всегда активного женского обольстителя Поля Рене спуститься вниз вместе с молчуном Яном? Не настолько они были дружны при жизни, чтобы вместе пойти на эту авантюру. Скорее интуитивно Поль выбрал себе в помощники именно Яна, чувствовалась в нем какая-то уверенность, плечо товарища, если не друга. А то, что именно Поль был инициатором спуска в эту комнату, Вера Павловна не усомнилась ни на минуту. Только и надежность Яна не помогла мальчикам спастись от гибели.
Она очень хотела закурить, даже во рту пересохло, но курить, когда рядом лежат трупы твоих же товарищей, ей казалось просто кощунством. Она завидовала девочкам, которые рядом рыдали взахлеб: такого себе позволить она не могла. Ей уже давно не удавалось просто выплакаться. Если бы она могла плакать, насколько легче бы ей жилось.
Девушки ещё всхлипывали, когда вернулись ребята. Веселов завернул трупы в брезент, взвалил более тяжелого Яна Бжезинского себе на плечо и пошел к лифту. Ткач переглянулся с Михаилом. Получалось, что труп Поля надо было нести кому-то из них. И Николай, и Михаил были худыми и легкими. Ни один, ни другой просто не смогли бы поднять человека так просто, как это сделал полковник. Тем более, труп…
- Давай вдвоем поднимем, - предложил Коля.
- Давай, - согласился Мишка.
Как бы хорошо он ни относился к Полю при жизни, но прикоснуться к залитому кровью трупу человека Мишка не мог. Хорошо, что полковник сам завернул тело Поля в брезент. Ребята вдвоем все-таки взяли сверток и понесли к лифту. Женщины потянулись за ними.
Все собрались во второй лаборатории верхнего этажа. С нетерпением ожидали возвращения Регины и Веры Павловны, которых уже давно вызвал Веселов.
Два профессора спорили о потеплении. Столбик термометра поднялся еще на несколько градусов. В воздухе опять стояла тревожная тишина.
- Такое впечатление, что начинается большое таяние льдов, - сказал Майкл.
- Неужели нам придется стать свидетелями, как все вокруг зальет водой? – спросил Антон, который только что занес в лабораторию большой поднос с бутербродами.
- Скорее уж участниками, - вздохнул Чарльз.
- Ты хочешь сказать, что и нас зальет водой? – подал встревоженный голос Курт Миллер, прекратив елозить шваброй пол.
- А вы думаете, что мы успеем отсюда выбраться? – с сарказмом произнес Чарльз. – Если температура будет повышаться такими темпами, то неизвестно, что будет уже завтра?
- Это, как раз, известно, - сказал Артур Теплов, входя в комнату с длинным листом бумаги и услышав последние слова.
Головы всех присутствующих мгновенно повернулись к нему.
- Что нового? – задал вопрос, который в данную минуту волновал всех без исключения, профессор Фишер.
- Новое землетрясение. С эпицентром где-то совсем рядом с нами. Так, баллов на семь- восемь, - Артур подал распечатку Фишеру.
Тот трясущимися руками практически вырвал лист бумаги из рук Теплова, и они вдвоем с Лапиным склонились над вычерченными зигзагами диаграммы.
- Что думаете, коллега? – обратился Фишер к Лапину.
Все, затаив дыхание, ожидали вердикта профессора, которому привыкли доверять. Федор Иванович жестом сельского мужика почесал затылок и передернул плечами.
- Если в первом случае я был уверен, что землетрясение нас не заденет – я, кстати, оказался прав, - то сейчас думаю, что наш бункер может развалиться как карточный домик. Если рванет непосредственно под массой льда, он начнет колоться и плавиться. Это в лучшем случае.
- А в худшем? – задал вопрос Курт Миллер, отставивший в сторону ведро с грязной водой: в данный момент его уборка была абсолютно никому не нужна.
- А в худшем мы вместе с бункером можем провалиться в преисподнюю. Вообще, вариантов много. Возможно, что отколется глыба льда, и мы можем оказаться в Южном океане и дрейфовать, пока нас не найдут или пока лед не растает, и мы благополучно не пойдем на дно. А может и повезти. И мы среди трещин и расколов можем остаться на месте. Во время землетрясений бывает и такое. Так что прогнозировать что-либо невозможно.
- А нас никто не может забрать отсюда, пока не началось? – спросила взволнованно Марина Ткаченко.
- Нет, не может. Корабль ушел в открытые воды, оттуда вертолет до нас не долетит. Самолет сесть здесь не может, - ответил Фишер.
- А если мы выйдем из станции и уйдем дальше от эпицентра? – не унималась Марина.
- И сколько ты сможешь пройти за ночь? – ухмыльнулся Теплов. – Думаешь, что несколько километров могут тебя спасти?
- А вездеходы? – Марина повернула испуганное лицо к профессору Лапину.
- И сколько человек уедет на двух вездеходах? – с сарказмом спросил Артур.
- Давайте не будем паниковать раньше времени, - строго сказал профессор Лапин, - надо держаться всем вместе и не спускаться на нижние этажи. А там будет видно по обстоятельствам. Только начнется, сразу всем на поверхность и подальше от здания. Я думаю, что у нас есть вариант спасения. Это в городах страшно, где настроено много: так и жди, что на голову что-то упадет. А тут – простор. Только под ноги внимательно смотри и слушай лед, где может трещина пройти, чтобы вовремя отскочить.
- Спать надо всем одетыми, - добавил профессор Фишер. – Будем дежурить по очереди: если начнется, чтобы успеть всех разбудить.
- А где это наш химик – Ян Бжезинский? Может, смог бы что-то подсказать? Да и Поля не видно, - оглянулся вокруг Лапин.
- Они давно уже вышли из лаборатории, да так и не возвращались, - ответила за всех Марина.
- Странно, - протянул Лапин. – Надо бы поискать.
- Они в котельной, - ответил на вопрос Лапина полковник Веселов, вошедший в помещение лаборатории во время разговора.
За ним шла вся компания. У Регины были заплаканные глаза, Вера Павловна тоже была мрачнее тучи.
- И что они там делают? – удивился профессор Лапин.
- Лежат, - ответила Регина.
- Что? – вырвалось почти у всех.
- Лежат мертвые вместе с остальными, - Регина не выдержала и разрыдалась.
- Да что же это такое творится на станции?! – взорвался вдруг Чарльз Гутофф. – Уже за порог нельзя выйти.
- И кто же это мочит всех подряд? – не выдержал Теплов.
- Видимо, есть такой, - мрачно произнес полковник Веселов.
- Нас осталось так мало на станции, - сказал Майкл Дулитлз, - давайте разбираться.
- Давайте, - согласился полковник. – Сколько нас осталось?
Артур Теплов стал вслух считать, перечисляя фамилии. Он остановился на цифре «четырнадцать».
- Значит, все на месте, - подвел итог полковник, - вот сейчас и выясним, кому это надо.
- Давайте, выясним, - поддержал его Теплов.
- Чтобы не возвращаться назад, возьмем последние два убийства.
При этих словах Марина зашлась в рыданиях. Она испытывала особую симпатию к симпатичному французу, и ей слышать о его убийстве было особенно горько. Чарльз обнял девушку и пытался ее успокоить. Николай Ткач обнимал плачущую Регину. Михаил не отпускал руку Моники. И только Вера Павловна держалась молодцом. Она сидела мрачная, но не плакала.
- Женщины, я понимаю, как тяжело переживать потерю близких людей, но все же успокойтесь. Давайте поговорим, - полковник Веселов замолчал, ожидая, пока девушки перестанут плакать.
Антон Мазони наряду с женщинами тяжело переживал смерть своего любимца Яна Бжезинского. Как только он услышал о том, что Яна больше нет, у него потемнело в глазах. Он не плакал, но глазами, застланными мокрой пеленой, перестал что-либо различать. Антон покачнулся и, если бы вовремя не прислонился к стене, то свалился бы просто под ноги лаборантов. Постепенно в глазах прояснилось, и он стал различать контуры предметов. Мазони держался из последних сил, чтобы не расплакаться как женщины.
- Нас осталось всего четырнадцать человек. Из этого числа отнимаем женщин, потому что, если судить по силе ударов, их мог нанести только мужчина. Остается десять человек. В момент последнего убийства я и Коля Ткач находились в кабинете вместе с Региной и Верой Павловной. Мишка в это время был с Моникой. Они и обнаружили трупы наших товарищей. Они были убиты в той же комнате, что и предыдущие жертвы и тем же способом.
- Вы можете нам сказать, что находится в той злополучной комнате? – перебил Веселова профессор Лапин.
- В последней комнате нижнего этажа общими усилиями убитых был обнаружен люк, которого нет на плане бункера, - ответил полковник.
- Вы открыли люк? - быстро спросил Фишер.
- Нет, мы не смогли сдвинуть его с места.
Регина и Вера Павловна устремили на Веселова удивленные взгляды, но он так властно взглянул на них, что они ничего не посмели сказать.
- Так давайте спустимся туда все вместе и попробуем его открыть, - предложил Чарльз.
- Ага, чтобы нас сразу накрыло всей массой бункера, если вдруг качнется почва, - иронично заметил Теплов.
- Артур прав: нельзя спускаться вниз, пока не закончится вся эта катавасия, - согласился с ним Фишер.
- Я тоже думаю, что никому не надо туда спускаться. Когда все закончится благополучно для нас, тогда и откроем этот люк. А если что, то знание тайны нам не поможет, - вздохнул Веселов. – Поэтому – приказ по станции: никому не спускаться вниз и не пытаться самостоятельно разобраться с тем чертовым люком! Понятно?! Нам лишние трупы не нужны.
- Это кто-то из нас? Вы уверены? – спросил профессор Лапин.
- Да, уверен.
- Как были убиты… все? – немного запнувшись, поинтересовалась Марина.
- Ударом куском арматуры по голове, сильным ударом, - ответил полковник.
- Они долго мучились? – всхлипнула девушка.
- Думаю, что они умирали мгновенно, - спокойно ответила Вера Павловна.
- Господи спаси, - перекрестился Антон Мазони.
- Ладно, давайте разбираться дальше, - Майкл повернулся к Веселову, - господин полковник, продолжайте.
- Я думаю, что из списка подозреваемых можно смело исключить меня, Колю и Мишку. Осталось семеро. А теперь пусть каждый из вас расскажет, где он находился последний час, и кто может подтвердить его алиби? Начнем с вас, господин профессор, - полковник повернулся всем корпусом к Отто Фишеру.
- Мы с профессором Лапиным были в первой лаборатории, потом перешли сюда. Вот и час прошел, - почти спокойно ответил Фишер.
- И вы никуда не выходили из лаборатории?
- Нет.
- Федор Иванович, вы можете подтвердить слова господина Фишера?
- В общем, да, - сказал Лапин.
- А в частности? – сразу заметил колебания в голосе Лапина полковник Веселов.
- Профессор Фишер выходил из лаборатории, - опустив глаза и стараясь не смотреть на Фишера, сказал Лапин.
- И? – полковник опять посмотрел на Фишера.
- Простите, я вспомнил, - сказал Фишер, немного смутившись, - я выходил в туалет. Но я очень быстро вернулся.
- Кто-нибудь видел, что вы ходили именно в туалет?
- Не знаю. Я никого не встретил.
- Но ведь и вы в это время оставались один, не так ли, Федор Иванович?
- Д-да, - запнулся Лапин, поняв свою оплошность.
- Никто не входил в это время в вашу лабораторию?
- Нет.
- Значит, и у вас и у профессора Фишера была возможность спуститься вниз, убить и вернуться назад, - сделал вывод Веселов.
- Вы нас подозреваете? – вскинулся Фишер.
- Я подозреваю всех мужчин, за исключением трех человек, - серьезно ответил полковник.
- Это ваше право, но я-то точно знаю, что не убивал, - сказал расстроенный Лапин.
- Это хорошо, что вы уверены, но я не уверен. Ладно, пойдем дальше. Кто из вас выходил из лаборатории? – Веселов повернулся к молодежи.
- Я выходил, - ответил Артур Теплов.
- Куда?
- В свой кабинет за распечаткой.
- Он быстро вернулся, - поддержала его Марина.
- Как быстро? – поинтересовался полковник.
- Почти сразу. Я оторвал лист бумаги и сразу же вернулся. Это заняло у меня не более пяти минут. Я ни за что не успел бы за это время спуститься вниз, сделать грязное дело и вернуться, - Теплов цинично улыбнулся.
- Хорошо, тебя сбрасываем со счетов. А вы выходили? – Веселов посмотрел на Майкла и Чарльза.
- Нет, мы все время были здесь, - ответил за двоих Майкл.
- Антон, а вы?
- Я был на кухне, делал бутерброды, потом принес сюда, - ответил Мазони, немного покраснев.
Он понял, что никто не может подтвердить его алиби. Веселов тоже это понял.
- Получается, что у вас была возможность незаметно для окружающих отлучиться?
- Была, но я никуда из кухни не выходил. Наоборот, я старался сделать все быстрее, чтобы вернуться на верхний этаж. Поставил воду на котел, порезал батоны, колбасу, сыр. Просто ждал, пока закипит вода, чтобы заварить чай, - оправдывался Антон.
- Хорошо, пока оставим вас. Остался еще Курт Миллер. Господин Миллер, где вы находились последний час?
- Я убирал.
- Да, он убирал в нашей лаборатории, - сказала Марина.
- Вы целый час убираете?
- Сначала я убрал первую лабораторию, господа профессоры могут подтвердить, - он взглянул на Фишера и Лапина.
Те важно кивнули головами, подтверждая слова Миллера.
- Сколько он убирал в первой лаборатории?
- Я не смотрел на часы, но думаю, что минут двадцать, - неуверенно сказал Фишер.
- Потом я сразу же перешел во вторую лабораторию, откуда не выходил до вашего прихода.
- Но все же вы переходили из лаборатории в лабораторию, и в это время вас никто не видел, - сказал полковник.
- Получается так, - вздохнул Миллер.
- Я не милиционер и следствие по всем правилам вести не могу, - проговорил полковник, - но все же я могу сделать вывод, что под подозрением остались … четверо: господин Фишер, профессор Лапин, Антон и Курт Миллер. Все согласны со мной?
Остальные смотрели на названных людей с подозрением и отчуждением. Моника не сводила глаз со своего отца, явно ему сочувствуя.
- Я не знаю, что делать дальше с подозреваемыми, но, хорошо, что теперь вы знаете всё. Поэтому, будете остерегаться. А это главное в данных условиях. И еще одно. Убийца забрал пистолет Саши Даниленко.
В глазах присутствующих появилась еще одна искорка страха.
- Глеб Сергеевич, а вы не можете допустить, что никто из присутствующих не виноват? - сказала вдруг Вера Павловна. – Ведь возможен вариант, что здесь, на станции, живет еще кто-то, о ком мы даже не подозреваем. Вдруг улетели не все, и кто-то остался. А возможно, этот кто-то жил на станции и раньше, но мы о нем не знали.
- Уважаемая Вера Павловна, я вас понимаю. Но, если бы кто остался, ему надо было бы питаться. Значит, должны исчезать продукты или же Антон, извините, должен быть в курсе и кормить этого человека. Я не думаю, что это возможно. Это кто-то из нас, - рассудил Веселов.
- Я бы этого гада своими руками разодрала, - вдруг резко выразила свое отношение к происходящему Марина.
- Смотри, как бы этот гад тебя не опередил, - ухмыльнулся Теплов, искоса поглядывая на Регину.
Регина Шварц отошла в сторону и села в уголке на диван. К ней подошел Курт Миллер, держа на тарелке несколько бутербродов. Он присел рядом с ней и предложил бутерброд. Регина покачала головой, но он сказал ей что-то по-немецки, и она молча повиновалась. Девушка нехотя жевала, видно, что кусок не лез ей в горло, но Курт уговаривал ее, и она молча глотала еду.
- Регина, - говорил он ей на немецком языке, - обязательно надо что-то съесть. Неизвестно, что ожидает нас сегодня ночью и завтра. Может, завтра ты будешь с сожалением вспоминать этот несчастный бутерброд и жалеть, что не съела его.
Регина молчала, глядя отрешенным взглядом в одну точку.
- Нам, немцам, надо держаться вместе. Мы земляки и кто поможет нам, если не мы сами.
Регина удивленно слушала всегда такого молчаливого Курта. За все время их пребывания на станции она от него едва пару слов слышала. А тут его прорвало. Видимо, чувство опасности подействовало на него как раздражающий фактор.
- Ты была в той комнате? – спросил Курт.
- Была.
- И что ты там видела?
- Трупы.
- Они уже были мертвы?
- Да.
- А что еще есть в той комнате?
- А вы там никогда не были? – спросила Регина.
- Нет, не приходилось. Мне нечего делать на первом этаже. Поэтому я туда никогда и не спускался, - Курт заботливо подвинул тарелку ближе к Регине.
- Посередине комнаты есть люк, в котором есть лестница, ведущая вниз.
- А ты откуда знаешь, что там есть лестница? Полковник ведь сказал, что люк не открывали, - заерзал на месте Миллер.
- Я…, я предположила, что там есть лестница, - оправдалась Регина, покраснев.
Она вдруг поняла, что нарушила молчаливый приказ Веселова. Не зря ведь он при всех не сказал, что люк все-таки открыли и увидели ту злосчастную лестницу.
- Так ты ее видела или нет? – напряжение прямо чувствовалось в вопросе Миллера.
- Нет, ничего я не видела, - грубовато ответила Регина.
- Ладно, девочка, не расстраивайся. Не видела, то и не видела, - успокоил ее Курт Миллер.
Они все время говорили на немецком языке и рядом сидящие не понимали, о чем они говорят. Профессор Фишер и Моника находились в другом конце лаборатории. Поэтому их разговор остался тайной для остальных.
На станции было неписанное правило: всем говорить на русском или английском языках, которые знали все. Но иногда немцы говорили по-своему, их на станции было несколько человек, поэтому никто не обижался. Но в данной ситуации немецкий язык был явно неуместен.
На ночь устроились, кто где. Лаборанты остались в своей лаборатории, Теплов не отходил от сейсмографа. Профессор Фишер забрал Монику, и они ушли спать в свою комнату, которая находилась на верхнем этаже. Лапин долго не ложился, всё ходил по лаборатории и что-то обдумывал. Регину забрала к себе Вера Павловна.
- Я дам ей успокоительное, - объяснила она Веселову, - пусть немного поспит, успокоится.
- Хорошо, - согласился полковник.
Сам он решил устроиться на ночь в радиорубке. Туда Мишка принес уже постели. К ним присоединился и Николай Ткач.
Майкл решил остаться дежурить вместе с Тепловым.
Комната Антона находилась на третьем этаже, и он явно не хотел туда идти. Курт Миллер тоже долго сидел в лаборатории, потом все же предложил:
- Антон, пойдем ко мне. Место Петра свободно, переночуем вместе.
- Идем, - согласился Антон с явным облегчением.
Все разошлись по местам, и бункер погрузился в ночной полумрак в тревожном ожидании завтрашнего дня.
Глава 6
Раньше всех по привычке проснулся Антон Мазони. Он всегда вставал рано, чтобы успеть приготовить завтрак обитателям станции. Сегодня он спал на месте покойного дяди Пети, и ему было неуютно. При других обстоятельствах Антон ни за что бы не лег в постель покойника: это по его понятиям было плохой приметой. Но вчерашние события показали, что лучше спать здесь, при свидетелях, чем находиться одному. Если что произойдет, потом ведь не докажешь, что ты ни при чем. Долго ворочался, не мог уснуть, мысли все время возвращались к трагическим событиям. Антон вспоминал Яна, каждое его слово, каждый жест. Жалел, что не стало его верного друга – тети Вали.
Антон удивился, как быстро уснул Курт Миллер. Казалось, только его голова коснулась подушки, как он тут же захрапел. Антон не мог поверить, чтобы человек, которого тоже подозревают, мог так сразу отключиться. Горько жалел, что никто не видел, как он готовил бутерброды, и из-за этого он попал в число подозреваемых.
Антон посмотрел на безмятежно спящего Курта. У него создалось впечатление, что тот за ночь ни разу не повернулся: как ложился на спину, так и сейчас посапывает. Позавидовал его способности отключаться и стал собираться на кухню.
Мазони вспомнил, как ночью услышал какой-то шорох, проснулся, но Курт спал в своей теперешней позе. Антон немного покрутился: все-таки спать в чужой постели он не привык, и через время уснул.
Ночью не было никаких толчков, поэтому все спали относительно спокойно. Антон спустился на третий уровень, открыл кухню, включил котел с водой. Меню он не продумал, так что соображал по ходу, что приготовить.
Мазони тяжело вздыхал, из головы никак не выходили образы погибших. Перебирая большие бумажные пакеты с крупами, выбирая, что приготовить, опять вздохнул: риса осталось на донышке, хватит только на один раз, а потом надо было бы выписывать у тети Вали. Кто же теперь будет отпускать продукты? Потом спохватился: людей нет, люди погибли, какой-то варвар лишил их жизни – вот о чем надо думать, а он думает, кто же ему продукты выдаст. Может, скоро вообще никому не понадобятся его борщи и спагетти, может, провалятся в преисподнюю или прикончит тот псих всех по очереди?
Пока собирал необходимые продукты, закипела вода в котле. Антон приступил к приготовлению завтрака и заодно обеда: кто знает, какой день выдастся. Он временами отключался от созерцания кипящего содержимого кастрюли и перебирал в уме все вчерашние события.
Марина проснулась раньше всех в лаборатории. Она потянулась, чтобы размять затекшие ноги: не очень удобно спать в кресле, да еще и в одежде. В соседнем кресле посапывал профессор Лапин. Его голова свесилась набок, шея, видимо, затекла, но он еще этого не чувствовал. Лицо, всегда такое строгое и волевое, расслабилось, морщинки разгладились, и оно стало даже привлекательным. Марина почему-то подумала, что такой мужчина не должен быть один.
На станции знали всё и обо всех. От вечернего безделья, когда на поверхности мороз градусов шестьдесят, воет стоковый ветер, неся ледяную пыль, которая шумит подобно осенним листьям, почти всем хочется посидеть в тепле за чашечкой чая или кофе и просто поболтать. Вот и собирались небольшими группками в какой-нибудь уютной комнатке и занимались, кто чем. Женщины обычно немного сплетничали, хотя свои разговоры сплетнями не считали; некоторые мужчины играли в карты просто так, на интерес; кто не любил ни того, ни другого, просто играли в шахматы или читали. Но старались держаться поближе друг к другу, особенно в последнее время, когда на станции их оставалось не так уж много.
Женщины уже давно перемыли косточки всем мужчинам, досталось, естественно, и Федору Ивановичу. Перебрали все возможные варианты, почему он один, но так ни на одном и не остановились. Спросить у профессора они не могли, а фантазия ничего не подсказывала. Кто-то высказал вариант несчастной любви, кто-то – развод, даже склонялись к нетрадиционной ориентации. Но потом вспомнили о домогательствах Антона Мазони и о реакции профессора и сами же с негодованием отвергли такую версию. Но, чтобы ни предпринимали женщины в отношении Лапина, он относился ко всем с одинаковым вниманием, а проще – равнодушно.
Кресло, в котором вчера устраивался Чарльз Гутофф, было пустым. Теплов с Майклом еще вечером решили уйти спать в кабинет к Артуру. Марина немного подождала. Она решила, что Чарльз проснулся раньше и пошел в туалетную комнату или же к ребятам в соседний кабинет. Марина честно прождала минут десять, и пошла в туалет.
Через минуту нечеловеческий крик огласил верхние этажи бункера. Марина визжала, не переставая. Первыми на ее крик прибежали Артур и Майкл: их место пребывания оказалось ближе всех к туалету.
Марина смотрела на тело Чарльза, лежавшее перед ней на кафельном полу и кричала. Она не замолчала и тогда, когда в туалет вбежал Лапин, а за ним полковник Веселов.
Теплов подошел к Марине и вдруг ударил ее по лицу. Марина мгновенно замолчала и испуганными глазами уставилась на него.
- Прости, так надо было, - сказал ей Теплов.
Она в ответ кивнула головой.
Полковник Веселов отстранил всех в сторону и наклонился над Чарльзом. Тот лежал на спине в неестественной позе, неловко подвернув под себя ногу. Под головой его была небольшая лужица уже застывшей крови. Прямо посередине лба красовалась маленькая дырочка, которая могла быть только следом от пули. Пульс не прощупывался, тело было уже остывшим.
- Позовите Веру Павловну, - все же сказал Веселов, хотя никакая медицина не в силах оживить застывший труп.
Почти под рукой трупа Веселов заметил небольшой квадратик. Он вытащил кусочек фото, мельком взглянул на него и спрятал в карман.
Майкл побежал в комнату врача Серегиной. В туалете уже собрались все, кроме Веры Павловны, Регины и Антона, который, видимо, не слышал воплей Марины. Веселов осмотрел всех присутствующих.
- Коля, проверь, где Антон?
- Есть! – лейтенант побежал к лифту.
В этот момент в туалете появился бледный, как выбеленное полотно, Майкл.
- Что?! – вырвалось у Веселова.
- Там…, там…
- Да говори уже! – крикнул полковник, предвидя, что скажет Майкл.
- Они … мертвы…
- Господи! – крикнула Марина, - за что?!
Полковник Веселов, а за ним и остальные побежали в комнату Серегиной.
Убийца застал женщин спящими. Они лежали одетые на большой кровати рядышком. Во лбу у каждой сияла маленькая дырочка. Крови практически не было. Если она и была, то впиталась подушкой. Веселов дал знак никому не подходить к кровати, а сам осматривался вокруг. То, что он искал, лежало на груди Регины. Полковник спрятал кусочки фото себе в карман. Он потрогал пульс на шее у обеих женщин, но это было лишним. Трупы уже остыли.
- Ну что, опять будем разбираться? – с плохо скрытым раздражением и со злостью спросил Теплов.
- Надо, значит, будем, - грубо ответил ему полковник Веселов.
Артур Теплов заскрипел зубами и вышел из комнаты. Он еле сдерживал душившие его слезы. Вмиг разрушились все его мечты и надежды. Не стало больше девушки, о которой он думал день и ночь. Никогда больше он не услышит ее легких шагов, не почувствует высокомерного взгляда, который она бросала в его сторону всякий раз, как входила в лабораторию. Он знал, что ее безразличие к нему наигранное. Артур чувствовал, что нравится девушке, только она не хотела этого показывать. И только поэтому она заигрывала с лейтенантом, чтобы позлить Артура. И вот этого никогда больше не будет.
Артур Теплов закрылся в своем кабинете и, наконец, дал волю слезам. Он не вытирал их: все равно никто его в данный момент не видел, и они катились по щекам, промывая дорожки в темной поросли щетины.
В комнате появился Николай Ткач вместе с Антоном. Они не застали никого в туалете, где лежал убитый Чарльз, и пошли на звук голосов, доносившийся с комнаты Веры Павловны. Антон с перепуганным лицом уставился на группу собравшихся людей, потом перевел взгляд на тела лежавших без движения женщин, всё понял и по стенке опустился на пол. Сознание он не потерял, но ноги больше ему не повиновались. Никто ничего не сказал, а Коля Ткач бросился к кровати. Он только сейчас увидел Регину, отчетливо рассмотрел маленькую дырочку во лбу с капельками запекшейся крови вокруг и вдруг забился в истерике. Если раньше он падал в обморок от вида размозженного черепа и крови, то только сейчас понял, что делает смерть, забирая самого любимого человека. Он катался по полу, завывая как раненный зверь. Присутствующие не знали, как ему помочь.
Марина, сама тяжело переживая смерть подруг, единственная решилась прийти ему на помощь.
- Коля, Коля, успокойся, Коля. Перестань! – она тормошила его за плечо, глотая слезы.
Потом опустилась перед Колей на колени и сама разрыдалась. Майкл хотел поднять Марину, но она от него отмахивалась. Моника прижалась к отцу и тоже плакала. Лапин закурил, хотя курил очень редко. К нему присоединился Курт Миллер. Все молчали.
Первым нарушил тишину Михаил.
- Папа, надо перенести их всех.
- Да, сынок, надо. Курт, - обратился он к Миллеру, - организуйте тут.
Сам полковник быстро пошел в свой кабинет. Он достал все имеющиеся у него кусочки фотографии, лупу, которая все это время лежала без дела, и стал складывать пазлы. Долго мудрить не пришлось. Восемь убитых, восемь кусочков. Сложилась фотография, на которой не хватало четырех квадратиков: трех центральных и одного с правого нижнего угла.
Веселов долго и очень внимательно рассматривал кусочки, плотно сдвинутые вместе. На фоне портрета Гитлера стояли двое мужчин. Один, тот, что слева, был виден в полный рост. Но часть лица еще отсутствовала. Мужчина был высокого роста и очень полный. Таких полных на станции точно не было. А вот по росту подходили практически все. Рядом с ним стоял другой, такого же роста, но из его фигуры были видны только часть волос на голове, рука и фрагмент ноги. Чтобы восстановить фото в целом, надо было еще дождаться четырех квадратиков.
Веселов поймал себя на этой мысли и ужаснулся. Неужели для того, чтобы поймать убийцу, необходимы еще четыре смерти?
Полковник сразу понял, почему убили женщин. Вчера в лаборатории зашел разговор о люке. Возможно, кто-то из них проговорился, что люк открыли, и убийца сразу решил убрать свидетелей. Получается, что под угрозой Мишка с Моникой и он с Колей. Только кто мог проговориться? Это могла сделать Моника. Отец явно расспрашивал ее, что она видела в той комнате. Рассказ мог услышать кто угодно. Тот же Лапин или Антон, или же Курт. А возможно, он напрасно подозревает старшее поколение? Убивать мог и Теплов или Майкл, например.
Но почему убили Чарльза? Веселов задумался. Когда убийца стрелял в женщин, Чарльз мог услышать выстрелы и выйти в коридор. Или же он вышел в туалет, а туда зашел убийца после расправы над бедными женщинами и побоялся, что Чарльз мог услышать выстрелы. Или же Чарльз даже спросил его о чем-то? Как бы там ни было, но Чарльз, скорее всего, оказался свидетелем преступления, за что и поплатился жизнью. Стреляли с близкого расстояния, почти в упор. Если бы это было на материке, можно было бы всех проверить на наличие пороха на руках. Но как это сделать здесь? Да еще и не специалисту. Веселов пожалел, что в свое время не продумали и не послали на станцию представителя милиции. Сейчас бы он очень пригодился.
Веселов достал широкий скотч и аккуратно наклеил кусочки фотографии. Он хотел сохранить и свастику, нарисованную на каждом куске снимка. Полковник спрятал фотографию в стол: когда всё закончится, представители власти разберутся во всем.
Во второй лаборатории собрались все оставшиеся в живых на станции. В комнате царило гробовое молчание. Люди старались не смотреть в глаза друг другу. Каждый видел в другом потенциальную угрозу.
Веселов пересчитал собравшихся: в комнате находилось одиннадцать человек. Он начал без предисловия.
- У нас на станции восемь зверски убитых человека. Неужели та чертова комната, тот неподъемный люк, та тайна, скрытая под ним и явно относящаяся к временам Второй Мировой войны, стоит жизни наших товарищей и нас самих? Ведь неизвестно еще, какая бредятина стукнет в голову этому оголтелому хранителю ненужной нам тайны. Мы жили спокойно на станции, жили бы и дальше, если бы кому-то не понадобилось охранять этот люк ценой жизни уже восьми человек. Сколько еще должно погибнуть, чтобы убийца успокоился?
- Я думаю, что он не успокоится до тех пор, пока не останется один на станции, - заговорил Майкл. – Ведь мы уже все знаем, что в той комнате что-то находится. И мы все представляем для него угрозу. Поэтому, мне кажется, он будет теперь убивать всех без разбору.
- Если он всех убьет, то останется один, - вдруг тихо заговорила Марина. – Как он думает отсюда выбираться? Что он скажет всем нашим, когда они вернутся назад? Какую историю придумает? Или он надеется на землетрясение?
Все с изумлением уставились на девушку. А ведь она права: отсюда просто так не выберешься. На вездеходе до базы не доберешься, даже если будешь ехать один и загрузишься топливом под завязку. Собачьей упряжки на станции никогда не было. Все прекрасно знали, чем закончилась экспедиция Скотта на Южный полюс. Так это при том, что там было несколько человек и все были подготовлены к такому переходу. Нет, одному человеку просто не под силу пересечь ледовый континент в зимнюю пору.
- Да, дела, - проговорил Теплов. – Не понимаю только одного, зачем так охранять этот люк? Видимо, гитлеровцы спрятали там что-то такое, что и по прошествии многих десятилетий представляет для них угрозу.
- Да что они могли там спрятать такого, о чем нельзя догадаться? Я думаю, что там, в подвале, спрятаны скелеты пленных, которые строили этот бункер, - вступил в разговор Николай Ткач.
- А возможно, какие-то документы, - вставил Антон.
- Господи, да какие бы ни были документы, для кого они представляют какую-то угрозу? Ведь все гитлеровцы уже повымирали, а если кто и остался, то он уже запредельный старец, - сказала Марина.
- Ну, не говори. Остались ведь дети и внуки этих самых гитлеровцев. И некоторые идейные продолжатели дела отцов не хотят, чтобы их фамилии фигурировали в каких-то неприглядных, мягко сказано, делах. Видимо, один из этих идейных и находится рядом с нами, - сказал Теплов, оглядывая всех присутствующих.
Взгляды обитателей бункера невольно перемещались с профессора Фишера на Курта Миллера. Курт кашлянул и сказал:
- Вы на меня не смотрите. Хоть я и немец, но мой отец был антифашистом, а его родной брат, мой дядя, вообще был коммунистом. Так что нечего на меня пялиться.
- Я родился после войны и за действия отца не отвечаю, - начал оправдываться Фишер. – Да, он воевал, но во время войны был очень молод и был рядовым солдатом. Делал то, что ему приказывали.
- А дед? – поинтересовался Майкл.
- Дед тоже воевал.
- И в каком звании? – не унимался Майкл.
- Он был офицером, - не вдаваясь в подробности, ответил Фишер.
- Папа всю ночь провел со мной, мы долго разговаривали. Он никуда не выходил, - вступилась за отца Моника.
Она, как дикая кошка, готова была вцепиться каждому в глотку, защищая своего отца. Она была уверена, что он не имеет никакого отношения к произошедшему. И то, что его осмелились подозревать, сильно ее напрягало.
- И Курт спал всю ночь, не выходя из комнаты, - вдруг, кашлянув, сказал Антон.
Курт Миллер с благодарностью посмотрел на Антона.
- А вы тоже не выходили? – задал вопрос Антону Теплов.
- Я вышел только рано утром и спустился в столовую приготовить вам всем завтрак. Кстати, он давно готов.
- Может, Вера Павловна вчера была права и на станции живет еще кто-то? – сказала Марина.
- Всё возможно, - согласился с ней Веселов. – Но мы не можем сейчас ничего предпринять. Артур, как там с обстановкой?
- Думаю, что ближе к обеду начнется, - озвучил свой мрачный прогноз Теплов.
- Я ничего не сообщал на материк. Думал, что там сейчас все равно не до нас и помочь нам пока никто не сможет. Но молчать дальше нельзя, надо сообщать.
- Да, Глеб Сергеевич, надо. Пусть знают, - ответила за всех Марина.
Все остались в лаборатории, а полковник Веселов направился в радиорубку. Минут через пять он вернулся расстроенный.
- Радио не работает, - сообщил он.
- Что с ним? – быстро спросил Фишер.
- Просто не включается, вообще никаких признаков жизни.
- Надо посмотреть, - сказал Миллер, - вы разрешите?
- Конечно, идите, посмотрите, что там.
Мелким ремонтом аппаратуры на станции занимались дядя Петя и Миллер. Петр Сняткин больше разбирался в подобных вещах, но, увы…
- Может, пока не началось, спуститесь вниз и позавтракаете? – спросил Антон.
- Можно, - за всех ответил Веселов. – Миша, Моника, Коля, подойдите ко мне.
Он подождал, пока остальные вышли, удивленно поглядывая на оставшихся, потом сказал:
- Ребята, вы поняли, почему он убил Регину и Веру Павловну?
- Да, Глеб Сергеевич, - ответил Ткач.
Моника и Миша кивнули головами.
- Значит, следующими по логике он должен убить кого-то из нас, кто видел этот чертов люк. Моника, ты никому не проговорилась о люке?
- Нет, никому, - уверенно ответила девушка.
- Даже отцу?
- Я же сказала – никому.
- Я тебе верю, девочка. А у вас ни с кем не было подобного разговора? – повернулся он к Мишке и Коле.
- Нет, папа, - ответил Михаил.
- Нет, - сказал Ткач.
- Значит, ребята, мой вам совет. Держитесь вместе. По одному никуда не ходить, даже в туалет, - при этих словах Моника улыбнулась. – Я тебя понял. Провожать до самого туалета и держать под наблюдением.
- Хорошо, папа, - ответил за всех Михаил.
- Теперь на завтрак. И помните, что я вам сказал.
Завтрак прошел в полном молчании. Десять человек поели, поблагодарили Антона и поднялись наверх. Он остался мыть посуду.
- Антон, ты долго здесь не задерживайся, - сказал, уходя, Курт, - все-таки безопасней наверху.
- Я знаю, я быстро, - ответил ему благодарный Антон.
Веселов был особенно расстроен: Курт сказал, что отремонтировать радио невозможно. Оттуда вытащили деталь, которую просто необходимо вставить, но на станции в наличии такой нет. Обычно, такие вещи заказывали и их доставляли с корабля. Полковник размышлял, кто же мог настолько хорошо знать устройство радио, что вытащил такую деталь, которую невозможно ничем заменить. На ум приходили только две фамилии: Теплов и Миллер. Кто же из них? Возможно, кто-то из оставшихся тоже отлично разбирался в технике, но очень уж тщательно это скрывал. Проверить быстро такое предположение не представлялось возможным.
И еще задумался полковник над тем, кто же так отлично умеет стрелять? В случае с женщинами особой сноровкой обладать было незачем: они лежали без движения, и попасть прямо в центр лба особой сложности не представляло. А вот попасть в движущегося Чарльза и притом неожиданно…? Стреляли навскидку. Значит, стрелял профессионал. Но неужели у него нет своего оружия? Почему он стал стрелять только тогда, когда забрал пистолет Саши Даниленко? Ведь на первом этаже он ничем не рисковал: звук выстрела оттуда никто бы не услышал. Значит, или не имеет своего оружия или не носил его с собой, потому что не возникало такой необходимости.
Первое убийство произошло спонтанно. Он услышал, как кто-то возится в последней комнате, совершенно случайно. Может, дядя Петя проговорился ему, что спустится вниз, и убийца решил проверить свою догадку. Спустился через время следом, увидел, что тот почти докопался до люка и убил тем, что попало под руку. Потом, когда тетя Валя тоже случайно застала его за расчленением трупа, и ее убил тем, что попало в руки. Но потом у него была возможность взять оружие, но он и дальше убивал куском железа. Значит, оружия у него нет. Так, теперь узнать бы, сколько патронов было в пистолете Саши? Три из них он уже использовал. Скорее всего, патронов шесть. Значит, у него осталось еще три.
Сделать обыск? Но у кого? Да и положить пистолет убийца мог куда угодно, даже подсунуть невиновному.
Если бы не грозящее землетрясение, вызвали бы сюда милицию и пусть бы они искали преступника. Веселов прекрасно понимал, что на роль сыщика он совсем не годится. Он прекрасно справлялся с должностью командира и умел принимать решения, но в данном случае он спасовал: Веселов чуть ли не впервые в своей жизни не знал, как поступить.
Он переживал за жену, которую отправил в неизвестность. Но еще больше переживал за сына. А то, что над ним нависла угроза, смертельная угроза – он не сомневался. О своей жизни он не беспокоился. Почему-то был уверен, что с ним ничего не случится.
В кабинет, постучавшись, вошли трое: его сын, Моника и Ткач.
- Глеб Сергеевич, можно, мы с вами побудем? – спросила Моника.
- Конечно, ребята, так будет даже лучше, меньше о вас беспокоиться буду, - вздохнул с облегчением Веселов. – Что там?
- Да ничего. Маринка плачет, остальные просто сидят все во второй лаборатории, - ответил Михаил.
- Антон с ними?
- Нет, остался, наверное, посуду помыть, - сказал Ткач. – Вы думаете…?
- Кто знает? Сейчас не время оставаться в одиночестве. Неизвестно, что ему стукнет в голову. Вдруг, действительно, начнет отстреливать всех по одному.
- Может, сходить к Антону? – спросил Ткач.
- Папа, давай, мы с Моникой сходим, проверим.
- Ни в коем случае. У него еще три патрона, - быстро сказал Веселов.
Ткач понимающе посмотрел на полковника. Веселов достал из ящика стола склеенную фотографию и положил на стол.
- Лучше посмотрите вот на это.
Ребята склонились над снимком. Моника вдруг сказала:
- Я где-то видела эту фотографию. А почему она у вас из кусочков?
- Моника, вспомни, у кого ты это видела? – игнорируя ее вопрос, спросил Веселов.
- Не помню. Просто помню, что еще тогда заинтересовалась портретом Гитлера и подумала, кто же в наше время держит у себя на стене такой портрет.
- Может, у своего отца видела?
- Нет. У нас никогда Гитлера не приветствовали, несмотря на то, что мои предки воевали на его стороне. Нет, у нас я никогда не видела портрета Гитлера. Но фото я видела уже на станции.
- Моника, постарайся вспомнить, это очень важно, - попросил ее полковник.
Девушка задумалась. Но сколько она ни морщила свой лобик, так и не смогла вспомнить.
- Простите, не помню. Если вспомню, обязательно скажу. А что значат эти кусочки?
Полковник решил рассказать всем правду. Лейтенант Ткач уже знал историю появления снимка, поэтому молча слушал, не перебивая старшего товарища.
- Значит, чтобы узнать, кто преступник, надо ждать очередных убийств? – сделала вывод Моника.
- Получается, что так, - подтвердил полковник.
- А если убийца подсунул нам фотографию совершенно невиновного человека? Вы не подумали об этом? Просто нашел снимок, где был портрет Гитлера и этим просто дает нам понять, что он это делает во имя спасения тайны фюрера? – Моника в волнении поднялась и стала ходить по кабинету. – Ведь мы, склеив куски фото, можем увидеть лицо совершенно постороннего человека.
- Ты права, девочка, - согласился со вздохом Веселов.
Он даже не подумал об этом, а молодая девчонка вдруг сделала такой неожиданный вывод. Получается, что, даже получив полностью всё фото, можно на нем не увидеть убийцу. Да и почему он решил, что на фото обязательно будет запечатлен сам преступник?
- Глеб Сергеевич, как вы думаете, что скрывается в той комнате?
- Не знаю, Коля, может, ты прав, и в том подвале закрыты трупы убитых гитлеровцами пленных. А, возможно, и документы, которые нельзя показывать миру.
- А не может там быть нечто, похожее на НЛО? Помните, в газетах появлялись сообщения, что немцы изобрели какие-то самолеты, которые многие принимали за НЛО. Вдруг там тайна этих самых самолетов? Вы о них что-нибудь слышали? – спросил Николай.
- Конечно, слышал, даже одно время изучал.
- Можете немного рассказать? - попросил Николай.
- Могу. Это факты, известные всем и никакого секрета здесь нет. Дело в том, что перед Второй Мировой войной и, особенно во время войны, немцы направили значительные усилия и финансы на развитие авиации. У них собрались лучшие умы. Германская конструкторская мысль определила пути развития авиации на много десятилетий вперед. Они значительно опережали Советский Союз, США и Великобританию, хотя наши и опровергали этот факт. Немцы в 1938-1941 годах разработали, а в конце войны усовершенствовали свои проекты и создали опытные образцы реактивных дисколетов. Это были самые настоящие «летающие тарелки», потому что они действительно имели вид больших тарелок. Были у них и беспилотные дисколеты, и пилотируемые. Но об этом все узнали не так давно, когда рассекретили найденный гитлеровский архив. А во время войны все, кто сталкивался с «летающими тарелками», принимал их за ракеты инопланетян.
Впервые «кугельблицы», так называли их немцы, появились над Европой на высоте 4,5 километра в 1942 году. К английскому бомбардировщику приблизился ярко-оранжевый шар. Его пытались расстрелять из пулемета, но пули его не брали. Шар на огромной скорости исчез.
- Представляю, что чувствовали пилоты, - сказала Моника.
- Главное, что им вначале никто не поверил. Думали, что это у пилотов появились галлюцинации от кислородного голодания на такой-то высоте. Но в том же году над Францией опять английские летчики увидели два таких же оранжевых шара, которые копировали движения самолетов, как бы передразнивая их.
- Им поверили? – спросила Моника.
- Им уже поверили, потому что не могло у нескольких человек одновременно появиться одинаковое видение. В октябре 1943 года в «кугельблицы» поверили уже все. Дело в том, что 700 бомбардировщиков союзников разбомбили в Швайнфурте самый крупный на то время шарикоподшипниковый завод. Но и сами понесли огромные потери. Во время бомбежки в строй самолетов ворвались дисколеты и мешали отстреливаться от немецких истребителей. Вот тогда и было принято название НЛО – «неопознанные летающие объекты».
- Значит, НЛО – это не «тарелки» инопланетян, а всего лишь наши разработки? – разочарованно спросила Моника.
- Кто знает? Возможно, немцы позаимствовали свои идеи у инопланетян. До конца ведь всё не рассекречено. Видите, даже на нашей станции и то какие-то тайны.
- Представьте себе, что мы нашли тайну НЛО, - загадочным голосом произнес Мишка.
- Знаете, эти тайны уже раскрыты. Может, не все, конечно. Вот недавно стало известно, что «кугельблицы» - это разные варианты турбореактивных вращающихся дисков, - сказал Веселов.
- А я читал, что немцы еще во время войны изобрели космическую ракету. И эти ракеты взлетали в космос именно из района Антарктиды, - вставил своё Ткач.- Вдруг Гитлер отсюда улетел в космос.
- Ага, и до сих пор крутится вокруг Земли, - засмеялся Мишка.
- Ребята, вокруг Антарктиды и гитлеровцев ходит столько слухов и легенд, что верить всему просто нельзя. Дело в том, что везде свобода слова: кто что хочет, тот то и говорит. Вы когда-нибудь слышали о «диске Беллонцо»?
- Нет, а кто это такой? – ответила Моника.
- Это один из конструкторов, создавших летательный аппарат, на который было потрачено несколько миллионов долларов. Было еще трое немцев-конструкторов. В 1945 году этот диск совершил свой первый и последний полет. Он всего за три минуты поднялся на 12 километров и достиг скорости 2200 км/час при горизонтальном движении. Завод, на котором был изготовлен этот аппарат, находился в Бреслау. И когда советские войска подходили к заводу, Кейтель приказал его взорвать. Но, говорят, получилось так, что часть завода сохранилась и была перевезена в Советский Союз. Два немецких конструктора оказались в США, один попал, якобы, в СССР, а сам Беллонцо исчез бесследно.
- Беллонцо – итальянец? – спросил Ткач.
- Да, - ответил Веселов и они с Ткачом переглянулись.
- Хотя фамилия другая…, - протянул Николай.
- За это время можно не только фамилию поменять, - сразу врубилась в тему Моника.
- Ладно, успокоились, а то скоро будем всех подозревать, - остановил разговор Веселов. Есть еще одно. Во время войны немцы разработали еще один аппарат, который был предназначен для полета в космическое пространство. Он достигал скорости 6000 км/час! Они планировали перемещаться не только в орбитальном пространстве, но и во времени.
- Ну, это уже из области мистики, - сказала Моника.
- Согласен, что мистика. Хотя…, кто знает, - покачал головой полковник. – Сейчас наука в этом направлении достигла таких возможностей, подозреваю, что далеко не без помощи немецких ученых. Думаю, что разработки тех лет не все потеряны для мира. Ведь находятся еще и по сей день какие-то архивы.
- Вы думаете, что в подвале нашей станции мы найдем все-таки документы? – повернулся к Веселову Ткач.
- Скорее всего.
- Глеб Сергеевич, а что вы все-таки увидели в люке?
- Всего лишь лестницу, уходящую вниз и несколько дверей из коридора.
- Вот бы посмотреть, что там, - сказал Мишка.
- Посмотрим после землетрясения, если останемся живы, - вздохнул Веселов. – Думаю, пора проведать Теплова и узнать, что нам грозит в ближайшее время.
Они все вместе пошли в кабинет к Теплову. Там его не оказалось, но за перегородкой слышались возбужденные голоса. Все обитатели цитадели собрались во второй лаборатории.
Веселов окинул взглядом ученых, которые замолчали при их появлении. Мазони он не заметил.
- Где Антон? – задал вопрос Веселов.
- Наверное, готовит обед, - ответил Миллер.
- Он так и не поднимался наверх после завтрака?
Все взволнованно стали переглядываться, как бы чувствуя вину за неизвестно где пропадающего товарища.
- Нет, не поднимался, - сказала Марина.
- А что там с землетрясением? – повернулся Веселов к Теплову.
- С минуты на минуту, - мрачно ответил тот.
- Лейтенант Ткач!
- Есть!
- Возьмите с собой Мишу и Майкла и позовите Антона на поверхность.
- Есть!
Молодые люди втроем быстро покинули лабораторию. Никто ничем не занимался. Все ждали приближения катастрофы.
- Всё так мрачно? – спросил Веселов.
- Мрачнее не бывает, - ответил Артур. – Думаю, что не выберемся.
- Зачем же такие прогнозы? Надо надеяться.
- Разве что на чудо, - сказал Теплов, - я за новыми данными.
После ухода ребят в лаборатории повисла мрачная тишина, нарушаемая только редко капающими каплями в рукомойнике. Веселов в упор разглядывал собравшихся, размышляя о том, кто же может быть убийцей, и не обращал внимания, как на его взгляд реагируют окружающие. А реакция была различной.
Моника и Марина обнялись, как подружки, хотя до этого особенной дружбы между ними не наблюдалось. Они обе смотрели в одну точку, видимо, видя каждая своё.
Профессор Фишер сразу же отвел глаза и уставился на пустые пробирки, переводя взгляд с одной на другую, как бы проверяя их наличие.
Федор Иванович Лапин спокойно выдержал тяжелый взгляд полковника Веселова, и они долго смотрели друг другу в глаза, пока Веселов не перевел его на Курта Миллера, который молча курил сигарету.
На станции были специально отведенные места для курения, но в этом случае никто даже не подумал сделать ему замечание. Курт курил и смотрел на часы, висевшие над входом в лабораторию. Создалось впечатление, что он со страхом ждет начала землетрясения.
Веселов смотрел и думал, что убийца находится сейчас в этой комнате. Но доказать, кто из них он – полковник не мог.
Так они и молчали, пока в комнату не вошел бледный лейтенант Ткач.
- Товарищ полковник, Антон убит, - просто сказал он.
- Где остальные?
- Ждут вас в столовой.
- Идем.
Никто из присутствующих не закричал, не заплакал. Только девушки уткнулись друг другу в плечи и закрыли лица. В столовую спустились все мужчины. Девушки так и остались в лаборатории.
Тело Антона находилось между плитой и котлом с водой. Он сидел, прислонившись к горячему котлу, голова была склонена набок. Посредине лба красовалась аккуратная дырочка в обрамлении коричневого ободка запекшейся крови. На плите кипел суп и, видимо, давно.
Веселов почему-то открыл крышку кастрюли и посмотрел на суп. Жидкость почти вся испарилась, и в гуще супа плавали большие куски мяса. Он отодвинул кастрюлю с горячей плиты на холодный край. Потом подошел к Антону и, обхватив его под руками, оттащил от горячего котла. Положил труп посреди кухни, потом вернулся к котлу и стал выключать все кнопки, которые знал. Он отключил плиту, потом посмотрел на котел. В том месте, где сидел Антон, натекла небольшая лужица крови и немного размазалась по полу, когда он перетаскивал тело Антона.
Веселов подошел к телу и закрыл ему глаза.
- Прости, Антон.
Только Мишка и Ткач поняли, за что просил прощения у Антона Мазони полковник Веселов.
- А теперь все наверх! И быстро! – приказал он.
- А как же Антон? – спросил Майкл.
- Мы ему уже не поможем, - ответил Веселов и стал ждать, пока все покинут помещение.
Он поймал себя на мысли, что воспринял смерть Антона как обычное дело. Он стал привыкать к смерти! Веселов подождал, пока все покинут помещение и только тогда стал искать кусочек фотографии. Ее нигде не было видно.
«Неужели убийца на этот раз нарушил свои же правила?» - подумал Веселов.
Он тщательно обследовал каждый уголок, но фото все-таки не было.
- Глеб Сергеевич, вы не это ищете? – услышал он голос Ткача.
Николай протягивал ему кусочек картона.
- Да. Ты сразу подобрал?
- Да, он лежал рядом с трупом.
Веселов вглядывался в маленький кусок снимка. Это была нижняя часть фото, которая ему ничего не подсказывала. Там были видны только ноги второго человека. Чтобы увидеть полностью снятых на фото людей, не хватало еще трех центральных кусочков.
Глава 7
Все были в лаборатории, когда послышался сильный гул, мелкой дрожью зазвенели пробирки, на пол скатилась авторучка, и упал стакан, стоявший на краю стола, и вдруг помещение зашаталось. Мгновенно в глазах людей появилась растерянность и беспредельный страх.
- Все на поверхность! – крикнул Веселов.
- Началось! – кричал Теплов.
- Господи, спаси, сохрани и помилуй, - молилась Марина, завязывая пуховой платок тети Вали.
Бегом все неслись к входной двери. Как ни мало их осталось, но в двери создалась давка. Толстые куртки мешали быстро двигаться. Профессор Фишер не выдержал и крикнул:
- Выходить по одному! Не создавать паники!
Только после этого как-то немного успокоились и практически выстроились в очередь. Дело пошло быстрее и через пару минут все были на поверхности.
Полковник пересчитал людей: было ровно десять человек. Он подбежал к сыну, который держал за руку Монику.
- Мишка, сынок, держись!
- Не волнуйся, папа, все будет хорошо, - ответил Миша, клацая зубами.
Вдруг лед под ними покачнулся, и кое-кто просто упал от неожиданности.
- Поднимайтесь! – закричал полковник. – Быстрее! Отбегайте дальше от станции! Мишка, за мной!
Веселов побежал по льду, отбегая от шатающегося купола станции. За ним побежал сын, не выпуская из своей руки Монику. Он буквально потянул ее за собой. За дочерью, стараясь не отставать, бежал профессор Фишер. Николай Ткач схватил за руку Марину и тоже потянул за собой. Она не успевала, спотыкалась, падала, но опять поднималась и продолжала не бег, а скорее, скольжение по льду.
Профессор Лапин, Теплов, Майкл и Курт Миллер побежали немного в другую сторону, но потом бежали гурьбой параллельно группе Веселова.
Лед под ними качался, уже не переставая. Они вынуждены были держаться за руки, чтобы поднимать упавших. Веселов посчитал, что они отбежали на беспечное расстояние от здания, и остановился, тяжело дыша.
Труднее всех в этой группе досталось профессору Фишеру. Он был самый старший, и физические упражнения были не для него. Он упал на лед и тяжело дышал, схватившись за грудь в области сердца.
- Папочка, что с тобой? – склонилась над ним Моника. – Тебе очень тяжело?
- Сейчас немного отдышусь, - ответил профессор, продолжая хватать ртом морозный воздух.
Лед качало все больше. Веселов обратил внимание на то, как раскачивается цистерна с горючим. Если качнет немного сильнее, емкость сорвется с креплений и цистерну просто понесет по льду. Он прикинул, что она может покатиться прямо на них.
- Бежим дальше! – приказал он. – На нас может покатиться цистерна.
Все молча подчинились приказу полковника. Он помог встать Фишеру и потащил его за собой. Его группа немного изменила курс. Теперь они бежали в сторону от прежнего движения. Другая группа, видимо, не поняла маневра Веселова и осталась стоять на месте. Веселов несколько раз попытался махнуть им рукой, чтобы они бежали за ними, но те или не поняли, или не увидели и по-прежнему оставались стоять на месте.
Лед под ногами качался, и люди все время падали. Их друзья поднимали упавших на ноги и увлекали за собой. Пятидесятиградусный мороз не давал дышать на полную грудь, при беге не хватало воздуха.
Профессор Фишер носил очки. Теплое дыхание, которое просачивалось через маску, закрывающей все лицо и оставляющей на поверхности только глаза, попадало на стекла очков и те сразу же запотели и покрылись инеем, который закрыл ему видимость и сделал практически слепым. Он пытался как-то протереть очки, но получалось еще хуже: на месте протертых точек нарастал лед, и видно ничего не было. Он хотел их снять, но не успевал, потому что Веселов тащил его дальше. Поэтому профессор Фишер был как слепой. Он осознавал, что мешает движению вперед, вернее, замедляет его, но ничего не мог поделать: остаться сам он вообще не решился бы.
Другая группа людей просто стояла на льду и ждала дальнейшего развития событий.
Лед под ногами перестал качаться, и люди остановились, чтобы передохнуть.
- Господин профессор, - обратился к Фишеру полковник Веселов, - как думаете, может, уже конец?
- Нет, - запыхавшись, ответил профессор, - это только начало. Судя по диаграммам сейсмографа, землетрясение будет мощным, а до этих пор было только незначительное колебание почвы.
- Боже мой, - простонала Марина, - куда уж мощнее?
- Марина, не бойся, - успокаивал ее Николай Ткач, хотя у самого поджилки тряслись от страха.
Моника пыталась протереть очки отца, но на них намерзло столько льда, что рукавицами он не вытирался, а снять сейчас рукавицы - означало отморозить руки.
- Папа, просто не надевай их, - посоветовала Моника отцу.
- Но я почти ничего без них не вижу, - простонал профессор.
- А в них ты не видишь вообще, - Моника решительно засунула его очки к себе в карман. – Не бойся, я тебя не брошу.
- Мишка, не отходи далеко от меня, - говорил в это время полковник сыну, - но и Монику из виду не теряй.
- Хорошо, папа, - ответил Михаил.
Опять покачнулась почва под ногами. Все замерли в ожидании дальнейшего разгула стихии. Почти минуту они стояли спокойно, и вдруг лед под ногами начал вибрировать и трястись мелкой дрожью, будто под ними заработал мотор огромной мощности. Раздался звук рвущейся материи, только усиленный многими мощными динамиками. Почва качнулась так, что буквально всех свалило с ног.
- Все за руки! – успел крикнуть Веселов, хватаясь за руку сына, который в тот момент стоял рядом с ним.
Ткач подполз к Марине и схватил ее за рукав куртки, она, в свою очередь пыталась дотянуться до руки профессора, которого изо всех сил держала Моника. Этот маневр с первого раза у нее не получился, и Марина схватила за воротник куртки Монику.
Вторую группу людей, которая находилась метрах в двадцати от них, первым же сильным толчком разбросало по льду. Они не догадались схватиться за руки или не успели, и теперь каждый из них скользил по льду в разных направлениях, судорожно пытаясь ухватиться за каждый ледяной выступ и притормозить свое скольжение.
Курта Миллера понесло в направлении первой группы, и через мгновение он оказался рядом с Веселовым, который тут же уцепился в него мертвой хваткой. Они цепью скользили по льду, удаляясь от здания станции.
Качнуло еще больше, и профессора Лапина, Артура и Майкла занесло еще дальше.
Цистерна с горючим все-таки сорвалась с крепления и покатилась по льду, набирая скорость. Веселов краем глаза заметил, что траектория движения цистерны их не заденет: она катилась параллельно движению цепи людей.
Вдруг треск усилился, перерастая в мощный гул, и лед начал трескаться. Колебание на какой-то момент прекратилось, и люди смогли подняться на ноги.
- Всем взяться за руки и не отпускать друг друга! – крикнул Веселов.
Они стояли цепью и наблюдали, как метрах в пяти от них расходится лед. Сначала появилась тонкая трещина, которая прямо на глазах стала расти и увеличиваться в размерах. Эта трещина отделила Лапина, Теплова и Майкла от основной группы. Эти трое, поднявшись на ноги, как завороженные, смотрели на трещину и ничего не предпринимали. Они подошли вплотную к увеличивающейся на глазах расщелине и молча наблюдали за этим зрелищем.
- Прыгайте! – крикнул Ткач.
- Прыгайте, пока не поздно! – поддержал его полковник Веселов.
Трещина еще не достигла метра, и можно было спокойно перепрыгнуть через нее и присоединиться к основной группе, которая находилась на той стороне, где был бункер.
Майкл Дулитлз отошел дальше от трещины, разогнался и прыгнул. Но он оттолкнулся слишком далеко от расщелины, нога поскользнулась на льду, и Майкл приземлился прямо в середину образовавшейся пропасти. Он успел схватиться руками за острый край льда, но он отломился под его весом и молодой человек с диким криком полетел вниз.
Такой же крик ужаса раздался и на поверхности. Кричали практически все, но помочь Майклу не мог уже никто.
Трещина расходилась с каждой минутой все шире. Она тянулась куда-то за горизонт, отрезав двух человек от остальных.
Послышался грохот. Все головы повернулись в сторону шума. Огромная железнодорожная цистерна угодила прямо в трещину, зацепившись одним краем за ледяной выступ. Еще через минуту разверзшаяся пропасть проглотила и цистерну.
Вдруг зарево охватило всю расщелину: видимо, цистерна разбилась, горючее вытекло, от удара выскочила искра, и пламя потекло рекой.
Если бы не ужас перед неизбежностью, стоявший в глазах людей, они могли бы наблюдать прекраснейшее зрелище. Пламя, языками вырывающееся из преисподней, освещало глыбы вековечного льда, блестя мириадами ослепительных блесток, всегда радующих глаз человека. Хотя на улице был еще день, но небо было затянуто тучами, было пасмурно, как обычно бывает ближе к вечеру. И поэтому пламя ярко окрашивало лед во все цвета радуги, отражаясь от поверхности и преломляясь в воздухе.
Люди цепью бежали дальше от раздвигающейся впадины. Лапин и Теплов тоже отбежали на приличное расстояние, боясь повторить судьбу Майкла.
Вдруг лед опять зашевелился, зашатался и еще одна трещина пошла почти рядом со станцией. Люди видели, как завалилось строение. Бетонно-стеклянный купол здания, достроенного несколько лет тому назад, распадался на глазах как карточный домик. Эта трещина не пошла дальше, а остановилась в нескольких метрах от станции.
- Что будет? Что будет? – повторяла Марина, держась рукой за руку Ткача.
Ей никто ничего не отвечал, каждый в душе переживая тот ужас, который испытал в последние минуты своей жизни. Всем казалось, что прошло несколько часов этого кошмара, а на самом деле всего лишь около получаса. Люди вымотались физически: в тяжелых теплых одеждах бегать по скользкому льду было не каждому под силу. Но больше всего – морально: непередаваемый ужас и страх перед разбушевавшейся неуправляемой стихией, беспомощность перед невозможностью помочь гибнущему товарищу, неуверенность в правильности своих действий и растерянность перед действительностью.
Марина плакала, и слезы застывали на ее ресницах тоненькими сосульками. Она их не вытирала, да это было и бесполезно: усиливающийся к вечеру мороз все равно бы заморозил любую влагу.
Моника держалась более стойко. Она судорожно уцепилась за руку Михаила. Так же с другой стороны держался за нее профессор Фишер. Он был без очков и видел все в размытом виде. Пламя, которое не погасло до сих пор, заревом вырывалось из трещины и профессору казалось, что они уже в преисподней и сейчас попадут на раскаленную сковородку. Он закрыл глаза и молился про себя, прося у Господа Бога пощады для себя, Моники и всех остальных.
Полковник Веселов наблюдал, как развалилось здание станции, и думал о том, где им укрыться после окончания землетрясения. Рано или поздно этот ужас должен был прекратиться, и людям надо было обязательно попасть в помещение. Иначе то, что не сделало землетрясение, докончит мороз. Долго оставаться на пятидесятиградусном морозе люди не смогут. Да и морозец, по всему видно, крепчает. Возможно, это только кажется, но легче от этого все равно не станет.
Веселов перевел взгляд на другую сторону трещины. Она еще полыхала огнем, но, видимо, горючее уже догорало. Пропасть была в несколько метров шириной. На той стороне стояли, взявшись за руки, профессор Лапин и Артур Теплов. Они так же мрачно наблюдали за разрушенной уже станцией.
Колебаний больше не было. Видимо, недра выплеснули наружу свой нарыв и успокоились. Хотя гарантий того, что через минуту не повторится пережитый кошмар, не было никаких.
Люди немного расслабились, но рук друг друга не выпускали. Наученные горьким опытом, они решили перестраховаться.
- Господин Фишер, как думаете, это всё? – спросил Веселов.
- Скорее всего – да. Но бережёного и Бог бережет. Так, кажется, говорят русские, - ответил утомленный профессор.
- Давайте еще подождем, - сказала Моника.
- Давайте, - согласился полковник.
- Где мы жить будем? – всхлипнула Марина.
- Спустимся вниз, если не всё завалило, значит, выживем, - ответил Веселов.
- Мне кажется, там внизу всё разрушено, - сказал Ткач, - трещина прошла совсем рядом.
- Не будь пессимистом, - впервые подал голос Курт Миллер. – Там построено на века, не то, что нынешние коробки.
- Будем надеяться, что там всё нормально, - сказал Веселов, вздохнув украдкой.
- А как мы поможем Федору Ивановичу и Артуру? – вдруг спросила Марина.
Этот вопрос крутился в голове у каждого, но только Марина с ее непосредственностью смогла произнести его вслух. Все молчали, и постепенно головы стоявших в ряд людей повернулись к полковнику Веселову. За эти два дня люди поняли, что только Веселов сейчас сможет принимать адекватные решения.
Веселов тоже молчал. Он уже размышлял над этим вопросом и прекрасно понимал, что Лапин и Теплов сами оттуда не выберутся. Трещина была очень широкая и длинная до бесконечности. Где она начиналась и где заканчивалась, никто не знал. Она могла растянуться на несколько километров. Если идти в обход, неизвестно, куда она приведет. И люди скорее замерзнут, чем доберутся до помещения. Переправить их через пропасть тоже не представляется возможным. Вертолет прилетит неизвестно когда. Радио не работает, да и неизвестно, уцелело там что-нибудь после разрушения или нет.
- На четвертом этаже есть веревки с крюками. Не знаю, для чего они предназначены, скорее всего, для альпинистов. Если там не завалило, можно попробовать перебросить их через трещину, - сказал Миллер.
- Хорошо, - вздохнул облегченно Веселов. – Теперь надо только туда добраться. И надо найти самое узкое место в этой пропасти.
- Давайте еще немного подождем, вдруг еще не всё? – сказала Моника.
- Подождем, - согласился Веселов. – Только надо подбодрить Артура и Лапина.
Он стал махать руками, чтобы они подошли ближе. Мрачные мужчины поняли призыв полковника и, неловко скользя по льду, приблизились к краю трещины.
- Федор Иванович, Артур! – крикнул им Веселов. – Курт предложил найти веревки с крюками, которые находятся на четвертом этаже и перебросить на вашу сторону. Сможете перелезть?
- Захочешь жить и не то сделаешь! – крикнул в ответ Теплов.
- Артур, как думаешь, уже конец? – спросил полковник.
- Думаю – да!
- Тогда ждите, пока мы все подготовим, а пока поищите самое узкое место в расщелине! – полковник повернулся к остальным. – Ну, что? Рискнем вернуться?
- Пошли, - как-то неуверенно сказал Мишка.
Они медленно пошли к разрушенному бункеру. А Лапин и Теплов шли вдоль трещины, прикидывая на глаз, где можно перебросить веревку.
Вблизи разрушение предстало перед глазами людей в более неприглядном виде, чем издали. Наземное строение было высотой в два этажа, но построено в форме купола. В самом верху находился мощный телескоп, к которому в последнее время никто не подходил. В предыдущем составе экспедиции были астрономы, но они закончили свое исследование и уехали, а взамен их должен был приехать астроном, но так и не появился.
Телескоп лежал рядом с отвалившейся стеной, которая при падении разлетелась на мелкие куски. У него погнулись крепежные детали, но сам он выглядел целым и невредимым. Мебель разнесло вокруг, но ее можно было собрать. Вторая обвалившаяся стенка накрыла собой коридор, в который выходила дверца лифта и двери в лаборатории. Чтобы добраться до лифта, надо было разобрать завал. Даже, если бы завал разобрали быстро, это не значило бы, что лифт будет работать.
Оставшиеся стены представляли особую опасность для жителей бункера: они могли завалиться в любой момент.
Веселов беспомощно повернулся к Миллеру.
- Что делать будем?
- Здесь есть лестница, которой никто не пользовался. Она идет вниз до самого восьмого этажа. На случай, если лифт не будет работать, - объяснил Курт.
- И где эта лестница?
- В конце коридора. Надо разобрать завал вон с того конца, - показал Курт.
- Внимание всем! – крикнул полковник. – Все приступаем к разбору завала. Ребята, работать надо быстро. Иначе наши товарищи пропадут на морозе, да и сами замерзнем.
Никого не надо было уговаривать. Миллер показал, куда надо относить куски бетона и отвалившейся штукатурки. Работа закипела. Работали действительно очень быстро и уже часа через два расчистили значительную площадь. Миллер смог открыть дверь, выводящую к лестнице. Было похоже, что внутри бункер уцелел. По крайней мере, сразу в глаза не бросились какие-либо разрушения. Курт подергал лестницу: ему показалось, что она прочно сидит в своем гнезде. Он начал спускаться вниз, а остальные с замиранием сердца ждали его возвращения обратно.
Колебаний больше не было. Видимо, стихия все-таки успокоилась. Но и на улице стало быстро темнеть. Пока работали, мороза не замечали, даже немного согрелись. Но сейчас в ожидании Курта все перестали разбирать завал, и мороз мгновенно начал хватать за открытые части тела.
- Так, не расслабляться, работаем дальше! – приказал Веселов.
Он понимал, что люди очень устали, проголодались, но оставлять их без движения нельзя было. Все поднялись и стали вяло выносить куски развалившегося здания, освобождая выход в коридор.
Курт Миллер появился неожиданно. На нем были навешены связки веревок и прочего альпинистского снаряжения. Он улыбался.
- Что там? – с нетерпением спросил Веселов.
- Порядок. Только трещины кое-где. Я спустился до пятого этажа. А вот внизу, видимо, завалило. Но я туда не смог добраться. Уже на шестом этаже лестница покореженная. Решил не рисковать. Потом посмотрим. Свет, как ни странно, есть. Значит, генератор исправен. Для нас это главное.
- Хорошо. Пойдем к ребятам?
- Да, только, думаю, женщин надо оставить здесь. Они нам там не помогут. Надо их спустить на первый этаж, пусть греются.
- Согласен.
Группка людей с нетерпением ждала окончания их разговора.
- Друзья, в бункере относительно все в порядке. Сейчас Марина и Моника спускаются по лестнице на первый этаж и ждут нашего возвращения. А мы идем выручать наших пленников.
Курт Миллер показал девушкам, как найти дверь на первый этаж, а сам присоединился к группе спасателей.
- Берите фонари, - он раздал несколько фонариков мужчинам. – Идемте.
Группа из пяти человек ушла в свою спасательную экспедицию.
Девушки остались одни. Перед тем, как уйти, Курт включил им свет, в комнате было тепло. Они сняли с себя надоевшую за сутки теплую одежду и расслабились.
- Марина, а ты разбираешься в сейсмографе? – спросила Моника.
- Не совсем. Но если на ленте будет куча зигзагов, то и дураку ясно, что это что-то плохое. Я за последние дни столько уже насмотрелась на эти зигзаги: и на бумаге и в жизни.
- Давай сходим в кабинет Артура и посмотрим, - предложила Моника.
- Давай, - согласилась Марина.
Они вышли в коридор и направились к кабинету Теплова. Выключатель сработал, и комната ярко осветилась.
- Как хорошо находится в тепле! Какое это счастье, - произнесла Моника.
- Да, а наши мужчины на морозе, - вздохнула Марина.
- Знаешь, еще бы немного и я бы не выдержала, - призналась Моника.
- Мне стыдно в этом признаться, но я тоже была на пределе. Хотелось упасть и пусть будет, что будет.
Марина подошла к аппарату, который однотонно гудел, вычерчивая диаграммы.
- Моника, ты только посмотри! Мы там, на морозе, а тут аппарат работает, как ни в чем не бывало, - она оторвала лист бумаги.
Девушки склонились над зигзагами, стараясь прочесть в этих непонятных для них загогулинах какую-то информацию.
- Смотри, - сказала Марина, - насколько я в этом разбираюсь, вот эти густые штрихи, это, когда нас трясло. А дальше пошло все на спад. Здесь уже вообще все ровно идет. Думаю, что больше колебаний не будет. Смотри.
Девушки растянули ленту на всю длину комнаты, надеясь, что новых всплесков диаграмма не покажет.
Мужчины в сгущавшейся темноте подошли к краю пропасти. Пламя уже давно угасло и ничего не освещало им путь. Веселов фонариком стал выписывать круги, как бы призывая Лапина и Теплова подойти к ним. Никто их не видел, скорее всего, в поисках узкого места мужчины зашли очень далеко. Они стали их звать, громко выкрикивая их имена. В ответ была тишина. Все расстроились.
- Давайте идти в том направлении, они ведь пошли туда, - указал Курт.
Группа молча пошла за Миллером. Время от времени кто-то кричал, но никто не отзывался. Прошло минут пять, результатов поиска не было.
- Может, они замерзли? – высказал предположение Мишка.
- Все возможно. Мы ведь работали, немного согрелись, а они на открытом воздухе, голодные, - сказал Ткач.
- Мы тоже ничего не ели, - возразил Миша.
- Давайте зажигать факела, - предложил Миллер.
- Откуда у нас факела? – удивился Фишер.
- Я прихватил, - Курт достал из сумки, висевшей у него на боку, факел и от зажигалки зажег его.
Факел сразу же вспыхнул ярким пламенем, освещая глыбы льда. Лед сразу же заискрился, стал переливаться разными оттенками, но никто не обращал внимания на его прелести. Мысли мужчин были направлены только на поиски товарищей.
- Смотрите, смотрите! – крикнул вдруг Михаил, заметив вдалеке слабые огоньки.
Два огонька горели в темноте, как два светлячка. Это были огни зажигалок, которые очерчивали в воздухе полукруги. Веселов сразу же подал сигнал фонарем, что они их заметили, и группа бегом устремилась к месту пребывания их товарищей.
Трещина в этом месте была метров пять. Теплов и Лапин заметно оживились при виде группы спасателей. Они уже еле передвигались. Мороз сделал свое дело. Сколько они ни топтались на месте, но он пробрал их до самых костей. И Лапин, и Теплов дрожали мелкой дрожью от пронизывающего холода.
Миллер разложил на льду принесенное снаряжение. Он достал тонкую прочную веревку с прикрепленным к концу ее крюком. На веревке находился передвигающийся карабин. Потом достал два пояса с прикрепленными к ним карабинами и веревками. Он сложил пояса в сумку, закрепил на веревке.
- Так, молодежь, кто умеет далеко бросать?
- Давайте, я попробую, - предложил Ткач, - я когда-то в училище занимался ядром.
- Давай, Коля, - согласился Веселов.
Ткач взял веревку, аккуратно сложил кольцами.
- Ребята, отойдите дальше! – крикнул Веселов.
Лапин и Теплов, до сих пор молча наблюдавшие за приготовлениями, отошли в сторону.
- Бросай! – приказал Веселов.
Николай сделал оборот вокруг себя, как при броске ядра, и с силой бросил моток веревки на другой берег. Веревка, одним концом закрепленная на поясе Ткача, раскручиваясь, перелетела через трещину и впилась крюком в толщу льда. В темноте сверкнули искры от удара об лед.
- Молодец, - похвалил Николая полковник. – Артур, закрепи хорошо крюк!
Он стал им подсвечивать фонарем, но все равно на той стороне было темно, и Лапин стал подсвечивать Теплову зажигалкой. Тот пытался закрепить крюк, но он и так прочно сидел во льду.
- Артур, убедись, что он не выдернется под тяжестью тела!
Теплов потянул за веревку, подергал ее: крюк плотно сидел во льду.
- Порядок! – крикнул он. – Что дальше?
- А дальше принимайте сумку! – Курт Миллер уже прикреплял к веревке сумку с ремнями. – Тяните!
Теплов перетянул сумку, и они с Лапиным надели на себя ремни с карабинами.
- Готово! – отрапортовал Теплов.
- Теперь по одному пристегивайте к карабину веревки и перебирайтесь на эту сторону, - сказал Миллер.
- Легко сказать, - пробурчал Лапин.
- Федор Иванович, вы первый, – сказал Теплов.
- Почему это?
- Извините, но я – моложе и легче вас. Я подстрахую вас на этой стороне. Если что, меня вытянуть будет проще.
- Согласен, - подумав мгновение, сказал профессор.
С другой стороны Миллер обмотал веревку вокруг Ткача, потом поставил в ту же связку Фишера, обкрутив веревку ему вокруг пояса, и стал обматывать себя. Мишка светил им фонарем, а Веселов подсвечивал на другой берег, наблюдая за приготовлениями Лапина.
- Мы готовы! – крикнул Теплов, проверяя крепление веревки на поясе Лапина. – Счастливо, Федор Иванович.
- Дай нам Бог, - тихо сказал Лапин. – Поехали!
Артур стал на веревку возле крюка, не сильно надеясь на то, что он удержится за лед. Лапин сел на край пропасти, стараясь не смотреть вниз, где была сплошная чернота, потом медленно повис над пропастью и, перебирая руками веревку, стал очень медленно приближаться к другому берегу. Его можно было бы перетянуть второй страховочной веревкой, которая свободно скользила карабином по основному канату, но так было надежней. Веселов подал Лапину руку и втянул его на берег.
Теплов чувствовал напряжение каната, но он удерживал его весом своего тела. Только напряжение ослабло, он отступил и осмотрел крепление, подсвечивая зажигалкой. Веселов видел, как Теплов склонился над крюком и понял его беспокойство.
На этой стороне все шумно приветствовали появление Лапина. Его обнимали, тормошили, не давая прийти в себя.
Теплов потянул канат и понял, что крюк уже сдвинулся с места и не удержит его. Он растерянно остановился. Если бы был молоток, можно было бы попытаться забить его в толщу льда. Но под рукой не было ничего. Он поднял крюк и попытался с силой бросить его на лед, но он только скользнул по льду, высекая искры, и остался на поверхности.
- Артур! – крикнул Веселов, с беспокойством наблюдавший за манипуляциями Теплова. – Ты когда-нибудь прыгал с «тарзанки»?
- Нет, не приходилось!
- Обмотай себя краем веревки, закрепи хорошо! Сделал?
- Да! – прозвучало в ответ через некоторое время.
- Теперь садись на край трещины и постарайся легко соскользнуть вниз! Только не бойся, мы тебя вытащим! Отталкивайся ногами от стен, чтобы не удариться! Давай по команде! Готов?
- Готов! – крикнул Теплов с дрожью в голосе.
Веселов расставил всех пятерых мужчин по местам, Лапину в руки дал фонарь и приказал:
- Прыгай!
Теплов соскользнул вниз и моментально трос натянулся до упора. Пять человек еле удержались на льду. Они начали отходить от края пропасти, потянув за собой веревку. Лапин лег на лед на краю трещины и пытался лучом фонаря помочь Теплову.
Артур, держась за тонкий трос, ногами отталкивался от стен ледяной пропасти и понемногу продвигался вверх. Но тут Лапин заметил, что веревка в месте соприкосновения с острым краем ледяной глыбы перетирается и становиться тоньше прямо на глазах.
- Остановитесь! – закричал он.
- Что случилось? – испуганно спросил Веселов, не отпуская трос.
- У вас есть еще какой-нибудь трос? – спросил Лапин, подбежав к группе мужчин.
- Да, в сумке есть запасной, - ответил Курт Миллер. – Что произошло?
- Трос сейчас может лопнуть, - Лапин уже доставал из сумки запасную веревку.
- Быстро обвязывайте нас и кидайте веревку Артуру, - сказал Веселов.
Лапин обкрутил веревкой троих и опять лег на край трещины.
- Артур! Ты как там?
- Нормально, - ответил Теплов.
- Артур, я бросаю тебе веревку, запасную. Обмотайся ею. Сможешь?
- Давай, - сразу понял ситуацию Теплов.
Лапин осторожно спустил край веревки, дождался, пока Теплов закрепит ее на поясе, и подал знак остальным. Теперь они старались не просто отходить дальше от пропасти, натягивая веревку, а перебирать ее руками. Веселов стоял первым в связке, он подошел почти к краю, рискуя свалиться сам, но так было надежнее.
- Медленнее, - командовал Лапин, наблюдая за манипуляциями Артура.
Тот повис на тонких канатах и старался перебирать ногами по ледяной стене, облегчая этим усилие товарищей. Ботинки постоянно соскальзывали и его усилий на поверхности практически не ощущали. Артур не смотрел вниз, но Лапин изредка опускал фонарь лучом вниз, стараясь рассмотреть образовавшуюся впадину. Но дна он так и не увидел: везде было темно, только под лучом света искрились стенки расщелины.
Артур был уже у самого края поверхности, как вдруг первый трос лопнул, издав тонкий свистящий звук. Теплов резко дернулся вниз всем телом и чуть не потянул за собой Веселова. Но запасная веревка удержала его на весу. Все замерли, не в состоянии двигаться от страха, что прямо у них на глазах может погибнуть их товарищ.
- Медленно, тихонько, - проговорил Лапин. – Артур, давай мне руку.
Вся связка сделала шаг назад, немного подтянув Теплова, и он смог ухватиться за руку профессора. Они еще немного подтянули веревку, и Артур смог влезть на поверхность. Он отполз от края пропасти, в которой мгновение назад мог остаться навсегда, и расплакался.
Мужчины его не успокаивали. Они разматывали веревки, складывали в сумку снаряжение. Теплов успокоился. Ему стало стыдно за свое поведение. Он встал, отряхнулся, посмотрел на своих спасителей.
- Ребята, спасибо, вы спасли мне жизнь, - проговорил он и обнял полковника Веселова, который находился ближе всех к нему.
Он проделал такую процедуру со всеми, обнимая своих товарищей по очереди и благодаря каждого отдельно.
- Ладно, хватит сантименты разводить, - остановил изъявление благодарности профессор Фишер. – Пора в тепло. Вас отогреть надо, да и нам не помешает.
Через несколько минут они уже подходили к разрушенному зданию станции. При помощи лестницы все спустились на первый этаж, где их встретили девушки.
- Так, а теперь поесть, поспать, а завтра будем разбираться, что к чему, - сказал Веселов, снимая с себя теплую одежду, так надоевшую за последние сутки.
Глава 8
1941 год
Пленных выстроили в шеренги, и они стояли плотными рядами на расстоянии двух метров, чтобы между ними мог свободно пройти человек.
Эсэсовцы ожидали какую-то важную персону, это было видно по тому, как они суетились, подравнивая ряды бывших военнослужащих советской армии и пленных других национальностей, среди которых было немало немцев.
Но как они ни старались, ряды ровными никак не получались: голодные изможденные люди не могли стоять по стойке «смирно». То один, то другой пленный сгибался от боли, или оттого, что его просто ноги не держали. Офицеры ставили их на место ударами резиновых дубинок, что никак не улучшало ситуацию.
Овчарки были натренированы бросаться на людей по первому приказу хозяина. Они показывали в кровожадном оскале свои острые клыки и ждали команды. Но сегодня эсэсовцы не прибегали к помощи своих четвероногих помощников.
Была уже поздняя осень. Порывами налетал холодный пронизывающий ветер, срывая последние скрюченные листья с серых мрачных деревьев. Моросил мелкий колючий дождик, и промозглая сырость пробирала до костей. В такую погоду хорошо сидеть дома у горящего камина, наблюдая за пляшущими языками пламени, ворошить тлеющие угли и греться приятным сухим теплом.
Об этом думал Генрих Браун, кутаясь в грязный потрепанный пиджак от некогда шикарного черного костюма, в котором его задержали три месяца тому назад в ресторане, куда он повел свою любимую девушку поужинать.
Шла война, но у Генриха была бронь: его отец работал на металлургическом заводе инженером и, предвидя события, он пристроил туда же и своего сына на должность лаборанта. Генрих быстро освоился на своем рабочем месте. У него было образование высшее техническое. Правда, работа не совсем соответствовала его специальности, но выбирать не приходилось. Его мать работала учительницей русского языка: тогда было модно знать язык врага. Генрих тоже приобщился к изучению русского, что впоследствии очень ему пригодилось.
Генрих с детства был очень одаренным мальчиком. Он с легкостью разбирался в сложнейших конструкциях. Его комната была завалена всевозможными радиодеталями, из которых он часами мог собирать только ему известные схемы. Уже, будучи студентом, он сам собрал себе радио и слушал многие страны мира, практически ничего не понимая. Только русские станции он мог понять, но там ничего интересного не передавали. Только множество сводок об убранном урожае, выплавленном металле и всё в том же духе. Вся Европа готовилась к войне, а русские даже не упоминали о нависшей угрозе. Генрих много думал об этом: или же русские были настолько уверены в своей силе, или же ничего не хотели замечать? В Германии каждый школьник знал, что Россия будет немецкой территорией. Об этом открыто не говорили, но эта мысль уже давно витала в воздухе. А, как известно, дыма без огня не бывает.
21 июня 1941 года Генрих тоже слушал русское радио. Он чувствовал, что война с Советским Союзом может начаться со дня на день. Но там опять была тишина. Всё те же сводки и восторженные рассказы о том, что у школьников сегодня – выпускной бал.
22 июня немцы начали войну против Советского Союза.
Первое, что подумал Генрих Браун утром, когда узнал эту новость, что выпускной бал у школьников был испорчен. Он сам не мог понять ни тогда, ни впоследствии, почему он сожалел именно об этом? Возможно, потому, что сам был молод и понимал настроение всей молодежи, будь он немец или русский, или какой-нибудь азиат.
Шла война, но Генрих знал о ней только то, что там убивают, когда его соседки иногда получали «похоронки». Плакали тихо, чтобы никто не видел. Потому что смерть солдат была угодна Богу и фюреру. Всё делалось во имя победы Германии над мировым коммунизмом. А смерть солдат во время боя за справедливость – это честь, которой достойны только лучшие. Об этом постоянно говорило немецкое радио.
Генрих научился различать, как идут дела на фронте по интонации диктора, когда он читал сводку фронтовых новостей. Когда наступление проходило, как и было запланировано, диктор спокойно перечислял завоеванные позиции, читая названия незнакомых городов и поселков. Когда же немцы терпели поражение, голос диктора взахлёб перечислял название сел, отвоеванных с «небольшими» потерями. Под этими словами надо было понимать, что скоро не одна семья получит «похоронки».
В тот день он решил сделать Марте предложение: война войной, но любовь никто не отменял. Они встречались еще с института, но Генрих все не был уверен в своих чувствах и боялся, что Марта откажет. Эта его нерешительность тянулась очень долго, и в последнее время Генрих стал замечать, что Марта заглядывается на его же бывшего одноклассника, который тоже работал на заводе. Одноклассник был более энергичным и решительным. Если бы такая ситуация длилась и дальше, неизвестно, кого бы предпочла Марта. Это обстоятельство и подстегнуло Генриха к объяснению.
Он договорился с девушкой о встрече, заказал в ресторане столик, надел свой лучший костюм, который приобретался для выпускного вечера в институте, купил букет цветов и пошел делать предложение.
Время для этого было выбрано, мягко сказано, не очень удачное. Шел июль месяц. Немцы осуществляли свой «Блицкриг» на востоке. Все силы рейха были брошены на победу. Одноклассники и одногруппники Генриха воевали, а он прохлаждался в столице, собираясь жениться. Но особого стыда оттого, что он не на фронте, Генрих не испытывал.
В ресторане еще можно было заказать изысканные блюда, правда, очень дорого. В магазинах уже была полная экономия. Правда, у кого были знакомые продавцы или заведующие магазинами, то доставалось все, но из-под прилавка. Шел уже третий год войны, и это сказывалось на экономике страны.
Марта предвидела, для чего Генрих пригласил ее в ресторан в столь неподходящее время. Поэтому она тоже нарядилась в свое самое лучшее платье, сделала прическу и выглядела прямо шикарно. Она убедилась в этом, когда ловила на себе восхищенные взгляды мужчин. Генрих вообще был сражен наповал красотой девушки.
Генрих долго не мог подобрать подходящих слов, опасаясь отказа, пока сама Марта не помогла ему. Наконец, он произнес заветные слова и ждал ответа. В этот момент в ресторан ворвались эсэсовцы в своих красивых черных костюмах. Все посетители застыли на месте. Это была облава на молодых людей, увиливавших от службы в рядах вермахта.
Генриха Брауна тоже задержали, хотя он и показал им документ, подтверждающий его право находиться в тылу.
Марта сразу же побежала к родителям Генриха, но отец так и не смог помочь своему сыну. Гитлеровцы докопались, что семья Браун не состоит в рядах нацистской партии, и даже симпатизирует коммунистам, что в глазах фашистов было равносильно измене родине. Генриха причислили к врагам народа и без разбирательства отправили в концентрационный лагерь, где уже находилось немало немцев.
Первые три дня их вообще не кормили. В конце барака стояла бадья с протухшей водой, но не было кружки, и пленные ладонью черпали оттуда воду и пили. Генрих с детства был брезглив и только кривил губы в ухмылке, наблюдая, как пленные один за другим набирали ладонью мутную жидкость, и пили даже, казалось, с наслаждением.
Он продержался ровно сутки, но жажда замучила, и пришлось сделать так, как делали все: зачерпнуть ладошкой, сложенной лодочкой, мутную воду и сделать глоток. Этот глоток Генрих будет помнить потом всю жизнь: он ему показался слаще меда.
С едой было проще. Есть хотелось, но не настолько, чтобы лезть на колючую проволоку, огибавшую несколькими рядами весь периметр лагеря.
В первый день нахождения в лагере Генрих с отвращением наблюдал, как русские пленные, пренебрегая опасностью, бросались к проволоке за грязной свеклой и брюквой, которую перебрасывали охранники через проволоку в надежде потешиться над голодными «русскими свиньями», как они называли советских пленных. На глазах Генриха они застрелили молоденького солдата, который потянулся за свеклой, упавшей слишком близко к проволоке. Смерть своего соотечественника не отпугнула остальных: они так же проворно собирали свеклу, сразу же вгрызаясь в нее зубами. Красный свекольный сок тек по щетинистым подбородкам, и это было омерзительное зрелище.
Убитого солдата оттащили к крематорию свои же по приказу немецкого офицера. Генрих видел, как пожилой солдат, пока тащил убитого, снял с него гимнастерку и тут же надел на себя. Это было до такой степени неприятно, что Генрих впервые задумался, а не прав ли Гитлер, призывая уничтожать коммунистов.
Но прошло три дня, а кормить их никто не собирался. Генрих держался изо всех сил, но чувство голода лишало разума. Он больше ни о чем не мог думать, только о еде. Он видел, как счастливчики, кому повезло больше в охоте за свеклой, втихаря грызли ее, отвернувшись к стенке.
Генрих Браун несколько раз пытался подойти к лагерному начальству и поговорить. Он попал даже к начальнику лагеря и доказывал ему, что его арестовали ошибочно, но начальник, выслушав все доводы Генриха, сказал:
- Молодой человек, все немцы призывного возраста сейчас на фронте и воюют с врагами. Вы же нашли лазейку в виде брони, чтобы увильнуть от службы в армии. Я считаю, что вы недостойны звания – ариец. А посему вы находитесь там, где вам и положено быть. Все враги немецкого народа должны быть изолированы от настоящих арийцев, чтобы своими идеями не разлагать нацию. Не подходите ко мне больше и не отвлекайте меня от дел, я с вами на эту тему больше говорить вот так спокойно не буду. Вы меня поняли? Вы будете находиться в лагере на общих основаниях.
Все это он проговорил спокойным голосом, вроде разговаривал с равным, но в конце не выдержал и гаркнул:
- А теперь вон отсюда и не попадайся мне больше на глаза!
Генрих оставил мысль о том, что его выпустят из лагеря. Он убедился, кто сюда попадает, больше отсюда не выходит, разве что вылетает пеплом из высокой трубы крематория, дым из которого день и ночь стелился по полям, окружающим лагерь. Когда ветер дул в сторону лагерных бараков, пленные вдыхали тошнотворный сладковатый запах, иногда напоминающий запах копченого мяса или шашлыков. И каждый в эти мгновения думал о собственной судьбе: долго ли он здесь продержится, и не будут ли уже завтра его товарищи нюхать запах его сгоревшего тела.
Генрих лежал на деревянных нарах, ничем не прикрытых, и мечтал о ложке супа и о большом куске хлеба. Он вспоминал мамины обеды и очень жалел о том, что не всегда съедал то, что она готовила. Часто-густо капризничал, то суп пересоленный, то котлеты пережаренные. На четвертый день он решил тоже выйти на охоту. Он стоял недалеко от проволоки и ждал, когда же охранникам захочется позабавиться. За проволокой с другой стороны лежала целая куча свеклы, только собранной с поля. Ее никто не вывозил, а возможно, ее специально завезли, чтобы кормить пленных. Взоры всех были обращены к этой куче еды, которую невозможно было достать.
Наконец охранники решили развлечься и стали кидать свеклу за проволоку. Пленные только и ждали этой минуты. Как стая голодных волков, отталкивая друг друга, бросались люди за этой едой, предназначенной действительно для свиней. В их глазах уже не было ничего человеческого, только голодный лихорадочный блеск. Они готовы были разорвать друг друга за этот грязный плод свеклы, дарящий жизнь.
Одна свекла упала рядом с Генрихом, и он с проворством, которого никогда не ожидал от себя, схватил плод. Он стал вытирать его от прилипших комочков земли, и, не дотерев, впился в свеклу зубами. О! Это был райский вкус! Он никогда позже уже не чувствовал того приятного сладкого вкуса, который был ему подарен этим мгновением. Генрих съел всю свеклу, даже не заметив, как сладкий сок стекает ему на шею. Только, когда доел последний кусочек и почувствовал, что насытился, только тогда понял, что он ничем не отличается сейчас от общей голодной массы «русских свиней».
Генриху стало стыдно за свои мысли, и он другими глазами стал смотреть на русских военнопленных. Понемногу он стал с ними общаться. Хоть и с большим акцентом, но он все же говорил по-русски.
Генрих понял, что это такие же, как и он, молодые люди, которых война заставила надеть гимнастерки и взять в руки оружие. Их отличало только то, что советские люди защищали свой дом, свою родину от захватчиков, от немцев, коим был и Генрих Браун. Хотя он и сидел вместе с ними в лагере, но русские ребята не могли полностью доверять ему, потому что он был немцем, а значит, врагом.
Только в лагере Генрих разобрался, что словом «русский» немцы называли и украинцев, и белорусов, и русских. Было в лагере и несколько азиатов. Это были казахи и туркмены. Ребята служили на границе, и попали в плен ранеными. Все они свободно говорили по-русски, что удивило Генриха.
Только через неделю пленным дали пищу. Это был суп, сваренный все из той же свеклы. В нем плавали кусочки какой-то зелени, скорее всего, это были листья свекольные, но все же это была настоящая еда. Каждому дали по кусочку хлеба, из которого торчали непонятные вкрапления, но это был хлеб! Вот только мисок хватило не всем, а о ложках забыли совсем.
Генриху миска не досталась, и он смотрел голодными глазами, глотая слюну, как остальные едят баланду. К нему подошел молодой русский солдат и протянул миску.
- Иди, пусть нальют.
Генрих схватил мисочку и побежал к полевой кухне, где немецкий солдат разливал суп. Он пил его, обливаясь, потом понял, что надо есть очень экономно, потому что неизвестно, когда будут кормить в следующий раз. После этого супа на зубах еще долго скрипел песок и Генрих понял, что свеклу перед тем, как сварить, никто даже не попробовал помыть.
С того дня он не отходил от русского солдата, которого звали Виктором. Почему-то раньше он был уверен, что всех русских зовут Иванами. Они стали общаться. Виктор оказался умным парнем, прекрасно говорил на немецком языке, и только потом Генрих понял, что Виктор был офицером, но его же солдаты скрывали его звание, оберегая своего командира от расстрела.
Но не уберегли. Нашелся кто-то, кто заложил своего командира. Виктора расстреляли перед строем. Потом ночью Генрих плакал. Он впервые плакал за убитым русским человеком.
С того дня прошло три месяца. Генрих уже давно перестал добиваться, чтобы его выпустили. Офицеры, которые посещали лагерь с разными миссиями, к которым он подходил в надежде поговорить, только отмахивались от него. Они считали, раз попал сюда, значит, за дело.
Пленные ничего не делали. Они днями сидели, лежали, разговаривали. Раз в день их строили и пересчитывали. Каждое утро в барак заходил кто-то из охраны, проверял, сколько человек умерло за ночь, потом выносили умерших, складывали возле печи.
Иногда приводили целые колонны новых пленных. Вначале они с таким же презрением смотрели на старожилов, как смотрел на них Генрих. Но проходило несколько дней, и уже невозможно было отличить стареньких от новеньких.
Больных никто не лечил. А их с каждым днем становилось все больше. Болели простудными заболеваниями, почти все мучились болями в желудках. Были и раненые, которых подобрали на поле боя и не добили, а взяли в плен. Этим было хуже всех. Их лихорадило, они стонали на весь барак, но пленные ничем не могли помочь им, кроме сочувствия. За ними никто не ухаживал, и они тихонько умирали, предоставленные сами себе.
Сегодня не зря их выстроили на плацу. Что-то витало в воздухе, какое-то нововведение, преобразование. Лагерь был переполнен, несмотря на то, что печь дымилась почти сутками.
Их каждый день выстраивали вот так же, перед рядами исстрадавшихся людей проходил какой-нибудь офицер и стеком указывал на самых больных, худых и на его взгляд, нетрудоспособных. Пара сытых охранников автоматами выталкивала несчастных и колонной отправляла прямо к крематорию. К этому уже привыкли и прощались с товарищами только взглядом, боясь сделать лишний жест, чтобы и самому не угодить следом. Фашисты отправляли людей в крематорий, как будто выполняли рутинную работу, не отягощая себя муками совести. Да для них так оно и было. Они выполняли приказ фюрера об уничтожении коммунистов, евреев и им сочувствующих. Пленных поступало все больше, их надо было где-то разместить, поэтому надо было расчистить место для новеньких.
Но сегодня было как-то совсем не так. Вдруг эсэсовцы подтянулись, грозно поглядывая на шеренги пленных. Из здания администрации лагеря вышли несколько человек и направились к выстроенным рядам.
- Ахтунг! Ахтунг! – раздалось над головами пленных.
Тут же переводчик повторил по-русски:
- Внимание! Внимание!
Генрих свободно владел русским, поэтому имел возможность выслушать сообщение сначала на немецком, потом на русском языках. Начальник лагеря приказал выйти вперед всем, кто имеет отношение к строительству. Многие выступили вперед.
- Кто из вас имеет инженерное образование, шаг вперед!
Вышли еще несколько человек. Охранники с собаками, подгоняя вышедших из строя, собрали их на отдельной площадке. Потом между рядами стал ходить офицер в звании оберштурмбанфюрера СС в начищенных сапогах. Генрих почему-то засмотрелся на сапоги, которые отдавали прямо зеркальным блеском. Капельки дождя блестели на них, словно алмазы. Офицер долго присматривался к каждому, потом стеком показывал на некоторых и их выводили из строя. Офицер показал и на Генриха. Он удивленно осматривал его потрепанный костюм, потом спросил стоявшего рядом начальника лагеря:
- Этот тоже русский?
Начальник естественно не мог знать всех в лицо, поэтому хотел спросить у Генриха, но тот его опередил.
- Нет, господин офицер, я – немец.
- И как вы здесь оказались?
- Забрали во время облавы в ресторане, хотя у меня есть бронь от службы в армии.
- Вы коммунист?
- Нет, - честно ответил Генрих.
- Интересно, интересно, - сказал офицер, искоса поглядывая на начальника лагеря. - И вы не жаловались?
- Пытался, но меня никто не захотел слушать.
- Хорошо, станьте вон в ту группу, - офицер показал на группу специалистов-строителей. – Потом разберемся.
Он пошел дальше по рядам, выбирая, как заметил Генрих, крепких парней, хотя таких было очень мало: лагерная пища и условия содержания явно не способствовали укреплению тела или хотя бы поддержания его в хорошей форме. Но офицер безошибочно выбирал молодых людей, которые в лагерь попали относительно недавно и еще не совсем отощали. Хотя почти все мужчины были с многодневной щетиной на щеках, а кто уже и с бородой. И под этими зарослями трудно было понять – молодой или старый человек перед тобой.
Их собрали в отдельный барак, который с большой долей фантазии можно было принять за столовую, усадили за длинный стол и впервые за три месяца накормили почти полноценным обедом. Голодные люди дорвались до нормальной пищи, и тарелки опустели в один миг. Добавки никто не предложил.
К ним вышел офицер, который выбирал их из общей массы пленных.
- Господа, - обратился ко всем присутствующим офицер. – Я здесь с великой миссией. Мне поручено собрать всех строителей и людей, способных создать шедевр строительного искусства. Поэтому уже сегодня мы колонной пойдем на станцию, оттуда поедем к пункту назначения. Вас в дороге будут кормить, потом мы выдадим всем теплую одежду. За попытку бегства – расстрел.
Он посмотрел на Генриха.
- А вы, молодой человек, вместо армии послужите делу партии и фюрера на строительстве века! – пафосно произнес офицер.
Генрих понял, что возражать бесполезно.
Их группу долго везли поездом куда-то в южном направлении. Пленные через щели в вагоне смотрели на незнакомые названия, вслух перечисляя их. Кто-то узнавал местность и так они определили направление. Теплушки цепляли к разным поездам, подолгу стояли на разных станциях и полустанках. Кормили два раза в день, плохой пищей, но зато в достаточных количествах. Два раза в день выводили в туалет. В дороге несколько человек умерло. Их просто сбросили на железнодорожное полотно, закрыли теплушки, и поезд пошел дальше.
На какой-то станции всех вывели из теплушек, построили, пересчитали и колонной повели по дороге. В воздухе чувствовалась морская соль. После гнилостного спертого воздуха товарных вагонов грудь, казалось, разрывалась от свежего воздуха. Их привели на пристань. Это действительно было море. Какое? Да какая разница? Дышалось легко, свободно. Главное, что им не грозила смерть. По крайней мере, в ближайшем будущем можно было об этом не думать.
Опять пересчитали. Появился уже знакомый офицер. Он что-то приказал охране и людей повели в самую настоящую баню недалеко от пристани. Что можно сказать о бане после трехмесячного пребывания в лагере и после многодневного путешествия в грязной вшивой теплушке?
Люди забыли о том, что они все еще пленные и, по сути, ничего не изменилось в их статусе. Они просто радовались горячей воде, душистому мылу, мочалке. Их всех постригли наголо, но они смеялись как дети: меньше вшей останется.
После стрижки они с трудом узнавали друг друга: появились на свет изможденные голодом лица с впавшими щеками и выступающими острыми носами. Кто-то без бороды казался смешным, а кое-кто выглядел вполне прилично. Генрих за эти месяцы плена очень похудел. Раньше он считался красивым парнем, но сейчас вряд ли девушки обратили бы на него внимание. Его высокая худая фигура, казалось, вытянулась еще больше. От постоянного холода плечи ссутулились и не хотели распрямляться. Из молодого парня он превратился в почти сгорбленного старика. И это за каких-то четыре месяца!
После бани всем выдали теплое совершенно новое белье и немецкое солдатское обмундирование. Русские пленные вначале не хотели даже прикасаться к ненавистным мундирам, но один человек постарше тихо что-то сказал, и все молча стали натягивать на себя новенькие штаны и все остальное.
Шинелей или курток им не дали, хотя уже было довольно холодно. Но и та одежда, которая сейчас была на них, спасала от холода значительно лучше, чем их старые обноски.
Их построили в колонну и опять повели на пирс. Там их уже ожидал старый знакомый. Переводчик взял в руки мегафон.
- Господа! Сейчас мы грузимся в подводные лодки и плывем к месту назначения. Путешествие будет длинным. Вас будут хорошо кормить. В лодках в конце нашего путешествия вам выдадут теплые комбинезоны. Вперед!
Так началось длительное путешествие в неизвестность. В лодке было много свободного времени и путешествие обсудили по косточкам. Но так и не поняли, куда же их везут?
И только, когда их выгрузили из лодок, и люди увидели бескрайние льды, они поняли, что их привезли на какой-то полюс. По всем предварительным наблюдениям получалось, что на Южный. Военными вертолетами их перебросили к месту назначения.
На льду стояли военные палатки. Отдельно от остальных в стороне стояла большая палатка, из трубы, которая торчала посередине, шел дым. Как поняли позже, это была палатка для немцев, остальные предназначались для пленных. Их собрали всех вместе, и уже другой офицер прочитал лекцию о правилах поведения в лагере.
- Мы будем строить здание, уходящее в глубину льда, - объяснил офицер. – Вас будут охранять, так как вы являетесь военнопленными. Но охрана эта будет чисто символическая. Скоро вы сами поймете, что бежать отсюда просто некуда. До ближайшего населенного пункта тысячи километров. Везде снег и лед. Температура под шестьдесят градусов. Вы сразу же замерзнете, мы вас даже искать не будем. Так что, давайте жить дружно.
Так началось строительство подземной, вернее, подледовой, цитадели на Южном полюсе.
Немцы вертолетами перебрасывали в район строительства необходимые материалы. Направленными взрывами врезались в толщу льда, достигая запланированной глубины. Навезли множество оборудования, неизвестного русским строителям. Вместе с оборудованием прибыли немецкие инженеры.
Работали не более часа на поверхности, потом прятались в палатки и отогревались, иначе было бы переохлаждение или обморожение. Привезли еще пленных взамен умерших.
Генрих Браун работал наравне со всеми. Он был молодой и сильный, потому, наверное, и выжил в этой круговерти. Уже почти никого не осталось из тех, кто приехал с ним в начале строительства.
Бежать все-таки пытались. Пятеро русских пленных долго собирали хлеб из своего пайка, экономили другие продукты и однажды, собрав все необходимое, ушли в ночь. Утром на перекличке обнаружилось, что отсутствуют пять человек. Осмотрели палатки: среди умерших ночью их не было. Охранники сообщили начальству. Подняли в воздух вертолет, он вскоре вернулся, и Генрих слышал, как пилот доложил дежурному офицеру, что он расстрелял из воздуха пять движущихся по льду фигур. Они посмеялись, и на том закончилось. Больше желающих убегать не было.
Генрих понимал, что немцы по окончанию строительства не оставят в живых никого. Но никакого выхода у него не было.
Ещё в лагере Генрих подружился с русским парнем, которого звали Павел. Он оказался каменщиком, и они вместе попали на эту стройку. Ребята старались всё время держаться вместе, помогая друг другу. Павла не смущало то, что Генрих немец. Он был умным образованным молодым человеком и прекрасно понимал, что немцы тоже бывают разные.
Генрих и Павел много разговаривали. От своего русского друга Генрих узнал гораздо больше о Советском Союзе, чем он мог почерпнуть из тех радиопередач, которые слушал до лагеря. Генрих знал русскую литературу благодаря матери, и они с Павлом часами могли обсуждать Достоевского и Горького, Бунина и Толстого. Другие пленные, слушая их споры по поводу литературы, только удивлялись, что немец знает русскую литературу лучше, чем они, простые советские солдаты.
Однажды Генрих заболел, и русские пленные выхаживали его как своего собрата, прятали от надзирателей и охранников, чтобы он не попал на костер. А правила там были суровые: если человек не мог работать, никто его зря не кормил – сразу шел на топливо для костра, на котором разогревали бетон.
Пленных, которых привезли вместе с Генрихом, становилось все меньше. Они тихонько вымирали от переохлаждения, от недоедания и от тяжелого физического труда. Их сжигали, а на их место всё время подвозили новых людей. В одну ночь умер Павел. Он скончался тихо и незаметно. Утром Генрих стал его тормошить, чтобы разбудить, но Павел не подал никаких признаков жизни. Генриха смерть товарища повергла в шок. Только вчера они говорили, планировали дожить до победного конца и вот…
Так Генрих Браун остался один. Он общался с другими пленными, но друга так себе больше и не нашел. Охранники, зная, что он немец, относились к нему снисходительней, чем к другим. Они никогда не били его прикладами автоматов, как практиковали это на других пленных. Иногда пускали ближе к костру погреться, чего не позволяли остальным. Одно время с ними работал охранником парень с того же города, что и Генрих, так тот даже подкармливал его, но так, чтобы не видели остальные. Но охранников часто меняли, и говорили, что отсюда их всех направляли на Восточный фронт, в Россию, откуда вернуться живым было практически невозможно.
1945 год
Шел сорок пятый год. Чуть больше трех лет из своих тридцати Генрих Браун провел в ледяном плену. Он не думал, что выживет столько в таком жутком холоде. Но, оказывается, человеческий организм может привыкнуть ко всему. На стройке не осталось уже ни одного человека из тех, кто приехал сюда вместе с ним. Все погибли, трупы всех были сожжены в кострах. Генрих даже имена их забыл, лица. Он помнил только своего друга Павла, да и то вспоминал его лицо очень смутно.
Пленные построили бункер, уходивший вниз на девять этажей. Начиная с третьего по пятый, вокруг основного бункера шла галерея из достроенных скрытых от глаз комнат, вход в которые открывался только тем, кто знал секрет замков.
Солдат, которые охраняли бункер, меняли довольно часто. А в последнее время вообще стали присылать только солдат-штрафников. От них, подслушивая случайно обрывки разговоров, Генрих и знал о событиях, происходящих в мире. Он знал, что немцы отступают, и всё чаще разговоры крутились вокруг того, что они будут делать после поражения.
Генрих всё чаще думал о своей кончине. Если фашисты не жалели своих солдат, отправляя их на фронт, в самое пекло, то пленных они не пожалеют, это уж точно. Тем более, Генриха, который был на стройке с самого начала и знал здесь всё, как свои пять пальцев. О побеге не могло быть и речи. За три года было только две попытки и те закончились неудачно для убегавших. Первую пятерку русских пленных расстреляли с воздуха, а вот другую группу из трех человек поймали и привезли обратно в лагерь. В назидание остальным пленным их живьем бросили в костер. И все должны были стоять и смотреть, как горят их товарищи, корчась от невыносимой боли и не имея возможности выскочить из костра. Это подействовало, и больше попыток побега не было.
Когда строительство подходило к концу, привезли большую группу ученых, которые расположились в секретных комнатах. Что они там делали, никто из пленных даже не догадывался. Но постепенно люди начали исчезать. Их забирали прямо со стройки, и они больше уже не возвращались. Отбирали неработоспособных. Потом привезли большую партию пленных, но уже не строителей. Их расселили в комнатах нижних этажей и запретили всякое общение с ними остальным.
Пленные догадывались, что над их товарищами проводились опыты. Тем более что часть пленных уже прошли другие лагеря и видели, что там творилось. Они с содроганием встречали охранников, когда те заходили в комнаты, где сейчас жили пленные, в неурочное время. Охранники внимательно осматривали людей и тех, кто казался им слабее остальных, уводили с собой. Больше их никто уже не видел.
Генрих на правах старожила пользовался некоторыми привилегиями. Охранники знали, что он немец, попавший сюда практически по ошибке, и не препятствовали ему, когда он появлялся иногда в запрещенных местах. Тем более что его перевели из поверхности в бункер, и он работал в тепле. Генрих помогал отделывать комнаты, занимался электропроводкой, помогал на кухне. Благодаря подкормке кухонных работников он и продержался столько времени на строительстве бункера.
Из отдельных слов, неосторожных реплик, сказанных немцами в его присутствии, Генрих узнал, что ученые изобретают какое-то лекарство, якобы для самого фюрера, и испытывают его на пленных.
Однажды в бункере появился тот офицер, который привез Генриха сюда. Он с удивлением узнал Брауна и даже, казалось, обрадовался.
- Вы еще живы?
- Как видите, господин офицер, - ответил Генрих.
- Это хорошо, - сказал офицер и скрылся в кабинете.
После его отъезда Генриха вызвали на третий этаж.
- Господин Браун, - обратился к нему полный мужчина лет пятидесяти, - я – профессор Шлоссер. Мы разработали одно лекарство, которое может изменить всё в этой жизни, уже испытали его на людях. По поручению офицера, с которым вы знакомы, мы должны ввести его вам. Это будет извинением власти, которая совершила ошибку по отношению к вам. Потому что иначе никак не загладить вину тех, кто подверг вас таким жестоким испытаниям.
- И что это за лекарство? – поинтересовался Генрих, отчетливо предвидя свою кончину.
Стройка завершалась, он еще жив, от него надо избавиться. Могли бы просто застрелить, как они часто делают в случае неповиновения или слабости человека. Но, видимо, решили умертвить его с пользой для науки.
- Это эликсир бессмертия. Правда, это громко сказано. Просто этот препарат замедляет процессы старения. Вам сейчас сколько?
- Тридцать, - ответил Генрих.
- Вот в шестьдесят вы будете выглядеть так же, как сейчас, - объяснил профессор Шлоссер.
- А потом?
- Потом будете стареть, но очень медленно. В девяносто будете выглядеть, будто вам всего сорок пять.
- Значит, в два раза?
- Возможно. У нас не было возможности ждать много лет. Мы предполагаем, что так должно быть. Видите, молодой человек, я с вами говорю совершенно откровенно.
- А можно поинтересоваться, почему именно мне решили ввести этот препарат?
- Я уже вам объяснил причину. Другой причины нет. Руководство решило, что вам необходимо восполнить потерю нескольких лет пребывания в тяжелейших условиях. Лекарство очень дорогое. Мы с коллегами разрабатывали его в Освенциме, но в связи с развернувшимся наступлением русских пришлось перебраться на эту базу. Этот проект курирует сам Адольф Гитлер, к вашему сведению.
- Значит, лекарство разрабатывается для него?
- И для него в том числе, - спокойно ответил Шлоссер, ничуть не смутившись.
- Вы уже полностью закончили разработку?
- Еще не совсем. Слишком мало материала для необходимых компонентов. Вы понимаете? Один компонент находится только в человеческом мозгу, но в таких ничтожных количествах, что приходится перерабатывать сотни экземпляров, чтобы добыть мизерную частицу этого вещества.
Профессор говорил так спокойно, что у Генриха побежали мурашки по коже.
- И вы хотите такое дорогое лекарство истратить на меня? – удивился Генрих.
- Приказ есть приказ. Я обязан его выполнить. Только вначале вы должны подписать вот эту бумажку – о неразглашении тайны. Читайте! – профессор положил перед Генрихом бланк документа.
Генрих пробежал глазами текст документа, который гласил, что в случае разглашения тайны его просто уничтожат, достав из-под земли. Конечно, там все было сказано другими словами, но смысл был таков.
- Подписывайте!
- И я останусь в живых? – вдруг спросил Генрих.
- А зачем нам тратить такой дорогостоящий препарат на будущего мертвеца?
- Но ведь вы мне можете спокойно ввести любой яд?
- Можем, но не введем. Более того, после введения вы останетесь здесь, и мы вас будем наблюдать, чтобы удостовериться, что с вами будет все в порядке. Подписывайте.
Генрих больше не колебался. Все равно выхода не было. Если он не подпишет, его уничтожат, потому что он много знает. И подпишет, могут уничтожить – все в их руках.
Генриха повели в лабораторию, где у него взяли всевозможные анализы. Потом прибежал молодой ученый и предложил запечатлеть исторический момент на фото. Профессор Шлоссер стал рядом с Генрихом Брауном на фоне портрета Адольфа Гитлера, и ученый сфотографировал их.
Генриху ввели препарат для предотвращения быстрого старения организма.
Вначале он абсолютно ничего не почувствовал. Только запекло немного в месте укола и всё. Его оставили в лаборатории, предоставили кровать с белыми простынями, от которых он отвык за три года, накормили и стали ждать. Ничего не происходило. Генриха предупредили, в случае каких-либо изменений немедленно звать врачей, и оставили одного.
Генрих впервые за три года нормально выспался и уже стал чувствовать себя человеком, как его скрутила сильнейшая боль. Болело все тело, казалось, что выворачивает все косточки. Болели все мышцы. Генрих взвыл от боли. В комнату сразу же прибежал профессор Шлоссер, другие ученые. Они стояли вокруг кровати и наблюдали, как корчится в судорогах Генрих Браун, которому они прочили молодую долгую жизнь.
- Надо ввести обезболивающее, - предложил кто-то.
- Подождите, надо проверить порог человеческой чувствительности к препарату, - остановил его Шлоссер.
Они ждали результата своего эксперимента. В мгновения, когда боль немного отпускала, Генрих смотрел на своих мучителей с презрением, но, похоже, что эти эскулапы привыкли и не к такому изъявлению чувств подопытных – абсолютно никто не шевелился, просто наблюдали.
Боль терзала Генриха полчаса, но ему показалось, что этот кошмар длился сутки. Потом боль прошла так же внезапно, как и началась. Генрих закрыл глаза и провалился в сон без сновидений. Измученный организм требовал отдыха.
Боль пришла опять ровно через двенадцать часов и повторялась периодически с таким же интервалом. Генрих уже привык к такому режиму боли и готовился к нему. У него постоянно брали кровь для анализа, проверяя свои предположения. Профессор Шлоссер успокаивал Генриха, говоря, что эту боль надо перетерпеть.
Длилось все это ровно неделю, потом боли прекратились, и Генрих почувствовал себя значительно лучше. Он словно помолодел, прибавилось сил и энергии. Но ученые не выпускали его из своего поля зрения.
Целую неделю Генрих жил, как в раю. Он ничего не делал, только лежал, спал и ел. Он отсыпался и отъедался за все годы плена. Он не поднимался на поверхность, не знал, как там продвигается строительство, да и не хотел знать. Он расслабился, думая, что доживает последние дни.
Боли появились через неделю. Его опять скрутило, но характер боли изменился. Уже не выкручивало кости, просто болели мышцы. Он выл и катался на кровати, а ученые опять стояли рядом с ним и наблюдали.
Так он мучился в течение недели, потом боль прекратилась. Профессор Шлоссер опять ввел ему какое-то лекарство.
Генрих теперь жил в страхе перед невыносимой мукой. Он с ужасом ждал часа предполагаемого приступа. Но приступы прекратились. Видимо, подействовало лекарство, введенное позже. Шлоссер был доволен результатом.
Однажды Генрих стал свидетелем разговора профессора Шлоссера с офицером охраны.
- Мне просто необходим материал, - доказывал Шлоссер.
- А я вам в десятый раз повторяю, что мне негде его взять, - отвечал офицер.
- А вы привезите.
- Вы что, не понимаете, какая сейчас обстановка?
- Я не хочу ничего понимать. Лекарство нужно фюреру!
- Через пару дней фюреру уже никакое лекарство не поможет, - спокойно ответил офицер.
- Я доложу о вашем отказе поставить необходимый материал для эксперимента!
- Кому вы доложите? Белым медведям? – рассмеялся офицер и вышел из комнаты.
Через несколько дней все вдруг засуетились. Генрих понял, что лаборатория закрывается и все консервируется. О нем забыли. Он лежал в постели и думал о своей судьбе.
Вертолеты стали совершать регулярные рейсы, вывозя всех немцев. Убирались палатки, заметались все следы пребывания здесь людей. Всех оставшихся пленных спустили на девятый этаж и закрыли в холодном, не отапливаемом помещении. Все бумаги, касающиеся экспериментов, проводимых над людьми, сложили в отдельную комнату рядом с закрытыми пленными. Профессор Шлоссер забрал с собой только самое необходимое. Все комнаты приводились в порядок, создавая впечатление необитаемости.
Бункер был готов, но только подземная его часть. В рабочем состоянии были все системы жизнеобеспечения. В последний момент вспомнили о лаборатории, где находился Генрих. Профессор Шлоссер не хотел терять своего подопытного кролика и приказал забрать его с собой.
Так Генрих Браун, пройдя концлагерь, три с половиной года каторжных работ в вечной мерзлоте, испытав на себе действие препарата антистарения, остался жив благодаря прихоти профессора Шлоссера.
Глава 9
2000 год
Генриху Брауну в 1945 году исполнилось тридцать лет.
Как ни странно, но Брауна отпустили. Он до последней минуты не верил, что его оставят в живых. Но, видимо, Шлоссер настолько дорожил своим экспериментом, что не захотел уничтожать единственный оставшийся в живых экземпляр. Перед расставанием он взял с Генриха слово молчать и ни под какими пытками не открывать секрет своего долголетия.
- Если останемся живы, мы обязательно встретимся, - сказал на прощание профессор Шлоссер.
- Господин профессор, можно задать вопрос?
- Прошу.
- А себе вы тоже ввели этот препарат?
- Да. Поэтому мы можем встретиться через много лет, возможно, под другими фамилиями. Вы меня поняли?
- Да, я обещаю молчать, - дал слово Генрих.
Он сдержал свое обещание. Ни одна живая душа на протяжении всей его жизни ничего не узнала из его уст о том, что произошло с ним на Южном полюсе.
По воле судьбы Браун попал в западную часть Берлина, которую потом заняли американцы и англичане. Берлин лежал в развалинах, и бомбардировщики заканчивали его добивать. Шли последние дни войны. Браун нашел свою квартиру в развороченном доме. Он даже не предполагал, что будет так тяжело смотреть на руины собственного жилья. Генрих переводил взгляд с одной знакомой вещи на другую, но так и не решился что-то подобрать. Никого из знакомых соседей он так и не встретил. Следы его родителей затерялись. Скорее всего, они тоже попали в концлагерь.
Почти полгода Генрих провел в лагере для перемещенных лиц. Его арестовали американцы, у него не было никаких документов, и он ничего не мог им доказать. Генрих рассказал офицеру, который его допрашивал, что всю войну провел в концлагере, ему поверили, но не отпустили. Выйти оттуда ему было некуда, и он благодарил судьбу, которая подарила ему жизнь и, хотя и временный, но кров над головой. Иногда его вызывали на допросы, обещали что-то проверить, но Генрих подозревал, что власти просто не знают, как устроить попавших к ним немцев. Поэтому их и держали в лагере вроде бы до выяснения обстоятельств.
Он долго сомневался, но потом все же попросил одного американского офицера, который к нему относился более лояльно, чем другие, разыскать Марту. Как ни странно, но офицер выполнил просьбу Генриха. Марта тоже оказалась в западной части Берлина, и они встретились. Генрих не знал, что и как сделала Марта, но его выпустили. Он пытался ее расспросить, но она отмалчивалась. Генрих понял, что спрашивать дальше бесполезно и нетактично.
Она изменилась за эти годы, стала старше, похудела, но осталась такой же привлекательной для Генриха, как и раньше. Не изменились только глаза: серые, с темной каемкой радужки, казалось, они смотрят прямо внутрь тебя и видят даже то, что ты хочешь скрыть от окружающих. Марта так и не вышла замуж. То ли действительно любила Генриха, то ли просто не удалось заполучить мужа, кто знает.
Марта рассказала Генриху о судьбе его родных. Почти сразу после ареста Генриха фашисты засадили супругов Браун в концлагерь как неблагонадежных. Марта пыталась вытащить их оттуда, но их перевели куда-то в другой лагерь. По крайней мере, так ей сказал один офицер охраны лагеря. Генрих понял, что больше никогда не увидит ни матери, ни отца.
Они снова стали встречаться, Генрих повторил свое предложение руки и сердца, и Марта согласилась. Они поженились.
Генрих устроился на работу на завод. Так как у него было высшее образование, то вскоре он стал начальником цеха, неплохо зарабатывал.
К Генриху опять вернулись боли. Вначале они были очень часто, потом постепенно перерыв между приступами увеличился. Он уже настолько к ним привык, что даже ожидал очередного приступа, чтобы опять пережить все воспоминания о годах, проведенных в вечной мерзлоте. По совету профессора Шлоссера Генрих аккуратно, с немецкой пунктуальностью, регистрировал все приступы и их продолжительность. Он не знал, пригодятся ли ему когда-нибудь эти записи, но все равно записывал.
Со временем Генрих понял, если бы он находился рядом с профессором, возможно, тот избавил бы его от этого постоянного мучения, но след Шлоссера затерялся. Генрих пытался его разыскать, расспрашивал во всех больницах, но такой врач нигде не значился. Искать его в других городах было бесполезно. Браун понял, что профессор Шлоссер, скорее всего, скрывается от правосудия и, возможно, поменял фамилию.
Марта видела мучения своего мужа, предлагала ему лечение, но он отказался, так как понимал, что никакая больница ему не поможет. Сначала боли укладывались в какую-то систему, и можно было заранее уйти от посторонних глаз. Потом они стали появляться хаотично, и невозможно было предугадать, когда начнутся конвульсии.
Пару раз Генриха забирала «Скорая помощь», которую вызывали сотрудники, думая, что у него эпилепсия. Но врачи ничего не находили и выписывали его из больницы, чему Браун был только рад.
Генрих пытался принимать обезболивающие препараты, но они ему не помогали, и он оставил эту затею.
Они счастливо прожили с Мартой тридцать лет. Она постарела за это время, а Генриха годы не брали. Он оставался таким же молодым, как и раньше. Только волосы поседели полностью, да появились морщинки на переносице. Детей у них не было. Марта пыталась ходить по врачам, но ей сказали, что проблемы у ее мужа. Но Генрих, сколько ни уговаривала его Марта, так и не пошел в больницу. Он понял, что препарат антистарения подействовал на его организм и спровоцировал бесплодие. Хоть он и не был врачом, но кое в чем разбирался.
Когда Генриху исполнилось шестьдесят лет, неожиданно умерла Марта, и он остался один. Родственников у него не было. Друзья потихоньку вымирали, а он оставался молодым и здоровым.
Генрих давно уже понял, что препарат Шлоссера действует. Надо было что-то предпринимать, чтобы ничего не обнаружилось. Генрих решил сменить место жительства и фамилию.
В криминальном мире у него были знакомые. В свое время он помог одному уголовнику, и теперь тот был у него в долгу. Генрих обратился к нему за помощью. Тот свел Генриха с нужными людьми, ему сделали пакет необходимых документов.
Так он стал опять тридцатилетним молодым человеком и переехал жить в другой город. По поддельным документам устроился на работу, опять начал восхождение по карьерной лестнице. С тех пор прошло много времени. Жениться во второй раз Генрих не решился, так и жил один. Оказалось, что он – однолюб. Он немного состарился и в пятьдесят пять лет, возраст, который значился в паспорте, стал выглядеть сорокалетним мужчиной, хотя на самом деле ему уже исполнилось восемьдесят пять лет. Боль почти прошла, только иногда напоминая о себе кратковременными приступами.
Женщины уделяли много внимания красивому молодому человеку с седой головой, но он сразу же прекращал все попытки ухаживания. Генрих всю свою жизнь любил только Марту и остался верен ей даже после ее смерти.
У него накапливался опыт, он много чего умел делать, много знал. Генрих любил читать, он перечитал всю литературу, какую только мог достать. В коллективе, где он работал, его ценили и уважали. Но в кругу своих «сверстников» ему было скучновато, и все замечали, что Генрих больше времени проводит с людьми старшего поколения. Его неосознанно тянуло к своим настоящим ровесникам, с которыми он чувствовал себя на равных.
Генрих с ужасом думал, если ему придется пережить еще одно поколение, то он просто не впишется в него. Он любил «старую» музыку и песни, новые воспринимал далеко не все. Фильмы его просто ужасали: раньше цензура зарубила бы всю эту пошлость на корню, а сейчас насилие и разврат просто процветают на экране. В кино Браун просто перестал ходить, по телевизору смотрел только те передачи, в которых был еще отголосок старины. Вот только театр он любил. Там по-прежнему ставили одни и те же спектакли, на новые постановки он просто боялся ходить, хотя таковых становилось все больше.
Всё чаще его одолевала ностальгия по прошлым временам. Особенно по вечерам, когда он сидел сам дома. Он вспоминал Марту и понимал, что ничего уже не вернешь. И нужна ли еще одна жизнь, чтобы прожить ее одному? Ведь память не вытрешь, она накапливается, впитывая в себя всё новую информацию.
Пройдет еще максимум лет десять и опять надо будет всё начинать с нуля: новое место жительства, новое имя. Опять надо привыкать откликаться на чужую фамилию, осваивать другую работу. А так ли уж ему это надо?
Генрих пришел к выводу, что препарат давал, вернее, оставлял молодым тело, но никак не душу, не внутренние потребности и возможности. Он не знал, как это объяснить, но физически он стал очень уставать. Это и немудрено, ведь его биологический возраст приближался к ста годам. Хотя он и выглядел лет на сорок, но в душе был уже глубоким старцем. И вот тут уже никакой препарат помочь не сможет.
- Браун? – прозвучало однажды у него над ухом.
Генрих вздрогнул от неожиданности. Давно никто не называл его настоящей фамилией, и он уже отвык от нее.
- Вы ошиблись, - машинально ответил он, поворачиваясь к мужчине, который назвал его фамилию.
Прямо перед ним стоял профессор Шлоссер: похудевший, даже немного помолодевший, мужчина лет сорока – сорока пяти, не более.
«Это ж ему уже больше ста лет!» - пронеслось мгновенно в мозгу Генриха.
- Неужели? – с улыбкой произнес Шлоссер.
- Профессор Шлоссер? – решился признаться Генрих.
- Ну-ну, не так громко, я уже давно не Шлоссер.
- И я не Браун, - сказал Генрих.
- Вот и отлично. Никогда не думал, что встречу вас в Гамбурге. Вы ведь из Берлина, насколько мне не изменяет память?
- Да, но пришлось уехать, - оглядываясь, сказал Генрих.
- Давайте зайдем в кафе и поговорим, - предложил профессор.
- Давайте.
- И не надо бояться. Никто нас здесь не знает, а если будете вести себя так … боязливо, любой человек обратит внимание, - наставительным тоном говорил профессор, глазами отыскивая свободное место.
Они нашли отдельно стоящий столик, заказали кофе.
- Может, чего-нибудь покрепче в честь нашей встречи? – спросил профессор.
- Можно.
Официант принес им по рюмочке коньяка.
- Называйте меня просто – профессор, - сказал Шлоссер. – Рассказывайте, как вы жили это время. Боже, столько лет прошло…
И Генрих коротко рассказал профессору всю свою жизнь от приезда в Берлин и до дня их встречи.
- Вас мучат боли?
- Да, - ответил Генрих и рассказал о том, что он вел записи все эти годы.
Профессор обрадовался.
- Вы мне очень поможете, если предоставите мне эти записи.
- А вы еще занимаетесь этим препаратом?
- Официально я занимаюсь совершенно другим делом. Изучаю проблему глобального потепления. Пришлось еще раз окончить институт, правда, заочно. Надо ведь было приспособиться к новой жизни. Сейчас я опять профессор. Так же, как и вам, пришлось сменить имя, фамилию, год рождения, переехать в другой город. Даже чужой язык выучил: по-русски говорю без акцента.
- А почему вы не остались медиком?
- Видимо, подсознание подсказало, что не надо лишний раз нарываться на неприятности. Рано или поздно, но пришлось бы встретиться с бывшими коллегами, кто-то узнал бы, ну, а дальше, вы сами понимаете…
- Понимаю. Я вот тоже стал электронщиком, хотя у меня немного другая специальность.
- А как с семейной жизнью? – поинтересовался Шлосссер.
- Да, никак. Во второй раз я так и не решился жениться, - ответил Генрих.
- Напрасно. Неизвестно, сколько отведено вам в этой жизни. Возможно, мы проживем еще не одну жизнь. Вот, смотрю на вас: вы ничуть не изменились, разве только немного. Если покрасить волосы и убрать морщины на переносице – вам опять тридцать лет.
- Морщины – от боли, - объяснил Генрих, - седина, возможно, тоже.
- Жаль, что я нашел этот препарат в том возрасте, когда обратной дороги уже нет. Так и буду все время почти пятидесятилетним. А вот вам повезло.
- Да, уж…, - с сарказмом сказал Генрих.
- Почему вы так? Не каждому ведь выпадает такая возможность – прожить несколько жизней.
- И похоронить всех близких.
- Здесь вы правы. Но неужели было бы лучше умереть вместе с ними?
- Иногда, наверное, лучше, - сказал со вздохом Генрих.
- Вы уже кого-то похоронили?
- Да, жену.
- Примите мои соболезнования.
- Это было очень давно.
- Не будем о плохом. Еще тогда, в сорок пятом, я был на пороге великого открытия. Если бы война продлилась еще пару лет, или же победа досталась немцам, я бы действительно изобрел препарат бессмертия.
- Что вам мешает сейчас заниматься тем же? – поинтересовался Генрих.
- Молодой человек, неужели вы не понимаете, что для опытов необходим человеческий материал. Кто мне его сейчас предоставит в нужных количествах?
- Но ведь вы его уже изобрели.
- Не совсем. Тот препарат, который я ввел вам и себе, только замедляет процесс старения организма, но никоим образом не обеспечивает его бессмертия.
- А если через несколько лет ввести еще немного того же лекарства?
- Не знаю, не пробовал. Нам, по крайней мере, еще хватает действия и того количества препарата, который был введен в организм. Я не уверен, что новая доза нужна. И не знаю, какого результата можно ожидать от новой порции. Возможно, боль от препарата будет настолько сильной, что человеческий организм ее просто не выдержит.
- Да, боль ужасная. До сих пор еще появляется. У вас тоже?
- Думаю, что у меня эти проявления немного меньше. За эти годы я все-таки кое-чего добился в усовершенствовании формулы обезболивающего лекарства.
- Почему же мне тогда не ввели обезболивающее?
- Да потому, что обычное лекарство не действует. Это уже гораздо позже я нашел препарат, блокирующий боль, и то не полностью. А в тот момент у меня ничего под рукой не было.
- Жаль, что не было, я столько намучился…
- Зато сейчас я могу вам помочь. Я введу вам один препарат, который избавит вас от боли, но не совсем. Слишком много времени прошло, думаю, что этот процесс необратим.
- Буду вам очень признателен, - обрадовался Генрих, - я очень часто думал о том, если бы мы встретились, вы бы помогли мне.
- Можно было бы продолжить кое-какие эксперименты, но тогда в спешке я забрал не все документы с бункера. Очень уж нас торопили. Сложил все бумаги в ящик, его спустили вниз. Потом, уже дома, я обнаружил, что не взял с собой папку, в которой были выписаны формулы необходимых компонентов будущего лекарства. Эти формулы невозможно восстановить. Они добывались с таким трудом. Столько материала прошло через мои руки, пока я, наконец, не понял главного. Годами вспоминал их, но восстановить все до конца так и не смог.
- А если бы у вас в руках была эта папка…?
- Если бы была, мы с вами, возможно, стали бы действительно бессмертными. Представляете? Как мифический граф Калиостро.
- Заманчиво, - согласился Генрих. – Скажите, вы еще кому-то вводили этот препарат?
Профессор внимательно посмотрел на Генриха.
- Молодой человек, я ничего не могу ответить вам на этот вопрос.
- Понятно, - произнес Генрих. – Господин профессор, я всю свою теперешнюю жизнь задавался вопросом, как вам удалось избежать наказания? Ведь тогда, в сорок пятом, я очень внимательно следил за Нюрнбергским процессом…
- Хотели встретить в списках обвиняемых мое имя? – быстро перебил Генриха Шлоссер.
- Не хотел, боялся, - честно ответил Генрих.
- Чего вы боялись? Что всплывет ваше имя в качестве подопытного экземпляра? – профессор в упор посмотрел на Брауна.
Генрих стушевался. Действительно, его часто посещали подобные мысли. Он отхлебнул глоток кофе и ничего не ответил.
- В сорок пятом много пришлось пережить, - заговорил через пару минут профессор Шлоссер. – Международный трибунал судил высшие чины нашей армии. Я не считаю, что судили действительно виновных. Да и большинство так думало тогда, думает и сейчас. Знаете, когда предъявили обвинительные заключения и все с ними ознакомились, обвиняемых попросили написать прямо на этих листах свое отношение к обвинению. Так вот Вильгельм Кейтель написал: «Приказ для солдата – есть всегда приказ!» Я тоже так считаю. Если бы мне что-то приказали, я бы выполнил, не раздумывая.
- Да, я читал, что реакция на обвинение у всех была разная, - отреагировал Генрих.
- Да, Роберт Лей – глава Трудового фронта - и Эрих Редер – главнокомандующий ВМФ – не написали ничего.
- По-видимому, не считали себя виновными в тех преступлениях, которые им были предъявлены. Кстати, лицо Редера мне показалось очень знакомым, хотя я его раньше нигде не мог видеть.
Шлоссер удивленно взглянул на Генриха и ухмыльнулся.
- Вы знали о том, что Роберт Лей покончил жизнь самоубийством? Это, как посчитали потом, и был его ответ на просьбу выразить свое отношение к обвинению.
- А я думаю, что он был просто ранимым человеком и не мог перенести позора на суде.
- Вполне возможно. А вот Эрих Редер подал прошение о замене пожизненного заключения смертной казнью, но ему отказали. Я хотел сказать вам, что именно ему вы обязаны своей жизнью.
- Как? – удивился Генрих.
- А вы подумайте, - многозначительно произнес Шлоссер.
- Значит, вот где я видел этого человека? – задумчиво сказал Браун. – А я себе долго голову ломал, где же я мог его видеть? Но ведь тогда он был в звании оберштурмбанфюрера СС!
- Браун…, - словно укоряя маленького ребенка, покачал головой Шлоссер.
- Да, да, извините, - смутился Генрих.
- Вот одной нерешенной проблемой стало меньше, - засмеялся Шлоссер.
- Господин профессор, но ведь суды над военными преступниками шли еще долго. Однажды, мне показалось, что я встретил в списках вашу фамилию…
- Вам действительно показалось, - перебил его Шлоссер. – Я сам прочитал в газете список обвиняемых, и мне стало дурно, но потом прочитал внимательно и понял, что там стоят другие инициалы. Представляете мою реакцию?
- Представляю, - кивнул головой Генрих.
- Да, на скамье подсудимых в то время оказалось много врачей: Шом, Гетте, Мюллер, Отт, Штефан, Вагнер и другие. Их судили за производство опытов над живыми людьми путем оперирования их.
- Они работали в лагерях?
- Да, Освенцим, Бухенвальд, Дахау, Равенсбрюк. Но, скажите мне, пожалуйста, какой настоящий врач откажется от опытов, если есть подходящий материал? Если бы врачи не производили подобных опытов, наука стояла бы на месте. Не было бы прогресса! Тысячи людей погибали бы от элементарной вирусной инфекции!
- А как же те люди, над которыми производили эти опыты? – Генрих поднял голову и отважился взглянуть в голубые, не потерявшие свой первоначальный цвет от прожитых лет, глаза профессора Шлоссера.
- Те люди были обречены. Так или иначе, они погибли бы: если не от скальпеля, то в газовой печи, - почти равнодушно произнес Шлоссер.
- А вам никогда не было их жалко? – спросил Генрих.
- Где есть жалость, нет прогресса.
- Но ведь можно было экспериментировать на крысах, собаках…
- Молодой человек, вы не медик, но даже вы должны понимать, что реакция организма крысы и человека совсем разная. Если бы я экспериментировал только на животных, я бы ещё и сейчас топтался на месте. И не было бы никакого эликсира антистарения. Как, впрочем, и меня, - добавил профессор после небольшой паузы.
- Да, уж…, - протянул Генрих, а сам подумал, что для столетнего профессора он всегда останется молодым человеком.
- Я слышал, что русская экспедиция обнаружила наш бункер, - вдруг резко сменил тему профессор.
- И что теперь будет? – со страхом спросил Генрих.
- Понятия не имею. Во всяком случае, если они доберутся до моих записей, нам от этого лучше не станет.
- А они смогут разобраться в записях?
- Если бумагами будут заниматься умные люди, возможно, и разберутся. Но никак нельзя допустить, чтобы им в руки попала моя папка. Тогда я уже ничего не смогу сделать.
- Какая она – ваша папка?
- Обыкновенная картонная папка синего цвета с завязками.
- Там что-то написано?
- Да, моя фамилия. Кстати, там же находится и ваша «история болезни». Даже с отпечатками пальцев.
- А что там делают мои отпечатки? – удивился Генрих.
- Вам сняли отпечатки, чтобы при случае найти вас, если бы возникла такая необходимость.
- Что-то не помню я такого эпизода.
- Неудивительно. Вы тогда страдали такими болями, что этот случай мог просто не отложиться в памяти.
- И что русские собираются делать с бункером?
- По-моему, хотят организовать там научно-исследовательскую станцию, - ответил профессор.
- Значит, надо попасть на эту станцию и найти папку раньше их, - сразу принял решение Генрих.
- Легко сказать. Но как туда попадешь?
- Думаю, вам попасть туда проще, чем мне. Вы все-таки профессор.
- Мне кажется, что нам обоим надо быть там. Во-первых, один человек просто не откроет люк, которым закрыт нижний уровень. Наши товарищи постарались закрыть его на века, - сказал профессор.
- А где он находится – этот люк?
- Вы не знаете?
- Откуда? Вы забываете, что последние дни в бункере я провел в постели и ничего не видел. Да меня бы туда и не пустили, - Генрих вопросительно смотрел в глаза профессора.
- Ах, да. Я выпустил из виду, что вы были там в качестве пленного, извините. Помните расположение бункера? – спросил профессор.
- Да, в общих чертах. Знаете, с годами как-то немного выветрилось из головы…
- Внизу, на восьмом этаже, стоят совершенно пустые комнаты, вроде воздушной подушки. В последней комнате левого крыла есть вход в, так называемый, подвал. Я сам туда не спускался, только видел, как туда спускали пленных. В какой-то из комнат хранятся ящики с документацией. Там и моя папка.
- Еще что-нибудь есть в том подвале? – поинтересовался Генрих.
- По-моему, там спрятаны детали каких-то ракет. Но я не совсем уверен. Дело в том, что это было не по моей части. Помню только разговоры коллег на эту тему, что там собирались достроить базу для запуска ракет. А вот, каких? – не в курсе.
- Значит, там были ещё и ракеты…. А я себе голову ломал, что за ящики выгружают из вертолетов? Точно, там были детали, - хлопнул себя по голове Генрих.
- Вот видите, вам на эту тему известно больше, чем мне, - улыбнулся профессор.
- Известно мне немного. Незадолго перед тем, как мы покинули бункер, начали завозить большое количество ящиков. Все они были тяжелые, словно там находились кирпичи, и очень уж от них воняло смазкой, даже мороз не спасал. Нам приходилось выгружать их и относить к лифту. Куда их спускали, на какой уровень, мы так и не узнали. Выгружали их уже не военнопленные, - вспомнил Генрих.
- Да, ходили разговоры, что это секретное оружие, способное перевернуть всё представление о вооружении. Только не успели его доделать, видимо, раз получился такой исход войны, - вздохнул Шлоссер. – По-моему, эти ракеты называли «дисколетами».
- Не может быть, - удивился Генрих, - значит, мы были рядом с НЛО и не знали об этом?
- С какими НЛО? – в свою очередь удивление появилось на лице профессора.
- Ну, то, что «дисколеты» называли неопознанными летающими объектами, я узнал уже гораздо позже, после войны. Но я даже подумать не мог, что они были рядом с нами там, в бункере.
- Может, объясните? – немного обиженным тоном произнес Шлоссер.
- Я читал, что в конце войны в небе стали появляться НЛО, которые приписывали инопланетянам. Они появлялись обычно там, где проходили массовые бои, где было много самолетов, бомбардировщиков. Эти НЛО мешали бомбить объекты, летали «не по правилам». Появлялись вроде бы ниоткуда и так же молниеносно исчезали, то есть, у них была сумасшедшая скорость. Они могли в точности повторять маневры самолетов, как бы дразня их. Летчикам, которые потом на земле описывали эти НЛО, не верили. Считали, что это у них галлюцинации. Поверили уже только тогда, когда эти объекты увидели сразу много людей. Говорят, что эти НЛО появляются до сих пор. Только уже никто не верит, что это инопланетяне. Рассекретили много информации после войны и поняли, что это наши конструкторы сделали эти «дисколеты», которые многие принимали за НЛО.
- Вы говорите, что они взлетают до сих пор? Значит…? – профессор поднял голову и в упор взглянул на Генриха.
- Я тоже много думал по этому поводу.
- Неужели в каком-то бункере до сих пор живут наши соплеменники?
- И, представьте себе, живут неплохо, раз могут производить «дисколеты».
- Но явно не в нашем бункере, - вздохнул профессор.
- Скажите, а откуда такая уверенность, что нашли именно наш бункер? – спросил вдруг Генрих.
- В информационном листке, который распространяется в научных кругах, были указаны точные координаты бункера. А координаты нашего я помню, как азбуку. Так что, не сомневайтесь, найденный бункер точно наш.
- Неужели одному не открыть люк? – вернулся Генрих к интересующему его вопросу.
- Нет. Сразу пробовали после того, как закрыли: он не сдвинулся ни на миллиметр.
- Его заварили?
- Нет, просто он очень тяжелый. Поэтому я и говорю, что туда надо попасть вдвоем. Не будешь ведь там просить кого-то: помоги люк открыть, а что внизу – я тебе не покажу, - засмеялся профессор.
- Вы правы, значит, надо попасть туда вдвоем. Только, как?
- Если вы рискнете, то я попробую устроить так, что мы туда все-таки попадем. Только сейчас уже состав экспедиции утвержден, надо позже пробовать.
- Я согласен, - сказал Генрих.
Они еще обсудили некоторые детали и расстались.
После этой встречи Генрих Браун стал жить в надежде попасть опять на Южный полюс. Если бы сразу после войны ему кто сказал, что он сам захочет туда вернуться, он бы плюнул тому человеку в лицо. Но вот прошли годы и обстоятельства изменились. Как верна поговорка: «Никогда не говори – никогда».
Они с профессором встретились еще раз, и Генрих получил свой такой долгожданный обезболивающий укол. Действительно, во время приступов стало намного легче, хотя совсем избавиться от боли так и не удалось. Гримаса боли иногда появлялась на его лице, но это были уже «детские игрушки» по сравнению с той мукой, которую он испытывал годами.
Генрих сам не знал, зачем он опять ввязывается в эту авантюру? Совсем недавно он думал о том, что еще одна жизнь ему уже не нужна, что ему просто неинтересно будет жить, зная, что уже никого нет в живых из его поколения. Но, с другой стороны, интересно посмотреть, к чему же мы придем, как измениться жизнь и общество?
Он уже давно перестал вспоминать своих родителей, словно это было и не с ним. Постепенно стирался из памяти и образ Марты. Генрих все чаще думал о том, что ему повезло, что у них с Мартой не было детей. Как было бы в другом случае, он боялся себе даже представить.
Иногда он пытался воссоздать в памяти свое детство, но вспоминалось всё с большим трудом. И это в восемьдесят пять лет! Что же будет, если ему будет ещё лет на сто больше? Хотя так далеко Генрих всё же не загадывал.
Он думал о профессоре, которому было уже за сто, но который выглядел на пятьдесят и таким уже останется навсегда. Похоже было, что профессор, хоть и был старше лет на двадцать, но в душе чувствовал себя моложе Генриха. Он даже одевался не так консервативно, как Генрих Браун.
Как бы там ни было, но Генрих стал готовиться к поездке на полюс, хотя бы для этого и надо было ждать еще несколько лет, пока представится возможность.
Эта возможность появилась действительно через несколько лет, когда правительства стран-участниц экспедиции решили поменять состав научно-исследовательской станции. Профессору Шлоссеру удалось таки попасть в новый состав и протолкнуть туда Брауна.
Глава 10
Оставшиеся в живых члены экспедиции, измотанные физически и подавленные морально вчерашними событиями, спали чутким сном, но долго. Никто не хотел подниматься раньше остальных и заниматься решением свалившихся на них проблем. Но груз ответственности все же поднял на ноги профессора Фишера. Он понимал, что рано или поздно, но все равно надо заниматься текущими делами.
Профессор открыл глаза, движением не выспавшегося ребенка протер их, нащупал очки, которые Моника предусмотрительно положила рядом с креслом на тумбочку, и обвел тяжелым уставшим взглядом комнату, где спали почти все обитатели станции.
Он поблагодарил Бога за то, что они остались живы. Ещё раз поправил очки и подумал о том, что в такой круговерти они остались целыми, не разбились, хотя Моника положила их в карман, а сама не раз и не два падала. И то, что они остались без единой трещинки, было, поистине, чудом. Чудом было и то, что они вообще остались живы. Землетрясение они пережили всего с одной жертвой, да и той могло не быть. Если бы Майкл оттолкнулся чуть ближе к трещине, ничего бы не произошло. Отто Фишер вздохнул. Интересно, как там на корабле? Мысль о жене посетила его на одно мгновение, и тут же он о ней забыл.
Моника с Мариной, единственные оставшиеся в живых женщины на станции, спали одетыми на диване, укрывшись клетчатым пледом. Волнистые волосы закрывали лицо Моники почти полностью. От ее дыхания светлые волосы шевелились и щекотали щеку, и девушка временами проводила рукой по лицу, но не просыпалась.
Марина спала тревожным сном, видимо, ей снились кошмары, так как она тяжело вздыхала, морща свой высокий лоб.
Рядом с ними в кресле полулежал-полусидел сын полковника Веселова Мишка. Даже во сне его голова была повернута в сторону Моники. Он тихонько сопел, временами вздрагивая, словно от холода.
Артур Теплов и Николай Ткач похрапывали в углу комнаты на брошенных на пол матрасах. Раньше они враждовали, но теперь потеря любимой девушки словно сдружила их. Глядя на мирно спящих молодых людей, лица которых были повернуты друг к другу, никто бы не сказал, что это бывшие соперники. Лицо Артура лоснилось от крема, которым его вчера намазала Марина: Теплов, как и профессор Лапин, всё же не избежал обморожения. Кончик носа и верхняя часть скул, которые выглядывали из-под маски, побелели, и Марина вчера приложила немало усилий, осторожно растирая их.
Фишер поискал глазами остальных, но больше никого в комнате не было. Он, потирая затекший бок, медленно поднялся с кресла, сделал несколько взмахов руками, разгоняя застоявшуюся кровь по жилам. Давно уже был день, но никто не готовил завтрак, никто не спешил в лаборатории, не было того утреннего оживления, всегда присутствующего на станции еще до вчерашнего дня.
Профессор Фишер неловко задел край стола и с него скатился карандаш. Шум был незначительный, но почти все сразу открыли глаза. Только Моника еще спала.
- Доброе утро, - поздоровался профессор со своими подчиненными, - пора подниматься.
- Доброе утро, если оно действительно доброе, - ответил за всех Теплов, сладко потягиваясь.
Моника, наконец, открыла глаза, увидела устремленные на нее глаза Мишки и улыбнулась. Потом сразу же нахмурилась, видимо, вспомнив вчерашние события. Она рывком села на диване и уставилась на отца.
- Папа, у нас все в порядке?
- Если не считать того, что было вчера, то, думаю, все нормально, - вздохнул профессор Фишер.
- А где папа? – подал голос Мишка.
- Не знаю, - ответил Фишер, - профессора Лапина и Курта Миллера тоже нигде не видно.
- А не могли они пойти вниз? – раздался из угла комнаты голос Ткача.
- Вряд ли. Надо вообще проверить, что со станцией, - ответил Артур.
- Я предлагаю девочкам заняться кухней, есть все равно надо, а мы посмотрим, что в других комнатах. Надо проверить, как работает лифт, нет ли трещин? - профессор обвел взглядом жителей станции. – Нас осталось мало, надо держаться всем вместе. Михель, ты остаешься с девушками. Надо их охранять. Ты меня понял?
- Да, господин Фишер, - согласился Михаил.
Мужчины потянулись из комнаты, а девушки стали приводить себя в порядок.
Осмотр бункера показал, что пострадали только верхние этажи: что ни говори, но раньше действительно строили на века. Работал генератор, вырабатывающий электроэнергию, в чем все убедились еще вчера. Работал лифт, но опускался только до шестого этажа. Видимо, внизу были повреждения, но добраться до нижних этажей никто не смог.
Профессор Фишер с Тепловым и Ткачом встретились с остальными уже на втором этаже, где полковник Веселов осматривал помещения. Лапин и Курт Миллер находились рядом, простукивая стены и выискивая повреждения.
Небольшая трещина шла вниз по всей длине стены, но была неглубокой.
- Надо бы сразу заделать эту трещину, - предложил Миллер.
- Вот вы этим и займитесь, - мгновенно отреагировал профессор Фишер.
-Хорошо, - согласился Миллер, - как только все осмотрим, сразу залью цементом.
- А что там твориться внизу? – спросил Ткач.
- Ниже шестого этажа мы не спускались, - ответил Веселов.
- Пока и не надо, - сказал Миллер, - вдруг там все залито водой. Надо подождать специалистов.
- Какой водой? Что вы говорите? Там толщина льда – до трех тысяч метров, - ухмыльнулся Лапин.
- А кто его знает, что произошло после землетрясения? Вдруг что-то там сдвинулось, и пошла вода, мы же не знаем, - утверждал свое Миллер. – Я бы подождал специалистов.
- Только когда мы их дождемся? – вздохнул профессор Фишер.
- Думаю, что скоро. Там прекрасно понимают, что с нами могло за это время произойти что угодно. Если с кораблем порядок, то вертолет прилетит уже сегодня, - сказал Веселов, обводя подозрительным взглядом стоявших рядом с ним мужчин. – Тем более что радио не работает, а это уже должно вызвать беспокойство. Так что будем ждать.
- Что ж, в таком случае поднимаемся наверх и ждем, - предложил Отто Фишер.
- И не попробуем спуститься вниз и посмотреть, что же там? – задал провокационный вопрос Артур Теплов.
Мужчины переглянулись между собой, но никто ничего вслух не произнес. Разрядил обстановку полковник Веселов.
- Все поднимаемся наверх и ждем прилета вертолета. Никакой самодеятельности. Это приказ! – видя ухмылку на лице Артура, повысил голос полковник. – Всем ясно?!
- Так точно! – за всех ответил лейтенант Ткач и первым пошел к выходу.
За ним потянулись остальные.
Девушки уже приготовили бутерброды и ждали всех к завтраку. Моника о чем-то шепталась с Мишкой, который смотрел на нее влюбленными глазами.
Веселов обратил внимание, что взгляд его сына, которым он смотрел на девушку, со вчерашнего вечера очень изменился. Да и сам он повзрослел прямо на глазах.
Фишер, видимо, тоже заметил эту перемену, потому что как-то по-другому посмотрел на свою дочь, которая, занятая разговором с молодым человеком, даже не обратила внимания на вошедших в комнату. Она что-то доказывала парню, а тот только головой кивал в знак согласия.
«Неужели опять что-то замышляют?» - подумал Веселов, усаживаясь в кресло рядом с молодыми людьми.
Только сейчас Моника перестала в чем-то убеждать Мишку и улыбнулась сразу всем и никому в отдельности.
Наспех перекусив бутербродами, мужчины опять оделись и пошли на поверхность в разведку. Девушки остались одни. Миша остался с ними как верный рыцарь.
Моника еле дождалась, пока за мужчинами закрылась дверь и бросилась одеваться. Мишка последовал ее примеру.
- Вы куда? – Марина удивленно наблюдала за сборами молодой пары.
- Просто погуляем, - за двоих ответила Моника.
- А меня, значит, одну бросаете?
- Мариночка, с тобой ничего не случится, пожалуйста, отпусти нас, - попросил Михаил.
- И все же, вы куда?
- Нам надо проверить кое-что, - сказала Моника. – Мы вернемся быстро.
- Не пущу. Этот урод, который убивает всех подряд, еще на станции. Он никуда не делся. Вы и себя и меня подвергаете опасности. Не пущу! – Марина стала возле двери, загородив собой выход. – Такое пережить, а потом, чтоб тебя убили, как…
Марина заплакала. Моника подошла к подруге и обняла ее за плечи. Марина уткнулась Монике в волосы и разрыдалась. Девушки долго стояли, обнявшись, пока Мишка не кашлянул. Ему надоело наблюдать за плачущими подругами, и он решил разрулить ситуацию.
- Марина, пошли с нами.
Моника сразу же укоризненно посмотрела на своего друга, и он немного растерялся. Но, слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. Марина сразу улыбнулась, но улыбка из-за слез получилась какая-то кривая, скорее, похожая на ухмылку. Но никто из присутствующих не обратил на это внимания, потому что в это время Моника сверлила сердитым взглядом Михаила.
Марина не стала медлить и через минуту была полностью готова к выходу на поверхность. Но, как оказалось после, наверх никто не собирался подниматься. Моника уверенно пошла к лифту, Мишка – следом.
- Вы куда? – удивилась Марина, заподозрив какой-то подвох.
- Мы – вниз, - ответила за двоих Моника, - хотим проверить, что там прячут.
- Вы совсем с ума сошли?! Полковник строго-настрого запретил спускаться вниз. Неужели вам жить надоело? – Марина загородила собой дверь лифта. – Не пущу!
- Ну, вот, так и знал, - пробурчал Мишка.
- Марина, - повернулась к девушке Моника, - неужели ты не понимаешь, что мужчины сейчас заняты только техническими вопросами. Они осматривают станцию, выискивают повреждения, а поисками убийцы никто не занимается. Кому-то ведь надо его найти, пока он всех нас не поубивал. Логично?
- Оно-то логично, но очень опасно, - возразила Марина. – Да и таким делом должна заниматься милиция.
- Полностью с тобой согласен, - вдруг сказал Михаил.
- Не поняла, и ты туда же? – грозно повернулась в сторону парня Моника.
Молодой человек сразу наклонил голову, потупившись. Он настолько привык во всем подчиняться девушке, что сейчас сам удивился своей смелости.
- Марина, пропусти! – грозно сказала Моника. – Мы все равно спустимся вниз. Неужели тебе самой неинтересно узнать, что там находится?
- А если вдруг над нами все завалится, что тогда?
- Не завалится. Если до сих пор не завалилось, то уже не завалится, - уверенно возразила Моника, отстраняя Марину от двери лифта.
Марина неуверенно отодвинулась, Моника надавила кнопку вызова. Лифт размеренно загудел, и сразу же дверь открылась. Девушка быстро вошла в лифт и вопросительно посмотрела на Марину и Михаила. Миша не заставил себя ждать, а Марина что-то пробурчала про себя, но все же вошла в лифт.
Лифт тихо зашумел, но уже на третьем уровне начались посторонние шумы. Марина испуганно уцепилась в рукав куртки Михаила, но ничего не сказала. Лифт опустился еще на два уровня и заскрежетал. На шестом этаже он полностью остановился. Моника с силой вдавила кнопку с цифрой «8», но лифт отказывался работать.
- Выходим, - уверенно скомандовала девушка, и первая шагнула в открывшуюся дверь.
На шестом уровне были видны повреждения. Трещина, которая была видна и вверху, расширялась книзу. Скорее всего, эта трещина расширила шахту лифта, и что-то перекосилось, мешая кабине лифта плавно скользить по направляющим.
- Теперь надо найти лестницу, по которой можно спуститься вниз, - сказала Моника, деловито осматривая коридор шестого уровня.
- Ребята, может, все-таки не надо? – жалобным голосом произнесла Марина, впрочем, совсем не надеясь на сговорчивость Моники.
- Раз мы уже здесь, надо идти до конца. Господин Миллер говорил, что есть лестница, которая тянется до самого низа. Надо просто найти эту лестницу.
- Я знаю, где она, - вздохнул Михаил, - вчера видел. Пошли.
Видно было, что он не очень одобряет этот спуск в неизвестность, но раз этого хочет любимая девушка, надо подчиняться. Он повел свою немногочисленную команду в левое крыло. В торце каждого этажа была небольшая дверца, ведущая еще в один маленький коридорчик, по которому, собственно и проходила искомая лестница. Дверь была не замкнута, но Мише понадобилось значительное усилие, чтобы открыть ее. Видимо, при землетрясении ее немного переклинило. Со скрипом дверь поддалась. Компания несмело вошла в маленький коридор.
Здесь последствия землетрясения были видны более четко. Обычная металлическая лестница, проходящая по всем уровням и прикрепленная к стене приваренными кусками арматуры, кое-где просто болталась, потому что арматура выскочила из стены вследствие образовавшихся трещин. Даже сейчас кое-где сыпались кусочки бетона при малейшем движении.
- Вот видите, я же говорила, - произнесла почти шепотом Марина.
- Да, спускаться вниз очень рискованно, - тоже шепотом ответил ей Михаил.
- Ну, вы и трусы! – громко сказала Моника и поставила ногу на первую перекладину лестницы.
Лестница задрожала и стала медленно отделяться от стены. Мишка быстро схватил девушку за руку и потянул на себя. Моника испуганно отскочила от злополучной лестницы.
- Теперь убедилась, что она просто не выдержит веса тела? Тут надо специальное оборудование и специалисты, - как-то почти торжественно произнесла Марина. – Давайте поднимемся наверх, и не будем испытывать судьбу. По-моему, мы и так достаточно пережили.
- Хорошо, согласна. Только ведь убийцу все равно надо как-то спровоцировать.
- Ловля на живца? Я этим живцом быть не хочу! – Марина повернулась и пошла к лифту.
Молча поднялись на первый уровень. Так же молча зашли в уцелевшую лабораторию. Мужчин еще не было. Моника отвела в сторону Мишку и стала ему что-то шептать. Марина с обиженным видом сидела в стороне и наблюдала за парой молодых людей. Потом ей это надоело, и она решила заняться уборкой, чтобы хоть как-то скоротать часы ожидания.
Все понимали, что надо ждать вертолет. Что с его прилетом опять закипит жизнь на станции или же их всех отсюда увезут на большую землю. Что с его прилетом раскроется тайна загадочных убийств и исчезнет ужас перед неизвестностью.
Прошло еще полдня. Марина с Моникой спустились в столовую и приготовили обед. Мужчины вернулись в помещение лаборатории после осмотра повреждений. Немного обсудили создавшееся положение.
- Если залить цементом трещины, то на станции еще долго можно жить, - высказал свое мнение Миллер.
- А если здесь поработают строители, то и вообще никаких последствий не останется, - поддержал его Ткач.
- До следующего катаклизма, - вздохнул Артур.
- Будем ждать прилета наших товарищей. Да и вообще не нам решать, что здесь будет дальше, - сказал полковник Веселов.
- Очень жаль, что мы остались без топлива, - Миллер достал сигарету, - цистерна-то тю-тю.
Все без исключения улыбнулись. Это «тю-тю» прозвучало настолько по-русски, что в устах немца это было очень интересно и забавно. Миллер не понял, почему все улыбаются, потом, видимо, до него дошло, и он улыбнулся сам своим словам.
Девушки позвали всех в столовую. Ели молча, наверное, каждый подумал об Антоне, сравнивая пищу настоящего повара и неискушенных в кулинарии девушек.
Почти все смотрели друг на друга с подозрением.
- Дамы и господа, - не выдержал, наконец, полковник Веселов, - я предлагаю всем находиться в одном помещении, чтобы каждый был на виду у остальных. Насколько я понимаю чувства каждого, находящегося в этой комнате, никто не хочет оказаться на полу котельной рядом с погибшими товарищами. Убийцей может быть любой из нас. И не секрет, что мы все подозреваем друг друга. За последние пару дней мы пережили столько ужасных моментов, что с лихвой хватило бы на несколько жизней.
- А не может быть так, что убийцы уже нет с нами? – спросил вдруг профессор Лапин.
- Что вы имеете в виду? – повернулся к нему всем корпусом полковник.
- Только то, что прошла ночь, почти заканчивается день, а мы все живы и здоровы. Ведь убийца, будь он сейчас с нами, прекрасно понимает, что мы все уже обо всем осведомлены. Мы представляем для него потенциальную угрозу. Причем, абсолютно все. По идее, он должен убрать нас всех. Тем более что возможностей для этого хоть отбавляй. Можно списать все на землетрясение. Но он почему-то этого не делает. Почему? Да потому что его среди нас просто нет.
- Вы намекаете на Майкла? – подал голос Артур.
- Я ни на кого не намекаю, но ведь обычно преступник тот, кого никто даже заподозрить не мог, - ответил Федор Иванович.
- В чем-то вы правы, но не во всем. Давайте все разборки по этому вопросу оставим на потом. Думаю, что уже сегодня, в крайнем случае, завтра, прилетит вертолет. Всё сообщим властям, и пусть компетентные органы ищут преступника. Наша задача в данном случае – просто продержаться и не погибнуть. Поэтому я приказываю, прошу, - Веселов повернулся в сторону Моники и Миши и повторил, - очень прошу, никуда не лезть и постараться всем держаться вместе. Понятно?!
- Понятно, - вздохнул Мишка и переглянулся с Моникой.
Та украдкой состроила ему гримасу. Профессор Фишер начал протирать свои очки и явно готовился произнести речь на правах старшего, как вдруг все услышали нарастающий шум. Вначале испуг промелькнул на всех лицах без исключения: одна и та же мысль пронзила всех – опять землетрясение?! Но уже через минуту выражение испуга сменилось радостными улыбками. Все поняли, что так шуметь может только вертолет.
Радостно засуетились, натягивая на себя теплые вещи и, толкаясь в двери, поспешили все на поверхность.
Вертолет уже приземлился и на лед выпрыгнул человек в форме подполковника внутренних войск России. За ним показалось знакомое лицо пилота. Он растерянно обозревал разрушенное здание станции и переводил взгляд с одного лица на другое, как бы спрашивая: все ли уцелели?
Марина с разбегу бросилась обнимать и целовать пилота, к ней присоединилась и более сдержанная в изъявлении эмоций Моника. Они не отрывались от него, пока пилот сам не освободился от объятий.
- Девушки, вы что? Задавите, - смеялся он.
- Миленький, как хорошо, что ты прилетел, мы так ждали, так ждали, - говорила Марина сквозь слезы.
- Так плохо было, родные? – тихо спросил пилот.
- Ты даже не представляешь.
- А где остальные? – поинтересовался вертолетчик.
- Все здесь, - обведя грустным взглядом собравшуюся на поверхности немногочисленную группу людей, ответила Моника.
- Как – все? А где же остальные? Неужели...?
- Да, погибли. Только не от землетрясения, - Марина опять залилась слезами.
Подполковник подошел к группе мужчин.
- Что тут у вас? – тихо спросил он.
- Разрешите доложить? – козырнул Веселов.
- Да просто расскажите. И так вижу, что несладко пришлось.
Веселов отвел коллегу в сторону и как мог подробно рассказал о случившемся. Мужчины обступили пилота и расспрашивали о том, что произошло с кораблем. Тот всех успокоил, что там полный порядок.
- Потрепало немного и все. Так что с вашими родными полный порядок. А вот тут…
- Что видно с воздуха? Расскажи, - тормошила Марина пилота.
- Очень длинная и глубокая трещина тянется на много километров. Несколько трещин поменьше. Главное, что станция уцелела, - стал рассказывать вертолетчик.
Обитатели станции наблюдали, как Веселов с прилетевшим подполковником поднялись в вертолет. Они поняли, что тот сейчас по радио свяжется с нужными людьми и, возможно, разрешится весь этот ужас.
Через несколько минут из кабины вертолета появились военные. Все вопросительно уставились на них.
- Все будет в порядке. Сейчас вертолет улетит обратно. Если кто хочет попасть на корабль, может улететь этим рейсом.
- Я хочу. Я просто боюсь здесь оставаться. Глеб Сергеевич, разрешите мне улететь. Я понимаю, что будет следствие, но я и там отвечу на все вопросы. Я не верю, что Майкл был убийцей! – почти прокричала Марина.
- Хорошо, Мариночка, только успокойся. Собирай вещи, можешь улетать. Моника, ты не хочешь вместе с Мариной?
- Я? Нет! Ни за что! Я останусь до конца.
При этих словах дочери профессор Фишер вздохнул, а Мишка удовлетворенно улыбнулся.
- Ладно, оставайся, - разрешил полковник Веселов.
Моника тут же подошла к Михаилу и взяла его за руку. Тот улыбался глупой улыбкой влюбленного. Полковник отвернулся и сделал вид, что ничего не заметил.
Марина быстро собирала свои вещи. Их было не очень много. Что привезла с собой, то и осталось. Магазинов здесь не было, поэтому никаких тряпок или безделушек в виде сувениров взять было негде. Она в спешке бросала в сумку всё подряд. Слезы застилали глаза. Опять вспомнила тётю Валю, Регину и остальных. Наткнулась на фото Поля Рене и вообще залилась слезами. Столько надежд возлагала Марина на этого симпатичного французского парня. Мечтала уже и о белом платье, но не судьба…
На поверхности ее ждали все оставшиеся в живых, чтобы проститься. Марина по очереди обняла всех, каждому сказала какие-то слова на прощание, села в кабину вертолета и пилот поднял машину в воздух.
Подполковник оставался на станции.
На ночь устраивались с опаской. Полковник Веселов приказал всем замкнуться в своих комнатах. Сначала хотели спать все в одной комнате, но взбунтовалась Моника.
- Если убийца захочет нас убить, он убьет в любом месте. Так что, даже по станции не ходить? – возмущенно сказала девушка. – Вы как хотите, а я иду спать в свою комнату.
Отто Фишер только развел руками и пошел вслед за дочерью.
- Коля, идем ко мне, - предложил Артур, и тот с удовольствием и с видимым облегчением согласился.
Миллер молча ушел сам. Профессор Лапин долго не уходил из общей комнаты, потом обратился к приезжему подполковнику:
- Товарищ подполковник, извините, не знаю, как вас зовут, не составите мне компанию?
- А это удобно?
- Очень даже удобно, - обрадовался Федор Иванович, понимая под таким вопросом согласие, - очень, очень удобно. Идемте.
Веселов вздохнул успокоено. Он кивнул Мишке, и они пошли в свою комнату.
Ночь прошла спокойно. Утром полковник Веселов проснулся раньше всех, разбудил своего сына.
- Мишка, вставай, идем на кухню, приготовим завтрак.
- Пап, почему мы? – со сна ещё туго соображал парень. – Дай поспать.
- Потом поспишь. Идем, что-нибудь сварганим.
- Ладно.
Они вдвоем соорудили бутерброды с колбасой и сыром. Это единственное, что нашли в холодильнике съедобное, которое не надо было готовить. Вскипятили воду, заварили чай.
- Давай, жми кнопку, - приказал Глеб Сергеевич, - пусть поднимаются.
Через некоторое время полковник стоял на входе в столовую и с нетерпением ждал, когда же все соберутся. Он очень боялся кого-то недосчитаться.
Профессор Фишер с Моникой появились в числе первых. И Михаил, и Глеб Сергеевич вздохнули с явным облегчением. Моника улыбнулась обоим одновременно, но тут же взяла Мишку за руку. Отцы сделали вид, что ничего не заметили.
- А кто приготовил завтрак? - поинтересовалась Моника, усаживаясь за стол и не выпуская Мишкиной руки.
- Мы с папой, - ответил Михаил, не скрывая удовлетворенной улыбки.
Вошли Лапин и подполковник. Они громко поздоровались с остальными и тоже уселись за стол.
- Ну, вот, мы спим, а для нас уже кто-то завтрак приготовил. Кого благодарить надо? – спросил Лапин, оглядывая присутствующих.
- Это Глеб Сергеевич с Михелем постарались, - ответила Моника.
- А где остальные? – профессор Лапин окинул взглядом полупустую столовую.
- Ждем, - напряжение чувствовалось в голосе Веселова.
За дверью в этот момент послышались голоса и в столовую вошли Артур Теплов и Николай Ткач. Они о чем-то спорили, но, увидев обращенные на них взгляды, оба замолчали.
- Доброе утро, - поздоровались одновременно молодые люди.
- Доброе, доброе, - ответили все по очереди.
- Что за напряжёнка? – уловил сразу настроение окружающих Артур.
- Нет, ничего, просто всех ждем к завтраку, - ответил за всех полковник Веселов.
- А кого еще нет? – спросил Николай.
- Курта Миллера, - ответил Веселов.
Все замолчали и уставились на дверь в ожидании. Никто не притронулся к еде, никто ни о чем не говорил, просто ждали. Подполковник подумал, что пережитый ужас сближает людей. Он еще никогда не встречал такой сплоченности, которая чувствовалась в каждом слове, в каждом жесте этих людей. Он переводил взгляд с одного на другого и думал, что, возможно, он сейчас сидит рядом с убийцей, который искусно играет роль озабоченного человека. Может быть, что преступника уже и нет среди них, но здесь еще витает его дух, который действует угнетающе на психику находящихся в этой комнате людей.
Вдруг за дверью что-то звякнуло и все вздохнули облегченно, еще не видя Миллера. Значит, живой. Дверь отворилась, и в столовую вошел Миллер в теплой одежде: оказалось, что он пришел прямо с поверхности, куда выходил что-то проверить.
Заговорили сразу все одновременно, каждый своё, уже не обращая внимания на Курта, вроде и не ждали его только что с таким напряжением. Звякали ложечки, размешивая чай, люди улыбались.
- Мороз опять крепчает, - сказал вдруг Курт, и все начали говорить о потеплении, словно других проблем на станции и не было.
Вскоре прилетели два вертолета. В одном находились представители власти, в другом – специалисты с кучей аппаратуры.
Всех оставшихся обитателей станции собрали в одной комнате и начались допросы. Все нервничали, потому что было по всему видно: подозревают практически всех, кроме, разве что, Моники. Она тихонько сидела в углу и переводила взгляд с одного мужчины на другого, что-то вычисляя про себя и силясь что-то припомнить.
Веселов, Ткач и Теплов тихо беседовали в противоположном углу. Мишка сидел почти рядом с Моникой и не сводил с нее глаз, пытаясь понять, о чем думает его подруга. Лапин и Курт Миллер тоже о чем-то разговаривали, но так тихо, что их никто не мог слышать. Профессор Фишер был в это время на допросе.
Все разговаривали вполголоса, словно боясь неосторожным словом навредить себе.
Глава 11
Профессор Шлоссер заметно нервничал. Он приложил максимум усилий, чтобы самому попасть на станцию, еще больше труда потребовалось, чтобы сюда взяли Генриха Брауна. Пришлось сочинить две правдоподобные легенды, которые можно было проверить, подделать множество всяческих справок, которые ни у кого бы не вызвали сомнений.
И надо же было, чтобы какой-то Сняткин вдруг начал копаться не там, где надо. По какому-то причудливому сплетению случайностей именно в тот день Браун должен был начать открывать вход в нижний этаж.
Новый состав экспедиции уже несколько недель находился в бункере, а у двоих заговорщиков так и не нашлось подходящего случая, чтобы поискать заветную папочку. Профессор Шлоссер приказал Брауну не высовываться и не привлекать к себе особого внимания. Он решил, что надо немного освоиться на станции, прижиться, подружиться со всеми, с кем это было возможно и уж потом, не вызывая никаких подозрений, спуститься в подвал и, не спеша, найти то, за чем они с такими предосторожностями прибыли на полюс.
От успеха этой операции зависела их жизнь, их, практически, бессмертие. Профессор Шлоссер почти не общался с Генрихом Брауном. Они находились в разном статусе и их дружба, если бы кто обратил внимание, вызвала бы, по крайней мере, недоумение.
Они отлично вписались в коллектив, не испытывая при этом особой привязанности ни к кому. Каждый жил как бы сам по себе.
Однажды профессор Шлоссер подозвал к себе Брауна и протянул ему фотографию.
- Помните? – спросил он.
- Конечно, помню, - ответил Браун, с удивлением рассматривая снимок, сделанный много лет назад в этом же бункере.
На фоне большого портрета Гитлера стоял профессор Шлоссер, тогда еще толстый дядька, и обнимал за плечи худенького парня, в котором только с большой долей фантазии можно было узнать нынешнего Генриха Брауна.
- У вас никогда не было такого снимка?
- Нет.
- Дарю.
- Спасибо. Только зачем он здесь? Вдруг кто увидит? – заволновался Браун.
- А если и увидит? Все равно никто никого не узнает. Вы то хоть себя узнаете? – хмыкнул Шлоссер.
- Ладно, буду хранить.
В тот вечер Браун долго рассматривал фото, вспоминая годы, проведенные в ледяном плену. Вроде бы и давно это было, а обиды и боль помнятся еще дольше. Он ненавидел фашистов, погубивших его семью и искалечивших жизнь ему. Ненавидел и профессора Шлоссера, принесшего ему столько физических мучений, однако, в то же время он был ему и благодарен за свое долголетие. Пусть кто что ни говорит, но жить долго хотят все.
Генрих смотрел на фото и решал, что с ним делать. Хранить у себя такую улику было просто опасно. Он жил в одной комнате со своим коллегой, и тот мог в любой момент заинтересоваться происхождением фотографии. Попробуй тогда объясни, зачем он хранит у себя снимок с портретом Гитлера? Выбросить? Жалко, все-таки память, пусть и горькая.
Браун всмотрелся в потускневший снимок. Да, профессор Шлоссер изменился до неузнаваемости, только и остались от того человека голубые глаза, которые и со временем не изменили свой цвет, не поблекли, как это бывает у старых людей. А вот его, Генриха, все-таки можно было узнать. Он только немного поправился, раздался в кости, возмужал и поседел.
Генрих взял линейку и расчертил снимок на квадратики. Аккуратно разрезал его и на обратной стороне каждого квадратика нарисовал свастику, как напоминание о войне. Зачем он это сделал, он и сам не знал. Скорее всего, хотел обезопасить себя на случай, если кто действительно увидит это фото и догадается, что это он. Хотел спрятать среди своих вещей, уже и пакетик нашел, но в этот момент в комнату кто-то постучал и, не долго думая, Генрих бросил нарезанные квадратики себе в карман и забыл о них.
В тот день профессор Шлоссер столкнулся с Генрихом в коридоре.
- Думаю, что пора начинать, - сказал он, сунул ему связку ключей и прошел мимо.
Генрих понял эти слова, как приказ, и спустился лифтом на первый уровень. Каково же было его удивление, когда в нужной комнате он услышал голоса. Прислушавшись, он понял, что там находится трое людей. В его планы не входило, чтобы еще кто-то докопался до их тайны. Браун открыл ключом соседнюю комнату, притаился и стал ждать. Его ожидание было недолгим: Моника и Мишка замерзли и пошли теплее одеться, а кто-то третий остался внутри. Браун сразу же шмыгнул в последнюю комнату. У него не было определенного плана. Он действовал, скорее, интуитивно.
- О, а ты как тут оказался? – встретил его вопросом Петр Сняткин.
- Да услышал, как кто-то ломом орудует, решил посмотреть. А ты что тут ищешь?
- Да вот, просматривал комнаты от нечего делать и обратил внимание, что тут что-то не так, как надо. Тебе не кажется?
- А что здесь не так? – подходя поближе к Петру Ивановичу, спросил Браун.
- Да кажется мне, что под кучкой мусора здесь что-то спрятано. Вот послушай, - и Сняткин начал простукивать молотком пол.
Возле стен звук был глухим, а ближе к центру он стал звонким, словно отражаясь в пустоте.
- Слышишь? – Сняткин повернулся к собеседнику, и вдруг его лицо перекосило от испуга и удивления: он увидел, как Браун занес над ним кусок арматуры.
- Ты чего? – успел сказать Петр Иванович, и вдруг резкая боль от удара лишила его сознания и жизни.
Браун не хотел убивать, он сделал это в каком-то исступлении. Когда понял, что убил, растерялся. Труп надо было куда-то девать. Через несколько минут сюда должны были вернуться Моника с Михаилом.
Браун засуетился. Он подхватил труп подмышки и потащил к лифту. В суматохе он не заметил, как выпал кусочек фотографии, которую он носил с собой в кармане.
Первое, что пришло ему на ум – сжечь труп в топке. Он остановил лифт на седьмом уровне и потащил тело в котельную. Закрылся изнутри и только потом понял, что тело в топку не поместится. Нашел клеенку, топор и стал рубить тело своего товарища. Он уже бросил часть тела в топку и полез в карман за носовым платком: пот заливал ему глаза. Когда вытаскивал платок, из кармана выпал кусочек разрезанной фотографии. Браун выругался про себя, но поднять с пола кусок снимка не успел: в дверь кто-то начал стучать.
Только сейчас до него дошло, что шум включенной топки мог привести в котельную кого угодно. Дверь никогда не запиралась и, естественно, это обстоятельство вызовет подозрение. Он запаниковал, но все же сообразил отомкнуть дверь. Схватил кусок какого-то железа и встал за дверь. Ему уже было все равно, кто войдет. Он знал, что убьет любого, кроме профессора Шлоссера.
Вошла завхоз тетя Валя. Она увидела пылающую топку, отрубленную ногу в ортопедическом ботинке и успела только охнуть, как на нее обрушился удар, мгновенно лишивший ее жизни.
Теперь спрятать два трупа было практически невозможно. И в этот момент Браун услышал голоса приближающихся людей. Он успел выскочить в запасную дверь и закрыться в лифте, как услышал топот ног. Но он быстро нажал кнопку лифта и вышел на верхнем уровне. В своей комнате быстро переоделся и тут же появился в лаборатории, вроде никуда и не выходил.
Только выдалась свободная минутка, Генрих закрылся в своей комнате и сразу стал искать кусочки фотографии. Он не нашел двух кусков и сообразил, что первый кусочек он потерял на месте первого преступления. Где потерялся второй кусок – он помнил хорошо.
Браун был в шоке от своих поступков. Раньше никогда ему не приходилось убивать. Теперь же он убил сразу двух людей и притом, не самых ненавистных ему. По сути, совсем не виновных ни в чем. Просто они оказались не в том месте и не в то время. Так бывает. Генрих Браун прошел всю войну, не убив никого, а тут… Муки совести грызли его, но он понимал, что назад уже пути нет. Ради своей жизни, ради призрачного долголетия он пошел на чудовищное преступление. По сути, он тоже стал фашистом.
Как он мог обвинять профессора Шлоссера и ему подобных в истреблении пленных ради опытов, ради какого-то результата, если сам, не задумываясь, убил людей в мирное время, лишь бы никто не узнал, кто он есть на самом деле, чтобы никто не смог помешать ему стать бессмертным?
Он понимал, что теперь той комнатой заинтересуются все и надо приложить все усилия, чтобы первому попасть в подвал. Браун вышел в коридор и столкнулся с профессором Шлоссером. Он протянул ему связку ключей и сказал:
- Мне пришлось убить двух людей.
На лице Шлоссера появился испуг, но поговорить им не удалось. Кто-то вышел в коридор и Шлоссер с каменным выражением лица прошел мимо.
После этого случая Брауну пришлось убить еще несколько раз, чтобы убрать нежелательных свидетелей. Но он понимал, что рано или поздно, но до подвала доберутся. Убить всех? Но как целыми выбраться отсюда? Генрих поймал себя на мысли, что спокойно думает об убийствах. И совесть его уже перестала мучить. Да, человек может привыкнуть ко всему.
Ему пришла в голову мысль оставлять на каждом трупе свою «визитную» карточку в виде куска фотографии. Думал, может, свастика отпугнет искателей приключений. То, что по фотографии его смогут опознать, он не боялся. А профессора Шлоссера вообще узнать по фото никто бы не смог.
Когда началось землетрясение, Браун больше всего боялся, что может погибнуть профессор. Без него вся эта затея ничего не стоила. Поэтому он в меру своих сил оберегал его. И когда они оказались по разную сторону трещины, Браун приложил невероятные усилия, чтобы опять воссоединиться.
Сейчас власти разбираются с убийствами. Надо доказывать свое алиби. Но тут, вроде бы, все в порядке. Если что, профессор подтвердит, что он все время находился на глазах. О том, что он везде оставил свои отпечатки пальцев, Генрих даже не задумался. Правда, кусок железа, которым ему пришлось убить тетю Валю, он все же забрал с места преступления и спрятал. Куски арматуры с первого этажа он убрать просто не успел.
Профессор Шлоссер был расстроен. Быть в двух шагах от заветной папки и не суметь завладеть ею! Дурак Браун своими необдуманными убийствами испортил всё. Теперь тут полно милиции, представителей службы безопасности разных стран. Эти точно докопаются до всего. Вопросы задают очень уж необычные, чуть ли не с пеленок должен помнить о себе всё. Профессор придумывал, изворачивался. Понимал, что, пока проверят всю информацию, многое может измениться.
До подвала пока добраться невозможно. Но специалисты приложат максимум усилий и попадут на первый уровень, это точно. Вон сколько снаряжения привезли. Правда, им понадобиться много времени, чтобы разобраться в документации. И вряд ли они обратят пристальное внимание на папочку. Может, и можно будет до нее первым добраться, но это будет уже проблематично.
Представители власти вдруг решили сделать обыск в комнатах обитателей станции. Пока они искали, Браун довольно ухмылялся: по совету профессора он подбросил в комнату покойного Майкла Дулитлза пистолет капитана Даниленко и оставшиеся кусочки фотографии. Пусть найдут. Может, и получится списать все на покойника?
Там действительно нашли то, что искали. По станции пополз слух, что виновник всех убийств именно Майкл. Представители власти закрылись в кабинете и совещались довольно долго.
Полковник Веселов рассматривал собранную из кусочков фотографию. Слава Богу, не пришлось ждать очередных убийств, недостающие фрагменты фото нашлись при обыске. На него смотрели двое неизвестных мужчин. Разрезы снимка никак не содействовали опознанию. Лицо одного мужчины было перерезано как раз посередине и вообще искажало изображение. Да, права была Моника: преступник действительно подсунул фото неизвестных людей. Единственное, что установил Веселов, так это место, где был сделан этот снимок. Он вдруг ясно увидел уголок столовой, только без горшков с искусственными цветами. Сейчас на месте портрета Гитлера на стене был изображен теплый пейзаж, но общая архитектура свободно угадывалась. Веселов поделился этой догадкой со следователем.
- Получается, что преступник каким-то образом был раньше связан с этим местом, то есть, с бункером. Откуда у него взялась эта фотография? Ведь она уже очень старая. Скорее всего, от отца или деда, - рассуждал следователь.
- Выходит, что преступник все-таки немец, - высказал свое мнение Веселов, - но таких, подходящих по возрасту, на станции всего двое: Курт Миллер и профессор Фишер. Молодых я не считаю.
- Не обязательно немец. Вполне возможно, что это может быть и профессор Лапин. А фото ему досталось от предков. Мы ведь не знаем точно его прошлое. Всё еще надо проверять. Если бы мы были не на полюсе…
- Не могу поверить, что к этому может быть причастен Федор Иванович. Я больше склоняюсь к мнению, что это все-таки немцы.
Неожиданно для всех в комнату, где проводились допросы, попросилась Моника. Она уже была на допросе, добросовестно все рассказала, о чем ее спрашивали. Потом засела в угол комнаты и о чем-то долго думала, смешно морща свой красивый лоб.
- Можно войти? – спросила она, постучав в дверь.
- Девушка, мы с вами уже всё обсудили, - строго произнес следователь, грузный мужчина средних лет.
- Не всё. Я кое-что вспомнила. Очень важное, - заговорщицким тоном проговорила Моника.
- Хорошо, выкладывайте, что вы вспомнили, - разрешил следователь.
- Я долго вспоминала, где я видела ту фотографию? Ну, разрезанную. Так вот, я вспомнила!
- И где же? – заинтересовался следователь.
- А при всех можно говорить?
- При этих людях можно. А вот за этой дверью ни о чем желательно не рассказывать. Вы поняли?
- Конечно. Так вот, это фото, но еще целое, я видела случайно у профессора Лапина.
- Так, так. И при каких обстоятельствах вы его видели?
- Один раз я вошла в лабораторию без стука. Думала, что там мой отец. Отца не было, а профессор Лапин рассматривал какой-то снимок. Он увидел меня и стал прятать снимок в карман, но сделал это очень быстро, и фотография упала на пол. Он ее сразу поднял, но я успела заметить, что там был портрет Гитлера. Еще удивилась: зачем русскому профессору снимок с Гитлером? Но я ничего не сказала и профессор тоже. Мы оба сделали вид, что ничего не произошло. Я спросила, где отец? Он что-то ответил, и я вышла из лаборатории. Я просто забыла об этом случае. Потом, когда господин полковник рассказал нам о снимке и показал его части, я поняла, что видела его раньше, но не могла вспомнить, где. И только сегодня, когда профессор Лапин сделал похожий жест, которым он прятал снимок в карман, я вдруг вспомнила.
- Девушка, а вы ничего не путаете? – усомнился следователь.
- Нет, не путаю, - обиделась Моника.
- Хорошо. Капитан Прохоров, запротоколируйте рассказ девушки, - обратился следователь к симпатичному молодому человеку.
- Есть! – кратко ответил капитан и предложил Монике присесть.
Пока он записывал показания, оперативная группа обсуждала рассказ Моники.
- А вдруг девушка таким образом пытается отвести подозрение от собственного отца? – тихо сказал мужчина в звании подполковника.
- Не похоже. Она очень искренняя девушка. Да и отзывы о ней только положительные, - возразил следователь. – А вот то, что все сходится на этом американце, мне не нравится. Прямо, как по нотам всё расписано: и пистолет нашли у него, и недостающие кусочки – тоже у него. Такое впечатление, что его специально кто-то подставляет. Мол, что возьмешь с покойника?
- У меня тоже сложилось такое же впечатление, - согласился полковник Веселов. – Кстати, предположение, что Майкл Дулитлз – убийца, высказал именно профессор Лапин.
- Надо бы поторопить наших специалистов, чтобы быстрее проникли на этот чертов нижний этаж. Что же там может быть? – следователь взглянул на Веселова.
- Судя по тому, что бункер строился во время войны, скорее всего – скелеты военнопленных. Возможно, какие-то архивы, - подал голос, молчавший до сих пор, представитель Франции.
- Не понимаю только, зачем людей убивать из-за того, что и так понятно. Ведь тех, кто это сделал, уже и в живых не осталось, - сказал полковник.
- Значит, там есть что-то такое, что стоит еще не одну человеческую жизнь, - возразил следователь, - и нам надо в этом разобраться. Может, показания этой девочки прольют свет на всю эту мрачную историю.
- Я вот подумал, если она вспомнила о снимке, то и Лапин может тоже вспомнить этот эпизод. Если он в чем-то замешан, то девушку надо беречь как зеницу ока. Все может быть. Человек на грани может пойти на всё, - полковник задумчиво перевел взгляд на угол, где капитан еще записывал показания Моники.
- Согласен. Майор Приходько, обеспечьте охрану девушке. Только так, аккуратно, чтобы в глаза сильно не бросалось, - обратился следователь к человеку в штатском, который до сих пор не вмешивался ни в какие разговоры.
- Сделаем, - тихо произнес майор.
- Вот и славно. А теперь давайте продолжать, - и все склонились над протоколами допросов, пытаясь среди дежурных фраз выискать нечто важное, чего не заметили раньше.
Специалисты, наконец, смогли спуститься на седьмой этаж, и на поверхность подняли все трупы. Их в черных пластиковых мешках положили все в один ряд на лед. Один мешок был бесформенный, и все поняли, что там лежат останки дяди Пети – все, что не успел сжечь убийца.
Попрощаться со своими бывшими коллегами и друзьями вышли все, кто в данный момент находился на станции. Трупы должны были доставить на корабль, откуда после тщательного обследования их переправят на родину. Когда все девять мешков погрузили в вертолет, военные отсалютовали им выстрелами из оружия.
Следователь внимательно наблюдал за оставшимися людьми. Где-то среди них стоит убийца. Возможно, их было двое. То, что его пытались натолкнуть на мысль о том, что во всех грехах виноват Майкл Дулитлз, ничуть не поколебало его веру в то, что убийца до сих пор находится на станции. Путем простого исключения следователь пришел к выводу, что подозреваемых осталось всего трое: профессор Фишер, профессор Лапин и Курт Миллер. На всех троих он отправил запросы на большую землю, но пока придут ответы, надо раскапывать все самому.
Следователь был благодарен Монике за то, что она вовремя вспомнила о фотографии, которая играла важную роль во всей этой истории. Он совершенно другими глазами взглянул на профессора Лапина. Вначале основное подозрение упало на профессора Фишера. Все-таки сын фашиста, воевавшего против русских. Вполне мог выполнять какое-то тайное задание. Но вряд ли он стал бы подставлять собственную дочь под удар. Да и, если бы он ехал сюда с какой-то тайной миссией, не взял бы с собой всю семью. Хотя… вполне мог прикрыться и семьей. Для таких людей нет ничего святого.
Мысли следователя потекли в другое русло. Он перевел взгляд на Курта Миллера. Этот тип вообще был загадкой. Вроде бы на все вопросы ответил без запинки, но чувствуется в нем какой-то напряг. Слишком четко отвечает на все вопросы, словно вызубрил биографию назубок. Да и выглядит слишком молодо для своих лет. И взгляд иногда бегает. Скользкий тип.
Федор Иванович Лапин, русский. Если это он, то, что его связывает с фашизмом? По идее, ничего. Родился после войны, отец воевал на стороне большевиков. Окончил университет, правда, заочно. Стал профессором. Что его может связывать с бункером? Вроде, ничего. Надо бы проверить, может, его отец был в плену и работал здесь? Тогда еще можно было бы что-то объяснить. Хотя убийства ничем не объяснишь.
Следователь повернулся и пошел в здание. Он не привык долго находиться на таком ужасном морозе. Да и все приезжие потянулись в здание. Солдаты уже расчищали завал, сменяясь каждые пятнадцать минут.
Только восемь человек остались на морозе, глядя на удаляющуюся точку вертолета, увозящего некогда живых людей, а сейчас – закрытых в полиэтиленовые мешки трупы.
Разные мысли проносились в головах провожающих. И только два человека вспоминали о своих бывших сотоварищах без всяких эмоций. Хотя на их лицах тоже читалось сострадание.
Ночь не принесла никаких изменений. Следственная группа продолжала допросы, по крохам восстанавливая события последних дней. Майор незримой тенью повсюду следовал за Моникой. А так как он был еще молодым человеком, то все восприняли это, как влюбленность и ухаживание за девушкой.
Мишка страшно ревновал Монику, видя, что девушка не отклоняет настойчивых ухаживаний, даже, казалось, поощряет их.
Следователь ждал ответов на свои запросы. Но даже и без таких нужных сведений, он упорно приближался к цели.
Эксперты работали над фотографией и над отпечатками пальцев. То, что практически все убийства произошли спонтанно, следователь уже не сомневался. Значит, на орудиях убийства должны были остаться пальчики.
На пистолете, как и следовало ожидать, вообще не было никаких отпечатков. Он был тщательно протерт. Если бы им пользовался Майкл, то зачем ему уничтожать свои следы? Да и не успел бы, потому что землетрясение началось внезапно. Значит, кто-то вытер все следы уже после того, как Дулитлз погиб. Уже тогда убийца спланировал списать все на покойника.
На кусочках фотоснимка отпечатков было множество. Их держала в руках половина состава экспедиции, поэтому вытянуть оттуда какую-то информацию не представлялось возможным.
Единственная надежда была на кусок арматуры, которой были убиты первые жертвы, но он был еще недосягаем, потому что на первый этаж специалисты добраться еще не смогли. Полковник Веселов точно помнил, где оставил лежать окровавленную арматуру с прилипшими волосками, да там и еще были куски железа, которыми преступник убивал невинные жертвы. Веселов очень сожалел, что не спрятал железку, которой была убита тетя Валя: когда он вспомнил о ней, то не нашел, сколько ни искал. Значит, преступник забрал ее раньше.
Когда у всех обитателей станции стали брать отпечатки пальцев, профессор Шлоссер понял, что это – конец. Надо было что-то срочно предпринимать. Понял это и Генрих Браун. Он так выразительно смотрел на профессора, что тот не выдержал и сказал какую-то грубую фразу в его сторону. Но это ничуть не обидело Брауна. Когда жизнь висит на волоске, не до сантиментов.
- Пойдем, поговорим, - наконец сказал профессор.
Они отошли в сторону от остальных, на них почти никто не обратил внимания.
- Что делать будем? – первым спросил Браун.
- Надо валить отсюда. И чем быстрее, тем лучше, - почти прошипел профессор.
- Но сначала надо достать папку, - возразил Генрих. – А то зачем было все затевать?
- По-моему, все как раз затеял и исполнил именно ты.
- Простите, так уж получилось.
- Да уж…
- Может, подскажете, что делать дальше? – Генрих уставился в голубые глаза профессора.
- Надо дождаться, пока эти… специалисты проникнут на первый уровень, спуститься туда и взять папку. Потом просто надо убежать.
- Что? Так просто? Проникнуть, взять, убежать. Вы что? Забыли, где мы находимся? – Браун рассмеялся. – Если бы все было так просто, мы бы уже давно были с папкой и находились где-то в теплых краях.
- Я не говорю, что это просто. Но проникнуть туда можно. А, может, и проникать никуда не придется. Дождемся, когда ящики с документацией поднимут наверх, спокойно возьмем свою папочку. А исчезнуть можно на вертолете.
- И как это нам удастся?
- Очень просто. Вертолетов сейчас много, летают туда-сюда. Вот в одном из них мы и улетим. Понял?
- Чего ж не понять? Но только еще до того, как ящики поднимут, нас могут разоблачить.
- Не бойся. Они сейчас все время расспрашивают про Майкла. Царствие ему небесное, - перекрестился профессор.
- А отпечатки пальцев?
- Это, конечно, кое-что меняет. Но пока они передадут данные на базу, пока найдут, сверят и т.д., то пройдет какое-то время. А за это время может многое измениться. Ты сейчас крутись возле этих специалистов. По-моему, уже сегодня они дойдут до подвала. Видишь, сколько хлама лифтом поднимают на поверхность? – профессор повернулся в сторону лифта, из которого военные выгружали строительный мусор.
По-видимому, землетрясением все-таки сдвинуло нижние этажи бункера, и сейчас солдаты разбирали завалы внизу, поднимая мусор на поверхность. Они выгружали его из лифта и выносили на улицу, где складировали в отдельную кучу. Мусор сразу схватывался морозом, и никакой ветер не смог бы разнести его по льду.
Два дня потребовалось для того, чтобы расчистить завал внизу бункера. Все с нетерпением ждали результата поиска. Наконец, на поверхность стали поднимать забитые деревянные ящики. Их составляли в стороне от строительного мусора, возле них поставили охрану. Ящиков было много и количество их все возрастало.
Профессор Шлоссер со стороны нервно наблюдал за выгрузкой очередной партии ящиков. Они были практически все одного стандартного размера, и в каком из них находилась заветная папка с нужными формулами, было неизвестно.
К нему подошел Генрих Браун, закурил. Они молча наблюдали за неторопливыми действиями солдат, ничем не выдавая своего волнения.
- Вы предлагаете вскрывать все ящики? – не выдержал, наконец, Браун.
- Да пошел ты…, - прошипел расстроенный профессор и, бросив сигарету на лед, пошел ко входу в бункер.
Генрих докурил сигарету, прикидывая на глаз количество ящиков, и тоже пошел следом.
В комнате обсуждали содержимое найденных ящиков. Военные держали это в тайне, не посвящая гражданских в свое открытие. Но любая тайна, известная больше, чем одному, рано или поздно становится достоянием многих. Поэтому практически всем уже было известно, что в ящиках хранились детали каких-то неизвестных машин.
- Судя по количеству найденных ящиков, из этих деталей можно построить несколько самолетов, - выразил свое мнение Артур Теплов.
- Или ракет, - задумчиво произнес Михаил.
- Ты думаешь? – вдруг заинтересовалась Моника.
- Помнишь, папа рассказывал нам о «кугельблицах»?
- Помню.
- Я думаю, что это детали к этим летающим объектам.
- Вот это да, - с восторгом произнесла Моника. – Получается, что убийца охранял тайну ракет? Значит, немцам еще важно сохранить эти факты в тайне?
Моника сказала эти слова и поперхнулась. Только сейчас до нее дошло, что она тоже немка. Она напряженным взглядом обвела присутствующих, но, похоже, никто особо не обратил внимания на ее слова. Она облегченно вздохнула и посмотрела в сторону отца. Тот смотрел в одну точку и о чем-то думал.
- Возможно, в тех ящиках хранится еще что-то, за что не жалко лишить жизни нескольких человек, - сказал Артур. – И это что-то гораздо важнее каких-то деталей.
- Что же там может быть еще? – спросил профессор Фишер.
- Документы. Я думаю, что там хранятся документы, которые нельзя показывать миру. Вот за этими документами и охотится убийца. Если это не Майкл, в чем я, собственно говоря, очень сомневаюсь, то убийца еще даст о себе знать. Ведь, похоже, он не нашел еще того, что искал. Поэтому, можно от него ожидать чего угодно.
В комнате после слов Артура повисла гробовая тишина. Каждый обдумывал слова Теплова, настороженно поглядывая по сторонам. Профессор Шлоссер кинул мимолетный взгляд в сторону Брауна: тот сидел, уставившись в одну точку.
А Браун в этот момент думал о том, что буквально завтра начнут вскрывать все ящики и проверять их перед отправкой. То, что их вывезут отсюда, Генрих не сомневался. Достать потом папку будет практически невозможно. И надежда на вечную жизнь исчезнет уже навсегда. Поэтому действовать нужно сегодня ночью. Но как? Ящиков накопилось уже на несколько вертолетов и, похоже, завтра их достанут еще столько же. Охрана будет стоять возле них и ночью. Отвлечь на долгое время охранника не представляется возможным.
У Генриха от тяжких дум брови на переносице слились в одну полосу, и он вдруг стал выглядеть гораздо старше своих лет. Профессор Шлоссер, наблюдая за Брауном, почти чувствовал, какие мысли проносятся сейчас в голове у его подельника. Он думал приблизительно тоже самое. Профессор понимал, что сегодняшняя ночь решит многое в их жизни.
Глава 12
Утро следующего дня не принесло ничего нового. Все так же солдаты медленно выгружали на поверхность ящики и, казалось, что им не будет конца. Солдаты оцепили место скопления ящиков, не подпуская к ним любопытных. Ближе к обеду к ним вышел полковник, с ним было еще двое, закутанных в теплые шарфы, штатских. Они отдали распоряжение, и солдат ломиком начал вскрывать первый ящик. Все обитатели станции стояли в стороне и молча наблюдали за процессом.
Солдат осторожно подковырнул доску, потом вторую, третью. Он с такими предосторожностями вскрывал деревянный ящик, словно боялся, что он сейчас взорвется. Военные склонились над солдатом, внимательно наблюдая за его действиями. Солдат начал вынимать детали, запакованные в промасленную бумагу и раскладывать на льду. Военные присели, чтобы получше рассмотреть распакованный груз и своими спинами закрыли обзор.
- Что там? – заволновалась Моника, которая до этого молча наблюдала за действиями военных.
- Ничего не видно, детали какие-то достали, - ответил ей Михаил, напрасно пытаясь вытянуть шею, чтобы лучше рассмотреть происходящее.
- Интересно, а нам хоть скажут, что там нашли?
- Конечно, скажут, но не всё, - ответил дочери профессор Фишер. – Военные привыкли из всего делать тайну.
- Это правда. У них никогда правды не узнаешь. Хотя нам могли бы и сказать, - вступил в разговор Теплов, - как-никак, но мы непосредственные участники всего.
- Да, столько пережить, - поддержал разговор профессор Лапин. – Не каждому такое выпадает в жизни.
В сторону собравшейся группы людей направился один из штатских, который только что рассматривал вынутый груз.
- Господа, попрошу вас зайти внутрь станции. Здесь нет ничего интересного для вас.
- Как это – зайти внутрь?! – возмутилась за всех Моника. – Мы это все нашли, а теперь нас просто прогоняют? Нет, господа хорошие, вы как хотите, но мы вправе всё знать.
Штатский с любопытством смотрел на взволнованную девушку, закутанную в теплый кожух, который единодушно отдали Монике, как единственной представительнице слабого пола. Из-под теплого платка только глаза сверкали, но эти глаза были прекрасны, и молодой военный невольно залюбовался блеском голубых глаз девушки и вовремя не успел ей возразить. В разговор вмешался Курт Миллер.
- Я думаю, что мы должны узнать, что находится в ящиках. Из-за них столько человек здесь погибло, - сказал он.
- Что ж, большого секрета нет. Тем более что вы все равно всё узнаете. В ящиках находятся детали неизвестного оборудования. Чтобы понять, что же это за детали, необходимо отправить их на большую землю, на завод, где специалисты разберутся, что к чему.
- Больше ничего не нашли? – поинтересовался профессор Фишер.
- Нашли еще несколько ящиков с документацией. Остальные комнаты пока не вскрывали: добраться до них сложно. Придется еще немного поработать.
- Ящики с документами еще не поднимали на поверхность? – небрежно спросил Фишер, но в голосе чувствовалось напряжение.
- Пока нет. Они картонные, ветром может разнести по льду.
- А что в других комнатах? – заинтересовалась Моника.
- Вот любопытная девушка, - засмеялся молодой человек. – Когда откроем, тогда и узнаете. А сейчас не надо мерзнуть на холоде. Идите в бункер, погрейтесь.
Группе обитателей станции ничего не оставалось, как зайти внутрь. Полковника Веселова и лейтенанта Николая Ткача с ними не было: они в меру своих сил помогали расчищать завалы.
В комнате, вернее, в лаборатории, было тепло. Моника сразу же принялась стаскивать с себя тяжелый кожух и разматывать теплый платок покойной тети Вали.
- И все-таки они не имели права прогонять нас, - не могла успокоиться девушка. – Если бы не мы, и их не было бы здесь.
- Да уж…, - произнес профессор Лапин. – Лучше бы их и не было здесь. Пусть бы было все по-старому.
Моника, раздеваясь, как-то исподтишка бросала взгляды в сторону профессора Лапина.
- Моника, может, скажешь, в чем дело? – не выдержал Михаил, заметив эти косые взгляды.
- Ни в чем, просто я ему не верю, - прошептала на ухо молодому человеку девушка, при этом опять взглянув в сторону Лапина.
- Почему? – шепотом поинтересовался Михаил.
- Михель, ты помнишь разрезанную фотографию?
- Конечно.
- Так вот, я вспомнила. Эту фотографию, только еще целую, я видела у профессора Лапина. Только я поклялась никому об этом не говорить. Ты меня не выдашь? – спохватилась Моника.
- Конечно, нет. А кому ты дала клятву?
- Следователю, - прошептала девушка.
- Что вы там шепчетесь? – спросил профессор Фишер.
- Да так, папа. Мы о своем, - ответила Моника и все в комнате заулыбались.
Профессор Лапин сидел в кресле и наблюдал за профессором Фишером. Он уже долго проработал с ним бок-о-бок и немного разбирался в настроении своего коллеги. Он видел, что Отто Фишер чем-то сильно озабочен. Профессор сидел в кресле и о чем-то напряженно думал. Иногда он бросал взгляд на сидящего недалеко от него Курта Миллера, потом опять погружался в раздумья. Вот он поднялся и вышел из комнаты. Через время следом за профессором вышел и Миллер. В это время в комнату вошел майор, который последнее время не отставал от Моники, и Мишка сразу нахмурился. Майор сел на стул, который стоял рядом с Моникой и уставился на девушку. В комнате воцарилась напряженная тишина. Никто не решался ее нарушить, потому что в комнате находился посторонний.
Через несколько минут вернулись профессор и Курт Миллер, почти сразу же за ними вошли полковник Веселов и лейтенант Ткач.
- Папа, как там? – сразу же бросился к нему Мишка.
- Да ничего хорошего. Подняли уже все ящики с деталями. Несколько коробок оказалось с документами.
- Что за документы? – поинтересовался профессор Лапин.
- Ой, Федор Иванович. Вы бы лучше разобрались с ними, чем мы, военные. Какие-то формулы, описания течения болезней и тому подобное. В общем, что-то, связанное с больницей. У меня сложилось впечатление, что там истории болезней, какие-то исследования. По-видимому, здесь проводились какие-то эксперименты над военнопленными.
- И где сейчас эти коробки? Можно на них взглянуть? – заволновался Лапин.
- Их сейчас тоже поднимают на первый этаж. Хотят завтра отправить все на корабль.
- Глеб Сергеевич, а еще что-то нашли? Или только коробки и ящики? – спросила Моника.
- Ох, девочка, нашли, - вздохнул полковник.
- Что? – спросили все хором.
- Множество трупов.
- Военнопленные? – тихо спросил Теплов.
- Да, - так же тихо ответил полковник.
- И что с ними будут делать?
- Перевезут на родину и похоронят по-человечески, - ответил на вопрос Артура полковник Веселов.
- А убийцу искать будут? – задала вопрос прямо в лоб Моника.
- Конечно, будут, - устало ответил Веселов.
- Глеб Сергеевич, а вы можете посодействовать, чтобы мне разрешили взглянуть на коробки с документацией? – спросил профессор Лапин.
- Я бы тоже не прочь взглянуть, - заинтересовался и профессор Фишер.
- Не знаю. Я спрошу, только немного еще согреюсь, - полковник удобно расположился в кресле. – Еще бы чайку попить.
- Сейчас я вам принесу, - оживилась Моника.
Она проворно включила электрочайник, и он сразу зашумел, создавая уютную домашнюю обстановку. Девушка быстро нашла чашку, бросила пакетик чая, сахар и, в ожидании кипятка, быстро намазала пару бутербродов маслом. Для удобства, чтобы каждый раз не спускаться на третий уровень, в столовую, они перенесли самое необходимое в лабораторию.
- Вот это обслуживание, - пошутил полковник, откусывая порядочный кусок бутерброда и запивая горячим чаем.
- Мы бы тоже не отказались, - сказал Теплов, поглядывая на Монику.
- А у вас тоже руки имеются, - быстро отреагировала девушка.
- Поняли? – заулыбался полковник.
- Да, поняли, поняли, - улыбнулся в ответ Артур, - Моника только своим будущим родственникам чаи готовит.
В этот момент в голову Теплова полетела подушка, которая до этого мирно лежала на диване и подвернулась под руку Монике. Все засмеялись и обстановка немного разрядилась.
- Папа, ты куда? – спросила Моника, увидев, что ее отец надевает теплые вещи.
- Хочу подышать свежим воздухом. Курт, вы не составите мне компанию? Что-то одному не хочется на морозе стоять.
- Так и не ходи. Там так холодно, - попыталась вразумить отца девушка.
- Я ненадолго, - ответил профессор Фишер, поджидая Миллера, который тоже стал натягивать на себя куртку.
Как только двое вышли за порог комнаты, как Лапин отвел в сторону полковника Веселова и что-то ему прошептал на ухо. Тот сразу изменился в лице, быстро набросил на себя теплые вещи и выскочил на поверхность. Профессор Лапин, не долго думая, последовал за ним.
- Что там еще приключилось? – удивился Артур Теплов, пытаясь сделать себе чай.
Моника с Мишкой переглянулись и начали быстро одеваться.
- Да куда вы все?
- Ты оставайся здесь, мы быстро, - ответила ему Моника.
Они с Мишей побежали в коридор, но там уже никого не было. Следом за молодежью выбежали из комнаты майор и лейтенант.
- Они все на льду. Идем? – спросила Моника.
- Конечно, - согласился Мишка.
Когда молодые люди выскочили на лед, там опять собралась вся группа обитателей станции, кроме Артура Теплова, который остался в комнате. Профессор Фишер разговаривал с охранником, который молча стоял около сложенных коробок. Говорил только профессор, а охранник молчал, как ему и полагалось. Курт Миллер стоял рядом, как бы страхуя профессора. В отдалении стояли профессор Лапин и полковник Веселов, наблюдая за действиями Отто Фишера и Курта Миллера. Еще дальше стояли остальные.
Профессор Фишер повернулся к своим коллегам.
- Вы тоже решили свежим воздухом подышать? – спросил он. – А я вот решил полюбопытствовать, что же за коробки такие? Но охранник молчит, как немой.
- Ему не положено на посту с посторонними разговаривать, - сказал Веселов.
- Какие же мы посторонние? – удивленно произнес Фишер. – Может, мы бы с коллегой и прояснили ситуацию, если бы нам разрешили взглянуть на документы?
- Документами займутся специалисты, а нам здесь делать нечего, - резко ответил Веселов.
К ним приближался военный, который до этого рассматривал вместе с коллегами детали, запакованные в ящики.
- Господа, что за споры? – спросил он, подходя к группе.
- Я говорю, что мы с коллегой могли бы посмотреть на документы. Мы ведь не дилетанты и кое в чем разбираемся. Возможно, еще тут, на месте, могли бы выяснить, что за документация содержится в этих коробках.
- Я думаю, что специалисты разберутся лучше. А вам надо пройти отсюда в здание станции. Так будет лучше для всех, - в словах и интонации военного читалось раздражение.
Все неохотно потянулись в здание. Когда через время Теплов захотел выйти в туалет, оказалось, что к их двери приставлена охрана.
- Представляете, - повернулся возмущенный Артур к оставшимся обитателям станции, - нас уже не выпускают за пределы комнаты?! И что же теперь, в туалет тоже будут сопровождать?
Почти все по очереди выглянули в коридор, чтобы посмотреть на охранника, который с невозмутимым лицом стоял за дверью.
- Я хочу в туалет! – громко объявил Теплов. – Вы что, так и будете стоять?
В это время на шум вышел полковник. Он с улыбкой подошел к галдящей толпе и поднял руку, чтобы успокоить народ.
- Тихо, тихо. Никто не собирается ущемлять ваши права. Вас просто охраняют.
- От кого? – не сдавался Артур.
- А вы забыли, что у вас произошло?
- Не забыли, конечно, но ведь все наши здесь. Получается, что мы сидим в одной комнате с убийцей, а вы нас даже прикрыли, чтобы ему было легче со всеми нами расправиться.
После слов Артура, которые вырвались невольно, под воздействием эмоций, в комнате повисла напряженная тишина. Каждый как бы невзначай, мельком, посматривал на стоящих рядом, и в голове почти всех проносились разные мысли относительно убийцы. И только у двоих мысль работала в другом направлении. Профессор Шлоссер продумывал план побега, Генрих Браун думал, как достать заветную папку, ради которой и была заварена вся эта каша.
- Хорошо, вы правы, - согласился полковник, - мы снимем охрану. Только у меня большая просьба к вам: сидите в комнате и по возможности меньше выходите наружу. Договорились?
- Договорились. А теперь можно пройти в туалет?
- Конечно, конечно, - проговорил полковник, уже отходя от лаборатории.
В лаборатории воцарилась гнетущая тишина. Люди сидели, исподлобья наблюдая друг за другом. Полковник Веселов переводил взгляд с одного мужчины на другого. Он прекрасно понимал, что в комнате действительно находится убийца. Возможно, их было двое. Он сбрасывал со счетов себя, Колю Ткача, своего Мишку и Артура Теплова. Моника вообще не входила в число подозреваемых. Оставались трое: профессор Фишер, профессор Лапин и Курт Миллер.
Следователь поделился с ним своими подозрениями насчет профессора Лапина. Якобы Моника видела у него в руках фотографию с портретом Гитлера. Но в голове полковника никак не укладывалось, что русский профессор, никоим образом не причастный к событиям военных лет, мог быть как-то связан с произошедшими событиями. Хотя, если хорошо подумать, возможно, и было в его жизни что-то, о чем никто и не догадывается. И его последнее сообщение о том, что он нашел в халате профессора Фишера фото с портретом Гитлера, тоже наталкивает на размышления.
Когда на поверхность вышли Отто Фишер и Курт Миллер, профессор Лапин подошел к Веселову и рассказал ему, как он однажды по ошибке надел халат профессора Фишера и в кармане обнаружил фото, которое впоследствии было собрано по кусочкам. На фото были двое незнакомых мужчин, поэтому Федор Иванович посмотрел на него, удивился, что мужчины сняты на фоне портрета Гитлера и положил назад. Хотел спросить о нем у Фишера, да как-то забыл. Теперь вот вспомнил. Об этом эпизоде полковник Веселов доложил следователю.
Курт Миллер вообще непонятная личность. Никто не знал, как он попал на станцию. Хотя действительно мастер на все руки. И в технике хорошо разбирается. А то, что перестала работать радиостанция, случайно, не его рук дело? Когда стали собирать алиби всех подозреваемых, до него дело так и не дошло. Помешало землетрясение. Вот и сейчас сидит, задумавшись. О чем он размышляет?
Уже солдаты давно добрались до комнаты, где было совершено первое преступление. Найдено и орудие убийства – кусок арматуры. Криминалисты сняли отпечатки. По идее, следователю уже известен убийца. Почему же они тянут и не арестовывают преступника? Убийца и сам уже должен бы догадаться о том, что его имя известно следствию. Почему же он ничего не предпринимает? На что надеется? Похоже, что следователь хочет выяснить, есть ли сообщник и ради чего он стал убивать?
Сегодня военные долго совещались, спорили, но полковника Веселова в подробности не посвятили. Следователь сказал только, что он ждет еще какого-то подтверждения. Видимо, на материке еще не все проверили. Сегодня прилетел еще один вертолет с представителями разных заинтересованных стран. На допросы сегодня никого не вызывали. Веселов догадался, что следователь знакомит прибывших с материалами дела.
И не зря они выставили охрану возле лаборатории. Потом вроде бы убрали, но пара солдат все же прогуливается в коридоре.
Моника сидела в углу дивана, тесно прижавшись к Мишке. Она так сильно сжала его руку, что лицо молодого человека искривилось от боли, но он героически молчал. Девушка в упор рассматривала профессора Лапина. Она отчетливо вспомнила эпизод, когда профессор держал в руках фото с Гитлером. Потом кусочки этого же фото она видела у полковника Веселова, когда он по очереди собирал их с трупов. Выражение неподдельного ужаса промелькнуло у нее на лице в тот момент, когда Федор Иванович по какой-то необходимости прошел мимо нее и случайно зацепил ее за край одежды.
Моника для себя сделала вывод, что это профессор Лапин убил всех их товарищей, и она стала его панически бояться. Она поделилась своими соображениями с Михаилом, и он понимал ее состояние, и поддерживал, как мог. Ему было приятно ее тесное соседство, приятно даже очень сильное рукопожатие. Моника временами просто держалась за его руку, но только профессор Лапин поворачивал голову в их сторону, как рука девушки непроизвольно сжималась, доставляя противоречивые ощущения Михаилу.
Федор Иванович Лапин заметил резкий негатив, исходящий от Моники, но вначале просто не придал ему значения. Но, когда им пришлось сидеть всем вместе в закрытом пространстве, ее ярко выраженное негативное отношение стало очень бросаться в глаза. Профессор не понимал причины такого отношения девушки к нему и мучился от неведения. Он пытался вспомнить все свои поступки за последние дни, но ничего плохого на ум не приходило. Он думал, что какими-то словам или действиями оскорбил девушку, но не мог ничего вспомнить. Михаил тоже посматривал на него с подозрением, но на это Лапин внимания не обращал: парень всегда делал только то, что нравилось Монике.
Лапин переключил свое внимание на профессора Фишера. Найденный снимок не давал ему покоя, но Федор Иванович понимал, что ничего спрашивать нельзя. Он рассказал о снимке полковнику Веселову и успокоился: кому надо – разберутся.
Прошел день. На ночь им предложили устроиться в той же лаборатории. Опять выставили возле двери охрану. Но уже никто не возмущался, понимали, что по-другому не будет.
Профессор Фишер отозвал в сторону Монику и о чем-то долго с ней разговаривал. У Моники было вытянутое от удивления лицо: отец редко посвящал столько времени родной дочери. Но делать, в принципе, было нечего, поэтому такое общение было приятно.
Он долго вспоминал ее детство, потом разговор перескочил на Еву – мать Моники.
- Ты матери помогай. Она, хоть и взрослая, но ты гораздо практичнее и умнее ее, не в обиду ей будет сказано. Я ее люблю, и тебя очень люблю.
- Папа, ты говоришь так, вроде прощаешься со мной. Ты куда-то собрался уезжать без меня? – забеспокоилась девушка.
- Да нет. Просто у нас всегда было мало времени, чтобы просто так поговорить по душам.
- А-а, - протянула Моника, - а то я уже подумала…
- Ничего лишнего обо мне не думай. Я – твой отец. И все, что я делаю, я делаю правильно. Поняла?
- Поняла, - ответила удивленная девушка.
- И чтобы ни случилось, никогда не думай обо мне плохо. Ты просто знай, что твой отец – великий человек. Вдруг случится так, что судьба нас разбросает, знай, что я тебя никогда не оставлю, - профессор притянул голову дочери к себе и поцеловал куда-то в волосы.
- Папа, да что с тобой? Ты меня пугаешь. Ты тоже боишься убийцы?
- Нет, моя хорошая. Никого я не боюсь, но в жизни всякое случается.
- Папа, я тебя люблю, - Моника немного отстранилась от отца, взяла его голову в свои руки и поцеловала в обе щеки.
Курт Миллер с интересом наблюдал за этой сценой.
Утром все проснулись от шума винтов вертолета. Курт Миллер изменился в лице. Он быстро стал натягивать на себя теплые вещи.
- И куда вы так торопитесь? – съязвил Теплов. – Все равно ведь никого не выпустят.
- Ах, да, - остановился Миллер. – Очень хотелось посмотреть, кто прилетел.
- Скорее всего, не прилетел, а увозят ящики или коробки, - сказал Веселов.
Миллер подошел к двери и выглянул в коридор.
- Никого, - как бы удивляясь, произнес он.
- Совсем никого? - спросил профессор Фишер, подходя к Миллеру.
- Совсем никого, - Миллер в упор взглянул на Фишера. - Ну?
Профессор быстро набросил на себя куртку, взял шапку, взглянул на только что проснувшуюся Монику и быстро вышел в коридор. Миллер пошел следом.
- Куда это они рванули? – спросил Теплов.
- На поверхность, куда ж еще! – ответил за всех полковник Веселов. – Может, пойдем, посмотрим?
- Пошли, - согласился Ткач.
Все стали быстро одеваться.
Когда группа обитателей станции появилась на поверхности, один вертолет уже был в воздухе. Он быстро лег на курс и удалялся в сторону океана. Во второй вертолет солдаты загружали коробки с документами. Они стояли шеренгой и быстро передавали коробки друг другу по цепочке. Коробки, видимо, были легкими, так как солдаты почти шутя перекидывали их друг другу. В стороне стоял следователь и майор, который охранял Монику. Почти рядом с вертолетом стояли Фишер и Миллер и о чем-то оживленно переговаривались, стараясь перекричать шум винтов. Как ни странно, но никто не прогонял любопытных жильцов бункера.
Когда последний ящик был погружен, солдаты быстро ушли в помещение. Пилот сидел в кабине и прогревал мотор. Потом, видимо, что-то вспомнил, так как выбрался из вертолета и, отворачиваясь от ветра, который поднял работающий винт, побежал к следователю и майору. Вертолет с работающим двигателем остался совершенно без присмотра.
Остальные события разворачивались очень стремительно. В ту же минуту, как только пилот покинул кабину вертолета, к нему бегом устремились два человека: Курт Миллер и профессор Фишер. Миллер был моложе и бегал быстрее, поэтому возле кабины вертолета он оказался раньше. Быстро забравшись на место пилота, он помог подоспевшему Отто Фишеру вскарабкаться на борт вертолета. Миллер быстро справился с управлением этой железной птицей, и вертолет оторвался ото льда.
Фишер пытался через стекло кабины увидеть Монику. Но она застыла на месте, не в состоянии понять случившееся. Вертолет лег на курс и профессор Фишер, он же Шлоссер, больше никогда не увидел свою родную дочь.
- Да что ж такое происходит? – изумленно воскликнул Артур Теплов. – Выходит, что эти двое…
- Да, похоже, что вдвоем, - не дал ему договорить полковник Веселов.
- Я же говорил! – потрясал в воздухе кулаком профессор Лапин.
- Папа, папа, как же так? Почему? Зачем? Папа! – слезы скатывались с глаз и застывали сосульками на щеках.
Моника их не вытирала. Она была в шоке. Чего угодно можно было ожидать от жизни, но такого предательства со стороны отца она не могла понять. Мишка успокаивал ее, как мог, но Моника была как в трансе.
Но самое странное происходило с военными. Незаметно на поверхности появились несколько человек, которые спокойно наблюдали, как удаляется угнанный вертолет.
- Вот мы и узнали, кто был вторым в этой преступной группе. Давай, майор, жми, - сказал следователь и пошел в сторону бункера, держа в руках обычную синюю папку с завязками.
Майор достал небольшой пульт и надавил на кнопку. Сначала все увидели вспышку в той стороне, куда улетел вертолет, потом услышали глухой взрыв.
- Вот и всё, - тихо сказал майор, глядя на застывшую от ужасной вести Монику, губы которой шептали одну фразу:
- Папа, неужели это был ты?!
ЭПИЛОГ
В кафе за скромно накрытым столом сидели две семьи: полковник Глеб Сергеевич Веселов, его жена Татьяна, сын Михаил и Моника с матерью. Они уже допивали кофе, и тут Моника не выдержала:
- Ну, и сколько мы будем молчать?
- Разве мы молчим? – удивленно возразила Ева.
- По-моему, мы всё время разговариваем, - поддержала ее Татьяна.
- Ладно, - быстро согласился Веселов, - я понимаю, о чем ты хочешь поговорить.
- Да, Глеб Сергеевич, хочу. Я не понимаю до сих пор, что же произошло на самом деле? Почему папа так поступил? Неужели это он убивал? Почему нам ничего не рассказывают? – на глазах Моники выступили слезы.
- Успокойся, девочка. Конечно, они вызовут вас и всё объяснят.
- Но вы-то знаете всё. Почему вы мне ничего не говорите?
Полковник взглянул в голубые глаза Моники, которые были покрыты мокрой пленкой слез, перевел взгляд на Еву, которая сидела с безразличным видом или старалась просто не показывать своих эмоций, и решил рассказать всё, что знал об этой трагической истории.
- Возможно, я и не вправе говорить вам то, что собираюсь рассказать, но вы самые близкие родственники покойного профессора Отто Фишера и вы должны знать. Правда, и не Отто Фишер он совсем…
- Как?! – в один голос перебили его Ева и Моника.
- Да, не Фишер. Мы ведь порылись в коробках с документами. И там нашли точно такую же фотографию, которую собрали по кусочкам, только целую. И лежала она в синей папочке, на которой была написана фамилия «Шлоссер». А вместе с ней была история болезни одного пленного Генриха Брауна. Там было много подобных «историй», но эта оказалась очень интересной. Она была почему-то перечеркнута толстой красной полосой. Естественно, ею заинтересовались в первую очередь, и оказалось, что этому пленному был введен «эликсир бессмертия». Он так и назывался – «эликсир бессмертия». Представляете?
- И при чем здесь мой отец? – нетерпеливо спросила Моника.
- А при том, что на папке и в истории болезни сохранились отпечатки пальцев. Немцы ведь народ аккуратный. Они у этого пленного почему-то взяли отпечатки пальцев. Они и хранились в этой «истории болезни».
- И что вы хотите сказать? – взволнованно спросила Моника. – Этот Генрих Браун и есть мой отец?
- Нет, не Браун. Генрих Браун, он же – Курт Миллер, был просто пленным, которому ввели этот эликсир. Твой отец – профессор Шлоссер, Отто Шлоссер.
- Но как он мог дожить до наших дней? – удивилась Татьяна.
- Не может быть, - вдруг вклинилась в разговор молчавшая до сих пор Ева, - сколько же ему сейчас было бы лет?
- Больше ста, - спокойно сказал полковник.
- Не может быть. Ведь он родился после войны, мы познакомились с ним около двадцати лет назад…
- И как он выглядел, когда вы познакомились? – перебил Еву Веселов.
- В принципе, почти так же, как и сейчас, - задумчиво произнесла Ева. – Значит, он тоже себе ввел этот препарат. Теперь я много понимаю…
- Что? – вырвалось у полковника.
- Он мне всегда казался не по годам мудрым. Я чувствовала себя рядом с ним, как маленькая девочка. Мы почти никогда не обращались к врачам, он всегда сам лечил и меня и Монику, теперь понятно, ведь он был врачом.
Моника сидела молча, переваривая информацию. Она изменилась в лице, оно сразу осунулось, и она стала выглядеть старше. Михаил с тревогой смотрел на свою любимую девушку, не в силах ей помочь.
- И кто же все-таки убивал? – через время спросила она.
- Генрих Браун.
- Вы в этом уверены?
- Да. На орудиях убийства его отпечатки пальцев.
- Но зачем? – вырвалось у Моники.
- Судя по тому, как они охраняли вход в подвал, они хотели достать именно эту папку. Там был описан весь процесс изготовления лекарства, куча формул. Видимо, когда их увозили с бункера еще тогда, во время войны, профессор по ошибке оставил эту папку или просто забыл ее. А теперь она ему понадобилась. Возможно, надо было еще изготовить подобное лекарство или усовершенствовать его, кто знает?
- Но почему нельзя было просто достать ее и всё? – наивно спросила Моника. – Зачем убивать?
- А как ты представляешь себе – просто достать её? – взглянул на нее полковник. – Не могли же они сказать: мы пойдем в подвал, потому что там хранятся кое-какие наши вещи. Ты помнишь, как мы открывали люк? Он же был просто неподъемный.
- Да, действительно, - согласилась девушка.
- И потом, скорее всего, именно в тот день, когда дядя Петя наткнулся на этот чертов люк, они и попытались туда попасть, но вы помешали. Вот и пришлось им начать убивать. Ну, не могли они иначе. Ведь оба жили под другими фамилиями, пришлось бы много чего объяснять. Особенно профессору Шлоссеру. Он-то прекрасно понимал, что ему ничего не простится. Ведь во время войны это он лично оперировал пленных ради опытов, а такое, как вы знаете, не имеет срока давности. Если бы его разоблачили, то, конечно бы, судили. А это – смертная казнь или пожизненное заключение. А если он действительно бессмертен, то представьте себе…, - полковник замолчал.
- Ладно, - согласилась Моника, - тут я понимаю, да, действительно. Но почему военные разрешили им убежать? И ведь все документы взорвались. Это ведь неправильно, даже с точки зрения науки.
- Ну, предположим, документы все остались невредимыми.
- Как? – возглас восклицания вырвался у всех одновременно.
- Неужели вы думаете, что следователь оказался таким недотепой? В вертолет погрузили пустые коробки и взрывчатку. Он предвидел подобный исход. Даже пилот вылез из вертолета после погрузки. Не заметили? Он просто дал им возможность убежать, тем самым полностью доказав свою вину.
- Неужели так надо было? Их же просто можно было арестовать, и все остались бы живы. Да и вертолет бы не взорвался, - выразила свое мнение Татьяна.
- Не нам об этом судить, следователь ведь не сам принял такое решение. Значит, так было надо, - с задумчивым видом сказал полковник.
Видно было, что эта мысль ему тоже не давала покоя, но кто поймет этих политиков? А то, что здесь была замешана политика, он не сомневался. Скорее всего, правительства стран-участников решили не поднимать шумиху вокруг убийств на международной научно-исследовательской станции, чтобы это не привело к лишним конфликтам между странами.
После взрыва вертолета всех вернули в бункер и взяли подписку о неразглашении тайны. Через пару дней вывезли все найденные ящики, людей. Станцию законсервировали до лучших времен. В бункере оставались только военные, и о дальнейшей судьбе станции бывшим его жителям ничего больше не было известно. Теперь о произошедших там событиях они могли поговорить только друг с другом и то тихонько, чтобы никто их не услышал.
Оставшимся родственникам убитых сообщили, что их родные погибли в результате землетрясения.
Май – сентябрь 2009 г.